Текст книги "Повесть о пустяках"

Автор книги: Юрий Анненков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

10

В бесхозной квартире, предоставленной Штабу празднеств жилотделом горсовета, было много спирта, разведенного и неразведенного, две бутылки коньяка – для дам, полсотни ломтиков черного хлеба с кирпично-красной конской колбасой, леденцы, банка с медом, сушеная треска, сладкий ржаной пирог с пшенной кашей на сахарине и печенье из картофельных очистков на касторовом масле.

Товарищ Каминер произнес приветственную речь, подчеркнув успех и значение 1-го Мая, правильность мобилизационной системы в процессах массового искусства и в искусстве вообще, указал на созидательную силу и безусловный рационализм субботников и выразил надежду, что в ближайшем будущем все нити художественной жизни РСФСР будут стянуты к одному центру, что даст возможность работникам искусства творить в соответствии с единой и твердой директивой и, с другой стороны, уничтожит параллелизм. Коленька Хохлов в ответном слове от имени всего руководящего коллектива празднеств говорил еще не вполне восстановленным голосом о росте художественной самодеятельности рабочих и красноармейских активов как о признаках несомненного расцвета всенародного искусства при социализме, о зрелище 1-го Мая, кладущем основание празднованиям Красного Календаря Русской революции, заверил готовность всех художественных руководителей и ответственных работников Штаба сохранить свои дисциплинированные кадры до следующего случая. Затем Дэви Шапкин играл танго своего сочинения и рассказывал еврейские анекдоты; художники, постановщики, балетмейстер и профессор-электрик, ведавший световыми эффектами на Бирже, делились впечатлениями, вспоминали курьезы, возвращаясь к спорам, возникшим в Штабе при подготовке зрелища. Женщины пили коньяк из чайных чашек и рассуждали о переделке кружевных штор на выходные платья, о блузках из флажного кумача, о преимуществах кокосового масла над хлопкожаром, о халтурных спектаклях на Красной Горке.

Юрик Дивинов в темном углу нюхал кокаин, угощая Нусю Струкову, муж которой был расстрелян еще в 1918 году. Витулина шепнула Коленьке:

– Разреши мне пофлиртовать с Каминером: он может выдать ордер на ботики.

Танго Дэви Шапкина пользовались успехом, и захмелевшие пары несколько раз принимались танцевать.

Коньяк вскоре был выпит до капли, но запасы спирта, заготовленного начснабом Штаба, товарищем Янчусом, оказались неисчерпаемы. В гостиной погасили свет. Дэви Шапкин играл без устали, хотя его музыка постепенно потеряла мелодическую и ритмическую связность. Танцы то вспыхивали, то затихали, и тогда в темной гостиной слышались вздохи и шорохи. Витулина присела на колени к Каминеру, он гладил ее чулок и каждый раз, доходя до подвязки, начинал слегка сопеть. В столовой, освещенной елочными свечками, Юрик Дивинов внезапно вскочил и выстрелил в зеркало. Дивинова обезоружили, окатили водой и заперли в ватерклозете, приставив к двери комод. Дэви Шапкин спел «еврейскую свадьбу», после чего возобновились танцы. Товарищ Янчус в столовой пил спирт с Нусей Струковой, доказывая ей, что спирт есть здоровый фактор, а кокаин не менее вреден, чем религия. Витулина громко хохотала, обучая Каминера танцевать танго и тустеп. Показывая па, она подымала юбку выше подвязок и взвизгивала. Потом она упала на пол и уже не могла подняться, потеряв сознание. Коленька перенес ее в пустую комнату на постель, расшнуровал ботинки, положил мокрое полотенце на грудь и на голову и, притворив дверь, вернулся в гостиную. Сев в кресло, он задремал – под музыку, шепот и заглушенный смех…

Коленька проснулся, когда уже светало. На диване, на ковре, на составленных стульях спали – по двое, по трое – участники банкета. Товарищ Каминер лежал на крышке рояля, подсунув под голову диванный валик и накрывшись военной шинелью. Коленька прошел в комнату Витулиной. Дэви Шапкин, поддерживая брюки, соскочил с постели. Витулина лежала в глубоком сне, бледная, почти голубая. Щека, шея и подушка были запачканы рвотой.

– Да ты выслушай, болван! Я же тут не виноват! – бормотал Шапкин. Он пытался пристегнуть брюки к подтяжкам, но руки тряслись, и пуговицы не попадали в петли. Губы вздрагивали, и Коленьке показалось, что даже бачки Дэви Шапкина прыгают на его висках.

– Да погоди ты, тебе говорят! А Изочку Блюм тебе можно? Я тебя прошу, да или нет? Товарищ Хохлов, бог мой, я вам все объясню, мы же интеллигентные люди… Клянусь богом, я больше не буду, я ничего…

Не дослушав, Коленька вышел из комнаты, отыскал козью куртку с фуражкой и спустился на улицу.

11

Снова начинается блуждание по улицам, по весенним, предутренним, зелено-розовым улицам Петербурга. Надо ли следовать за Коленькой Хохловым в его ночных прогулках? От Пяти углов по Загородному проспекту он доходит до Забалканского; подумав, сворачивает налево и, пересекая роты Измайловского полка, направляется к Обводному каналу. На улицах – ни души. Темнеют на домах красные флаги. Паровозные плачут свистки. Розовеет заря на зеленом небе. Белые ночи располагают к блужданиям. Петербургские мечтатели бродят по набережным Невы, смотря на широкие льдины, с гулом и треском плывущие по реке и грузно наползающие одна на другую, подобно белым медведям в пору любви; мечтатели идут на Острова, на Стрелку, на взморье, часами сиживают на скамейках, прислушиваясь к плеску волн, блуждают по аллеям, по улицам и проспектам – путями Пушкина, Гоголя, Блока. Книга о Петербурге должна быть летописью уличных блужданий, бесцельных и вдохновенных, как жизнь. Коленька Хохлов – на окраинных улицах. Утро встречает его за Невской заставой, когда в Смольном и в Таврическом уже поднимаются на трибуны ораторы, когда, разбитая, уничтоженная и одинокая, выходит Витулина из бесхозной квартиры, когда на стенах расклеиваются новые оперативные сводки военных действия, ибо война все еще продолжается несмотря на то, что это становится скучным и как событие, и как литературный прием. На пустынных тротуарах уже попадаются пешеходы; они спешат, не читая военных сводок, намокших от утренней сырости.

Война идет своим чередом.

Взятием Старой Бухары 1-го сентября 1920 года красные ликвидируют туркестанский фронт. На юге красные занимают Одессу и одновременно входят в упорные бои у Перекопа и Геническа. В марте белые отдают Екатеринодар, Новороссийск, Владикавказ и Петровск, в конце апреля – Баку, после чего переправляются в Крым, где 6-го июля переходят в наступление. Имея вначале успех, они развивают его до середины октября, под командованием генерала Врангеля. Но с 15-го октября красные переходят в решительное и последнее наступление, в результате которого к 10-му ноября территория Крыма оказывается в их руках. Дальневосточная Красная Армия 7-го марта вступает в Иркутск. Все продвижение по Сибири делается двумя скачками: с июня по октябрь 1919 года – 1.500 верст, с декабря по март 1920 года – 2000 верст. 21-го октября падает белая Чита. На западном фронте 2-го февраля 1920 года заключается мир с Эстонией. К тому же времени красные очистили Латгалию и 11-го августа 1920 был подписан мир с Латвией. Весной 1920 года польская армия перешла в наступление, заняв 6-го мая Киев. До конца мая, когда подоспела конница Буденного, бои шли с переменным успехом. В июне красная конница захватила Житомир и Бердичев, и до 20-го августа продолжалось безостановочное наступление красных войск, подошедших ко Львову, Холму и Варшаве. Варшавы поляки не отдали. Напротив, с этого момента началось новое отступление красных по всему фронту, до 1-го октября, когда открылись мирные переговоры с Польшей; 12-го октября подписан мирный договор.

1920 год ознаменовывается тем, что в нем заканчивается гражданская война на внешних фронтах. Потом еще кое-где будут подбирать остатки – в декабре 1922 года красные возьмут Владивосток, – но это скорее окраинный вопрос, нежели война. Война окончилась в двадцатом. Что же дальше? Красная Армия перебрасывается на хозяйственный фронт: лесозаготовки, хлебозаготовки, транспорт, ремонтострой, борьба с разрухой. Некоторым частям приходится еще вести борьбу с атаманскими бандами. Атаманов расстреливают, отряды их часто истребляются до последнего человека. Кое-кто успевает бежать…

В 1920-м году генерал Петэн писал: «Русскую армию бил Наполеон в 1812 году, в 1855 году били союзники в Крыму, в 1877–1878 годах она не сумела вырвать победу у турок, в 1905 году ее разгромили японцы, в 1914–1917 годах били ее немцы… Но Красную Армию не могли разбить усилия восемнадцати государств»…

Коленька Хохлов огибает Лавру и Старо-Невским проспектом выходит к Николаевскому вокзалу. У памятника Александру III пьяная девка по прозвищу Коллонтай бьет по зубам неверного спутника. Улюлюкают ротозеи и папиросники.

12

– Наблюдается, что некоторая часть населения оставляет гореть электричество по выходе из комнаты. Товарищи и граждане, мы ведем борьбу за наши трудовые интересы и должны чрезвычайно беречь топливо, которое так нам необходимо. Берегите электрическую энергию.

– Хождение по улицам города Петрограда допускается только до 10 часов вечера. Ночные пропуски выдаются исключительно особо ответственным советским работникам и чинам горохраны.

– Движение пассажирских поездов Петроградского железнодорожного узла прекращается впредь до особого распоряжения.

– Городским врачам, больницам и амбулаториям предписывается относиться к выдаче рецептов с высшей осмотрительностью, указывая в каждом случае имя, фамилию, возраст и классовое происхождение больного, точный диагноз болезни и адрес.

Прим. I: доводится до сведения, что йода, йодоформа, ol. ricini, препаратов мышьяка, абсолют. спирта, сулемы, брома, хины, опия и его производных (кодеин и пр.), борной кислоты, салицилового натра, аспирина и др. производных салициловой группы, tonica (валерьян. капли, дигиталис и пр.), александринского листа, а также марли, ваты, бинтов и других перевязочных материалов, зубного порошка и посуды в городских и коммунальных аптеках в настоящее время не имеется. Граждане должны приносить свою посуду.

Прим. II: поступили в районные аптеки и продаются в ненормированном количестве: ликоподиум и сушеная ромашка.

– Петрокоммуна объявляет об утверждении новой продовольственной раскладки, основной и приварочной: по хлебным карточкам: 1/8 ф. галет или ячменя; по продуктовым карточкам: сушеной рыбы 8 золотников, капусты кислой 8 зол., картофеля 5 зол., жиров 1 зол., монпансье 2 зол., кофе 0,72 зол., махорки 2 зол. и спичек 2 кор. в месяц.

– Ввиду того, что арестованные заложники классового врага временно в обуви не нуждаются, таковая у них отобрана и передана частям Красной Армии ПВО для распределения. Арестованным выданы взамен лапти.

– Доводится до сведения населения, что выдача пуговиц и курительной бумаги прекращается впредь до особого распоряжения.

– Оружейный завод в Сестрорецке переключается на изготовление карманных зажигалок, каковые поступят в розничную продажу в кооперативных лавках, о чем доводится до всеобщего сведения.

– Безусловно запрещаются всякие самочинные обыски в городе и приказывается, в случае обысков, не разгромлять имущества, а сохранять его в целости, как народное достояние.

– Согласно циркуляра Наркомсобеза за № 6724 предлагается учкомам и домоуправляющим под личную их ответственность отобрать от бездетных жен красноармейцев продуктовые карточки «Красная Звезда», литера «А – бронированная».

– Инструкция гужевым базам, ветеринарным и фуражным пунктам:

Ввиду перевода гражданского населения на овсяное довольствие предлагается широко использовать для фуражирования лошадей наличность просяной шелухи и овсяной мякины. Эту пищу лошади плохо принимают, часто болеют опасной коликой и гибнут. Чтобы избежать последнего, надлежит приступить к кормлению лошадей указанными суррогатами немедленно, пока гражданским населением еще не полностью израсходованы запасы здорового фуража, так как изменение корма в рационе лошади требует времени для подготовки и приучения. Сразу перейти на шелуху лошадь не может и долго будет голодать и беспокоиться. Необходимо просеивать задаваемую мякину и шелуху через грохот, для удаления земли и камней, т. к. лошадь от этой примеси скоро набивает оскомину и болеет. Не давать заплесневевшей шелухи и мякины, при пользовании же, в случае особой нужды, гнильем-добавлять небольшое количество соли. Соблюдение предложенных правил поможет сохранить лошадь для светлого социалистического будущего, когда труд и транспорт будут развиваться нормально.

– Отдел снабжения Гормилиции доводит до сведения сотрудников, что в кооперативе «Красный Милиционер» (пл. Урицкого, 3) приступлено к внеочередной выдаче духов высшего качества «Виолет-де-Парм» и мужских головных уборов фасона «котелок».

– Отдел Захоронений объявляет, что распределение ордеров на прокатные гробы будет производиться в порядке живой очереди каждое 1-ое, 10-е и 20-е число.

13

Блуждание заканчивается партией в шахматы у Топсика.

– Не знаю, как вас, у словесников, – говорит Коленька Хохлов, – но мы, художники, в подобных случаях сдаемся. Я предупреждал вас, Топсик: будьте осторожны, у меня игра комбинационная.

– Комбинейшен, комбинейшен, эх, все ваши комбинейшен!.. Слыхали, князь Петя расстрелян?

– Gardez votre Reine[11]11
  Защищайте вашу королеву (фр.).


[Закрыть]. За что?

– Говорят – так, ни за что.

– Наверно – за что-нибудь. Так, «ни за что», стараются не расстреливать. Gardez toujours[12]12
  Защищайте вновь (фр.).


[Закрыть].

– Ах, я ваши комбинейшен насквозь вижу.

– Так! Короля к стенке!

– Как бы прежде вашего не того, не списали.

– Вероятно, за сахарин. Эк, куда вы загибаете!

– У нас, у словесников, – тоже комбинационная. Разрешите офицерика – в расход?

– Прошу покорно, мы скомпенсируем.

Топсик задумывается над ходом. – Не забывайте контрольного времени, Топсик!

– При чем тут контрольное время, когда играешь в последний раз: завтра шахматы на базар.

– Но ведь они не ваши?

– Ну да – не мои. А вы думаете – граммофон мой? Энциклопедия Брокгауза – моя? А картина Репина – моя? А простыни – мои? Ничего здесь нет моего, кроме дырявых подштанников. А ванну я загнал вчера ночью – вы думаете, ванна тоже моя? А шторы, которые здесь висели? А коллекция гемм?.. Шах! Меня вселили сюда по ордеру. Какой-то присяжный поверенный жил.

Коленька снова напоминает о контрольном времени, потому что Коленька торопится: его ждут в Комитете Государственных Сооружений. Там, перед Особой Комиссией, Коленька должен сделать доклад о проекте типовых трибун для рабочих предместий. Особая Комиссия уже собралась в кабинете зампреда. Присутствуют: зампред тов. Сукристик, машинистка тов. Мисюль, секретарь ячейки тов. Антошкин, члены коллегии тт. Бадхан, Чистяков и Заузолков, делопроизводитель тов. Куклин и старший бухгалтер тов. Блейман. Кроме них вызваны завтранспортом тов. Селява, инженеры Тафаев, Буйвит и Петунин, а также завхоз тов. Соленых.

– Житие святых! – продолжает Топсик. – Ученый паек плюс присяжный поверенный. Скоро девочку заведу: нам этой квартирки хватит года на два.

С улицы доносятся звуки «Интернационала». Оркестр приближается, звуки растут, крепнут, формируются. Топсик раскрывает фортку и снова садится к шахматам. Войска проходят совсем близко, внизу под окнами. «Интернационал» врывается в комнату, заполняет ее медным грохотом труб, величием, великолепием и непогрешимостью марша. Коленька прислушивается, удерживает в воздухе руку, протянутую за фигурой, откидывается на спинку стула; потом он встает и стоя слушает гимн. Топсик иронически улыбается, пожимая плечами, но, пожав плечами, также привстает. Об этом случае, о таком действии «Интернационала» на некоторых героев повести, не очень склонных к патетическому строю переживаний, здесь упоминается вскользь, мимоходом, потому что объяснение подобному действию еще не найдено, догадки же могут показаться маловероятными. Здесь отмечается только внешняя сторона происшествия: Коленька выпрямился почти по-военному, глядя куда-то вверх, в потолочный карниз. Топсик, приподнявшись, так и остается полустоять, упершись руками в сиденье стула… Оркестр сворачивает за угол. Звуки замирают. Тогда, помолчав, Коленька говорит:

– Несомненно – за сахарин: уж слишком он афишировал.

14

Зима 20-го года останется в памяти своими морозами, снегопадом, метелями и сугробами. Короткую, бурную весну сменило лето, спалившее Россию зноем и засухами. Земля покрылась горячей трухой, обжигая босые ноги нищих людей; трава сгорала на корню; зерна испекались в земле, обращаясь в золу. Небо сияло – неумолимое, жестокое, торжествующе-безоблачное. Его красоту надолго перестанут воспевать русские художники, пережившие лето 20-го и лето 21-го годов. Люди с ненавистью встречали по утрам его блистательную синеву. Мольбы и молебны, декреты и предсказания метеорологических станций были бессильны против его тупого, горячего, испепеляющего равнодушия. Реки обмелели, колодцы высохли, канавы и арыки наполнились каленой пылью. Безжалостная, слепящая синева вызывала ужас и проклятия. Хотелось заплевать это небо, разорвать его в клочья, расстрелять из зенитных орудий! Неурожай губительно пронесся над Россией, выжег посевы, истощил запасы, изнеможил плодороднейший чернозем Поволжья.

Петербург оказался отрезанным от путей, по которым еще влачились кое-какие продовольственные остатки. Заградительные отряды, останавливая поезда, отбирали все, что находили в тюках и карманах: полфунта жира, пяток яиц, фунт муки, краюху хлеба. Приезжий выходил из вокзала с пустыми руками – в последний раз его обыскивали тут же, на площади, под раскаленной вокзальной башнею с остановившимися часами. В Петербурге не осталось ни одной крупинки соли, ни одного обломка сахара, ни одного лукошка с яйцами, ни одного бочонка с маслом. Из селедок варили суп, из вареных селедок готовили жаркое; прежде чем положить их в кастрюлю, из селедок выскабливали червей.

С наступлением тепла, еще по весне, на улицах Петербурга появились первые юродивые. В середине лета число их значительно увеличилось, Петербург никогда не знал такого количества юродивых. Вот приблизительный перечень петербургских юродивых 1920-го года:

1. Бывший помощник присяжного поверенного Борис Авдеевич Раппопорт. В октябре 17-го года дал обет не бриться и не стричься до тех пор, пока не падут большевики. Бороду закладывал за пояс, волосы прятал под воротник. Говорили, что волосы его отросли до седалищного места, но проверить это никому не удалось, так как Борис Авдеевич Раппопорт поклялся не только не стричься и не бриться, но также – не раздеваться и не менять одежды. В начале 22-го года исчез из Петербурга. Одни рассказывали, будто он повесился на собственной бороде, другие решительно утверждали, что он просто обрился наголо и поступил на советскую службу.

2. Яков Валерьянович Дышко. Требовал, чтобы все называли его Феликсом, причем отличался кротостью и добротой характера и, собирая на улице зевак, читал декрет об упразднении ЧК. В 21-м году расстрелян за полной ненужностью.

3. Марья Кондратьевна Колпакова. Ежедневно с 8 ч. утра до 8 ч. вечера плакала навзрыд на углу Надеждинской улицы и Баскова переулка. От подаяний отказывалась. С наступлением осени пропала без вести.

4. Человек без имени, выдававший себя – то за наследника-цесаревича, то за Императрицу Александру Феодоровну. Отправлен на принудительные работы.

5. Трошка Фальцет. Человек, усеянный клопами; распахивал рубаху на груди, кишащей паразитами, и распевал фальцетом: «Пейте мою кровь! Сосите мою кровь!» Утопился в Обводном канале.

6. Адам Наперковский. Произносил речи на польском языке, утверждая, что в лице Троцкого на землю снова сошел Иисус Христос и что евреи еще раз собираются распять его. Иногда, но много реже, читал вслух стихи Мицкевича. Был часто бит, особенно – за стихи, и в конце концов пропал без вести.

7. Изобретатели: Петька, Абрамка Курчавый, Моисей Израилевич Коган, дьякон Владимир из Новой Деревни и другие. Предлагали прохожим свои изделия: подошвы из старых хлебных карточек; песочные часы, действующие при электрическом свете; калории в оригинальной упаковке; Евангелие, переписанное от руки по новой орфографии; списки расстрелянных, составленные в рифмованном порядке, и пр.

8. Человек по прозвищу «Химик», утверждавший, что им открыт способ переработки государственных денежных знаков в навоз.

9. Человек по прозвищу «Стряпчий». Ходил по городу голый, в одних купальных трусиках, с портфелем под мышкой и гусиным пером за ухом, предлагая свои услуги для составления доносов в ЧК. От гонораров отказывался. Дальнейшая участь неизвестна.

10. Тысячи или, вернее, десятки тысяч петербуржцев, заклинавших друзей и соседей не выходить на улицу в одиночку, потому что китайцы ловят прохожих, убивают их в своих прачечных и продают на рынках, выдавая мясо взрослых за баранину и свинину, а мясо детей – за кроликов, собак и кошек. В период 20-гo – 21-го годов вымерли от голода, сыпняка и холеры.