355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Копылов » Букет для хозяйки (СИ) » Текст книги (страница 6)
Букет для хозяйки (СИ)
  • Текст добавлен: 28 февраля 2018, 22:30

Текст книги "Букет для хозяйки (СИ)"


Автор книги: Юрий Копылов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Андрей усмехнулся и подумал: хорошо бы хозяйка пришла сейчас и легла с ним рядом. И он мог бы без стеснения насладиться её голым телом. Как Алексей Вронский телом Анны Карениной. Однако своими мечтаниями он так распалил себя, что уже не мог сдерживаться, чтобы не принять мер для немедленного снятия высокого напряжения, которое возникло в его те-ле. Он знал один способ такого снятия, которому его научил Колька Ломакин, когда Андрей жил у бабушки Саши. Колька Ломакин был на два года старше Андрея и знал, как зачинаются дети. И многое другое в таком же роде.

Освободившись от напряжения путём извержения семенной жидкости с верхней полки вниз, на пол, Андрей почувствовал сладостное облегчение. Шток ого опал, превратившись в жалкую тряпочку. На Андрея навалилась дремота, он закрыл глаза, не в силах о чём-либо думать. Испугавшись, что он может заснуть, Андрей усилием воли спустил ноги с полки и сел. Голова его была пустой, как бочка, из которой съели все огурцы и вылили ненужный рассол. Вскоре он спрыгнул на пол. Сгусток слизи, которую он изверг, уже высох. Без следа при таком жаре. Андрей, распаренный, ослабевший, в то же время блаженно чумной, вышел из парильного отделения и плюхнулся в неглубокий небольшой бассейн с холодной проточной водой.

Полежав немного, окунаясь с головой и отфыркиваясь, Андрей пришёл в себя, чуть озябнув, выбрался из бассейна, обтёрся досуха махровой простыней и бросил её в корзину для использованных простыней. Натянул на себя трусы, надел халат, сунул ноги в шлёпанцы и вышел из сауны, захлопнув за собой дверь, которая автоматически заперлась.

Андрей взглянул на часы, время его как раз подошло к концу. И он стал медленно, осоловелый, опустошённый и блаженно счастливый, подниматься по лестнице, ступенька за ступенькой, на свой этаж. Войдя в квартиру, он вдруг почувствовал зверский голод.

На кухне он включил электрический чайник, достал из холодильника украденные из столовой хлеб, масло и сыр. Хлеб опустил в тостер, развернул кусочек масла, достал сахар, пакетик с чаем. Быстро закипела вода в чайнике, чайник сам выключился, из тостера выскочил поджарившийся хлеб.

Ах, как был вкусен этот кусок хлеба с маслом и сыром, запиваемый го-рячим сладким чаем. Не сравнить с самым дорогим рестораном. Утолив го-лод, Андрей прошёл в спальню и, сбросив с себя халат и трусы, завалился на широкую кровать, где спала когда-то хозяйка со своим, ныне покойным, му-жем. И мгновенно заснул, словно провалился куда-то. Иногда ему снилась хозяйка, иногда официантка, и Андрею чудилось, что кто-то из них спит ря-дом с ним. Во сне он ощупывал рукой место возле себя, но рука его ничего не находила похожего на женщину. Пустое место и пустая подушка.

XX

Утром очередного следующего дня (Андрей ещё спал) раздался звонок домофона. Андрей, чуть ошалевший спросонья, вскочил и торопливо побежал босиком к квартирной двери.

– Кто это там в такую рань? – спросил он по-русски. И тут же добавил по-немецки: – Wer ist da?

Оказалось, что приехал переводчик Жора на своём «Volkswagen», что-бы отвезти приёмщика Соколова на фирму «Лямминкяйнен», по просьбе Ойвы Хяркинена. Жора сказал Ойве, что воскресенье проведёт у своих друзей в центре Хельсинки (на самом деле он бывал у своей любовницы, и все на фирме об этом знали), и Ойва попросил его заехать в понедельник утром за Андреем Соколовым. Жора не нравился Андрею, и Андрей ничего не мог с этим поделать. Во-первых, у Жоры было неприятное лицо, он был смугл, черняв, широкоскул, из носа и ушей торчали пучки жёстких длинных волос, брови густые, почти сросшиеся, походили на усы, из-под бровей смотрели глубоко посаженные маслянистые глазки, светящиеся каким-то дьявольским огнём. Если бы ему приделать длинную седую бороду – две капли Черномор из сказки Пушкина «Руслан и Людмила». Во-вторых, он был ярый антисемит, что Андрею, человеку культурному, придерживающемуся интернациональных взглядов, явно претило. В-третьих, Жора откровенно ненавидел Советскую власть, с чем честный коммунист Соколов мириться не имел права. И в-четвёртых, он презирал женщин и видел в них лишь предмет для удовлетворения своей неуёмной похоти. Андрей тоже не очень-то жаловал женщин по части ума, но восхищался их неземной красотой.

По изложенным выше причинам Андрей Соколов, пока переводчик Жора умело и быстро гнал свой автомобиль (в молодости Жора был авто-гонщиком), молчал, делая вид, что погружён в свои мысли. Жора тоже мол-чал, поскольку фибрами своей души чувствовал к себе антипатию со стороны Андрея Соколова, этого выскочки.

Андрей рассеянно смотрел по сторонам и думал: какой милый этот Ойва Хяркинен, он так заботится обо мне, словно он мой старший брат. Вы-дал на месяц книжечку проездных билетов, чтобы я мог ездить на работу трамваем за счёт фирмы, хотя это не предусмотрено контрактом. Оказывает-ся, билеты эти действительны на все виды городского транспорта, за исклю-чением такси. Если я буду ходить на работу и с работы пешком, то смогу сэ-кономленные билеты использовать для поездок в нерабочие дни в метро, автобусе и даже пароходике, чтобы посетить летом Свеаборг (ныне Суом-линна), где было когда-то восстание солдат и матросов. Это жутко интересно.

До обеда Андрей проводил время в отведённом ему кабинете, где «изучал» синьки проектных материалов, не совсем понимая, зачем это ему нужно. Время тянулось так медленно, что Андрей клевал носом, то и дело поглядывая на часы. Ему казалось, что прошёл час, а «зловредные» часы показывали, издеваясь над ним, что прошло всего пятнадцать минут. А когда его мысли возвращались к вчерашнему дню, к сауне, он вновь начинал думать о хозяйке. Может быть, спросить у Жоры, есть ли в Хельсинки дома терпимости. Он непременно знает, распутник. Конечно, есть, но как их найти. У Жоры спрашивать рискованно. Он тут же продаст. А у Ойвы и Алекса спрашивать стыдно. Придётся, видно, пока обходиться сауной.

После обеда в столовой, распихав по карманам пиджака (незаметно, конечно, как ему казалось) стандартный набор продовольствия: хлеб, сахар, чай, масло, сыр, колбасу, прихватив напоследок несколько зубочисток, Анд-рей удалялся, не оборачиваясь. Чтобы не увидеть устремлённые ему в спину взгляды начальства. Не видишь – не знаешь, не знаешь, думаешь, что всё в порядке. Вернувшись на своё рабочее место, Андрей для приличия продол-жал некоторое время перебирать бумаги, не очень пока понимая, что от него требуется как от приёмщика. На самом деле он перекладывал бумаги с места на место для отвода глаз, а по существу он использовал это время для переваривания пищи, понимая, что шагать пешком на улицу Сепян-кату с полным желудком будет тяжело. Задерживаться более получаса тоже не следовало, так как томившиеся в карманах краденые продукты могли начать портиться в тёплом помещении. По истечении получаса Андрей складывал бумаги, надевал куртку и лыжную шапочку, отыскивал по комнатам Ойву Хяркинена и говорил ему по-немецки (в последние дни он стал изучать немецкий язык по самоучителю, который взял в библиотеке советского Торгпредства):

– Ich gehe nach Hause (я пошёл домой). Auf Wiedersehen. Bis Morgen (до свидания, до завтра). – И добавлял по-фински и по-русски, подмигнув озор-ным глазом: – Йонкин верран (немного). Чуть-чуть.

– Gut, – отвечал Ойва, глядя на Андрея добрыми глазами и подмиги-вая ему в ответ. – Bis Morgen! – и делал ладошкой прощальный знак, говоря с улыбкой по-русски: – Пока, трух Антрей!

И Андрей шёл домой, заходя по пути в магазины и магазинчики, ничего не покупая, но изучая и примериваясь, что он сможет купить для сестры и женщины, на которой собирался жениться, когда понял, что она его судьба. Перед отъездом в Финляндию, он мог бы на ней жениться и поехать вместе с нею. И это было расчётливо, ибо советских специалистов старались не посылать за границу в длительные командировки неженатых. Но он не смог жениться именно по той причине, что это было расчётливо. Это выглядело бы как брак по расчёту, и Андрей не хотел начинать новую семейную жизнь с таким, как ему казалось, позорным пятном, напоминающим мезальянс. Да и времени, строго говоря, не было, потому что Ненашенский выпихнул Андрея Соловьёва в Финляндию практически в одночасье.

XXI

Заходя в магазины и магазинчики, Андрей, столкнувшись с устремлён-ным на него взглядом хозяина или продавца, спрашивал:

– Sprechen Sie Deutsch? (говорите ли вы по-немецки?)

Если ему отвечали утвердительно, он продолжал спрашивать дальше тоже по-немецки: – Was kostet es? (сколько это стоит?) – И тыкал пальцем на то, что его интересовало. Этот изысканный жест красноречиво говорил, кто он на самом деле и откуда приехал. Если же на его вопрос отрицательно ка-чали головой, он спрашивал то же самое финскими словами, выудив их из разговорника: – Пальонка максаа? (это почём?)

Делая вид, что внимательно разглядывает то, о цене чего он спросил, и в конце мимикой лица и жестами рук показывая, что товар ему не подходит, он говорит: «Киитос» (спасибо). И уходит.

Постепенно он убеждается, что финские магазины буквально забиты всевозможным товаром: одеждой, обувью, штуками материи, посудой, хо-лодильниками, телевизорами и многим другим. У него разбегались глаза, и он начинал понимать, что те товары, которые ему нравились, стоят безумно дорого. И это были в основном финские товары, а импортные товары, глав-ным образом, итальянские, стоят намного дешевле, но вызывают в нём со-мнение. К тому же и тех денег у него с собой не было. Иногда он натыкался на магазинчики с вывеской «Intim», в витринах которых было выставлено что-то такое, что приводило Андрея в крайнее смущение. Ему ужасно хоте-лось заглянуть в такой магазинчик, но он не решался этого сделать.

Такое провождение времени повторялось изо дня в день, целую неде-лю. Он так увлёкся этими маркетинговыми исследованиями, что уже забыл о письме, переданном им послу. Однажды он всё же набрался духу и зашёл в маленький магазинчик «Интим». Продавец неожиданно оказался русским. Он по каким-то ему хорошо известным признакам сразу распознал в посети-теле своего бывшего соотечественника и спросил с еврейским акцентом:

– И что вас интересует, молодой человек приятной наружности в моём скромном торговом заведении? В России она называлась бы торговой точ-кой. Для вас я могу сделать скидку, если вы будете что-нибудь покупать.

– Нет, нет, ничего, – поспешил ответить Андрей. – Я просто зашёл по-смотреть. Никогда такого не видел.

– Ну что же, смотрите. Товар у меня первоклассный. И недорогой.

В глаза Андрею назойливо лезло таинственное чёрное дамское бельё, какие-то хлыстики, наручники, резиновые половые мужские члены (иные поражали его своими невероятными размерами), женские груди и вульвы, разноцветные презервативы с похожими на червей усиками.

– И что же, всё это берут? – спросил Андрей, переступив через свою стеснительность и покраснев.

– Редко, но берут, – ответил продавец. – Чаще девушки. – Продавец начинал сердиться. – Вы будете покупать или нет?

– Спасибо, мне ничего не надо.

Андрей запомнил то острое чувство любопытства, которое охватило и возбудило его, когда он впервые заглянул в магазинчик и впервые увидел такие в Хельсинки, каких в Советском Союзе никогда не было. И когда он в очередной раз, возвращался домой, шляясь по магазинам, сворачивая в но-вые переулки и улицы, чтобы расширить ареал своих исследований, он на-брёл на большой магазин интимных товаров, и какая-то сила заставила его туда войти. Продавца не было, видно, он не услышал звонок в двери, потому что тот не работал. И первое, что увидел Андрей, был надувная резиновая женщина, прикреплённая к стене в игривой позе.

Она умела открывать и закрывать фарфоровые глаза. Поднимешь ей голову, она глаза откроет, опустишь – закроет. Она имела подогрев и могла выделять смазку, когда мужчина «овладевал» ею. Ещё она умела часто ды-шать, изображая сладострастье, для этого нужно было нажать кнопку. Вот такую бы заиметь, мелькнуло в мозгу у Андрея, и никакая хозяйка не нужна. Но он тут же отринул от себя эту мысль, прошептав: «Фу, какая гадость!»

В это время в торговый зал вышла продавщица. Это была молоденькая хрупкая девушка, прелестное создание с милым детским личиком. Причёска на её голове была такая же, как у хозяйки его квартиры: вертикально завитые льняные кудри. При ходьбе они подрагивали, но не сильно, так как их туго стягивал накрахмаленный кокошник.

На фартучке у неё был значок, изображающий мужской половой член с крылышками. Авторами такого значка, скорее всего, были вездесущие немцы, потому что он, значок этот, почти один в один представлял собою кокарду на красивых эсэсовских фуражках. С той лишь разницей, что вместо туловища орла был изображён пенис, вместо головы орла с хищным клювом сами понимаете что, а вместо кругляша внизу (венок из дубовых листьев, в центре которого расположилась знаменитая фашистская свастика), была изображена стилизованная мошонка.

Ясные голубые глазки девочки-продавщицы, по сути дела, ещё ребён-ка, смотрели на вошедшего в магазин посетителя невинно и с выжидатель-ной улыбкой на пухлых детских губках.

Андрей был потрясён до глубины души. Он не мог понять, как этот ан-гел во плоти мог находиться здесь, среди всей этой жуткой дряни! А она, ни-чтоже сумняшеся, стала подробно объяснять (с глубоко профессиональным знанием дела), как интересно устроена эта кукла. Чтобы приводить в дейст-вие все её возможности, у неё в голове помещался целый завод, который работал от электричества. Андрей разволновался и выскочил из магазина, прошептав: "Эй хумо суомеа (я не говорю по-фински). Он долго не мог успо-коиться и больше уже никуда не заходил, торопливо шагая к дому.

Всё это Андрей узнал (про куклу) не тогда, как был в магазине, а значи-тельно позже, когда рассказывал о кукле переводчику Жоре. Тот был боль-шой дока в вопросах сладострастья и, посмеиваясь противно, говорил, что такая кукла стоит бешеных денег. Но он сам, конечно, предпочитает живую женщину. Его можно было понять. К тому же Жора был ярым приверженцем третьего рейха и не скрывал этого.

XXII

В пятницу в советской миссии произошло событие, имевший громкий эффект разорвавшегося снаряда, обнаруженного сапёрами. Или грома среди ясного неба. Назавтра, в десять утра приёмщика Соколова Андрея Николаевича ждал к себе советский посол. Это событие было из ряда вон выходящим. Телефоны не переставали трезвонить. Все разыскивали Соколова.

Отзвук этой тревоги достиг строительной фирмы «Лемминкяйнен», где трудился не за страх, а за совесть недавно прибывший из Москвы приёмщик. В комнату, где Андрей перекладывал с места на место бумаги, изображая напряжённую умственную деятельность, торопливо вошёл переводчик Жора и сообщил ему строго конфиденциально, что его просят срочно позвонить в ОО «Проммашимпорт». Андрей, естественно, позвонил. «Шпендрик» Мишкин срывающимся от волнения голосом сообщил о вызове к послу. Вечером по домашнему телефону позвонил Леонард Тараканов, пресс-секретарь посольства, и напомнил о визите к послу. Просил не опаздывать. Не успел Андрей повесить трубку, как позвонил Иван Иванович со сложно запоминаемым именем-отчеством и проговорил заискивающим елейным тоном:

– Уважаемый Андрей Николаевич! (заметим, впервые на «вы» и впер-вые по имени-отчеству). Вас вызывает к себе посол. Для всех нас это большая честь. Мы все крайне взволнованы. После аудиенции заходите к нам, милости прошу. А то вы нас совсем забыли. Это совсем рядом. Заходите, заходите. Посидим за чашкой кофе, поговорим, потолкуем, покалякаем, пообщаемся, так сказать, как свои. Вы очень интересный собеседник. Мы будем вас ждать с большим нетерпением. Спокойной вам ночи, дорогой!

Андрей поставил будильник на шесть утра и долго ворочался в посте-ли, не засыпая. Он думал то о предстоящем визите к послу, то ему на ум приходила хозяйка квартиры, то надувная резиновая женщина-кукла, которую он видел в магазине «Интим». Наконец он заснул, но спал тревожно. У Андрея была способность просыпаться точно в назначенное время. Он знал за собой эту свою способность, но поставил будильник на всякий случай. Проснулся он ровно в шесть, и в это же время зазвонил будильник.

Андрей не выспался, голова была чугунной, он плохо соображал. Уси-лием воли он заставил себя скинуть ноги на прикроватный коврик и вслед за ними рывком поднялся с постели, пошатываясь. Он прошёл в ванную и при-нял душ. Это его освежило, к нему вернулась ясность ума. Почистив зубы, совершив привычно необходимые физиологические отправления, растёрся докрасна махровым полотенцем и вышел из ванной. Он побрился, освежился дезодорантом и почувствовал себя преображённым. Вытащил из платяного шкафа гладильную доску, установил её на кухне и включил в сеть электрический утюг, который умел шипеть и брызгать паром для увлажнения того, что надо было гладить.

Пока утюг грелся, мигая красным глазком, Андрей успел выпить чашку кофе и съесть, почти не жуя, бутерброд с сыром. Затем принялся за глажение одежды, в которой собирался идти к послу. Выгладил чистую, но смятую белую сорочку и галстук, который уже давно лоснился от многолетнего употребления. Вставил пластмассовые косточки в воротничок рубашки и повесил её на спинку стула. После того приступил к самой важной части своего туалета: к брюкам от шерстяного костюма тёмного мышастого цвета в светло-серую полоску. Брюки гладить он умел и всегда гладил их сам, даже когда ещё не был разведён со своей первой женой.

Он укладывал на гладильную доску сначала одну брючину, сложив её таким образом, чтобы складка после глажения утюгом, с пропариванием ткани, находилась строго посередине. Накрывал брючину влажной тряпицей и через неё гладил внутреннюю сторону брючины. После этого приступал ко второй брючине. Завершив глажение внутренних сторон обеих брючин, он складывал их вместе и проглаживал наружные части, захватывая карманы, части, близкие к ширинке (гульфику – в переводе с голландского означает кармашек для полового члена) и, главное, то, что прикрывает зад.

И здесь Андрей с ужасом обнаруживает, что зад штанов не только лос-нился, но был вдобавок так изношен, что опасно сквозил на просвет: вот-вот порвётся. Андрей расстроился и посетовал на судьбу: "Господи, почему мне так не везёт? Не было печали. Теперь придётся покупать новый костюм. На локтях пиджака дело тоже приближается к опасному концу. Но если пиджак ещё может продержаться какое-то время, если не елозить рукавами по сто-лу, то штаны уж точно придётся покупать. «Не было печали, – ещё раз мыс-ленно повторил он, – так черти накачали».

Закончив глажение, он оделся, умело повязал перед зеркалом крас-ный, с крапинами, тоже уж порядком залоснившийся и жирный от его не всегда чистых пальцев галстук, который он завязывал в узел в виде равнобедренной трапеции. Поправил там, где ему казалось нехорошо, оглядел себя в зеркало и решил, что выглядит он вполне комильфо. Перед выходом он тщательно почистил сапожной щёткой, поплевав на неё, ботинки, прошёлся по ним бархоткой, надел свою старенькую куртку, лыжную шапочку, взглянул на часы и вышел из дома. И двинулся в сторону посольства.

Возле ворот в посольство его уже нервно ждал Леонард Тараканов, топтавшийся перед резной калиткой.

– Как хорошо, что вы, Андрей Николаевич, пришли с запасом времени К послу опаздывать не принято. Я вас провожу в его кабинет. – Он распахнул калитку, сказав что-то полисмену, и пропустил Андрея перед собой. По дороге он говорил: – Опаздывать на приём к послу не принято, но и раньше назначенного времени входить к нему в кабинет тоже недопустимо, это моветон. Судя по всему, нам придётся немного подождать в приёмной. Но лучше уж подождать и, используя время ожидания, успокоиться, чем опаздывать и входить к послу запыхавшись и в расстроенных чувствах.

В приёмной сидел личный секретарь посла и что-то писал в блокноте. Увидев вошедших, он поздоровался и, взглянув на стоявшие на полу высокие часы в большом старинном футляре, показал рукой на диванчик, предлагая присесть и немного обождать. Пресс-секретарь Леонард Тараканов, обращаясь к кабинетному секретарю, сказал:

– Я, пожалуй, пойду к себе, Геннадий Геннадьич. Я свою задачу выполнил и могу заняться своими делами. Дальше ты тут без меня сам разберёшься. – И ушёл, пожав Андрею локоть, ободряя его.

Без двух минут десять, когда большая стрелка коснулась механизма красивого часового боя, и он начал уже шипеть перед первым ударом, каби-нетный секретарь снял трубку и проговорил:

– Иван Борисович в приёмной товарищ Соколов Андрей Николаевич.

– Пусть войдёт, – ответила трубка громко. И весело.

До этого момента Андрей чувствовал себя вполне уверенно и спокой-но, он, по роду своей многолетней работы в Комитете по печати, привык об-щаться с большими начальниками, а тут вдруг оробел. И вошёл в кабинет посла, как говорится, на полусогнутых. Позади себя он услышал мелодичный бой часов, словно били куранты на Спасской башне Кремля.

XXIII

Ему навстречу шёл энергичными шагами вышедший из-за огромного письменного стола, под зелёным сукном, в дальнем конце бескрайнего ка-бинета, с высоким ячеистым потолком, человек среднего роста, крепкий, хо-рошо сложенный, с широкими плечами. Он был одет в дорогой вельветовый костюм болотного цвета, из-под распахнутого пиджака виднелась тонкая батистовая белая сорочка, ворот которой был расстёгнут и открывал повязанную на шее красную шёлковую косынку с синим горошком. Это был советский посол в Финляндии Аристархов Иван Борисович.

Они сошлись в центре зала. Посол, приветливо улыбаясь доброй улыбкой, крепко пожал Андрею руку своей большой и сильной ладонью, проговорив приятным сиплым голосом, словно немного простуженным:

– Если я не ошибаюсь, вы Андрей Соколов. Я получил об вас письмо от моего хорошего друга Володи Соловейко.

– Вы не ошибаетесь, Иван Борисович, – тоже улыбаясь, но робко, отве-тил Андрей. – Я Соколов.

Лицо посла никак нельзя было назвать интеллигентным, в нём было что-то деревенское, простое, совсем не дипломатическое. Широкие скулы, выпирающие надбровные дуги, глубокие морщины на лбу, мохнатые брови, из-под которых смотрели умные светло-карие глаза, под глазами набрякшие синевой мешки, между которыми начинал свой путь к тонким губам утиный нос. Завершалось лицо грубым, выступающим вперёд подбородком.

– Вы не рассердитесь, если я буду называть вас Андреем и обращаться к вам на «ты»? Я много старше вас и буду вам весьма признателен, если вы мне это разрешите. Володя Соловейко мой друг, он об вас отзывается в письме очень тепло, из чего я делаю заключение, что вы с ним тоже друзья. А друг моего друга, как говорят французы, мой друг.

– Да, да, конечно, Иван Борисович, я почту за большую честь, если вы будете называть меня по имени.

– Хм! – хмыкнул посол. – Невелика честь, друг мой ситный. Знаешь что, Андрюша, голубчик, – предложил посол, беря Андрея под руку, – давай пройдём вон в ту дверь, – он показал пальцем, – там находится так называе-мая комната отдыха, где мы поговорим, а то мне этот официоз надоел ужас-но. – Он провёл ребром широкой ладони себя по горлу. – Мне хочется в Рос-сию съездить, в деревню, на родину. А я здесь торчу, как сосланный.

Комната отдыха была не просто комната, а как бы однокомнатная квартира, где было всё необходимое для отдыха и даже сна, исключая разве что кухню. Посол указал Андрею на глубокое кресло, и сам сел в кресло на-против, откинувшись на спинку и с удовольствием вытянув ноги. Он позво-нил, тотчас явился кабинетный секретарь.

– Геннадий Геннадьич, голубчик, – обратился к нему посол, – принеси-ка, не зачти за труд, нам с Андреем Николаевичем по чашке кофе и каких-нибудь вкусных финских финтифлюшек: крендельков с корицей, печенек разных, бараночек. А мы тут пока потолкуем. – Кабинетный секретарь тут же удалился, кивнув головой в знак того, что понял ответственное поручение.

– Мне Володя Соловейко пишет в письме просьбу, чтобы я взял над то-бой, братец ты мой, опеку.

– Помилуйте Иван Борисович, я не нуждаюсь ни в какой опеке. У меня всё в порядке.

– Это похвально, – одобрил посол, немного окая, – что ты, друг мой ситный Андрюша, проявляешь скромность. А то многие другие всегда хотят что-нибудь получить от посла. Думают, что посол царь и бог. Но вот Володя пишет, что ты можешь мне пригодиться в качестве инженера-строителя. Ра-зумеется, после завершения твоей основной миссии как приёмщика книжно-го склада для Комитета по печати. Кстати, мне не совсем понятно, как это те-бя, ты же начальник главка, как мне передали, командировали в Финляндию по такому пустяшному поводу, с которым мог бы справиться любой простой инженер. Где тут собака зарыта? Объясни мне, пожалуйста.

– Скажу вам честно, Иван Борисович, – сказал Андрей, густо покраснев, – мне не хочется об этом говорить. На меня за что-то взъелся недавно назначенный на должность председателя Ненашенский. Видно, между нами пробежала чёрная кошка. Но я к Ненашенскому не в претензии.

– Ненашенский, говоришь? – переспросил Андрея посол.

В это время вошёл кабинетный секретарь и поставил на стеклянный столик между креслами поднос с хохломской росписью. На подносе стояли чашки с ложечками, кофейник, ваза с «финтифлюшками». Секретарь разлил по чашкам кофе, пахнущий изумительно, и удалился. С прямой, как у балет-ного танцовщика, спиной. Посол отхлебнул из чашки чуть дымящегося кофе и повторил то, что сказал перед приходом секретаря:

– Ненашенский, говоришь? Я его не знаю. Хорошо знал Михальчука, Стукалова, Пастушина. А Ненашенский? Нет, не знаю. Откуда он?

– Он был главным редактором газеты «Россия Советская». Некоторые злые языки называют её «Совраска».

– А! Хорошая газета. В ней бывают очень смелые статьи. Я иногда её читаю. Ну да ладно. Не хочешь говорить о чёрной кошке, не говори. Давай с тобой лучше обсудим ходатайство Володи Соловейко. Понимаешь, друг мой ситный, у меня уже есть один инженер-строитель. Он ведёт надзор за строи-тельством пристройки к зданию посольства. Ты не мог её видеть, потому что она находится с другой стороны от главного фасада. Кроме того, на совести этого инженера постоянный мелкий ремонт всех наших помещений. Инже-нер этот работает добросовестно, претензий у меня к нему нет. Он со всем ему порученным справляется неплохо. Сам посуди, к чему в таком случае нам второй инженер. Что же, мне теперь его увольнять за здорово живёшь? Меня могут не понять наши общественные организации: партком, профком и так далее. А ты сам, Андрюша, мил человек, как думаешь? Попробуй сесть на моё место. Как ты считаешь? Твой ответ мне будет интересен.

– Что вы, Иван Борисович, у меня и в мыслях такого нет, чтобы уволь-нять человека за здорово живёшь. Это будет нечестно. Даже если вы его паче чаяния уволите и предложите его место мне, я откажусь.

– Ну что ж, друг мой Андрюша, я рад твоему ответу.

Андрею показалось, что посол чего-то недоговаривает, и тогда он, же-лая придать значительности своей миссии в Финляндии, стал рассказывать:

– У меня, Иван Борисович, кроме моих обязанностей приёмщика книжного склада, есть важное поручение моего непосредственного шефа, заместителя председателя, Мисдянкина Емельяна Евдокимовича, бывшего зав. сектором идеологического отдела ЦК, изучить вопрос поставки из Фин-ляндии офсетной типографии огромной мощностью: четыре миллиарда краско-оттисков. Идею создания подобной типографии, мощностью, превы-шающей производительность двух крупнейших полиграфических комбина-тов: Чеховского и Можайского, Мисдянкин вынашивал давно. Когда ещё ра-ботал в ЦК. Он не уверен, есть ли такие машины в Финляндии, но знает, что они есть в Италии (фирма «Маринони»). И финнам как генподрядчику ничего не стоит привлечь «Маринони» в качестве субподрядчика. Мне надо будет согласовать с фирмой «Лемминкяйнен» хотя бы предварительные сроки поставки и ориентировочную сумму контракта.

И ещё одно, – добавил Андрей, немного смущаясь: – Я являюсь пред-седателем комиссии по канатным дорогам при Федерации горнолыжного спорта СССР. И по собственной инициативе хочу провентилировать вопрос о возможности поставки из Финляндии небольших буксировочных подъёмни-ков длиной 200-300 метров. В этих двух вопросах мне хотелось бы получить вашу, Иван Борисович, поддержку. Хотя бы просто одобрительную. Мне Во-лодя говорил, что вы книгочей и любите художественную литературу. Кроме того, любите кататься на горных лыжах.

Посол улыбнулся и фыркнул.

– Что касается книжек, я действительно люблю читать. У нас в посоль-стве очень хорошая библиотека. А вот что касается горных лыж, то здесь Во-лодя заблуждается. Я иногда действительно бегаю на равнинных лыжах, здесь это очень распространённый вид спорта. Мне, конечно, хотелось бы научиться кататься на горных лыжах, но, увы, я этого не умею.

Посол надолго замолчал, задумавшись, изредка прихлёбывая кофе. Андрей от него не отставал и, прихлёбывая кофе, не забывал съесть несколь-ко вкусных «финтифлюшек». Стоило послу на минутку отлучиться в уборную, как Андрей украдкой сунул в карман пиджака пару печенья. Вернувшись на своё место, посол побарабанил пальцами по стеклянной крышке столика и раздумчиво проговорил, чуть покашливая:

– Что касается типографии, Андрюша, друг мой ситный, то скажу тебе прямо: ничего из этой затеи не выйдет. Не то теперь время. – Посол показал пальцем на стенку, за которой была его приёмная, и где сидел кабинетный секретарь, потом похлопал ладонью себе по плечу, показывая этим, что у секретаря погоны отнюдь не дипломатические, и приложил палец к губам. Приблизившись к уху Андрея, прошептал: – В стране нет денег, все ждут больших перемен. – А потом уже громко: – А твой, как его, Мис-дянкин? ви-тает в эмпиреях. Эти ребята из ЦК всегда отличались фантазёрством. И чван-ством. Какая странная фамилия у него. А что касается подъёмников для ката-ния на лыжах с гор, это дело доброе. Я тебя в этом деле поддерживаю.

Андрей рассмеялся. Посол взглянул на него с недоумением, в котором таился вопрос: что здесь смешного?

– Вы, Иван Борисович, невольно напомнили мне один смешной случай, прямо живой анекдот. Можно расскажу?

– Рассказывай.

– Когда назначенный к нам в Комитет Мисдянкин приступил к работе, он мало что знал. Его сектор в ЦК занимался вопросами производства бумаги для печати. И он требовал, чтобы я ему писал справки по разным вопросам. Захотел познакомиться с хозяйством, и я ему посоветовал начать с Калининского полиграфкомбината, самого крупного в Комитете. Кстати, там строился первый у нас профилакторий для рабочих. Емельян Евдокимович попросил помощника позвонить в цековскую гостиницу в Калинине и заказать два номера на три места: один «люкс» – для себя и один двухместный для меня и водителя. Помощник всё исполнил и продиктовал фамилию босса: Мис-дян-кин. Дежурная переспросила, видно, сразу не поняла, и записала в журнале: Мис – Дян – Кин. Приезжаем мы в Калинин, едем в гостиницу. Емельян Евдокимович говорит в окошечко: у вас должны быть забронированы два номера, моя фамилия Мисдянкин. Та полистала книгу регистрации и говорит: такой фамилии у меня нет. У меня есть заказ на два номера для вьетнамской делегации. Вот, пожалуйста: Мис, Дян, Кин. Свободных номеров больше нет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю