Текст книги "Букет для хозяйки (СИ)"
Автор книги: Юрий Копылов
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Он шёл по убранным дорожкам чудесного парка, охватывающего с се-вера залив Тёёлё. И набрёл на Олимпийский стадион. И вспомнил, что в Хельсинки, в 1952 году, проводились летние Олимпийские игры. И конечно, без колебаний направился по дороге, ведущей к стадиону. Там в это время проходили какие-то соревнования, оттуда слышались взрывы криков.
Андрею захотелось посмотреть, но за вход надо было платить. У него, как известно, уже выработалась страсть копить валюту. И тратить её по пус-тякам он считал недопустимым. Он решил обойти стадион вокруг. Подивился на высоченную башню. Она представляла собой столб квадратного сечения с жилыми помещениями и открытой лестничной клеткой. Как будто из многоэтажного жилого дома был вырезан столб и приставлен к зданию. Он, этот столб, показался тогда инородным телом и выглядел бельмом на глазу. И лишь спустя ряд лет, когда Андрей уже вернулся в Москву, он узнал, что это была не простая башня. Она была поставлена в честь выдающегося финского копьеметателя Матти Ярвинена. Высота этой башни ровно семьдесят два метра, семьдесят один сантиметр. Такой выдающийся результат показал Матти Ярвинен, метнув копьё на Олимпийских играх в Лос-Анджелесе. И этот феноменальный рекорд не был превзойдён более двадцати лет. Вот как финны чтут своих выдающихся спортсменов.
Обойдя Олимпийский стадион вокруг, Андрей набрёл на бронзовую статую абсолютно голого бегуна. Как он держался и не падал на одном носке правой ноги, было загадочно. Бег бронзового бегуна был лёгок и стремителен. Его изваял скульптор Аалтонен, чем заслужил себе славу, спорящую со славой спортсмена. Скульптура изображала бег всемирно известного бегуна Пааво Нурми, установившего 24 мировых рекорда на длинных дистанциях. Его считают в Финляндии национальным героем, всю свою жизнь он прожил в славе и почёте. Андрея заинтересовало, изобразил ли Аалтонен мошонку с яичками, фигура бегуна была ведь абсолютно голая. Андрей обошёл фигуру до той стороны, откуда это должно быть видно. Изобразил-таки. И мошонку, и крошечный отросток. Совсем как у Микельанджеловского Давида. Ну и правильно. А чего стесняться. Глупость, что эта часть тела неприличная. Чушь собачья. Что естественно, то общественно.
В музее, посвящённом знаменитому извержению Везувия, похоронив-шего под лавой и пеплом Геркуланум и Помпею, стоит скульптура обнажён-ного итальянского мужчины с торчащим толстым эрегированным половым членом. Возможно, это был когда-то фонтан, и мужик извергал и своего чле-на струю. И ничего, никто не возмущается. Все с откровением любопытства разглядывают. Хорошо видно, что такое крайняя плоть, которую в некоторых странах зачем-то обрезывают. Андрей уверен, что девушки этой скульптурой особенно интересуются. И не краснеют, не притворяются, что им стыдно.
Андрей вышел на проспект Маннергейма и прошёл по этой улице в центральную часть города. Дошёл до какой-то площади, где сходятся шесть улиц. Надоело то и дело заглядывать в карту-схему. И он повернул обратно. Взглянул на часы: действительно пора было возвращаться, чтобы успеть к обеду. Устал, как собака. После обеда решил полежать. Лёг и уснул. Хорошо спится после обеда. Проспал до ужина. А после ужина вновь завалился спать. Новые впечатления это тоже, оказывается, тяжёлый труд.
На следующий день, после завтрака, за Андреем зашёл Ойва Хяркинен и отвёл его на место его новой службы в фирму «Лямминкяйнен», благо это было рядом, несколько минут ходьбы. Они поднялись на лифте на 4-ый этаж. В лифтовой кабине все входившие говорили друг другу «хуомента». Андрей из разговорника знал, что по правилам финского языка нужно говорить «хювяя хуомента». И сказал так. Все посмотрели на него с удивлением. Некоторые засмеялись. Андрей не понял, чему они смеются, и покраснел.
Андрей и Ойва вышли из лифта и по длинному коридору дошли до ка-бинета, где стояли вплотную друг к другу, напротив друг друга, два письменных стола. Ойва попросил одну из сотрудниц его группы зайти в кабинет, где он оказался с Андреем. Она знала русский язык. С её помощью Ойва объяснил Андрею, что он будет располагаться в этом кабинете, пока другой сотрудник находится в командировке в Можайске, где он контролирует сборку книжного склада (книгохранилища), конструкции которого будут отправляться в Москву после приёмки их Андреем Соколовым, о чём должен быть подписан акцепт, который должен быть проштампован.
Андрей позвонил «шибздику» Мишкину и доложил ему, где он в на-стоящее время находится и чем занят. Как было велено.
– Почему же вы не позвонили мне вчера и позавчера? – спросил Миш-кин недовольным тоном. С брюзжанием каприза.
– Но ведь были нерабочие дни. Я думал, в офисе никого нет.
– Не надо думать. Надо делать то, что вам велят. У нас круглосуточно работает факс. И я бы прочитал, что вы хотите мне передать.
– Я этого не знал.
– Надо знать. Это элементарно.
– Слушаюсь, ваша честь! Так точно. Виноват, вашбродь...
– Не паясничайте.
Ойва Хяркинен объявил, что обедать теперь Андрей Соколов будет в столовой фирмы, а завтракать и ужинать в гостинице, пока он там живёт. Он объявил также, что в настоящее время занимается подыскиванием для Анд-рея подходящего съёмного жилья. «Киитос» (спасибо), – сказал Андрей, и они отправились в столовую, находившуюся на первом этаже.
В столовой стоял обычный гул от разговоров проголодавшихся людей, ждущих своей очереди на раздаче. В этом гуле слышались звуки грубых мужских голосов и очаровательные всплески девичьего смеха. Андрей насторожился, как пойнтер, почуявший острый запах заячьего следа, забегал глазами, оценивая ситуацию. Женщин было подавляющее большинство. Откровенно хорошеньких он не заметил, но все были молоды и очень милы. Видно, место службы их вполне устраивало, и они чувствовали себя в этой фирме свободно и уверенно. Ойва и Андрей встали в очередь. Ойва впереди, Андрей за ним. Каждый захватил по подносу из стопки на отдельном столике. И стали передвигать эти подносы по рельсам трубчатого никелированного прилавка, заполняя их тарелками с «харчами». Харчи делились на те, которые можно было брать без ограничений, и те, которые были порционными и выдавались в конце пути подавальщицей. Сбоку, по ходу очереди, стояла отдельная стойка с овощами, фруктами и сежей зеленью.
Овощи и фрукты были нарезаны кусками и долями. Это были свежие помидоры, огурцы, яблоки, отварная свёкла. И много всякой зелени: листья салата, петрушка, укроп, кинза. С этой стойки можно было брать всё, что нравилось, в любом количестве. Из длинного ряда того, что было выставлено на прилавке, первым, конечно, стоял в корзинах хлеб, свежайший, трёх сортов; ржаной, пшеничный (по-нашему чёрный и белый), батоны с отрубями. Всё нарезано аккуратными ломтями. Бери, сколько хочешь. Затем шли пакетики с чаем, кусочки сливочного масла и маргарина, обёрнутые в фольгу, лоскуты мягкого сыра, обёрнутые в вощёную бумагу кружки варёной колбасы. Бледно-розовой и влажной. У нас такая называется «докторской», потому что её едят исключительно доктора. Наверное, в ней нет вредных микробов.
Затем начинается раздача первых и вторых блюд. И тех и других было на выбор два-три варианта. На этот раз на первое был гороховый суп с вет-чиной и суп-пюре из шпината. На второе кусок отварной курицы с рисом или картофельным пюре (на выбор) и жареная рыба с картофелем фри. Андрей взял гороховый суп и рыбу. И заключительный аккорд раздачи – фруктовый сок из высоких бумажных прямоугольных коробков, апельсиновый и яблоч-ный. Подавальщица наливала из этих коробков в стоящий на подносе один стакан. Второй стакан можно было заказать за отдельную плату.
Ойва сказал Андрею, что он может занять любое место, которое ему нравится. А сам отправился со своим нагруженным подносом к столикам, где сидели его финские сослуживцы. И начальство фирмы. Андрей оценил его тактичность: Ойва избавил «новичка» от пустых разговоров во время обеда (без свободного знания языков). Андрей, со своим подносом, отправился в конец обеденного зала и там занял свободный столик, сев ко всем спиной. Он чувствовал жаркими фибрами и холодными мурашками, бегавшими по спине, что за ним наблюдают заинтересованные финские глаза, но старался не показывать своей скованности и смущения.
Обед вполне хорош и сытен, размышлял, между тем, Андрей. С этим разделом питания вопрос решён, но как я буду завтракать и ужинать, когда закончится гостиница, неизвестно. На ум пришли весёлые слова из песенки английских солдат, наших союзников во время войны: «как-нибудь, как-нибудь, как-нибудь». Андрей мысленно пропел эту песенку, сходил с чашкой за кофе, прихватил «добавку»: несколько кусочков светло-коричневого тростникового сахара, ни на кого не глядя, уставившись тревожным взором в пол, и вернулся нарочито неторопливо на своё место.
Закончив обед, насытившись, как говорится, от пуза, он незаметно (и опасливо) сунул в карман пиджака несколько кусков хлеба, завернув их в бумажную салфетку (для кормления голубей, естественно), недоеденный сыр, куски сахара. Хотелось бы туда же отправить колбасу и дольки огурцов, но Андрей решил, что для первого раза рисковать не стоит. Он представил себе, как будут явно оттопыриваться его карманы. Если его выведут на чис-тую воду, это может грозить ему международным скандалом. Кроме того, надо было что-то оставить в тарелках, что могло послужить хорошей маски-ровкой его невинного продовольственного воровства.
Напоследок он прихватил несколько зубочисток, запихнув их «неза-метно» в карманчик, где полагалось «жентльмену» носить платочек, высунув его уголочком. Одной из зубочисток он поковырял в зубах, изображая спокойствие: я просто сижу и перевариваю съеденный обед. Я не совершил ничего предосудительного. Просто я прихватил кое-что для кормления голубей и бездомных собак. Я ведь люблю животных. У меня в детстве была собака «Пальма». Все думали, что она кобель, а она оказалась сукою.
Отсидев «положенный» срок, Андрей поднялся с некоторой ленцой накушавшегося человека, не удержался, чтобы не оглянуться, нет ли за ним «хвоста», и удалился неторопливыми шагами. Чтобы в лифте не столкнуться с теми, кто мог выследить его невинную продовольственную клептоманию, Андрей поднялся на «свой» этаж пешком по лестнице развязной походкой. Когда он достиг нужного этажа, сердце его колотилось по рёбрам, «как птица о прутья клетки». Или как муха, бьющаяся в оконное стекло.
XIII
На следующий день в рабочий кабинет Андрея пришёл Ойва Хяркинен, приведя с собой за руку одну из своих молодых сотрудниц, умевших говорить по-русски. Её звали Какка (цветок).
– Меня зовут Какка, я буду переводчицей, – представилась она.
– Андрей, – сказал Андрей вздрогнув и мягко пожал Какке руку.
– У меня хорошие новости для тебя, Андрей, – сказал Ойва.
– Какие же? – спросил Андрей, отрываясь от вороха бумаг, лежавших у него на столе. Это были чертежи Можайского книгохранилища.
– Я подыскал для тебя две подходящие, на мой взгляд, квартиры. Тебе надо выбрать одну из них. – Ойва и Андрей уже успели сдружиться и, не сго-вариваясь, перешли на «ты». – Одна из них недалеко от нашей фирмы, ты сможешь ходить на работу пешком. Квартира однокомнатная, но комната большая, светлая, выходит на солнечную сторону. Есть всё необходимое для проживания одного человека. – Было заметно, что Ойва, по непонятной пока причине, хочет, чтобы Андрей выбрал именно эту квартиру.
– Вторая, – продолжил Ойва рассказывать о результатах своих подыс-киваний, – находится в центре Хельсинки, на улице Сепян-кату, близко от со-ветского посольства. Квартиру сдаёт вдова, на это время она переезжает к сестре, у которой отдельный дом в одном из многочисленных затонов Фин-ского залива. Квартира у вдовы трёхкомнатная, но хозяйка сдаёт две из них. Третья заперта, в ней хозяйка хранит свои вещи, которые не нужны кварти-ранту. Квартира в принципе неплохая, но находится довольно далеко от на-шей фирмы. Тебе придётся на работу ездить на трамвае.
«Ага, вот в чём дело, – догадался Андрей, – ему не хочется тратиться на мой проезд. Жила финляндская!»
– Как это далеко? – спросил он. – Сколько километров от той улицы, которую ты назвал, где находится квартира вдовы, до фирмы «Лемминкяй-нен»? Мне это важно знать из-за интереса нестерпимого любопытства.
– Я точно не знаю, но думаю, не менее семи. Может быть, даже все во-семь или девять. С половиной.
– Это ничего, – отвечал Андрей, – такое расстояние я ещё могу прохо-дить пешком. Это даже может быть весьма полезным для моего малопод-вижного образа жизни. Сидя за столом целый день.
Ойва криво улыбнулся. Он понял, что ему не удастся сэкономить на транспортных расходах Андрея. Дело в том, что согласно заведённому на фирме «Лемминкяйнен» порядку из средств по заключённому контракту де-лается двадцатипроцентный вычет в пользу руководства фирмы, остальные средства передаются в полное распоряжение начальника той группы, кото-рая обслуживает данный контракт.
– Хочешь посмотреть обе квартиры?
– В этом нет необходимости, – основательно заявляет Андрей. – Я вы-бираю ту, которая с хозяйкой вдовой. Люблю иметь дело с вдовами. Как, ты говоришь, называется эта улица?
– Сепян-кату.
– Я, конечно, погляжу по карте-схеме, где находится этот адрес, но не мешает убедиться воочию и посмотреть, как выглядит эта вдова, – игриво завершил Андрей свой сомнительный, с моральной точки зрения, экспромт, в котором прозвучали скабрёзные нотки.
Ойва сделал вид, что этих ноток он не расслышал и сохранил серьёз-ность лица, а Какка скромно потупилась.
– Хорошо, – сказал Ойва нарочито сухо. – Я созвонюсь с хозяйкой квартиры и узнаю, когда она сможет нас принять.
Через день они поехали осматривать квартиру и знакомиться с хозяй-кой. Переводчика на этот раз с ними не было. Возможно, такие дела, где фи-нансы играли первостепенную роль, Ойва предпочитал делать без свидете-лей, чтобы комар носу не подтачивал. Ойва и Андрей на машине Ойвы, пре-данной, как домашняя лошадь, «Вальво», за четверть часа домчались до места. Оказалось, что эта небольшая улочка Сепян-кату была расположена совсем недалеко, на юге Хельсинки, очень уютно и как-то по-домашнему, а не так мрачно, как «стращал» Андрея Ойва. Послушная машина остановилась перед шестиэтажным старым домом, стоявшим напротив небольшого сквера. Листья с деревьев давно опали. Стояла зима, круглая площадка в центре сквера была залита серо-зелёным льдом и расчищена от снега. Снег лежал сугробами вдоль решетчатой узорной чугунной ограды. Из сугробов выступали почерневшие голые деревья. На некоторых из них трепетали отдельные упрямые листочки. Видно, им не хотелось отрываться от родных сучьев и падать в холодный снег. По льду катались на коньках мальчишки и девчонки, их голоса напоминали весенний птичий щебет.
Если стать лицом к дому, то справа от него, там, где заканчивалась ог-рада сквера, высилась красивая древняя церковь с высоким узким шпилем, отсвечивающим позеленевшей светлой бронзой. Шпиль почти скрывался в низких облаках, будто стремился проткнуть зимнее серое низкое небо.
Глухая дверь подъезда находилась на некоторой высоте от земли, к площадке перед дверью вели с двух сторон стёртые каменные ступени, ог-раждённые, как и сама площадка, резной решёткой с поручнем. Ойва и Анд-рей поднялись на эту площадку. Ойва позвонил в нужную квартиру, нажав на чёрную кнопку звонка на вертикальном, освещённом из-под козырька щитке. Тогда в Москве ещё не было домофонов. Для Андрея всё было внове.
Ответил приятный, похожий на женский, голос и что-то произнёс по-фински певучее. Андрей решил, что голос спросил: «Кто там?» Ойва назвал себя, в глухой железной двери что-то щёлкнуло, зажёгся зелёный глазок, и дверь отомкнулась.
XIV
Они вошли в подъезд, тут же зажглась лампочка, осветившая лестнич-ную клетку и лифт. Они поднялись на лифте на четвёртый этаж. Стёкла лиф-товой кабины не были испещрены грубыми надписями и примитивными ри-сунками, изображавшими человеческие половые органы. Андрей это отме-тил, но не стал удивляться, он уже начинал привыкать к западной культуре. Хозяйка ждала их, отворив дверь в квартиру. На лестничной площадке горел свет. Как только посетители вошли внутрь и дверь затворилась, свет погас.
– Хювя пайвяя! (Добрый день!) – поздоровался Ойва Хяркинен.
– Хювя пайвяя! – повторил Андрей, стараясь в полутьме прихожей раз-глядеть хозяйку. Пока он заметил только, что она была одета в модный свет-лый брючный костюм: длинные брюки и короткий жакет.
Хозяйка провела гостей в кухню, где было светло от окна, и предложи-ла присесть за стол, покрытый голубым пластиком.
– Ойва Хяркинен, ОЮ Лемминкяйнен, – церемонно представился Ойва. Потом показал на Андрея раскрытой кверху ладонью с оттопыренным большим пальцем и представил своего спутника: – Херре Соколов, Neuvostolitio (Господин Соколов, Советский Союз). Хян инссенери ракениеус-миесе (он инженер-строитель). Хян пухуттеко сакса (он говорит по-немецки).
Андрей понял эти два слова и добавил, улыбаясь обворожительно:
– Чуть-чуть.
– Was ist das «чьють-чьють»? – спросила хозяйка, кокетливо склонив голову и переходя на немецкий.
– Sehr wenig und sehr schlecht (очень немного и очень плохо), – сказал Андрей виновато, как нашкодивший школьник.
– Хян елея юкси? (он будет жить один?), – обратилась хозяйка к Ойве Хяркинену, изогнув красиво бровь.
– ja ein (да, один), – ответил Ойва неожиданно по-немецки.
– Natürlich, ein (конечно, один), – встрял Андрей, изобразив на плутоватом лице многозначительность сказанного.
– Neun Monate allein! (девять месяцев в одиночестве!), – не поверила хозяйка, вздёрнув обе подщипанные брови. – Ich glaube nicht (я не верю). So sagt Stanislavski (так говорит Станиславский).
– Kennen Sie Stanislavski? (Вы знаете Станиславского?) – воскликнул Ан-дрей с деланным изумлением, расширяя глаза.
– Ja! Ich lebe russische Literatur. Und Teatre. Tolstoi, Anna Karenina, Tsche-chow, Wischnewi Sad, Schaika. (я люблю русскую литературу. И театр. Толстой, «Анна Каренина», Чехов, «Вишнёвый сад», «Чайка»). Kennen Sie suomi Literatur? (а вы знаете финскую литературу?) – озадачила хозяйка Андрея неожиданным каверзным вопросом.
Он был вынужден признаться, что ничего финского не читал и не ви-дел. И почему-то покраснел. От растерянности он спросил:
– Wie heisen Sie? (как Ваше имя?).
– Мартта, – ответила хозяйка и посмотрела на молодого квартиранта так внимательно и выразительно, что Андрей покраснел ещё больше, натуж-но раскашлявшись, хотя кашлять ему совсем не хотелось.
Было заметно, что хозяйка следит за своей внешностью. Крашеные под натуральную блондинку блестящие волосы её были завиты, по тогдашней финской моде, вертикальными спиральными короткими прядками, ниспа-давшими вдоль красивой головы. Андрей подумал, что такая причёска не случайна. Она имеет перекличку с кудряшками на лобке и вызывает у муж-чин откровенные греховные мысли. Брови дугой были искусно выщипаны, ресницы отогнуты вверх. Веки светло-серых глаз подведены тушью. Бездон-ные зрачки резко выделялись на фоне светлых, каких-то прозрачных раду-жек. Брючный костюм подчёркивал изящество её фигуры. Она убедилась, что произвела на мужчин нужное впечатление, и показала балетным жестом красивой руки следовать за ней для осмотра квартиры. У Андрея сложилось странное впечатление, что хозяйка не сдаёт банально квартиру, а предлагает молодому симпатичному человеку пожить здесь некоторое время вместе, чтобы поближе познакомиться. И он почувствовал, как сердце его забилось часто, как будто он не шёл, а бежал длинную дистанцию.
В ванной, на стеклянной полочке, стоял стакан для зубных щёток. В нём торчала одна щётка, она выглядела влажно и сиротливо.
– O! Ich vergesse... Entsündigen... Das ist meine... (О! Я забыла... Извини-те... Это моя щётка).
Андрей хотел пошутить, сказать, что не надо убирать эту щётку, скоро рядом будет моя. И его щётке будет скучно, если рядом не будет щётки хо-зяйки. Но ничего не сказал, так не знал, как это надо сказать по-немецки.
В мыльнице лежало мыло, которым уже не раз пользовались, с держателя на кафельной стенке, рядом с унитазом, спускался кусок ленты от рулона мягкой туалетной бумаги. Андрей подумал, что от этого рулона отрывался не один листок и представил себе, как он исчезает в водовороте спускаемой для слива в канализацию воды. "Ах, Андрей, что тебе, право, в голову лезет разная чушь!" – говорил Андрей мысленно себе. На крючке висел белый махровый халат. На отдельной тумбочке лежала опрятная стопка белых махровых полотенец. На эмали ванны блестели капельки воды, точно незадолго до прихода съёмщиков квартиры голое тело хозяйки плескалось в тёплой воде с пеной душистых шампуней и жидкого мыла. Над ванной были натянуты верёвочные струны для сушки белья. У стены стояла старая стиральная машина, возле неё виднелась большая коробка со стиральным порошком.
После осмотра «санитарного узла» троица во главе с хозяйкой просле-довала в большую комнату, которую Андрей назвал для себя гостиной. Она имела выход на лоджию, с которой открывался вид на сквер, где катались на коньках дети. В гостиной стоял диван. Он был большой, при необходимости на нём можно было спать. Перед ним журнальный столик, на котором в художественном беспорядке лежала стопка глянцевых красивых журналов. Рядом, спинками от окна, а сиденьями к окну, стояли два глубоких мягких кожаных кресла с высокими подлокотниками. Диван, столик и кресла создавали некий уютный уголок, где можно было, удобно устроившись, беседовать (если кто-нибудь приходил) о чём угодно, что требовало уединения и курения дорогих сигар или сигарет. На стеллажной стенке стояли ряды книг; их было немного, но и не мало. На полках, отдельно от книг, стояли: цветной телевизор (он был включён, на экране показывали назойливую рекламу) и кассетный магнитофон. Рядом с телевизором лежал пульт управления, с помощью которого, сидя на диване или в кресле, можно было переключать программы. В России таких ещё было немного, для Андрея многое было в диковину, и он подумал, что с квартирой ему повезло. В нише стеллажной стенки стояла, на вмонтированном в неё столике, швейная машинка.
Всё повключав и повыключав несколько раз, таким образом, проде-монстрировав, что всё работает, как швейцарские часы (кстати, швейцарские часы висели на стене, они били каждые полчаса нечто сомнительное), хозяй-ка гордо повела гостей в спальню. Окна спальни смотрели в тесный двор, где стояли баки для мусора. В финских домах не было мусоропроводов, это считалось негигиеничным. Жильцы выносили мусор в пакетах, ручки которых были завязаны в узел, и бросали их в мусорные баки, аккуратно прикрывая их крышкой с резиновой прокладкой, так что мухам здесь не было раздолья.
В спальне стояла двуспальная кровать, втиснутая между стеной о ок-ном, прикрытом жалюзи, и большим письменным столом. Кровать была за-стелена выстиранным и выглаженным лавсановым бельём бледно-зелёного цвета. Похваляясь, какого качества постельное бельё, хозяйка провела по нему рукой. В изголовье кровати лежали две подушки, это снова навело Ан-дрея на грешные мысли. В боковой стене был вмонтирован шкаф. С дверца-ми, полками и ящиками. Хозяйка приоткрыла одну из дверец и показала на никелированную горизонтальную штангу, на которой болтались вешалки (плечики) для одежды. Она провела по «плечикам» вольной рукой, они, стукаясь друг о друга, ответили ей радостным деревянным звуком, будто сыграли на трещотке народную финскую мелодию. На письменном столе, возле кровати, стояла дубовая резная подставка, на которой висел на крючке телефон, представлявший собой единое целое: трубку и наборный диск. Подставка имела в своём «организме» зарядное устройство, к которому тянулся электрический шнур. Телефон можно было снять с крючка и унести в другую комнату, где вести разговор, сидя в кресле или лёжа на диване. Фантастика!
Возле кровати лежал мягкий прикроватный коврик, и стояли (наготове) не ношенные тапки. Ещё раз фантастика! На письменном столе стоял прибор с воткнутыми в гнёзда шариковыми ручками, а рядом лежала нераспечатанная стопка писчей бумаги. Над столом висела в рамке фотография мужчины и женщины, доверчиво склонившие свои головы друг к другу. В женщине можно было легко узнать хозяйку. А мужчина был, скорей всего, её покойный муж. Заметив нахмуренный недовольный взгляд молодого квартиранта, хозяйка сняла со стены портрет (на стене остался невыгоревший прямоугольник). И тут Андрей обратил внимание, что в квартире не было обоев, к которым привыкла русская публика. И далее везде, куда бы ни заносила в Финляндии Андрея судьба, он встречал только белёные стены. Хозяйка унесла портрет в третью комнату, которую она гостям не показывала. Комната запиралась на ключ, в ней хранились на время сдачи квартиры в наём хозяйкины вещи, ненужные квартиранту. Тем более, что квартирант мужчина.
После осмотра помещений троица вернулась в кухню. Хозяйка пред-ложила сесть за стол и молча, дёрнув головой и спиральными кудряшками, спросила: ну, как, всё вас устраивает? Не нужно ли что изменить? Ойва попытался снизить арендную плату, но хозяйка наотрез отвергла эту попытку. Тогда Ойва взглянул на Андрея. Тот поспешно кивнул в знак согласия.
Хозяйка достала из ящика стола заранее заготовленные бланки кон-тракта. В них были оставлены пробелы, в которых надо было заполнить от руки некоторые условия и формальные данные: юридический адрес арендатора, срок сдачи квартиры в аренду, штрафные санкции в случае всевозможных порчей и нарушений, порядок и размеры оплаты и т.п. Ойва заполнил все пробелы контракта в двух экземплярах, предварительно всё тщательным образом прочитав. Он и хозяйка акцептовали каждую страницу контракта, после чего поставили подписи сторон. Попросили и Андрея поставить свою подпись. Андрей текста не читал (он не знал ни английского, ни финского языков, на которых он был составлен), но подпись свою поставил, так как хозяйка ему нравилась, и он уже начинал строить далеко идущие планы.
По завершении процедуры подписания контракта хозяйка достала из холодильника бутылку шампанского, из стеллажного шкафа для посуды – три бокала на высоких тонких ножках. Ойва откупорил бутылку (пробка хлопнула в потолок), разлил шипящее шампанское по бокалам. Отметили благополучное завершение переговоров. Ойва сделал один глоток, хозяйка едва пригубила свой бокал, Андрей же осушил свой бокал до дна. Он запомнил, что на стекле бокала, из которого якобы пила хозяйка, остались едва заметные следы губной помады модного в то время цвета сырого мяса. Все поднялись.
Перед тем, как расстаться, хозяйка вручила Андрею четыре ключа, на-низанных на разъёмное кольцо: один от квартиры, другой от подъезда, тре-тий от сауны, находящейся в подвале («ваш день суббота с девяти до десяти вечера») и четвёртый от ворот, закрывающих въезд во двор.
– Зачем мне этот ключ? – спросил кое-как по-немецки Андрей, с тру-дом подбирая слова. – У меня нет машины.
– Сегодня нет, а завтра, может быть, будет, – ответила хозяйка (тоже по-немецки), как-то очень многозначительно улыбаясь. – «Всё течёт, всё из-меняется», как сказал Гераклит из Эфеса.
XV
На завтра Ойва помог Андрею перевезти его вещи в снятую квартиру.
Оставшись в квартире один, Андрей вытащил из рюкзака свои смятые шмотки, пахнущие затхлостью, и развесил их по «плечикам» и разложил по полкам в платяном шкафу спальни. Выделил один из ящиков для валюты и опустил туда (на дно) свою первую получку. И чувствовал себя богачом. Книги, бумаги достал из чемодана и разложил их стопками на письменном столе. Запасы продовольствия из красной сумки переложил в холодильник и увидел, что там стоит початая бутылка шампанского, недопитая со вчерашнего дня. И обрадовался: будет, чем угостить хозяйку, если она вдруг надумает придти. Остатки хлеба, привезенного из Москвы, окончательно густо заплесневели, их пришлось выбросить в мусорное ведро под раковиной на кухне. В ведро был заранее вставлен пакет, с тем чтобы пакет этот, когда он заполнится разными отходами, вынести во двор через чёрный ход и выбросить, связав предварительно ручки в узел, в мусорный бак. Потом переобулся в тапки и прилёг на диване в большой комнате. Подложил расслабленно под голову на мягкой подушке-думочке сплетённые в пальцах руки. И стал задумчиво мечтать, глядя в потолок.
«Интересно, зачем она сказала, что не верит в моё одиночество здесь, в Финляндии? Уж не собирается ли она предложить себя в пару со мной? Для совместного проживания. А что? Очень даже неплохая партия. И квартира у ней есть. Очень удобная. В самом центре Хельсинки. Всё есть. И сауна внизу. И контейнеры для мусора во дворе. Я, конечно, не знаю финского языка. Но ничего, вместе с ней я быстро выучусь. И научу её русскому. Говорят, русский трудный язык. Ерунда это. Вот я же говорю и думаю по-русски. И она заговорит. Нет ничего удивительного». – Руки у Андрея затекли, он переложил их и продолжил размышлять. – "Она вполне себе ничего, в смысле внешности. Не первой свежести и даже не второй. Но фигура хороша, ничего не скажешь.
Мне было бы приятно её обнимать. И спать вместе. И каждый день за-ниматься любовью. Это необходимо для здоровья мужчины. Постой! – вдруг опомнился Андрей. – А как же коммунистическая партия! Ведь я её член. Не очень здорово как-то получается. Впрочем, чёрт с ней! – махнул он мысленно рукой. – Когда состаришься, тогда другое дело. А сейчас, пока молодой, любовь важней. Браки между людьми из разных стран не возбраняются. Женился же Высоцкий на Марине Влади. И даже ездил к ней в Париж. Да, но он не переселялся во Францию. А Финляндия вообще другой резон. Она почти Россия. Она даже была частью России в своё время. – Андрей снова переложил руки и скрестил ноги по-другому. – Найду себе работу. Я же инженер-строитель. Здесь строители, наверное, нужны. Хотя, конечно, наша подготовка совсем не та, что здесь. А как же мои дети? Это проблема из проблем. Но ничего. Они уже почти взрослые. Станут ко мне приезжать в гости. Буду им показывать Хельсинки. Говорят, что финские мужчины скучные. А женщины могут быть не такими. Эта женщина из Ювяскюля меня совсем спутала".
– Постой, – говорит мне Андрей, рассказывая о своей жизни в Финлян-дии. – Этой встречи ещё не было. Всё перепуталось у меня в башке. И время действия, и место действия перемешались, как в калейдоскопе. Но я вернусь к своим баранам, и всё встанет на свои места.
Все эти картины были не оформившиеся складные мысли, а такие ро-мантические грёзы, не имеющие ни начала, ни конца. Тем более что Андрей, лёжа уютно на диване в гостиной, порой задрёмывал и неловко клевал сво-им большим носом, касаясь подбородком своей груди, поросшей волосами, которыми любили играть женщины, которых он любил.