Текст книги "Букет для хозяйки (СИ)"

Автор книги: Юрий Копылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Алекс переводит:

– Хауска вяхян (очень немного).

– О! – оживляется Хяркинен. – Саксаа! Das ist gut. Ich lerne saksaa in der Schule (я изучал немецкий язык в школе). Was ist das «чьють-чьють»?

Алекс переводит:

– Хауска вяхян (очень немного).

Хяркинен смеётся очень добро:

– Ich auch «чьють-чьють».

Впереди идёт «шибздик» Мишкин, косолапя носками сапог внутрь. За ним поспешает Андрей Соколов с рюкзаком за плечами. Вереницу замыкают Ойва Хяркинен (он несёт сумку с продуктами) и Алекс (он везёт чемодан на колёсиках). Ручка чемодана вытаскивается не настолько высоко, чтобы было удобно для такого высокого человека как Алекс, поэтому ему приходится сгибаться в сторону чемодана. Это делает его стройную фигуру сутулой и скособоченной. Вереница похожа на небольшое стадо гусей, вышагивающих к привокзальной площади. В Хельсинки значительно теплее от близости моря. И небо повыше, и не так сумеречно, как в Выборге.

V

Центральный железнодорожный вокзал расположен в самом центре финской столицы. Через просторный холл основного корпуса «гуси» выходят на обширную площадь. Вся она ярко освещена оранжевым электрическим светом. Андрей «по-гусиному» вертит головой, всё ему интересно. Он оборачивается, смотрит на здание вокзала. Хяркенен замечает его любопытство, сам смотрит на вокзал и говорит, шепеляво сюсюкая, Алекс переводит:

– Это один из шедевров финской архитектуры. Автор знаменитый архи-тектор Элиэль Сааринен.

Пока он это говорит, Андрей, запрокинув голову и придерживая рукой шапку, чтобы она не упала, разглядывает здание вокзала. Огромное, как египетские пирамиды, но на них непохожее. Фасад облицован терракотовыми гранитными блоками. Центральный вход (он же выход) – огромная арка, с многочисленными разноширокими сводами. Арочные своды окаймляют здоровенный витраж с часами по центру. Позади высится длинная башня, напоминающая палец, показывающий неприличный жест. Наверху башни тоже часы. Это удивительно, но часы над входом и часы на башне показывают одно и то же время. Смешные эти финны: что им одних часов мало? По бокам от арки четыре каменные фигуры. Застыли, будто часовые на посту. По два с каждой стороны от входа. Лица у них задумчивые, мрачные, строгие. Северные. Улыбаться здесь некогда. Природа не способствует. В руках они держат большие шары, похожие на глобусы. На самом деле это такие светильники. На севере должно быть много света, чтобы не заскучать грустью.

На противоположной стороне площади красивое здание с башнями. Перед ним сидит задумчивая скульптура. Нога закинута на ногу.

– Что это за дядька там сидит? – любопытствует Андрей Соколов, чтобы показать свой интерес человека, приехавшего из большой страны.

– Это памятник классику финской литературы Алексису Киви, – отвеча-ет Хяркинен, Алекс переводит: – наш Толстой. Не читали? Здорово пишет.

Андрей молчит, потому что не знает, что сказать. Хяркинен улавливает неловкость момента и спешит перевести разговор в другое русло:

– Позади него здание национального театра. – Алекс переводит.

– Вот как, – говорит Андрей Соколов.

Мишкин начинает нервничать, переступая ногами, и выразительно по-глядывает на часы. Эта светская болтовня ему надоела, ему хочется домой. Обращаясь к Соколову, он, едва сдерживая раздражение, говорит:

– Ещё успеете налюбоваться красотами Хельсинки. Сейчас вас Ойва Хяркинен отвезёт в гостиницу. Завтра, как позавтракаете, приезжайте к нам в офис. Я вас отвезу в бухгалтерию Торгпредства. Там вам выдадут валюту. – Приблизив своё сморщенное личико к уху Соколова, он вполголоса проце-дил: – Не забывайте каждый день мне звонить, чтобы я всегда знал, где вы находитесь. Вот вам моя визитная карточка.

– Ойва, – обратился он на плохом английском к Хяркинену, – помоги господину Соколову завтра добраться до нашего офиса. О, кей?

– Yes, Yes, – торопливо соглашается Хяркинен и говорит Андрею, под-мигивая: – Натюрлихь, Herr Sokoloff.

– Выходит, что вы, Дмитрий Анатольевич, мой начальник? – спрашива-ет Соколов, игриво сузив глаза, изображая шутку юмора. Я правильно понял?

– Вы понимаете правильно, Андрей Николаевич.

– Значит, вы – начальник, я – дурак.

– Это вы сказали, – сухо ответил Мишкин.

Ойва стрижен «под ёжик». У него немножко рыхлое бабье лицо, напо-минающее опару для дрожжевого теста. Бородка мягкая, рыжеватая, едва заметная, растёт под подбородком, шкиперская. Всё остальное лицо чисто выбрито. Очень обаятелен, глаза весёлые, искрятся.

– А если я буду находиться там, где нет телефона? – спрашивает Анд-рей у Мишкина, немножко вызывающе. Всё же начальник главка.

– Надо находиться там, где есть телефон. Тем более, что в Финляндии нет таких мест, где нет телефона.

– Я буду находиться под надзором?

– Не говорите ерунды. Это моя работа.

– Ну-ну! – говорит Андрей со значением неприятия.

– Ну-ну, подковы гну, – говорит «шибздик» с обидой в голосе.

Группа подходит к светло-серой машине «Вольво». Это машина Хярки-нена. Дмитрий Анатольевич Мишкин, прощаясь, всем пожимает руки, при-ветливо улыбаясь. Протокол обязывает.

– Дальше я доберусь сам, – говорит он решительно. – Пройдусь пешёчком, здесь недалеко. Заодно согреюсь. – И он уходит, не оборачиваясь. Шаг его лёгок, упруг, с пятки на носок. Руками не размахивает, засунув их в косые карманы добротной светлой дублёнки.

Хяркинен садится за руль, Андрей усаживается рядом. Алекс забирает-ся на заднее сидение и наклоняется вперёд, чтобы переводить. В машине те-пло и уютно. Хяркинен застёгивается привязным ремнём, показывает Анд-рею, чтобы тот тоже пристегнулся. И говорит под перевод Алекса:

– У нас это очень строго. Das ist gut, – добавляет он по-немецки. И щу-рит в улыбке глаза за очками без оправы. И вдруг по-русски: – Чьють-чьють!

Машина заводится с пол-оборота, не капризничает. Хорошая машина, шведская. Чуть проседает, трогаясь с места. И устремляется на север. Ойва прекрасно водит машину, и она относится к нему с уважением как к мастеру, не дёргается, не рычит, тормозит мягко, плавно. Андрей разглядывает через лобовое стекло чистый, праздничный, весёлый европейский город, где ему предстоит прожить короткий, но один из самых странных периодов в своей жизни. Его удивляет яркая освещённость улиц (хотя уже рассвело), удобное расположение и яркость светофоров, множество чётких, понятных дорожных знаков. Всё понятно даже для глупого тупицы.

– Мы едем по центральной улице Хельсинки. Называется Проспект Маннергейма, – комментирует Ойва Хяркинен. – Вот справа, чуть внизу, большое белое здание. Это дворец «Финляндия». Здесь летом 1975 года со-стоялось знаменитое совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Здесь была принята «Хельсинская декларация».

– Которую правительства многих стран стараются забыть, – вставляет Андрей Соколов авторитетным тоном знатока международной политики.

– Увы! – произносит Ойва и хмурится. – А вон там залив Тёёлё. Видите, фонтан бьёт прямо из воды. В Хельсинки много фонтанов. Некоторые гости называют Финляндию страной озёр и фонтанов. Скоро мы свернём и подъе-дем прямо к зданию нашей фирмы.

– Вот как, – говорит Андрей, изобразив на лице работу глубокой мысли. – Das ist interessant (это интересно).

– Чьють-чьють, – смеётся Ойва.

Небо быстро потемнело, будто на город опустилась глубокая ночь. Но ещё только середина дня. Север. Темнеет рано. Но всё весело освещено праздничным электрическим светом. Андрей думал, что освещены так ярко только центральные улицы. Но оказалось, что это не так. Освещено всё: и центральные, и второстепенные, и переулки, и парки, и территории возле домов. Будто праздник какой-нибудь. Машина подкатила к зданию фирмы «Лемминкяйнен». На вознесённом на крышу рекламном щите высвеченный фирменный знак знаменитой строительной компании: силуэт человека, твёрдо стоящего на ногах, держащего на плечах коромысло с двумя вёдра-ми, из которых выбивается пламя. Рисунок пламени, ясное дело.

– Что такое Лемминкяйнен? – интересуется Андрей.

– Лемминкяйнен, – переводит Алекс, – это герой финского эпоса.

Дальше расспрашивать Андрей считает неосторожным, догадываясь, как эпос может далеко завести любознательных.

К основному зданию примыкает гостиница, принадлежащая фирме «Лемминкяйнен». Там для Андрея Соколова заказан одноместный номер. Он такой же узкий и тесный, как купе поезда, в котором Андрей ехал ещё се-годня ночью. Ойва прощается и уходит. Андрей так устал от впечатлений, что заваливается без задних ног, не раздеваясь. Спит без просыпаний и без сно-видений. Утром просыпается, голова тяжёлая, будто свинцовая. Принимает горячий душ, бреется, разглядывая себя в зеркале, корча уморительные ро-жи. Взгляд вполне осмысленный, как и положено начальнику главка.

VI

Андрей спускается в ресторан. Там, как в большинстве заграничных гостиниц, завтрак – шведский стол. Наивно думать, что это бесплатно, всё включается в стоимость проживания. Во всяком случае, владельцы ресторана не в убытке. Андрей уверен, что за него платит фирма. И думает с некоторой тревогою: пока в гостинице, это хорошо. А что будет потом?

Он берёт поднос с тарелками, обходит прилавки, накладывает в тарел-ки всего, что ему хочется попробовать. Столько, сколько, как ему кажется, он способен съесть. Всё необычно, всё возбуждает жадный интерес. Удивляет количество и разнообразие закусок из сельди. Андрей набирает разных на пробу. Некоторые из них, как потом он убеждается, для него непривычны. Но вкусно необычайно. Некоторые откровенно сладкие, с восхитительным запахом маринада. Листки сыра пресные, каждый упакован в тонкую, полупрозрачную бумагу. Чуть влажную. Сыр мягкий, пластичный, при желании его можно сложить, как лист бумаги, или свернуть в трубочку. И смотреть через эту трубочку, как в подзорную трубу на луну. Андрей накладывает в тарелку несколько лоскутков, потому что любит сыр. И улыбается, вспомнив эпиграмму Козьмы Пруткова: «Вы любите ли сыр, спросили раз ханжу. Люблю, сказал ханжа, я вкус в нём нахожу». Возникает озорная мысль, нельзя ли незаметно спереть пару кусочков. На потом. Очень удобно сунуть в карман пиджака. Вряд ли кто заметит. Надо попытаться, опыт может пригодиться на будущее. Удобно для завтрака, когда кончится гостиничный рай.

Каждый кусочек сливочного масла (или маргарина для тех, кто надеет-ся, что можно похудеть, заменив масло на маргарин), каждый кусочек сахара имеет отдельную обёртку. Для озорного воровства это вообще мечта. Этого добра Андрей набирает, не скупясь, замыслив с замиранием сердца свой первый в жизни продовольственный грабёж. Озирается по сторонам, никто на него не обращает внимания. Андрей трусливо смелеет.

Хлеб свежайший. Разнообразной выпечки. И пахнет изумительно. Ломти нарезаны на машине, которую Андрей мысленно называет «гильотиной». Тонко нарезанные на такой же машине листки колбасы. Влажные, без жира. В России такая колбаса называется «докторской», но там она практически без запаха. А здесь вкусно пахнет. Андрей берёт два кусочка, понимая с сожалением, что колбасу спереть не получится. По соображениям гигиены.

Чай в пакетиках. На ниточке, завершающейся маленькой тонкой бу-мажкой, на которой типографским способом красочно напечатан сорт чая и страна его происхождения. За эту бумажку можно ухватиться двумями пер-стами, чтобы вытащить пакетик из чашки с кипятком, когда чай заварится и отдаст свой аромат и золотисто-коричневый цвет горячей воде. Кофе, к со-жалению, без пакетиков. Оно уже сварено в варочной машине. Его можно наливать в чашку, подставив её под сосок краника и нажав пальцем на соот-ветствующую кнопку. Придётся дома обходиться без кофе, для воровства он совершенно не приспособлен. Выручит чай.

Котёл с овсяной кашей (овсянка, сэр!) Андрей минует без задержки и продвигается в трём корзинам с яйцами. На каждой корзине табличка с ука-занием времени варения лежащих в ней яиц: 1 минута, 2 минуты, пять ми-нут. Кому нравятся крутые, кому сопливые всмятку, кому – в мешочек. На любой вкус. Яйца всегда горячие. Как осуществляется их подогрев в корзинах – загадка. Почище чем "бином Ньютона". Рядом витые рюмочки для вставления в них яиц. Андрей раздумывает: взять не взять? Но проходит мимо, не хочется возиться с отколупыванием скорлупы.

А вот и сосиски! Они лежат грудой в кастрюле-котле, которая погруже-на в горячую воду, чтобы сосиски всегда были в меру горячие. Ах, какие это были сосиски! Они лопаются, когда к ним прикасаешься зубами, хруптят, ко-гда их ешь, пахнут и брызжут соком. Как когда-то наши, русские, довоенные. Их берут щипцами, похожими на пинцет с лопаточками на конце. Андрей на-кладывает в свою тарелку от жадности аппетита четыре штуки. Проходит дальше. Наливает из высокого картонного коробчатого пакета стакан апель-синового сока. Странно, но он тоже пахнет свежестью природы.

Дальше – вообще потрясение! Свежие овощи и фрукты – зимой! Анд-рей набирает разных свежих овощей, нарезанных щедрыми кусками: огур-цов, помидоров, редиски. Берёт пару яблок, грушу, веточку винограда. И зе-лени: луку, петрушки, укропа, кинзы, салатных листьев. В баночку стеклян-ную накладывает персиковый конфитюр, наливает в чашку ароматного кофе. И несёт свой нагруженный поднос к дальнему столу, приставленному к стене. Думает, что там его не будет видно. Садится на стул рядом со стеной, где поменьше света от окна, спиной к другим посетителям, которым до нового постояльца, пришедшего на завтрак, нет никакого дела. Но Андрей опасливо, что кто-то всё же может заметить, что его рука, близкая к стене, начинает потихоньку воровать. Пока ещё неумело и робко. Впервые в жизни.

У читателя может возникнуть недоумение: с чего это автор описывает так старательно (и длинно) банальный шведский стол в отеле. В России есть всё то же самое, и удивляться здесь нечему. Но дело в том, уважаемый чита-тель, что в тот период, на который приходится настоящий рассказ, в стране, ждущей перемен, со жратвой было прескверно. Какой к чертям шведский стол, дома за обычным кухонным столом нередко жрать было нечего. Об-разно говоря. Это, конечно, преувеличение, но всё же того, что увидел Анд-рей Соколов в первый же день своего пребывания в Финляндии, дома не было. Россия ещё только начинала вставать с колен.

Завтрак проходит без приключений. Андрей, увлечённый кажущейся простотой воровства, распихивает по карманам то, что не будет выпирать и оттопыривать карманы. Его заинтересовали даже зубочистки, торчавшие в стопочке. Каждая, завострённая с обоих концов деревянная палочка, была обёрнута слюдяной плёнкой. Их тоже – в карман. Таких в России нет.

Наевшись, осоловелый от сытости, Андрей, прижимая карманы ладо-нями, выходит, нарочито неторопливо, из ресторана (если застукают, скажет, пошутил). И возвращается, ликующий, что его озорная проделка удалась, в свой гостиничный номер. Там тепло, что опасно для продуктов. Но в нише стоит маленький холодильник. Андрей выкладывает в него свою первую добычу. И строит планы, как можно прожить на халяву, экономя эту страшную, но завлекательную валюту, которой у него пока ещё нет. Он ещё не знает, для чего это ему нужно. Но на душе страшно и озорно. Андрей собирается было распаковать свой багаж, где тоже есть продукты, которые могут испортиться, но в это время приходит Ойва Хяркинен (уже без переводчика) и отвозит своего смешливого московского компаньона к «шибздику» Мишкину.

По дороге Андрей задрёмывает. И не замечает, как пролетело время. Через четверть часа Мишкин садится в машину Ойвы, и теперь уже втроём они едут в Советское Консульство. Там бухгалтерия Андрея Соколова регист-рирует, его данные заносят в какие-то толстые книги, заставляют несколько раз расписаться в разных местах (там, где галочки) и выдают финскую валю-ту. За первый месяц. Валюта называется «финскими марками». Они греют сердце Андрея, и он чувствует себя богачом. «Шибздик» Мишкин возвраща-ется в свой офис. Пешком, это недалеко. Он не хочет одалживаться у пред-ставителя иностранной фирмы, чтобы не быть от него зависимым. Выглядит это смешным. Ойва отвозит Соколова обратно в гостиницу. Говорит на пло-хом немецком языке, что Андрей может, пока он живёт в гостинице, обедать и ужинать в ресторане за счёт фирмы. Официанты об этом предупреждены. Тем временем он (Ойва) подыщет для Андрея подходящее жильё. И тогда уж придётся ему питаться за свой счёт. Андрей кивает. Грустно, но с пониманием жизненной ситуации. Ойва тоже кивает, разводя ладони: что поделаешь, такова «селяви». И, попрощавшись до понедельника, уходит.

VII

За обедом и ужином, всё в том же ресторане, где Андрей завтракал, где ему всё было знакомо и, главное, уединённый столик у стены, за который он, не теряя времени, уселся. Но ему предложили другое место, где его стало видно со всех сторон. Андрей пересаживается, понимая, что в этом ресторане его уже засекли и взяли на заметку.

Андрея поражают огромные порции еды. Как будто собирались кор-мить его на убой. Всё было необыкновенно вкусно. Хотелось пива, но за него надо было платить. Обойдусь без пива, решил Андрей. Его уже успел захва-тить в свои лапы «комплекс Гобсека», и он не нашёл в себе сил расстаться даже с малой толикой валюты, тратя её на банальное пиво. На столе стоял графин с водой. Вода заменяет Андрею пиво. Он пил воду и мысленно напе-вал: «Губит людей не пиво, губит людей вода». Ему было безотчётно весело.

Следующие два дня приходятся на субботу и воскресенье. Это, как и в России, нерабочие дни. Андрей одевается по-зимнему тепло, выходит из гостиницы и начинает изучение прилегающей территории. Воздух чист, свеж, морозен. Изо рта вырывается пар дыхания. Андрей опасается заблудиться, поэтому далеко не уходит, стараясь не терять из вида здание гостиницы. Раз-глядывает дома взглядом знатока как бывший прораб. Невольно вспоминает своё определение качества, которое он безуспешно старался внедрить в тупую башку начальника Строительно-монтажного управления (СМУ), подведомственного главку Соколова. Звали его Лев Иванович. Он был человек сильно пьющий и недисциплинированный. Андрею с большим трудом удалось его уволить, поскольку того ревностно крышевал секретарь парткома Комитета. Почему – особый разговор. Пока Лев Иванович ещё не покинул занимаемой им должности, Андрей спрашивал:

– Лев Иванович, что такое качество?

– Качество? – переспрашивает тот тупо, думая, что сам он не до конца протрезвел.– Качество есть качество. Что здесь непонятного? Я ваших намё-ков не понимаю, Андрей Николаевич. Вы опять ко мне со своими придирка-ми. Качество – это хорошо выполненная работа. Без брака.

– Твой ответ, друг ситный, Лев Иванович, говорит о том, что ты этого не понимаешь. А между тем, всё достаточно просто. Попробую тебе объяснить. На пальцах. Это тебе может показаться странным, но качество вовсе не за-ключается в дорогих и красивых материалах, как думают некоторые профа-ны. Оно заключается в следующем. Вертикальная линия должна быть верти-кальной, горизонтальная – горизонтальной. Они не должны гулять, словно пьяные. Прямой угол должен иметь ровно 90 градусов, не больше и не меньше. Потолки, стены и полы должны быть ровными и плоскими, без вмятин и выпуклостей. Если поверхность оштукатурена, то не должно быть рытвин от плохо гашёной извести. Кирпичи в кирпичной кладке должны быть целыми, без сколов, а швы между кирпичами ровными и одинаковой ширины. Дощатый, тем паче паркетный пол не должен иметь щелей, в которые пролезет таракан. Оконные рамы не должны быть скособочены, шпингалеты должны легко открываться и закрываться. Водопроводный кран не должен подтекать – как-кап-кап день и ночь. Газовые трубы не должны пахнуть газом. Ну и так далее. Понятно тебе? Или ещё добавить такого же?

– Какое же это качество? – снисходительно тянет Лев Иванович, щуря водянистые, пропитые глазки, с набрякшими синеватыми мешками под ни-ми, и распространяет вокруг себя тошнотворный запах сивухи. – Это просто нет брака. Вот и всё. Тоже мне фунт изюма.

– Ты прав, – говорит Андрей Соколов. – Только это называется технологической дисциплиной. Но именно этого чувства лишены твои рабочие. А ты, Лев Иванович, этого чувства в них не культивируешь. К тому же ты во время работы пьёшь, за что и придётся тебя со временем с треском уволить. Хотя в принципе ты хороший человек. И помогаешь всем уважаемым лицам, особенно секретарю парткома, решать за государственный счёт мелкие задачи капитального характера по обустройству дачных участков.

Вот именно таким, казалось бы, немудрёным качеством, которое так живописно обрисовал Андрей Соколов в своей бывшей беседе с начальни-ком СМУ, обладали все дома, построенные финнами. Сколько Андрей ни разглядывал (даже с пристрастием), он не мог найти ни малейшего изъяна.

Он вспомнил с усмешкой афористичное высказывание своего, к несча-стью рано ушедшего из жизни, друга Валерия Константиновича Жилкина, ав-тора Домбая: «У финнов всё так здорово и тщательно сделано, что трудно понять, хорошая архитектура или плохая».

У финнов отношение к качеству, да и вообще к порядку, воспитывается с детства. Для них соблюдение технологической дисциплины является не-преложным законом. Ничто не может финского трудящегося заставить от этого закона отступить. Андрей мне много об этом рассказывал. Находясь в Финляндии, он много наблюдал за финскими рабочими. Казалось, они такие же простецкие мастеровые, как и наши. И работают они своё дело не спеша, вроде ни шатко ни валко, похоже даже с ленцой. Могут сделать перерыв в работе, присесть на край стены, покурить. Но движения их рук так удиви-тельно точны, что работа выполняется раз и навсегда. Никогда не приходится чертыхаться, возвращаться обратно и что-то переделывать. Кстати, отношение к дисциплине (не только в строительстве, что Андрею, по роду его специальности и образования, было особенно близко), оно проявлялось во всём. И лгать для финна так же невозможно, как плохо работать.

VIII

Андрей мне рассказывал прямо-таки парадоксальный случай. Трудно поверить. Едут они как-то с Ойвой Хяркиненом на его «Вольво» на север, по делам службы. На приёмку каких-то там конструкций. Едут вдвоём, без переводчика. Большею частью молчат, потому что в школе оба изучали немецкий язык («сакса» по-фински) плохо, поэтому за давностью лет многое забыли. У финнов в ходу из иностранных языков английский, поэтому подзабыть немецкий нисколько для Ойвы не мудрено. Можно сказать, простительно. А Андрей Соколов вообще учился в школе шаляй-валяй. Из рук вон плохо. Едут. Ойва вставил в миниатюрный магнитофон, он же радиоприёмник, кассету и слушает урок английского языка. Андрей подрёмывает.

Дороги в Финляндии очень хорошие и постоянно поддерживаются в идеальном состоянии. Едут по холмистой местности, лесом. Дорога петляет где надо, склоняется для виража тоже где надо. Вдруг откуда ни возьмись полицейский. По-нашему, гашник. Надо сказать, увидеть в Хельсинки полис-мена, да и вообще в Финляндии, тем паче на глухой лесной дороге – про-блема. Без них всё обходится. Водители в Финляндии очень дисциплиниро-ванные и доброжелательные. Андрей впервые увидел здесь, как машины пропускают пешеходов. И не только на пешеходных переходах, обозначен-ных соответствующими знаками, а везде. В любом месте. Стоит пешеходу сойти с тротуара и ступить на проезжую часть, как машины останавливаются и терпеливо ждут, когда этот пешеход перейдёт улицу. И никто никогда не сигналит в раздражении клаксоном из задних рядов: ну вы, салаги, давай жми на педаль, не задерживай движения.

А тут полисмен – в лесу. Останавливает полосатым жезлом машину, велит вежливо водителю выйти и подойти к нему. Ойва выходит. Полисмен никаких документов не спрашивает. Они стоят и просто разговаривают. Как бы беседуют. Полисмен что-то записывает в блокноте. Вскоре Ойва возвра-щается, усаживается за руль, и они с Андреем едут дальше. Полисмен на прощание прикладывает руку к козырьку и желает счастливого пути.

Как уже известно читателю, Ойва Хяркинен не знал русского языка, а Андрей Соколов не знал финского, поэтому путники вели разговор на языке, который им казался немецким. Передать этот разговор по-немецки доволь-но трудно, поэтому придётся прибегнуть к иносказанию. Если бы путники разговаривали по-русски, то их разговор выглядел бы примерно так:

– Что случаться? – спрашивает Андрей.

– Я ехать очень быстро, – отвечает Ойва. – Можно ехать сорок кило-метр час, а я ехать сорок пять.

– Чуть-чуть, – сказал Андрей.

– Именно так, – засмеялся Ойва и добавил по-английски: – Yes!

– Я не видеть знак, – сказал Андрей.

– Ты спать, – сказал Ойва. – Я признаваться видеть знак, но я думать: дорога пусто, никто нет вокруг. Можно чьють-чьють нарушать. А полисмен стоять в кусты и смотреть, чтобы не быть авария. Полисмен думать: вдруг встречать другая машина, слепить фары глаза. Бум! И лобовой удар. Это есть плохо. Полисмен поступать хорошо.

– И что есть дальше? – полюбопытствовал Андрей.

– Дальше есть штраф, – ответил Ойва и пожал плечами, удивляясь на-ивности своего молодого советского компаньона.

– И ты полисмен платить?

– Нет, – сказал Ойва, – в Финляндия штраф платить только банк.

– И большой штраф? – поинтересовался Андрей.

– Я есть не знать. В Финляндия штраф зависеть, кто ты есть: рабочий, служащий, начальник или бизнесмен.

– А если ты есть безработный?

– Безработный есть бесплатно. Только замечание.

– Ха! – воскликнул Андрей. – Ты сказать, что ты безработный.

Ойва ничего на это Андрею не ответил, но посмотрел на него так уко-ризненно и грустно, как будто сидящий рядом с ним напарник недоумок и плохо воспитан в школе. Андрей это понял, ему стало неловко и даже сове-стно. Он поднял воротник своей куртки и надвинул на голову капюшон, что-бы скрыть пожар ушей. И сказал, запинаясь:

– Das ist ... шутка. Humor.

Дальше они ехали уже совсем молча, каждый думал о своём. Ойва магнитофон с английским уже более не включал. Да и погода стала хмурить-ся, накрапывал нудный дождь. Надо было внимательно следить за дорогой.

Андрей рассказал мне ещё один случай, тоже забавный и поучитель-ный, характеризующий нравы Финляндии.

IX

Однажды ехали они с Ойвой в город Ювяскюля. Это по финским мер-кам довольно крупный город. Там есть даже университет, в нём обучается несколько тысяч студентов из разных стран. Андрей не помнил, что это была за фирма, куда они приехали для сравнения конкурентных условий поставки стеновых панелей, но запомнил, что переводчицей была весьма привлека-тельная особа. Оказалась, что она русской, звать Светланой. У неё было кра-сивое лицо, тёмно-карие глаза, густые смоляные волосы, собранные на за-тылке в свободный пучок. Хорошая улыбка, немного грустная. Светлана была немного полновата и широка в бёдрах, но это только придавало ей привлекательности. Блуждающий взгляд Андрея, словно магнитом, притягивался мягкой нежной складкой, видной в вырезе её платья, и скрытыми под платьем холмиками её пышных грудей. Он тщетно старался отвести свой взгляд, но это получалось у него неловко. Она это заметила, в уголках её красивых губ дрогнула улыбка, и Светлана поправила батистовый платочек на шее, чтобы прикрыть то, что так забавно смущало заказчика.

На столике, за которым они сидели, стояла вазочка с печеньем. Ойва куда-то отлучился. Светлана показала Андрею ладошкой на вазочку и сказала красивым грудным певучим голосом:

– Вы кюшайте, не стесняйтесь. Все наши заказчики кюшают. Оно вкус-ное. Я бы сама съела несколько штюк, но боюсь испортить фигуру.

– Вашу восхитительную фигуру ничем нельзя испортить! – ринулся Ан-дрей в атаку, забыв подумать о том, что будет потом.

– Спасибо за изысканный комплимент, сразу видно в вас образованно-го человека. Но вы всё же не стесняйтесь, кюшайте. Все русские налегают на печенье. Я это знаю. По опыту. И не осуждаю.

– Спасибо, – сухо ответил Андрей. – Но я не хочу. Я не люблю печенье.

В этот момент Светлану кто-то окликнул. Видно, понадобился перево-дчик. Андрей проводил её плотоядным взглядом. А когда она скрылась, Ан-дрей несколько штук печенья спрятал в карман. Вскоре Светлана вернулась. Заметив, что в вазочке стало меньше печенья, она сказала:

– Я рада, что вы меня послушались. Правда, оно вкусное?

После завершения коммерческих переговоров должен был состояться обед. Потом Ойва и переговорщик от фирмы куда-то отлучились, Андрей со Светланой разговорились. Как будто были знакомы давно.

Она рассказала, что была замужем за финном, но сейчас разведена. Андрей насторожился, как петух при виде вышедший погулять на воле на-седки, которую можно было потоптать. Где-то в тумане мозга забрезжил во-прос: а что потом? Но Андрей продолжал слушать. Светлана хотела вернуться в Россию. Но у неё там (в России) никого нет, родители давно умерли. И жить ей там негде. А здесь у неё хорошая квартира, сынишка учится в финской школе. Старый муж помогает деньгами. По воскресеньям сына забирает к себе. И она осталась. Стала преподавать русский язык в местном университете. Эта тема заинтересовала Андрея, и он стал расспрашивать Светлану о системе высшего образования в Финляндии.

Образование в Финляндии бесплатное. Однако студенты должны на свои деньги покупать учебники, тетради, письменные принадлежности и снимать жильё для проживания. Детей финны особенно не балуют. Задача родителей заключается в том, чтобы довести своё чадо до окончания сред-ней школы. А дальше «ребёнок» должен сам заботиться о себе. Такие отно-шения между родителями и детьми практически во всех семьях. И даже в очень богатых. Поэтому студенты здесь стараются хорошо учиться, чтобы скорее пройти курс. Ни один из преподавателей не поставит студенту зачёта, если он не покажет достаточного уровня знаний. Ни за взятку (это абсолютно исключено), ни по блату, ни по душевной доброте. Университет очень доро-жит своей репутацией и не может допустить, чтобы из его стен выходили не-учи. Поэтому здесь обычная для вузов Советского Союза вольница: шалопайство, прогулы занятий, пьянство, леность, распутство – совершенно исключены. Если студенты во время каникул в России за папины и мамины денежки отправляются зимой кататься на лыжах в горы, летом едут на море, те, кто победнее ходят в походы и поют песни у костра, то финские студенты во время каникул где-нибудь работают. Чтобы зашибить немножко деньжат. Официантами, продавцами, курьерами и так далее.

– Я тоже вот всё время где-нибудь подрабатываю, – говорит Светлана каким-то извиняющимся тоном, будто хочет оправдаться. – Вот сейчас, как видите, подрабатываю переводчицей.

– Светлана, – вдруг решился спросить Андрей. – Если не хотите, можете не отвечать. Эта тема может быть вам неприятна. Почему вы развелись?