Текст книги "Сборник "Русские идут!""
Автор книги: Юрий Никитин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 109 страниц) [доступный отрывок для чтения: 39 страниц]
Компьютер ответил на пароль «свой-чужой», самолет получил добро. Рэмбок облегченно вздохнул, повернулся к десантникам и показал большой палец. Прошли последний рубеж, противоракетная оборона сочла их за своих, осталось только приземлиться прямо на голову Кречета.
Точнее, приземляться будут самолеты с тяжелыми танками, их выставило министерство обороны, а они, войска быстрого реагирования, посыплются, как стальной горох, на головы этим растяпам, повяжут раньше, чем танки генерала Смитсонсона скатятся с пандусов.
Русский бортинженер, покачиваясь как от рези в желудке, бормотал:
– Пока надеждою горим... пока надеждою горим... пока сердца для чести живы, мой друг... мой друг... черт, как же дальше?.. учил же в школе... мой друг... только и помню, что мой друг...
Пилот недовольно буркнул:
– Да что ты так вцепился в эти строки?
– Не знаю... Вдруг показалось, что это очень важно.
– Мой друг, – проговорил второй пилот с пафосом. – Отчизне отдадим души прекрасные порывы!
Бортинженер обрадовался:
– Вот-вот! Фу, что за память...
Он ликовал, лицо просветлело, глаза счастливо блестели. Рэмбок повернулся на голоса, спросил подозрительно:
– Что случилось?
– Пушкина начинаю забывать, – прошептал бортинженер смятенно. – Пушкина...
– Пушкина забыть – последнее дело, – согласился второй пилот. – Кого угодно можно забыть, даже как зовут президента и всю его челядь, но Пушкина... Пушкин – это... это наша совесть.
Он покосился в сторону салона. Американские коммандос сидели ровными рядами, словно вбитые в пол чугунные статуи. Рослые, налитые мускулами, нерастраченной силой, все в зеленом, даже зеленые шлемы надвинуты на глаза, странные и непонятные: с множеством приспособлений – наушниками, усилителями, ночным видением, лазерной наводкой, поляроидными щитками, так же как и уродливые комбинезоны уродливы из-за бронежилетов, одетых один на другой, множество приспособлений, сохраняющих жизнь, даже сохраняющих здоровье, позволяющих и с такой грудой полезного хлама бегать, прыгать и кувыркаться под огнем, одновременно выпуская сотни прицельных пуль в сторону противника...
Савельевский вел самолет лично. Краем глаза видел как эти дюжие парни, не прилагая усилий и даже не поворачивая головы, переговариваются с самыми дальними из своей команды, стоит только шевельнуть губами, как микрофон уловит слабый звук, усилит и передаст именно тому, кому предназначено. Особые наушники, приглушат грохот взрыва, зато голос командира донесут ясно и четко даже за сотню километров!
Зеленые комбинезоны топорщатся, ибо два бронежилета: один предохраняет от пуль, другой против пуль не спасает, зато надежно выдерживает любые осколки.
Один из коммандос подошел к Рэмбоку, что-то шепнул. Пилоты посматривали на них зло и униженно. Сильные и крепкие мужики, но тут ощутили насколько беспомощны перед этой машиной для убийства, молниеносной, неуязвимой.
А чернокожий солдат, словно чуя униженную злость русских, поглядел в их сторону и демонстративно раздвинул широкие плечи, напряг мышцы. Это было чудовище, Минотавр. Савельевский ощутил, что свяжи гиганту руки, а ему дай в руки дубину, и то не сумел бы одолеть этого зверя, натасканного долгими годами только убивать и убивать.
А Рэмбок все чаще поглядывал на командира экипажа. У того было странное лицо. Настолько странное, словно позабыл о своих двух чемоданах, рюкзаках и двух ломающихся сумках. Более того, словно услышал неслышимый другими глас о производстве его в полковники, а то и вовсе о получении богатого наследства.
На всякий случай Рэмбок подсел ближе. У русских нет богатых родственников, так что одухотворенный лик командира корабля может быть вызван тем, что понюхал тайком кокаина, вколол себе героина или ЛСД, а то и какую другую гадость, неспроста же глаза блестят...
Внезапно русский пилот сцепил зубы, сказал что-то вроде: «привет Гастелло» и потянул руль на себя. Самолет вздрогнул, словно не веря, затем Рэмбок ощутил, как пол медленно начал наклоняться. Еще не встревожившись, летят все-таки на хреновом русском самолете, он лишь цепко держал взглядом лицо командира. Тот просветлел, словно уже добрался до чина генерала и вдобавок получил орден Пурпурного Сердца. Пальцы штурвал держали крепко, даже костяшки побелели как у мертвеца.
Как у мертвеца, мелькнуло в голове у Рэмбока. Он вскочил, дрожь пробежала по нервам, волосы встали дыбом.
– Ты что творишь? – вскрикнул он в страхе. – Джон, Айвен, Майкл – ко мне!
По салону прогрохотали сапоги. Трое огромных коммандос ворвались в рубку. От их громадных тел сразу стало тесно. Майкл с порога бросил быстрый взгляд на панель управления, вздрогнул. Глаза стали круглые, он посмотрел на Рэмбока, медленно белея на глазах.
– Что? – рявкнул Рэмбок.
– Он... этот сумасшедший... пустил самолет вниз! – проговорил Майкл осевшим, как глыба снега в марте, голосом. – В пике...
– Что?
– Он решил... он явно решил разбить самолет о землю!
Рэмбок схватил автомат, черное дуло уперлось в голову командира:
– Ты знаешь, что это?
– Знаю, – ответил командир странно весело, – и знаю, кто ты.
– Кто? – спросил Рэмбок ошарашенно.
– Дурак, который скоро умрет.
Рэмбок другой рукой выдернул его из кресла, зашвырнул в угол с такой силой, что едва не пробил стальную обшивку. Там послышался глухой удар, хруст костей, стон. Командир сполз на пол, голова его свесилась на грудь.
Майкл прыгнул в кресло, упал на панель, ибо самолет накренился почти вертикально, уже не просто падал, а несся к земле, все набирая и набирая скорость. Майкл хватался за рычаги, едва не плакал от бессилия, у этих русских все не так, их в школе учили на современных самолетах, этот тоже современный, даже мощнее американского, но дома все на электронике, а здесь...
– Быстрее, – шептал Рэмбок, его глаза впились в альтиметр, высота стремительно уменьшалась, они падали быстрее камня. – Ох, быстрее...
За их спинами начали возникать массивные фигуры коммандос. Встревоженные, они без команды пробирались к рубке, старались по обрывкам слов понять, что стряслось.
– Здесь все не так!
– Так сделай же что-то!!! – заорал Рэмбок. Он схватил из кресла второго пилота, заорал бешено в лицо: – Я убью тебя! Вы что задумали? Мы разобьемся!
Тот внезапно засмеялся, хотя лицо было белое:
– Убьешь? Ха-ха!.
– Я разорву!.. Я... выровняю самолет!.. Что этот идиот задумал?
Второй пилот оглянулся на командира корабля, тот так и не пришел в себя, лежал безжизненной грудой.
– Мерзавцы, – сказал он крепнущим голосом, – Россию захватить возмечтали? Хрен вам, а не Россия...
Рэмбок заорал, голос неожиданно сорвался на визг:
– Какая Россия? На хрена нам нищие? Нас послали, чтобы помочь вам и тут же убраться!!! Мы никогда не остаемся в странах, где побывали!
Пилот кивнул, на лбу выступили крупные капли пота:
– Еще бы... А то еще думать начнете! Совесть проснется хоть у одного на тыщу... Нет, грохнетесь все вы тут, и костей не отыщут...
Коммандос грозно загудели, Рэмбок завизжал:
– Но погибнешь и ты!
Пилот сказал как-то нараспев, словно читал по старой книге:
– Нам жизнь не дорога, а вражьей милостью мы гнушаемся...
– Связать его, – распорядился Рэмбок, – связать так, чтобы и пальцем не шелохнул! Посадим без него. Господи, помоги нам... Мы посадим самолет. Мы посадим...
* * *
В Государственной Думе с утра скапливался народ, к депутатской работе вроде бы отношения не имеющий. Прибыли телевизионщики всех каналов Москвы и России, но они растворились в толпе массмедиков крупнейших телестудий Европы и мира. Фотокорреспонденты торопливо щелкали затворами дорогих фотоаппаратов, запечатлевали напряженную обстановку.
Депутаты начали прибывать раньше обычного, еще за полчала до начала заседания стало ясно, что кворум будет. А, судя по лицам и репликам депутатов, смещения Кречету не миновать. Кто-то открыл тотализатор: застрелится Кречет или нет, а если застрелится, то в первый же день, или попробует малость поспорить?
Когда зал заполнился, а председательствующий Гоголев объявлял повестку дня, бочком-бочком в зал вошел Коган, министр финансов, занял место в части зала, отведенного для исполнительной власти. Гоголев начал объявлять процедуру отрешения, как вдруг Коган вскочил, начал требовать слова. Ему включили микрофон, пусть говорит с места, все знали, что Коган категорически против политики сильной руки, за свободные экономические отношения, за рынок, и что с Кречетом ему не сладко.
Коган откашлялся, непривычно насупленный, раздраженный, словно не мог понять, почему он здесь.
– Сперва должен сообщить, – сказал он колеблющимся голосом, – об одном предложении...
Гоголев прервал нетерпеливо:
– Должен напомнить, что на повестке стоит очень важное дело. Которое касается судьбы всей страны.
Коган повысил голос:
– Но это как раз и касается! Я имел беседу с американским послом...
По всему залу морщились, переглядывались. Гоголев сказал раздраженно:
– Представляю! Надо сообщить им, что как только сместим этого зарвавшегося солдафона, то сразу же вся Россия с ее богатствами будет к услугам американцем. Пусть придут и нам помогут... Так и отвечайте пока.
* * *
Яузов слушал, приложив трубку плотно к уху и поглядывая на Кречета. Президент в сопровождении двух десантников и этого долбанного футуролога пошел к джипу.
– Поторопись, – велел он в трубку. – Президент намеревается поехать в часть к Лещенко.
Из трубки донесся смешок:
– От моих танков не уйдет. А уж от элитных американских... тем более.
– Где они?
– Уже прошли третью линию.
Яузов поморщился, Кречета бы арестовать и низложить, но в таких делах без крови не обходится. Впрочем, когда шли на военную службу, их предупреждали, что сытая и привольная жизнь офицеров: поди туда – принеси то, а не то мордой в грязь и никуда не денешься, может смениться службой в горячей точке, где стреляют настоящими пулями. И, если разобраться, чем Кречет лучше, чем те ребята, что охраняли станцию слежения?
Он отключил связь, вздохнул и пошел к своему бронетранспортеру.
* * *
Американские военные транспортники красиво и точно заходили на посадку. Из окон диспетчерской угрюмо смотрели, как исполинские машины с кажущейся неспешностью опускаются на бетонную полосу, затем короткая пробежка, останавливаются почти на середине полосы, словно на ходу бросают якоря.
Огромные люки были распахнуты в тот миг, когда самолеты только-только останавливались, а колеса еще не перестали вращаться. По пандусам быстро начали скатываться огромные тяжелые танки, сразу из всех пяти самолетов, выкатывались и выкатывались, огромные приземистые чудовища, над которыми десятки лет работали лучшие конструкторы, сглаживая броню так, чтобы снаряды отскакивали, зато собственную огневую мощь довели до предела. Это были не танки, а стальные чудища, извергающие разом из всех щелей десятки снарядов, ракет, пуль из крупнокалиберных пулеметов.
За танками катились бронетранспортеры. Над бортами виднелись округлые головы коммандос, все настолько упакованные в сверхпрочные панцири, что иголку не просунуть.
– Да, это армия, – вздохнул один.
– Профессионалы!
– У них конкурс, чтобы попасть в части. А у нас и офицерам по три месяца жалованье не выдают...
Кто-то сказал подбадривающе:
– Ничего! Вот американцы помогут вернуть дерьмократию, деньжат одолжат, а там с их помощью и оживем.
– Да? А чем расплачиваться?
– Ну, Курилы какие-нибудь отдадим, как когда-то отдали Аляску. Черт с ними! Мне-то что до той Аляски? И без Сахалина проживу. Пусть японцы заберут себе, только заплатят...
Но голос был слишком веселым, чтобы поверили, и говоривший сам поперхнулся, умолк. В гробовом молчании смотрели, как танки быстро помчались за кромку поля, там выстроились в три рядя, огромные и пугающие, прижатые к земле, как стальные звери перед прыжком.
Даже бронетранспортеры выглядели чудовищами: спаренные крупнокалиберные пулеметы спереди, сзади, с боков, портативные ракетные установки, ПТУРСы, и все с компьютерной системой наведения, лазерными прицелами... Черт, да им только вышагивать следом за своей техникой, цветочки собирать!
Глава 50Кравец ехал на своем джипе, с ним был только полковник Джон Сильвер, он командовал отрядом коммандос, сотней самых отборных элитных. У танков своя задача, у них своя. Похоже, чувствовал себя неуютно в открытом всем ветрам джипе, поглядывал на идущий бок-о-бок бронетранспортер. Коммандос следят за ними сквозь прозрачные щитки, закрывающие лица от пуль и осколков.
Танки, грохоча гусеницами и вздымая удушливую пыль, неслись справа и слева, остальные грохотали сзади.
– Вон там, – показал Кравец на небольшое приземистое здание в пять этажей. – Там командный пункт. Если его сейчас захватить, то Кречет окажется отрезанным от всего мира.
– Сам он там? – спросил полковник.
В его голосе ясно звучала надежда разом закончить операцию и поскорее убраться из страшной непредсказуемой России.
– Если бы!
– А где?
– Близко, – заверил Кравец. – Если проехать еще минут двадцать, то будет блиндаж, из которого Кречет и должен наблюдать последнее действо... запуск боевых ракет.
– Из блиндажа? – удивился Сильвер.
– Да.
– Почему?
Кравец поморщился:
– Однажды погиб, наблюдая за пуском, главнокомандующий ракетными войсками. Одна из ракет, взлетев, рухнула обратно... Тогда погиб весь генералитет. Это было еще при Хрущеве. С того дня наблюдение ведется только из блиндажа.
– Сильно укреплен? – поинтересовался Сильвер.
Кравец хмуро взглянул на стальную лавину новейших танков. Все неслись напористо и мощно. Да попадись на пути Кавказский хребет, сметут, разнесут в пыль, проутюжат так, что на месте гор останется укатанное танковое поле...
– Одного танка хватит, – бросил он с пренебрежением. – Даже не танка, а так... Одного такого мордоворота, каких прилетела сотня. Даже не понял, зачем вам столько? Или вы собираетесь, не останавливаясь, захватить всю Россию?
Сильвер отвел глаза, чему-то вдруг усмехнулся:
– Да нет, такого приказа не было.
– А может и зря, – сказал Кравец с сожалением. – Кречет взял всех за горло, но у него уже немало сторонников. Сразу бы отсюда и на Москву...
Сильвер сказал осторожно:
– Я узнал случайно... и у нас бывают утечки, что одновременно с нами вылетели наши коммандос. Ну, не нашего ведомства, а военно-воздушных сил. Они, знаете ли, провернули свою операцию. Ловко! У них не было ни доступа, ни связи с вами, получить пароли не могли. Так они сумели погрузиться на русский самолет, что в Сербии! И тот летит прямо сюда. На его борту триста отборных коммандос!
– Зачем? – не понял Кравец.
– Ваш самолет вмещает триста, вот и воспользовались на полную катушка, как у вас говорят...
– Нет, зачем столько народу?
– А мы знаете ли, конкурируем! Здоровая конкуренция, не подумайте плохо.
– Зачем?
– Теперь и я говорю: зачем? Но какой-то умник, спец по русским, велел подстраховаться. Это он настоял, чтобы не только мои коммандос, но и танки... И он же настоял, чтобы наша группа захвата была увеличена с двух десятков до сотни.
Кравец скривил губы. Конкуренция даже в армии! Вместо одного надежного отряда посылают три: один на танках, второй – они, элитная морская пехота, а третий – отборнейшие головорезы из воздушного десанта!.. Наверное, пряник дадут тем, кто захватит первым, а опоздавшим запишут как учения...
Здание походило на исполинский сарай, только полностью из камня и железобетона. Когда-то внутри кипела бурная жизнь, постоянно приезжали огромные грузовики, что-то привозили, увозили, как все только и помещается в этом неказистом пятиэтажном здании, лишь посвященные знали сколько там этажей под землей, где, собственно, и расположены основные службы.
Сейчас там размещалась служба слежения за самолетами, а также осуществлялась оперативная связь между частями. Кравец указал на лестницу:
– Там, на пятом этаже!
Сильвер махнул рукой, его коммандос послушно сгрудились, вертели головами. Кравец прошипел зло:
– Чего встали, как бараны? Я же сказал, на пятом! Вот там виден краешек двери.
– Где лифт? – спросил Сильвер непонимающе.
– Какой на... мать твою, лифт? Пешочком, тоже мне, коммандос!
Один из коммандос, крепкий парень с веселым лицом, присвистнул озадаченно:
– А черт! Какой сегодня день?
– Четверг, – ответил второй немедля. – А что?
– Точно?
– Да. А что?
– Со мной такие глупости случаются только по пятницам. А мы прибыли в день...
Кравец прервал:
– Ты прибыл в несчастный день. Пошли!
Он первым бросился вверх по лестнице. Коммандос, топая сапогами, неслись следом, перепрыгивая через две ступеньки, но уже на третьем начали отставать, давали о себе знать бронежилеты и тяжелое оружие.
Сильвер бежал следом за Кравцом, но со второго этажа уже перестал клясть русские дома без лифтов, русскую погоду, все русское: берег дыхание.
На пятом этаже грохнуло, дверь вылетела на середину комнаты. На узле связи никто не смог бы сказать, откуда вдруг посыпались эти огромные ребята с нерусской речью. Выпрыгнули прямо из воздуха, из стен, похватали с такой легкостью, словно младенцев. Все как один огромные, тяжелые, но легкие в движениях, хотя на каждом навешаны автоматы, больше похожие на скорострельные пушки.
Молоденький офицер отпрыгнул к стене, в руках у него был крохотный пистолет, а в другой – тяжелая граната, противотанковая, и Сильвер с презрением подумал, что подобные в его армии сняли с вооружения сразу после второй мировой войны.
– Отойди от пульта! – крикнул он на русском.
Офицер, побледнев, смотрел, как огромные страшные коммандос медленно приближаются к нему со всех сторон. Увешанные новейшим оружием, они казались пришельцами из космоса: нечеловечески сильными и неуязвимыми.
Он поспешно нажал красную кнопку. Сильвер выругался, поняв:
– Он включил систему уничтожения!.. Быстро вырубите ее к черту! У нас всего тридцать секунд!
Коммандос гурьбой, но слаженно, как стая волков, бросились к пульту. Офицерик, бледный, как полотно, вдруг выпрямился:
– Нет у вас тридцати секунд!.. И уже не будет.
Он швырнул пистолет в набегавшего коммандос, ухватился за чеку. Сильвер вскрикнул:
– Не смей!.. Ты же погибнешь!
– Но честь останется жить, – ответил он ломким мальчишечьим голосом.
Коммандос застыли, опасливо глядя на гранату в руках русского офицера. Страха на их лицах не было, только сумасшедший сознательно взорвет гранату, и хотя в армии хватает тупых, дебилов, полных идиотов, ибо любая армия на мозги слабовата, но сумасшедших нет, но как бы этот дурак не выдернул чеку ненароком, нечаянно...
Сильвер сказал убеждающе:
– Осторожно, это же граната. Держи крепче... а теперь медленно отдай ее ребятам.
– Приди и возьми, – ответил офицерик.
Коммандос разом двинулись к безумцу, зажимая в кольцо, не убежит, их высокие массивные фигуры закрыли его, как горы закрывают молоденькое деревцо, но Сильвер успел увидеть, как молодой офицер сделал движение, будто бросает гранату себе под ноги. Коммандос разом навалились, на миг образовалась гигантская куча из живых тел...
Страшный взрыв швырнул человеческие тела в воздух и далеко в стороны. Куски красного мяса с силой ударили в стены. Сильвера отшвырнуло через всю комнату к выходу, по лицу ударило горячим и мокрым, словно куском говядины. Его стошнило, в теле была боль, а когда он поднял голову, его ноги были иссечены осколками. В комнате стоял синий дым, вся комната была похожа на бойню, где сумасшедший мясник швырял куски мяса в стены.
– Проклятье...
Руки подломились, но он заставил себя ползти, оставляя кровавые следы. И был уже на выходе, когда сзади грохнуло еще, мощнее. Могучий кулак сжатого воздуха швырнул в горячую стену, плечо ожгло болью, он успел понять, что вместе с остатками рамы вылетел в окно, в лицо рвется горячий ветер, навстречу с пугающей скоростью несется твердая прокаленная земля.
* * *
В двух десятках километров танки синих разворачивались для учебного боя. Солнце с утра пекло как взбесилось, танковая броня успела накалиться, внутри уже было как в парилке. На всех танках люки открыты, кроме водителей все повыползали наверх. Правда, попадали под удары яростного солнца, зато воздух с утра еще не прогрелся, не накалился, а легкий ветерок смахивает крупные капли пота...
Лейтенант Цыплаков, командир головного танка, всматривался в пыльный горизонт до рези в глазах. Непонятно, но танки зеленых должны появиться с северо-востока, а они идут с северо-северо-востока, и строй их несколько странный...
Внезапно в наушниках сквозь треск и хрипы пробился строгий начальственный голос командующего бронетанковых сил:
– Приказываю всем оставаться на местах! К нам прибыли союзники. Генерал Кречет арестован. Власть перешла в руки Временного Комитета, созданного из депутатов Думы и силовых министров. В ближайшее время будут перевыборы президента... Приказываю соблюдать спокойствие. Всем оставаться на местах!
Лицо водителя было землистого цвета. Стрелок смотрел остановившимися глазами на командира. Цыплаков стиснул зубы:
– Переворот!
– Кречету конец, – бросил водитель.
– И реформе, – сказал радист мертвым голосом. – Это все из-за реформ.
Из пыльного облака выдвинулись танки. Шли неторопливо, на средней, даже медленной скорости, словно опасались мин или ловушек. Их приземистые корпуса разительно отличались от привычных, с которыми сжились за годы службы. В них чувствовалась не столько мощь, сколько уровень другой жизни, ибо все заметили антенны, с помощью которых американские танкисты переговариваются и получают любую информацию прямо через спутники, красные носы множества ракет, как противотанковых, так и противовоздушных, а также класса «земля-земля».
Даже перекатывались через валуны плавно, встроенные компьютеры мгновенно просчитывают малейшие неровности впереди и ведут танки так бережно, что там, внутри, в руке водителя не шелохнется бокал с охлажденным вином.
– Американцы, – бросил Цыплаков снова. – Американцы...
Все трое смотрели на него отчаянными глазами. Он едва не заплакал:
– Но что мы можем? У нас холостые заряды! По всей армии холостые! И у синих, и у зеленых!!
В мертвой тишине, все чувствовали свое полнейшее унизительное бессилие. На миг командир почувствовал, что такое же унизительное бессилие Кречет ощущает, когда НАТО придвигается к границам России.
– Они уже здесь, – сказал он тихо. – Псы-рыцари...
Он не успел додумать мысль до конца, когда мотор взревел, танк шелохнулся. У водителя лицо стало строже, он стал похож на своего деда, погибшего под Курском. Он стал даже красивым, хотя оставался таким же прыщавым, с задранным, как у поросенка, носом.
– Командир... они топчут нашу землю. Это враги.
– И не быть нам с честью, – ответил он, – а быть нам с американцами.
– Под американцами, – поправил снизу водитель.
Командир включил связь, крикнул в микрофон:
– Всем-всем! Танк двести первый... Прощайте, друзья!
В тот же миг под ним взревел разбуженный исполинский зверь. Их прижало к спинкам сидений. Танк понесся на бешеной скорости, никогда еще они не включали форсаж, на котором тяжелый танк обгоняет легковые автомобили. Их даже не трясло, танк проносился над камнями и кочками, как глиссер по воде, а впереди угрожающе быстро росли вражеские танки.
В микрофоне слабо пропищало:
– Танк дести первый!.. Приказываю остановиться!
– За Россию, – ответил командир. Он чувствовал, что сейчас он уже не тот человек, который кололся, воровал у отца деньги, подставил друзей, и что если он остался бы жить, то уже никогда бы, никогда...
– Двести первый! – надрывался голос. – Двести первый!
– Я – двести первый, – ответил Цыплаков чистым ясным голосом. – Мы твои, Россия!
Командующий закричал так громко, что могли услышать все в танке:
– Танк двести первый!.. За невыполнения приказа... все пойдут под военный трибунал!
– Да, – ответил Цыплаков, он чувствовал дрожь в голосе, но это был не страх, а непонятный ему еще восторг, – но высший трибунал – Бог... – танк тряхнуло, больно прикусил язык и даже щеку, подумал, выкрикнул, – а мой Бог – Россия!
– Музыка? – вдруг вскрикнул стрелок.
Командир стиснул зубы, высматривая вражеский танк, и вдруг в самом деле услышал... или словно бы услышал странную музыку, суровую и печальную, что неслась сверху, словно бы с небес, хотя он знал, что небо безоблачное.
– Музыка, – крикнул он хрипло. – Музыка!
Музыка звучала все громче, он слышал победные крики крылатых дев, лязг мечей и свист стрел, ржание коней, звон мечей и стук стрел о щиты.
Впереди в сотне метров вырастал огромный американский танк, похожий на слиток металла, с округлыми краями. Командир успел подумать, что сейчас там, внутри, сидят в комфортабельных креслах, там кондишен, они пьют пиво и насмехаются над русскими, что скорчились в своих танках, как сардины в консервных банках.
Рядом что-то закричал радист, внизу кричал водитель, но это был не крик страха, а ярости, жажды скорее добраться до врага, сокрушить, вбить в землю, расплескать их мозги по кабине с мягкой изоляцией от ушибов...
Американский танк в последний момент, наконец-то поняв, в ужасе сбавил ход, попытался отвернуть. В наушниках верещало, слышались уже и другие панические голоса. Цыплаков в веселой ярости, задыхаясь от непонятного восторга, подался вперед, торопя танк, сердце стучало быстро и мощно, он чувствовал счастье, ликование, успел подумать, что то же чувствовали его далекие предки, когда с мечами в руках прыгали на чужой берег через борта драккаров...
Страшный удар, от которого заложило уши, прокатился над полем. Чужой танк был отброшен, но теперь это был не танк, осталась сплющенная глыба металла, огромная и нелепая, из которой полыхнуло короткое пламя, раздался мощный взрыв, во все стороны ударили багровые струи огня, к небу взвились черные страшные клубы дыма.
Командир танка двести тринадцать вскрикнул:
– Ах ты, Серена... На этот раз ты меня опередил!
Танк задрожал, начал медленно выкатываться вперед. Водитель вскинул лицо, в глазах стояли слезы, но губы кривились в странной улыбке. Он почти прошептал, но командир услышал:
– Что будем делать, командир?
– Жить, – ответил командир.
Танк, словно поняв недосказанное, ринулся вперед. Он тоже, как и люди в нем, не жил, а только существовал, темно и вяло, а жизнь ощутил только в момент, когда мотор взревел и заработал во всю мощь, немилосердно пожирая дорогую солярку.
– Даешь, – сказал командир громко, он запнулся, не зная, что сказать дальше, но это странное слово пробудило нечто древнее, великое, священное... да-да, священное, пусть ярость благородная вскипает, как волна, идет война народная, священная война... священная...
– Даешь! – вскричал он крепнущим голосом.
– Даешь, – ответил снизу водитель.
– Даешь!!! – закричал стрелок.
Танк несся как птица, что проносится над землей, иногда касаясь ее кончиком крыла, но все равно это полет, это счастье...
Американский танк, который они выбрали для удара, вздрогнул, словно конь, который получил в лоб молотом, остановился, даже сделал движение попятиться, но русский танк взлетел на пригорке в воздух и обрушился всей тяжестью, вложив в удар всю ярость и боль.
От грохота и страшного взрыва содрогнулись во всех американских танках. Они еще двигались вперед, но в эфире стоял крик, все перебивали друг друга, что-то кричали, требовали указаний.
На позиции синих командир танка двести семь сказал угрюмо:
– Цыплаков уже начал. А что же мы?
Бугаев, угрюмый толстомордый сибиряк из дальней тайги, молча вдавил педаль до отказа. Танк прыгнул, их прижало к жестким сидениям. Радист торопливо закричал в микрофон:
– Всем-всем!.. Двести седьмой прощается с Родиной. Всем-всем...
Водитель скорчился на сидении, прилип к рычагам, ибо танк, на который он нацелился, словно почуял его взгляд, начал на ходу рыскать из стороны в сторону.
– Не уйдешь, черномазый...
Командир живо представил на водительском сидении американского танка жирного негра, тупого и наглого, который явился трогать русских женщин, швыряться долларами, сыто рыгать и хаять все русское,
– Сволочи! – закричал он. – Не уйдете!!!
Американские танки сбавили ход, но их танк несся как снаряд, два танка, что оказались впереди, бросились в стороны. В последний момент водитель успел дернуть за рычаги, их стальная громада ударила в бок левому.
Страшный грохот перекрыл все звуки. В соседних танках содрогнулись, волна взрыва тряхнула их на мягких сидениях. Черная туча, сквозь которую рвались багровые языки пламени, как стена, встала на месте столкнувшихся танков и не желала рассеиваться.
Танки рассыпались по полю, потеряв строй. Уже три черных столба горящего мазута вздымались к небу. Багровое пламя иногда выстреливало тонкими струйками, словно еще находило, чему взрываться. В наушниках стоял крик, слова командующего тонули в криках на английском, и командир танка двести три свирепо улыбнулся:
– Не та прогулочка, что обещана?
Их прижимало к спинкам все сильнее. Рев оглушал, но кровь лишь быстрее струилась в жилах, в сердце рос восторг, радость, странное просветление, это было счастье, которое возможно лишь в такой миг...
Многие услышали в своих шлемофонах почти спокойный голос командира, которому исполнился двадцать один год:
– Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает...
Чужой танк даже не пытался уворачиваться, пятился, пушка лихорадочно стреляла, пулеметы били все, бензобак русского танка внезапно с грохотом взорвался, но они уже настигали американский танк, ударили на всей скорости, тот откатился, русский танк отбросило, но к удивлению тех, кто видел, он, окутанный огнем и дымом, снова набрал скорость, догнал, ударил еще и еще, и внезапно американский танк вспыхнул, обе железные громадины скрылись в черной дымной туче.
