Текст книги "Сборник "Русские идут!""
Автор книги: Юрий Никитин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 109 страниц) [доступный отрывок для чтения: 39 страниц]
– Богато живут, – вздохнул за их спинами бортинженер.
– Не придется летать на ветхих самолетах, – утешил Рэмбок. – Автопилоты, электроника, кибернетика... А ты лети себе, положив ноги на пульт! И ни над чем голову сушить не надо.
Командир экипажа странно и отстраненно улыбался, словно летел впереди самолета в заоблачных высях. Ответил невпопад, но так, словно уже долго говорил то ли с Рэмбоком, то ли с самим собой:
– Мне дед рассказывал... А ему его дед. У нас на Украине... я родом оттуда, когда-то шла война не то за независимость, не то за свободу... Словом, польская армия окружила последний отряд казаков на острове Хортица. Те дрались несколько суток, но кончился порох, еда, все страдали от жажды. Поляки, что умели ценить мужество украинских лыцарей, клятвенно пообещали, что если казаки сдадутся, то всем им будет сохранена жизнь и свобода, что могут покинуть Хортицу даже с оружием.
– Ну-ну, – подбодрил Рэмбок, – это интересно. Мы тоже такое террористам обычно обещаем.
– Казаки, выслушав, ответили: «Нам жизнь не дорога, а вражьей милостью мы гнушаемся!» После чего обнялись, бросились на неприятеля. Был последний страшный бой. Все казаки до единого погибли.
Рэмбок молчал, наконец спросил озадаченно:
– Ага, они, значит, догадались?
– Что? – в этот раз не понял Савельевский.
– Что поляки нарушат обещание.
Савельевский криво улыбнулся:
– Не нарушили бы. Поляки – не американцы. И казаки знали, что поляки слово сдержат. Война была жестокая, зверская, но слово чести соблюдали все.
– Тогда не понимаю, – сказал Рэмбок сердито.
Он оглянулся на своих коммандос. Те сидели, как чугунные статуи, сверхчеловечески неподвижные, уверенные. Их глаза ничего не выражали.
– И я не понимал, – признался Савельевский. – Разве что в детстве...
Что-то в его тоне насторожило Рэмбока, почему-то русский сказал в прошедшем времени, словно теперь опять что-то смутно понимает, но ровный гул двигателей действовал успокаивающе, и неясные опасения выветрились. Он привык чувствовать опасность за сто миль по движению воздуха, а здесь опасности не было. Точно не было.
Глава 47К Кречету, еще более окруженному офицерами, протиснулся генерал Пивнев. Крупное медвежье лицо вытянулось как у коня, а испуганные заячьи глазки стали похожими на глаза речного рака. Кречет всмотрелся пытливо:
– Вас что-то тревожит, Николай Иванович?
– Очень, – ответил генерал хрипло. – Такое интервью! Вы отчаянный человек, господин президент!.. Я все понимаю, даже где-то в глубине души одобряю это дикое... чудовищное решение... да-да, я же вижу, что будет дальше! Если у нас восторжествует ислам, то Россия в силу ее могучей технологии, ее ракет, ядерного оружия... встанет во главе мусульманского мира! Но если... проиграет и мусульманский мир?.. Как проиграл Советский Союз?
Кречет развел руками:
– Ну, многое зависит от нас. Мы уже будем стоять во главе мусульманского мира. Но если предположить худшее... и мусульмане проиграют тоже, то это случится нескоро. Очень нескоро. Все это время Россия будет, как вы верно сказали, стоять во главе исламского мира. Она будет тем мечом аллаха, которым последние романтики этого подлого прагматичного мира попытаются защитить вечные ценности человека: честь, любовь, достоинство, верность слову...
Генерал подумав, наклонил голову:
– Да, это будет нескоро. Да и баба надвое сказала. Мне кажется, если не дети, то внуки этого обожравшегося скота, именуемого современным человечеством, затоскуют о настоящей любви, о чести, верности... Если к тому времени еще продержимся, то мы победим.
– А мы продержимся, – сказал Кречет серьезно.
– Должны, – сказал Пивнев медленно. Мне почудилось, что уже мысленно примеряет если не чалму, то видит в зеркале свое отражение с папахой и бородой мюрида. И еще не может определить, нравится ему это или нет.
* * *
Пока подготавливали вертолет для перелета обратно, массмедики уже оккупировали его со своей громоздкой аппаратурой, а я осматривался, чувствуя себя совсем в чужом мире, более чуждом, чем если бы оказался на Марсе.
Рядом со мной офицер жаловался другому, низкорослому, но у которого низенький рост компенсировался объемистым животом, а фуражка была побольше мексиканского сомбреро:
– У меня вчера среди ночи малыш расхныкался: папа, хочу, чтобы слоники бегали! Чертыхнулся, полночь, а тот уже ревет: хочу, чтобы слоники бегали!!! И так попробовал уговорить, и по-другому, уже вопит, спать сам не хочет и мне не дает. Хочу, чтобы слоники бегали, и все тут!.. Ну, пришлось встать, поднял всю казарму: в полной выкладке и в противогазах по кругу бегом марш!
Офицер заржал, я стиснул кулаки. Только за это я перестрелял бы все это тупое быдло, что носит офицерские фуражки. А в газетах еще ломают голову: почему из интеллигентных семей не рвутся, отпихивая друг друга локтями, в армию? Тысячу раз прав тот газетчик, что отмазал сына от армии. Вот только жаль, что сотни тысяч других не могут...
Появилась толпа генералов, но Кречет выделялся как ростом, так и той властной уверенностью, что в конце-концов привела к президентскому креслу, Увидев меня, кивнул, приглашая, генералы тут же взяли меня в почтительное кольцо, я двигался по правую руку от Кречета.
Взгляды, которые я ловил на себе, были несколько странные. То ли их смущало мое поврежденное лицо, хотя Марина с военными медиками сделали все, что могли, чтобы затушевать ссадины, то ли злопамятный Яузов расписал мои похождения на военной базе, и генералы еще не могли сориентироваться, хорошо это или плохо, что военная база уничтожена, построят ли им поновее.... Но он мог рассказать и о способе добывать информацию...
Я уже начал жалеть, что пошел, можно бы на машинах, я ж не военный, мне эти марш-броски ни к чему, футурология говорит, что в будущем армий не будет вовсе, но впереди наконец показалось вытоптанное поле, на котором занимались десантники.
Все они стояли в шахматном порядке, каждый на своем квадратике, все одновременно делали резкие движения то правой, то левой конечностью, изредка сменяя верхнюю на нижнюю.
Кречет придирчиво понаблюдал, обронил благосклонно:
– Неплохо. Как вижу, нет и следа этих модных штучек с каратэ, кун фу?
Сопровождающий полковник, весь в пятнистом с головы до ног, оскорблено дернулся:
– Профессионалы знают, что самбист-перворазрядник легко бьет любого мастера каратэ или кун фу. А у меня здесь не перворазрядники!
Лицо его дышало гневом и обидой. Кречет усмехнулся, а я едва ли не впервые с сочувствием посмотрел на человека в военной форме, да еще такого накачанного со зверской тупой мордой кадрового военного. Все эти восточные единоборства популярны из-за картинности, диких воплей, загадочных жестов, непонятных и потому столь привлекательных. А в реальности это все равно, что средневекового мушкетера, пусть даже лучшую шпагу мира, картинно размахивающего шпагой, поставить в поединке с современным шпажистом. Смотреть на поединки нынешних бойцов на шпагах неинтересно: молниеносные скупые движения в течении долей секунды, и вот один убит, а кто – не успеваешь заметить. То ли дело средневековый мушкетер, картинно подпрыгивающий, размахивающий шпагой и еще успевающий насмешничать над противником! Но понятно же, что у него нет шансов против современного шпажиста.
– Неплохо, – повторил Кречет. Он покосился на мое равнодушное лицо, неожиданно усмехнулся: – Понимаю, понимаю... Вы таких десятками, одной левой!.. Господа, вы будете смеяться, но вот этот человек... из соображений высшей секретности я не назову его имени, вчера вечером проник на военную базу противника, все разведал и полностью ее уничтожил.
Генералы смотрели почтительно, серьезно. Один сказал осторожно:
– Это достойно восторгов... Но почему смеяться?
– Потому, – ответил Кречет, – что всю эту операцию, на которую понадобился бы не один батальон «Альфы», он провел без единой царапины! Но разбил лоб и скулу, когда затаскивал в машину одну очень-очень красивую женщину.
Я толстокож, но ощутил, как под прожекторами десятков пар глаз тяжелая кровь прилила к лицу, а ушам стало жарко. Но они все еще не смеялись, а только смотрели с жадным восторгом, а улыбаться шире и шире начали только тогда, когда я покраснел, как рак в кипятке.
У счастью, подбежал тот молоденький офицер, что приносил портативный телевизор, прокричал звонким мальчишечьим голосом:
– Гоподин президент, все выполнено!
Кречет вскинул брови:
– Что, все?
Лейтенантик вытянулся, как я понял, во фрунт, хотя я не знаю, что это, но очень похоже, что тянется именно во фрунт и вот-вот от усердия перервется, как амеба при делении:
– По вашему приказанию... по вашему приказанию сформирована отдельная часть!
Кречет вскинул брови:
– По моему приказанию?
Пивнев вмешался:
– Это я велел. От вашего имени.
Кречет смерил его коротким испытующим взором. Поинтересовался холодновато:
– И что же я приказал?
– Сформировать часть из мусульман, – ответил Пивнев, чуть смешавшись. Он отводил взгляд, всячески старался не смотреть в наливающиеся гневом глаза взбешенного президента. – Вас не было, а идея показалась неплохая. Но кто я, чтобы меня послушали...
Кречет задержал дыхание, мы ожидали вспышки гнева, но он выпустил из груди воздух, сказал с тяжелым, как бронетранспортер, спокойствием:
– Вот именно, кто вы. Я пока еще не Брежнев. За меня не надо ни писать речи, ни отдавать приказы.
Стушевавшись, Пивнев отступил и заспешил затеряться среди сопровождающих Кречета. Кречет бросил лейтенанту:
– Где они?
– Построены вон в том ангаре!
Кречет кивнул, пошел быстрым размашистым шагом, как Петр Первый на картинах, а генералы потянулись за ним, как гуси на водопой, никто не решался забежать вперед или хотя бы пойти рядом.
Солдат, обыкновенную десантную роту или батальон, выстроили под крышей, что в свою очередь была разрисовала желтыми пятнами и накрыта маскировочной сеткой. Яузов тащился за Кречетом, неодобрительно покачивал головой:
– Придумал же такое...
Мы так и двигались вдоль строя, всматриваясь в суровые лица. Как на подбор все русые, светлоглазые, половина с курносыми рязанскими лицами, в ком-то чувствуется та добротность, по которой отличаешь сибиряков из самой что ни есть глубинки, из тайги.
Кречет наконец остановился. Глаза его впились в одного солдата, рослого, ничем не примечательного, разве что над виском белел шрамик:
– Ты в самом деле мусульманин?
– Так точно, господин президент!
– Гм, – сказал Кречет в задумчивости, – с виду ты молод даже для Чечни. А уж для Афганистана... Как вдруг принял ислам?
Солдат отчеканил:
– Соседи были узбеки. Сперва я дрался с ними, а потом, когда подружились, я постепенно узнал о Коране.
– Но почему принял? – допытывался Кречет. – Говори, не стесняйся. Я президент, а не генерал. Президент – это отец.
Солдат в затруднении сдвинул плечами:
– Не знаю. Захотелось чего-то высокого!.. А его нет. Ни коммунизма, ни Родины, ни бога... Когда сосед дал почитать Коран, я вдруг понял, что готов стать мюридом. В сердце будто огонь, душа переродилась. Я всегда хотел жить для чего-то высокого... и теперь знаю, для чего.
Кречет умолк, постоял в задумчивости. Сзади нарастал удивленный ропот. Он наконец кивнул, двинулся вдоль строя, но уже не останавливался.
Я искоса присматривался к Яузову. Министр обороны во всем соглашается с Кречетом, не спорит, а когда тот сказал, на мой взгляд, совсем уж что-то дикое, для Яузова дикое, военный министр только сдвинул плечами и вежливо улыбнулся. Возможно, не хотел отвлекать президента от важных маневров, но на душе у меня стало гаже, чем на подмосковной военной базе. Там все ясно, а здесь разберись, почему Яузов не спорит: то ли зуб ноет, то ли что-то вскоре произойдет, что разом решит всех и все расставит: кого в шеренгу, а кого и квадратно-гнездовым.
Когда вернулись на передвижной командный пункт, я протянул руку к телефону:
– Разрешите?
Кречет посмотрел с удивлением. При нем я ни разу не звонил: ни домой, ни жене на дачу, словно я так и жил бобылем. Яузов проворчал с неудовольствием:
– Это военная связь! Маневры на дворе, а вы начнете о философии муть разводить...
– Почему о философии? – удивился я.
– А о чем вы можете еще? – гаркнул он с невыразимым пренебрежением.
Кречет поморщился:
– Дай ему телефон. Виктор Александрович всегда держится очень скромно.
Я набрал номер, отвернулся от них. Трубку подняли после второго гудка, нежный волнующий голос произнес:
– Алло?
– Стелла, это я, – сказал я бодро. – Виктор Никольский!
– А-а, – сказала она чуть более сухим голосом, – кого на этот раз бьете по голове?
У меня вертелось на языке, что могу не только бить по голове, но и ставить носом вниз, но сказал очень скромно, чтобы мужское хвастовство едва-едва проглядывало:
– Здесь только Кречет рядом, его не стукнешь. Сдачи даст, здоровый бугай! Я тут, понимаешь, сейчас на правительственных маневрах. Показываем зубы Западу. Мол, приблизятся к нашим границам со своим НАТО, мы долбанем, такова наша русская натура, и пусть все летит в тартарары. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Правда?
– Да. А что?
– Да вот прикидываю. Надо было кое-что завершить, но теперь я горю желанием... ну, сама понимаешь, твоя удивительная щетка, ванна с солями и шампунями...
Краем глаза я увидел, как мясистое лицо Яузова начало наливаться густой кровью. Голос в трубке поперхнулся, затем в нем прозвучала странная нотка:
– Ты еще не передумал?
– Как можно!
– А когда вернешься?
– Да сразу после маневров.
Голос спросил осторожно:
– Ты пробудешь там до их конца?
– Что делать, – ответил я беспечно, – я ведь в какой-то мере член правительства. Надо!
Она умолкла на время, словно укладывала в голове разбегающиеся мысли, затем в голосе прозвучало довольство, в котором мои подозрительные уши уловили намек на злое торжество:
– Хорошо.
– Ура, – сказал я счастливо. – Я прибуду с шампанским и цветами.
Чувствовалось, как на том конце провода она поморщилась, но голос оставался таким же приветливым и многообещающим:
– Захвати только цветы, а шампанское у меня есть любое.
– И повеселимся, – сказал я полуутвердительно.
– Как скажешь, – ответила она мило.
Я видел зверский взгляд Яузова, он уже свирепо шептал на ухо Кречету, тыкал в мою сторону толстым, как ствол гранатомета, пальцем. Кречет смотрел с укоризной.
– По старому способу, – сказал я на всякий случай. – Я все еще не поменял привычек!
– Как скажешь, дорогой, – повторила она томным обещающим голосом. – Все, что захочешь!
– Целую, – сказал я и отключил связь.
Яузов смотрел, как на государственного преступника. Двое офицеров переглядывались, хихикали. Кречет, нахмурившись, сказал мне, когда попрощался с Яузовым за руку, и мы пошли.
– Что ж вы так! Яузов чуть не лопнул. Зачем дразнить?
– Сколько еще продлятся маневры?
– Еще два дня, – ответил он насторожившись. Мой голос был таков, что он не отрывал от меня взгляда. – А что?
– Да так, – сказал я. – Пустячок. Прибьют Кречета на маневрах.
Он не отшатнулся, не поменял голоса, из чего я понял, Кречет тоже убьет, в какой-то мере готов к схватке, только не знает, откуда нагрянет.
– Вы уверены?
– На девяносто девять.
– Это серьезное заявление.
– Да еще такое, – продолжил я, – Настолько, что и те, кто рядом, откинут копыта.
– Откуда... откуда вам такое... Моя разведка молчит!
– Я звонил не зря. Она знает, что я уже не вернусь. Потому и обещает все-все... Даже, может быть, нарочито. Чтобы я, умирая, успел подумать, как много я потерял.
Он остановился, смерил меня взглядом с головы до ног. В глазах было удивление смешанное с восхищением:
– Ну и мерзавец... Так использовать женщину! Аристократку. Княгиню. Выше того – в самом деле очень красивую женщину. Я бы не мог... Это даже не двадцатый век, а двадцать первый!
– Я футуролог, – скромно сказал я.
– Так-так, что же делать? Сообщить Яузову, чтобы усилил охрану?
Я огляделся по сторонам:
– Стоит ли? Я на всякий случай не стал уверять, что я выведывал информацию из... неофициальных источников. Бабе звонил, ну и бабе. Ведь они все-таки знакомы.
– Точно?
– Знаю.
– Откуда?
– На приеме они обменялись парой фраз. Может быть, это простое совпадение, а может быть и...
Глава 48Далеко за горизонтом на территории синих одиноко высилась ничем не примечательная башня. Потемневшая от времени, она уныло маячила на безоблачном небе. На крыше вяло вращались широкие сетчатые антенны, внизу у входа в тени дремали двое часовых.
Основные помещения, насыщенные огромными машинами, силовыми установками, компьютерами, располагались намного ниже. Даже не на втором или третьем этаже, считая от поверхности, а на тех глубинах, куда не достанет ни одна атомная или водородная бомба. Станцию слежения и оперативного управления создали еще в те годы, когда водородные бомбы становились все мощнее, пошли в разработку бомбы нейтронные, кобальтовые...
Кочетов подъехал на своем стареньком джипе, в голове вертелись фразы из выступления Кречета, едва не протаранил стену. Ругнулся на плохие тормоза, у русского офицера всего виноват кто-то, только не он, да только ли у офицера, лихо выпрыгнул через борт, хоть в этом показав, что он еще на что-то годен.
Солдаты нехотя поднялись, он отмахнулся, прошел в тесный коридор. Стальная дверь высилась огромная и толстая, никаким динамитом не выбить. Раздраженный, он положил палец на сенсорную пластину. Словно извиняясь за задержку, она погрела ему кожу, затем щелкнуло, механический голос произнес:
– Доступ на второй уровень.
– Спасибо, – сказал он саркастически.
За дверью ступеньки повели вниз, еще вниз, а когда спустился этажа на два, дорогу вновь перегородила дверь. Пришлось приложить уже ладонь. Компьютер долго считывал его линии, анализировал, морщил механический лоб, чесал в затылке и сопел, а так как он был предыдущего поколения, РАМ исчислялась десятками мегабайтов, а не гигами, то сбивался и начинал снова, пока в окошке не появилась надпись: «Доступ разрешен».
– Черт бы тебя побрал, – выругал он машину. – У приятеля жены... черт бы его побрал тоже, знаем этих приятелей, дома компьютер в три раза мощнее.
Пока опускался по ступенькам, лифт не работает уже третий день, клял этих новых русских, что детишкам покупают компьютеры мощнее, чем у них в армии следят за ПВО, управляют ракетами. Куда страна катится, куда катится... И что это Кречет задумал, неужто правду вместо красного знамени с двуглавым уродом у них будет зеленое с полумесяцем?
* * *
А на самом нижнем этаже лейтенант Чернов, сопя и кашляя, с красными, как у кролика, глазами, подошел к капитану, начальнику охраны:
– Василий Павлович... Не могу, понять. Это у меня гайморит, наверное.
Тот брезгливо отодвинулся:
– Сейчас грипп ходит. Обыкновенный! От него не мрут. Ну разве что дохляки, что на переподготовку не ходят.
Тот вытащил носовой платок размером с простыню, смятую и мокрую, будто вытащил из моря в месте крушения танкера, торопливо развернул, отыскивая чистое место, не нашел, шумно высморкался, тряся головой и притопывая ногами.
– Да черт с тобой, – сказал капитан. – Иди домой. Но если будет температура, вызови врача... хотя какой сейчас врач явится?.. прими аскорбинок побольше, горсть, напейся теплой воды и оставайся дома.
– Спасибо, Павлович!
– И под одеяло с головой, – напутствовал добрый капитан вдогонку.
– Спасибо!
– Пропотей, все как рукой снимет.
– Спасибо, спасибо!
– Иди-иди, не заражай людей своим хилячеством.
* * *
Машина, облепленная грязью, подъезжала к башне. Под брезентом виднелись деревянные бочки, самые настоящие, обручи поржавели. Лейтенант у входа зло усмехнулся, до какой нищеты довели армию, если такие бочки еще существуют в век компьютеров и ракет...
Он отвернулся, не желая смотреть, а когда услышал сзади быстрые шаги, начал оборачиваться медленно и беззаботно. Голову тряхнуло, словно по ней ударили бревном. Он отлетел в сторону, успел увидеть нацеленный в его сторону пистолет с непомерно толстым стволом. Мелькнула нелепая мысль, что в армии таких стволов не бывает, это не армейское оружие...
Выстрел хлопнул тихо, словно умелая машинистка коснулась спэйсбара на майкрософтовской клавиатуре. Он откинулся навзничь, из багровой дырочки во лбу на миг выплеснулся красный фонтанчик, тут же рану затянуло красным, будто заткнули изнутри. Лицо молодого парня осталось непонимающим, с вытаращенными глазами.
Через него уже перепрыгивали, быстро и умело скатываясь в коридор. Один из тех, кто получил от лейтенанта, члена их организации офицеров, секретный пароль и код доступа в центральный зал, несся впереди.
* * *
На пятом этаже, считая от поверхности, дежурный на пульте брезгливо всмотрелся в экран:
– Слушай, что за машина притащилась? Бочкотара такая, будто привезли из прошлого века...
– Где? – поинтересовался напарник вяло.
– Вот, на третьем экране. Да не туда смотришь!
– В самом деле... До чего армию довели.
Дежурный сказал с беспокойством:
– Но здесь не положено. Надо отогнать.
– Да брось. Не видишь, в каком они виде? Явно напарника не дали, бедолага гнал машину пару суток в одиночку, а ему не то что поспать, но и отлить не давали! А сами все: давай-давай! А «Давай» в Москве...
– Ничего, – буркнул дежурный, – здесь новый народился.
Оба усмехнулись, их капитан и был тем, кто всегда покрикивал: «Давай-давай, ребята». На экранах было видно как водитель, грязный и с трехдневной щетиной молодой парень, стоял возле кабины, держась за дверцу и с наслаждением вдыхал не такой уж и чистый воздух, но после душной кабины, казавшийся райским.
– Доверяют же такую бандуру салагам, – сказал напарник сочувствующе.
– Черт, она загородила нам все здание, – сказал дежурный беспокойно. – Надо, чтобы отогнал!
– Сейчас отгонит, – бросил напарник успокаивающе. – Деревня, что он понимает! Сейчас армия в самом деле рабоче-крестьянская... Из образованных да сытеньких москвичей в ней ни одного не отыщешь.
* * *
Дежурный все же сделал движение пойти проверить, только и делов, что позвонить да наорать на бедолагу, потянулся к кнопке вызова внешней охраны: автомат под рукой... и в это время стальная дверь, отгораживающая от мира, отпрыгнула, словно отстреленная гильза. Две пули ударили ему в голову. Он дернулся, успел увидеть сквозь вспышку, как нелепо взмахнул руками его напарник. На пульте загорелся огонек, требовательный голос сказал:
– Так что у вас?.. Вы сказали, что какая-то машина...
Один из десантников длинным прыжком перемахнул стол, на лету подхватил микрофон и сказал буднично:
– Ложная тревога.
– А-а-а, а что было?
– Да своя машина, своя. Конец связи.
– Что за лопухи, – буркнул голос, и связь оборвалась.
– Быстрее!
Убитых офицеров подхватили под руки, бегом проволокли по коридору. На расстоянии пяти шагов светились по обе стороны двери сенсорные пластины. По знаку старшего, офицеров разом вздернули, прижали их большие пальцы к чувствительным элементам. Машина долго изучала рисунок на пальцах, словно заметила отличия на мертвых, хотя и теплых еще пальцах. Показалось даже, что за дверью заскрежетало, то ли железные мозги пытались решить трудную задачу, то ли разболтался лазерный дисковод.
Наконец щелкнуло, будто в замке провернули наконец ключ. Десантник толкнул дверь раньше, чем механический голос произнес:
– Доступ разрешен.
Они ворвались как буря. Пятеро на ходу вытаскивали видеокассеты, почти в прыжках вставили в щели, старший сорвал кожух, что-то сделал, на миг полыхнуло искрами, тут же он успокаивающе крикнул:
– Все в порядке! Быстрее, отстаем по времени!
* * *
В главном зале, самом нижнем, огромном и защищенном от ударов мегатонных атомных бомб, от любой радиации, с запасами провизии на десять лет, полковник Давыдяк сказал озабоченно:
– Что-то с внешней охраны вякнули по поводу чужой машины...
– Проверь, – предложил майор Лысенков.
– Да что проверять? Нет там никакой машины.
Экраны светились ровным серебристым светом. Все восемь, краса и гордость, все по семнадцать дюймов по диагонали, зерно ноль двадцать пять, цвета такие, что можно фильмы смотреть, все восемь показывали пустой двор, пустые окрестности.
Полковник предположил:
– Лейтенант Чернов турнул, вот и убрались. Он строгий служака.
– Да, не чета нынешним, которым все трын-трава.
Но он продолжал хмуриться. Лысенков спросил дружески:
– Что стряслось? Дома неприятности?
– Дома у всех неприятности. Три месяца без жалованья... Но что-то мне не нравится на этих мониторах.
– Что?
– Не знаю. Мерещится что-то.
– Если мерещится, перекрестись, – посоветовал Лысенков, – Все пройдет, как три бабки пошепчут.
– Да? Но что-то не так.
– Я ж говорю, перекрестись! Сейчас даже генералы на каждом шагу крестятся. Крестятся да «Отче наш» читают.
– Да, им бы рясы вместо погон... А вон на том экране, видишь, бровка чуть повреждена. Посмотри?
Лысенков всмотрелся. Зоркие глаза Давыдяка заметили такую мелочь, но когда везде разруха и разлад, то лишь чересчур свирепый служака будет добиваться, чтобы все блистало чистотой и порядком.
– Ну и что? – спросил он, морщась.
– А то, что я сегодня заставил ее поправить! И проследил, чтобы поправили!
Лысенков не успел сказать, что это уже чересчур, вся страна в развале, а он наводит чистоту и такой порядок, что лишь в царской армии могло быть, или в сталинской, но Давыдяк уже потянулся к пульту, включил переговорное устройство:
– Тревога! Тревога по всем отсекам. Немедленно...
Издалека раздались выстрелы, вскрик. В распахнутую дверь было видно, как на том конце коридора показался бегущий человек, упал, а из-за поворота выскочили фигуры в пятнистых комбинезонах. Все трое разом выпустили очереди. Падая, оба офицера бросили руки на пульт, но у Лысенкова это была уже рука мертвеца.
Замигали лампочки, вспыхнул сигнал тревоги. Десантники неслись, как снаряды из гранатомета, но перед самым входом в зал с двух сторон метнулись навстречу одна за другой тяжелые створки. Широкие пазы вошли один в другой так точно, что между ними не просунуть и волоса.
Давыдяк откатился от пульта, в руках уже был пистолет. Огляделся, дверь закрыта. Из-за малого пульта следят с широко распахнутыми глазами Светлана и Лена, жены армейских офицеров, что работают дежурными.
Под Лысенковым растекалась лужа крови, и Давыдяк не стал пытаться поднимать друга, с которым служил десять лет, не стал трясти и спрашивать, что с ним. Перекатившись через голову, он сорвал со стола трубку телефона:
– Тревога!.. Нападение на центральный пульт!..
Женщины видели, как он отшвырнул трубку, связь прервана, затравлено огляделся:
– Дверь их не задержит, быстро все под ту стену! Закройтесь столами.
Светлана закричала в страхе:
– Что это?
– Света, – бросил он жестко, – ты жена офицера.
– Но я не хочу...
– Надо было идти замуж за коммерсанта, – бросил он. Не успел добавить, что коммерсантов стреляют еще чаще, передернул затвор. – Я не знаю, кто они, но я знаю кто мы.
– Назар Петлюрович! Не надо! Мы же не на войне!.. Сдадимся...
Причитая, обе забивались под стол поглубже, не замечая что уперлись в стену. Грохнуло, пол дернулся под ногами. Дверь вылетела в огне и вспышке, взрывная волна бросила его наземь. Прижавшись к полу, он начал быстро и точно стрелять в фигуры, возникавшие в проеме, целясь в лица, ибо под комбинезонами чувствуются массивные бронежилеты.
Длинная очередь подбросила его над полом, но он успел нажать курок, и последняя пуля ударила в глаз стрелявшего.
* * *
Полковник Кравец, глава десантников, добрался к пульту раньше, чем на пол рухнули тела защищавших офицеров. Его пальцы молниеносно пробежали по клавиатуре. Экран бесстрастно светился ровным белым светом. Черные буквы и цифры догоняли одна другую, колонки и графы быстро заполнялись. Где-то появлялись вовсе странные цифры, понятные только программистам.
Лейтенант Шахраенков подбежал, быстро простучал по клавиатуре код, всмотрелся:
– Готово!
Кравец взглянул в побледневшее лицо молодого офицера:
– Уверен?
– Почти на все сто.
– Если поставишь хоть одну запятую не тем боком, – предостерег Кравец, – здесь все взлетит к чертовой матери.
– Ого! Зачем такие предосторожности?
– Охрану ставили не от нас, патриотов, которым нужно провести всего лишь пару самолетов. Ну, пусть две-три пары! Здесь сердце всей системы ПВО западной границы.
Шахраенков коснулся Enter так осторожно, словно та была горячая, как сковородка на огне. На экране всплыла красная табличка: «Код неверен. Вы желаете, чтобы новый код заменил старый?»
– Желаем, желаем, – сказал полковник. Сопел в плечо молодому программисту, которому навесили погоны. – Уф, успели...
Щахраенков спросил тревожно:
– А что будет с нами?
– Когда победим, – бросил Кравец, – получим ордена, как спасители Отечества.
– А если...
Полковник рассмеялся:
– Знаешь какие головы это разрабатывали? Весь Пентагон! И не последние два дня, как можно подумать, а годиков так пять-шесть. Да-да, они и такое предусмотрели!.. Лучшие умы, лучшие стратеги!.. И, конечно, все их самые мощные компьютеры, которые ты так уважаешь. А в Пентагоне, как я слышал, самые мощные компьютеры в мире.
Шахраенков завистливо кивнул. Еще в университетской среде ходили восторженно завистливые слухи о ста тысячах суперкомпьютеров, которыми Пентагон каждый год обновляет свои ведомство. Это не какая-то там наука, которой нужны всякие там академики, а генералы – народ ценный и нужный.
За пультами управления уже сидели офицеры, серьезные и сосредоточенные, всматривались в данные на радарах. Шахраенков не успел устроиться в кресле поудобнее, как из соседней комнаты крикнули:
– Неопознанные объекты на радарах!
– В каком квадрате?
– Двадцать два, тридцать...
– Понятно, – прервал полковник с другого конца зала, – это они. Минута в минуту, что значит – европейцы. Наверное, у них немцы за летчиков.
Один из молодых офицеров за пультом протянул:
– Ух ты... Сбивать?
– Ты что, дурак! Что за шуточки? Похоже, они вошли в зону.
– Да, на запрос «свой-чужой» не отвечают. Может, шарахнуть? Все-таки американцы... А если еще и немцы...
Кравец скрипнул зубами. Эти реформы совсем развалили дисциплину. Сказал, сдерживая ярость:
– Когда-то погоним и американцев. Но сейчас у нас вся надежда на них.
– Дожили, – сказал офицер, его глаза не отрывались от экрана. – Что-то они запаниковали...
– Пошли им сигнал, – поторопил Кравец. – Все в порядке, мол. Все под контролем, теперь их очередь действовать. Сажаем на втором аэродроме, оттуда одним броском накроют Кречета с его командой.
– Не слишком заметно?
– Никому ни до чего нет дела, – отмахнулся полковник горько. – Они уже половину перебьют, половину повяжут, а уцелевшие еще будут ругаться, что «синим» по привычной славянской дури вместо холостых зарядов боевые выдали!
