Текст книги "Сборник "Русские идут!""
Автор книги: Юрий Никитин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 109 страниц) [доступный отрывок для чтения: 39 страниц]
Джип остановился на пригорке немного в стороне и позади танков, отсюда все поле было как на ладони. Кременев, командующий бронетанковыми войсками, побелел, глядя на немыслимое танковое сражение. За его спиной шумно дышал Кравец, щека была в крови от осколка, а рядом с командующим стоял во весь рост полковник Смитсонсон, командующий танковой группой.
– Черт! – выкрикнул вне себя Кременев, – Так обгадились в войне с чеченцами... А тут такое сумасшествие!
– Что не так? – яростно закричал Смитсонсон. – Почему они так?
Кременев огрызнулся, чувствуя странную смесь страха, жалости и гордости:
– А что делают, когда нападают ордынцы?
– Ордынцы?
– Ну, татаро-монголы.
– Мы не татаро-монголы!!!
– Русские не видят разницы, – ответил он сумрачно. – У вас что, снарядов нет? Или ракеты кончились?
– Нет, но...
– Тогда стреляйте, – велел он. – Или от всех нас останется мокрое место. Да и то на такой жаре...
Американский полковник посмотрел с яростью, на них ведь идут танки без боеприпасов, но тут же прокричал что-то в микрофон, прикрепленный у рта. У Кременева в голове со школьной скамьи застряло только одно слово «Fire», сейчас он его услышал.
Американские танки разом открыли торопливую беспорядочную стрельбу сразу из пушек, пулеметов, а с консолей одна за другой срывались противотанковые ракеты.
* * *
Командир двести двенадцатого видел, как американские танки разом, словно по команде компьютера, окутались оранжевыми вспышками. Их сотрясал грохот выстрелов, лишь немногие из русских танков пытались маневрировать, избегать убийственного огня из тяжелых пушек или ракет, другие же неслись прямо, то ли в ярости забыв обо всем, то ли из-за низкой выучки не умея владеть танком в такой степени.
Он крикнул:
– Мама!.. Я любил тебя!!! И папу!.. Я лю...
Голос оборвался в грохоте. С командного пункта видно было, как танк содрогнулся на ходу, его окутало огнем и дымом, он несся, как пылающий факел, затем в него угодила еще одна ракета, из черного дыма вылетели куски металла, а когда танк пронесся еще по инерции и остановился, скрытый дымом, в полусотне шагов лежала сорванная взрывом башня, а рядом горели останки человека.
* * *
– Так обгадились с чеченцами, – повторял Кременев растерянно, – так обгадились...
Полковник Кравец сказал едко:
– Сейчас они сами чеченцы.
– Что? – вздрогнул командующий. – Чеченцы?
– Сто с лишним миллионов чеченцев, – проговорил Кравец. Глаза его покраснели, он сказал вдруг осипшим голосом. – Когда этих солдат посылали на Чечню, они не понимали, куда и зачем... но сейчас... сейчас понимают больше того, что им говорите вы.
Командующий угрюмо смотрел на танковый бой, нелепый и страшный. Русские танки без выстрелов мчались на американцев, а там каждый танк был окутан огнем из всех орудий. Русские танки горели, вздрагивали от взрывов, одни мчались уже вслепую, ничего не видя из-за дыма и огня, другие догорали с мертвым экипажем внутри, остановившись или кружа на месте. Но уцелевшие рвались вперед, их было немного, две трети уже горели, но уцелевшие рвались вперед!
* * *
Внезапно Смитсонсон закричал:
– Мы этого не хотели!.. Мы хотим вступить в переговоры!!!
Кременев сказал брезгливо:
– Стреляйте, пока хватит снарядов. Кто будет разговаривать? Каждый танк уже сам по себе.
– Но связь...
– Какая к черту связь, у нас же не ваши чудо-кухни на колесах. Да и не подчинятся самому богу! Озверели. Такие вот бросались на амбразуры... Черт, что с ними? Как этот чертов Кречет успел их всех так... Это же была шваль, а не армия! Подонки, наркоманы, лодыри, панки, стиляги чертовы! Только и считали часы до дембеля...
За их спинами Кравец сказал мрачно:
– Мы не могли сделать лучшей услуги Кречету, чем высадить сюда американцев. Теперь все, кто колебался, его люди.
Кременев покосился на его одухотворенное лицо:
– А вы?
– Я?.. Я пойду за вами. До конца.
– Понятно, – прошептал Кременев. Кравец пойдет за ним до конца не потому, что верит в право на переворот, а из-за личной преданности ему, спасшему его отца от суда. А это тоже победа Кречета, ибо кто из современных офицеров знает такие понятия?
– Услугу Кречету оказали еще раньше, – бросил он с горечью. – Когда НАТОвцы, решив добить Россию, поспешили придвинуть свои войска к границе. Все равно нашлись бы кречеты...
Смитсонсон что-то кричал в микрофон, требовал сведений, русские офицеры видели его белое лицо и вытаращенные в муке глаза:
– Но я не предполагал!... Никто не предполагал! Если бы мое правительство знало... нас бы не послали!
Кременев крикнул зло:
– Довольно распускать нюни! Быстрее вперед танки!
– Но они все... – прошептал полковник, – все ваши погибли!.. Эти танкисты... с холостыми зарядами... пошли на все, чтобы остановить... Знали же, что погибнут! Они знали, но... Я читал, что это русский прием – таран лоб в лоб... Нестеров, ваши танковые армии на Курской дуге... Но в наше просвещенное время...
Кременев ухватил его за лацканы, встряхнул изо всех сил, заорал в лицо:
– Встряхнитесь! Поздно жевать сопли! У вас еще три танка! Быстрее на КП, там Кречет с горсткой людей. У них ни танков, ни гранатометов. Надо успеть захватить, пока не отступили к зеленым.
Смитсонсон прошептал:
– Езус Кристос!.. Только бы еще и зеленые не...
– Не станут, – заверил его Кременев. – Солярки в обрез. Гусеницы берегут. Премия за экономию топлива обещана.
– Что мы делаем, что делаем, – с тоской вскрикнул Смитсонсон.
Он побежал к танкам, песок взлетал из-под ног, словно через пустыню мчался страус. Кременев не понял, почему тот не отдал приказ по радиосвязи, но полковник с разбега вскочил на танк, откинул люк. Что-то крикнул, оттуда поспешно вылетел танкист, с такой торопливостью слезал, что скатился, за ним выбрался второй, а полковник исчез в недрах огромной машины.
Уже отказываются, понял Кременев. Сам поведет машину, все-таки он покрепче. А эти двое уже не вояки. Да и те, что в двух оставшихся, годятся ли... Ладно, лишь бы подъехали, грозно рыча моторами, к КП. Этого хватит.
Он кивнул Кравцу, тот пересел за руль.
– Поехали, – бросил Кременев. – Впереди!
– Может, за танками?
– Они уже ни к черту, – огрызнулся Кременев. – Они и вторую мировую прошли как на параде. Ни одного тарана за всю американскую историю! За все войны! Представляешь?
– Нет, – ответил Кравец честно.
* * *
Кречет мазнул по нам скользящим взглядом, отвернулся и стал смотреть в стереотрубу. Кроме него, в блиндаже были трое солдат, даже не спецназовца, а простых салажат, испуганных и растерянных, двое из тех юнцов, что приняли ислам, а третий вовсе с университетским значком, молоденький лейтенант, что приносил нам телефон, сам Яузов, да еще я, доктор наук, футуролог, которого за последнее время столько били, что пора и прибить вовсе. Футуролог – это что-то вроде предсказателя, так за то, что не предсказал такое.
Три американских танка, единственно уцелевшие после страшного нелепого боя, когда были уничтожены все танки русских, двигались уже медленно, словно человек через болото, нащупывающий твердую почву. Похоже, переговаривались постоянно, потому что то один, то другой выдвигался вперед, явно с неохотой, тут же притормаживая, давая себя обогнать другим. Но широкие жерла исполинских пушек были нацелены на блиндаж, в котором укрылись, мы, русские. Взять Кречета живым или мертвым – и западная цивилизация будет спасена.
Пулеметы перестали строчить, из динамика рвались переговоры на английском. Танки были уже в полусотне шагов, когда остановились, огромные пушки нацелились в нашу сторон. Я сцепил зубы, ожидая, когда тяжело громыхнет, там черное дуло исчезнет в ослепляющей вспышке, а здесь стегнет болью... очень недолго, ибо снаряд из такого танка разнесет любое противотанковое убежище со всеми, кто там...
– Мы были высоки, русоволосы, – раздался за спиной высокий мальчишечий голос. Солдат, который с образованием, жадно затягивался в интервалах между словами, а на танки смотрел исподлобья, как молодой бычок на красные трусы зоотехника. – ... вы в книгах прочитаете как миф, о людях, что ушли не долюбив, не докурив последней папиросы...
Прикрывая головы, мы изредка видели, что солдаты в углу сбились в кучу, о чем-то быстро переговариваются, один притащил ящик, его взломали, быстро выхватывали что-то, на головы и спины сыпались щепки, песок, мелкие камешки.
Один из этих трех танков вдруг, словно потерял терпение, сорвался с места и помчался прямо на блиндаж, точнее, на его остатки. Кречет побледнел, рука его с пистолетом поднялась, он всерьез готовился стрелять из пистолета по танку.
За первым танком с места сдвинулся второй, а затем и третий, словно с неохотой, но тоже понесся прямо на последний оплот президента.
Один из солдат, я узнал в нем того, с университетским образованием, передал дымящийся окурок другому, а сам выскочил рывком и бросился к танку. Оттуда после паузы хлестнула длинная пулеметная очередь. Солдат упал, откатился, вскочил и бросился снова к танку, он хромал, на светлой гимнастерке отчетливо были видны пятна крови, что увеличивались с каждым мгновением.
Танк взял чуть левее, обходя солдата, но тот прокричал что-то и прыгнул... прыгнул, успев угодить под гусеницы танка. Я услышал яростный вскрик Кречета, тут же раздался мощный взрыв. Танк чуть подпрыгнул, промчался еще чуть, правая гусеница слетела, а из-под днища повалил дым.
Второй солдат, жадно затянувшись, передал окурок третьему, выскочил и успел добежать до второго танка как раз в тот момент, когда тот, сбавив скорость, огибал горящий танк. Солдат бросился под танк молча, нацеленно, словно всю жизнь шел к этому.
Взрыв тряхнул танк, он остановился сразу, будто его пригвоздили. Из-под днища повалил черный дым. Люк откинулся, показался человек в горящем комбинезоне. Кречет, яростно крича, выпустил по нему всю обойму. Танкист успел соскользнуть с брони, но упал возле гусеницы, больше не двигался.
Третий солдат, тоже жадно и часто затягиваясь, погасил окурок, от которого уже ничего не оставалось. Кречет заорал, яростно раздувая ноздри, от крика вздулись жилы и едва не полопались вены на висках:
– Стой!.. Стой, сопляк!.. Запрещаю...
Солдат на миг повернул в нашу сторону грязное лицо, в маске из пота и серой пыли, глаза блеснули с дерзкой удалью. Мне показалось, что он сказал президенту, куда засунуть его приказ, и куда идти самому, а для него, русского солдата, сейчас важнее само дело президента...
Он выскочил и побежал к последнему танку. Бежал он тяжело, теперь я понимал, что они навязали на себя взрывчатку, что не взорвется иначе, как под большим давлением, а танк выпустил короткую очередь, остановился, вдруг попятился. Солдат бежал к нему, танк пятился, все набирая скорость, солдат бежал, пытаясь догнать, временами все скрывалось в пыли, я смутно видел очертания чужого танка, пропотевшую спину. Прозвучала пулеметная очередь, солдат вроде бы исчез, потом снова мелькнули его плечи... затем остался только грохот убегающего танка.
– Что они делают, – прошептал Яузов, – что они делают...
Лицо его кривилось, в глазах стояло изумленно-потрясенное выражение.
* * *
Коган морщился от частых вспышек блицев, даже на миг прикрыл глаза ладонью, когда ему засветили в лицо едва ли не дуговой лампой. Похоже, собрались газетчики и телевизионщики не только со всей России, но и всего света.
Он стоял на трибуне все еще с несколько ошарашенным видом, словно впервые, злой и язвительный, не мог подобрать достаточно едких слов. Губы шевелились, глаза устремлены в одну точку, словно на ходу составлял речь, одновременно подсчитывая убытки.
– Мне трудно выступать, – сказал он напряженно, – потому что ситуация меняется так стремительно... Когда я был на пороге, позвонил американский посол. Нет-нет, дело было не в задержке платежей по кредиту. Скорее, все как раз наоборот. Посол предложил нашей стране кредит! Да-да, в котором раньше было отказано. Сказал, что решение только что пересмотрено.
Тишина была мертвая, потом Гоголев спросил недоверчиво:
– Это на шесть миллиардов долларов?
– На шесть миллиардов.
– Под тот же процент?
Коган кивнул:
– У меня создалось впечатление, что они готовы снизить даже его. Я не сторонник Кречета, но должен заметить, что в США напуганы. Конечно, возмущены, наши посольства пикетируют защитники прав человека, но что там напуганы – это голову даю на отрез. И, как отвечающий за финансовую сторону, за деньги России, я... готов... с некоторыми оговорками, разумеется, поддерживать действия неприятного мне политика... этого... генерала.
По лицу было видно, что спохватился и явно хотел добавить, что поддерживает лишь в финансовой политике, все-таки Кречет стремительно сближается с исламским миром, а тот на ножах с Израилем... но все равно на него смотрели как на выходца с того света. Гоголев спросил недоверчиво:
– А почему вы связываете предложение посла с этим... безобразием на святой Манежной площади?
Коган развел руками:
– На следующий день после... после той порки мусульман, что появились пьяными на улицах, со мной стали добиваться встречи представители крупнейших финансовых групп Европы. Я, честно говоря, даже не связал это с той поркой... Думал, будут снова требовать уплаты процентов, соблюдения условия финансовых операций... Но чтоб сами начали совать деньги в карман! Да какие!
В мертвой тишине Гоголев спросил торопливо:
– Какие?
– Боюсь даже вышептать, – признался Коган. – Европейский банк предложил три миллиарда, Всемирный банк предлагает четыре с половиной, Межконтинентальный банк дает уже в следующем месяце шесть... У меня волосы встают, но все кредиты предлагаются под льготные проценты, к тому же с неслыханной отсрочкой.
В зале снова начал разрастаться шумок. Глава национал-либералов выкрикнул с места:
– Не брать! Они хотят, чтобы мы у них вечно в должниках ходили!
– Как, – вскрикнул Гоголев жалко, – как не брать? Нам отцы говорили: дают – бери, бьют – беги...
Главный национал-либерал заорал зло:
– Это вам такое отец говорил! Какой отец, таков и сынок!.. А мне говорил: бьют – дай сдачи!!!
Коган начал собирать бумаги. Видя, что министр финансов уходит, в зале заорали, требуя задержаться. Гоголев спросил неверяще:
– Если это так... когда вы представите на утверждение список кредиторов? И кредитов?
Коган покачал головой:
– Вряд ли это придется делать.
– Почему?
– Кречет велел отказаться.
В зале раздался крик ярости, в далеком зоопарке чуткие звери забеспокоились, а самые пугливые начали бросаться на стены. В реве и гвалте потонул сатанинский хохот главного национал-либерала страны и его выкрик:
– Правильно!
Гоголев с трудом пробился через рев и крики:
– Вы полагаете, он все еще способен исполнять функции президента?
Коган развел руками с самым сокрушенным видом:
– Как никогда более.
– Объяснитесь, – потребовал Гоголев.
– Он отверг кредиты Запада, потому что ему предложили более льготные кредиты... с Востока. Гораздо более крупные. Без всяких условий. Понимаете, без всяких условий! Это в наше время, когда правительство дает Тульской или Рязанской области кредит под дикий процент, на кратчайший срок, да еще обязывает губернатора сапоги лизать всему кабинету министров!.. Простите, как человек, и уж извините, надо же доставить радость некоторым товарищам, как еврей, я предпочел бы кредиты Запада... но Восток сейчас нам с финансовой стороны куда более привлекателен. А уж про политическую сторону не говорю, это не мое дело.
В зале стоял рев, корреспонденты торопливо кричали в сотовые телефоны, диктовали, многие сразу же повели прямые передачи по всем мировым каналам.
Гоголев вскинул руки, стараясь приглушить шум, сказал угрюмо, разочарованно:
– С политической, понятно... Мы собрались здесь, чтобы дать оценку работе президента с морально-этической позиции. Способен ли такой президент, обманувший чаяния народа, стоять во главе...
Коган прервал:
– Всем предыдущим руководителям давали хотя бы сто дней! И лишь тогда спрашивали первые результаты.
– Кречет за месяц успел натворить бед больше, чем орда Мамая за десять лет! Мы должны принять меры сейчас.
Коган посмотрел в зал, чему-то улыбнулся, развел руками:
– Дело ваше. Я только доложил состояние дел в финансах. На сегодня денег у нас даже больше, чем нужно, чтобы заткнуть все дыры. Останется достаточно, чтобы развивать экономику.
А зале поднялся шум такой, что голос Гоголева потонул в нем, как писк комара в реве прибоя. Коган смиренно спустился с трибуны, тихий и скромненький, понурый, из переднего ряда вскочили депутаты, окружили, орали, кто-то замахнулся кулаком, руку перехватили, завязалась драка.
Глава 52– Все равно, – сказал Чеканов угрюмо, – танки уничтожены... или один удрал, но будем считать и его уничтоженным. Но второй отряд, там одни коммандос, они захватили КП. А там такая оборона... Если догадаются выскочить... или выслать сюда хотя бы взвод, то нас всех бери голыми руками!
Яузов прерывисто вздохнул, словно после долгого плача. На лице была странная решимость, отчаяние, страх и стыд. Не глядя на нас, он ухватил сотовый телефон:
– Вызываю Перемолота.
Сквозь далекий гул и треск, все мы услышали тонкий голос из трубки:
– Слушаю!
– Танки готовы? – спросил Яузов. На том конце что-то ответили. Яузов покосился на Кречета, тот напряженно всматривался в пыльную стену впереди, взгляд министра обороны встретился с моим, веки дрогнули, он отвел взгляд. Я слышал, как он прорычал в мембрану: – Бери все танки. Понял? Окружи КП, в переговоры не вступай. Начинай долбить так, чтобы сравнять с землей... Да, там засели американцы... Что?.. Это я приказываю, Яузов!.. Ты все понял правильно, выполняй. Выполняй, я тебе говорю!
Когда он сунул коробочку в карман, мы молчали. Кречет оглянулся:
– Что такое?.. А, я слышал... Павел Викторович, вы откуда-то отыскали резерв?
– Помощь будет, – ответил Яузов. – Слышите?
Из пыльного облака возник слабый гул, перешел в рев, словно земля застонала под тяжестью тяжелых и сверхтяжелых танков.
Кречет спросил удивленно:
– А им есть чем стрелять?
– Полный боекомплект, – ответил Яузов мрачно. – Простите, господин президент...
Мы успели увидеть, как он с медвежьей грацией выпрыгнул навстречу пулям, побежал прямо по фонтанчикам пыли, исчез в пыльном облаке. Кречет стиснул челюсти, на меня не смотрел. Похоже, он знал все-таки больше, чем я думал, но молчал, на что-то надеялся. Но если Яузов каким-то чудом уцелеет, ему придется дать очень убедительные ответы, чтобы объяснить, почему вдруг у этой танковой части боевые заряды вместо холостых.
А пулеметные очереди все упорнее и прицельнее крошили бревна над нашими головами, как зубья гигантской пилы. Щепки летели на стол, усыпая пол, царапая лица. Пригибаясь, мы пятились, пока наши спины не уперлись в стену. Земля вздрагивала от тяжелых выстрелов.
Лейтенант бледный, но с сияющими глазами, сказал:
– Господин президент, стреляют вон оттуда!.. Похоже, бьют из гранатометов. Если сумеем перебежать через площадку... всего пять метров, окажемся в мертвой зоне... Там малый блиндаж для техников...
– Где? – переспросил Кречет.
– Вон там... – начал лейтенант. Он протянул руку, над головой страшно грохнуло, мне в лицо больно ударило острым, я лапнул по щеке, на ладони кровь, а в щеку вонзились мелкие щепочки.
Дым от взрыва еще не рассеялся, лейтенант стоял, бледный, но с полными решимости глазами. Вместо правой руки от локтя торчала окровавленная культя. Белая кость на глазах стала красной, кровь горячими струйками полилась на пол, где корчилась оторванная по локоть правая рука. Не отводя горящего преданного взора от президента, он повернулся и указал левой рукой:
– Вон там, господин президент.
Кречет смотрел на него остановившимися глазами, потом оскалил зубы в волчьей усмешке, кивнул и первым выскочил из-под обстрела. Я сорвал с убитого ремень, быстро перетянул культю у плеча:
– Потерпи. Скоро это кончится.
Он смотрел на меня безумными глазами, в которых был такой восторг, что, кажись, вот-вот взлетит. Похоже, боли он пока не чувствовал, как берсерк в разгар битвы.
– Я могу держать автомат левой рукой!
– Молодец, – похвалил я, в горле у меня першило, там разрастался горячий ком. – Теперь давай, сынок...
Мощный взрыв накрыл нас. Воздух наполнился свистом металла, что-то горячее ударило меня в грудь, плечо, и больно цокнуло в зубы. Во рту стало горячо и солоно. Я тряхнул головой, пыль и песок с потолка, лейтенант поднимался с пола, на лице все еще был детский восторг:
– Господин президент... добежал?
– Сейчас увидим, – сказал я. Добавил: – Может быть, увидим...
Лейтенант слабо воспротивился, когда я ухватил его за плечо, но перечить не стал, все-таки его понукал бежать за президентом его советник, доктор наук, а он явно был из той молодежи, что уважает ученых.
Мы выскочили в яркое солнце, удушливую пыль, свист пуль и разрывы снарядов, а может быть, мин, пробежали почти вслепую, под ногами земля пошла полого вниз, бежать стало легче, потом вдруг из пыли вынырнули мощные волосатые руки, подхватили нас обоих, втащили вниз под навес из железобетона.
– Целы?
– Зато живы, – ответил я, сразу упреждая второй вопрос. – Как Кречет?
Чеканов кивнул на широкую спину, где между лопатками темнело мокрое пятно. Сердце мое екнуло, но потом разглядел, что это пот, а не кровь. Согнувшись, Кречет прильнул к стереотрубе. Двойной раструб был направлен в сторону здания, захваченного отрядом коммандос.
* * *
Слева из пыльных туч выныривали монстры, чудовищные скалы из лучших сплавов стали. Под ногами земля уже не стонала, а тряслась, как палуба легкого суденышка. Чудовища на миг выныривали, тут же исчезали, на смену появлялись другие.
Когда пылевое облако, поднятое гусеницами тяжелых танков, медленно опало, мы различили закругленные силуэты этих приземистых гор из высокосортной стали. Они стояли с интервалами в десяток шагов друг от друга. Время от времени то один танк, то другой содрогался от выстрела, мы морщились от ужасного грохота, а из стволов вырывались снопы огня, раскаленный тяжелый снаряд уносился в сторону башни.
Здание было окутано светлыми вспышками разрывов. В чудовищно толстой стене появлялись черные дыры, вниз замедленно обрушивались огромные пласты из красного кирпича.
Мы увидели грузного человека в генеральской одежде, он глупо и бесстрашно шел к танкам. Перед ногами взметнулись фонтанчики песка, словно упали крупные капли дождя. Не обращая внимания, он подошел к головному танку, помахал руками. Мы видели, как откинулась крышка люка, голова танкиста в шлеме была похожа на плавающую мину. Яузов разъяренно указал на здание, танкист виновато разводил руками, мол, связь не работает, починить не успели, снарядов мало, надо бы только прицельно, те вот-вот сдадутся...
Пригибаясь, я перебежал от Кречета, все равно к стереотрубе не пустит, к краю, откуда удобнее следить за Яузовым. Министр обороны сейчас был куда интереснее. Видел, как Яузов взмахом подозвал к себе Пивнева, переговорил и ушел в пыльное облако. Пивнев, явно окрыленный, ухватил микрофон, но что он кричал, я не слышал.
* * *
А Пивнев, крепко сжимая микрофон, рыкнул страшным голосом, в котором было несвойственное такому немолодому генералу щенячье ликование:
– Слушай мою команду!.. Огонь вести по всем окнам!.. Не останавливаться! Плотный огонь из пулеметов по входу! Чтобы ни одна тварь не выскочила!
Земля содрогалась под танками, от грохота тряслось небо. Массивное железобетонное здание было окутано ядовито-серым облаком из кирпичной и цементной крошки, щебня и осколков. Затем из одного окна повалил черный дым, коротко блеснуло оранжевым огнем, будто что-то взорвалось, черный дым с силой выплеснулся уже из трех окон.
Пивнев нехотя оторвал взор от великолепной картины разрушения. Сбоку тянулся молоденький лейтенантик, едва не выпрыгивая из собственной кожи:
– С вами хотят связаться!
– Кто? – удивился Пивнев. Он оглянулся в ту сторону, куда исчез Яузов.
– Оттуда, из захваченного КП!
Он протягивал металлическую коробочку размером с пачку сигарет. Пивнев подозрительно смотрел на эту штуку, потом перевел взгляд на лейтенанта. Тот пояснил торопливо:
– Сотовый телефон!
– Ну?
– Эти!.. Американцы!.. Это их штука, мы с убитого сняли. Они все переговаривались.
Генерал недоверчиво повертел головой:
– Делы... Как им пользоваться?
– Вот здесь нажмете эту кнопочку... Да не эту, это сброс. Тут память на тысячу номеров. А эту тоже нельзя, это вгоняет в память второго порядка. Нажмите здесь, говорите вот сюда. А когда закончите, троньте вот эту...
– Стой здесь, – велел Пивнев. – Если что не так, нажмешь. И где ты только научился? Небось, казенные танки хохлам продавал?.. Говоришь, с КП? Откуда знают наш код? Не иначе продалась какая-то сволочь...
– Будете отвечать?
– Гм... А как, говоришь, работает?
– Вот тут нажимаете, и связь включается. Давайте я вам нажму... Нет, не эту. Это оперативная память, это долговременная, а эта... вот, готово!
Почти сразу сквозь грохот, стрельбу и тяжелое буханье танков, пробился сильный уверенный голос:
– Остановите огонь! Мы готовы вступить в переговоры!
Пивнев узнал голос Кременева, красивого и всегда уверенного генерала, из молодых да ранних, как говорили о нем в штабе. Он сумел получить генеральские погоны в тридцать семь, в то время как Пивнев одел их полгода назад, смиренно дождавшись очереди. Всего три месяца, как его назначили командующим бронетанковыми, но, похоже, не собирался оставаться командующим отдельного рода войск надолго. Пивнев сказал в решетку мембраны укоряюще:
– Доброго здоровья, Дмитрий Геннадиевич!.. Как дела, как семья, дети?.. Жаркий день сегодня, верно?.. Наверное, к дождю.
Грохнуло, в трубке донесся далекий вскрик. Голос Кременева, все еще сильный и напористый, вроде бы стал выстреливать слова чаще:
– Николай Иванович, это вы? Как хорошо, нам с вами будет проще договориться. Мы готовы вступить в переговорный процесс!
Пивнев хмыкнул, почесал в затылке:
– Это больно мудрено. Я э... Генштабы не кончал, я человек простой. Как ученик Жукова... Георгия Константиновича Жукова, который Берлин брал, я понимаю только безоговорочную капитуляцию. Да и то... Дмитрий Геннадиевич, тебе не стыдно, а? Твой дед застрелился под Брестом, только бы не попасть в руки врага!
В коробочке зашуршало, потом голос сорванно закричал:
– Перестань!.. Ты же знаешь, что с тобой будет, если ты не сохранишь нам жизни. Со мной еще три десятка иностранных граждан!
Пивнев сказал едко:
– А визы у них в порядке?.. А оружия у них, случаем, нет?.. А чего эти иностранные граждане там оказались?.. А вдруг это просто бандиты? А по законам военного времени...
Голос из мембраны закричал яростно:
– Ты с ума сошел!.. Не было никакого указа о введении военного времени!
– Что мы, бюрократы какие? – удивился Пивнев. – Ты сам военный, профессионал. Понимаешь... Эй, ребята, заснули? Прямой наводкой по окнам!.. Да это не тебе. Есть тут будущие экономисты, снаряды берегут. Явно хохлам продать мечтают...
Даже через трубку слышны были глухие разрывы. Голос почти завизжал:
– Ты что... Ты что делаешь?.. Мы хотим вступить в переговоры! Ты обязан!.. Мы живем в правовом государстве!..
Пивнев рыкнул, разом теряя злую иронию:
– Что-то ты не думал о праве, когда чужаков высаживал на этой земле!
– Все равно! Пусть разбирается суд! Я приму заслуженное наказание...
Пивнев бросил коротко, уже явно теряя интерес к разговору:
– Вот что, Дмитрий Геннадиевич. Ты примешь легкую смерть. Это самое большее, что я тебе обещаю. Как коллеге!
Тяжелые танки, выстроившись полукругом, вздрагивали от выстрелов, дергались, покачивались, из огромных пушек полыхало короткое злое пламя, тут же на миг расцветало багровым цветком на стене, обрушивая огромные пласты, а когда снаряды исчезали в проемах окон и дверей, слышно было, как там тяжело грохало, блистал багровый огонь. Черный дым потек из окон струйками, как горячая смола, сползал по стенам до самой земли, затем из всех окон стремительно и весело вылетели снопы длинных искр, будто в здании подожгли бочки с фейерверками.
Пивнев бросил озабоченно:
– Уваров, вести плотный огонь по всем выходам. Нам не нужны ни пленные, ни выжившие.
Уваров взглянул с испугом. Переспросил:
– А если кто выскочит... с белым флагом?
– А в Россию он вскочил с белым флагом или с автоматом?
– Да, но... Слушаюсь!
Он козырнул и повернулся выполнять, а Пивнев бросил горько, скорее, для себя самого, чем для молодого офицера:
– В нашей стране полно дряни, любую сволочь сделают героем!
По голове чиркнуло горячим. Фуражка слетела, горячий воздух зашевелил взмокшие волосы. Мелькнула мысль, что надо бы укрыться, но не мог сдвинуться с места, откуда так хорошо смотреть на окутанное взрывами здание. А если прислушаться, отсюда в перерывах между взрывами можно различить крики и стоны коммандос.
Вдруг из окона второго этажа вниз головой выпрыгнул человек, перекувыркнулся в воздухе, на землю упал красиво на согнутые ноги и чуть боком, завалился, распределяя тяжесть натренированного крупного тела в бронежилете, перекатился, пружинисто вскочил на ноги и, пригибаясь, бросился к подбитому танку.
Пивнев встретил его с пистолетом в руке:
– Хальт!
Коммандос замер, глаза испуганные, но не сколько от направленного на него пистолета, а от генеральских погон на плечах человека с пистолетом. Он был почти на голову выше Пивнева, лицо суровое, в серых полосах защитной краски, глаза цепкие, и даже застывший он был страшен, ибо мог в любой миг взорваться каскадом быстрых смертоносных движений.
– Я, – сказал он по-русски, хотя и с сильным американским акцентом, – я сдаюсь!
Судя по его виду, он приготовился упасть лицом вниз, закинуть руки за голову, сесть на корточки – все, что прикажут, в каждой армии и полиции свои методы, но Пивнев грозно прикрикнул:
– Стой, где стоишь!
– Я сдаюсь! – повторил тот на всякий случай. – Вашим властям!
– А кто сказал, что мы берем тебя в плен? – удивился Пивнев. – Мы тебя на свою землю не звали... с оружием в руках.
Тот, начиная беспокоиться, вскинул руки выше, показал пустые ладони:
– Но Женевские соглашения...
– Засунь их себе в задницу, – посоветовал Пивнев. – У нас нет войны. Вы просто бандиты с оружием. И поступаем, как с бандитами...
Тот знал, как поступают с бандитами: арестовывают, читают им перечень прав, затем одевают наручники и вежливо провожают в комнату ареста, где те имеют право на один звонок, затем подают горячий кофе, бутерброды...
Пивнев крепче сдавил рукоять пистолета, готовясь к отдаче:
– Не бойся, – сказал он мрачно, – всего одна пуля. В лоб. Даже не почувствуешь.
