Текст книги "Каменный пояс, 1977"

Автор книги: Юрий Никитин

Соавторы: Юрий Яровой,Лидия Преображенская,Людмила Татьяничева,Семен Буньков,Нина Кондратковская,Рамазан Шагалеев,Геннадий Суздалев,Римма Дышаленкова,Михаил Шанбатуев,Надежда Михайловская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

АЛЕКСАНДР ШАРЦ
ПОЭТ, ОКТЯБРЕМ РОЖДЕННЫЙ

«Дорогой Александр Кузьмич!

Посылаю в Вашу копилку сборничек стихов Мих. Черныша «Поэзия о прозе». Пусть пополнится «дело» на забытого поэта гражданской войны.

Ваш Вл. Бирюков.

2 сентября 1947 г.»

22 февраля 1918 года по инициативе Пермского губвоенкома А. М. Зверева было созвано совещание партийных, советских и профсоюзных организаций города. Губвоенком зачитал опубликованное воззвание СНК «Социалистическое отечество в опасности!»

Совещание решило: «Создать добровольческий отряд и немедленно отправить его на помощь Петрограду». В числе записавшихся в отряд был кузнец из Мотовилихи Михаил Георгиевич Черныш, 1899 года рождения. Когда формирование было закончено, произошло событие, которое изменило план похода отряда. На Южном Урале вспыхнул контрреволюционный мятеж под командованием атамана Дутова.

По указанию Уральского военного округа, комиссара Ф. И. Голощекина в Перми провели дополнительную запись добровольцев и сформировали первый Уральский полк Красной Армии для отправки на дутовский фронт. В отряде под командованием М. Д. Соловьева ушел на фронт Михаил Черныш, принявший первое боевое крещение под Оренбургом. Казачьи эскадроны, сформированные почти целиком из офицерского состава белоказаков, дрались не только ожесточенно, но и умело. Однако боевое мужество командиров и рядовых пермского формирования решило исход борьбы: Оренбург был освобожден.

Молодой красноармеец Михаил Черныш, бесстрашно встречавший казачьи налеты, в короткие перерывы читал бойцам свои стихи.

В рапорте об освобождении Оренбурга Черныш писал:

 
Ты уж, пуля, не сетуй,
Не всегда одной тобой,
Зачастую и газетой
На фронтах решался бой.
 

Так в кровопролитной схватке, в самом начале гражданской войны рождался поэт-воин, поэт-публицист.

В 1918 году Черныш вступил в партию большевиков и, начав свой боевой путь на Южном Урале, прошел с частями Красной Армии: Пермь – Глазов, Глазов – Пермь, Екатеринбург – Омск, Новониколаевск (Новосибирск) – Иркутск, Чита – Хабаровск. Он участвовал в Волочаевском сражении с пятого по четырнадцатое февраля 1922 года.

В Екатеринбурге (Свердловск), куда был отправлен после нескольких ранений, Черныш работает в губвоенкомате, имея звание комиссара полка. Становится инициатором издания первого на Урале альманаха Уральской литературной ассоциации – «УЛИТА». Эта небольшая книжечка стихов, авторы которой, в основном, участники гражданской войны, стала скоро большой библиографической редкостью.

В 1925 году Михаил Черныш был демобилизован. Он приехал в Пермь и устроился литературным сотрудником в редакцию газеты «Звезда», где в то время работал Аркадий Гайдар.

В январе 1931 года, по решению Уралобкома партии, была создана выездная редакция, которая стала выпускать многотиражную газету «Лесоруб-ударник». 15 января первый номер ее вышел на станции Ляды. Девятнадцатый номер издан 23 февраля в Полазне. Сорок третий и последний шестьдесят второй вышел в Нытве… Расстояние между этими населенными пунктами – больше сотни километров. А работали: редактор Черныш да секретарь-машинистка, она же и курьер.

Работоспособности Михаила Черныша можно было только удивляться. Жаль, что скоро оборвалась жизнь пламенного большевика. Первого сентября 1934 года его не стало. По многим газетам разбросаны стихи, очерки, фельетоны. В 1930 году у него вышел небольшой сборник «Поэзия о прозе». Подшивка полного комплекта газеты «Лесоруб-ударник», к слову сказать, которого нет в крупнейших книгохранилищах страны, имеет и документальную ценность: в ней отражены дела людей, работающих в первой пятилетке.

ЕЛИЗАВЕТА ПРАВДУХИНА
НЕИЗВЕСТНЫЕ ПИСЬМА Л. Н. СЕЙФУЛЛИНОЙ

Разбирая семейный архив – бумаги моего отца Николая Павловича, я натолкнулась на пачку уже пожелтевших писем. Они написаны на бумаге разного формата, некоторые на бланках редакции журнала «Сибирские огни» и почти все датированы 20-ми годами.

Быстрые, крупные, «летящие» строки. Узнаю почерк Лидии Николаевны Сейфуллиной. Это письма к моим родителям – Николаю Павловичу и Елизавете Ивановне Правдухиным, обращенные к моей тетке – учительнице Анне Ивановне Цвисс, и ко мне («Лильке», «Ляльке» – как звала меня Лидия Николаевна).

Дорогая и верная дружба, доверительные человеческие отношения связывали Лидию Николаевну и моего отца – она была женой его брата Валериана Павловича Правдухина – писателя и критика.

Многие письма сугубо семейные и интимные. В них Лидия Николаевна рассказывает моему отцу о своих горестях и радостях, усиленно уговаривает его вместе с семьей переехать из Череповца в Москву, пишет о своей болезни, советуется с ним, как с врачом. В письмах освещаются жизнь, быт и творческие планы Сейфуллиной и Правдухина, помогающие теперь лучше понять их глубоко уважительные чувства друг к другу, к товарищам по перу, ощутить атмосферу тех лет, полную высокой ответственности за свое дело. Этим и ценны публикуемые письма – живые штрихи из жизни писателей, стоявших у истоков молодой советской литературы, чьи первые шаги связаны с Челябинском.

1

«Дорогие Елизавета Ивановна, Анна Ивановна, Лиля и Николай Павлович!

Приглашение Ваше Вал. Пав. мне добросовестно передал. Сердечно за него благодарю, но воспользоваться им, к большому и очень искреннему сожалению моему, вероятно, не смогу. Мне предложили поездку в Турцию, и я согласилась. Теперь жду телеграммы о сроке выезда. Простите меня, что на первое Ваше коллективное послание, такое радушное и милое, я сразу не ответила. Меня обрадовали Ваши хорошие письма, и я хотела писать каждому отдельно. Но сейчас пишу большую вещь и замоталась: читаю на разных вечерах. А теперь вот с предполагаемой поездкой закружилась. До отъезда надо сдать в печать. Оттого ограничиваюсь пока краткой этой писулькой. Если позволяете, всех Вас крепко целую.

Л. Сейфуллина. 13/IV—24 г.»

2

«Москва 1925-го, 19-го мая.

Дорогие человеки!

Сейчас томлюсь над «непоправимо чистой» страницей бумаги, собираюсь писать повесть «В одном городе». Про город, затерянный в тихом окруженье таких же неспешно живущих городов. По ассоциации понятной вспомнился Череповец. Захотелось написать Вам. Как живете? Как чувствуете себя? Мы третьего дня, в воскресенье, 17-го, проводили маму. Без нее сразу стало в доме не по-домашнему. Бесхозяйственно и сразу ощутимо, что это не дом, не жилье, в которое спешит человек отовсюду, а временный необходимый приют, совсем нелюдимый. Ничья строгая забота в нем нас не охраняет. И сидим мы теперь больше в одиночку. Сейчас Боря в столовой за книжкой. Я у себя. Сережа где-то поднимает культурный уровень учеников второй ступени. Дома он вообще гостюет не подолгу. Живет же вне, в своих водах. Инна Львовна ушла к Голевым, болтать с Наташей. Валя у своей пассии, одной из своих не мучительных и вполне безвредных завлекательниц, у хорошей женщины Зинаиды Рихтер. В доме тишина и какая-то усталость. Сняли мы в Ленинграде чудесную квартиру. То есть чудесную по стилю и простору, но бессолнечную. Окнами в каменный сумрачный двор. В бывшем дворце великого князя Владимира Александровича, в теперешнем Доме ученых. Там посторонним не сдают, но нас почли причастными к высокому ученому кругу людей, там обитающих, и сдали нам квартиру. Сын этого князя нарек себя русским царем. Это Кирилл. Теперь шалишь, брат! Никогда не пустим. Не для него комнаты ремонтируем. Обрыбишься! К великой силе Армии прибавился еще мой увесистый кулак. Мама, когда мы ей сообщали: «Страшно что-то. Больно высоко залетели. Никогда в дворцах не жили». Но я ее успокоила, что наше дворцовое помещение имеет общий вход с баней…

Питерская тишина не такой уж желанной кажется. Разумеется, там лучше работать. Но по всегдашнему человеческому недовольству при переменах, страшновато что-то. И суматоха московская вдруг стала желанной. Хоть работать здесь определенно невозможно. Московская губконференция работ, печати выбрала меня на Всесоюзный съезд. Вчера весь день протолкалась там. Разумеется, бесполезно. Но я давно не бывала на съездах и в сущности рада, что меня выбрали. Сегодня все же на заседания не пошла. Решила весь день запойно работать. И… ни строчки. Вот только это письмо. Телефонные разговоры, жратва, звонки, суета. И день кончился. А ночью вместо работы письмо к родственникам. Нет, надо удирать. Там будем жить чинно, строго и уединенно. Квартира такая:

Стены толстенные, каждая комната – особняк. Окна цельные, зеркальные с круглым верхом. Перегородкой выделана только в общей моя. Валина обита материей, ковер во весь пол. Нам его оставляют. Вообще великолепье для нас еще невиданное. Неудобства: нет ванны, отопленье не паровое, печи. Но баня хорошая, только для Дома ученых прямо против нашей квартиры через площадку. А ванны и здесь нет, то есть она есть, да не действует шкаф для нагревания. Самое главное неудобство – солнца нет в квартире. Но здесь же в доме, чудесная читальня на солнечной стороне, с окнами на Неву, всегда пустая, ибо маститые обитатели Дома ученых там не сидят никогда. Всегда по своим углам. Квартира наша на втором этаже. В этом же доме столовая. Ну, в общем много и плюсов. Задаток дали. 1-го июня Валя поедет наблюдать за ремонтом и обставлять квартиру. Я остаюсь дописывать… еще не начатое писание.

Борис занят в техникуме до 15-го, потом думает поехать к Вале в Ленинград. А после 20-го – в Шубин. Мы же в Шубин выедем числа 25-го июля, уже из Ленинграда. Вас. Пав. собирается приехать в Москву до Шубина, и тоже в конце июля только в Шубин. Валя зовет его в Ленинград до этого. Приезжайте и вы на братский съезд. Вместе с супружницей. В Ленинградской квартире места много, хорошо. А все же вот жалко стало Москву. Если б в квартире были только свои, никогда из Москвы бы не уехали. Инна Львовна выедет в Шубин, быть может, раньше Вас. Пав. Сейчас она усиленно занимается на своих курсах иностранной машинописи, чтоб до отъезда в Шубин сдать экзамен. Ну вот все наши дела. Пишите о себе. Как Анна Ив. шефствовала в деревне. Как здоровье Елиз. Ивановны? Буйствует ли Лялька. Напишите нам поскорей. Я Вас, Николай Павлович, сильно залюбила в Череповце и Тихвине. Вы такой были веселый, хороший. И очень охота знать, как живете. Ездили ли в Белозерск? Как успех Алек. Ивановны?

Анна Ивановна, милая, хорошая, конверты с заграничными марками потерялись. Но как только будут, пришлю обязательно.

Ну, будет. Надо приниматься за работу. Елизавету Ив., Анну Ив. и Ляльку, и Вас, все семейство крепко целую.

Л. Сейфуллина».

Приписка рукой В. Правдухина:

«Так как Л. Н. описала все новости, то я ограничиваюсь неограниченно огромным приветом – всем, всем, всем.

Ваш Валя».

3

«Москва 1923-й год. 4-го декабря.

Николай Павлович!

Искренний тон Вашего письма несколько рассеял чувство холодка или вернее ощущение холодка, которым всегда от Вас на меня веет. Я даже немного боюсь Вас. Уж слишком много в Вас «безупречного». Но после Вашего письма мне легче написать Вам. «Московские богатые родственники» тащили Вас сюда не из желания благотворительствовать. А потому, что они «родственники». А «богатые» это временный, случайный признак. И то внешний, а не «психологический». Но на Вашу нерешительность посердились не очень свирепо. Решайте, как Вам будет лучше. Для того, чтоб Вы могли еще подумать и потому, что нам-то все-таки кажется, что Вам надо выбираться из Вашего тупичка уездного (хоть Череповец и губерния, но ведь там – уездное)… Подумайте еще раз. Но, разумеется, обдумайте все сами. Чтоб не сетовать потом на давление родственников. Давление мы оказывать не хотим. Но после Вашего хорошего письма мне хочется убедить Вас: перебирайтесь в Москву. Вам грозит опасность закиснуть в уездном. А здесь скорее найдете время и возможность «улыбаться и радоваться»! Жизнь чудовищно безобразна, но в центре есть абсолютные ценности: наука, искусство и т. д. Заняты Вы будете только три часа в день. Многие уверяют, что зав. консультацией легко может приобрести практику. Боюсь, не малая доля в Ваших колебаниях той «безупречности», которой я в Вас боюсь. Не Ваша специальность. Но ведь Вы не настолько невежественны, чтоб не иметь право взяться за лечение и детских болезней. Вы были врачом, практиковавшем в деревне. Но я уже принялась уговаривать. А это в мои обязанности не входит. Решайте сами. Помощь родственников не должна быть тягостной, потому что в свое время Вы им помогали. Это только услуга за услугу. Валя приехал. Втянулся уже в литературную работу в Москве. Служит, пишет. Устроились мы отлично. Живем ладно. Ни разу не ругались. Одним словом, по-настоящему в семье. Мы оба с Валей нисколько не раскаиваемся, что рискнули, откликнулись на зов Вас. Пав. и перекочевали в Москву.

Ну, пока все. Низко кланяюсь Елизавете Ивановне и целую маленькую Лилю.

Л. Сейфуллина.

Валя писать письмо ленится. Кланяется вам и Вашим».

На письме Лидии Николаевны приписка, сделанная Борисом, братом В. Правдухина:

«4/XII-23 г. Москва.

Милый Кока!

Письмо твое получено, ждали тебя или последних и окончательно выясняющих вестей, но не дождались. Видимо, ты решил определенно и не хочешь только об этом писать…

Целую, Борис».

4

«Николай Павлович!

…мы не раскаиваемся, что перебрались в Москву, но я иногда ощущаю, что шум и дрязги соратников отрывают от дела, вносят нездоровый интерес к личности писателей, в ущерб интересу к их творчеству. Со мной продолжают «цацкаться». Это тоже вредно. Мы посылаем Вам книги, но боюсь, что нет таких, какие удовлетворили бы Вас. И из современников пока никого не могу указать такого, чтобы Вам понравился. Свое не посылаю. Только после первого все вновь написанное выйдет из печати. Я знаю, что хвалить Вы не будете. Мы с Вами люди разного восприятия. Но если хотите прочитать, пришлю. О жизни нашей Боря расскажет подробней и объективней. Я часто нервничаю, брюзжу, но иногда спохватываюсь и с ужасом ощущаю, что я счастлива. Но короткий у каждого срок счастья. Это особенно остро ощущаешь, когда услышишь о смерти кого-нибудь, кого знал, часто видел. Вот вчера ночью нам сообщили по телефону, что умер от разрыва сердца писатель Неверов. Два дня назад мы вместе с ним получали деньги в Госиздате. Он был доволен получкой, мелочно суетлив и заботился о житейском: просил Валю написать о нем отзыв.

Два дня, и кончена житейская его топотня. Конец печалям и радостям. А он не знал и не ценил их, как все мы не ценим. А в такие минуты мудрого просветления будто освежается внимание к людям, милым смертным людям. И особенно к друзьям и родным. Поэтому и к Вам, брату самого близкого мне человека, у меня сегодня большое теплое чувство. И я бы хотела много и дружески с Вами разговаривать. Но меня торопят: Боря спешит на вокзал. Крепко жму Вашу руку. Поцелуйте Елизавету Ивановну и Лилю.

Л. Сейфуллина

25-го декабря 1923 г.»

Примечания.

В тексте встречаются:

Матушка (13/IV—23), «мама» (19/V—25), – Анна Нестеровна Правдухина, мать Валериана Павловича.

Батюшка (13/IV—23) – Павел Иванович Правдухин, отец Валериана Павловича Правдухина.

Боря (19/V—25), (4/XII—23), (26/XII—23) – младший брат Валериана Павловича Правдухина.

Василий Павлович – брат Валериана Павловича.

Инна Львовна (19/V—25) – Некрасова-Розен, первая жена Василия Павловича Правдухина.

Сережа (19/V—25) – сын Инны Львовны, одно время жил в семье Валериана Павловича Правдухина (тогда подросток).

Зинаида Рихтер – хорошая знакомая Лидии Николаевны и Валериана Павловича Правдухина.

В письме от 19/V—25 года речь идет о конвертах с иностранными марками. Лидия Николаевна собирала их для учеников Анны Ивановны Цвисс и вдруг потеряла. Обе были очень расстроены. Потом Сейфуллина все же марки прислала.

В письме от 4 декабря 1923 года речь идет о возможном переезде моего отца в Москву. Но он, действительно, принял решение – не переезжать в Москву, так как любил свою нелегкую профессию врача-невропатолога. Мечтал заняться психиатрией, что и осуществил, переехав в 1926 году в Оренбург. Литературу он любил по-настоящему, но сам писал от случая к случаю, чему Л. Н. Сейфуллина всегда возмущалась. Легко увлекающаяся, она, порой, в каждом была готова видеть литератора и просто не мыслила, что человек может иметь какое-то другое призвание. Категоричная, резкая, прямая, она часто заявляла: «Литература – превыше всего!». И уже в старости, незадолго до смерти говорила мне, возмущаясь: «Вот не захотел, поленился твой отец стать писателем!», и глаза ее по-молодому гневно сверкали.

Письмо от 25 декабря 1923 года и книги посланы «с оказией» – с братом Николая Павловича и Валериана Павловича – Борисом.

ВЯЧЕСЛАВ ТИМОФЕЕВ
ЕСЕНИН И ЛИТЕРАТУРНОЕ ЗАУРАЛЬЕ

Сергей Есенин был очень чуток в дружбе с поэтами и писателями, особенно с теми, кто шел в литературу с русских окраин.

В 1918 году, рецензируя сборники пролетарских писателей, он поощрительно отозвался о стихотворениях Кондратия Кузьмича Худякова, напечатанных в «Сборнике пролетарских писателей» под редакцией А. М. Горького, А. Серебрякова, А. Чапыгина (изд. «Парус», 1917):

«…Узоры у некоторых, как например, у Кондратия Худякова, попадаются иногда довольно красивые и свежестью своей не уступают вырисовке многих современных мастеров:

 
Бабушка вздула светильню,
Ловит в одежине блох,
«Бабушка, кто самый сильный
В свете?» – «Сильнее всех бог!»
 
 
Лепится кошкой проворной
На стену тень от огня.
«Бабушка, кто это черный
Смотрит в окно на меня?»
 

Но, – продолжал Есенин, – это только узор. Того масла, которое теплит душу огнем более крепких поэтических откровений, нет и у Худякова. Он только лишь слабым крючком вывел первоначальную линию того орнамента, который учит уста провожать слова с помазанием».

Стихи Худякова увели Есенина в рассуждения о соотношении искусства, творчества и «нового на земле быта». Возможно, что Есенин и ранее читал стихи Худякова, печатавшиеся в дооктябрьской «Правде», где были и стихи С. Есенина. К. Худяков рано заметил С. Есенина: он хранил его сочинения в своей библиотеке и даже перекликался темами своих стихов.

В январе 1919 года Сергей Есенин организовал писательскую «коммуну», выхлопотав в Москве ордер на отдельную и отапливаемую квартиру в Козицком переулке около Тверской улицы. В «коммуне» жили кроме Есенина, Р. Ивнев, С. И. Гусев-Оренбургский, Иван Рукавишников и наш земляк, уроженец г. Шадринска, писатель Борис Александрович Тимофеев.

Поэт Д. Н. Семеновский вспоминает:

«Приехав в Москву в начале 1919 года, я решил зайти в издательство ВЦИК, чтобы повидаться с работавшим там Б. А. Тимофеевым. Тимофеев повел меня к себе на квартиру. Дорогой сказал, что живет вместе с Гусевым-Оренбургским и Сергеем Есениным… Есенин сидел за столом и готовил для издательства ВЦИК сборник стихов…»

В сентябре 1975 года мне лично удалось записать воспоминания Р. Ивнева о «писательской коммуне» С. Есенина, в которых есть добрые слова и о нашем земляке:

«Бориса Тимофеева, – сказал Р. Ивнев, – я помню. И помню, что Есенин очень любил Бориса Тимофеева и всегда говорил, что, если что-то сделано хорошо, то так и должен был сделать Тимофеев, а если плохо, – то он не мог так сделать».

Более о жизни «коммуны» пока мало что известно, однако это было, несомненно, не только бытовое объединение поэтов и писателей, но и профессиональное: все «коммунары», в том числе и Борис Тимофеев, входили, например, в литературную секцию при Литературном поезде им. А. В. Луначарского, а секция ставила своей задачей и широкое ознакомление масс с литературными течениями и школами.

Примерно в 1922 году Сергей Есенин знакомится с приехавшим в столицу курганским писателем Всеволодом Вячеславовичем Ивановым. Знакомство переросло в большую дружбу.

Жена Вс. Иванова Татьяна Владимировна вспоминает, как Есенин, придя в новую, необставленную квартиру Всеволода Иванова, сказал: «Писатель не должен иметь квартиры. Удобнее всего писать в номере гостиницы…»

Что же сближало Сергея Есенина с семьянином Всеволодом Ивановым? Есенина привлекало во Всеволоде Иванове то, что был простым и компанейским парнем, с ним было всегда легко и хорошо. Но прежде всего он ценил в прозаике искреннюю любовь к отчему краю, любовь к природе, к простым трудовым людям. И образность, живописность речи Вс. Иванова, фантастичность сюжетов!

Поэт Иван Грузинов наблюдал такую сцену:

«Вечер. Есенин… берет с подоконника «Голубые пески» Всеволода Иванова, перелистывает, бросает на стол. Снова, не читая, перелистывает и с эффектацией восклицает: «Гениально! Гениальный писатель!»

(«Воспоминания о Сергее Есенине», М., 1965, с. 281).

Матвей Ройзман видел Есенина и Вс. Иванова вместе, когда Есенин обдумывал план издания журнала «Вольнодумец».

Петр Жаткин отмечал, что на московской квартире Вс. Иванова, на Тверском бульваре, 14, порою бывал «крепко полюбивший Вс. Иванова овеянный славой Сергей Есенин».

Есенин поставил Вс. Иванова в число писателей, «которые действительно внесли вклад в русскую художественную литературу».

«Про Вс. Иванова писали тоже достаточно как в русской, так и в заграничной прессе. Его рассказ «Дите» переведен чуть ли не на все европейские языки и вызвал восторг даже у американских журналистов, которые литературу вообще считают, если она не ремесло, пустой забавой»

(С. Есенин, Собр. соч., 1962, т. V, с. 76).

Есенин дал оценку Вс. Иванову как бытописателю Сибири и восточных окраин России, привлекая для сравнения имена уральских и сибирских писателей – Д. Н. Мамина-Сибиряка, В. Я. Шишкова, Г. Д. Гребенщикова:

«О Иванове установилось мнение как о новом бытописателе сибирских и монгольских окраин. Его «Партизаны», «Бронепоезд», «Голубые пески», «Берег» происходят по ту сторону Урала и отражают не европейскую Россию, а азиатскую. В рассказах его и повестях помимо глубокой талантливости автора на нас веет еще и географическая свежесть. Иванов дал Сибирь по другому рисунку, чем его предшественники – Мамин-Сибиряк и Гребенщиков. Язык его сжат и насыщен образами, материал его произведений свеж и разносторонен».

В Кургане живет Елена Александровна Ранова, лично знавшая С. Есенина и опубликовавшая свои воспоминания о нем на страницах зауральских газет. Е. А. Ранова, будучи поэтессой, была знакома с Есениным по литературной жизни в Москве.

Хотелось бы остановить внимание читателей и на некоторых перспективах темы «Есенин и литературное Зауралье». Рюрик Ивнев в письме к свердловскому литературоведу Л. Н. Житковой, исследовавшей творчество Б. А. Тимофеева, писал, что в его квартире «бывал Иван Шадр – скульптор, и Сергей Есенин…» Такое соседство уроженца Шадринска Ивана Дмитриевича Иванова-Шадра с Сергеем Есениным наталкивает на мысль изучения личной переписки И. Д. Шадра тех лет с кем-либо из современников, если она, конечно, была и сохранилась.

Тема связи Есенина с литературными окраинами России, конечно, еще только поставлена, но и то немногое, что мы знаем, очень дорого всем, кто любит русскую поэзию, ибо приближает нас к редкому поэтическому чуду России.