Текст книги "Девочка со свечкой (СИ)"
Автор книги: Юлия Теплова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– К психологу обратиться не думала?
– Нет, боюсь, что он заставит меня отпустить Настю. С каждым годом я все меньше помню ее голос, привычки, форму ладоней. Воспоминания ускользают от меня – связь между нами рвется. Казалось бы, три года не такой большой срок. Но на деле – это, оказывается, целая вечность.
Марк ничего не отвечает. Его рука находит мое плечо и сильно сжимает его, а затем он неожиданно еще ближе притягивает меня к себе, буквально впечатывая в свое тело. Я утыкаюсь носом в его грудь и замираю. Он обнимает меня.
Понимаю, что такого может больше не повториться, поэтому собираюсь с духом и задаю вопрос:
– Марк, – обращение для меня все еще звучит инородно и режет слух. – Почему ты выгнал Настю, не оставив ей шанса?
Осторожно поднимаю на него глаза, но ничего не различаю в темноте, кроме его профиля. Черты лица заострились или я сама себе это придумала.
– Она сделала аборт, а я не могу иметь детей. Надеюсь, связь тебе объяснять не нужно. – Отвечает он будничным тоном. С такой интонацией люди обычно говорят о чем-то обыденном: списке продуктов или записи на стрижку. Или о боли, которую запечатали и убедили себя, что больше ничего не ноет и не саднит.
– То есть, в том конверте…
– были документы из больницы. Анализы, выписки и прочая дребедень. – Заканчивает фразу за меня. – Обычная городская поликлиника, где воняет хлоркой и болезнью. Я был там, говорил с врачом, неприятная тетка в застиранном халате.
Я до боли в глазах, не моргая, смотрю на полоску света под дверью. Меня оглушило его признание. Тишину нарушает только громкое сопение Фунтика.
– Почему ты раньше мне ничего не сказал? Почему позволял оскорблять себя, Марк? – поднимаюсь на локте и заглядываю ему в лицо.
– Что я должен был сказать? Признаться едва знакомому человеку в собственной неполноценности? – Продолжает тем же, ничего не выражающим тоном. Слово «неполноценность» причиняет мне странную боль, даже сильнее, чем осознание ада, в котором варилась моя сестра. – Я всегда хотел семью и детей. Столичные врачи, затем Германия, Швейцария, Израиль – все безрезультатно. Так сложилось, мне остается только принять эту данность. Я сразу предупредил Настю об этом, как только мы начали жить вместе.
Из уголка моего глаза вытекает жалкая слезинка. На душе пусто и тоскливо. Я не знаю, что сказать. Я не умею находить правильные слова в подобных ситуациях. Мысль о Свечке я тут же блокирую: нет сил. Весь ужас произошедшего навалится на меня завтра, а сейчас, ощущая под щекой тепло и размеренный стук сердца, я чувствую боль не так остро.
– Ты полноценный, Марк, потому что ты – это ты. – Говорю так тихо, что он может меня не услышать. – Этого достаточно. – Прикрываю глаза.
19
Остаток ночи я, на удивление, спала спокойно, без сновидений. Мой сон часто напоминал прерывистую линию, не позволяя как следует отдохнуть, но сегодня я проснулась без привычной головной боли. Резко открыла глаза, как будто вынырнула из морской пучины, где стояла кромешная тишина.
Провожу рукой по постели рядом – Марка уже нет. Не знаю. Остался ли он со мной или ушел сразу после того, как я провалилась в сон. Его запах такой сильный, что все еще ощущается в комнате, напоминая о ночном разговоре. Совершенно иррационально ложусь на его подушку и делаю глубокий вдох.
Реальность снова медленно, но необратимо наваливается на меня. Ко всему прочему прибавляется еще и чудовищное осознание того, что у меня мог бы быть племянник детсадовского возраста, и его отцом был бы не Марк. Вспоминаю, как он смотрел на Антошку в машине. У судьбы мерзкое чувство юмора. Вот Наташе дана возможность стать матерью, но ребенок ей совсем не нужен. А Марк мечтает о большой семье, но ничего не может сделать, чтобы его мечта воплотилась в реальность.
Костя… Нет слов, у меня нет ни одного печатного выражения, чтобы охарактеризовать произошедшее. Я никогда не думала, что он способен на подобное. Правду я никогда не узнаю, слово Кости против слова Мирона. У каждого своя версия. Мирон сказал, что Настя обвиняла Костю в ее сломанной жизни. Теперь все обретает смысл. Как же она так просчиталась и не избавилась от конверта.
Я не представляю, как можно нормально жить под грузом такой ноши? Выйти замуж, поехать в свадебное путешествие, отмечать годовщину.
Сажусь в кровати и вижу, что моя подушка мокрая. Провожу ладонью сначала по темному, влажному пятну, а потом по своим щекам. Подтягиваю ноги к груди и плачу. Плачу навзрыд, оплакивая Марка, мою бедную сестру, себя, поступок Кости, который невозможно простить.
Успокоившись, встаю и поднимаю жалюзи. За уже окном светло. Рассматриваю двух синиц за окном и отстраненно думаю, что нужно было больше получить от Кости, а потом сразу снять побои и написать заявление. Теперь я уже ничего не смогу сделать. Ничего.
На душе тоскливо.
Марка уже нет в квартире. На серебристой дверце холодильника висит записка, написанная размашистым почерком:
«Приезжай в офис к 13:00, поедем за город. P.S. Фунтик уже ел. Будет делать жалобные глаза – не ведись».
Лаконично.
***
В офис я подъезжаю намного раньше. Выхожу перед стеклянной высоткой и задираю голову вверх: выглядит солидно. Последний раз я была здесь, чтобы обвинить Марка в сообщениях, которые мне присылал Костя. Грустно усмехаюсь и иду ко входу.
– Я к Федорцову. – Говорю охраннику. Жду, пока он сделает звонок, и пропустит меня через турникет.
Захожу в лифт и ищу обозначение кафетерия на кнопочной панели, но ничего нет. Круглые, безликие кнопочки натерты до блеска. Девушка с красной помадой на губах нервно вздыхает рядом.
– Извините, не подскажите, на каком этаже кафетерий? – Обращаюсь к ней.
Она осматривает меня, как муравьишку, случайно заскочившего в лифт. Мне становится очень неприятно. Да, я не заморачивалась с выбором и мои дутые ботинки смотрятся не очень уместно, но, извините, первые заморозки никто не отменял.
– Девушка, на двенадцатом этаже выйдете и сразу налево. – Добродушно отвечает за нее полный мужчина с синим галстуком.
– Большое спасибо. – Благодарно улыбаюсь и выбираю нужный этаж. Смотрю, как красные, светящиеся цифры мелькают на табло.
Благодаря отзывчивому мужчине быстро нахожу кафетерий. Несмотря на обеденное время, людей немного. Беру кофе и занимаю столик у окна с потрясающим видом на город. Пишу сообщение Федорцову, что я уже на месте. Не хочу сидеть у него в приемной, созерцая мелькающие мимо, дорогие костюмы. К тому же, мне все еще стыдно перед секретарем. Я шла в кабинет Марка напролом, как танк.
Делаю глоток горячего, ароматного кофе и смотрю в окно. Когда до меня доносится знакомая фамилия, поворачиваю голову и рассматриваю двух сотрудниц за соседним столиком. Обе молодые девушки, одетые согласно деловому дресс-коду: светлые блузки, брючные костюмы, волосы собраны в строгие прически. Они обсуждают Роберта. Его фамилию услышишь не часто, поэтому я сразу же напрягаю слух.
– Я тебе говорю, Дельфин больше не при делах. Ты слышала, как Николай Павлович о него ноги вытирает? – говорит одна девушка, доверительно наклонившись к другой. – Ужас, я вообще не понимаю, зачем он это терпит.
– Так женился на его дочке, вот и приходится терпеть, раз красиво жить хочется. Ты видела его тачку? А костюм? Он стоимостью в три мои квартплаты, а я на минуточку в двушке в центре живу.
– Он надеется, что когда Федорцов-старший от дел отойдет, то Дельфин его фирму под себя подгребет. – Продолжает девушка свою мысль, ковыряясь в салате.
– Я не знаю, на что он надеется. Контрольный пакет– то у Марка Николаевича и пять процентов у Горгоны Владимировны. Короче, ничего ему не светит. Так и будет на побегушках. В нищету он возвращаться не захочет, распробовал богатенькую жизнь.
«Вот курицы токсичные», – думаю про себя.
Я перевожу взгляд в окно. А что, если компромат, который я нашла дома, очень нужен Роберту? Применять его он не станет, раз по разговорам хочет прибрать к рукам фирму. Да и рано говорить о пенсии Федорцова– старшего. Такие, как он, всех переживут. Что, если компромат – способ контролировать Николая Павловича и, наконец, вырваться из ловушки угождения и подчинения?
Компромат в квартиру могла принести только Настя. А прихватить его она могла или еще проживая с Марком, или последний раз – в кабинете Роберта. Боже, да я с ума сойду. Нервно тру виски и тянусь к вибрирующему телефону. Марк пишет, что ждет меня на подземной парковке. Последний раз окидываю сплетниц взглядом и иду к лифтам. В одиночестве спускаюсь на подземный паркинг.
Здесь тихо и холодно. Бреду по середине импровизированной дороги, гадая, как я найду Федорцова. Большая, «глазастая» машина впереди мигает мне два раза. Федорцов сам сидит за рулем. Подхожу к водительской двери и с трудом взбираюсь на пассажирское сидение. Осторожно закрываю дверь и поворачиваюсь к Марку. Он одет в свой любимый костюм – тройку и серую, почти жемчужную, рубашку. Потрясающая челка, дорогие часы – все, как полагается статусному мужчине. Ничего не намекает в нем на сомнение или слабость.
Я испытываю неловкость, но быстро беру себя в руки.
– Выглядишь, как жених. – Улыбаюсь.
Он насмешливо смотрит в ответ, как будто не было вчерашнего разговора. В его глазах снова читается, что я похожа на замарашку, но он никак не комментирует мою фразу. Я предпочитаю комфорт красоте, поэтому толстовка и «дутики» – мои верные друзья.
– Все хотела спросить, а где твоя машина-старушка, с которой ты пылинки сдувал?
– Она была пятьдесят третьего года, красивая, но совершенно бесполезная для города. Я был молод и любил красоту, а сейчас прежде всего ценю комфорт и практичность. Взгляды меняются. – Марк ловко выезжает с парковочного места.
– Так говоришь, как будто ты сейчас старый. – Смотрю на его руки, вращающие руль: широкая ладонь с длинными пальцами. Глядя на них, у меня появляются неприличные мысли.
«Инга, окстись», – одергиваю сама себя и кошусь на Федорцова, как будто он может залезть ко мне в голову.
– Я старше тебя почти на целую жизнь. – Насмешливо косится на меня и возвращается взглядом к дороге.
– Фу, как пафосно, – фыркаю я. – Не самый мы удачный день выбрали, чтобы за город ехать. Не понимаю, что мы будем там искать? – Смотрю на потемневшее небо. Не хватало к заморозкам еще дождя: будем на льду кататься.
– Просто осмотримся. – Спокойно говорит Марк. Смотрит, как я заматываю шарф и включает подогрев сиденья.
Как хорошо у него в машине, не начать бы носом клевать, как в прошлый раз.
20
Рассматриваю пейзаж за окном. Голое, серое поле и мелькающие дорожные знаки. Поздняя осень – унылое время.
В салоне совсем немного пахнет кожей, чистотой и парфюмом Федорцова. Именно этот запах ассоциируется у меня с дорогой жизнью. В его мире нет вонючих, ароматизированных елочек и растворимого кофе. Фунтик с его коротенькой шерсткой чаще бывает на груминге, чем я в парикмахерской. По какой причине я постоянно сравниваю свою жизнь с жизнью Марка, остается загадкой. Может быть, потому что я вижу две параллельные прямые, которым никогда не дано пересечься? Интересно, моя сестра ощущала себя так же в начале знакомства с ним? Теперь я понимаю, какой она была скрытной. Я совсем ее не знала. После того, как мы с Марком расследуем это дело, наши дороги разойдутся. Думая об этом, я чувствую… что потеряю что-то важное, что незримо присутствует в моей жизни.
– Что ты притихла? – смотрит не меня Марк.
– Да нет, просто думаю, – улыбаюсь через силу и снова перевожу взгляд в окно.
– У тебя парень есть? – Прилетает неожиданный вопрос мне в затылок, вызывая учащенное сердцебиение.
– Чего? – резко поворачиваюсь и встречаю его смеющиеся глаза. – Тебе это зачем?
– Фотография твоей загорелой ноги предназначалась явно не мне, вот и спрашиваю. Вдруг меня впереди ждет ревнивая истерика твоего мальчишки.
– Марк, – осуждающе говорю я, чувствую, как горят щеки. – Я уже извинилась. И нет, можешь не волноваться. Костя жил у меня, и он, как ты заметил, жив и здоров.
«Чтоб ему, скотине, не ладно было», – приходит на ум фраза бабушки. Она была интеллигентной женщиной, поэтому «скотина» я добавила от себя.
– Тут бы я поспорил. – Он улыбается одним уголком губ и снова смотрит на дорогу. – Ты так и не рассказала, что у вас с ним произошло. Настя и Дмитриенко вроде с ним дружили одно время.
– Я тоже, но оказалось, что дружба не всегда вечна. – Ни за что не расскажу Федорцову о произошедшем. Не потому, что мне жалко, что он сотрет Костю в порошок. А потому, что не хочу, чтобы Марк до конца жизни винил себя в том, что не выслушал в тот вечер Настю. Уже не получится ничего изменить.
Смахиваю несуществующие пылинки с темных джинс и решаюсь задать вопрос:
– А что будет с компанией, если твой отец отойдет от дел?
– В смысле? – поднимает брови Марк.
– Ну, когда-то же он уйдет на пенсию: камин, плед… все дела.
– Мы с Аней в таком случае становимся владельцами фирмы, но ее демонтаж зданий и земельные участки мало интересуют, поэтому я буду управлять фирмой. А почему ты спрашиваешь?
Я не хочу напрямую спрашивать о Роберте и уж, тем более, о компромате. Думаю, как лучше мне оформить свою мысль.
– А дела фирмы идут стабильно? Ничего не угрожает, может быть, конкуренты или долги? – Осторожно кошусь на Марка, пытаясь считать его реакцию.
Он спокоен и расслаблен. Но видно, что мои вопросы вызывают у него недоумение.
– Нет, все в порядке. Мы с отцом нарастили крупную клиентскую базу. Открыли филиалы по стране и несколько за границей. Было, конечно, всякое, но конкуренции мы не боимся. А к чему эти вопросы? Какое это имеет отношение к твоей сестре?
– Никакого, чистое любопытство. Извини, если полезла не в свое дело. – Не сдерживаюсь и под пронизывающим взглядом Федорцова рисую пальцем на запотевшем окне сердечко.
Дачный поселок, из которого пропала моя сестра, находится ближе того, где теперь живет следователь Смирнов с женой. Нам не приходится объезжать реку, поэтому спустя час мы выезжаем на отвратительную, ухабистую, проселочную дорогу. Про себя радуюсь, что машина Федорцова высокая и мощная, иначе мы бы с большой вероятностью или застряли, или потеряли часть покрышек.
Чем ближе мы к дому Дмитриенко, тем хуже мне становится. С той ночи я была здесь еще один раз с волонтерами, когда мы искали Настю. У меня стоит перед глазами ночной туман и мелькающий в лесополосе свет фонариков. Костя тогда стал для меня настоящей поддержкой – похоже, память о нашей дружбе придется вырывать из сердца с мясом.
Федорцов паркуется на обочине, и мы выходим из машины, почти одновременно хлопнув дверьми. Дождь, к счастью, не сорвался. Небо прояснилось: ясное, светло-голубое, как на курортной открытке. Накидываю капюшон и жадно вдыхаю воздух. Думаю о том, что со временем хочу жить за городом. Хочу тишину и свой участок земли.
– Идем? – Федорцов прячет ключ в карман песочного пальто.
– Вот этот. – Указываю на двухэтажный дом из белого кирпича. – Что будем делать? Я так и не поняла, какой смысл? Мы все здесь вдоль и поперек облазили. Никто ничего не видел.
– Так не бывает, Инга. Там, где есть люди, обязательно найдутся свидетели. – Философски изрекает Федорцов.
Мы подходим к высокому забору, калитка, естественно, заперта. Я пару раз дергаю ручку. Под ногами скрипит мелкая галька.
– Ну, что я говорила? – развожу руками. – Здесь никого нет. Дачный сезон закрыт.
– А это что? – он указывает пальцем через дорогу. Я оглядываюсь, но ничего не вижу. – Я же говорил. Марк быстрым шагом направляется к дому напротив.
– Что… – едва поспеваю за ним и, догнав, дергаю за рукав пальто. – Что там?
– Штора на окне сдвинулась и вернулась на место. Как только мы приехали, кто-то в этом доме проявил любопытство. Вот я и хочу поговорить с этим наблюдательным человеком. – Поясняет он на ходу.
– Чушь, какая. – Бормочу себе под нос. – Может, ты детективов пересмотрел?
Марк не слышит или только делает вид. Тяжелая, кованая калитка со скрипом открывает нам вид на аккуратную дорожку и какие-то подрезанные кусты вдоль нее. Часть из них замотана мешковиной. Симпатично, даже уютно: напоминает дворик из сказки «Снежная королева», только не хватает роз.
Теперь, даже я вижу, что белая занавеска в боковом окне дернулась. Звонка нет, поэтому Марк громко стучит, в ответ – тишина. Он стучит еще раз и после небольшой паузы дверь медленно, словно нехотя, открывается. Из небольшой щели на нас смотрят старческие, любопытные глаза.
– Здравствуйте. – Марк так обворожительно улыбается, что я удивленно кошусь на него. Его голос – цветочный мед, не иначе.
Старушка распахивает дверь немного пошире и спрашивает трескучим голосом:
– Вам кого?
– Может быть, вы слышали, здесь три года назад девушка пропала? Мы бы хотели с вами поговорить. Уделите нам десять минут?
Я разглядываю ее, размышляя, могла ли она что-то видеть в ту ночь. На ней махровый халат, волосы убраны в аккуратный пучок. Невысокого роста. Острый кончик носа опущен вниз, что делает ее похожей на маленькую, хищную птичку.
– Заходите, куда мне торопиться? – она отступает и пропускает нас в прихожую. – Ко мне дети раз в неделю приезжают, вот и балуюсь сериалами, да в окно смотрю. Чаю хотите?
– Нет, спасибо. – Отвечает Марк за нас. Я полностью передала ему инициативу. – Мы ненадолго. Как к вам можно обращаться? – Марк идет следом за ней в светлую гостиную.
– Валентина Никитична. – Слышу ее голос, вешаю куртку на металлический крючок и иду следом за ними.
Дом внутри похож на мечту американской домохозяйки: фотографии в рамках, пудровая, мягкая мебель, вязанные крючком салфеточки на комоде. Бабуля убирает на телевизоре звук и проворно садится на диван. Марк занимает «ушастое» кресло, а я остаюсь стоять у окна. Убираю руки за спину и прикладываю их к теплой батарее.
– Что же вы, девушка? В ногах правды нет. – Старушка складывает руки на коленях.
– Спасибо, я в машине насиделась. – Ноги и правда затекли.
– Валентина Никитична, расскажите, пожалуйста, всё, что вспомните. Нам важна любая мелочь. – Марк кладет ногу на ногу. Я машинально отмечаю, что у него идеально-белые носки.
– Посиделки у Миры во дворе были. Музыка орала. Не люблю Дмитриенко, дура-девка, да и избалованная в придачу. Никогда слова доброго не скажет. Вот, помню…
– Можно чуть ближе к делу. – Осторожно прерывает ее Марк.
– Ну, эта девица, которая пропала…видела я ее, рыжая такая, худющая, что страшно смотреть, в красном плаще. – Я сжимаю зубы и молчу, жду продолжения. – Вышла часов в десять на дорогу, помялась немного, а потом чуть отошла, как черная машина подъехала. Из нее женщина вышла и пошла ей навстречу, а девица рванула в лесополосу, как бешеный сайгак. Наверное, мужика не поделили. – Безразлично пожимает плечами старуха.
– Вы ее видели, женщину, которая вышла из машины? – Задумчиво спрашивает Марк.
– Нет, темно было. Я в свете фар видела: на ней темное пальто было, на голове – капюшон.
– А с чего вы тогда решили, что это женщина? – Спрашивает Марк.
– Ну, как же. Среднего роста, худая, что я, по походке мужика от женщины не отличу? – Она чешет затылок.
– И что вы сделали? – Выплевываю я злобно, потому что знаю ответ – ничего.
Старушка дергается и непонимающе смотрит на меня, а я продолжаю:
– Вот вы увидели такую ситуацию: вы позвонили в полицию? – Она молчит и хлопает глазами. – Вы сообщили об этом следователю, когда он свидетелей искал? Вы хоть что-то предприняли или пошли свое сраное кино смотреть? – Повышаю голос и делаю шаг вперед.
– Инга, – Федорцов поспешно встает, подходит ко мне и кладет руки на плечи.
– Ты понимаешь, что могла человеку жизнь спасти, старая дура! – Еще сильнее повышаю голос, потому что ее бездействие не укладывается у меня в голове. Я же не прошу, чтобы она следом бежала, но ведь телефон сейчас у всех людей есть.
– Ты что себе позволяешь! Хамло подзаборное! – Вскакивает старуха. – Я сейчас в милицию позвоню.
– Мы пойдем, спасибо за информацию. – Марк усиливает хватку на моих плечах и начинает тянуть меня к выходу.
Меня тошнит от салфеточек и картиночек на стенах этого дома.
– Да, меня никто не и спрашивал, куда она пошла! Мало ли кто и за кем бегает! – Идет она следом за нами, размахивая руками. Глаза злые.
– Да пошла ты! – Выкрикиваю я, оскорбление тонет в моем судорожном вдохе, потому что мне не хватает воздуха. Я не успеваю закончить: Марк буквально выпихивает меня на улицу.
– Аферисты! – Кричит бабка вслед и захлопывает дверь.
– Ничего мне не говори! – Рявкаю на Федорцова, резко разворачиваюсь на пятках и так быстро иду к машине, что икры начинают гореть. Пытаюсь справиться со слезами злости и бессилия. Что за люди!
– Инга! – Догоняет меня Федорцов у машины и хватает за руку. – Так нельзя, понимаешь?
– Как? Как нельзя? – вырываю руку, пытаясь проглотить комок слез. Сейчас мне катастрофически нужно побыть одной. Заползти в нору, пожалеть себя и подумать, но он не дает мне такой возможности. Я страшно злюсь. Хочется затопать ногами, как маленькой.
– Она могла бы еще вспомнить детали, которые могли бы нам помочь. Номера машины, рост, цвет пальто. Не знаю, всё, что угодно. Ты думаешь, она теперь будет со мной говорить? Ты взрослая, образованная девушка, а ведешь себя, как подросток в период полового созревания. Тогда я прощал тебе твои выходки, списывая все на возраст, и Настя была за тебя горой, но теперь ты вышла в жизнь и тебе придется учиться взаимодействовать с людьми, иначе не выжить, как бы помпезно это не звучало. Ты удивишься, но взаимодействовать приходится и с теми, кто тебе неприятен. Наша цель – получить информацию, а не учить ее уму-разуму. Ты бы еще подралась с ней.
Марк тоже злится, его голос звучит ниже обычного. В речи проскальзывают откровенно-раздраженные интонации. Между бровей снова появилась нервная складка. Я не заметила, как он прижал меня к двери машины.
– Ты можешь не нависать надо мной? – Толкаю его в плечо, но он не отходит. Наоборот, хватает пальцами меня за подбородок и больно сжимает.
– Если ты хочешь найти сестру, то с этого дня ты берешь контроль над своими эмоциями и перестаешь жалеть себя, поняла? Мы действуем сообща, если не устраивает – я тебя больше не держу. – Его слова отзываются морозом по коже. Я, замерев, наблюдаю, как зрачок заполняет светло-голубую радужку. Неожиданно для себя самой я начинаю плакать, громко всхлипывая.
– Ты прав, Марк. – Причитаю я. – Конечно, ты прав.
Черты его лица смягчаются. Он отпускает мой подбородок. Смотрит на меня, а потом притягивает к себе и обнимает. Я ныряю руками под полы его пальто и чувствую жар тела. Плачу, а он гладит меня по спине и волосам. Чувствую его дыхание и губы в волосах. Это странно, совершенно неуместно, но так сейчас мне необходимо. Снова слышу его сердцебиение под щекой и представляю, что я не одна в этом огромном, сером мире. Ткань его пиджака очень жесткая на ощупь. Я безбожно порчу ее, комкая в руках.
– Как ты думаешь, она жива? – Спрашиваю, уткнувшись носом в его грудь. Застываю, ожидая его ответ, как приговор. Сверху пролетает стая птиц, оглушая все вокруг своим криком.
– Нет. – Тихо отвечает после продолжительного молчания.
Поднимаю на Марка глаза: ни одной эмоции. Он уставился в одну точку прямо перед собой. Чувствует мой взгляд и смотрит на меня.
– Конечно, – снова глупо повторяю я. – Конечно.
Он вытирает мне большими пальцами щеки. Я чувствую неловкость и отстраняюсь. Внутри как будто кто-то пролил кислоту. Горит все: горло, солнечное сплетение, живот. Оглядываюсь на лесополосу, которая выглядит тревожно, даже днем и снова спрашиваю кого-то, что случилось с Настей?
Федорцов открывает мне дверь и подает руку. Я упираюсь в нее своей и сажусь в салон. Смотрю, как он обходит впереди машину. Поднявшийся ветер треплет его челку и полы расстёгнутого пальто.
Я почти примирилась с пустотой внутри меня. Оказывается, она имеет тысячу оттенков. Она может душить, поглощать, высасывать силы. Каждый раз я открываю для себя все новые грани.
Марк садится за руль и снова смотрит на меня.
– Извини, я буду стараться. Я хочу закончить эту историю и начать жить заново. – Устало отвечаю я. Слезы не принесли облегчения, только головную боль. Я правда верила, что Настя жива. – Учитесь властвовать собою. – Бормочу себе под нос.
– Не всякий вас, как я, поймет. (прим. – «Евгений Онегин» А.С. Пушкин) – Продолжает Марк.
– Не знала, что ты любитель классики. – Смотрю на него. Он пожимает плечами и никак это не комментирует. Заводит мотор.
Поездка, по моей вине, не принесла успеха. Только кучу времени потратили. Мое подозрение тут же упало бы на Миру. У нее был распространённый мотив – зависть. Только она отмечала юбилей в кругу десяти человек, которые ее видели. Это был кто-то не из поселка, связанный с компроматом. Я уверена в этом. Зачем кому-то еще преследовать мою сестру. Не подделкой же картин она занималась, в самом деле. Роберт прав, она обычная девчонка, которой сильно не повезло когда-то подружиться с Костей.
Тру виски и замечаю, что Марк сворачивает к заправке.
– Ты разве не торопишься еще вернуться в офис?
– Марина перенесла все встречи. Вечером еще поработаю из дома, не переживай. – Он отстегивает ремень безопасности. – Идем, тебе нужен ромашковый чай. Еще немного и глаз начнет дергаться. Чуть на бабку не накинулась.
– Она поступила ужасно, согласись? – Выхожу следом за ним. – Бездействие отвратительно! – Мне почему-то кажется, что он не разделяет мою точку зрения, и мне очень хочется переубедить его.
– Ужасно, – кивает он и тянет стеклянную дверь на себя. – Только ты не можешь ничего изменить, и эту старуху ты тоже не перевоспитаешь. Ей плевать на других.
Пока я думаю над его словами, Марк делает заказ.
– Ромашковый чай, черный кофе и… – Марк поворачивается ко мне, кивая на витрину, но я отрицательно качаю головой. – … и шоколадный круассан, будьте добры. – Заканчивает фразу, обращаясь к скучающей продавщице в форменной футболке.
Не вижу смысла спорить с ним по поводу оплаты и иду к столику у окна. Здесь очень чисто, только что помыли пол. Он едва успел просохнуть. Людей совсем нет. Тихо играет популярная радиоволна. Время здесь как будто замедлилось. Марк прикладывает телефон для оплаты и забирает наш заказ. Наш? Как странно это звучит. Скажи мне кто-то подобное еще пару недель назад, я бы не поверила.
Он садится напротив, бросает взгляд на часы и пододвигает мне круассан.
– Отказы не принимаются. Пей чай и повышай уровень сахара. – Он придвигает блюдце советских времен еще ближе. – Давай-давай.
Я протираю руки влажными салфетками и через силу откусываю круассан под пристальным взглядом Федорцова. Делаю несколько жевательных движений и прикрываю глаза. Выпечка здесь божественная: хрустящий снаружи и мягкий внутри – идеальный круассан. Открываю глаза и вижу из-за плеча Марка продавщицу. Она стоит, прислонившись к прилавку, облокотилась щекой о руку и с материнской нежностью смотрит, как я ем. Я смущаюсь, отвожу глаза, а затем решаюсь спросить:
– Очень вкусно. Сами печёте? – Немного приподнимаю круассан в руке, чтобы ей было лучше видно.
– Дочь моя, нам хозяин разрешил продавать выпечку. Машка мечтает после школы кондитером стать.
– У нее обязательно все получится. – Говорю я и улыбаюсь сквозь слезы.
Мы с Настей мечтали когда-нибудь поехать во Францию, чтобы поесть там на открытой веранде круассан в красных беретах, не подозревая, что француженки их совсем не носят. Поэтому я и выбрала вторым языком изучать французский. Ненавидела отвратительную транскрипцию и грамматику, но продолжала зубрить.
Федорцов внимательно смотрит на меня, а потом поворачивается и приветливо говорит женщине:
– Заверните нам с собой еще парочку.
21
Следующие несколько дней мы бессмысленно топтались на месте и на шаг не продвинулись вперед. Перед сном я постоянно думала о компромате в моем почтовом ящике. Долго вертелась без сна, размышляя, как лучше поступить. Перепрятать его в более надежное место или отдать Федорцову. Мне конверт без надобности. Я не собираюсь подчинять себе ни фирму, ни их семейство. Решаю поехать за ним днем: мысль появиться в своей квартире вечером вызывает во мне неконтролируемый страх. Я пригрелась у Федорцова, почувствовала безопасность и опору под ногами.
Несколько раз я хотела его спросить, уничтожил ли он Настины документы из больницы, но так и не решилась. Поэтому сегодня утром я решила сама посмотреть у него в кабинете. Понимаю всю непорядочность своего поступка, но решаю, что мне нужно увидеть их своими глазами.
В квартире стоит тишина. За окном серо и промозгло. Прибавляю отопление и насыпаю Фунтику сухой корм. Под его громкое чавканье выпиваю кофе и, наконец, собравшись с духом, иду к комнате Марка. Тяну дверь на себя, ощущая себя принцессой, которая нагло залезла в хоромы к дракону. В комнате темно, светится лишь голубой экран монитора. Тихо тикают настенные часы. Захожу и прикрываю за собой дверь. Запах Федорцова здесь значительно ощутимее, чем в ванной или в гостиной.
Это огромная комната с высокими потолками, разделенная на две зоны: спальную и рабочую. Темная мебель, серое постельное белье, минимум декора. Лишь семейная фотография на рабочем столе в серебряной рамке: чета Федорцовых, Марк и Аня. Беру фото в руки. Марку здесь лет двадцать. У него все те же упрямые черты, короткий ежик волос и красная толстовка. На руках он держит маленькую Аню и счастливо улыбается в объектив. Федорцов-старший выглядит неплохо, но уже имеет лишний вес. А вот Лидия Владимировна хороша, как рождественское утро. Очень красивая. Невероятные каштановые волосы уложены в лучших традициях нулевых, крупные серьги, помада с блеском.
– Ты что здесь делаешь? – слышу сзади недовольный голос Марка.
Стыд ошпаривает кипятком. Сердце колотится, щеки горят. Ставлю рамку на стол и медленно поворачиваюсь. Он стоит в проходе в белом спортивном костюме. На лице испарина, волосы упали на лоб без привычной укладки. На секунду прикрываю глаза. Что можно на это ответить? Я пришла полазить в ваших ящиках в поисках бумажек с аборта моей пропавшей сестры?
– Прости. – Покаянно опускаю голову.
Он подходит ближе. Еще ближе, почти вплотную. От него пахнет потом, но мне нравится этот терпкий, сильный запах. Хочется втянуть его в себя, как можно глубже.
Марк упирается в меня холодным взглядом.
– Я повторяю вопрос: что ты здесь делала? – Чеканит он.
– Я хотела найти документы Насти. – Мне ничего не остается, кроме как сказать правду. Еще не хватало, чтобы он подумал, что я хочу влезть в его бухгалтерию или украсть что-то.
– Какие документы? – удивленно спрашивает он.
