Текст книги "Девочка со свечкой (СИ)"
Автор книги: Юлия Теплова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
– Из больницы.
Я тяжело выдыхаю и поднимаю глаза. Он тоже смотрит в мои. Его взгляд меняется, становится другим. Я не могу это объяснить. Он ощущается на коже, как прикосновение прохладного шелкового шарфа в знойную жару.
– Почему не спросила меня? – Смотрю, как двигаются его губы и забываю обо всем: кто я и для чего я здесь.
– Не хотела причинить тебе боль, Марк. – Почти бесшумно выговариваю я и громко сглатываю.
– Я сразу же их уничтожил. Предпочитаю избавляться от всего, что причиняет мне боль. – Он продолжает скользить глазами по моему лицу.
Я протягиваю руку и глажу его влажную щеку. Он прикрывает глаза и не двигается. Я слишком громко дышу, нарушая тишину комнаты. Осторожно веду от скулы к подбородку и глажу его линию челюсти, касаюсь кадыка. Он перехватывает мою руку и целует запястье, жадно касается его языком. Сердце делает в груди кульбит. Пульс шумит в ушах.
Марк открывает глаза и резким движением притягивает меня к себе. Накрывает мой рот и жадно целует. Его губы требовательные, настойчивые, немного агрессивные. Отвечаю на поцелуй также отчаянно, как будто от этого зависит моя жизнь. Мне волнительно и страшно, но повернуть назад я не могу. Это сильнее меня. Захватывает дух от восторга, как при прыжке с тарзанки. Раньше я имела дело только со сверстниками. Приятные и ни к чему не обязывающие отношения, а здесь – страсть взрослого мужчины, который не пытается обуздать ее. Его тело пробивает дрожь, которая мгновенно передается мне.
Нас накрывает с головой, как при резком погружении в воду. Его руки скользят по спине. Он ныряет под футболку, гладит живот, ребра, грудь. Я стягиваю с него толстовку. Веду руками по горячей, бархатной коже, касаюсь губами шеи и увлекаю за собой на кровать. Все перестает иметь значение: мои разбитые мечты, девушка с которой он приехал в галерею, разница в возрасте и то, что это рано или поздно закончится. Ничего неважно, кроме его ненасытных прикосновений и моей жажды почувствовать себя любимой.
Я, наконец, понимаю, что значит, когда твое тело больше не принадлежит тебе. Если бы я могла вернуть все назад, то я бы снова и снова выбрала Марка.
***
Рассматриваю в полумраке его профиль. Красивые, острые скулы, доставшиеся Марку явно от матери. Светлая, будто отретушированная в фотошопе кожа. Мимические морщинки у губ и глаз придают ему шарма. Удивительно, как очаровательно они смотрятся на лице привлекательного мужчины и как губительно влияют на внешность красивой женщины.
Он пытается отдышаться, прикрыв глаза. Я лежу на боку, пристроив щеку на вытянутой руке. Впервые за долгое время я чувствую умиротворение. Мне так хорошо, что не хочется шевелиться. Не хочется говорить: то хрупкое, что появилось между нами, может рухнуть, едва кто-то из нас откроет рот. Молчание совсем не напрягает меня. Нам нет необходимости говорить что-то, чтобы заполнить его.
Марк поворачивается ко мне и нежно ведет подушечкой указательного пальца по оголенному плечу. Щекотно. Я улыбаюсь уголками губ и смотрю ему в глаза. Они снова стали голубыми, почти прозрачными, с желтыми крапинками у зрачка. Его кожа покрыта испариной. Мне хочется прижаться к нему, уткнувшись носом в шею, но это ощущается лишним. Я боюсь разрушить временную идиллию. Марк невесомо целует меня в губы. Встает с кровати, надевает белье, стоя ко мне спиной. Жалею, что шторы задернуты, и я не могу лучше рассмотреть его спину и ягодицы.
– Я ни о чем не жалею. – Говорит он и поворачивается ко мне. – Это был не просто минутный порыв. Если ты вдруг решишь надумать себе глупостей, пока меня не будет, не забудь, что я мужчина и я старше: ответственность на мне.
Как же он любит взваливать на себя все, с грустью думаю я. Даже вину за то, что от него совсем не зависит.
– Я ни о чем не жалею, Марк. – Вторю его словам.
Очень хочется, чтобы он остался, но я и так внесла своим появлением хаос в его слаженную жизнь холостяка. Удивляюсь, как легко он меня впустил. А, может быть, и нелегко, никогда не знаешь, что у другого человека в голове и на сердце.
Удивительно, как так случается: еще неделю назад человек был тебе абсолютно чужим, а сейчас стал самым близким на свете?
– Мне нужно в офис. Вечером поговорим, ладно? – Он наклоняется к моему лицу, уперевшись коленом в кровать, и снова целует меня, жадно прихватывая верхнюю губу.
Я глажу его шею и первая прерываю поцелуй, натягиваю простынь повыше.
– Иди, Марк, а то опоздаешь.
Пока он принимает душ, я скрываюсь в своей комнате. Наматываю круги, протирая дыру в паркете. Произошедшее между нами кажется мне, с одной стороны, абсолютно нереальным, а, с другой, таким естественным, как смена сезонов года.
Не дожидаюсь, пока Марк уйдет из квартиры и занимаю вторую ванную. Хочу дать нам обоим время побыть наедине со своими мыслями. Иногда ответы на вопросы приходят сами собой. Долго стою под струями горячей воды, глядя, как вода утекает в сливное отверстие. Потом расчесываю волосы и собираю их в тугой пучок. Не хочу сегодня возиться с кудрявым методом. Наношу на лицо недорогой крем из ближайшей аптеки, натягиваю чистую, белую майку и выхожу. В теле ощущается приятная легкость.
Марк, похоже, уже уехал. В ключнице отсутствует его комплект ключей с маленьким серебристым брелком. Фунтик сидит под дверью и смотрит на меня жалобными глазками-бусинами.
– Даже не начинай, – улыбаюсь я и глажу его по голове. – Ты смолотил тарелку корма. Нельзя добавку, а то живот заболит. – Он склоняет голову на бок и тихонько скулит. – Ладно, шантажист, дам тебе маленький кусочек вяленого мяса, только Марку не говори.
Мы с Фунтиком поднимаем головы и одновременно смотрим на дверь, потому что отчетливо слышим звук открывающегося замка. Марк что-то забыл?
Дверь распахивается и в квартиру заходит Лидия Владимировна. Выглядит, как всегда, с иголочки. Ее образ на сегодня – монохромный: красное, теплое пальто, из-под которого торчит подол красной юбки или платья, красные, лаковые сапоги и крошечная сумочка на тонком ремне. Волосы уложены в гладкую ракушку, идеальный макияж, умело подчеркивающий все ее достоинства и скрывающий недостатки. Она на ходу расстегивает крупные пуговицы пальто и захлопывает за собой дверь. Прихожая наполняется ароматом ее тяжелого парфюма.
Лидия Владимировна поворачивается и упирается в меня взглядом. Ее глаза проходятся по моим голым ногам, тонкой футболке без белья, мокрым волосам. Она удивленно округляет глаза и приподнимает брови. Быстро берет себя в руки, и ее лицо кривится от презрения. Уверена, что она неспециально: это ее естественная реакция на «мне подобных».
Фунтик радостно гавкает и семенит к ней, виляя хвостом.
– Здравствуйте, Лидия Владимировна. – Обреченно говорю я.
22
– Здравствуйте, Инна.
– Инга.
– Непринципиально.
Вот, мегера. Как там ее сотрудники фирмы называли, Горгона Владимировна? В точку.
Она снимает лаковые сапоги, собрав их гармошкой на голени. Аккуратно, носок к носку, ставит их рядом с подставкой для зонтиков и прямо в пальто проходит в гостиную. – Оденься, надо поговорить. – Небрежно бросает через плечо.
Иду в комнату, быстро натягиваю джинсы и бежевый кардиган. Застегиваю его на все пуговицы. Пальцы не слушаются, интуиция подсказывает, что ничем хорошим наш разговор не закончится. Когда я возвращаюсь в гостиную, Лидия Владимировна сидит посередине дивана, намеренно заняв все пространство: с одной стороны она положила сумочку, а с другой – чешет за ухом развалившегося на животе Фунтика. Я не хочу стоять перед ней по середине комнаты, как провинившаяся школьница, поэтому за неимением другой мебели просто сажусь на подоконник большого окна. Поясницу обдает холодом через стеклопакет.
Лидия Владимировна закидывает ногу на ногу и показательно – снисходительно рассматривает меня.
– Вот не пойму – или у моего сына нет вкуса, или его постоянно на благотворительность тянет: тащит в дом всякий сброд. Хочет сделать доброе дело – подал бы милостыню на улице и все. Зачем так усердствовать?
По лицу прокатывается неприятная вибрация и оседает где-то в районе солнечного сплетения. С трудом проглатываю ее оскорбление, пытаюсь абстрагироваться и сконцентрироваться на самой сути. Понять, что ей от меня надо.
– Вы мне что-то конкретное сказать хотите, или просто пришли к сыну покопаться в его отсутствие в его вещах? – подтягиваю одно колено к животу.
– Девочка, – она растягивает губы в улыбке, если бы кобра могла улыбаться, то это выглядело бы именно так. – Я пришла по делу, но раз ты решила пойти по стопам своей сестры, заняв место в постели моего сына, я решила сделать доброе дело и предупредить тебя: Марк не твой уровень, надорвешься. Тебе ничего не светит. Ты для него не более, чем напоминание о сестре.
Она попадает в цель, одним выстрелом, как профессиональный стрелок. Она беспощадно бьет меня по самому больному. Сует под нос то, от чего я так старательно отворачивалась. Мне очень хочется плакать, но такого удовольствия я ей не доставлю. Смотрю в пол и пытаюсь очень медленно выдыхать, потому что внутри так щемит, что больно дышать.
– Для меня всегда было загадкой – что он нашел в оборванке из провинции. Красивое личико, но не более. В его окружении было полно красавиц, не уступающих твоей сестре. Дочь заместителя мэра чего стоит. Мудрая не погодам, амбициозная, а внешность – греческая богиня.
– Вы тратите свое и мое время, чтобы сидеть здесь и оскорблять мою сестру. – Мой голос скрипит, как старый рояль. Мне хочется отвечать ей также цинично, показав всю глубину презрения, но я не она. Я не прожжённая стерва. Как у такой матери выросли такие дети? Как же она пережила появление Дельфина в «клане» Федорцовых?
Она физически давит на меня, заполнив пространство комнаты гнетущей энергетикой. По какой-то причине я представляю для нее угрозу, поэтому она ни на секунду не щадит мои чувства.
– Нет-нет, у Анастасии был вкус, и желание жить красиво тоже было. Она слишком сильно мечтала о легкой и беззаботной жизни. Только что она для этого сделала? Ни-че-го. – Произносит по слогам. – Вы же с ней, как паразиты.
– Чего?
– Что ты глаза выкатила, дорогая? – она откидывается на спинку дивана и вытягивает руки по сторонам. – Ты думаешь сама в свой ВУЗ поступила? Девочка из Зажопинска? С дипломом этого заведения людям потом все двери открыты. А гранты, дополнительные факультативы с носителями языка, повышенная стипендия, думаешь, это все просто так? Думаешь, ты такая талантливая? Да там конкурс сто человек на место? Раскрой глаза? – Она вытягивает руку вперед и щелкает пальцами.
– Это все Марк?
– Нет, добрый волшебник в голубом вертолете. Ты думаешь, картины твоей сестры стали бы такими популярными без проекции Марка? Ее мазня была бы похоронена среди кучи таких же художников, как она. Знаешь, сколько я таких видела? – Она бросает взгляд на золотые часики и смотрит на меня: хищные, бездушные, красивые глаза. – Я это все к чему? Ты – не ровня Марку. Не трать свое и его время. Ему нужна статусная, образованная девушка из хорошей семьи, а не ты, дворняжка безродная. Вы – Беловы – и так в его жизни натоптали.
Как же сильно она ненавидела мою сестру. Она ведь не сделала ей ничего плохого. Чем заслужила такое презрение, думаю я, через головокружение и тошноту.
Она поднимается и идет на выход, оставив меня в комнате на полу. Разбитую и совершенно дезориентированную. В прихожей шуршит одежда, слышен стук набоек. Я, собрав всю волю в кулак, подскакиваю, несусь за ней в коридор.
– Знаете, почему вы так ненавидите нас? Потому что мы вечное напоминание вашей юности. Это вы тоже безродная дворняга. Где бы вы сейчас были, Лидия Владимировна, если бы не вышли замуж за Николая Павловича? У вас ведь тоже ничего не было, кроме красивого личика. – Выпаливаю на одном дыхании, сжав руки в кулаки. Сердце грохочет так, что вот-вот проломит ребра.
Настя говорила мне как-то раз, что Лидия Владимировна родом из Саратовской области из простой семьи, а все остальное – плод моего воображения.
Но мне чудом удается пробить ее несокрушимую броню. Тонкая шея стремительно краснеет в тон пальто. Она вздергивает подбородок, поправляет ремешок сумочки и выходит из квартиры. А я остаюсь с ядом и желчью, которые она насильно влила мне в душу.
23
Стыдно признаться, а я и правда очень гордилась собой. Верила, что моя подготовка и оплаченные Настей репетиторы дали вот такие замечательные результаты.
Мне нравилось мое произношение, я изучала много материалов, сидя в нашей малюсенькой, пыльной библиотеке, часами корпела над грамматикой в то время, как мои одноклассницы ездили с мальчиками на речку, зубрила новые слова. А как я была счастлива, когда со всего потока именно меня выбрали для тренировки в группу к известному американскому коучу. И что теперь? Все до банального просто. Мне тупо дали место по знакомству.
– Че, поздравляю, Инга. – Злюсь на свою наивность.
Уж, казалось бы, жизнь давно показала мне свою реальную сторону, а я все продолжаю верить в лучшее. Каждый раз меня постигает разочарование.
Вытираю щеки и иду одеваться. В голове все еще набатом звучит голос матери Марка: «Ты для него не более, чем напоминание о сестре».
Когда-то я слышала фразу, что обидеть может лишь то, что ты и так думаешь о себе в глубине души. То, во что сам веришь, а чужие слова – всего лишь необъективное подтверждение этих мыслей. Лидия Владимировна попала в цель, потому что в глубине души я и правда считаю, что с Марком меня связывает только одна единственная нить – моя сестра. Больше нет ничего общего. Мы – два разных мира. В моем – в сельском магазине при входе стелят картон, чтобы покупатели не разносили грязь по битой плитке, а в его – можно в любой момент полететь бизнес-классом в любую точку мира. Встретиться мы могли только в искаженной реальности.
Сажусь прямо на ковер и снова плачу, вокруг меня бегает и скулит испуганный Фунтик. Плачу долго и от всего сердца. На душе темно и пусто, как в старой кладовке. Беру пса на руки и глажу толстенькое, шелковистое тельце. Он затихает и успокаивается.
Смотрю в окно. Нужно торопиться: дни стали совсем короткие. Не успею оглянуться, как на улице стемнеет, а мне нужно еще успеть забрать конверт из почтового ящика. Жаль, что Антошку опять не застану.
За отсутствием пробок довольно быстро добираюсь до своего дома. Вхожу в подъезд и удивляюсь, как я смогла спокойно прожить здесь три года. Я как будто не замечала обшарпанных стен, постоянной темноты и вони в подъезде. Подхожу к своему почтовому ящику. Сердце резко ускоряет свой бег. Осматриваюсь. Достаю из рюкзака ключи, нахожу нужный и со скрипом открываю прямоугольную дверцу. Внутри только квитанция. Ощупываю стенки ящика и облегченно выдыхаю, почувствовав под пальцами гладкую бумагу. Отклеиваю скотч и аккуратно достаю конверт. Прячу его во внутренний карман куртки и замыкаю ящик. Снова смотрю по сторонам и зачем-то решаю заглянуть к себе в квартиру.
Отмыкаю дверь и опасливо захожу внутрь. Вид прихожей не вызывает ничего, кроме тоски. На полу у комода валяются сухоцветы. Когда все закончится – обязательно уеду. Доучусь и уеду, или переведусь. Страна большая – место для меня найдется. У меня оплачены еще два месяца квартплаты, за это время нужно определиться, как жить дальше.
Посреди кухни так и стоит мусорное ведро с осколками вазы. В углу – веник и совок. Захожу в проходную комнату и рывком сдергиваю с трельяжа простынь. Прямо в ботинках иду дальше. Дверь в Настину комнату закрыта. Тяну дверь на себя. Вижу примятую постель и сразу вспоминаю о Косте. Внутри ворочается злость, чувство несправедливости и затяжное разочарование. Не снимая куртки, ложусь на кровать и смотрю в потолок. За стенкой снова пьяный дебош.
В углу стопкой стоят Свечкины картины: готовые работы и сырые наброски. Поворачиваюсь на бок, телефон выскальзывает из кармана куртки и падает за кровать. Тянусь за ним в щель между стеной и кроватью, вожу рукой по полу и плинтусу, но не могу его найти. Приходится слезть и заглянуть под кровать.
Господи, сколько же я здесь не прибирала. Под кроватью лежат клочья пыли. Достаю телефон и вижу в самом углу Настин старый планшет в розовом чехле. Достаю его и отряхиваю от пыли. Сильно устаревшая модель. Кажется, Настя покупала его с первых накоплений. Я раньше не видела его в квартире. Она пользовалась телефоном, макбуком и графическим планшетом.
Нажимаю на боковую кнопку. Он включен, и даже еще тридцать процентов заряда осталось. Странно. На заставке стоят «Водяные лилии» Моне – одна из Настиных любимых картин. На экране минимум иконок, ни одного мессенджера. Мое внимание привлекает желтый значок почты. Кликаю на него, ожидая требования ввести логин и пароль, но приложение сразу пропускает меня к письмам. Ничего особенного. Пролистываю несколько рекламных рассылок, приглашение из галереи на какой-то ивент. Выхватываю глазами письмо со странным адресом, похоже на одноразовый. Датируется десятым сентября, три года назад. Облизываю губы и тычу в него пальцем.
Одна строчка: «Это последнее предупреждение, заюша. Зачем нам ссориться?»
Перечитываю его несколько раз. Внутри все холодеет. Марк прав, Насти больше нет. Лесопосадка вкупе с угрозами дают плохой результат. Если бы Настя и скрылась, то обязательно бы спустя время вышла со мной на связь. Она бы не бросила меня мучаться в неведении.
А что, если она была вынуждена не давать о себе знать? Вспоминаю рассказ Смирнова, что кто-то ей угрожал и даже преследовал.
Мне становится не по себе. Отключаю планшет и прячу его между картин. Вроде не видно. Быстро забираю с кухни мусорный пакет и завязываю его узлом. Пакет из-под кефира уже начал вонять. Еще раз проверяю под курткой конверт. Выключаю в коридоре свет и замыкаю дверь. Бегом спускаюсь по лестнице и выскакиваю из подъезда. Чувствую себя в присутствии гипотетических людей гораздо спокойнее. Здороваюсь с соседкой с первого этажа и иду к мусорным бакам. С размаха закидываю пакет в бак и чувствую на себе чужой взгляд. Вдоль позвоночника проходит дрожь. Медленно поворачиваюсь и осматриваю двор – все, как всегда. Дома, деревья, ряд припаркованных машин, случайные прохожие. Веду плечами. Очень хочется бежать без оглядки, но призываю себя к спокойствию. Решаю не идти к арке, а срезать через гаражи. Так будет быстрее: пять минут и я – на многолюдной остановке.
В спокойном темпе иду по узкой дорожке между домом и воротами гаражей. Тревога нарастает. Внутренний голос кричит об опасности. Я не выдерживаю: поворачиваю направо и срываюсь на бег. Интуиция меня не подвела – кто-то бежит за мной, а я, дура, оказала ему услугу, решив срезать. Здесь нет ни одного человека: ни алкоголиков, ни подростков, промышляющих тем, что запрещают родители. Кто-то за моей спиной сильнее меня и бегает явно лучше. Я бегала последний раз у Антошки на веселых стартах, а до этого… не помню когда. Поворачиваться, чтобы проверить свои домыслы, мне совсем не хочется. Сердце подскакивает к горлу. Вылетаю на проезжую часть и едва не попадаю под машину. Ударяюсь ладонями о капот.
– Идиотина тупая. – Орет мне вслед испуганный водитель.
Я залетаю в какую-то кофейню и сгибаюсь пополам. Хриплю и кашляю. Меня тошнит от страха. Ноги подкашиваются. Подхожу к окну и осторожно выглядываю из-за парня, уткнувшегося за столиком в ноутбук. Никого. А что я ожидала там увидеть, киллера в кожаном пальто? Или черта лысого?
– Девушка!
– Ой, простите. – Одергиваю руку с его плеча, в которое я напряженно вцепилась.
Заказываю черный кофе и устало плюхаюсь на стул. Проверяю, перевел ли мне деньги за последний перевод заказчик, и решаю ехать к Марку на такси. День был слишком «богат» на события.
Из кофейни я выхожу только когда на телефон приходит оповещение, что водитель прибыл. Сверяю его номера с номерами в приложении. Здороваюсь с пожилым мужчиной и сажусь на заднее сидение. Смотрю в окно и замечаю за собой, что радуюсь возвращению в квартиру Марка.
24
Когда я подъезжаю к дому, на улице смеркается. Зажигаются первые фонари. Озираюсь по сторонам, но ничего подозрительного не вижу. На площадке гуляет несколько человек с детьми и пара собачников. Я уже почти успокоилась. Поднимаю голову – в квартире Марка горит свет. Странное, давно забытое ощущение дома, как будто есть место, где меня ждут.
Захожу в чистый подъезд, ставший привычным, и приветливо киваю консьержу. Да, человек быстро привыкает в хорошему. Поднимаюсь на нужный этаж и звоню в квартиру. Когда Марк дома, я не решаюсь открывать дверь своим ключом. Мне кажется это неправильным. Федорцов быстро открывает дверь, как будто ждал моего появления. У него под ногами вертится Фунтик. Марк босой, в черном, хлопковом комплекте, похожем на пижаму. Волосы влажные. Из квартиры доносится приятный запах еды. Так уютно, что хочется зажмуриться, чтобы запечатлеть этот момент в памяти.
– Привет, – здороваюсь я и переступаю порог.
Совершенно не знаю, как теперь вести себя с ним. Изменение наших взаимоотношений может все усложнить.
– Привет. – Он тянется ко мне и целует в щеку, как будто это наш привычный, вечерний ритуал после десяти лет брака. Так странно. – Ты где была?
– К себе ездила.
– Зачем?
– Нужно было кое-что забрать. – О погоне решаю промолчать, иначе Марк меня вообще перестанет выпускать, а я, сидя в четырех стенах, вообще с ума сойду.
– Да, видно, рано я ребят отпустил. За тобой глаз да глаз нужен. Раздевайся, ужинать будем. – Он уходит на кухню, Фунтик, виляя задом, бежит за ним.
Снимаю куртку, снова проверяю конверт, и иду мыть руки. Смотрю на себя в зеркало: волосы стоят торчком, губы обветрились, под глазами круги. Снимаю резинку с волос, приглаживаю волосы и заново собираю их в низкий хвост. Умываюсь теплой водой и долго держу под струей руки. Я даже не заметила, как замерзла. Очень хочется полежать и погреться в ванной, но я вытираю руки и иду на кухню.
На столе стоят красивые, большие тарелки, лежат приборы, салфетки. И даже – тонкая, белая свеча в хрустальном подсвечнике.
– Садись, все готово. – Он сбрызгивает рукколу оливковым маслом.
– Я думала, ты только в ресторанах питаешься.
– Тебя послушать, так я вообще не человек. – Смотрит на меня Марк через плечо.
Раньше я действительно так думала.
Сажусь за стол. Как же хорошо, что сегодня я смогу спать спокойно, не переживая о своей безопасности. Марк ставит передо мной тарелку с горячей пастой. Встает за спиной, наклоняется и, заключив меня в импровизированное кольцо из рук, натирает сверху пармезан. Я замираю и прислушиваюсь к себе – это так странно. Сюрреалистичная картинка. Он него пахнет лосьоном после бритья. Слегка поворачиваю голову и почти упираюсь носом в его висок. Марк улыбается и делает вид, что не чувствует на себе моего взгляда.
– Спасибо, достаточно.
– Выпьешь что-нибудь?
– Нет, спасибо. Это… – беру вилку в руки и неопределенно размахиваю ей в воздухе, – походит на свидание из мультика «Леди и бродяга».
«Только вот бродяга в данном контексте – это я», – думаю про себя. В голове проносятся едкие слова Лидии Владимировны. Не думала, что меня зацепит настолько сильно.
Он садится напротив меня, щелкает зажигалкой и макает фитиль во вспыхнувшее, голубоватое пламя.
– Я старался. – Наливает мне в бокал воды. – Ешь.
Мы едим в молчании, обмениваясь взглядами. Пламя свечи пляшет, отражаясь в стекле бутылки. Паста действительно вкусная. Мало того, что он чистюля: я живу здесь вторую неделю и не видела ни брошенной, грязной кружки в раковине, ни заляпанного зеркала в ванной. Так еще и готовит, как настоящий шеф-повар.
Отодвигаю от себя тарелку и рассматриваю Марка. Он аккуратно убирает приборы в сторону и тоже смотрит на меня: серьезно и пронзительно. Не выдерживаю его взгляд и смотрю в стол.
Что между нами? Глупый вопрос. Я же не жду, что он предложит встречаться. Мы же не пятнадцатилетние подростки на школьной дискотеке.
– Инга, тебя что-то беспокоит?
– Нет, – вру я и делаю глоток.
О визите его матушки я говорить, естественно, не собираюсь. Еще не хватало мне ябедничать. Он сверлит меня взглядом. Слишком много внимания Марка свалилось на меня в последнее время.
– Я тут навел кое-какие справки и выяснил, что твой закадычный друг, которого ты отчаянно колотила у себя в квартире – сиделец.
– Я в курсе. Его подставили. – Автоматически вру я.
А что я скажу? У меня нет на руках никаких фактов. Я что-то пытаюсь сопоставить, но это как писать на водной глади. Вроде было, а вроде как привиделось.
– Интересно, не это, а то, что наводка местному следователю поступила от некого Тарасова Александра Николаевича, участкового из вашей с Настей области. А уже на следующий день следственная группа провела обыск в машине и квартире Авдеева Константина Васильевича и нашла у него некое количество запрещенных веществ. Тебе о чем-нибудь говорит фамилия Тарасов?
– Конечно, это муж маминой лучшей подруги.
– Тебе есть что мне сказать, Инга? – Он складывает руки на груди.
Получается, Настя действительно сдала Костю, отомстив за аборт. Вот они, факты. И еще Костины «легкие деньги», заработанные на несчастье других людей. Когда же все стало так паршиво, а? В голове всплывают Костины слова: «Ты же знаешь, что я невиновен. Это подло обвинять меня, Инга». Лицемер! А глаза какие честные сделал. Меня вина тогда чуть заживо не сожрала.
Рассказать Марку правду, значит навсегда взвалить на него вину за то, что бросил Настю в тяжелый период жизни. Чтобы он до конца своих дней вспоминал тот день, когда отшвырнул ее от себя. Она не рассказала ему правду. Разве я теперь имею на это право?
– Нет, Марк, я ничего не знаю. – Делаю самое честное лицо, на которое только способна. Сжимаю руками колени.
Поднимаюсь и выхожу в прихожую. Возвращаюсь с конвертом. Кладу его перед ним на стол и снова занимаю свое место.
– Думаю, Настя пропала из-за него. Кому-то очень насолила твоя семья, Марк.
Он достает лист, разворачивает и скользит глазами по строчкам.
– Где ты это взяла?
– Нашла в нашей квартире. Я за ним сегодня ездила. А вот как это попало к Насте – остается для меня загадкой. Она же тебя не шантажировала? – Кусаю губы.
Его взгляд красноречивее любого ответа. Ясно-понятно.
– Ты поэтому спрашивала о конкурентах? – Я киваю. – Почему раньше не отдала? Не доверяла? – Он сканирует меня взглядом.
– Доверяла. Сейчас отдаю. Он мне без надобности.
– Спасибо, Инга. Это очень важно для меня.
Я отвожу глаза и решаюсь спросить.
– Это ты оплатил мне обучение в ВУЗе и добился повышенной стипендии для меня? –
Я еще не была готова обсуждать это. Уж слишком сильно этот факт ударил по моей самооценке, да еще и услышать это от его матери. Испытание не из легких. Но и держать это в себе – задача не из простых.
– Да.
Вот так просто. Честность – это роскошь, не каждый может ее себе позволить.
– Ясно. – Хочется встать и уйти, но я боюсь выглядеть истеричкой в его глазах. Я и так показала себя не с лучшей стороны за длинную историю нашего знакомства.
– Но ведь училась ты сама, без моей помощи. Ты могла в любой момент вылететь, но ты смогла осилить сложное обучение, сдать экзамены и совсем скоро получишь диплом. – Говорит Марк невозмутимо.
– Тебя Настя попросила. – Говорю утвердительно. Мне так стыдно.
– Да, и я был с ней согласен. Тебе нужно было получить хорошее образование. – Он тянется через стол, находит мою руку и сжимает. – Что в этом плохого? У тебя был потенциал, амбиции и желание учиться. Я просто немного помог тебе, потому что вам с сестрой неоткуда было ждать помощи.
Его слова меня ранят. Мне даже страшно представить, во сколько ему обошлось это «немного». Самое главное, что я ему эти деньги и вернуть-то никогда не смогу.
Я его благотворительность. Все, как сказала, его мать.
– Извини, Марк, встаю из-за стола. Я устала и пойду спать. Все было очень вкусно.
Он хмурится.
– Время – семь.
– Неважно.
– Инга…
– Не надо. – Останавливаю его жестом.
– Ложись у меня.
Ничего не отвечаю и выхожу из комнаты, отчаянно желая, чтобы он меня догнал. Вот такая противоречивая женская натура. Марк остается на кухне. Я ложусь у себя. Много думаю и плачу, в основном, от стыда и разочарования. Хоронить собственные иллюзии всегда сложно, будь то иллюзия любви, дружбы или своего будущего, но лишь так можно продолжить путь.
Часа в два ночи я понимаю, что не усну и сажусь за переводы. Даже любимое дело вызывает у меня отторжение, как будто даже знания в моей голове незаслуженные. Около шести я, наконец, засыпаю, а когда просыпаюсь – в ногах у меня лежит Фунтик и что-то завернутое в нежную, персиковую бумагу.
25
Сажусь в кровати. Фунтик тоже открывает глаза и громко зевает, распахнув огромную пасть.
– Это хозяин твой подложил? – Спрашиваю его, но Фунтик меня игнорирует. Поворачивается задом и снова гнездится на одеяле.
Тянусь за упакованным подарком, не имея ни малейшего понятия что это. Что-то достаточно объемное, но при этом легкое и плоское. Провожу руками по гладкой бумаге и глаз цепляется за маленькую наклейку с логотипом галереи в углу. Меня пронзает догадка, и я начинаю быстро рвать бумагу.
Так и есть. Внутри оказывается мой портрет, написанный угольной пудрой. Марк выкупил его из галереи до того, как Лидия Владимировна начала кидать в него дротики. Легко могу себе это представить.
Самая дорогая моему сердцу работа: она посвящена мне. Настя изобразила меня гораздо лучше, чем я есть на самом деле. Правду говорят – красота в глазах смотрящего. (прим. – О. Уайльд)
Марк увидел тогда, что эта картина дорога мне. Вот как можно быть таким… внимательным. Чувствую мурашки на предплечьях. Как же приятно ощущать себя важной и достойной внимания, не предпринимая судорожных попыток понравиться. Просто так, потому что ты – это ты. Наверное, тоже самое чувствовала Настя.
Смотрю на время. Капец, я спала до часа. Неудивительно, что у меня раскалывается голова. Выхожу из комнаты. В квартире тихо. Смотрю на закрытую дверь спальни. Марк, наверное, уехал еще утром. В коридоре остался бархатный шлейф его парфюма. Иду на кухню. Включаю кофемашину и наблюдаю, как черные струи с медленно скрывают белые стенки кружки. Добавляю молоко и иду в гостиную.
Пол с подогревом дарит тепло босым ногам. Подхожу к панорамному окну, смотрю на парк. Не высоко, но вид из окна все равно открывается отличный, как будто живешь за городом вдали от суеты.
– Доброе утро, Инга. Как спалось? – Раздается голос за спиной.
– Какого… – Подскакиваю на месте и едва не выливаю на себя кофе.
Марк сидит на диване, закинув ногу на ногу. На нем простые (неужто я дожила, чтобы увидеть это воочию) джинсы и серый свитер. Он чешет похрюкивающего от удовольствия Фунтику за ухом. На подлокотнике лежит рабочий планшет в черном чехле.
