Текст книги "Девочка со свечкой (СИ)"
Автор книги: Юлия Теплова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Ты что, хочешь, чтобы я поседела? Я думала, ты давно на работе. – Вспоминаю, что я нечёсаная, неумытая, в огромной растянутой футболке.
– Я решил сегодня поработать из дома. – Он проходится по мне глазами, задержавшись на коленях. – Как ты себя чувствуешь? У тебя вчера полночи горел свет, но я не стал заходить, чтобы не тревожить тебя. Мне показалось, ты вчера была расстроена.
– Я хорошо спала, спасибо. – Вру я и игнорирую его заход обсудить мое состояние. – Спасибо за подарок. Я очень тронута. – Делаю глоток, чтобы скрыть за чашкой смущение.
– Я рад, что тебе понравилось. Эта картина должна быть у тебя. Я вообще не понимаю, зачем Настя выставила ее в галерее. – Он улыбается, демонстрируя свою чертову ямочку на щеке. – Надо поговорить. – Он пододвигает Фунтика поближе к себе и хлопает по дивану рядом с собой.
– Дай мне десять минут.
«Я не буду дышать на тебя нечищеными зубами. Сам-то даже дома при параде», – думаю про себя.
Как и обещала, спустя десять минут я сижу рядом с ним в более-менее человеческом виде. Федорцов откладывает планшет в сторону и кладет руку мне на колено.
– Моя мама открывает новую галерею на Комсомольской, и я хочу, чтобы ты пошла туда со мной. – Он выжидающе смотрит на меня.
Сказать, что я удивлена – ничего не сказать. Лидию Владимировну удар хватит, если мы появимся перед всеми ее многочисленными спонсорами, друзьями и партнерами. Одну сестру из грязи вытащил и за вторую взялся.
– Ты уверен, что это будет уместно?
– Я уже все обдумал. Теперь выбор за тобой. Если ты вдруг не захочешь, я не обижусь.
Мне хочется спросить, в качестве кого я туда пойду, но я не решаюсь. Боюсь, ответ мне не понравится.
– Что скажут твои родители?
Он снисходительно смотрит на меня.
– Мне почти тридцать семь. Как ты думаешь, мне стоит спрашивать их разрешения?
– Логично.
С одной стороны, мне страсть, как хочется пойти на открытие с Марком: я готова пойти с ним куда угодно. А с другой, как представлю на себе все эти колючие, презрительные взгляды.
– Хорошо, – смотрю в его глаза. – Да, я хочу пойти с тобой на открытие. – Он снова улыбается и сжимает мое колено.
Его взгляд меняется, становится обволакивающим, нежным. Он медленно тянется ко мне на встречу, а я в ответ – к нему. По затылку бегут мурашки, когда его теплые губы накрывают мои. Я упираюсь рукой о спинку дивана и полностью отдаюсь ощущениям. Этот поцелуй другой. Он мягкий, местами даже трепетный, как будто Марк так же, как и я, хочет любви и ласки. Я отстраняюсь первой, чтобы не утонуть.
***
А через час, поступившись своими принципами, я выбираю одежду для мероприятия. Вернее, я честно хотела оплатить все сама, но, когда мы зашли в магазин, я поняла, что не смогу ничего здесь купить, даже если возьму кредит. Убегать из магазина с воплем «Господи, как дорого!» – просто глупо. Марк пригласил меня и ему важно, чтобы я нормально выглядела, я понимаю.
О том, что будет потом, я стараюсь не думать. Просто наслаждаюсь моментом. Девушка с бейджиком «Мария» оказывает мне профессиональную помощь. Делает это ненавязчиво и дружелюбно.
– Вот, посмотрите, – протягивает мне бежевое платье с открытой спиной. – Мне кажется, вам будет хорошо.
– Извините, это для меня слишком откровенно.
– Поняла вас.
Марк пьет кофе на белом диване и что-то читает в телефоне. Трогаю ткань синего платья и наблюдаю через витрину за немногочисленными покупателями торгового центра. Мария цокает каблуками, приближаясь ко мне. Несет в руках две вешалки с одеждой. Интересно, если бы я зашла сюда одна, мне бы оказали такой же радушный прием?
– Могу вам еще вот такое платье или брючный костюм предложить.
– Костюм.
Красное платье больше подошло бы эскортнице. Прошу еще принести мне шелковый топ под пиджак и иду в раздевалку.
Вижу в зеркало, как Марк отрывается от телефона и провожает меня взглядом. Задергиваю тяжелую штору и улыбаюсь. Надеваю вещи и смотрюсь в зеркало – мне нравится. Удачный цвет. Лицо стало свежее, а глаза – ярче. Распускаю волосы и собираю их в высокий пучок на макушке.
– Вам нужна помощь? – Спрашивает другая девушка-консультант из-за шторы.
Выхожу, стараясь держать спину ровно. Я не привыкла к такой сконцентрированности на моей персоне. Глаза Марка и двух девушек устремлены на меня.
– Очень красиво.
– Марк, можно я так пойду. Это уместно? Или обязательно нужно платье?
– Иди, как нравится. – Мягко кивает, подтверждая свои слова, и обращается к Марии. – Принесите еще сумку и туфли, пожалуйста.
Быть одаренной, безусловно, приятно. Такое чувство, как будто у меня сегодня день рождения. Но когда Марк достает карту, я не знаю куда деть руки: то прячу их в карманы, то перекладываю лямку рюкзака из руки в руку.
– Благодарим за покупку и ждем вас снова. – Улыбаются девушки и передают пакеты Марку.
Он берет меня за руку.
– Большое тебе спасибо, Марк. – Не знаю, что можно добавить. Я раньше о таком и мечтать не могла.
– До свидания. – Прощаюсь с консультантами.
Мы так увлечены переглядыванием и сплетением пальцев, выходя из магазина, что не замечаем Аню и Роберта.
– Какие люди! – Восклицает Аня.
Мы с Марком останавливаемся.
Они шокированы, но очень стараются этого не показывать. Взгляд Ани цепляется за наши руки. Роберт скользит взглядом по нашим лицам и смотрит на пакеты в руках Марка. Все понятно, бутик-то женский.
Аня, словно опомнившись, тянется к Марку и целует его в щеку. Затем Марк пожимает руку Дельфину.
– Это для открытия? – Аня старательно делает вид, что ничего необычного не происходит.
– Меня Марк пригласил. Надеюсь, ты не против? – Вопрос звучит двусмысленно, словно я спрашиваю ее, не против ли она, что я претендую на ее брата.
– Что ты, заюш, я только рада. – Аня откидывает блестящий хвост за спину. – У Берта сегодня выходной в кои-то веки, вот мы и выбрались. Хотите с нами в кино? В пять классная комедия будет.
– Присоединяйтесь. – Поддерживает ее Роберт.
– В другой раз, Ань. – Отвечает Марк.
Когда мы идем на парковку, я испытываю странное послевкусие от их взглядов. Я ведь не сделала ничего предосудительного. Да, мы с Марком слишком разные, так бывает, но почему бы хотя бы не попробовать дать себе шанс на счастье?
26
Сегодня в салоне мне выпрямили волосы и состригли сеченые концы – получилось очень красиво. Еще сидя в кресле у мастера, я начала волноваться. Меня не покидало предчувствие чего-то нехорошего. В желудке ворочался неприятный комок. Я, конечно, убеждала себя, что это реакция на предстоящее столкновение с Лидией Владимировной, Николаем Павловичем и кучей других, незнакомых мне людей, которые будут снисходительно называть меня «девочка», «деточка» и смотреть, как на человека второго сорта.
Подкрашиваю губы и еще раз осматриваю себя в зеркале. Давно я не выглядела так хорошо. Правду говорят: не бывает некрасивых женщин, есть только недофинансированные. Девушки в салоне смогли в четыре руки укротить мою буйную шевелюру, а потом я пересела в кресло к мастеру на маникюр. Распаковываю коробку с пальто. В магазине не оказалось моего размера: пришлось заказать доставку курьером. Застегиваю последнюю пуговицу. Все, кажется, я готова.
Марк уже ждет меня внизу. Пробегается по мне восхищенным взглядом и помогает сесть в машину. Федорцов отдал предпочтение черному костюму и белой рубашке. Новая стрижка, бархатный парфюм – ничего лишнего. Это тот случай, когда не вещи украшают человека, а человек – вещи. Я здороваюсь с Александром и пристегиваюсь.
Тревога нарастает, к ней добавляется тошнота и легкое головокружение. Марк ободряюще улыбается уголками губ, находит мою ладонь и сжимает ее. Нервно улыбаюсь в ответ и отворачиваюсь к окну.
До Комсомольской мы добираемся быстро, даже слишком. Я не успеваю взять волнение под контроль. Чем больше стараюсь, тем хуже получается.
Издалека я вижу огромное количество черных шаров, которыми украшен вход, и белые вазоны с золотыми цветами. Парковка заполнена спортивными автомобилями, Хаммерами, Мерсами. И это только те марки, которые мне знакомы. Недалеко от входа стоит красная Ламборгини. Выхожу из автомобиля и подхожу к ней поближе: хочу рассмотреть номера. Я не ошиблась – это машина Миры. Что она здесь забыла?
Марк подставляет мне локоть, и я благодарно вцепляюсь в него. Во рту – Сахара.
– Я рядом, – говорит он, и я киваю.
Когда мы заходим внутрь, я понимаю, что Марк позволил мне чудовищно нарушить дресс-код. Даже такому светскому дилетанту, как я, с порога становится понятно: оформление сегодняшнего вечера – тотал блэк. Все приглашенные гости вежливо придерживаются требуемой формы. Декор тоже выдержан в черно-золотых тонах. Я единственное яркое пятно в зале, не считая белых рубашек персонала. Даже картины – черные кляксы. А я во второй раз припираюсь в чужой монастырь со своими порядками.
– Ты почему мне не сказал? – тихо шиплю Марку.
Он понимает, что я имею в виду.
– Тебе понравился именно этот костюм. Ты не хотела надевать что-то другое. – Спокойно отвечает он.
– Это неприлично.
– Переживут. Ты же понимаешь, что тебя будут обсуждать в любом случае. Неважно, в чем ты придешь. Так пусть тебе хотя бы будет искренне приятен твой внешний вид. Здорово же, иногда сменить балахонистую толстовку на что-то симпатичное? – Говорит иронично, не глядя на меня: кивает какой-то даме в кожаном берете с вуалью.
– Да ты бунтарь.
«Хренов», – добавляю уже про себя. Мне нравятся мои толстовки. Дешево и сердито.
Мы идем прямо к родителям Марка. Мое сердце колотится, как сумасшедшее. Мне так страшно, как будто меня ведут на плаху. Если бы я только знала, что это будет самый безобидный момент за весь вечер.
– Добрый вечер. Это Инга. – Просто и уверенно представляет меня Федорцов.
– Здравствуйте, – улыбается глазами Николай Павлович и протягивает мне руку, встряхнув золотыми часами.
Я вкладываю в нее свою и неуверенно пожимаю. У него большая, шершавая ладонь, как у простого работяги. Полагаю, что благодушие Федорцова-старшего по отношению ко мне связано с компроматом, который «вернулся в семью».
– Здравствуйте, Лидия Владимировна, – решаюсь подать голос. – Извините, что нарушила дресс-код мероприятия. Я ненамеренно. – Смотрю ей в глаза.
– Здравствуйте, Инга. – Отвечает холодно, сжимая в тонких пальцах ножку фужера.
Изучающе смотрит на меня и задирает подбородок. В ее глазах читается красноречивое: «ну-ну, девочка, ну-ну».
– Я пойду с Дельфином поздороваюсь. – Говорю я Марку и снова поворачиваюсь к его родителям. – Хорошего вечера.
Оставляю их и иду к Ане с Робертом, по пути рассматривая галерею. Она значительно больше той, где выставлялась Настя. Глянцевый пол, зеркальные вставки на стенах, теплое освещение. Играет приятная музыка, официанты разносят напитки. У огромного полотна какая-то девушка дает интервью.
– Приветствую семейство Дельфинов. Роскошно выглядите. – Целую сначала Аню, а потом Роберта.
Я ни капли не лукавлю. На Ане красивое, бархатное платье с длинными рукавами, волосы зачесаны в гладкий пучок. На каблуках она даже немного выше меня. Роберт надел шелковое кимоно с широкими брюками. Укладка, кольца, парфюм с нотками дыма. Они выглядят, как пара селебрити на кинофестивале.
– Привет, – Аня рассматривает меня. – Как маман тебя не порвала на кучу маленьких Ингачек, леди в бирюзовом?
– Ей бы Марк не дал. – Улыбается Роберт, а я почему-то снова смущаюсь.
– Вы теперь вместе, да? – Спрашивает Аня. – А как же Настя?
Наступает неловкая пауза: что я могу на это сказать? Аня понимает свою бестактность и тут же торопится сменить тему:
– Смотри, и твой несостоявшийся дружок здесь. С дочкой Дмитриенко пришел. – Она кивает за плечо Роберта, и я следую за ее взглядом.
Костя стоит у импровизированной, барной стойки рядом с Мирой. Не нужно быть знатоком отношений и человеческих душ, чтобы понять, что их отношения изменились. Пострижен почти под ноль, выглядит каким-то уставшим. Он чувствует на себе чужие взгляды и поворачивает голову. На миг наши глаза встречаются. Грудную клетку сдавливает. Я снова чувствую боль и тоску по «старому Косте». Он окидывает меня выразительным взглядом с головы до ног, и в его глазах читается: «Ну, что я тебе говорил?»
Я досадливо морщусь и отворачиваюсь.
Около часа я бесцельно брожу по залу, рассматриваю картины. Ничего в них не понимаю. Меня никто не трогает, не пристает с вопросами. Похоже, все не так и страшно, как я себе нафантазировала. Издали киваю Мире, а она – мне.
Марк разговаривает с какими-то серьезными дяденьками в одинаковых, черных костюмах. Делает глоток из бокала и находит меня взглядом. Я жестом показываю ему, чтобы не беспокоился – со мной все окей.
Мое внимание привлекает сигнал входящего сообщения. Лезу в сумочку в поисках телефона. Я не привыкла ходить с такими «малышками». Внутрь помещается лишь телефон, помада и пара купюр.
Читаю сообщение и чувствую, как по затылку пробегают ледяные мурашки: «Хочешь узнать, что случилось в ту ночь? Иди к черному выходу».
Отправитель, естественно, неизвестен. А ты чего хотела? Он не пальцем деланный.
Сжимаю телефон и озираюсь по сторонам. Если это Костя, то я его прибью. Передергиваю плечами и иду в сторону черного выхода. Я скорее зла, чем напугана. Не успеваю дойти и до середины коридора, как мне на голову опускается что-то тяжелое.
«Дура-а! Снова на те же грабли», – последнее, что я думаю перед тем, как отключиться.
27
Первое, что я чувствую, еще до того, как открываю глаза – холод. Мерзнет поясница, ноги, кисти рук. Голова раскалывается: досталось ей, бедной, последнее время. Хочу дотронуться рукой до затылка, но руки туго зафиксированы у меня за спиной. Что-то больно впивается в запястья. Распахиваю глаза и осматриваюсь.
Похоже, я в подвале галереи. Я сижу у стены на холодной плитке. Здесь нет окон. Комната, на первый взгляд, достаточно просторная, по сторонам под стеклом хранятся картины. Каждая из них подсвечивается сверху и снизу – это единственный источник света. Пахнет свежим ремонтом.
Мои ноги обмотаны строительным скотчем. А вот рот мне, как в кино, никто не заклеил – значит, орать бессмысленно. Никто не услышит, но я все равно пробую.
– Помоги-и-те! – Кричу изо всех сил. – Кто-нибу-у-дь!
Быстро выдыхаюсь и закрываю рот. По комнате разносятся громкие шаги. Судя по всему, ко мне идет мужчина. Сердце сжимается от страха, по позвоночнику проходит озноб. Внутренне я вся подбираюсь.
А когда освещение позволяет мне увидеть его лицо, хочется выть от отчаяния.
Это Роберт.
Красивая осанка, плавные движения, широкие, струящиеся штаны. Он присаживается передо мной на корточки. У него грустные глаза, цвета переспевшей вишни.
– Ты уже отдала компромат Федорцову, Инга?
Я рвано выдыхаю.
– Это ты влез ко мне в квартиру, а потом преследовал меня в переулке? – Скорее утверждаю, чем спрашиваю я.
Он спокойно кивает, как будто я спросила что-то обыденное, вроде «хочешь кофе?».
– Что ты сделал с Настей? – Губы и язык не слушаются меня, как при анестезии у стоматолога.
– Ничего. – Он переносит вес тела на другую ногу и снова повторяет вопрос. – Где бумаги?
Я лихорадочно соображаю, что делать. Нельзя ему ничего говорить.
– Зачем тебе все это? Ты что, плохо живешь?
– Затем, что не нужно брать чужое. Этому еще мамы детей в песочнице учат.
– А давить на людей и шантажировать, можно?
– Так, веди бизнес честно, и никто шантажировать не будет. Мне стыдиться нечего. – Передо мной внешне знакомый человек, но я его не узнаю. Он холоден, циничен и опасен: я не знаю, чего от него ждать. – Давай по-хорошему, а?
– Настя не хотела по-хорошему. Я повторяю вопрос: что ты с ней сделал?
Он не успевает ответить: где-то в темноте с грохотом упало что-то тяжелое. Роберт поднимается и медленно, как зверь на охоте, идет на источник шума.
Я в это время нервно дергаю руками в разные стороны. Безрезультатно. Шарю глазами по сторонам в поисках чего-нибудь острого. Как назло, вокруг только намытая до блеска плитка. Ни моей обуви, ни сумки.
До меня доносится какая-то непонятная возня. Прищуриваюсь, чтобы лучше разглядеть в полумраке происходящее, но все равно ничего не вижу. Подтягиваю ноги к животу. Господи, только бы выбраться.
В поле моего зрения появляется Костя. Он, согнувшись, тащит Роберта по полу. Оставляет его в углу, где стоят какие-то доски, и подходит ко мне. Снимает со своих ключей брелок-трансформер, щелчком раскладывает лезвие и начинает срезать скотч.
– Ну, как тебе твои богатенькие друзья, Инга? – Усмехается.
– Ты знал, да? – Я растираю запястья. – Ты поэтому приехал сюда?
– Про бумаги? – Он срезает скотч на ногах. – Да, взломал Настину почту и увидел несколько писем с угрозами: стал копать дальше. Я сказал твоему Федорцову, что не остановлюсь в поисках. Веришь или нет, я любил твою сестру.
Пока я тыкалась, как слепой котенок, он играл в свою игру. То посылал мне сообщения, то взломал почту, не удосужившись мне об этом сообщить. Роберт, Костя – отличные у меня друзья.
– Она сделала от тебя аборт, Костя.
Я знаю, что ему будет больно, поэтому и говорю. Чтобы заставить его страдать. Костя замирает и дергает щекой. Пялится в пол. Его плечи напряжены. Я отползаю ближе к стене и не свожу с него глаз. Он поднимает глаза, и мне на мгновение становится его жаль: сколько муки в его взгляде. Но Настю мне жаль гораздо больше. Ее несбывшиеся ожидания, свадьба, планы на будущее.
– Ты врешь, – шепчет он. – Какая же ты жестокая тварь.
– Нет.
– Врешь! – Повышает он голос.
Я смотрю на Роберта. Он лежит без сознания, вывернув ногу. Стоп. Друзья… Костя сказал: «твои богатенькие друзья».
– А почему… – Я не успеваю ничего сказать: Костя получает смачный удар вазой по голове.
Я кричу от испуга, вскакиваю и бегу, но меня сбивает с ног. Я не заметила в полумраке боковую дверь прямо рядом с нами. Оттуда и появилась Аня, ударив Костю по голове.
«Господи, не может этого быть! Это же сюр какой-то!», – мигает красное табло в голове. Пытаюсь скинуть Аню с себя, но она оказывается очень юркой и сильной.
– Да успокойся ты! – Кричит на меня Аня и сжимает запястья. – Берт, помоги!
Роберт и Костя поменялись ролями. Теперь Костя «отдыхает» в углу, а Роберт, морщась, идет к нам. Я невыгодно придавлена Аниным весом к полу. Плитка неприятно холодит щеку и живот под распахнувшимся пиджаком. Из уголка глаза вытекает одинокая слезинка. Я не понимаю, что чувствую. Страх? Горечь предательства? Жажду справедливости?
Меня поднимают с пола и рывком сажают на какой-то ящик. Роберт больно сжимает плечо. Растрепанная Аня опять надевает туфли и упирается руками в бока.
– Где бумаги, заюш?
– Ань, как ты могла? Это же твоя семья – брат, отец.
Меня мутит. Головная боль усиливается.
– Берт – тоже моя семья, а отец об него ноги вытирает. – Роберт цыкает на нее. – А что, не так?
Она смотрит на него, а потом переводит полные обиды глаза на меня и продолжает:
– Он просто наемный работник. Его в любой момент могут выпереть без выходного пособия. Тот же Марк, например. Сколько раз я разговаривала с отцом. Все без толку. – Она ходит туда-сюда и возбужденно жестикулирует. – У нас просто был рычаг давления, никто, естественно, не собирался никому создавать неприятности. Вот, скажи, что плохого в том, что я хочу нормальных условий для моего мужа. Разве его положение в компании справедливо?
Только есть одна маленькая деталь: фирму с нуля создал Николай Павлович, вложив время, силы, здоровье. А Марк поднимал ее вместе с ним. Мне кажется, они имеют право сами решать, кто будет наемным работником, а кто – акционером.
– Что вы сделали с Настей?
– Ничего. – Пожимает плечами Аня.
Меня начинает трясти. Я не знаю, оставят ли меня в живых. Придет ли в себя ближайшее время Костя, но я должна узнать правду. Любой ценой.
– Я скажу, где документы только после того, как узнаю, что произошло в тот вечер. Ясно? – Для убедительности добавляю несколько непечатных выражений.
Роберт брезгливо морщится. Аня смотрит в стекло одной из картин и аккуратно убирает в прическу вывалившиеся пряди.
Циничные твари.
– Если вы сейчас же все не расскажете, то не видать вам документов. Никогда! Хоть убейте меня здесь! Вы поняли, уроды? – Нервы сдают, и я ору на них, захлебываясь слезами.
Что со мной не так? Все мое окружение оказалось с гнилой сердцевиной.
Аня подскакивает от неожиданности. Роберт подходит и бьет меня по лицу. Моя голова дергается назад. Я прикусываю щеку: во рту металлический привкус.
– Успокойся, истеричка! – Рявкает он.
– Берт, не надо. – Аня подходит и хватает его за руку. – Пойди, присядь. – Указывает ему на еще один ящик в стороне.
– Я сказала тебе правду, Инга. – Аня серьезно смотрит на меня. – Я ничего ей не сделала. Я приехала к даче Дмитриенко, чтобы в тысячный раз уговорить ее отдать бумаги, которые она, прошу заметить, украла из кабинета Берта.
– Вы преследовали ее вдвоем. – Говорю себе под нос, вспоминая слова Смирнова о том, что Свечку кто-то напугал у ювелирного.
– Она думала, что я собираюсь использовать документы против Марка, поэтому не отдавала их. Уперлась, как ослица. – Аня отходит и прислоняется спиной к стенке. Ее голос становится тише. – Она убегала от меня, упала и ударилась головой о какой-то корень. Мгновенная смерть. Мне жаль, Инга.
Она прикрывает глаза и ведет ладонями по волосам. Роберт широко расставил ноги, опустил голову, смотрит в пол. Я беззвучно плачу.
Повисает тяжелая пауза. Слышно лишь, как гудит освещение.
Оказывается, я верила, что Настя жива. Говорила, что не верю, но это была неправда. А сейчас надежда умерла. Марк был прав – с исчезновением Насти я навсегда утратила часть себя. Как же больно. Тру кулаком грудь и сгибаюсь пополам.
– Мне жаль, Инга. Правда, жаль. – Аня сползает по стене и обнимает колени руками. – Давай договоримся и спокойно разойдемся. Ты же мне не чужой человек. Вспомни, мы с Бертом все это время были рядом с тобой. Поддерживали тебя, как могли.
– А еще пытались понять, у меня ли бумаги, или Настя избавилась от них. – Рычу на нее сквозь слезы. Они текут по лицу и никак не останавливаются. – Какие из вас друзья? Твари вы.
– Закрой рот. – Устало говорит Роберт.
– Куда вы дели тело? В поселке каждый сантиметр был по нескольку раз прочесан.
– Это ты узнаешь только после того, как мы получим бумаги. – Аня с трудом поднимается и подходит ко мне.
Я не вижу больше в ней сестру Марка, подругу, красивую блондинку, дочь, жену. Я вижу в ней чудовище, из-за амбиций которого погибла моя Настя.
Вскакиваю и сбиваю ее с ног. Она оступается на высоких шпильках и падает. Пока Роберт соображает, я молниеносно стягиваю с ее ноги правый туфель и бью ее шпилькой в плечо. Аня воет от боли и хватается за него рукой. Второй туфель я запускаю в Роберта, целюсь в лицо, но промахиваюсь и разбиваю стекло одной из картин. Осколки со звоном осыпаются на пол. Роберт стремительно приближается. Я использую эти несколько секунд: седлаю Аню и наношу ей яростные удары. Она закрывается от меня руками.
Роберт хватает меня за волосы и тащит по полу туда, где лежит Костя. Почему я всегда считала Роберта интеллигентом? Из-за дорогих костюмов или наманикюренных ногтей? Это была просто оболочка.
«Живой я от сюда не выйду», – проносится в голове.
Болит голова, кожа головы, щека. Кажется, я одна сплошная боль. Ступни околели. Силы покидают меня. Куда мне тягаться с молодым, озлобленным мужиком? Да и за что мне теперь бороться? Делаю вдох, чтобы последний раз закричать, как вдруг слышу голос Федорцова. Хрустит стекло. Кричит Аня. Я отстраненно рассматриваю межплиточные швы.
«Я и не знала, что Марк может так материться», – думаю я и отключаюсь.
28
Неделю спустя
– Инга, если ты не будешь есть, то тебе будут вводить питание внутривенно. И не делай вид, что ты спишь. Я в пять лет лучше притворялся, чем ты сейчас.
Распахиваю глаза.
Федорцов стоит надо мной в обожаемом им костюме-тройке и хмуро взирает на мою опухшую физиономию сверху вниз. На тумбочке рядом с больничной койкой стоит благоухающий букет полевых цветов. И где он их только нашел под конец осени? Мелкие ромашки напоминают мне о доме. Когда под вечер спадала знойная жара, мы с бабушкой ходили в поле за нашей коровой Зорькой. Там росли такие же цветы. Пахло пряными травами. Такое далекое воспоминание, как будто не из этой жизни.
– Это тонкий намек, что я никого не хочу видеть. – Я натягиваю одеяло на голову, но оно тут же ползет вниз – Федорцов тянет его одной рукой, вторая – все также покоится в кармане брюк.
– Я понимаю, – чуть мягче говорит он, – ты проживаешь очень тяжелый период, но не нужно закрываться и делать это в одиночку. Ты знаешь, что это показатель слабости, а не силы? Хотя, у нас принято думать наоборот.
– Оставь меня, пожалуйста. – Я отворачиваюсь от него.
Марк еще какое-то время стоит за спиной, а потом выходит, тихо прикрыв за собой дверь. Слышу, как он разговаривает в коридоре с медсестрой. Его голос ровный и интонации вежливо-повелительные. Я закрываю глаза и натягиваю на себя одеяло с легким запахом медикаментов.
Я уже давно могла бы выписаться, но Марк настоял на моем нахождении в клинике. Я сама невольно поспособствовала его решению, запустив в приходящего психолога подушкой. Он, конечно, ни при чем, но я не понимаю: зачем лезть к человеку в душу, когда там пепелище. Руины, из которых больше невозможно ничего построить. Любая фраза кажется полнейшим абсурдом и пустословием. Мамы нет, Насти – тоже. В чем смысл, если моя жизнь – череда сплошных потерь?
Физические травмы прошли достаточно быстро. Марк, не дожидаясь скорой, сам отвез меня в клинику с переохлаждением, легкой травмой головы и выбитым плечом.
В тот злосчастный вечер я пришла в себя в кабинете Лидии Владимировны. Она не хотела поднимать шумиху во время открытия, поэтому дальнейший процесс проходил тихо, чрезвычайно деликатно и исключительно по настоянию Марка. Мне кажется, если бы не он, то Федорцова спустила бы дочери все с рук.
Правда, Аня и так осталась не при делах. Роберт полностью взял всю вину на себя. Сейчас ему предъявляют умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью. Обвинение настаивает еще и на похищении, но нанятый Аней адвокат-цербер отобьет его. Я в этом уверена. Скорее всего, Дельфин отделается условным наказанием.
Где Настино тело, я так и не узнала: Аня и Роберт молчат, чтобы не усугублять свое положение. Впрочем, доказать их косвенную причастность к Настиной смерти будет практически невозможно. Вот такой расклад получился.
Костя, кстати, отделался сотрясением. Мира голосила на весь кабинет, что ее папа всех посадит. А потом увела Костю с собой. Ее многолетняя мечта сбылась – они теперь вместе. Я никогда его не прощу и, надеюсь, что больше не увижу. Тем более, что оставаться в этом городе я больше не собираюсь.
– Ну, как вы, голубушка? – Заходит в палату пожилой доктор в маленьких круглых очках.
– Я домой хочу.
– Только после того, как снимем фиксирующую повязку. Вы уж потерпите. – Он делает мне укол и продолжает размеренным, тихим голосом. – Вы поспите, милая, сон лучший лекарь, а я попрошу медсестру вам витаминки прокапать. – Он поправляет одеяло и уходит.
В оконное стекло начинает стучать дождь. Я отстраненно думаю, что теперь навсегда обречена продолжать вереницу одиноких праздников: Новый год, День рождения, восьмое марта. Окончание института и смену сезонов года. Прикрываю глаза, чтобы успокоить тревожный мозг и проваливаюсь в сон.
Мне снится Настя, она в белой сорочке стоит посередине пустой комнаты, которая медленно наполняется водой. Вода мутная, на ее поверхности плавают кувшинки и водоросли. Уровень воды поднимается все выше и выше. Вода достигает Настиных колен, доходит до пояса, плеч. Я вижу ее глаза, наполненные ужасом, а потом рыжую макушку, скрывшуюся под водой, как затушенное навсегда пламя.
Резко просыпаюсь.
За окном темно. В палате только мягко светит торшер. Марк сидит в кресле, положив ногу на ногу. Руки спокойно лежат на подлокотниках. Электронные часы на подоконнике показывают четыре утра.
– Ты что, смотрел, как я сплю? – Недовольно говорю я и морщусь, задев плечо.
– Да.
– Мы не пара, если что. – Ляпаю, первое, что приходит в голову.
Господи, что я несу. При чем здесь это вообще?
Марк молчит и покачивает носком лакированного туфля. Его волосы кажутся темнее при искусственном освещении, а черты – острее. Глаза покраснели, ворот рубашки расстёгнут. Пиджак лежит на маленьком столике, рядом с пластиковым стаканчиком кофе.
– Настино тело нашли, Инга.
До меня не сразу доходит смысл сказанного. Прикрываю рот рукой, рассматриваю складки на одеяле.
– Аня призналась? – Выдавливаю из себя.
– Нет. Я воспользовался старыми связями… в течение двух дней тело нашли в водоеме. Я не знаю, как оно не всплыло за все это время. Наверное, потому, что речушка больше напоминает болото. Похороны в субботу, Инга. Я уже все организовал. Доктор сказал, что в пятницу снимет повязку, и тебя можно будет выписывать. – Смотрит в пол. – Ее будут хоронить в закрытом гробу. Сама понимаешь, что происходит с телом за три года в воде.
Я вспоминаю, как стояла в ту ночь на берегу реки и смотрела на туман, похожий на дым. Насти уже не было в живых. Моя сестренка лежала на дне реки, куда ее скинули эти сволочи. В груди так давит, что я не могу дышать. Закрываю лицо руками, бормочу что-то бессвязное и плачу. Марк пересаживается ко мне на кровать и прижимает к груди. Я не могу остановить поток рыданий, отталкиваю его, как будто он в чем-то виноват.
– Ненавижу сестру твою… ненавижу! И Роберта тоже! – Марк пытается обнять меня, но я снова отталкиваю его и кричу еще громче. – Уди, ради Бога, уйди!
На крики прибегает испуганная медсестра и делает мне болезненный укол. Мышцы начинают расслабляться, я несколько раз моргаю, глядя в лицо Марку. Я никогда не видела его таким… растерянным и отчаявшимся. А ведь он тоже проживает утрату. Я закрываю глаза и чувствую под спиной хрустящую простынь.
***
В субботу утром мы с Марком идем по кладбищенской аллее. Окружающий пейзаж отвратительно каноничен: хлопья первого снега, голые ветки деревьев, одинокие холмики могил и насквозь промёрзшая земля. Я несу в руках белые лилии. За нами идут Мира, Мирон, несколько девушек из галереи. Кости, к счастью, нет.
В дань уважения моим маме и бабушке Настю отпевает батюшка.
«Вот я нашла тебя».
Смотрю в серое небо и мысленно прошу у нее за все прощения: за свою невнимательность, эгоизм, бездействие. За то, что она проживала свою беду в одиночестве, хотя сама всегда приходила мне на помощь.
– Упокой, Господи, душу усопшей рабы твоей, Анастасии.
Я приседаю, снимаю перчатку и бросаю на гроб первую горсть земли. Ветер кусает голую ладонь. Смотрю в яму и мне не верится, что все закончилось вот так. Следом подходит Марк и тоже бросает горсть земли на красную крышку. Мира тихо плачет, обнимая Мирона.
