Текст книги "Девочка со свечкой (СИ)"
Автор книги: Юлия Теплова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
Не каждая девушка может позволить себе носить легинсы.
Она сохраняет невозмутимое лицо.
– Я с тобой в память о Насте встречаюсь, так что не борзей. – С обманчивой лаской говорит Мира.
– В память? А ты ничего не путаешь? – Беру неверный тон. Говорю враждебно и зло. – Она без вести пропала, если ты забыла, а не умерла. Или может, тебе известно что-то, что позволяет тебе так говорить? – Щурю глаза, перегибаясь через стол.
Доверительной беседы не получится. Надо было Костика посылать сюда. Но я не хотела его грузить. Он и так чувствует себя обязанным – не самое приятное чувство.
– Ты что несешь? – Возмущенно бросает Мира, делая паузу, когда ей приносят заказ. – Мы подруги были.
Я понимаю, что нужно действовать по-другому. Попробую вывести ее на эмоции.
– Так может, ты ее к Костику ревновала? Он ведь тебе предпочел мою сестру. – Бросаю предположение, которое теперь кажется мне разумным. – Он выбрал не тебя – богатенькую чику на ламбе, а мою сестру – красавицу, которая добилась всего сама.
Я попадаю в цель. Фотка была не случайность. Костя был неравнодушен к Насте.
Лицо Миры становится красным, как будто я отхлестала ее по щекам. Она пытается держаться. На секунду мне становится ее жаль, но это чувство сразу же проходит, потому что она продолжает севшим голосом:
– Сама? Ей просто повезло с мордашкой. Нашелся Федорцов, готовый ее содержать.
– Жениться, а не содержать. Это разные вещи, Мира. Он пошел против семьи и ожиданий его окружения. – Откидываюсь на спинку стула.
Мне хочется крикнуть «раунд» ей в лицо. Почему-то я считаю своей святой обязанностью отстоять Настю перед любым человеком, позволившим себе нелицеприятное высказывание в ее адрес.
Мира молчит и смотрит в окно. Маска невозмутимости треснула. Она из тех женщин, которые не терпят еще одну королеву в своем окружении. Ей хочется быть единственной. Владеть вниманием вмех мужчин и даже тех, которые ей на фиг не сдались.
– Да, я люблю Костю с тех пор, как Настя нас познакомила, а он меня – нет. Он общается со мной из чувства благодарности за адвоката. – Говорит Мира бесцветным голосом. – Я думала, после Настиной помолвки он, наконец, остынет, и у меня появится шанс. Но какой там.
Я молчу, напрягшись. Мне кажется, сейчас я услышу то, что не хочу знать.
Она кусает губы.
– Мы в клуб пошли помолвку праздновать. Я думала, потанцевать с ним, потусоваться. Вырядилась как дура, но он весь вечер ходил за Настей.
Теперь, когда я вижу ее искреннюю, и мне становится вновь жаль Миру. Вот такая я противоречивая натура.
В конце концов, именно благодаря ей, Костя вышел намного раньше. Ему могли впаять по полной. Он не ответил на ее чувства, а Мира продолжала помогать.
– Да, я завидовала Насте. Очень сильно. – Она опускает глаза на свои ладони с черным маникюром. – Но я не знаю, что тогда произошло. Не знаю. Я веселилась с ребятами и выпила лишнего.
Я молчу, глядя на проезжую часть.
Мира лениво ковыряется в десерте.
– Я скучаю по ней. – Говорю тихо.
– Я тоже. – Она убирает прядь за ухо. – Ты можешь мне не верить, но мне ее не хватает. Я не особо верю в женскую дружбу, но Настя была нормальной девчонкой. Я знала, что она не кинет и не предаст.
– Мира, – она избегает смотреть мне в глаза, – ты не помнишь ничего странного в тот вечер?
Чувствую себя заправским сыщиком. Они ведь так спрашивают.
Она качает головой, и я мысленно чертыхаюсь.
– Тогда я пойду. – Лезу в сумку за кошельком.
– Ты Костика давно видела?
– Он у меня сейчас живет. – Ляпаю я, не подумав, в поисках банковской карты. – Нет, не в том смысле. Его из комнаты хозяйка выселила, поэтому он у меня кантуется пока.
На лице Миры мелькают разные эмоции: от непонимания и печали до удивления.
– Какая комната? О чем ты? У него своя квартира на Ленина. – Мира непонимающе дергает головой.
– Он не смог ипотеку выплачивать, когда его посадили. – Неуверенно бормочу я.
– Это давно его квартира. Какая ипотека? Я документы видела, когда адвокат его делом занимался.
Я тру лоб. Во рту пересыхает. Я ни хрена не понимаю.
Зачем мне врать? А главное – откуда такие деньги?
Чтобы избежать расспросов Миры, я с напускной беззаботностью говорю ей:
– Я с ним поговорю. Похоже, недопонимание вышло. Может, он меня поддержать решил в трудные времена и поэтому соврал? Ну, чтобы я себя неловко не чувствовала, что обременяю его.
Вижу, что Мира хочет развить разговор, потому что у нее, как и у меня, куча вопросов, поэтому благодарю ее и быстренько прощаюсь.
Мне нужно остаться наедине с собой и подумать. Мне надо хорошенько поразмышлять.
Ноги действуют быстрее разума. Я резво запрыгиваю в автобус, который идет на Ленина к Костиному дому.
Быстро добираюсь до новенькой новостройки.
Мне приходится подождать минут десять, пока из подъезда не выходит молодая мамочка с коляской и не пускает меня внутрь.
В лифте я готова кричать от напряжения. Мысли хаотично стучат в черепной коробке, третируя мой разум.
Выхожу на чистенькую лестничную клетку. Подхожу к Костиной двери и долго и протяжно звоню в дверь. Никто не открывает, а чего ты, собственно, ждала?
Глупо прилипаю ухом к двери – тишина. Дверь соседней квартиры открывается. На пороге стоит худенький мужичок и щербато мне улыбается.
– Ищете кого? – Смотрит с интересом.
Отпрыгиваю от двери, уличенная за подслушиванием.
– Эм… да, соседа вашего. Давно его видели?
– Костяна? Да вот на днях видел. – Он задумчиво чешет затылок. – Дня три назад. Я мусор выносил, а он домой возвращался. А что случилось.
– Да все нормально. Просто обещал мне перезвонить и так ни слуху ни духу от него. – Пытаюсь улыбнуться. – Спасибо, я пойду.
– А, – понимающе улыбается сосед, – поматросил девку и бросил, герой? – Спрашивает почти с восхищением.
– Ну, да, типа того. – Разворачиваюсь и иду в направлении к лестнице.
«Костик, что за хрень происходит?», – пытаюсь сдержать слезы обиды.
В квартиру вхожу с опаской, словно меня там, как минимум, чудовище ждет, вместо друга детства.
Всю дорогу я думала, как себя вести. Пыталась найти лучшее решение. В итоге решила просто наблюдать, не теряя бдительности.
Костя не захотел рассказать мне о причине их ссоры с Настей, а значит о причине переезда ко мне он будет молчать. Не скажу, что меня удивила Костина влюбленность. То, что витало в воздухе, вдруг обрело форму.
Мне вспомнилась школьная дискотека, куда Настя провела меня с собой, потому что мама работала, а мне было страшно оставаться в доме одной. Зимой рано темнело.
Тогда я не поняла, почему Костик, прилепившийся к стене в спортзале, буквально прожигает дыру в Насте.
Приглушенный свет, топчущиеся на месте парочки, играет грустная песня «Руки вверх», а Костик не сводит с Насти взгляда. Если мне не изменяет память, он так и не решился к ней подойти.
– Привет, ты поздно сегодня. – Костя выходит в коридор.
Я снимаю куртку, повернувшись к нему спиной. Облизываю губы и чувствую холод в руках и ступнях.
– Привет. – надеюсь моя улыбка выглядит искренне. – Я с Мирой встречалась, но ничего полезного не услышала. Одно и то же: никто ничего не видел и не слышал.
– Ну, так я тебе то же самое говорил. – Костя приваливается плечом к стене и наблюдает, как я роюсь в сумке в поисках телефона.
– Да, но я все равно хочу еще с Мироном поговорить. Он в горах сейчас. И нравится же ему с тяжеленным рюкзаком бегать и на земле спать.
– Пойдем есть, ворчунья. – Улыбается Костя, и от его глаз разбегаются лучики.
Не мог он совершить ничего плохого. У него точно есть причина недоговаривать. Жаль, что он не считает меня достойной откровенного разговора.
Внутри щемит. Что-то я совсем расклеилась.
После раннего ужина я решаю полежать в ванной. Костя уходит работать над новым заказом.
Я сначала чищу ванную, а потом засыпаю в нее соль и выдавливаю побольше геля для пены. Сажусь на край ванной и наблюдаю, как течет вода.
В голове мелькает воспоминание. Я также сижу на краю старой, чугунной ванны у нас дома и взахлеб рыдаю. Девчонки как-то прознали о моей влюбленности в старшеклассника Андрея, волейболиста и обладателя широких плеч, и растрезвонили об этом на всю школу. Андрей, разумеется, тоже узнал и грубо отшил меня. Мне казалось, что наступил конец света. Глаза уже жгло от слез, а в горле горело от обиды.
Скрипнула половица. Я подняла глаза и столкнулась с Настиным сочувствующим взглядом. Это был ее первый приезд домой.
– Кто тебя обидел? – Она села рядом на закрытую крышку унитаза и взяла меня за руку.
Я, подвывая, все ей выложила.
– Я этом дурам все волосы выдеру! – Вспыхнула Настя.
Ее злость – редкое явление. Конечно, я не хотела разборок, но ее поддержка придала мне сил. Я встала и подошла к раковине, чтобы умыться. Настя подошла ко мне со спины и обняла меня за плечи. Наши взгляды столкнулись в зеркале.
– Посмотри, какая ты красавица. – Приговаривала она, гладя тыльной стороной руки мои щеки. – Кудряшки, как у бабушки, темные, блестящие. Глаза очень красивые, носик аккуратный. Да этот Андрей еще локти кусать будет от своей тупости.
***
– Малая. – врывается в сознание голос Костика.
Он легонько стучит по двери. Выныриваю из воспоминаний и выключаю воду.
– Что?
– Пока не забыл, к тебе твой сосед мелкий заходил. Просил напомнить, что в субботу веселые старты. Передаю дословно: «Скажи Инге, чтобы она кроссовки помыла и надухарилась».
Тихо хихикаю. Точно, я же обещала пойти к Антошке в школу, вместо бухающей Наташи. Придется «надухариться».
– Спасибо!
Слышу удаляющиеся шаги.
Раздеваюсь, зажигаю свечку с запахом вишни, выключаю свет и погружаюсь в ванну.
Такое удовольствие я позволяю себе не часто. Оказалось, что взрослая жизнь также предполагает самостоятельное оплачивание коммуналки.
Ванну я принимаю, когда мне совсем хреново. Верю, что могу смыть все плохое, замедлиться и привести разум в порядок.
Вода обволакивает тело. Закрываю нос и ухожу под воду. Лежу, пока хватает дыхания, а когда легкие начинают гореть выныриваю и жадно хватаю ртом воздух. Холод лижет плечи. Вытираю лицо ладонями и пристраиваю голову на бортик ванной. Закрываю глаза. Пытаюсь унять рой мыслей и чужих голосов в голове.
Что меня тревожит? В голове крутится навязчивая мысль. Сначала я силюсь ухватить ее, а потом расслабляюсь и … ко мне приходит осознание. Оно прошибает меня насквозь, словно молния.
Сажусь в ванной. И смотрю на огонек мерцающей Свечки.
Ну, конечно! Как я сразу не заметила. Анонимные сообщения перестали приходить аккурат в тот день, когда ко мне въехал Костя. Совпадение? Не думаю. Вот уже четвертый день этот сраный аноним молчит.
Мою волосы и выбираюсь из ванной. Надеваю широкие треники и толстовку. В квартире прохладно. Пора уже заклеить окна.
Еще несколько дней и, согласно прогнозам, наступят холода.
Бросаю вещи в стирку и иду к Косте.
Он сидит за столом на кухне. На плите стоит чайник. Все поверхности сияют чистотой. Горит только старый советский торшер. В комнате по-домашнему уютно.
«Пусть всему найдется объяснение», – думаю про себя. Пусть Костя останется моим другом. Нашим с Настей другом.
Молча снимаю закипевший чайник с плиты. За окном смеркается. Скоро дни станут совсем короткими. Настя очень любила осень и по иронии судьбы пропала осенью.
Я сажусь напротив Костика, по привычке подтянув колено к груди, и обхватываю его руками – моя воображаемая опора.
Он поднимает на меня покрасневшие глаза и трет переносицу.
– С этим заказом разделаюсь, еще парочку каракатиц обработаю и можно будет пару месяцев о деньгах не беспокоиться. Чаю плеснешь? – Он пододвигает ко мне пустую кружку.
– Это ты присылал мне сообщения? – Впиваюсь взглядом в его лицо.
Если бы не моя интуиция, то я тут же отмела бы эту идею, потому что Костя поднимает брови и непонимающе смотрит на меня.
– Малая, твое выражение лица меня пугает. – Пытается шутить он. – Конечно, я присылал тебе сообщения. Тебе и еще десятку человек: маме, Мире, пару раз Мирону, а еще заказчикам. – Начинает демонстративно загибать пальцы.
Я встаю и иду в свою комнату, забираю телефон со стола. Нахожу нужное сообщение, возвращаюсь на кухню и кладу перед ним.
Он читает сообщение и хмурится.
– Ты почему мне сразу это не показала? Мы бы быстренько этого умника нашли.
Я предпочитаю снова верить тому, что чувствую, а не тому, что вижу. Смотрю на его, спокойно лежащие на столе, кисти и чувствую разочарование.
– Это прекратилось именно в тот день, когда ты занял Настину комнату. Сообщения перестали приходить, как по взмаху волшебной палочки. – Забираю телефон со стола и сжимаю его в руках. – У тебя есть один-единственный шанс рассказать мне правду, Кость. Не просри его, пожалуйста.
Не знаю, что он видит в моем взгляде. Он тяжело вздыхает, захлопывает ноутбук и отодвигает его в сторону. Молчит, рассматривая клеенку.
– Прости, это было жестоко по отношению к тебе. – Его слова придавливают бетонной плитой. – Ты ведь еще в машине поняла, что я люблю Настю. Я все понял по твоим глазам. Мы сильно поругались на праздновании помолвки. Я хотел, чтобы она бросила Федорцова и уехала со мной в Европу. Профессия мне позволяла работать из любой точки мира. Она меня послала и перестала со мной общаться с тех пор, как я признался ей. Потом мы встретились на дне рождении Миры, и я снова ее умолял отменить свадьбу. Федорцов не спешил жениться, у него были постоянные командировки, встречи и перелеты. Он не любил Свечку. Ее никто и никогда не любил так, как я.
Костя опускает плечи, съежившись. Его речь проняла меня, потому что я нутром почувствовала, что каждое его слово – правда.
Я с трудом сглатываю собравшееся во рту сожаление и касаюсь его руки.
– Кость, посмотри на меня.
Он поднимает голубые глаза, которые сейчас кажутся прозрачными. В них – печаль и боль.
– А к чему эти сообщения? Ты понимаешь, каково мне было одной с этим ужасом. Я чуть паничку не заработала.
– Прости, – повторяет он. – Я решил, что Настя боится меня, и поэтому сбежала. После освобождения я утряс все дела с документами и сразу же решил выйти на ее след через тебя. Она бы рано или поздно появилась рядом с тобой. Настя любила тебя.
Я на секунду прикрываю глаза. Не понимаю, что чувствую: злость, облегчение, страх, грусть?
– И ты решил подстегнуть меня своими сообщениями, Мориарти чертов (прим. – профессор Мориарти – персонаж цикла произведений Артура Конана Дойла о Шерлоке Холмсе)? – Раздраженно спрашиваю его. – Отказ тебе и прекращение общения – недостаточный повод, чтобы сбежать. Бросить меня и маму, тебе не кажется?
Костя грустно усмехается.
– Она боялась, что я буду ей мстить. Это же она меня ментам сдала.
Я выпучиваю глаза и выдаю длинное замысловатое ругательство. Костя морщится.
– Костя, ты нормальный, такими предположениями разбрасываться? – Вскакиваю и начинаю нервно ходить по кухне.
Особо, конечно, по моей кухне не походишь, поэтому я замираю у окна. Мне кажется, что голова сейчас взорвется. Нет-нет, ну, не может такого быть. Чешу предплечья и поворачиваюсь к Косте.
– Зачем ей было тебя сдавать?
– Чтобы отомстить мне. Думаю, что она позвонила кому-то после вечеринки перед тем, как пропасть. – Он делает паузу, будто обдумывая, стоит ли говорить дальше. – Я рассказал Федорцову, что мы переспали.
– Не может быть. – шепчу я.
– Может, малая. На войне все средства хороши. – Он сносит меня своей беспощадностью.
Я его не узнаю. Костя смотрит холодно. Спина прямая, плечи напряжены.
Я подлетаю к нему и хватаю его за горловину футболки.
– Ты зачем ему рассказал?
Костя сбрасывает мои руки.
– Да потому что любил! – повышает он голос и бычится.
Потом подскакивает, хватает пустую кружку со стола и запускает её в стену. Я дергаюсь от неожиданности и вжимаю голову в плечи.
Костя тяжело дышит и смотрит на меня, как загнанный зверь.
– А теперь я, как и ты, хочу знать, что произошло в тот вечер.
У меня на глазах сыпется наша многолетняя дружба. Рушится, как карточный домик.
Смогу ли я оправдать его подлость? Неужели Настя изменила Марку? Почему я впервые в жизни чувствую, по отношению к ней разочарование и … отвращение? Ненавижу себя за это.
Сжимаю кулаки.
– Быстрее ищи комнату, Костя, а лучше езжай в свою квартиру. – Резко разворачиваюсь и, хлопнув дверью, иду к себе.
11
Полночи я ворочаюсь без сна. Думаю о Косте, ищу ему оправдания и, к сожалению, не нахожу. С трудом представляю, как мы будем общаться дальше. Как он вообще додумался писать про убийство? Даже если он и хотел с моей помощью докопаться до правды, почему было просто со мной поговорить. Боюсь, что он исчерпал кредит моего доверия. Внутри нестерпимо ноет от обиды.
Размышляю о совместной жизни Насти с Федорцовым. Не зря умные люди говорят: «Чужая душа – потемки». Неужели я слишком идеализировала сестру, а Федорцова, наоборот, незаслуженно считала беспринципным и бесчувственным человеком?
Около трех понимаю, что не усну.
Я слышала, как Костя спустя два часа после нашей ссоры топтался под моей дверью, но так и не решился зайти. Я вздохнула с облегчением, когда он ушел.
Может, не стоило сбрасывать Миру со счетов. А вдруг я слишком верю людям на слово. Зависть весьма распространённый мотив. Еще нужно встретиться с Мироном. Вот почему он укатил именно сейчас? Дурацкий закон подлости.
Поднимаюсь с постели и включаю торшер. В углу стоит старый трельяж. Такой же был у нашей бабушки. Мне стыдно признаться, но спустя год после пропажи Свечки, я завесила его простыней и ни разу не открывала.
Я не знала, жива ли моя сестра, но мне было очень страшно, что посреди ночи я могу увидеть ее душу в зеркале. Я знаю, что это глупо и похоже на детскую страшилку, тем более что в квартире еще два зеркала: в прихожей и ванной. Но когда однажды ночью, так же ворочаясь без сна, я допустила мысль, что моей сестры больше нет, мне стало очень жутко. По телу побежали мурашки, а затылок начало покалывать.
Я долго привыкала жить в одиночестве. Мне часто мерещились скрипы и чужое присутствие в квартире.
Помню, бабушка говорила, что душа умершего может заблудиться в зазеркалье, поэтому суеверные люди часто завешивали зеркала.
Я подхожу к трельяжу и сдергиваю простынь. Она цепляется за нижний угол зеркала. Я присаживаюсь на корточки и пытаюсь, понять за что она зацепилась. В самом низу зеркало отошло от боковой створки и здесь образовалась небольшая щель. Провожу по ней пальцем и понимаю: там, внутри что-то есть. В образовавшееся пространство что-то очень плотно запихано. Едва не ломаю ногти и решаю воспользоваться металлической пилочкой для ногтей.
Спустя какое-то время безуспешных попыток, мне удается извлечь край белой, плотной бумаги. Пальцы уже ломит.
Собираю волосы, выдыхаю и снова принимаюсь за дело. Медленно, с большой осторожностью тяну бумагу за край и у меня получается извлечь содержимое – небольшой конверт, к сожалению, не тот, который я искала. Этот белый, а тот был из крафтовой бумаги.
Облизываю губы и раскрываю его. Сердце бьется быстро, отдавая ударами в висках. Внутри свернутые в несколько раз бумаги. Дергаюсь от скрипа в коридоре и кошусь на дверь. Разворачиваю листы: какие-то таблицы, числа, колонки.
Скольжу глазами по строчкам и, вчитавшись, даже такому дилетанту, как мне, становится понятно, что я держу в руках компромат на Федорцова-старшего, а значит и прицепом – на Марка.
– Охренеть. – Выговариваю по слогам, пытаясь осознать масштаб своей находки и последствий, которые она может за собой потянуть.
Вот то, что искал тот, кто влез в мою квартиру. Двигал мебель, потрошил медведя и рылся в шкафу. Кому-то очень нужны эти бумаги. И этот кто-то точно знал, что я буду в галерее.
Федорцов был все время на виду, но ничего не мешало ему нанять кого-то, а потом героически появиться у меня. Но он может вообще даже не знать, что на его отца собран компромат.
Черт, вот кому мне верить? Похоже, только себе.
Я что, если ребятки во дворе не охраняют меня, а следят? И докладывают о каждом моем шаге Марку?
Раз компромат у меня, значит его продолжат искать и лучше мне его перепрятать. Где гарантии, что в квартиру не влезут снова?
И самый главный вопрос: как это попало к Насте? Она шантажировала Федорцова или пыталась защитить? А если шантажировала, то зачем? Он бы такое ей никогда не простил?
А что, совсем не знала свою сестру? Чем дальше я продвигаюсь, тем больше узнаю вещей, которые слишком сильно осложняют мне жизнь.
Убираю документы обратно в конверт и кладу его в сумку. Снова завешиваю трельяж.
Нервно хожу по комнате. Мысли бурлят в голове. Я массирую виски, прикрыв глаза. Пытаюсь вспомнить ситуации, где Свечка проявляла себя с меркантильной или мстительной стороны, но ничего не идёт на ум. Она была хорошим, порядочным человеком, а значит – бумаги попали к ней в руки по роковому стечению обстоятельств.
Снова лезу в сумку за конвертом. Кусаю губы. Мне кажется, что я не бумаги держу в руках, а ядовитую змею.
Мне не приходит ни одной нормальной идеи, куда можно перепрятать документы, поэтому я режу скотч на тонкие полосочки и приклеиваю к запястью. Накидываю кардиган и тихо, не включая свет, выскальзываю из квартиры.
Спускаюсь к почтовым ящикам, постоянно оглядываясь. Подсвечиваю себе телефоном и приклеиваю конверт к верхней стенке ящика. Снова оглядываюсь и поднимаю голову вверх, чтобы проверить лестничный проем. Разглядываю ящик, убеждаюсь, что конверт не видно, и он хорошо приклеен. Замыкаю ящик и бегу наверх. Все-таки находиться ночью одной в подъезде жутковато.
Захожу в квартиру и разуваюсь.
– Ты где была? – заспанный Костя включает свет и непонимающе моргает.
Он взъерошенный, в одних пижамных штанах. Я отвожу глаза, испытывая досаду и злость. Похоже, ему совсем не стыдно за свой поступок, раз он спит, как младенец.
– К щиткам выходила. У меня в комнате свет вырубило, а мне перевод доделать нужно. – Недовольно бормочу, не глядя на него.
– А… – Он трет глаза, кивая. – Инга…
Хочет еще что-то сказать, но я резко обрываю.
– Давай завтра. – Скрываюсь за дверью своей комнаты.
Уснуть мне удается в пять с небольшим. Я сплю беспокойно, постоянно просыпаюсь. Мне снова снится кошмар.
Я стою посреди залитой солнцем комнаты. На окнах шторы и цветы в горшке. Здесь уютно и тепло. Я знаю, что одна в доме. У моих ног лежат рыжие волосы. Они длинные и блестящие как у Рапунцель, тянутся через весь дом. Я иду по их следу. Выхожу из комнаты, иду по коридору, спускаюсь по лестнице и захожу в большой зал.
Здесь холодно и сыро. У ног стелется туман, и я с трудом вижу сквозь него рыжие волосы. Они ведут к сундуку, который стоит посередине зала. У меня бегут по коже мурашки, но я медленно иду к сундуку. Знаю, что нужно остановиться. Знаю наперед, что увижу, но все равно продолжаю идти. Останавливаюсь над ним и мучительно-медленно поднимаю тяжелую крышку. Вижу скрючившееся на дне тело и кричу.
А потом я просыпаюсь в поту, пытаясь отдышаться. И так повторяется примерно пару раз в месяц.
12
Хватаю ртом воздух и пытаюсь привести в порядок дыхание. Обнимаю себя руками за предплечья, поглаживая. Это не очень помогает.
События вчерашнего дня не желают укладываться в голове. От того и настроение откровенно паршивое.
За окном светло. Погода не радует. Я бреду на кухню. К счастью, Кости дома не оказывается. На столе стоит завтрак, заботливо прикрытый клетчатым полотенцем, и лежит записка с извинениями.
Хорошая попытка, но нет.
Заглядываю в Настину комнату: Костины вещи и ноутбук на месте, это значит, он пока не надумал уехать домой. Меня разочаровала даже не его выдумка с дурацкими сообщениями, а двуличие и недоверие. О какой дружбе может идти речь без того компонента? Как можно врать прямо в лицо, изображая заботливого друга. Мне не понять.
Умываюсь, размышляя, кому я вообще в своей жизни доверяла: Насте, маме, бабушке, Ане и Роберту. Признаюсь, что и забота Федорцова вызвала в моей душе странное оживление, напоминающее надежду. Надежду на его порядочность и небезразличие.
А компромат? На кого из бизнесменов нет компромата? Если очень постараться, то всегда можно что-то нарыть.
Еще несколько недель назад я считала Марка бездушным абьюзером, а теперь пытаюсь оправдать его. Убираю зубную щетку в стакан и качаю головой своему отражению.
– Инга-Инга, вот что теперь делать? – спрашиваю себя вслух.
Для начала – завтрак. Костя пожарил отличную яичницу и сделал овощной салат. Судя по тому, что еда еще теплая, ушел он совсем недавно. Я ничего не слышала. Сплю обычно очень чутко. Наверное, приснившийся кошмар меня совсем поглотил.
Вспоминаю, что у Антошки сегодня веселые старты, и это значит, что мне нужно до обеда успеть перевести три страницы. Мою посуду и выглядываю в окно. Мою «охрану» по-прежнему не видно.
Ставлю на письменный стол стакан с водой, включаю гирлянду и принимаюсь за работу.
Когда подходит время, я надеваю спортивный костюм, собираю волосы и, плюнув на косметику, собираюсь в школу. С собой прихватываю сменку, как в школьные времена.
Сегодня ветрено и дождливо. Похоже, теплые деньки закончились. Мне лень возвращаться за зонтом, да и время не позволяет. Ненароком думаю, не должны ли парни меня возить? Не все же им таскаться по пятам. Но решив, что могу нарваться на очередную порцию «комплиментов», бегу к остановке.
В школе царит привычная, для подобного заведения, обстановка: дети орут и носятся по коридорам, старшеклассники тусуются у столовой, учителя с недовольными лицами собираются у учительской. Во вторую смену не так много людей, поэтому коридоры кажутся просторнее.
Быстро нахожу нужный класс.
– Инга, привет! – радостно скачет Антошка и пытается меня обнять.
Пытается, но не решается. У него есть проблемы с тактильностью: может, это врожденное, а может, последствия обстановки, в которой он вынужден расти.
– Привет. – Треплю его по волосам.
Почему-то на ум приходит ассоциация с Робертом. Совсем недавно он также, почти по-отечески, трепал меня по голове.
Антошка красный, с налипшими ко лбу волосами.
– Я сейчас переобуюсь, и ты покажешь мне, куда идти, хорошо?
Антошка кивает. Он радостно дергается в предвкушении веселья. Посматривает на меня, а сам пытается хлопнуть ладошкой мальчишку в синей олимпийке. Тот, смеясь, уворачивается.
Затем мы детско-родительской толпой, во главе с учителем в старомодных очках спускаемся в спортзал.
Два часа я скачу в мешках, бегаю и ползаю, вытирая толстовкой пол.
Ненавижу спорт.
Команда родителей поддается, и дети побеждают. Не знаю, как других родителей, но меня эти маленькие исчадия ада знатно умотали. Особенно маленькая девочка без двух передних зубов. Я соревновалась именно с ней, еле поспевая. Она носилась по залу, как маленький гепард с косичками.
Вот и сейчас она радостно хохочет, глядя, как я кашляю, пытаясь выплюнуть легкие.
– Инга, ты видела, как я быстро бегал? – Антошка заглядывает мне в глаза.
Выглядит абсолютно счастливым. Я вытираю пот со лба.
– Конечно! Ты был быстрый и ловкий, как человек-паук. – Отвечаю, тяжело дыша.
Он довольно улыбается.
После соревнований мы пьем в классе газировку с рулетом, переодеваемся и, наконец, когда уже стемнело, выходим на улицу. Дождь льет как из ведра. Надо было все-таки вернуться домой за зонтом.
– Попадос. – Озвучивает мои мысли Антошка.
– Еще какой, Тоха.
Сжимаю его руку, размышляя, что делать. До остановки далеко: промокнем. Ладно я, а вот Антошка может заболеть. Наташа заморачиваться по поводу его здоровья не будет.
Решаю спросить у Федорцова разрешения поехать с его ребятками. Набираю его номер, глядя, как Антошка повис на металлических перилах.
– Слушаю. – Раздается сухо после небольшой паузы.
– Марк Николаевич, здравствуйте! – Вещаю бодрым голосом, желая поскорее попасть домой. – Извините за беспокойство, у меня к вам просьба: можно попросить охрану меня подвезти? В качестве исключения, разумеется.
Слышу непонятный шорох, а потом его голос становится громче, как будто он поднес динамик к лицу.
– Ты где сейчас?
– Почти в центре – средняя школа номер семь. Это рядом с бывшим домом пионеров.
– Пришли мне адрес. – Неожиданно для меня говорит Федорцов, заставляя сердце ускориться. – Ориентировочно минут через двадцать буду.
– Ладно. – Киваю, будто он видит меня. – Спасибо. – Добавляю растерянно, в тот момент, когда он уже отключается.
Быстро набираю адрес и почему-то вспоминаю, что не накрашена.
Вижу через металлические прутья, как разворачиваются и уезжают ребятки на черной машине. Водитель выбрасывает на ходу окурок из окна. Машина уносится, сверкая фарами.
– Кому звонила? – Интересуется Антошка, беззаботно размахивая пакетом.
– Настиному бывшему жениху. – Отвечаю нехотя.
Не вижу смысла обманывать его. Он знает об исчезновении Насти. Я, разумеется, не вдавалась в подробности, но и моего скупого рассказа хватило, чтобы он расстроился. Первое время он плакал и часто спрашивал о Насте, потом стал реже упоминать о ней. Все-таки мы просто соседи, а не близкие родственники.
Вот и сейчас мне не хочется новых расспросов, а дети это дело очень любят. Самые бестактные существа на Земле. Хотя, нет. Еще тетушки в очереди в поликлинику и на почту, которые очень любят «причинять» добро. Их просто хлебом не корми, дай кого-нибудь поучить.
Но Антошка, на удивление, затихает.
Я смотрю, как тяжелые капли дождя летят на землю и разбиваются о черный асфальт. Громко звонит школьный звонок и толпа старшеклассников высыпает на крыльцо.
Минут через двадцать машина Федорцова подъезжает к калитке. Под громкий гудок мы с Антошкой бегом припускаем к выходу со школьного двора, надеясь не вымокнуть, но тщетно. Дождь усиливается, и в машину мы заскакиваем мокрые до нитки. Занимаем заднее сиденье.
За рулем – сам Федорцов. Наверное, отпустил водителя в конце рабочего дня. На нем роскошный, синий костюм. Из-под пиджака виден ворот белой рубашки. Волосы лежат красиво, но не вычурно, как у Роберта. Мне приходит в голову, что за все время пребывания на каникулах я не видела Федорцова ни в домашней одежде, ни в спортивной.
В салоне тепло и пахнет Рождеством: что-то похожее на корицу или мускатный орех.
– Здравствуйте, Марк Николаевич. – Смахиваю капли с лица.
Волосы промокли, и кудри провисли, став менее выраженными. А длина значительно больше – почти до груди.
Он поворачивается и скользит по мне взглядом, и я от чего-то смущаюсь и спешу добавить:
– Спасибо, что приехали. Льет как из ведра. – Выходит неестественно. – Это Марк Николаевич. – Поворачиваюсь к Антошке, указывая на Федорцова.
Он затих. Сидит, прислонившись спиной к светлому сидению, похожий на мокрого кукушонка. Внимательно смотрит на Марка.
– Привет. – Улыбается Федорцов, и на его щеке образуется ямочка, а взгляд становится теплым. Никогда его таким не видела. – Как тебя зовут?
