Текст книги "Над Этной розовое небо (СИ)"

Автор книги: Юлия Белова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

6

Думала, будет сумка, но набрался целый чемодан. Уже восьмой год у меня нет постоянного дома, с тех пор как умерла мама и я переехала сюда. В доме отца я в общей сложности и года не прожила, наверное – несколько месяцев перед отъездом в Италию, потом приезжала на каникулы иногда, несколько дней летом, несколько дней зимой. Но комнату мне выделили сразу, как только я здесь появилась. Такой классной у меня раньше никогда не было. И хотя обстановка была выбрана без моего участия, я её полюбила. Спасибо Инге и Тамаре, её матери. Никаких рюшечек и русского барокко, вкус у них есть. Мне и менять ничего не хотелось. Большая кровать, кресло, письменный стол, огромный платяной шкаф – он у меня полупустой. Стеллаж для книг. На окне широкие деревянные жалюзи. Все лаконично, стильно. На стол поставила рамочку с фотографией, где мама, я и бабушка. Они обе еще живы, веселые, улыбающиеся. Мне там двенадцать лет.

Ещё одну фотографию я повесила на стену – подружка прислала, она здорово фотографирует. Сколько Юльку помню, с самого детства, она всегда с фотоаппаратом. Она прислала мне фотку на телефон, а я попросила папу, и он заказал печать. Получилось очень круто. Фотография, как бы покрыта толстым оргстеклом, без рамы, просто здоровенный кусок стекла и Юлькин осенний пейзаж. Старый обшарпанный дом, сталинка, как называла его бабушка, ветер гонит палую листву, нет ни одного человека, тусклое, блёклое небо, золотистый свет заходящего солнца и такая во всем этом тоска – прощай навек. Я в этом доме прожила восемнадцать лет, а потом приехала сюда.

Сейчас почти семь утра. Скоро приедет папин водитель, повезёт меня в Домодедово. Оттуда прямой самолет на Катанью, а там должен встретить Фабио. Позавтракать я не успела ну и ладно, в аэропорту перекушу по-итальянски. Я стою и смотрю на фотографию. Раньше она была моим окном в прошлое – на душе тогда, чаще всего, было погано, и я ныряла в эту осень. Становилось легче, отпускало.

Слышу голоса Инги и папы – ругаются в такую рань. Натягиваю джинсы, футболку, обуваю кроссовки. В Катании в джинсах, наверное, жарко придется, ну ничего, от аэропорта минут сорок-пятьдесят будем ехать, не сгорю. Так… Чемодан, сумочка, паспорт, посадочный. Беру тонкую кофточку – в самолете может быть прохладно. Выдвигаюсь.

Оставляю чемодан в прихожей и захожу в кабинет.

– Я не могу поверить, чтобы ты оказалась полной идиоткой, Инга. – Папа, бледный, глаза красные, похоже, не спал всю ночь.

– Ну а чего здесь такого идиотского? По-моему, очень даже умно, – Инга говорит голосом невинной дурочки. Папу это всегда очень злит, но обычно он старается не подавать виду.

Инга еще в пижаме – коротких шортиках и тонкой футболке. Похоже, отец вытащил её из постели. Без макияжа она выглядит белесой и непривычно невзрачной.

Отец говорит громче, чем обычно, сердито и даже немного обиженно:

– Серьёзно? Да? То есть не глупость, а осознанное твое решение?

Я говорю, что поехала. Отец вздыхает, подходит ко мне. На нём всё еще вчерашняя рубашка, он выглядит уставшим. Берёт меня за плечи:

– Всё будет хорошо. Я всегда на связи. На Фабио можешь положиться во всём. Ну, и Пьерджорджио там поблизости. Не бойся. Приедешь – сразу позвони.

Сказав это, он снова возвращается к Инге. Ой, а телефон-то мой так и лежит где-то в коридоре. Чуть не забыла.

– Передай огромный привет Марко и скажи, чтобы ждал меня. Я скоро приеду вас навестить, – с нежной улыбкой говорит Инга. Кривляка.

– Это вряд ли. Не думаю, что мы с ним скоро увидимся. Ну ладно, чао. Не поубивайте здесь друг друга.

Беру телефон. Он давно уже разрядился. Снова захожу в комнату. Где-то здесь еще и зарядка моя должна быть. Вот она. Амир, папин водитель уже ждёт у дома. Он помогает закинуть чемодан в багажник, и мы отъезжаем.

7

Домодедово – большой современный караван-сарай. Я его не люблю, но прямой рейс есть только отсюда. Завтракаю маленькими стандартизированными сырниками, очень отдалённо напоминающими то, что когда-то готовила моя бабушка. Выпиваю латэ, почему-то с ударением на последний слог и иду в зелёный самолёт. Моё место у окна.

Пустота такая вещь, что её нельзя ни увидеть, ни потрогать, да и описать трудно. Но зато её можно почувствовать, ощутить. Вот я сейчас очень хорошо её ощущаю внутри себя. Ни боли, ни радости, ни страдания – одна только пустота и ещё тоски немножко.

Ремень пристегнут, спинка в вертикальном положении, шторка поднята – я идеальный пассажир, тихий, послушный, без специальных запросов. Лечу. Пытаюсь спать. Получается с переменным успехом. Ох, не надо было мне соглашаться на эту поездку. Начинаю проваливаться в дремоту, вспоминаю Марко, открываю глаза. Приносят завтрак, предлагают что-то купить, что-то без конца объявляют – наш полёт проходит на высоте миллион километров, температура за бортом абсолютный ноль… Здоровый белобрысый парень в соседнем кресле непоколебимо занимает своими каменными ручищами всё пространство подлокотников. Ох, не надо было соглашаться.

Пытаюсь читать какой-то журнал, но замечаю, что слова пролетают мимо, не задерживаясь в голове. Так же, как в те дни, когда папа впервые привёз меня в свой дом.

Все семнадцать лет до этого я прожила со своей мамой и бабушкой в Кемерове. Дедушка умер, когда я была совсем маленькой, а про отца я ничего не знала, его просто не было – жирный прочерк в свидетельстве о рождении. И на вопросы, где мой папа, мама всегда отвечала, что у меня его нет. У кого-то есть, а у кого-то нет. Нет так нет. В нашем классе я была не одна такая.

Мы жили в центре города в большой, но старой трёхкомнатной квартире с советской мебелью, купленной ещё дедушкой. У нас с бабушкой были свои комнаты, а мама спала на диване в гостиной. Ей приходилось много работать, чтобы у меня было всё и я не чувствовала себя ущербной. Мама закончила политех и работала в лаборатории на химическом заводе.

Когда я училась в шестом классе у бабушки случился инсульт. Мама месяц не выходила из больницы – ухаживала за ней. А я ходила в школу да готовила еду – и для себя, и для мамы с бабушкой. А что было делать? Только благодаря маминым стараниям бабушке стало немного лучше. В больнице к парализованной старухе какое отношение? Бабушку привезли домой, она кое-как, но всё-таки сама ходила, сама ела. Говорила с трудом, но понять её было можно. Нам с мамой приходилось её мыть, водить в туалет. Она стала совсем беспомощной, очень страдала от этого. А примерно через полгода произошёл повторный инсульт и говорить она уже больше не могла. А ещё через полтора года она упала. Ночью пошла на кухню и упала. Перелом шейки бедра. После этого она уже только лежала. Бедная мама её переворачивала, протирала, меняла подгузники – всё сама, берегла меня, не хотела, чтобы я с этой стороной жизни так рано знакомилась. А ещё через полгода бабушка умерла. Я тогда закончила восьмой класс.

К концу девятого класса мама очень изменилась. Моя добрая, нежная, яркая и красивая мама сильно похудела, осунулась, стала очень бледной, под глазами появились чёрные круги, её начали мучить ужасные боли. Рак, операция, химия, депрессия. Тогда выяснилось, что папа у меня всё-таки есть. Мама ему позвонила, а потом сказала мне, что скоро умрёт.

– Не нужно горевать – мы все умрём, нам надо быть сильными, надо быть готовыми.

Я хорошо помню тот момент, когда она это говорила. Мы сидели на кухне, на столе был чай, пряники, варенье из черной смородины. Я стала словно ватная – руки, ноги, спина – и начала медленно сползать под стол. А потом, глубокой ночью, тихо, чтобы не разбудить маму, беззвучно плакала, уткнувшись в подушку.

На следующий день мама рассказала про отца. Когда она закончила школу, поехала в Москву поступать в университет. Не поступила. Зато познакомилась с разными интересными людьми, в том числе и с моим будущим папой, молодым симпатичным аспирантом. Он пообещал устроить маму лаборантом на кафедру и выбить общежитие, чтобы она год поработала, а потом снова попыталась поступить. Всё так и получилось, мама начала работать. И конечно, она влюбилась в молодого аспиранта, а он влюбился в неё. И все могло бы быть хорошо, но вдруг выяснилось, что у аспиранта есть жена Тамара и маленькая дочь Инга. Для мамы это оказалось болезненным ударом. Она бросила работу, не сказала никому ни слова и вернулась к родителям в Кемерово. А там она узнала, что беременна и через некоторое время родила меня. Отец ничего обо мне не знал, он действительно был влюблён в мою маму, разыскал её и даже приезжал к ней, но она сказала, что не хочет разбивать его семью и не призналась, что у него есть ещё одна дочь.

А теперь она позвонила папе и все рассказала. Он всё ещё помнил её и обещал обо мне позаботиться. Это было благородно. Думаю, он совсем не был уверен, что я его дочь, ведь когда он приезжал в Кемерово мама даже не намекнула о моем существовании.

И сейчас она не хотела, чтобы он приезжал, но он прилетел, хотел везти её в Москву к профессорам, светилам науки, но она отказалась, сказала, что шансов уже нет. Он пришёл к нам домой, я помню, как изменилось его лицо, когда он увидел маму. От той девчонки, которую он когда-то любил почти ничего не осталось. Мне он тогда понравился – спокойный, уверенный. Мы сидели в гостиной, разговаривали. Папа рассказал, что у него свой бизнес, он крупный импортёр вина, сеть магазинов по всей стране, хозяйство в Италии. Он отлично говорит по-итальянски, написал несколько книг о вине. Я так удивилась, когда узнала, что у мамы есть одна его книга.

– Подпиши, – улыбнувшись сказала она.

Потом смотрели фотографии. Я совсем маленькая, у мамы на руках. Она немного растрёпана, улыбается, у меня в руках большое яблоко. Когда папа увидел эту фотографию он встал и вышел из комнаты, пошёл в туалет, а когда вернулся мне показалось, что глаза его были красными. Он снова взял в руки эту фотокарточку.

– Лиза здесь точная моя копия, просто невероятно, я будто смотрю на свой детский снимок. Эх Вера-Вера…

А что Вера? Мне казалось, что я всё понимаю, но мне было очень обидно, что все эти годы его не было рядом.

Он улетел, оставил денег. Но что могут решить деньги? Мама таяла на глазах. Я кое-как сдала ЕГЭ и подала документы в кемеровский университет на экономический. Шансов было немного, поскольку учёба совсем не лезла в голову из-за всего этого. И тут маму положили в больницу – у неё случился жуткий приступ, и неотложка увезла её в онкологию. Я просидела с ней неделю. Почти всё время она была без сознания, а когда приходила в себя старалась меня подбодрить и научить, что нужно будет делать, когда её не станет. Родственников у нас не осталось. У мамы было несколько близких подруг, в основном таких же одиноких, как и она. Они приходили в больницу, гладили меня по голове, пытались чем-то накормить, плакали…

А потом она умерла.

Я позвонила отцу, как велела мама. На следующий день в шесть утра он уже был в Кемеровском аэропорту. Взял такси, приехал ко мне. У меня ночевала тётя Валя, мамина подруга. Она собрала что-то на стол, но никому еда в горло не лезла. Сидели, молчали. За окнами был туман. Пустота… Когда открылись учреждения, папа ушёл заниматься скорбными делами. Он всё устроил – гроб, памятник, похороны, поминки.

После похорон он улетел и опять вернулся на девять дней. Вернулся уже за мной. Все вещи я собрала заранее, но несколько дней нам пришлось ходить по юристам, решать вопросы с наследством. Мне казалось диким и кощунственным думать об имуществе, деньгах, когда мамы больше не было. Тогда я поняла, мир устроен неправильно.

Когда прилетели в Москву я оказалась в большом современном доме с ухоженным садом, бассейном, дорогой дизайнерской мебелью. Мир, созданный моим отцом не для меня. Богатство, роскошь. Меня это не тронуло – это всё было чужое, не моё.

Мне выделили комнату, купили модную одежду, телефон, ноутбук. Поступать было уже поздно, да я и не смогла бы – слишком уж всё было выжжено внутри.

Жена и дочь моего папы мне не обрадовались. Да и с чего бы? Они узнали о моем существовании незадолго до нашей встречи. Думаю, отцу было нелегко всё объяснить, а им – нелегко всё принять. Не стесняясь меня, его жена спрашивала, когда он намерен сделать генетическую экспертизу, поскольку она сомневалась, что я действительно его дочь.

Она постоянно его упрекала, не могла простить измены, стонала и заламывала руки, говорила, что не может находиться со мной под одной крышей. Изо дня в день она устраивала сцены отцу. Я при этом не присутствовала, но Тамара говорила достаточно громко, чтобы услышать её можно было в любой части дома.

Она нигде не работала, разъезжала по спа-салонам, дорогим бутикам и модным московским тусовкам и постоянно выносила отцу мозг по любому поводу.

Ингу отец пристроил в МГИМО, но училась она плохо, всё время балансируя на грани отчисления. Меня она сторонилась и постоянно, стиснув зубы, шипела:

– Мама, это совершенно невозможно, объясни уже, пожалуйста, своей падчерице, как пользоваться кофе-машиной. Или, где хранится хлеб, или, что нельзя включать музыку, когда Инга отдыхает, или, что надо закрывать дверь, когда выходишь в сад, или, что надо выключать кондиционер, когда открываешь окно, или что-нибудь ещё – её все во мне раздражало.

Отец много времени проводил на работе. Я тоже старалась находиться дома как можно меньше, существовать рядом с Ингой и Тамарой было невыносимо. Мне нужно было какое-то занятие, причём, подальше от дома, чтобы как можно меньше сталкиваться с ними.

Возникла идея устроиться официанткой, но отец запретил. Потом попробовала записаться на курсы по маркетингу, но в хорошие школы принимали только с высшим образованием. Тогда я начала ходить по музеям, исследовать Москву, пропадать целыми днями неизвестно где и привыкать быть одной. Тогда-то я и прочитала все отцовские книги о вине и заинтересовалась виноделием.

Как-то отец сказал, что скоро летит в Италию и хочет взять меня с собой. Это было здорово – оказаться вдали от Инги и Тамары.

Мы полетели на Сицилию – отец не так давно купил там винное хозяйство. Он много мне рассказывал о вине, о сортах винограда, о том, что сделать хорошее вино – это настоящее искусство. Меня поразили люди, которые нам встречались – Фабио, наш управляющий хозяйством, виноделы и фермеры. Все сицилийцы были очень открытыми, дружелюбными и приветливыми.

Пробыв несколько дней на Сицилии, мы полетели в Тоскану. Отец отбирал новые вина для своего портфолио, и мы разъезжали по винным хозяйствам, где нас встречали, как лучших друзей, проводили дегустации, показывали виноградники, рассказывали о своих производствах. Меня это очень увлекло и мне показалось, папе мой интерес был приятен. И мне было приятно, что ему приятно. Я была благодарна, что он не бросил меня в Москве, а повёз с собой.

Мы провели несколько дней во Флоренции. Этот город меня просто потряс – соборы и храмы, башни, Уффици, Старый Мост, Давид, узкие улочки, огни, ароматы, тончайшая работа, удивительное мастерство и древняя история – всё было новым для меня, имело яркий вкус и я чувствовала во всём этом настоящую страсть. Я влюбилась во Флоренцию, она покорила и околдовала меня, и я думала, вот город, где я действительно хотела бы жить.

Как-то за ужином папа спросил:

– Слушай, Лиза, а ты хотела бы пожить во Флоренции подольше?

– Конечно, хотела бы, но что значит подольше?

– Я хочу предложить тебе поучиться здесь в университете.

У меня должно быть отвисла челюсть, потому что папа улыбнулся.

– Скоро начнутся занятия, и ты могла бы годик поучить язык, а потом выбрать какой-нибудь факультет. Что скажешь? Здесь готовят отличных энологов. Тоскана – лучшее место, чтобы начать разбираться в вине. Декан – мой приятель, а ещё я дружу с парой профессоров и, ты не поверишь, я сам здесь читал лекции один семестр.

Конечно, я согласилась. Папа снял мне маленькую квартирку, присылал деньги, иногда приезжал сам. На каникулы я уезжала в Москву или куда-нибудь ехала вместе с папой или со школьной подругой, которая училась в Карловом университете в Праге.

По началу было нелегко, ведь я оказалась пусть в прекрасном, но чужом городе совсем одна, не считая однокурсников. Я все силы отдавала учёбе – было трудно, но интересно, и я втянулась. Первый год пролетел быстро, я выучила язык и поступила в университет.

Энолог – это настоящий маг и волшебник. Нужно быть агрономом, виноградарем, химиком, биологом, технологом, дегустатором, парфюмером, пиарщиком. Мало того, что нужно очень хорошо разбираться во всех этих областях, надо уметь видеть картину целиком, научиться складывать из тысяч элементов восхитительную мозаику. Мне это казалось настоящим чудом. Да и сейчас кажется. У меня появилось много друзей… Ну как друзей, скорее хороших приятелей – увлечённые однокурсники, потрясающие преподаватели. Технологию преподавал один из лучших энологов Италии Пьерджорджио Аурелли. Правда, это длилось только один семестр – он был приглашённой звездой. Мы все просто влюбились в него. Он возил нас на лучшие хозяйства, очень много рассказывал такого, что не найдёшь ни в одном учебнике.

В общем, это было время жизнерадостного оптимизма и неутолимой жажды всего нового. На курсе было много симпатичных ребят, встречались настоящие красавчики, некоторые даже проявляли ко мне интерес. Ну ещё бы, светловолосая, голубоглазая – таких здесь не так уж и много. Но, как бы то ни было, никакого романа у меня не случилось.

В первый год, когда учила язык, я сдружилась с однокурсником из Питера. Его звали Никита. Приятный, даже, наверное, красивый мальчик, избалованный, но очень образованный, тонкий… Он таскал меня по галереям, каким-то закрытым тусовкам, концертам. Мы до одури целовались, и мне казалось, я влюблена в него. Он так нежно обнимал меня, ласкал через одежду. Я знала, он хочет, чтобы наши отношения стали более близкими, он не скрывал, что мечтает заняться со мной сексом, но никогда не давил, ждал, когда я сама этого захочу. И вот, когда я захотела и была готова, родители внезапно увезли его в Россию – какие-то семейные проблемы.

Может это и к лучшему было, не знаю, но настоящую любовь я не встретила, а размениваться по пустякам, как Юлька в Праге не хотела. Она, в отличие от меня, времени не теряла и крутила роман за романом. Но она и в школе была такая активная и даже увела моего парня в десятом классе. Ну не то, чтобы моего, но он мне нравился.

Словом, я сосредоточилась на результате. Я была очень благодарна отцу за все возможности, которые он мне дал, и не собиралась сидеть на его шее вечно и вечно выслушивать гадости от Инги и Тамары. Я хотела получить диплом и строить карьеру – поработать в Италии, а потом со всеми своими знаниями и умениями уехать в Крым – туда, где начинался настоящий винный бум и туда, куда мы когда-то ездили с моей мамой. Эх, мамочка, если бы ты могла меня видеть.

8

Я закончила университет, получила диплом и стала подыскивать работу. Могла попросить отца, он бы обязательно меня куда-нибудь пристроил – он знает почти каждого винодела в Италии. Но мне хотелось добиться успеха самой, без помощи папы. Он, наверное, думал, что я отдыхаю после экзаменов, а я рассылала резюме, моталась по интервью, звонила виноделам, с которыми познакомилась за время учёбы. Я очень быстро поняла, что вчерашняя студентка, к тому же девушка, да еще и с русской фамилией едва ли является мечтой местных производителей. Фамилии у нас с папой разные он Симонов, а я Артемьева, так что, как я и хотела, никто не мог догадаться, что я его дочь. Но я уже была не слишком уверена, что это так уж хорошо.

Наконец, набралась смелости и решила позвонить Пьерджорджио Аурелли, тому самому знаменитому энологу, который был у нас приглашённым преподавателем. Представилась, и он сразу меня вспомнил.

– Где ты сейчас?

– Во Флоренции.

– Сможешь завтра приехать в Верону?

– Да, думаю, что смогу…

– Отлично. Только выезжай утром. Ты мне будешь нужна во время обеда. Я тут встречаюсь с одним русским виноделом, так что будешь переводить, а потом обсудим, чем я смогу тебе помочь, – он засмеялся, – бесплатно я ничего не делаю, ты должна была бы знать!

Ух-ты, здорово! Поможет! Я обрадовалась, сразу купила билет на поезд. Итальянский обед всегда начинается около половины первого. Если не успеешь сесть за столик до полвторого, останешься голодным. Всё по часам. Поэтому Аурелли сказал, чтобы я выезжала утром.

В девять утра на следующий день я уже сидела в скоростном поезде. Поездка заняла полтора часа, так что у меня еще оставалось время, чтобы погулять по Вероне. Мне всегда она нравилась – вымощенные мрамором торговые улицы, дом Джульетты, резные фасады, башни… Совершенно нереальное чувство, особенно ночью, особенно зимой. Я впервые оказалась здесь зимним вечером. Мы бродили с моей подругой Юлькой. В темноте, в туманной дымке фонари казались таинственными из-за светящихся ореолов. Скупо подсвеченные ажурные двери, ворота, балконы и крыши как будто скрывали древние секреты, прятали проходы в миры, где юноши в коротких плащах и беретах влюбляются в прекрасных юных дев. В общем, где-то внутри меня, похоже, живет маленький Шекспир или любитель волшебных сказок.

Я выпила кофе, погуляла, а потом пошла в ресторан, где была запланирована встреча. Это был «Тóрколо», как говорят, любимое место Пласидо Доминго, я здесь уже бывала однажды вместе с папой. Простая, немного деревенская обстановка, тёмные деревянные шкафы, полки, уставленные бутылками с вином, керамические тарелки на стенах, белые скатерти. Здесь всё немного иначе, чем в Тоскане, чувствуется лёгкое северное дыхание – практически сразу за Вероной начинаются Альпы, Южный Тироль, Австрия.

Я пришла первой, меня проводили к столику. Аурелли со своим русским виноделом опоздали на полчаса и, наконец, шумно появились передо мной. Большой, высокий, с глубокими залысинами и огромным носом – благодаря своему выдающемуся носу я чувствую то, что вы даже представить не можете – Пьерджорджио Аурелли и загорелый, светловолосый, поджарый мужчина лет тридцати. У него была немного неопрятная причёска и бесцветные глаза.

– Так, Лиза, знакомься – это Василий Крюков и давайте скорее к столу, я проголодался.

Пьерджорджио настоял, чтобы все заказали боллито – большое блюдо с кусками отварного мяса. Мясо берут из разных частей говяжьей туши, добавляют язык, колбаски из чистого фарша, немного свинины и долго варят всё это на медленном огне. Мясо разваривается настолько, что просто тает во рту. Очень вкусно, но для меня много и Пьерджорджио забрал то, что я не в силах была съесть:

– Синьор Аурелли, могу я вам предложить половину своего боллито? Мне одной с ним ни за что не справиться.

Он сложил пальцы в щепотку и потряс ей перед своим носом:

– Во-первых, просто Пьерджорджио, а во-вторых – да. Я все ждал, когда ты догадаешься, давай.

Василий рассказал, что был сомелье в Москве, как я поняла весьма известным, потом решил заняться виноделием, нашёл инвестора, купил виноградники в Крыму и начал создавать вино. Амбиции у него были серьёзными, он хотел сделать вино очень высокого качества, поэтому они с партнером решили пригласить классного итальянского энолога. В России сейчас так поступают довольно часто, да и не только в России.

– В общем так, Лиза, переводи, а то мы весь день говорим по-английски, а я хочу, чтобы всё было понято абсолютно точно. Прежде, чем дать окончательный ответ мне нужно посетить его хозяйство. Да, мне интересно поработать на его предприятии, но постоянно находится там я не смогу, да это и не нужно. А вот что нужно, так это квалифицированный и ответственный помощник с хорошим образованием. Он будет работать на месте и следить, чтобы все мои распоряжения неукоснительно соблюдались. Вот ты, Лиза, и станешь этим помощником.

Я не поверила своим ушам.

– Да-да. Что ты смотришь? У тебя резюме с собой? Давай мне. Посмотри, это отличное предложение. Начиная карьеру здесь в Италии, ты бы была на побегушках, одна из тысячи молодых энологов, занималась бы неизвестно чем, а там будешь работать практически самостоятельно, но под моим руководством. Все будут знать, что ты вместе со мной создала новое вино, это тебе огромное преимущество даст, ты же понимаешь. Получишь хороший опыт. Отличный старт. Согласна?

Конечно, я была согласна, как можно было бы отказаться от такой возможности.

– Вот и молодец. Правда, ты мне подходишь. И отец твой будет рад, я же обещал подыскать для тебя что-нибудь интересное. Но смотри, не говори ему, что ты в курсе – он не хотел, чтобы ты знала о его просьбе, потому что ценит, что ты хочешь добиться успеха самостоятельно. Я тоже ценю, но тебе придется доказать, что я не ошибаюсь.

Папа!

***

Я уехала в Крым. Когда-то в детстве мама возила меня в Феодосию. Мы жили на турбазе в фанерном домике прямо на берегу моря. Было здорово. Помню музей Айвазовского, чаек за кормой теплохода, поездку в Судак. Сейчас здесь многое изменилось…

Я погрузилась в работу, невероятно интересную и увлекательную – незнакомые сорта винограда, другой климат, другие требования рынка, предпочтения покупателей. Пьерджорджио сказал, что потенциал очень хороший, но надо было поменять кое-что в технологии, поэкспериментировать с бочками, с урожайностью. Он приезжал не очень часто, а нам с Василием приходилось работать от зари до зари. Его партнера и инвестора я никогда не видела, при мне он ни разу не появлялся, но звонил довольно часто. Вася всё сразу бросал, любое даже самое важное дело:

– Тихо все, это Сухих! Да, Эдуард Германович, конечно, могу.

В целом Вася оказался неплохим парнем, он не боялся работы, гордился своими достижениями, дегустаторскими способностями, и в этом плане он был очень хорош, его обоняние было великолепным. Мы с ним подружились, он казался мне симпатичным, может быть глаза посажены чуть-чуть близко, а так герой хоть куда. Немножко перебарщивал с самолюбованием, но может быть я просто придираюсь. И вот еще… то, как он вился вокруг папы, когда тот приехал посмотреть, как я устроилась, было неприятно. Как уж скользкий – так уж хотел понравиться, так хотел попасть на полки папиных магазинов.

– Да попадешь, попадешь, не бойся, я же не зря тут над твоим вином работаю.

Ну это так, мелочи, отдельные моментики. В целом, с Васей отношения были хорошими, но никак не романтическими. Он время от времени намекал, что не против более близких контактов, но я не воспринимала это всерьез, потому что на влюблённого Ромео он точно не походил. Иногда мы ходили с ним в кино, в ресторан, но нечасто и я полагала, что мы просто друзья-приятели, поэтому была очень удивлена, когда он меня поцеловал.

Он подвез меня домой с виноградника – предприятие сняло для меня небольшую квартиру. Я вышла из машины и засмотрелась на небо. Было темно, звёздно, тепло. Ветерок чуть-чуть развевал мои волосы, лёгкое платье в крупный горох. На сердце было радостно, свободно. Контракт мой подходил к концу. Пьерджорджио должен был приезжать и контролировать работы еще около года, а я уже была не нужна и хотела двигаться дальше.

Я тогда сказала:

– Вася, посмотри какая красота! Млечный путь! Видишь? Давай договоримся с тобой каждый год в этот самый день в девять вечера по Москве смотреть на небо. Будем вспоминать, как мы тут лучшее в мире вино делали. Я буду смотреть на звёзды и думать, ну как там Вася…

Он подошёл, встал напротив, и уставился на меня, а не на звёзды.

– Что?

Он резко привлёк меня к себе и поцеловал. Поцелуй получился мокрым и неприятным. Я его оттолкнула.

– Вася, ты чего? Что на тебя нашло?

Он отвернулся, отошёл, помолчал…

– Ты знаешь… ты такая… Я тебе совсем не нравлюсь, да? Нет, не отвечай, пожалуйста, я сейчас говорю какие-то глупости…

Он сказал, что жалеет, что я скоро уеду, сказал, что привязался ко мне и что-то ещё в этом духе. Сказал, что будет скучать.

– Васенька, ну ты что… Ты очень хороший. Я тоже к тебе привязалась, но как к другу.

Наши отношения мне были дороги, но они могли быть исключительно дружескими. Я попросила его не разрушать всё то доброе, что у нас было и могло бы остаться на всю жизнь. Ведь мы бы наверняка встречались на разных мероприятиях, выставках, форумах. Мы могли бы ездить друг к другу в гости, быть на связи, оставаться друзьями. Он смотрел на меня как побитый пёс, но не возражал, даже согласился, попросил прощения. Всё это выглядело как-то нелепо, глупо. Мы договорились не вспоминать это маленькое происшествие, но не вспоминать не получалось и я чувствовала, что между нами возникло напряжение. Небольшое, несущественное, но ощутимое.

Мне оставалось работать около недели, но я решила, что будет лучше если я уеду прямо сейчас. Не стоило углублять отчуждение. Потом всё забудется, сотрётся, изгладится. Я сказала Васе, что мне неожиданно перенесли дату медицинского обследования, которого я ждала очень долго и буду очень признательна если он отпустит меня в Москву немного раньше. Никакого обследования, разумеется, не было и я просто соврала. Наверное, он это понял, но возражать не стал, держался свободно, дружески. Когда он вез меня в Симферополь, весело говорил, сколько мы вместе сделали, сколько ещё всего предстоит, сердечно благодарил, был настроен очень оптимистично, и я успокоилась.

– Ну что, Вася, как же мне жаль с тобой расставаться! Ведь здесь я прошла боевое крещение. Ты мой брат по оружию, друг и соратник. Прости меня за мои выкрутасы, за то, что все время гнула свою линию и была жестока к твоему винограду. А что делать? Виноград должен страдать, без этого нет хорошего вина.

Мы пили кофе в аэропорту и весело болтали. Хорошо, что всё хорошо кончается. Кажется, все черные кошки, которые бегали между нами, окончательно исчезли.

– Не сердись если что не так. Будем на связи, встретимся в Москве или Италии, а может снова в Крыму.

– В Москве, – ответил он, – и уже скоро. Думаю, что поеду на фестиваль, который организовывает твой отец. Так что, да, наверно, скоро увидимся.

Я чмокнула его в щеку и пошла на посадку. Сделав несколько шагов, остановилась, чтобы помахать рукой, но он меня уже не видел – он медленно и понуро брёл к выходу.