Текст книги "Над Этной розовое небо (СИ)"

Автор книги: Юлия Белова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Когда проходит целая вечность, я приподнимаюсь на локтях и вижу серебряные фигуры целующихся Юльки и Николы. Они стоят на серебряном песке, а за ними простирается черное-черное море. И мне кажется, будто вдалеке, на самом краю пляжа я вижу серебряного всадника. В серебряных одеждах, на серебряном коне он мчится по берегу вдоль черной воды. Он летит вперёд, хлещет своего неистового скакуна и мне чудится, что я слышу хрип и стоны.

«Аванти!»* – мысленно ликую я.

*(Avanti – вперёд, ит. – прим. автора)

И только когда сказочный конь оказывается очень близко, когда песок из-под его копыт ударяет мне в лицо и когда я слышу крик: «Лиза! Нет!», я понимаю, что это не грёза и не сон.

Я вскакиваю.

– Лиза, не надо! Не делай этого!

– Я не Лиза, – говорит Юлька и показывает на меня рукой – вон она.

Я выхожу из тени. Робкая, обескураженная… Марко выглядит взволновано, он в расстёгнутой белой рубашке, разгорячённый конь под ним фыркает, всхрапывает, топчется на месте, бьёт копытом. Повисает нелепая пауза, никто не знает, что сказать.

– Марко, спасибо за шампанское и… вообще… за эти морские каникулы. Здесь здорово. Выпьешь с нами? – находится Юлька.

Но Марко не отвечает. Он ещё раз обводит нас взглядом и, не говоря ни слова, пришпоривает коня и скачет обратно. Мы молча стоим и смотрим ему вслед. Я невольно любуюсь его фигурой, напряженными мышцами, грациозностью, с которой он мчит по длинному пустынному берегу. Гигантская луна снова превращает всё в фантастическое видение.

– Вот это страсть! – говорит Юлька, когда Марко исчезает вдали.

Мы начинаем смеяться. Впервые за долгое время мне по-настоящему легко, и даже кажется, что я могу взлететь:

– Подержи меня, пожалуйста, за руку, чтобы я не улетела…

– Ну, Лизка, вот это да! Коля, наливай и пойдёмте в дом, пока ещё кто-нибудь не прискакал.

Шампанское выпито, поэтому я достаю из холодильника Франчакорту. Мы сидим в салоне, пьём, пытаемся шутить, но общего настроя уже нет. Никола ждёт, когда я уйду, хотя, конечно, виду не подаёт. Но я понимаю. Юлька включает негромкую музыку и немного приглушает свет.

– Давайте танцевать! – предлагает она и тянет Николу с дивана.

Она переоделась и теперь на ней тонкий короткий сарафан – голые плечи, руки, длинные голые ноги. На ней нет белья и её всю отлично видно. Никола по-прежнему в одних пляжных шортах. Они уже подсохли, но все ещё влажные. Он худощавый, не очень высокий, но крепкий, мускулистый, с сильными руками и бёдрами, каменными икрами, на правом плече вытатуирован трискелион – древний герб Сицилии – три бегущие ноги, а в центре голова Медузы. Лицо Николы свежее, юношеское, почти мальчишеское, с лёгким румянцем, полными губами. Юльку это наверняка заводит.

Они танцуют. Я поднимаюсь, ставлю бокал на столик.

– Лиза, иди к нам, давай вместе потанцуем.

– Танцуйте, я пойду отдохну. Завтра увидимся.

Иду в свою спальню. Раздеваюсь, снимаю с себя все. В этот момент заглядывает Юлька:

– Ты что, правда спать?

– Ну да. Это ваше дело молодое, а мне баиньки пора.

– Точно? Такое тело не должно прозябать в одиночестве. Не хочешь с нами?

– Нет.

– Жалеть будешь. Приходи если передумаешь.

Я забираюсь в кровать.

– Иди-иди. Не передумаю.

– Ладно…

Она уходит, но оставляет дверь приоткрытой так, что в поле моего зрения оказывается диван в салоне. Я уже под одеялом и вставать мне не хочется. Ладно, давайте только не очень громко. Я поворачиваюсь спиной к двери и закрываю глаза. В салоне поёт Джихе. Её низкий, будоражащий голос затекает в мою спальню, забирается под одеяло и проникает в меня. Я начинаю думать о Марко, о его сегодняшнем появлении, о хрипящем коне, о взгляде, о фигуре, потом вспоминаю ту ночь – как он прикасался ко мне, как целовал, срывал одежду… Я переворачиваюсь на спину, провожу кончиками пальцев по шее, по груди, по животу, по внутренней стороне бедра, словно там могли остаться следы его поцелуев. Моя кожа после дня на солнце горячая, я чувствую лёгкое покалывание и покрываюсь пупырышками. Гусыня… Соски напрягаются, зажимаю левый между указательным и средним пальцами. Поворачиваю голову к двери…

Никола сидит на диване, откинувшись на спинку, а Юлька танцует прямо перед ним – медленно, сексуально, соблазнительно. Он подаётся вперёд, но она чуть отступает, ставит ногу ему на грудь и возвращает на место. Продолжая танцевать, она поворачивается к нему спиной и замирает, опускает голову, кладёт руки на плечи и очень медленно тянет завязки сарафана. Тонкая невесомая материя соскальзывает, и Юлька остаётся совершенно голой. Она ещё мгновение стоит неподвижно, а потом поворачивается к Николе и опускается на колени.

Это всё накладывается на музыку, совпадает с тактом, с волнами соблазняющего, растлевающего голоса. Я кладу руку между ног. Там все мокро – густая скользкая влага сочится по волоскам, по коже. Провожу по нежным скомканным складкам, проникаю внутрь, впускаю в себя надрывную, стонущую сладость…

Никола прикасается к Юлькиным волосам, губам, шее, плечам. Он приближает лицо и нежно её целует. Она садится на него верхом так, что грудь оказывается напротив его губ, он пытается поцеловать, но она играет, отстраняется, наклоняется и сама целует его в шею, ласкает и целует грудь, облизывает соски. Она соскальзывает на пол, целует ему низ живота и тянет шорты. Никола чуть приподнимается, помогая ей. Она стаскивает их вниз и освобождает вырывающийся наружу напряженный член. Шорты остаются стянутыми чуть ниже колен путами. Юлька замирает, склонившись над нетерпеливо вздымающимся членом, рассматривает. Она прижимает его рукой и опускает голову, несколько раз целует живот и пах, легко, едва касаясь, проводит пальцем по яичкам. Никола содрогается, Юлька ловит его член и прижимает к щеке, ласково его поглаживает, немного отстраняется и самым кончиком языка проводит от основания до самого верха. Никола стонет, и я тоже очень тихо, чтобы не выдать себя, выдыхаю. Они так близко…

Мои ноги согнуты в коленях. Одной рукой я ласкаю, жму, спрятанную в складках кожи точку, от которой по всему телу идут волны, а другой проникаю в мягкую горячую глубину. Я хватаю себя за грудь, выгибаюсь, зажимаю ладонью рот, чтобы не застонать, не выдать себя.

Юлька встаёт, ставит одну ногу на диван, отводит её в сторону и руками раздвигает вагину так, чтобы Никола мог всё хорошо видеть. Он тянется вперёд и целует, потом притягивает её к себе, заваливает на диван, сползает на пол и становится на колени. Он сминает Юльку в объятиях, целует, прижимает, гладит грудь, соски, плечи, губы, живот, ягодицы, распинает её на диване и раздвигает ей ноги, припадает к влажной, горячей щели и лижет, сосёт, впихивает в неё палец.

– Да… да, Коленька…

Юлька стонет, глубоко и прерывисто дышит, вздрагивает, она обхватывает голову Николы и вжимает её в себя, не давая оторваться ни на мгновенье. Потом она выпускает его и соскальзывает к нему на пол, долго его целует, а затем поднимается на ноги и наклоняется вперёд, упираясь в диван. Никола подходит сзади и, направляя член рукой вдвигает его в Юльку. Она вскрикивает. Никола двигается в ней сначала медленно, потом ускоряется и извлекает из Юльки ритмичные вскрики. Одной рукой она держится за диван, а другую пропускает между ног. Сначала она поглаживает его яички, а потом начинает ласкать себя. Так же, как и я сейчас. Юлька поворачивает голову и смотрит в мою сторону, но в моей комнате темно и она не может меня видеть, а я очень хорошо её вижу, освещённую, как на сцене.

Она выпрямляется, поворачивается лицом к Николе и целует его, потом опускается на колени и несколько раз проводит языком по головке члена, а потом берет его в рот, заглатывая целиком. Затем выпускает, проводит языком от основания до головки и снова заглатывает, сосёт и лижет. Никола запускает пальцы ей в волосы и глухо стонет.

– Ты ещё держишься? – тихо говорит она, – пойдём на ковёр.

Она берет с дивана подушку и бросает прямо перед дверью, ложится на ковёр, подкладывая подушку под поясницу и расставляет ноги. Никола опускается перед ней на колени и медленно вводит член. Он кладёт Юлькину ногу себе на плечо, берет вторую, целует её, покусывает за краешек стопы и опускает на другое плечо. Юлька выгибается, опираясь ногами о плечи Николы, а он поддерживает её зад, не прекращая двигаться.

– Да! Да!

Он вторгается в самую глубину, с силой раздвигая Юлькину нежную мякоть, ускоряется, двигается всё быстрее и сильнее. Я подчиняюсь этому ритму и ускоряюсь вместе с ними, вместе с перекатывающейся округлостью Юлькиных грудей, вместе с бьющимися об неё каменными яйцами Николы, вместе с сердцем, заставляющим кровь бежать быстрее и быстрее. Юлька стонет, бьётся в конвульсиях, её рот широко открыт, тело напряжено и вот-вот сломается.

Я закрываю глаза… Мне уже не надо ничего видеть… Мне нужен только воздух. Во всем мире больше не осталось воздуха. Я несколько раз дёргаюсь, сжимаюсь и разжимаюсь, как пружина, вибрирую, дрожу и долго, медленно затихаю. Вскоре всё стихает и в салоне. Гаснет свет и наступает тишина. Я чувствую внутри себя столько нежности, столько любви, что её хватило бы на весь мир… вот только что-то я устала. Надо немного отдохнуть. Я закрываю глаза.

25

Вот уже неделя, как Юлька улетела. Мне её не хватает – не хватает по-детски бесшабашного ощущения летних каникул, её оптимистичного фатализма, не хватает просто того, что она рядом. Как это обычно бывает, сначала мы созваниваемся по нескольку раз в день, поддерживая ставшую такой крепкой связь, чувствуя острую потребность друг в друге, но через несколько дней эта связь ослабевает, и мы погружаемся в рутину повседневных дел, становимся пищей для настоящего, отправляя приятные моменты недавнего прошлого в мир воспоминаний.

Пару раз приезжает поболтать Никола. Он начал работать у Марко и свободного времени у него стало меньше. Он тоже скучает по Юльке и собирается как-нибудь на выходных слетать в Прагу.

У меня много работы, и я ухожу в неё с головой. Почти каждый день приезжает Пьерджорджио. Если бы не его помощь, мне было бы очень трудно. Мало кому из молодых энологов так везёт с наставником.

– Лиза, я хочу, чтобы ты полетела со мной в Неаполь, – говорит он. – Во-первых, там будет интересная международная конференция, соберутся все светила биодинамики, а во-вторых, заедем к Давиде Бароне. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Так вот, я с ним договорился, он покажет нам своё хозяйство и расскажет обо всех секретах. Тебе это будет очень полезно.

Конечно же, я соглашаюсь и через два дня мы улетаем. В Неаполе для меня всё в новинку – я здесь не бывала, хочется больше увидеть. Но в аэропорту мы берём прокатную машину и сразу едем на винное хозяйство Бароне.

– Виноградники находятся не очень высоко, около четырёхсот метров над уровнем моря, но посмотри, какой вид!

– Да уж, сколько живописцев оставили здесь сердца! Как тут не сойти с ума от красоты?

Дорога петляет по склону, и время от времени неаполитанский залив открывается нам в совершенно фантастическом виде.

Давиде встречает нас у ворот, он одет просто – в джинсах, замшевых ботинках и светлой рубашке с закатанными рукавами. На вид ему лет пятьдесят пять, худощавый, седой, лицо и руки коричневые от загара. Он трясёт шевелюрой, обращаясь к Пьерджорджио:

– Я очень рад познакомиться лично. Очень много слышал о тебе хорошего, читал некоторые статьи.

– Странно, что за столько лет мы ни разу не встречались.

– Да не так уж и странно – я нигде не бываю, все время провожу здесь. Ну поехали, покажу вам свои владения. Держитесь за мной.

Он вскакивает на мотороллер и несётся к виднеющемуся в дали белому зданию. Мы едем за ним по грунтовой дорожке вдоль виноградника.

– Альянико, – говорит Пьерджорджио, – это южное Неббиоло. Смотри какой кругленький, ягодка к ягодке. Знаешь, что этот сорт сюда завезли древние греки? Вино из Альянико считалось лучшим в античном Риме.

– Знаю, да, я же ходила на твои лекции.

– Молодец.

Останавливаемся у большого белого дома.

– Сначала покажу виноград, а потом пойдём в кантину, всё посмотрим и попробуем. Хорошо? Вот это у меня Альянико, от дороги до той оливковой рощи.

Мы идём за Давиде в глубь виноградника и через минуту оказываемся перед пологим склоном, откуда открывается вид на всю округу: холмы, церквушка, далёкие кипарисы, а совсем вдалеке – сияющее море.

– Какая красота!

– Да, красиво, – Давиде на секунду замолкает и любуется видом. – Это всегда меня вдохновляет… Ладно, идём дальше. Сейчас покажу, что у меня идёт на главное вино. Это префелоксера, непривитая, очень старая настоящая неаполитанская лоза. У вас на Сицилии такая тоже есть, у «Терре Нере», например.

– И у Марко есть, – кивает Пьерджорджио.

Сколько ещё я буду вздрагивать, слыша это имя? Надо уже как-то освобождаться, это уже зависимость какая-то… Если, конечно, надо… Я вспоминаю, как Марко приехал за нами, когда мы с Юлькой были на море, в его доме. Смущённый, потерянный, взъерошенный… «Смотри, твой ночной наездник такой трогательный», – сказала Котя… Да, правда…

Мы примерно час ходим по виноградникам, смотрим, щупаем, пробуем маленькие незрелые ягодки на вкус. Потом идём в кантину, всё осматриваем и дегустируем – то, что в бочках, то, что в бутылках, то, что ещё никто не пробовал и то, что никто уже не попробует. На свет извлекаются такие раритеты, что немыслимо и представить. Это невозможно не пить. А пить с двумя такими мастерами очень интересно и очень трудно – голова идёт кругом. Я совсем пьяная.

– Почему вы так странно назвали вино?

– «Это слёзы, Лючия»?

– Да.

– Потому что до сих пор плачу, когда думаю о ней.

– А кто такая Лючия? – я выпила столько, что о деликатности даже не задумываюсь.

– Моя жена…

Пьерджорджио незаметно дёргает меня за рукав. Но ему только кажется, что это незаметно.

– Да ничего-ничего, – говорит Бароне, – ничего, прошло уже много лет. Лючия – это моя жена. Когда-то очень давно я не смог её простить. Она совершила необдуманный поступок, глупость… А я сказал, что это предательство и что простить это невозможно. И она ушла.

– И вы действительно не смогли её простить?

– Давно простил… Сразу.

– Но вы сказали ей об этом?

– Нет, не успел… Она умерла – автокатастрофа. Ну, это грустная история… Обычно я её никому не рассказываю. Вот сегодня что-то… Просто… никогда не гони того, кто тебя любит…

Вскоре мы уезжаем. Всю дорогу я думаю о том, что сказал Давиде Бароне. Не знаю, как Пьерджорджио умудряется вести машину после такого количества выпитого, но до отеля добираемся без приключений.

– Ужин?

– Не-е-е-т! Я спать! – сил на ресторан и прогулку по Неаполю у меня нет.

– Зря. После тяжёлого дня надо плотно поесть.

– Не настаивай – я испорчу тебе вечер.

Я иду в свой номер и падаю на кровать. Тут же раздаётся звонок:

– Лиза, смотри же не проспи! Завтра в половине девятого встречаемся на завтраке.

***

Конференция проходит в нашем отеле и сразу после завтрака мы идём в большой зал, где собираются виноделы. Мы слушаем доклады, дегустируем, заедая хлебом, обмениваемся мнениями с другими участниками. Вернее, Пьерджорджио обменивается, а я скромно помалкиваю. Его, разумеется, очень хорошо знают, и он щедро меня со всеми знакомит.

– Крутая тусовка.

– Ну, ещё бы. Теперь ты знакома со всеми главными виноделами Италии, так что от настоящей славы тебя отделяет только вино. Не то, что ты делаешь сейчас для супермаркета, а Вино, с большой буквы, которое я жду от тебя уже в следующем году. Даже с тем виноградом, что у тебя есть сейчас, ты можешь неплохо стартовать.

– Да… если папу это устроит… Там свои нюансы, знаешь…

– Я с ним поговорю. Ладно… Что будем делать сегодня вечером? Идёшь со мной ужинать или нет? Отвечай немедленно, потому что я получил приглашение и если ты опять решишь от меня избавиться, то я пойду туда, но подтвердить надо прямо сейчас.

– Что за приглашение – на званый ужин? К маркизу?

– Да.

– Иди, конечно, не будешь же ты из-за меня его пропускать!

– Могу и пропустить! Я уже побывал на тысяче таких ужинов – всегда одни и те же люди, одни и те же слова.

– Иди, Пьерджорджио, не отказывайся!

Мы разом оборачиваемся на голос и видим Марко.

– Привет…

– А-а, решил всё-таки приехать? Молодец, правильно. Привет!

– Да, решил вот… Ну как вы тут?

– Отлично. Обсуждаем, куда пойдём ужинать.

– Ну да, это я уже понял. Тебя пригласили к Антинори*?

*(Маркиз Антинори – один из известнейших производителей качественного вина в Италии – прим. автора)

– Да, в «Иль Команданте».

– Слабовато – у них же только одна звезда*.

*(Ресторану «Иль Команданте» присвоена одна звезда «Мишлен»)

– В Неаполе это максимум. Но там, кстати неплохо, знаешь, современный интерьер, красивый вид на залив – корабли, огоньки, шикарно. И я их шефа знаю, готовит он очень хорошо.

– А кто там?

– Сальваторе Бьянко.

– Не слышал, но уверен, тебе надо идти.

– Да вот не знаю куда девушку пристроить, не поможешь? – Пьерджорджио хохочет, а Марко сохраняет серьёзность, даже не улыбается.

– Могу помочь.

– Эй! Ничего, что я здесь? Не мешаю?

– Лиза, я бы хотел пригласить тебя на ужин.

Что за театр абсурда! Я набираю воздух, чтобы возразить, но он успевает заговорить раньше:

– Это мой старый друг, вернее друг моего отца, я знаю его с детства. Очень интересный человек, раньше занимался политикой, был известным…

– А как его зовут? – Спрашивает Пьерджорджио.

– Джинаро Пеларатти…

– Хм… не припоминаю…

– Он уже давно отошёл от дел, живёт в деревне, в получасе от Неаполя. Поедем, Лиза, прошу… Посмотришь на Кампанию, какая она на самом деле, попробуешь настоящую неаполитанскую еду. Ты показывала мне Москву, а я покажу тебе маленькую деревушку. Но это гораздо лучше, чем сидеть в отеле или гулять по Неаполю в одиночестве.

Я чувствую укол в сердце – он говорит о той ночи… О нашей ночи…

– Ужинать с тобой лучше, чем сидеть в отеле?

– Давай, давай, Лиза не упрямься, не цепляйся к словам, поезжай с Марко, я его знаю, он плохого не предложит.

Чувствую, как левая бровь скептически ползёт вверх.

– Не лишай меня ужина в мишленовском ресторане, – говорит Пьерджорджио ворчливо.

– Ты же сказал, что в этом ужине для тебя нет ничего ценного.

– Нет, я сказал не так, и к тому же только из приличия.

– Понятно…

Я раздваиваюсь… С одной стороны, всё ещё остро чувствую горечь, боль, обиду – они почти постоянные мои спутники с… с того самого момента… Но, вместе с тем, мне очень хочется поехать с Марко, и сердце радостно стучит: «Едем-едем-едем-едем!» Глупость какая… С чего бы мне радоваться? Ведь всё решено, всё кончено, никаких отношений, ничего… Но себя не обманешь… Да, я хочу поехать и да, я радуюсь, что Марко прилетел сюда ради этого ужина, ради встречи со мной… Правда? Я действительно в этом уверена? Не знаю… Не знаю, но соглашаюсь, сохраняя холодный и неприступный вид:

– Хорошо, поехали ужинать к твоему другу.

***

По дороге мы почти не разговариваем и, мне кажется, громкая музыка по радио совершенно не спасает ситуацию, не делает неловкое молчание более комфортным. Я смотрю в окно, но уже темнеет и вскоре разглядеть хоть что-то становится почти невозможно. Съезжаем на узкую каменистую дорогу, на встречу не попадается ни одной машины. Всего чуть больше получаса от Неаполя и совершенно другая жизнь…

– Кажется, мы забрались довольно высоко, да? – говорю я, чтобы сказать хоть что-то, когда приёмник начинает шипеть и его приходится выключить.

– Да, днём здесь очень красиво, жалко, что сейчас ничего не видно… – с готовностью отзывается Марко. – Мы уже практически на месте… Сигнал плохой…

Мы едем по деревне. Она небольшая, плохо освещённая и почти безлюдная. Дома прячутся за высокими стенами, за взрослыми деревьями и густой темнотой. Мы въезжаем в большие распахнутые настежь ворота, сворачиваем с дорожки и паркуемся на просторной лужайке, рядом с двумя другими машинами.

– Это ресторан или дом твоего друга?

– Нет-нет, это не его дом, можно сказать домашний ресторан и маленький отель, вроде агритуризмо, но только для своих.

По широкой тропе, ведущей мимо старых олив, мы направляемся к дому. Темно, чёрное небо, усыпанное миллионами звёзд, нависает искрящимся куполом. Оно такое низкое, кажется, протяни руку и дотронешься… Воздух густой, сладкий, полный запахов олеандров, душистых трав и тёплой влаги близкого моря. На мгновенье, мне кажется, будто мы очутились в другом мире, где кроме нас никого не может быть. Я останавливаюсь, но Марко не замечает этого и идёт дальше. Ну и хорошо… Я двигаюсь за ним…

В саду между деревьями натянуты провода с редкими и довольно тусклыми лампами. Под ними стоит несколько деревянных столиков, за одним из которых сидят два старичка, они пьют вино из небольших гранёных стаканчиков.

От дома, немного лучше освещённого, чем сад, к нам движется плотный человек в длинном фартуке. У него седые по-немецки обильные усы, да и весь он похож на немца с рекламного плаката – круглый живот, толстые руки и красное жизнерадостное лицо. Он останавливается, чуть не доходя до нас и упирает большущие кулаки в бока:

– Марко! Глазам своим не верю! Да не один – с невестой! А я ведь не поверил синьору Пеларатти, что ты придёшь. Ну и дела! Совсем ты нас забыл! Ну иди, дай я тебя обниму.

– Привет, Стефано, рад тебя видеть.

– Ну а как же, соскучился по моему пармиджано?

Они обнимаются.

– Знакомься – это Лиза.

– Лиза! Какая красавица! Рад познакомиться! Откуда ты?

– Из Сибири, – я улыбаюсь.

У Стефано округляются глаза, он переводит взгляд с меня на Марко, снова на меня, снова на Марко:

– Где ты её нашёл?

– В Москве, мой друг, – Марко улыбается.

– Невероятно! Ты русская?

– Ну да, – я уже смеюсь не сдерживаясь. Впервые в Италии моё происхождение вызывает такой шок.

– И говоришь по-итальянски?

– Да, немного говорю. Я училась во Флоренции.

– Фантастика! Ну проходите, садитесь за тот стол, а я пойду скажу синьору Пеларатти, что вы уже здесь. Из Сибири! Мама миа!

Мы проходим к столу. Старички всё это время не отрываясь, забыв о вине и еде, но безо всяких эмоций следят за нами, как большие флегматичные черепахи.

– Это успех, – со смехом говорит Марко. – Стефано потрясён, значит ужин сегодня будет бесподобным. Ни один человек в мире не готовит так хорошо, как он. Я очень надеюсь, что тебе понравится. В детстве я часто здесь бывал… да…

– Марко! – к нам подходит сухой подтянутый мужчина лет семидесяти. Он почти полностью лысый, с белым пушком на затылке. Его нос загибается внушительным крючком, а за очками в толстой роговой оправе блестят большие смеющиеся глаза.

Марко встаёт из-за стола и делает несколько шагов ему навстречу. Я тоже поднимаюсь.

– Марко, мой мальчик. Как я рад, что ты приехал.

Они обнимаются и дважды целуются.

– Это Лиза.

– Привет, Лиза, приятно познакомиться.

– Здравствуйте, синьор Пеларатти.

– Нет-нет-нет, никаких синьоров, для тебя – просто Джинаро.

Я киваю. Он обнимает меня и картинно целует три раза.

– По-русски, трижды, да? Ну давайте, садитесь.

Перед нами появляются маленькие стаканчики, такие же как у черепах за отдалённым столом, бутылка домашнего вина, вода, тарелки, оливковое масло, хлеб.

Ужин вызывает восторг. Пармиджано, тушёный осьминог с пеперончино, пакино и каперсами, молодой ягнёнок с горошком и лимоном, капрезе. Казалось бы, что можно ждать от обычного капрезе? Но такой моцареллы я вообще никогда не пробовала. Она плотная и, в то же время очень нежная, воздушная как зефир, как магический рахат-лукум. Её поверхность матовая, бархатная и одновременно гладкая, слегка поскрипывающая на зубах. Стефано подаёт её с порезанными толстыми ломтями сладчайшими помидорами с невероятно вкусным маслом, настоянном на сушёных пакино и до головокружения ароматным базиликом.

– Моцареллу нужно есть там, где её создали. Я тебе так скажу, всё, что ты ела до этого, по большому счету моцареллой и называть нельзя, – поднимает вверх палец Джинаро. – Но оставь место, у Стефано много всего запланировано на сегодня.

Старички уходят. Вместо них появляется парочка лет пятидесяти. По виду – супруги. Сначала они долго и громко болтают со Стефано, а потом садятся за стол. Едва заметно, но почтительно они кивают Джинаро, когда тот проводит по ним рассеянным взглядом.

– Как там Москва, ты давно приехала?

– Почти месяц назад. Вообще-то я не москвичка, моё детство прошло в Кемерове, это в Сибири, но потом я переехала к отцу в Москву. Москва прекрасна, мне она нравится, но я там провожу не очень много времени. А вы когда-нибудь бывали там?

– Да, бывал и довольно часто. По бизнесу. И в Москве, и в Санкт-Петербурге, и даже в Кемерове.

– Правда? Вот это да!

– Да. Но это давно было, в девяностых. Люди у вас там замечательные и природа очень красивая.

– Ну да… Но это потрясающе! Впервые вижу человека, который бывал в Кемерове… Ну, в смысле из тех, кто живёт в других странах. Это ведь не туристический город. А что вы там делали?

– Тогда было интересное время – много идей, много возможностей, я занимался бизнесом и немного политикой. Когда-нибудь расскажу… Я люблю Россию, люблю вашу литературу… Достоевский, Толстой… В мире нет никого, кто мог бы с ними сравниться. А вообще, хочу тебе сказать, между итальянцами и русскими очень много сходства. Я убеждён, что если бы Италия оказалась географически на месте России, то там бы всё было точно так же, как у вас сейчас.

– Ну-у… не знаю…

– Точно! Даже не сомневайся. Марко, ты согласен со мной?

Марко ничего не отвечает и молча улыбается.

– Почему ты вечно со мной споришь? – с улыбкой говорит Джинаро, а потом поворачивается ко мне и, показывая на него пальцем, добавляет: – Он ведь и в детстве был упрямым, несговорчивым мальчишкой. Он прожил в этих местах рядом со мной пять лет. Уж я-то его знаю.

– Да? А я не знала. Я думала, что Марко всю жизнь провёл на Сицилии.

– Большую часть, но не всю. Когда ему было пятнадцать лет, его родителей убили…

– Джинаро, не стоит…

– Ничего, Марко, думаю, Лиза может это знать. Да, это так… Их убили в собственном доме. Отец Марко не хотел платить мафии – тогда она была сильна на Сицилии. Марко гостил у друга на море, поэтому остался в живых. Его отец родился в Америке, куда эмигрировали его родители. Там он познакомился со своей будущей женой, там же он заработал деньги, которые решил вложить на родине своего отца. Считается, что эти деньги он получил по наследству, но это неправда. Он заработал их сам, я прекрасно это знаю.

Я заканчивал университет в Штатах, учился вместе с отцом Марко. Мы стали друзьями и когда я вернулся в Неаполь наша связь не прервалась. Энцо, так его звали, несколько раз приезжал сюда, и мы придумали один замечательный бизнес – экспорт и импорт. У меня к тому времени появились хорошие связи в Латинской Америке, и мы начали торговать. Получалось очень хорошо, но конкуренция постоянно усиливалась и нас со временем вытеснили с рынка. Дошло до того, что Энцо не мог оставаться в Штатах. Тогда он решил переехать в Италию и заняться возрождением сицилийского вина.

Вскоре после приезда родился Марко. Меня позвали быть крестным, так что я его крестный, а это много значит. Мой бизнес со временем восстановился, и мы снова начали сотрудничать с Энцо, но мафия требовала платить дань, а он был принципиальным и гордым человеком и в один день его не стало. Марко тогда исполнилось пятнадцать. Никого из родственников у него не было, только двоюродная бабушка матери. Но она была очень старой и не могла заботиться о мальчике. Она жила там, где сейчас находится хозяйство твоего отца. Мир очень тесен, правда? Поэтому я забрал Марко к себе, и он жил здесь пока не закончил школу. А потом вернулся на Сицилию. Ему, конечно, досталось, но он всегда был большим молодцом. Я хочу выпить за тебя, Марко.

Мы пьём вино, и я пытаюсь представить весь ужас, обрушавшийся на Марко, степень отчаяния и горя, выпавшие ему. Моё сердце сжимается от сострадания. Я робко поднимаю на него глаза, но он смотрит в сторону. Эти воспоминания даются ему с трудом.

– Не грусти, Лиза, всё это уже в прошлом. Я знаю, тебе тоже пришлось многое пережить, но правда в том, что будущее прекрасно, я не сомневаюсь. Смотрите, Стефано ещё что-то нам несёт.

– Сейчас будет ромовая баба! Всё, что было до этого, было только подготовкой! Вы готовы?

Стефано забирает тарелки и кладёт приборы. Я замечаю, как к дому подходят двое карабинеров. Они останавливаются, нерешительно осматриваясь. На них приятно смотреть – стройные, подтянутые, в сияющих сапогах, лихо заломленных фуражках – казаки из «Тихого Дона». Ни в одной стране мира нет таких красивых мундиров, как в Италии.

– Джинаро, а вы «Тихий Дон» читали?

Он не успевает ответить, потому что Стефано расставляет десерт:

– Лиза из Сибири, вот тебе самая лучшая бабба, – он произносит это по-неаполитански, с двойной «б».

Он ставит передо мной тарелку с нежнейшей ромовой бабой. Перед Марко и Джинаро тоже стоят тарелки, но их бабы чуть меньше.

– Стефано, спасибо, что дал мне самую большую! Она выглядит великолепно!

– Подожди, ничего не говори, пока не попробуешь.

В этот момент я слышу:

– Добрый вечер, дон Джинаро.

Я оборачиваюсь и вижу карабинеров. Они стоят у нашего стола, немного поодаль, со стороны Джинаро. Он что-то тихо и приветливо говорит им, потом протягивает руку и оба карабинера по очереди наклоняются и целуют её. За суетой с ромовой бабой и прибаутками Стефано никто не обращает на них внимания, и я быстро отворачиваюсь, словно увидела что-то мне не предназначенное.

Мы едим, пьём лимончелло и уже через минуту мне кажется, что это всё мне привиделось. Карабинеры весело болтают со Стефано, стоя около дома и пьют вино из маленьких гранёных стаканчиков.

Вскоре мы прощаемся.

– Лиза, мне было очень приятно познакомиться с тобой. Марко мне рассказывал о тебе, и я благодарен, что ты приехала сегодня. Жизнь странная штука. Она часто преподносит сюрпризы и не всегда хорошие. Но мы должны смотреть на это понимая, что у нас нет совершенно ничего своего кроме любви. Я надеюсь, что мы ещё не один раз увидимся.

Я немного смущаюсь и стараюсь, чтобы всё не выглядело слишком серьёзно:

– Это Достоевский сказал?

Он широко улыбается и его большие из-за толстых стёкол глаза тоже улыбаются. Он ничего не говорит и легко качает головой. Я чувствую в груди тепло и радость, и спокойствие, и благодарность, и любовь. В этот момент я люблю эту ночь, звезды, этого доброго и мудрого Джинаро, люблю жизнь и даже ромовую бабу.

– Да, всё верно… Я поняла, что вы сказали.