Текст книги "Неподходящая (СИ)"

Автор книги: Юлия Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 17

Лейла

– Как же хорошо, что мы выбрались, а?! – восторгается Васька, всплескивая руками, так что с запястья слетает тонкий браслет и падает на песок.

Я перевожу взгляд на бликующее на волнах залива солнце. Где-то вдалеке над водой кружат чайки. Легкий ветер с моря приносит терпкий аромат соли, солнцезащитного крема и нагретой сосновой коры.

– Да. Действительно хорошо.

Растягиваю губы в слабой улыбке, следуя заранее заготовленной установке радоваться каждой минуте этого сказочного денька, который с утра был совсем не таким приветливым, и даже казалось, что нам придется отказаться от своих планов выбраться из-за налетевшей откуда ни возьмись непогоды. Из-за этого, да, но еще и потому, что Адам ночевал у себя, а день собирался провести с семьей, проснулась я в довольно скверном настроении. Которое только усугублялось бесконечными вопросами Ками – «Мы же поедем, мам?! На море! Мы же поедем?!».

Я бы, наверное, не рискнула, погода с утра действительно к тому не располагала. Но ближе часам к девяти тучи, словно передумав, ушли, открывая дорогу солнцу. И у меня больше не осталось повода отказываться от давно запланированного выезда.

– Ты хоть немного расслабилась? – допытывается Васька, развалившись рядом на покрывале, сдвигая на нос огромные солнцезащитные очки.

– Я не напрягалась.

– Ага. Как же. Ты уже вся извелась. Не хочешь рассказать, что случилось? – хмыкает она и тянется за виноградом.

Я привстаю, завидев, что Ками слишком близко подошла к кромке воды.

– Камила! В воду только со мной. Ты не забыла?

– Ну, так иди ко мне! – смеется дочь, и я не могу сдержать ответной широкой улыбки. У неё на носу – песчинки, а на ручке – перекрученный ракушечный браслет. Довольно смуглая от природы, она за пару часов превратилась ну просто в какого-то негритенка. И это несмотря на солнцезащитный крем, которым я щедро ее обмазала.

Делать нечего – встаю с подстилки. Мы купаемся, едим арбуз, повторяем буквы, изображая их веточкой на песке. Васька болтает без умолку, делится сплетнями с работы, шутит, дразнит меня, и я ловлю себя на том, что мне больше не приходится изображать счастье. Радость, которую приносит наша вылазка, заслоняет собой и страх, и тревогу, и даже то Адамово «если».

Всё меняется за одну секунду.

Ками бежит к воде – босая, загорелая, в смешной панамке и с розовым кругом в руках.

– Мам, смотри, я как русалка! – кричит она. Я смеюсь, поднимая телефон, чтобы снять дочь на видео. И тут… Я даже не понимаю, откуда этот лыжник берется! В шуме волн, криках чаек мы не слышим мотора тянущей его лодки. И хоть видим ее, понимаем, что расстояние до берега вполне достаточное, чтобы на этот счет не переживать.

Мою грудь сдавливает стальной шипастый обруч. Я не успеваю даже вскрикнуть, как на мелководье, в метре от Камилы, проносится лыжник и падает прямо на нее, утаскивая под воду!

– Ками! – мой крик рассекает пляж. Я бегу, обжигая пятки об песок. Но это такая мелочь, если учесть, как печет в груди.

Васька бежит за мной, люди оборачиваются.

Первым из воды выныривает этот придурок. А когда мое сердце почти останавливается – и моя девочка! Мокрая, испуганная, дрожащая, но живая. Я хватаю её, прижимаю к себе, ощущая, как её маленькое тело бьет крупной дрожью в моих руках. У неё содран локоть, оцарапана коленка, а на бедре уже проступает синяк. Но, конечно, это пустяки по сравнению с тем, что могло бы быть.

– Мамочка… – хнычет она. – Я не видела…

– Всё хорошо. Ты не виновата. Всё… всё хорошо… – шепчу я, укачивая её, как младенца. И больше всего нуждаюсь в том, чтобы кто-то и меня пожалел вот так.

– Эй! Ты, овца тупая! Тебя не учили следить за ребенком, м-м-м?! – слышу вдруг над головой. Поднимаю взгляд по мощным, заросшим рыжими волосами икрам. Выше, и выше. Сглатываю. Внутри закручивается то самое чувство, которого я в себе откровенно побаиваюсь. Среди сбежавшихся нам на помощь отдыхающих поднимается ропот. Люди стыдят бугая, который чуть не покалечил ребенка, а теперь еще имеет наглость мне что-то предъявлять. Какой-то парень тычет ему в морду телефоном, угрожая, что все записывает. Но этому придурку хоть бы хны. Он продолжает меня отчитывать. Камила все сильнее пугается… Я залипаю на ее дрожащих в страхе губках, делаю вдох, перевожу взгляд на покачивающуюся на волнах лыжу. И сжимаю ее в мокрых пальцах, передав дочь в надежные руки Васьки. Штуковина в моих руках тяжёлая, влажная, с облупившейся краской по краям и глянцевой наклейкой в виде языков пламени. Пальцы соскальзывают по водорослям, облепившим край, но я лишь сильнее их сжимаю. В голове гул. На глазах красная пелена. И фоном ко всему – тоненькое всхлипывание Камилы. Моя дочь напугана до икоты. До дрожи во всем теле, которую я могу различить даже сквозь застилающую глаза дымку.

– Ты охренел? – рычу я, подступая к лыжнику.

– Да я тебе… – начинает он, но заканчивает в тот момент, когда я с размаху бью его этой чёртовой лыжей.

– Ты. Чуть. Не. Убил. Моего. Ребёнка, – шиплю сквозь зубы, делая шаг за шагом, выдавливая бугая на сушу.

– Ты чё, с ума сошла?! – он наступает, грязно матерясь. Бьет меня в ответ по лицу, свободной рукой пытаясь вырвать лыжу из моих рук, но вдруг падает, теряя равновесие. И все… Меня окончательно срывает. Я принимаюсь наотмашь его лупить. Сначала лыжей. Потом босыми ногами. Осекаюсь, лишь когда Васька трогает меня за плечо.

– Остановись. Ты пугаешь Ками.

Точно… Моя девочка совсем рядом. Смотрит на меня глазами, полными ужаса. Я отшвыриваю от себя злосчастную лыжу и падаю на колени. Уткнувшись носом в солёную макушку Ками, крепко-крепко ее обнимаю. И дышу глубоко, заставляя себя успокоиться.

– Прости. Прости, птенчик. Я не позволю, чтобы тебя кто-то обидел. Никогда. Слышишь? Никогда… – бормочу, гундося, потому что нос все сильнее распухает. Ками кивает. Улыбается робко, обнимая меня в ответ. Васька прижимается рядом, протягивая мне извлечённую из термосумки банку пива.

– Тебе надо приложить холодное и позвонить Адаму, – тихо замечает она.

Искушение увидеть его сейчас такое сильное, что мне трусливо хочется согласиться. Но в итоге я отрицательно мотаю головой:

– Нет… У него сегодня семейный праздник. День рождения брата. Не хочу его дергать.

– Ты серьезно? У тебя, вполне возможно, сломан нос!

– И что?! – шиплю, как будто это она виновата, что мне нет места рядом с моим мужчиной. – У нас не те отношения, чтобы я… – отмахиваюсь. – Не бери в голову.

Васька смотрит на меня осуждающе, но спорить не берется. На какое-то время я вообще теряю ее из вида, сосредоточившись на дочери. Камила успокаивается гораздо быстрее меня. Меня же потихоньку догоняет осознание случившегося. Эмоциональный всплеск выжимает меня подчистую. Хочется поскорее домой. В душ и под одеяло.

– Ками, собери формочки, хорошо? Будем ехать домой.

– Уже? Но мы же хотели поесть мороженого! – она тычет пальчиком в небольшое пляжное кафе. Перевожу растерянный взгляд на Василису.

– А я бы выпила чего-нибудь, да покрепче. Дай посмотрю… – тянется к моему многострадальному носу. – Кажется, перелома нет. Можем попросить льда – приложишь.

– Мамочка, ну пожалуйста! – канючит Ками, молитвенно сложив ручки. Дочери я отказать не могу. Особенно после всего, что ей довелось пережить.

– Ладно. Только недолго.

Сложив наши нехитрые пожитки, мы поднимаемся в кафе и делаем заказ, который отупевший от жары официант уточняет три раза, а потом, один фиг, приносит совсем не то. Свое мороженое и два апероля мы получаем только через двадцать минут, когда я почти решаюсь послать к чертям и это кафе, и такое обслуживание.

Пить я не хотела, но несколько первых глотков уходят, словно в сухую землю. Пружина внутри начинает медленно расслабляться – и это по-настоящему блаженное чувство. Может быть, я даже решусь повторить.

Прикладываюсь к соломке и вдруг вижу знакомую машину, с визгом въезжающую на стоянку. Сердце опускается в пятки.

Перевожу возмущенный взгляд на Ваську. Та ерзает, будто ей стыдно, и немного сползает по стулу.

– Предательница!

Глаза Адама находят меня сразу же. И это не взгляд заботливого мужчины – я вам клянусь! Дистанция между нами стремительно сокращается. И вот он уже закрывает своей массивной фигурой белый свет…

– Добрый день, – в его голосе фонит напряжение.

– Адам! – Ками вскакивает со стула, обнимая Байсарова за ногу. Адам, не сводя с меня глаз, опускается на корточки. Его лицо искажается, когда он видит фингалы на теле Камилы.

– Где болит?

– Нигде, – беспечно пожимает плечами Ками. – Я приняла лекарство, – улыбнувшись, тычет пальчиком в пустую креманку.

– И мама тоже, как я посмотрю.

Я вспыхиваю от того, сколько осуждения в его голосе. Словно… Не знаю. Словно я, и правда, какая-то непутевая.

– Собирайтесь. Поедем в больницу.

– Думаю, это лишнее, – завожусь я, испытывая самую настоящую злость. Адам подходит ближе. Снимает с моих глаз Васькины солнцезащитные очки и… присвистывает.

– Я так не думаю.

– Но…

– Тот, кто это сделал, все еще здесь?

Адам сканирует округу цепким колючим взглядом, от которого мне становится не по себе. Он горячий парень, а я не хочу втянуть его в историю, которая запросто может закончиться уголовкой. Спасает ситуацию Васька.

– Нет, Адам Вахидыч. Он сбежал сразу после того, как Лейла его побила.

Адам выпрямляется и, продолжая поглаживать Ками по волосам, косится на меня. И опять нет в этом взгляде ни сочувствия, ни нежности. Только непонятное мне напряжение да колючая злость, от которой я вся сжимаюсь.

– Лейла, собирайся, – настойчивее повторяет он и обращается к Ваське, даже в такой ситуации не растеряв своей галантности: – Вас подвезти?

– Я на колесах.

Адам кивает. Сжав челюсти, снимает со спинки стула мой сарафан на запахе. И со значением мне протягивает. От стыда я готова провалиться сквозь землю! Вот что он обо мне подумает? Сижу побитая, с выпивкой, в одном купальнике… А-а-а! И пусть он очень и очень скромный, аргументы о том, что мы на пляже, где все так ходят, перестают работать. Я чувствую себя опозоренной и провинившейся, хотя для этого нет причин!

К машине иду, с трудом удерживая спину прямо. Адам отвлекается, чтобы закрепить ремни безопасности на кресле Ками. Я порываюсь сесть к дочери, но отказываюсь от этой идиотской мысли, не желая усугублять.

– Можешь объяснить, почему ты злишься? – не выдерживаю я.

– Я не злюсь, – глухо отвечает Адам. – Я не понимаю, почему ты сама мне не позвонила.

– Ты был занят.

– Ой, да ну?!

– Сам сказал, что вы отмечаете день рождения брата.

Адам осекается. На его щеках выступают желваки, которые даже густая борода не скрывает – это, наверное, плохой знак?

– Правда думаешь, что это все важнее вас с Камилой?

Я чувствую, как щеки вспыхивают. Не от стыда – от невыносимого чувства вины, для которой нет никаких оснований! Разве я виновата в том, что он ни разу еще не сказал, какое место нам отведено в его жизни? Что все происходящее между нами не имеет ни названия, ни какого-то определенного статуса.

– Прости, – выдавливаю я. И… Черт его дери, он все понимает!

– Окей. Хотя бы расскажи, как это случилось. Со слов твоей подруги, на Ками налетел водный лыжник.

Я не без облегчения киваю. Переплетаю с ним пальцы, лежащие на коробке передач, и рассказываю все как есть.

– Ты была очень храбрая, – обращается Адам к Камиле. Она улыбается. – А мама?

– Она била того дядю лыжей, – шепчет дочка.

Адам хмыкает.

– Почему меня это не удивляет?

Я улыбаюсь сквозь слёзы. В этом вопросе мне чудится восхищение. И все еще злость, да. К тому же ко мне вдруг приходит осознание, что он все… действительно все ради нас бросил. Пусть я не хотела таких проверок, отрицать, как меня порадовали ее результаты, глупо.

– Как ты объяснил свой внезапный отъезд?

– Делами.

– Вряд ли Вахид тебе поверил.

– Это его проблемы.

Глава 18

Адам

Я просыпаюсь в холодном поту, не сразу понимая, где нахожусь. Воздух в комнате густой, липкий, словно клейстер. Сердце лупит в грудную клетку, как кулак в дверь: настойчиво, с отчаянием. Под ладонью ощущаю мятый, влажный от пота матрас. Пальцы дрожат. В ушах пульсирует кровь. А сведенные судорогой плечи ломит.

Я хватаю ртом воздух и с трудом возвращаюсь в реальность.

Господи, это просто кошмар. Первый за долгое время. Первый, от которого не спасла даже Лейла. Точнее, она и спасла, но только теперь, когда я проснулся. Во сне её не было. Во снах я всегда один. И в них всё как тогда. Те же стены. Те же запахи. То же ощущение, что ты – больше не человек, а бездушное средство достижения цели. И страх, что никто не придёт. Что твое ожидание бессмысленно. Руки связаны. Глаза слепы, но не от темноты, а от парализующего неотступного страха.

Я сижу на краю кровати, утираю лоб тыльной стороной ладони и понимаю, что меня мутит. Мне двадцать пять. Я взрослый мужик, взявший на себя ответственность за двух девочек! Но в эту секунду я даже себя защитить не в силах.

– Адам… Хороший мой, это просто кошмар. Просто кошмар, слышишь?

Губы Лейлы собирают выступившую на спине испарину. Руки утешающе поглаживают живот. Меньше всего мне хочется вовлекать ее в свои кошмары. Я креплюсь, чтобы не разрыдаться как последний слюнтяй. Это сложно, когда рядом есть тот, в ком я могу найти утешение.

Сцепив зубы, дышу, убеждая себя, что я больше не тот сломленный страхом мальчишка. Но если честно, ни черта у меня не выходит. И кажется, что я пронесу это отвратительное ощущение беспомощности через всю свою жизнь. Собственная слабость бесит. Особенно потому, что я, кажется, догадываюсь, что послужило триггером. Ведь больше всего после случившегося похищения я ненавижу чувство бессилия. Вокруг этого вертится вся моя жизнь. Все в ней, блядь, под контролем! Я так считал, да. До момента, пока мне не позвонила подружка Лейлы. И не попросила приехать.

Полчаса, которые мне потребовались для того, чтобы домчать до пляжа, стали моим личным адом. Я не контролировал ни-че-го. Ни скорость дорожного потока, ни работу светофоров, которые, будто сговорившись, загорались красным прямо у меня перед носом. И, притормаживая, я ощущал такую беспомощность, что мне хотелось из кожи вон лезть! Потому что за это время с Лейлой и Ками могло произойти что угодно! А я просто не мог это предотвратить. Как не мог не думать о том, почему моя женщина сама мне не позвонила.

Моя женщина. Ведь моя же?

Или…

Перехватываю ладошку Лейлы у себя на животе. И все еще тяжело дыша, опускаю под резинку боксеров.

Мне надо, блядь. Надо вернуть себе чувство контроля. Сейчас же.

Лейла, не сопротивляясь, утыкается мягкими губами мне в затылок и осторожно большим пальцем по раздувшейся головке смазку размазывает.

– Хочу твой рот, – хриплю я, подаваясь бедрами навстречу движениям ее руки. Пальчики Лейлы замирают. Но всего на миг. А потом она скользит ладонью ниже, одновременно с тем перемещаясь в пространстве. Садится напротив, поглаживая ладошками мои бедра. А я до того на грани, что, сука, всем телом дрожу!

– Тебе это очень надо? – шепчет, болезненно вглядываясь в глаза. Господи, что я делаю?! У нее такие фингалы…

– Забудь.

Я дергаюсь, чтобы прикрыться, но она не дает. Напротив. Заставляет меня привстать, стягивает боксеры и, вжавшись грудью в матрас, осторожно обхватывает меня губами. Я рычу. Потому что это реально самый лучший способ забыться. Лейла прикрывает глаза.

– Нет! Смотри…

Собираю ее волосы в жменю и, окончательно теряя контроль, врываюсь на всю длину. Много мне не нужно. Хватает с десяток движений. После чего копчик будто простреливает молнией, и я разряжаюсь ей в рот.

– Черт, Лейла… Твою ж мать. Еще…

На ее щеках слезы, сперма, в заплывших глазах муть… Непонимание. Она сбита с толку и, кажется, не знает, как относиться к тому, что произошло. А я настолько слаб, что меня хватает разве что на «спасибо». Хотя это, конечно, дерьмовое слово, которое не передает и сотой доли того, что я сейчас испытываю. Всей благодарности и признательности за то, что она, сама того не осознавая, разделила со мной мой кошмар.

Лейла осторожно отодвигается, чуть приподнимается, будто собираясь соскользнуть с кровати, но я не позволяю, цепко ухватив её за запястье.

– Мне нужно умыться, – шепчет она, но в её голосе нет решимости. Только страх нарушить что-то хрупкое между нами.

– Не уходи, – шепчу, не желая оставаться один.

Она колеблется, и я чувствую, как её тело выжидающе замирает. Но затем с лёгким вздохом ложится обратно рядом. Тёплая ладонь скользит по моей груди – касаясь еле-еле, будто перышком. По коже бегут мурашки...

– Расскажешь, что тебе снилось?

Не знаю… Я ни с кем этим не делился. А с ней как будто бы даже хочется.

– Подвал.

Поглаживающие меня пальчики замирают.

– Я знаю о твоем похищении. Тебя там держали, да? В подвале? Тебе было очень страшно?

Я тянусь к выключателю, погружая спальню в темноту, которую всей душой ненавижу. Но при свете ведь о таком не расскажешь. Опускаю ладонь Лейле на макушку. Свободную руку закидываю за голову и долго пялюсь в потолок, прежде чем решаюсь ответить:

– Ты даже не представляешь как.

Поверить не могу, но под веками закипают слезы. Такие запоздалые и дурацкие… Моргаю. В отличие от меня самого, Лейла всхлипывает не таясь. И прижимается ко мне сильнее, словно в попытке меня уберечь от того, что уже случилось.

– И часто тебе снятся кошмары?

– С тобой в первый раз.

– А без меня?

– Когда как. Иногда каждую ночь. Иногда пару раз в месяц.

– Тогда я очень рада, что мы, наконец, встретились. Рада стать твоим лекарством.

Это выше моих сил. Грудь будто когтями вспарывает. Подтаскиваю Лейлу вверх по своей груди и впиваюсь в ее нежные губы. А на них… мой вкус. Шокирующее ощущение. Я резко отстраняюсь, но она не дает, углубляя наш поцелуй, словно высасывая яд из моей души, и делая этот поцелуй не просто чувственным, но спасительным.

Мы дышим друг в друга. Я касаюсь её щеки, скулы, подбородка. Лейла подаётся, заползает на меня. И только ощутив ее птичий вес, я понимаю, что дышу полной грудью впервые с тех пор, как проснулся.

– Все будет хорошо, – шепчет она в темноте. – Я тебя не дам в обиду. Никому не дам. Веришь?

Я вспоминаю слова Ками о том, что Лейла избила лыжей того идиота, и со смешком киваю. Эта женщина точно знает, о чем говорит. У меня нет никаких причин ей не верить.

Потом мы просто лежим в тишине. Лейла дремлет, уткнувшись носом мне в грудь, а я слушаю, как её дыхание постепенно выравнивается. И дышу с ней в такт.

В свете дня откровения ночи кажутся… слишком интимными. Нет, я не жалею о своей искренности. Просто мне нужно привыкнуть, что она в курсе моих тайн. И Лейла, будто понимая это, проявляет тактичность, давая мне право самому решать, хочу ли я возвращаться к событиям ночи. Но я пока к этому не готов.

– Съезжу в аптеку, – замечаю я. – С твоими фингалами надо что-то делать.

Лейла отрывается от приготовления завтрака. В ее опухших глазах мелькает паника. Я напрягаюсь.

– Что не так?

– Ты же не собираешься искать этого мужика или делать что-то вроде этого?

Его найдет моя СБ, мне зачем об него руки пачкать? Но Лейла права в том, что кроме аптеки я хочу заехать кое-куда еще.

Качаю головой. Все еще не привыкну, как быстро мы научились читать мысли друг друга. Я всегда думал, что для этого пара должна прожить бок о бок не один год и съесть не один пуд соли. Не имея опыта совместной жизни с девушкой, я вообще думал, что это… сложно. А тут ведь еще и ребенок, что, казалось бы, должно было еще сильнее все усложнить. Но нет! Они настолько филигранно вписались в мою реальность, что мне даже вспомнить трудно, как я жил еще пару месяцев назад…

– Нет, я просто съезжу в аптеку. И сразу домой.

Целую Лейлу в лоб и, пока не передумал, выхожу за дверь. Первым делом и впрямь заезжаю в аптеку, чтобы прикупить обезболов и что-нибудь против отека. Потом – к Алишеру, с чьего дня рождения сбежал. Он видел мой отъезд. Видел, как я поднялся из-за стола и помчался к выходу, никак не объяснив свой уход. Может, по отношению к брату это было и некрасиво, но малой поймет меня правильно, я уверен.

Звоню в дверь. Алишер открывает не сразу.

– Ты спятил? Я только лег! – стонет он, впуская меня в квартиру. По бардаку в гостиной понимаю, что из ресторана праздник перекочевал сюда.

– Надеюсь, один? – хмыкаю.

– Не завидуй. Тебе бы тоже перепало, если бы ты не смылся, – оскаливается этот придурок.

– Об этом я и хотел поговорить. Спасибо, что прикрыл перед родителями. Кстати, что ты им наплел?

– Что у тебя дела, что я еще мог сказать? – буркнул Алишер, врубая кофемащину. – Отца мои оправдания не удовлетворили, – зевает. – Так что будь готов объясниться. Кстати, я бы тоже послушал… Дело в женщине, я прав?

– Можно и так сказать.

– Я ее знаю? – глаза брата загораются искренним любопытством. Я знаю, что могу ему доверять. И мне реально хочется поделиться…

– Это Лейла.

Челюсть Алишера падает. Он моргает, будто я сказал что-то шокирующее. Подносит чашку к губам, но тут же отставляет ее, экспрессивно всплеснув руками:

– Ты сдурел. Но ты же и сам это знаешь, правда?

Сажусь на диван, откинувшись затылком на подголовник. Растираю глаза. Я готовил себя к этому все время, что мы встречались с Лейлой, но… Это все равно бьет по больному.

– Она хорошая, Алишер. Ей просто не повезло.

– Хорошая не стала бы с тобой таскаться до брака!

– Блядь, ну где ты, а где эта кондовая чушь? Мы живем в двадцать первом веке!

Все так. Но мы с малым – продукты той среды, в которой воспитывались. Я прям вижу, как в нем борются традиции с современными представлениями о жизни.

– Отец оторвет тебе башку. Я серьезно.

– Я не собираюсь на ней жениться! – огрызаюсь. – А в остальном моя жизнь – не его дело.

– Ну, это как сказать. – Алишер проходится пятерней по макушке. – Отец ладно. А мать? Ты о ней подумал?

Стискиваю челюсти. Брат задает все те вопросы, которые я и сам себе задаю регулярно. Ситуация у нас реально та еще. Если бы мне в начале лета сказали, что я по уши увязну в опозоренной невесте отца, я бы очень долго смеялся. Потому что такие страсти вообще чужды моей натуре. И вот же!

– Не знаю, Алишер. Я просто…

– По уши вляпался?

Киваю и резко встаю.

– В общем, извини, что так получилось с твоим праздником. – Выхожу в коридор, Алишер выходит меня проводить, бросив для порядка:

– Что хоть случилось, расскажешь? Куда ты сорвался?

Рассказываю в общих чертах, лишь бы брат понял масштаб проблемы. И поначалу даже не замечаю, как странно он реагирует на мой рассказ.

– Да ладно? Так это была она?! А я не узнал…

– Где была? – туплю я.

Алишер, хохоча, как последний придурок, утыкается в телефон, скролит пару секунд ленту и, найдя то, что искал, поворачивает ко мне экраном.

– Вся сеть в рилсах об этом. Как она его, а?!

Происшествие, о котором я до этого знал лишь со слов, вдруг предстает перед моими глазами во всех подробностях. С закадровым голосом, который рассказывал, что да как, и вполне неплохо смонтированной картинкой. Вот лыжник налетает на Ками. Вот к ней подбегает Лейла. А вот она лупит того мужика лыжей, превратившись на глазах из красивой девушки в самую настоящую фурию.

– Жесть, – шепчу я, не зная, плакать мне или смеяться.

– Почитай комментарии. Там просто оборжаться.

Растираю лицо. Капец. Просто капец ведь! Под смеющимся взглядом брата ныряю в комментарии. Преимущественно, конечно, все восторгаются храбростью матери, защищающей своего ребенка. И только отдельные экземпляры ругают Лейлу за то, что она якобы сама недосмотрела за дочерью. Впрочем, этих идиотов очень быстро затыкают.

– Скажи своей женщине, что я за вас. А то мало ли, – веселится Алишер.

– Иди ты, – фыркаю я и все же ухожу, не догадываясь даже, что эта шумиха нам выйдет боком.