Текст книги "Неоновые росчерки (СИ)"

Автор книги: Юлия Поспешная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

SMS

, сообщил, что вероятно всего в стенах дома погибла жена Вацлава Токмакова. Однако генерал ничего не говорил о попытках проникновения на территорию дома. Стас, сдерживался, но его одолевала злость. Интересно, кому в голову пришла идея провоцировать вооруженных сопляков с полным домом заложников? А если бы Алекс-1 привел бы в действие свою ‘страховку’, о которой у Стаса пока только догадки?! Затем, пока Корнилов слушал гудки дозвона, он подумал, что отправил к оцеплению Коршунова. Стас бесшумно, сквозь зубы, процедил длинное ругательство, содержащее не самые лестные отзывы о его новом сотруднике и его умственных способностях. – ‘Если это он что-то учудил, вышвырну из группы, на хрен!’ – разгневанно думал Стас. – ‘И в Управлении он тоже не останется!’. – Стас?! – оборвав гудки, гаркнул в трубке голос Антона Спиридоновича. – Есть что-то?! Скажи, что ты что-то нашёл! Иначе я не смогу переубедить этого, конченого козодёра, Каульбарса! – Он собирается начать штурм? Он узнал про застреленную заложницу? – спросил Стас. – Да, – нехотя буркнул, генерал. – Разорался тут и начал винить меня и... Генерал замолчал, очевидно понимая, чуть было не назвал лишнее имя. – Что с ним? – спросил Корнилов, уже понимая, что его опасения насчет Коршунова оправдались. – Что он натворил? Генерал прокашлялся и, вкратце, пересказал последние ‘приключения’ Бронислава Коршунова. Услышав про спасение мальчика и про то, как Брона подстрелили, Стас не выдержал и всё, что до этого проговорил тихо, повторил уже в полный голос. – Стас, брось, он всё-таки ребенка спас... – попытался заступиться за Бронислава, генерал. – Даже один ребёнок, товарищ генерал, не стоит жизни остальных двадцати заложников! Тем более, я ещё не знаю, чем эти малолетние подонки решили прикрыться на случай, если станет ‘жарко’. – Стас, ну не бросать же перепуганного ребятёнка на холоде, с вероятностью, что его или поймают, или пристрелят! – с прведным возмущением воскликнул в ответ Антон Спиридонович. Спорить не было времени и желания. – Этот мальчик, которого спас Коршунов, что-то ещё рассказал? – быстро спросил Стас. – Нет, – вздохнул Аспирин. – Когда он оказался у нас, у него началась паническая истерика. Доктора вкололи ему какой-то седативный препарат, но это не сильно помогло. У мальчишки серьёзная психологическая травма, ну и переохлаждение среднего уровня, в добавок. Его увезли на ‘скорой’ вместе с Брониславом. – Ясно. Дайте мне поговорить с Каульбарсом. – Э-э... Стас, может лучше я. Он тебя на дух не переваривает... – Нет, я сам, – настоял Корнилов. Он бы никогда не сказал этого генералу Савельеву, но знал, что сейчас тот не сможет предотвратить штурм. Если майор Каульбарс наслушался панических и слезных рассказов перепуганного ребёнка, у которого застрелили мать, он не станет прислушиваться ни к каким привычным доводам. Стас достаточно хорошо знал такой тип людей. Настоящие борцы, упрямые и смелые. Но часто бывают просто не прошибаемы в своих убеждениях и вере в то, поступают исключительно правильно. Тем более, когда перед ними плачущий от ужаса и горя ребенок. Нужно ли что-то большее, чтобы побудить такого несносного рыцаря, как Каульбарс начать действовать? Единственное, в чем стоит отдать должное Ратибору, он не сунется в пекло, без тщательно продуманного плана действий, как некоторые. Это в голову вбивают любому офицеру спецподразделений ЦСН. Но, нужно успеть переубедить его до того, как Ратибор продумает план штурма, которого так желал, и начнет приводить его в действие. А остановить упрямого и мотивированного спецназовца, чертовски сложная задача. Он слышал, как генерал позвал Каульбарса и сообщил ему, кто хочет с ним поговорить. – Да?! – рявкнул в трубку Ратибор, сразу давая понять, что разговор будет трудным. – Сделаем так, – начал Стас, – я опишу обстановку, а решение примешь ты и ответственность на себя за все последствия тоже возьмёшь ты. Идёт? – Идёт, – рыкнул Каульбарс. – Говори, подполковник. Стас, взглянув в ночное небо, проговорил: – Сейчас, из дома Токмаковых террористы выпустят одного из заложников. Тебе нужно, без всякого оружия, мирно и тихо его встретить. Лучше тебе сделать это самому. Дальше... Каульбарс, надо отдать ему должное, слушал и не перебивал. – Моя группа, – слегка ленивым тоном продолжал Стас, – вышла на след людей, которые могут быть связаны с этими малолетними бандитами. Через пару часов будут готовы анализы экспертизы, результат которых, откроет новые подробности, касательно запасного плана террористов. А за каждое новое сведение в расследовании убийства Белкиной, главарь террористов готов выпускать по одному человеку. Я прошу тебе дать мне время и позволить успеть, без стрельбы, спасти жизни стольких заложников, сколько у меня получится. Корнилов коротко вздохнул и произнес: – Мне нужно время до рассвета. Не больше. Он замолчал и прислушался. Командир спецгруппы молчал. Можно было даже подумать, что он положил телефон и куда-то ушел. Но Стас знал, что он рядом, он всё слышал, и сейчас, борясь с противоречиями внутри себя, тщательно обдумывает слова Стаса. – А если они не отдадут заложника? – Тогда можешь начинать штурм, – ответил Стас. Корнилов понимал, что в случае такого поворота событий у него уже не останется аргументов. И с его одобрения или без оного, спецназ пойдёт на приступ. – Ладно, – явно с трудом переборов себя, выдавил Каульбарс. – У тебя время до рассвета. – Только будильник не заводи, – бросил Стас. – Нет, я скорее поставлю таймер. Стас фыркнул и отключился. – Козлина, – чуть сжимая телефон в руке, зло и глухо прорычал Стас. Он спустился по ступеням крыльца бюро СМЭ и направился к автостоянке. Внутри него пружинистыми подхлестывающими волнами бесновалось истощающее и тягостное напряжение. Смесь всплеска адреналина, с противоестественным ощущением сдавливающей мышцы свирепой крепатуры. Получится – не получится. Сработает – не сработает. Стас заметил, что в такт возросшему пульсу у него тяжело и часто пульсируют глазные яблоки. Подходя к своему черному Дефендеру, Корнилов увидел неспешно расхаживающую из стороны в сторону женщину. Она то и дело делала попытки поговорить с Никой. Стучала по стеклу, показывала удостоверение и даже, кажется, пыталась угрожать. Стас улыбнулся. Ника закрылась в его машине, отгородившись от неприятной тётки и никак не реагировала на действия матери Ирины Токмаковой. – Что вы здесь делаете? – раздраженно и устало спросил Стас. Контактировать с кем-то посторонним, тем более с Жанной Микадзе, влиятельной судьёй с темной репутацией, ему сейчас совершенно не хотелось. – Я уже отвечала, – обернувшись на Стаса и ничуть не смутившись, резко ответили Микадзе. – Я здесь, чтобы проследить... – Домой езжайте и следите за новостями. – Очень смешно, – скривилась Жанна, – можно подумать, в новостях хоть что-то скажут о том, что сейчас происходит в деревне Суханово. – Скажут, – пожал плечами Стас, – но чуть позже. ‘Когда будет, что говорить’. – Там моя дочь, товарищ подполковник, и я имею право знать настоящее положение дел, а не ту версию, что выпустят в итоге на телевидение. – Тогда следите издалека, на расстоянии, – пробурчал Стас. Он обошел оторопевшую от таких речей судью и открыл свою машину. – Подполковник Корнилов! – требовательно воззвала Микадзе. – Я с вам глаз не спущу!.. Стас сел за руль и захлопнул дверцу. Голос Жанны стал тише. Она, немедленно оказавшись возле дверцы, нетерпеливо и сердито забарабанила костяшками кулака по стеклу. – Давно она тут ошивается? – спросил Стас у зевающей Ники. – Всё время, пока ты был у Яши, – вздохнула Лазовская. Корнилов фыркнул. Жанна Микадзе и раньше не вызывала у него позитивных чувств, а сейчас и вовсе начинала дико раздражать. Ещё не хватало, чтобы она путалась у него под ногами и мешала следствию. Не обращая внимания на орущую за стеклом автомобиля судью, Стас аккуратно вырулил на дорогу и, переключив скорость, пустил автомобиль по шоссе. В зеркале заднего вида, быстро уменьшающаяся фигура Жанны Микадзе яростно размахивала руками. – Она пыталась тебе угрожать? – Стас бросил чуть встревоженный взгляд на Лазовскую. Но девушка лишь устало покачала головой. Задумчивый и сосредоточенный взгляд её восхитительных синих глаз был устремлен куда-то в сторону. Нику явно, куда больше нежели поведение Микадзе, интересовало что-то другое. – Ты переживаешь за то, что их может быть трое? – нарушил короткую тишину Стас. Наполненные тревожной внимательностью искристо-синие глаза обратились к нему. Стас никому об этом не говорил, но в последнее время стал замечать, что когда Ника смотрит ему в глаза, внутри него что-то каждый раз вздрагивает, а затем он, на короткий миг, как будто воспаряет в какой-то необъяснимой невесомости. – Если грузовик в моем видении и правда двигался, когда они...– Лазовская на секунду замолчала, подбирая определение, – были заняты, то... вывод очевиден. Стас посмотрел на дорогу. Впереди яркие огни фонарей, сливались в светящиеся контуры многочисленных дорог. Корнилов подумал, что Ника, скорее всего права и это серьёзно меняет дело в худшую сторону. Ловить одного убийцу, совсем не одно и тоже, что пытаться переиграть двоих и, тем более, троих. Это три личности. Три разных характера. Три разных ума... Стас глубоко вздохнул и вдруг ощутил на своей правкой руке, сжимающей селектор коробки передач, ласковое теплое прикосновение. Стас бросил взгляд вниз, на его руку легла маленькая ладошка Вероники. Корнилов взглянул в её насыщенные бездонной гипнотической синевой глаза. – Мы справимся, Стас, – убежденно проговорила девушка. – Мы всегда справлялись. – В этот раз, всё немного по-другому. Но Вероника покачала головой. – Всё всегда по-другому. Ты это знаешь... Корнилов подумал, что Ника права. Все его дела имеют схожие черты, но... все они разные и всё действительно всегда по-другому. – Куда мы сейчас? – спросила Ника. Стас хмыкнул. – Нужно сначала отвезти тебя домой... По лицу Ники пробежала заметная тень тревоги. Стас бросил на неё внимательный взгляд. Показалось, или синеглазая девушка чего-то боится в своем доме? – Я... я в ближайшее время... вряд ли смогу жить дома... там у нас... м-м... ремонт... – промямлила Ника и бросив быстрый взгляд на Стаса, торопливо добавила. – Сейчас, наверное, позвоню Лерке... – Почему же твой дядя не подумал, где ты будешь жить это время? – спросил Стас. – И, кстати, ты не боишься, что он узнает, что ты... сейчас, на самом деле, не ночуешь у своей лучшей подруги? Ты ведь, когда помогаешь мне... говоришь ему именно эту версию, вроде. – Нет, – вздохнула Ника, – у него сейчас... другие дела. ‘Другие дела’. Это определение Ника использовала всегда, когда её нерадивый, по мнению Стаса, и безответственный дядя, срывается и сваливает куда-то на неделю, две, месяц или два... как-то раз, его не было в Москве и России почти всю осень. Ника привыкла жить и справляться одна, почти со всеми трудностями. Стас не раз уже думал, что будь она его дочерью или племянницей, он бы смог позаботиться о ней куда лучше бандюковатого Сигизмунда. – Кстати, – Ника уже собравшись набрать номер подруги, посмотрела на Стаса, – ты помнишь, я говорила про номер, который убийцы требовали от Влада и Татьяны? – Да, – кивнул Стас. – Мне кажется, это может быть номер счёта банка... – Тогда не понятно, почему Татьяна и Влад им его не назвали, – проговорил Стас, обдумывая различные варианты. – Только если они его не знали. – А убийцы в масках, – кивнула Ника, – были уверены, что они врут... Стас ощутил нервный толчок в груди, в области сердца. Если так, то нет никаких сомнений, что Татьяна и Влад выбраны не хаотично. И, самое главное, убийцы выбирали их не по собственной прихоти или предпочтениям. Их главной мотивацией, в таком случае, был куда более понятный и простой прагматизм. Им нужен счет, и они пытаются его узнать. Вот только с чего они взяли, что Влад и Татьяна владеют каким-то таким счетом? И что получается, что Влад и Татьяна, если упростить ситуацию, терпели все эти мучения и умерли жуткой смертью из-за денег? Этим уродам в масках нужны деньги?! – Твою же... – тихо выругался Стас и добавил едва слышно, – мать... По его телу пробежала пульсирующая лихорадка тревоги. Как он мог не подумать об этом, когда Ника в первый раз рассказала ему про ‘номер’, который убийцы требовали от Татьяны! Ведь если так, то... Значит, он ошибся. Они не серийные убийцы, в полном понимании этого слова. У них другая цель, другая мотивация, а значит иная психология. Это худшего пошиба садисты, с удовольствием мучающие и убивающие людей, но движет ими другое. Не извращенная похоть, как в большинстве случаев, а... что? Алчность? Жажда богатства? Стоп! Но чёрные кресты на лицах убитых? Они однозначно говорят о личной неприязни к жертвам. Убийцы как будто знали своих жертв достаточно давно, чтобы возненавидеть. Хм. Ненависть и алчность? Чем они вызваны? И почему именно к Татьяне и Владу? Что вообще может связывать людей, которые никогда не видели и не знали о существовании друг друга? ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Понедельник, 23 марта. Ночь и раннее утро. Учитывая время на часах, я не стала звонить Лерке, а просто написала ей в Telegram про своего дядю. Логиновой я решилась сказать правду. Я не опасалась, что Лерка кому-то что-то расскажет или начнёт паниковать. Она всегда была верной подругой, и мы вместе слишком много пережили, чтобы она меня предала. А уж истерить и бояться в сложившийся ситуации или требовать от меня рассказать всё Стасу, Логинова тем более не станет. Она у меня умная не по годам и отлично знает все стороны моей жизни. Знает меня, моего дядю и, теперь уже, знает даже Стаса. Именно поэтому мы с ней давно договорились, чтобы она прикрывала меня, когда я помогаю Стасу. А я... делаю это всё чаще, не смотря на усилия Стаса... да. А переночевать я могу и в отеле, нужно только, чтобы Стас мне помог снять номер на... ну, хотя бы на неделю. Деньги у меня, слава богу, есть. Я в них совсем не купаюсь, но позволить себе номер, в относительно неплохом отеле, вполне могу. Правда, я не уверена, что мне потом хватит на что-то другое и не знаю, что я буду делать, если дядя Сигизмунд не разрешит мне возвращаться домой через неделю... Я сказала про отель Стасу и попросила его помочь мне. Выражение на лице Корнилова несколько раз переменилось. – Давай я покажу тебе место, где ты можешь переночевать бесплатно и даже пожить... пока твой дядя не закончит... ремонт. То, как Стас произнес последнее слово натолкнуло меня на мысль, что он не слишком поверил в мою версию причины, по которой я пока не могу жить дома. А зная Стаса, он может попытаться выяснить истину и узнать о встрече между дядей Сигизмундом и Гудзевичем. Корнилов, вдруг, свернул и мы направились в противоположную от моего дома сторону. Я вопросительно посмотрела на Стаса. – Сегодня переночуешь у меня. Признаться, я думала о том, чтобы попросить у Стаса пустить меня, но в конце концов сочла это категорически недопустимым для себя! И сейчас мне стало жутко неловко. Я уже бывала у него дома, но... я никогда не ночевала. И вообще... это как-то странно и очень непривычно. Мне трудно понять, как себя вести. Особенно, когда меня всё ещё гнетёт чувство вины перед ним. – Спасибо, но не стоит... Наверное... – чуть более громким голосом, чем шепот, с чувством поблагодарила я. – Брось, – качнул головой Стас. – Всё в порядке. Если не получится найти, где переждать ваш ремонт, можешь пожить у меня столько, сколько тебе нужно. Я боялась, что он сейчас скажет что-то вроде: ‘У меня ведь теперь почти пустая квартира’ или ‘я теперь остался один...’. Но, хвала Небесам, Стас ничего такого не произнес. Я собиралась сказать, что по пути домой мне нужно заскочить в супермаркет и купить кое-что необходимое. Но именно в эту секунду у Корнилова заиграла музыка входящего звонка на телефоне. Стас поднял трубку. – Наконец-то, – недружелюбно буркнул он кому-то вместо приветствия. – Нашли что-то? Я смотрела на дорогу, но внимательно слушала разговор Стаса. Посему-то удары сердца в груди стали тяжелее и чаще. А по коже рук, от пальце до локтей, и вверх по плечам взобралось нервное щекотное чувство. Я метнула взволнованный взгляд на Стаса. Корнилов, почти застыв за рулем, напряженно внимал человеку, с которым говорил. – Информация точная? Вы не могли ошибиться?.. Да... я понял, всё, до связи. Корнилов дал отбой, несколько мгновений что-то быстро обдумывал, а затем резко дал по тормозам. Массивный Дефендер коротко и резко качнулся вперед. Если бы не ремень безопасности, меня бы тоже швырнуло прямо приборную панель. Стас круто развернул автомобиль, я ухватилась за ручку двери и с непониманием, ошарашенно посмотрела на Стаса. Ничего не объясняя, Корнилов включил рацию, которой, на моей памяти, весьма редко пользовался. – Говорит подполковник Корнилов, УГРО. Внимание, срочно нужно подразделение саперов и МЧС в Дорогомилово, на Можайский переулок, дом семнадцать! Это бывший бар Voyage! Срочно! – Принято, – через долю секунды ответил Стасу чей-то взволнованный голос, – сапёры выехали, МЧС извещено. – Отлично! – бросил Стас. Он что-то достал из бардачка и протянул мне. – Установи на крышу, пожалуйста. Просто поставь... У меня в руках оказалась увесистая синяя чашеобразная мигалка. Открыв окно и высунув руку, я дотянулась до крыши и почувствовала, как мигалка примагнитилась к крыше внедорожника. Тот час же разгоняющийся ‘Дефендер’ засверкал сине-белыми мерцаниями. – Что случилось? – спросила я Стаса. – Сегодня утром, я был в баре Voyage, – не отводя взгляда от дороги, пояснил Корнилов. – Перед тем, как продать помещение Тимофей Горн заказал ремонт пола. Я пару секунд поразмыслила. – Это странно и... – Подозрительно, – кивнул Стас. – Но мало ли... Всякое бывает. Только оказалось, что на портрете того мужика, который ты нарисовала после видения в доме Горна, изображен некто Керем Масхадов. Довольно известный за пределами России торговец оружием. И в основном он специализируется на разного рода боеприпасах и особенно минах. Скорость внедорожника стремительно росла, я чувствовала, как меня вдавливает в сидение. Вместе с этим мое тело охватило сдавливающее мышцы и стягивающее кожу нервное оцепенение. – Ты думаешь, что под новым полом в бывшем баре... заложены мины? – спросила я. Стас коротко кивнул. – Почти уверен, осталось только узнать результаты экспертизы по тем пластиковым ящикам, которые я забрал у Горна. – А что с ними не так? – Я думаю, что Горн убил Масхадова, во время той драки,-проговорил Стас, – а ящики... Знаешь, есть такая плавиковая кислота, она разъедает почти все... – Кроме пластика, – кивнула я и до меня в раз дошел весь кошмар, если версия Стаса подтвердится. А версии и предположения Стаса Корнилова, как известно, редко расходятся с реальным положением вещей! Стас хотел ещё что-то добавить, но его телефон снова зазвонил. – А вот и Яша, – хмыкнул Стас. Он поднес телефон к уху. – Скажи, что на ящиках, которые я тебе дал, есть человеческие останки, Яша. Я внимательно следила за лицом Корнилова. И судя по тому, как дрогнули скуловые мышцы на лице Стаса, его версия подтвердилась. – Ясно... Спасибо за работу, Яша. Да-да, я помню, что с меня причитается и помню, что ты пьёшь ром ‘Морган’! Всё, давай! Корнилов вновь дал отбой и пожал плечами. – В пластиковых ящиках из огорода Горна найдены частицы крови, ДНК, потожировые железы и даже волосы. Все они могут принадлежать взрослому темноволосому мужчине средних лет. Я ощутила, как у меня похолодела кожа на шее, ладонях и спине. Басовитый цокот сердца в груди вибрирующими тонами расходился по всему телу. Стас, в который раз, оказался прав. К сожалению. – Сеня! – воскликнул в трубку Стас. – Ты в управлении? Отлично, оставь пока Зимину и быстро вали за Горном. Нужно его принять аккуратно, без фокусов. Но будь внимателен, эта паскуда, похоже заминировала собственный бар, перед тем, как продать его! Понял?! Давай, удачи! Стас прервал связь и набрал ещё кого-то, но ему явно не ответили. – Это ещё что такое?! – проворчал Стас. – А чего это Коля трубку не берёт? Я взволнованно посмотрела на Стаса, тот перехватил мой взгляд, но лишь качнул головой. – Позже разберёмся. Он переключил скорость. Я увидела, как ярко-алая стрелка спидометра дернулась к отметке ‘90’. Мы стремительно мчали по широким дорогам сверкающей огнями Москвы. Столица не спала. Как обычно. Как всегда Сияя заревом многотысячных огней, Белокаменная жила в своей бесконечной суетливой вселенной. И её обитатели даже не подозревали, что на теле их необъятной родины, в любую секунду может прогреметь тяжелейшая трагедия. Потому, что бар Voage занимал треть первого и второго этажа огромного шестнадцатиэтажного дома. Если бар взорвётся... обрушится весь шестнадцатиэтажный дом. А сейчас ночь и все люди в том доме спят в своих уютных теплых постелях, не подозревая, что под ними, в любую минуту, может разверзнутся огненный ад. ПРОХОР МЕЧНИКОВ Понедельник, 23 марта. Ночь и раннее утро. Он почти не удивился реакции друзей на пересказанное им предложение подполковника Корнилова. Прохор также не ошибся, предполагая реакцию каждого из своих соратников. Братья Ожеровские, как он и ожидал, его поддержали. Маслов колебался и мучился сомнениями, но было очень заметно, что он готов ухватиться за предложенный Корниловым план хотя бы относительного спасения. Вместо неизбежной перспективы погибнуть от пуль спецназа или быть осужденными на вечное заключение в самых страшных тюрьмах страны, подполковник Корнилов предложил им иной вариант. Иную, вполне вероятную возможность, гораздо более мягкого приговора, чем они все заслуживают. Прохор был зол на Корнилова, что тот посмел с ним торговаться, но вместе с тем, он не мог не понять, что подполковник, на деле, пытается спасти не только заложников, но и их самих. Может ли быть такое, что подполковник Корнилов действительно испытывает к ним какую-то необъяснимую жалость и снисхождение? К ним, к Прохору и его компании, после всего, что они сделали... Ведь если они доживут до суда и во время судебного процесса будет учтен тот факт, что они выпустили часть заложников... это вне всякого сомнения поможет им избежать высшей меры наказания! Корнилов не может этого не понимать, и за такую возможность Прохор был ему благодарен. Зол, но... благодарен, чёрт возьми! Мечников уже давно, с внезапной очевидностью, начал осознавать один неоспоримый и страшный факт: всё, что они совершили, в одно мгновение потеряло бы смысл, если бы Корнилов не согласился вначале на их условия! Стоило только Стасу послать их, и всё, что они могли бы сделать в ответ – это начать убивать заложников. Но тогда из мстителей и борцов за попранную справедливость для Тани... они превратились в обычных террористов и убийц. Героями были бы бойцы спецназа, от пуль которых, они все здесь и полегли бы. И никто бы не осуждал спецназ ЦСН или полицию за жесткие меры. Напротив, все бы дружно согласились, что террористы получили по заслугам. Для всей страны они остались бы подонками и последними мразями, которых стоит стыдиться и поскорее вычеркнуть из общей истории государства. Прохор уже успел представить, что подумают и ощутят его родители, когда всё узнают... Они-то ведь уверены, что Прохор, с друзьями отдыхают на дачи Меллина, отец которого вечно летает по командировкам и интересуется жизнью сына лишь иногда. Так, что за предложение Станислава Корнилова стоило ухватиться – это была пресловутая ‘соломинка’ спасения для всех: для них, и для родных Вацлава Токмакова... Только самого Вацлава Прохор не готов был отдать. Разве что Корнилов даст ему слово, что коррумпированный прокурор понесет наказание. Конечно, на это глупо надеяться на слово, но... Корнилову, если он даст обещание, Мечников готов был поверить. Единственным, кого похоже не пугала перспектива быть убитым или осужденным пожизненное, оказался Даниил Меллин. Он был единственным среди них, на кого, пожалуй, не снизошло неприятное, удручающее, но неотвратимое отрезвление. Единственным, кто не смог понять, что всё, чего они добились своими действиями – это загнали себя в непроходимый тупик. Они лишь разрушили свои жизни, сломали ещё несколько и отняли уже три... А может и четыре человеческих жизни, если Меллин убил не только того спецназовца во дворе, но и сына Токмаковых, которого Ирина успела вытолкнуть в окно. Прохор, Вячеслав и Михаил с Никитой давно уже поняли, что здесь они не смогут отстоять никакую гребаную справедливость. Они лишь причинили неизлечимую боль и кошмарные страдания другим людям, выплёскивая на них разом, все накопившиеся за недолгую жизнь обиды, чёрную зависть и злость. Прохор был уверен, что он и его друзья здесь, в этом доме, мстят за его Таню и... за всех остальных... Но по итогу выходит, они мстили лишь за себя. За свои неудачи, за свою жизнь, которой не довольны. За то, что они не могут себе позволить всё то, что есть у Токмаковых, за то, что у них нет таких денег и таких возможностей, за то, что у Токмаковых жизнь лучше, чем у них. Неужели на это преступление их толкнула банальная человеческая зависть, переросшая в ненависть? А случай с Таней, послужил лишь катализатором и поводом? Неужели... Осознав, что это неприятная, но всё же истина, Прохор почувствовал пугающую пустоту внутри и совершенное смятение. Но Меллин ничего подобного не чувствовал и не осознавал. – Да ты рехнулся! – рычал он злобно на Прохора. – Нашёл, ***ть, кому верить! Следаку из УГРО! – Он предлагает, обоюдно, выгодные всем условия! – повысил голос Прохор. Меллин злил его своим упрямством и пугал рьяной неуступчивостью. – Чем нам это выгодное, мать твою?! – пришел в бешенство Даниил. – Отдавать заложников, за то, чтобы ты больше узнал про... про неё?! Ты серьёзно готов про***ть все наши усилия и старания, ради пустых обещаний очередного продажного следака? – Корнилов, никогда не был замешан ни в чем подобном, – напомнил Меллину Прохор. – Ты, ***ть, так говоришь, как будто лично его знаешь! – зло выкрикнул Даниил. – Его знают многие другие... – начал, в ответ, Прохор. – Да какая, на хрен, разница! – вскричал Меллин. – Важно, что они все заодно, вся эта ментовская шушара, и ФСБ это еб**ое, и прокуроры, и судьи! Это одна большая, слипшаяся из продажных и алчных служителей закона, протухшая насквозь туша не дееспособного государственного аппарата! Понимаете, вы или нет?! Меллин по очереди посмотрел на Прохора, Вячеслава и братьев Ожеровских. Он не видел их лиц под масками, но общее тягостное давящее молчание было куда красноречивее любых взглядов и возражений. – Да нет... – тихо выдохнул Меллин ошарашенно и как будто испуганно. – Вы что... Вы... Казалось, ему не хватало ни слов, ни воздуха. Он как будто только сейчас заметил и понял, что остался в меньшинстве. И это словно лишило его сил. Прохор видел, как опустились плечи Дани и услышал, как он сдавленно вздохнул. – Вы серьёзно?! – словно не веря, громко прошептал он из-под маски. – Серьёзно решили сдаться?! Прохор пожал плечами. – Пока что мы не сдаемся, мы лишь договорились о плате за информацию, от Корнилова. – А откуда ты будешь знать, что он тебе не лжет, намереваясь таким не хитрым способом просто вывести отсюда побольше заложников? – с вкрадчивой едкостью спросил Меллин. Прохор почувствовал, как вопрос Дани заставил его нервно проглотить холодный воздух. Не спуская взгляда с маски Дани, он увидел, что Ожеровские и Маслов повернули свои темные лики к нему, вопросительно уставившись на своего лидера. – Ниоткуда, – признал Прохор, – но если опасаться, что Корнилов лжёт, то... всё это, вообще не имеет смысла. – Ошибаешься, – почти по-змеиному злобно и фанатичн прошипел Даня, – всё что мы здесь делаем, содержит куда больший и куда более важный смысл, чем расследование убийства твоей барной певицы-самоучки!.. – Ты чё охренел?! – прорычал Прохор и шагнул к Меллину. – Да ты сам охренел, му**к трусливый! – заорал в ответ Даня и тоже ринулся к Мечникову. Между ними тут же встряли Маслов и Михаил Ожеровский. – Да тихо! Вы чего! – Уймитесь, парни! – Думаешь мы пошли за тобой, только из-за твоей девки, которую распяли на стене?! – пытаясь обойти вставшего перед ним Маслова, рычал Даниил Меллин. – Ты так думаешь, долбо*ба кусок?! Да?! А ты не подумал, что именно то что мы здесь делаем, заставило всех этих упырей в погонах, наконец, зашевелиться?! А? Не подумал, что, наконец-то, мы заставили их всех боятся! Боятся нас! Понимаешь! За нами сейчас сила! Они не смогут долго скрывать факт захвата в заложники семьи районного прокурора! Понимаешь ты или нет?! Ещё немного и о нас узнает вся страна!.. – Придурок! – орал на него вышедший из себя Прохор. – Если мы продолжим делать, то что делали, то для страны и всех людей мы будем обычными ср*ными убийцами и бандитами! Ты этого хочешь?! – Всех, кто пытается что-то поменять, сначала считают бандитами и ненавидят! – продолжал фанатично орать Меллин. – А мы! Именно мы, сможем показать людям, как они могут изменить свою жизнь и жизнь в своей стране! Как надо наказывать этих богатых и зажравшихся ублюдков! Как надо заставлять свое государство работать! Они всё это увидят!.. Прохор не верил своим ушам. Из меркантильного и прогматичного подонка, Меллин, в попытках оправдать свои и их общие действия, неуловимо быстро трансформировался в неадекватного и опасного фанатика! – Ты тут о государстве запел, а несколько часов назад, наверху хотел просто заработать! Забыл?! – снова накричал на бывшего друга Прохор. – Дебил! – выплюнул Меллин. – Мы имеем полное право получить должное вознаграждение за те идеалы, которые тут отстаиваем. Да и вообще, одно никогда не мешало другому!.. Прохор буквально остолбенел, услышав подобную ересь из уст Даниила. Идеалы?! Вознаграждение?! Нет, однозначно, как бы странно это не прозвучало, но тот Меллин-подонок, которому нравилось просто творить разный беспредел, нравился ему куда больше нежели этот спятивший в конец маньяк! Для Прохора стало очевидным фактом, что Даня в буквально смысле спятил от опьяняющей власти над несколькими человеческими жизнями. Пока они здесь, он вдоволь успел над ними поиздеваться. Особенно, над девушками из прислуги. Прохор не стал ему мешать, когда Меллин отвёл наверх одну из горничных и через несколько минут по всему дому раздались отчаянные крики и плач обреченной девушки. Прохор не дал братьям Ожеровским остановить насильника и морально урода, каким, на самом деле и всегда, был Даниил Меллин. И сейчас Прохор сильно об этом жалел. Этого больного кретина нужно было или связать и запереть, или пристрелить. Последнее, даже более предпочтительно. По дому внезапно разнесся пронзительный и неуместно мелодичный звук дверного звонка. – Даже не думайте!.. – начал опять Меллин. – Тебя никто спрашивать не будет, – буркнул Мечников и кивнул Маслову, – присмотри за ним, чтобы он не наделал глупостей. С этими словами, в компании братьев Ожеровских, Мечников спустился вниз. Пришло время для ‘оплаты’ информации от Корнилова. Слова Меллина, не смотря на уверенность Мечникова, все-таки стали зернами из которых начало стремительно расти параноидальное опасение и сомнение. И Прохор решил провернуть все, как можно быстрее, пока он не струсил и не передумал. Заложник, а точнее заложница для передачи была выбрана давно. Дочь Самсона Токмакова, старшего брата Вацлава. Прохор выбрал её не случайно, потому что после горничных, Данил злорадно пообещал девчонке, что она следующая. И Мечников не мог ему этого позволить. Не мог и не хотел. Имени девушки Прохор не помнил, да и ему было плевать. Заявившись в зал, где у стены, поджав колени сидели обнаженные и порядком подзамерзшие заложники, Мечников подошел к дочери убитого Самсона Токмакова. Её брат, сидевший рядом, увидел Прохора и тут же напрягся. – Не дёргайся! – буркнул ему Мечников и кивнул на дочь Самсона Токмакова. – А ты поднимайся... – Что вам от неё нужно?! – воскликнул юноша. Его голос порядком охрип – в просторной гостиной и во всем доме было тепло, но не настолько, чтобы в нижнем белье часами сидеть на ковре, под стеной. – Нужно, чтобы ты заткнулся и сделал вид, что тебя здесь нет! – наорал на парня Прохор. От звука его голоса дочь Самсона Токмакова вжала голову в плечи и со страхом, обреченно смотрела на Мечникова. – Вставай! – Прохор схватил девушку за локоть и рывком, грубо поднял. Она вскрикнула, не тот от страха, не то от боли. – Не визжи! – без тени сострадания бросил Мечников. Михаил Ожеровский бросил ему плед, который они нашли в одной из комнат. – Завернись в это, – сказал Прохор перепуганной девушке. Дрожащими руками, опасаясь поднять взгляд на Прохора или других бандитов, девушка неловко завернулась в просторный плед. В зал заглянул Никита и взволнованно бросил: – Идут!.. Заложники обменялись непонимающими и тревожными взглядами. – Хорошо, – кивнул Прохор и толкнул дочь Самсона в спину. – Шевелись, тебя там долго ждать не будут!. – Куда вы её ведёте, ублюдки! – вскричал старший сын Самсона. – Сядь! – Михаил Ожеровский навел на парня дуло своего автомата. – Сядь, я сказал! Ещё раз голос подашь или шевельнёшься – пристрелю, гов**ка! Оставив Михаила сторожить заложников, Прохор бесцеремонно взял девчонку под локоть и потащил за собой. Дочь Самсона и племянница Вацлава Токмакова не сопротивлялась, безмолвно подчиняясь Мечникову. Подходя к просторной прихожей дома Токмаковых, Прохор ощутил сжимающее тело и учащенно пульсирующее во всем теле дикое напряжение. Чувство опасности дышало в лицо, давило на живот и вселяло нервную вялость в дрожащие икры Прохора. Парень давно так не боялся, его инстинкт самосохранения, если бы мог, наверное, орал бы во весь голос, чтобы он остановился и ни за что не подходил к двери. Прохор, нервно сдавил пальцами тонкую руку девушки, которую вел к двери. Та вскрикнула и Мечников инстинктивно отпустил её. Они подошли к двери. Прохор открыл замок, но не стал отворять дверь. Подняв автомат и убедившись, что сзади стоит Никита, взявший на прицел входную дверь, он кивнул девчонке: – Ну, что встала?! Вали, давай... Второго шанса не будет. Девушка пару секунд, глупо глазела на Мечникова, а затем, развернулась и, спотыкаясь, торопливо бросилась к двери. Мечников, чувствуя, как его тело исходит жаром испарины, крепко, до боли в пальцах стискивал направленное на дверь оружие. Девушка открыла массивную входную дверь. Вместе с ледяным дыханием мартовской русской ночи в дом ворвался яркий свет многочисленных фонарей и прожекторов. Щуря слезящиеся глаза, Мечников сумел разглядеть размытые силуэты бойцов спецподразделения. – Не стреляйте! – жалобно вскрикнула девушка. Мечников видел, как к ней быстро метнулись два силуэта и, не говоря ни слова, быстро утащили её куда-то в сторону. Фигуры бойцов спецназа, размываясь в лучах слепящего белого света, как будто застыли... Мечников, забыв дышать, чувствуя, как его лихорадит и сотрясает предчувствие близкой гибели, не отводил взгляда от ближайшего к нему силуэта. Сзади топтался Никита. Они зашевелились, кто-то из них махнул рукой. Прохор ощутил нервный толчок в груди и животе – ему показалось, что один из бойцов уже собрался бросить в них гранату. – Не стрелять! – на всякий случай, бросил он назад. Никита ничего не ответил, но, слава богу, не открыл огонь. Слыша грохот сердечных ударов в груди, Прохор медленно подошел к прихожей и направился к двери. Он видел темные силуэты спецназовцев, видел, направленные в его сторону очертания автоматов. Обмен был совершен, теперь ему нужно было закрыть дверь. Нужно просто подойти и закрыть дверь. Дура-девчонка не сделала этого, хотя должна была... Эти мысли гремели и сотрясались в черепе Прохора. Сверху раздался грохот топота ног. – Про-о-охор!!! Про-охор! Он захватил пулемёт! Пулемёт!!! У него полемёт!!! Мечников ошарашенно обернулся. В первую секунду, перенасыщенный адреналином мозг не смог воспринять информацию. Он быстро обернулся и увидел сбегающего вниз Вячеслава Маслова. Тот был без маски и автомата. Его волосы были взъерошены, а лицо перемазано кровью из разбитого носа и рассеченной брови. И тогда голову Прохора прострелила ужасающая мысль! Маслов здесь!.. Меллин наверху! Один!.. С пулемётом, который они поставили на чердаке!.. Он среагировал быстрее, чем должен был, но всё равно не успел. – Наза-а-ад!!! – заорал он истошно стоящим перед домов спецназовцам. – Наза-ад!!! Наза!.. И ночь разбил звенящий гулкий грохот мощной пулеметной очереди. Раздался звон стекла, лопнули несколько прожекторов. Кто-то закричал, Прохор увидел, как темные силуэты во дворе дома бросились в разные стороны. А сверху свирепо грохотал пулемет. Мечников услышал собственный крик, который безнадёжно тонул в рокоте шквального пулеметного огня на чердаке дома. Прохоров упал на пол и как раз в этот же миг стена за ним покрылась сразу несколькими крупными выбоинами. – Прохор!.. – Вячеслав бросился к Прохору. Маслов, видимо от страха, совершенно спятил. – Назад, придурок! – заорал на него Мечников. Тот застыл, как вкопанный и вдруг несколько раз дёрнулся всем телом, резко запрокинув голову назад. Когда Маслов медленно упал на колене, Прохор с ужасом увидел багровую влажную дыру в правой части лица Маслова. Прохор успел увидеть, как окровавленные губы умирающего Маслова что-то прошептали. Затем тело Вячеслава безвольно рухнуло вперёд, распластавшись на ковре прихожей. Дико орущий от ужаса Никита отполз назад, скрывшись за стеной. Со двора в дом летели пули. Свинцовые ‘зёрна’ впивались в стены дома и разносили ближайшую мебель. Прохор прижавшись к полу, изловчился толкнуть дверь ногой. Он тут же подхватился и бросился прочь. Он почти не взглянул на тело Славы, лежавшее лицом вниз, в быстро растекающейся темной луже крови. Из коридора, навстречу Прохору, показался Михаил. – Какого хрена! – Заткнись! Маслов убит! – Что?!! – Того!-рявкнул на него Прохор. – Держите дверь и окна! – Окна в большинстве комнат мы заминировали... – Взрыватель у тебя?! – Да... – Так взрывай, мать твою! – взревел на него Мечников. С этими словами он рванул вверх по лестнице. Прохор понимал, что сейчас не до этого, что сейчас им нужно отстреливаться и защищаться! Иначе их просто убьют! Никто больше не будет с ними церемонится! И договариваться с ними тоже теперь никто не будет! А виной всему один больной, конченный на всю голову, дебил!.. – Меллин, паскуда!.. – с яростным выкриком Прохор подбежал к двери чердак и толкнул её плечом. Но та не поддалась. Мечников несколько раз, со злостью ударил в неё ногой, но бестолку. Дверь была заперта и чем-то подпёрта изнутри. – Паскуда безмозглая! Нам всем пиз**ц из-за тебя! Ублюдок за***ный! Су**ра ты тупорылая!.. Но ответом ему был только продолжавшийся и бесконечный огонь пулемета. Снизу раздались взрывы. Один, другой, третий... несколько гулких хлопков разлетелись по дому. Слышался звон битого стекла, по дому полз запах дыма и огня. Бойцы спецназа были уже внутри. Грохот выстрелов скачущим эхом носился по всему дому. Прохор слышал крики Миши и Никиты снизу. В тарахтящие повсюду выстрелы врывался хор истошных криков перепуганных заложников. Это был конец! Им всем конец! Это случилось... Случилось, то чего он так боялся!.. Всё оказалось напрасно, всё было тщетно! В панике Прохор бросился прочь и забежал в первую попавшуюся комнату. Это оказался тот самый кабинет Вацлава. Сам хозяин дома здесь же, в крови и без сознания, сидел связанный в кресле. Мечников захлопнул тяжелую дверь кабинета и, судорожно, как астматик в приступе, хватая ртом воздух сполз по стене, а потом забился в угол. Направленный на дверь автомат так дрожал в его руках, что Мечников вряд ли смог в кого-то попасть. А за стеной творился ад. ТИМОФЕЙ ГОРН Понедельник, 23 марта. Ночь и раннее утро. Он почти не удивился услышав звонок мобильного. Взяв трубку Горн ничего не сказал. Он услышал только неистово орущий в трубку голос Даниила Меллина. – Они нас обманули!!! Слышишь?! Они обманули нас! Все убиты! Я здесь один остался!!! Тимофей!.. Тимоха!.. Давай! Пора!.. Ты обещал, ты помнишь?! – Но... – Тимофей нервно и шумно сглотнул. В глубине души он лелеял надежду, что это не серьёзно и до этого просто не дойдёт. – Я сказал: ДЕЙСТВУЙ! – проорал взбешенный Меллин. – Сделай это... ради неё! Таня заслуживает быть отомщенной... – Даня, но там же... там столько людей... – Мы дали им шанс, но они предпочли убить нас, а не искать убийц Татьяны! Тимофей снова нервно сглотнул и его рот, губы и язык, казалось отдельно от него, вымолвили чужим приглушенным голосом: – Я всё сделаю. Меллин не успел ничего ответить. С его стороны в трубке что-то взорвалось, грохнуло и Тимофей услышал неразборчивые грубые голоса. Кажется, кто-то велел Меллину бросить пулемет, но тот, в свойственной ему манере, послал всех по известному адресу. Тимофей поспешно вырубил телефон и достал из него симкарту. Он сделает, то что должен был. Он сделает, то что обещал. Он сделает это ради неё... Его мысли вернулись к Прохору и другим парням, которые часто бывали в его баре. Страх и опасение, мгновенно сменились злобой и яростью. Он достал, тщательно спрятанный в квартире телефон, который нужен был лишь для одного единственного звонка. После которого, это мобильник, вместе с картой, должен был быть уничтожен. Горн взял в руки дешевый кнопочный телефон, сжал в руках и закрыл глаза. Он не хотел... Но был уверен, что должен. Он верил, что иного выбора нет. Как минимум, он должен отомстить за Прохора, Маслова, Ожеровских, Меллина и Таню... Таню, в которой его Тая, Таечка души не чаяла. Белкина была её сестрёнкой. Младшей и нежно любимой сестрёнкой. Тимофей помнил, в какой шок впала Тая, когда узнала про Татьяну... Он видел, Таисия побледнела, с каким видом сползла на пол и каким безжизненным стал её остекленевший взгляд. Господи, да она сама едва не умерла, прямо там, на месте!.. И за неё Горн готов был мстить. За боль Таисии. За её утрату... В этом они с Прохором были очень похожи – они оба пошли на страшное преступление, ради тех, кого любили. Ради тех, без кого, буквально не могли жить. Во всяком случае жить полноценно, счастливо и... да просто жить. Просто их жизнь, особенно жизнь Прохора стала лишь серым и тягостным существованием. -Я должен...-дрожащим голосом шепнул Горн.-Я должен и я это сделаю!.. Он набрал половину рокового номера, но в эту же секунду, словно при прихоти какой-то высшей силы, в дверь его дома раздался пронзительный звонок. Когда Горн приблизился к двери и посмотрел в ‘глазок’, он увидел очень рослого и широкоплечего, светловолосого здоровяка с объемистым животом и русо-рыжей бородой. На массивной шее амбала, выглядывающей из ворот расстегнутой мотоциклетной куртки, красовался агрессивный вепрь. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Понедельник, 23 марта. Ночь и раннее утро. Примерно полчаса до того, как террористы отпустят одну из заложниц. Было уже настолько поздно, что я на улицах столицы скорее было темное утро, но уже никак не ночь. – Вот этот переулок! – скорее себе самому тревожно произнес Стас. Я лишь молча кивнула. Как и Стас, я испытывала смесь изнуряющих тревожных чувств. Я тонула в нервозном ощущении свирепой дикой опасности. Оно как будто всплескивалось и фонтанировало внутри меня. Оно заставляло меня чувствовать тесноту и сдавленность собственного тела. Как моя нематериальная сущность, мое сознание, под воздействием тревоги и ужаса, обрело страстное желание вырваться прочь. Именно настолько сильно я ощущала нетерпеливое желание успеть и предотвратить то, что должно вот-вот случится. В том, что Стас прав, я нисколько сомневалась. Это было закономерно. Тем более, если предположить, что кто-то из этих парней-террористов был фанатично влюблен в Татьяну, и всем остальным она тоже была дорога. А учитывая те видео и фотки, которые Сеня нашел на флеш-накопителе Зиминой и о которых рассказал Стасу, выходило, что именно страстное желание мести за Белкину и является основной мотивацией молодых бандитов. Любовь... Это неумолимое, а иногда и очень болезненное чувство, особенно неразделенное, не взаимное или жестоко разрушенное внезапными бедами. Любовь способна толкнуть человека, как на величайшие подвиги, так и на ужаснейшие преступления. Горькая ирония в том, что нередко, незаметно для себя, вместо первого, люди бездумно совершают второе. То, что вначале может казаться подвигом и благородной местью, на деле обращается банальным и жестоким преступлением. Стас лихо вписался в узкое, для его внедорожника, пространство между двумя припаркованными на обочине седанами и заглушил мотор. Он выскочил на улицу, и я тоже выбралась следом. – Оставайся здесь! – бросил Корнилов. – Стас я помогу найти взрывчатку, если она там! – протестующе вскричала я. – Ника!.. – Стас, ты лучше меня знаешь, что у нас нет времени на препирательство! – с отчаянием и пылкой просьбой в голосе, воскликнула я. Корнилов с досадой поджал губы. Очевидно, была его бы воля, он привязал бы меня к сидению; только бы я не шла следом за ним. Да я бы не посмела его ослушиваться, при других обстоятельствах. Но, я же правда могу быть здесь полезна, не меньше чем при расследованиях! Я могу... Я хочу помочь предотвратить возможный теракт. Не только ради... ради живущих здесь людей, а... ещё и ради себя. Прозвучит жестоко, цинично и просто аморально, но... Я даже представить боюсь, что со мной будет, если сегодня здесь прогремит взрыв и воспоминания погибших тут людей кричащим и переливающимся водоворотом хлынут в мое сознание. Я не хочу видеть сначала их самые счастливые дни, а затем последние часы жизни... Я не хочу видеть во сне кошмары из их воспоминаний, не хочу, чтобы их прошлое поселилось в моей голове, раз за разом терзая меня новыми и новыми видениями. Не хочу... Мне хватает тех ежедневных приступов видений, которые я вижу без конца. Мне вполне хватит и того, что теперь я вынуждена лицезреть по вине подонков в неоновых масках. И чтобы ко всему этому я ещё мучилась воспоминаниями жертв терроризма?! Господи! Нет... А ведь, после того, как я побывала здесь, поблизости, я почти не сомневаюсь, что воспоминания потенциальных жертв взрыва, обязательно найдут меня. Я для них... Что-то вроде ярко-горящего маяка, на одиноком острове, посреди ночного бескрайнего океана. Банальная аллегория, но как нельзя лучше подходящая. Улица спала. Да и весь город, большею частью, спал. Те, кто с вечера зависал в клубах и барах, как раз недавно завалились домой и, обессиленные рухнули в свои кровати. А те, кому нужно собираться на работу задолго до рассвета, ещё не просыпались. Время приближалось к четырём часам утра. Идеальное время для неожиданной трагедии, с десятками погибших. Время самого крепкого и сладкого сна. Время, когда так много людей, которые вряд ли чем-то заслужили смерть, просто мирно спят в своих постелях. Тихое, тёмное и обманчиво безопасное время. Это Раннее, предрассветное утро, что так уютно убаюкивает разум в сотне сладостных сновидений. Те последние часы перед противным звонком будильника, когда человек наиболее беззащитен. Идеальное время... Сейчас. Я спешила следом за Стасом. То и дело я нервно оглядывалась, обводя встревоженным взглядом безлюдные тротуары и дворы. В самых темных закоулках, где больше всего густел мрак ночи, казалось затаились какие-то существа или сущности. Некие бестелесные, злобные и ехидные формы жизни, обитающие лишь в ночи. Казалось, они здесь, следят за мной и Стасом, ожидают, что мы будем делать и как будем пытаться спасти живущих здесь людей. Бар Voyage, а точнее возникшее на его месте детское кафе, название которого ещё не успели вывесить, мы нашли быстро. Когда мы приблизились к нему, рядом как раз припарковался темно-серый фургон Volkswagen Transporter, с гербом ГУ МВД Москвы на дверце. Выше, над синей полосой с телефоном доверия, красовалась массивная синяя надпись: ‘Инженерно-Сапёрный отдел’. – Слава богу... – услышала из уст Стаса. Пассажирская дверца Фольксвагена отъехала в сторону и на улицу выбрались четверо мужчин в серо-бело-синей камуфляжной униформе и темных беретах. Один из них, с седеющими куцыми усами и прищуренным взглядом водянисто-серых глаз, приблизился к Стасу и рефлекторным движением поднял ладонь к берету: – Майор Касаткин, командир инженерно-сапёрной группы. Где предполагаемое место взрывоопасного объекта? Стас без церемоний, не тратя время на представления и знакомство, быстро указал на темные окна ещё недоделанной кафешки. – Здесь, скорее всего объектов несколько, и они должны быть под новым полом. – У вас есть какой-то достоверный источник информации?.. – Нет! – выпалил Стас. – Но, подозреваемый в подготовке теракта, поспешно изменил только эту часть помещения, перед его продажей! – Я вас понял, – чинно кивнул Касаткин. На гневный голос Стаса он никак не отреагировал, ограничившись сухим кивком. Но больше вопросов задавать он не стал. Сапёры собрались вокруг фургона и начали быстро снаряжаться для проведения операции. Четверым специалистам помогали другие четверо саперов, одевая тех в громоздкие и объемистые взрывозащитные костюмы. Странно, но почему-то наблюдение за ними вселяло ещё большее беспокойство. Стас кому-то звонил и требовал патрульных для эвакуации дома. Командир саперной группы подтвердил его опасения: если в бывшем баре заложено достаточно большое количество мощной взрывчатки, то он легко может обрушится, увлекая за собой расположенные выше этажи. – ‘Это будет, как карточный домик, из-под которого резко вытащили сразу несколько карт’ – в ответ на вопрос Стаса о последствиях возможного взрыва, мрачно ответил майор Касаткин. Я отвела взор от саперов и Стаса, приблизилась к дому и задрав голову, пересчитала взглядом этажи. Дом казался таким прочным и нерушимым. Таким крепким и... как будто вечным. И при этом таким уязвимым. Я попробовала сосчитать окна на этажах, над бывшим баром. У меня не получилось, я нервничала и постоянно сбивалась. Но если каждые два-три окна на этой стороне дома взять за отдельную квартиру... то сейчас, почти буквально, на заложенной бомбе спят около полутора сотен человек. Полторы сотни жизней, которые могут оборваться в ревущем грохоте разрушающегося дома. От жуткого воображения у меня слегка похолодели ладони и плечи. Дуновение ночного ветра, легчайшим холодящим касанием взметнуло прядь моих платиновых волос. Словно заигрывая со мной, ночной прохладный ветер сильнее подбросил кончики моих выбившихся из косы светлых прядей. Ветер явно манил и звал за собой, ветер как будто намеревался подманить меня поближе, словно желая что-то показать. Нет, я знала и чувствовала, что это не те обычные порывы скоротечного воздуха, хаотично возникающие в природной среде. Это ветер переплетающихся здесь воспоминаний, совершенный деяний, сказанных слов и пережитых противоречивых эмоций. Это почти живой ветер, говорящий со мной трудно разборчивым шепотом целого сонма воспоминаний... Я шагнула вперёд, не торопливо подошла к окнам закрытого помещения. Оттуда, изнутри, на меня смотрел непроницаемый мрак. По стеклам расползались не четкие отражения домов, на противоположной улице, и мой блеклый силуэт. – Ника, что ты делаешь?! Стас внезапно оказался рядом. Я не сразу ответила, глядя в заполнившую помещение будущего детского кафе угольно-черную темноту. Перед моим внутренним взором метались обрывки воспоминаний. Голоса, очертания, быстро движущиеся силуэты. – Ника... – нетерпеливо позвал Стас. – Пожалуйста, тише, – попросила я и, не глядя на него, чуть подняла руку. Я наощупь нашла и сжала пальцами его широкое левое запястье. – Тише, – повторила я, – я... я кажется вижу... сейчас... дай мне минуту... Их было слишком много. Десятки или даже сотни перемешивающихся и двигающихся изображений. Сотни и тысячи звуков, голосов и искаженно звучащая музыка. Я с трудом различала то, что мне нужно. Здесь успело побывать слишком большое количество людей, слишком многие успели здесь оставить след из своих чувств и впечатлений. И среди всего этого беспокойного вороха сотен воспоминаний я должна была отыскать хотя бы фрагменты нужных. Я старалась увидеть воспоминания тех, кто минировал это помещение. Стас не мешал, но я чувствовала его беспокойство и нетерпение. Быстро сменяющиеся воспоминания вились и кружили вокруг меня, пока я высматривала в их глубине нужные мне фрагменты. Это было похоже на попытку рассмотреть дно озера с очень мутной водой. Мне пришлось ‘нырять’ достаточно глубоко, что увидеть... Когда я вернулась в реальность, резкое головокружение заставило меня пошатнуться. Стас был рядом и без труда удержал меня. – Ника, чёрт побери, хватит... Тебе лучше подождать в машине! – Стас хотел было отвести меня от здания будущего кафе. Но я остановилась и протестующе замотала головой. – Нет... – Ника! – раздраженно и бессильно произнес Стас. – Здесь сейчас слишком опасно! Пожалуйста, послушай меня!.. – Нет! Нет, Стас... Подожди, пожалуйста! – Что ещё?! – Позволь... позволь мне зайти туда... первой... – я указала глазами на вход в кафе. Лицо Корнилова изменилось, на нем дрогнули скуловые и круговые мышцы, на миг изогнулись брови. – Нет, – жестко и категорично заявил Корнилов. – Нет, Ника. Я тебя туда не пущу! – Но, Стас... – Нет, – с давлением повторил Стас. – Этого не будет! Я подняла на него печальный и пугливый взгляд. – Разговор окончен, – кивнул Стас и потянул меня за руку. Но я снова воспротивилась. – Ника, да что ты творишь?! – вздохнул Стас. – Послушай, меня пожалуйста, – отчаянно и бессильно сопротивляясь, взмолилась я. – Они сейчас там провозятся, чёрт знает сколько! А я могу точно указать, где нужно искать и где вскрывать этот долбанный пол! Ты не одна бомба, Стас! А несколько... ирпгпопорпрп – Ника, если они ошибутся, в любой мелочи, будет взрыв! – тихо, но яростно ответил Стас. – И я хочу, чтобы если это случится, ты была как можно дальше отсюда! – А люди в доме? – Я уже вызвал, кого только мог, – отрезал Стас, – всех жильцов эвакуируют... – А если патрульные не успеют всех эвакуировать? – спросила я его. – И сапёры... они ведь тоже могут погибнуть и... – Мне главное, чтобы не погибла ты! – с выражением и чувством произнес Корнилов. Я на миг замолчала, слегка ошарашенно глядя на него. – Поэтому, пожалуйста, уйди... Ты и так сделала больше, чем должна была. Зачем тебе рисковать собой ещё и здесь? Корнилов был одновременно сердит и напуган. Он боялся, что не сможет убедить меня, что я не послушаюсь. Я видела, что Стаc чувствовал себя бессильным перед моим упрямством, но и применять ко мне силу он ни за что не станет. Я знала это... и ещё знала, что я права! Почему он не хочет понять, что я могу найти заложенную в доме взрывчатку, в сотню раз быстрее сапёров! У нас каждая секунда на счету! И каждая из них может стать последней... Корнилов ведь это понимает, лучше меня. – Стас, – тихо произнесла я и подошла чуть ближе к нему. Корнилов молчал, с угрюмой каменной миной на лице. Я заглянула в его глаза и проникновенно, с просьбой в голосе, прошептала: – Пожалуйста... Корнилов с бессильной досадой гневно сжал губы, затем быстро оглянулся на саперов. Те все ещё готовились к проведению операции. Удары моего и Стаса сердца отсчитывали ускоряющиеся секунды. Мы оба почти физически ощущали довлеющее и давящее чувство стремительно уменьшающегося времени. Его не было ни у нас, ни у спящих в доме людей. – Ладно, – с трудом пересилив себя, рыкнул Стас. – Но я иду с тобой! – А если... – начала я. – Тем более!.. – качнул головой Стас. – Если так, то я, тем более, хочу быть с тобой. У меня не хватит сил... Он поперхнулся, прокашлялся и слегка осипшим голосом проговорил: – Пережить вину, если... если с тобой что-то случится, Ника. Он вздохнул и, нахмурившись, кивнул: – Мне дешевле... быть в этот момент... рядом. Слова Стаса отозвались во мне стремительно взбирающимся по телу приятным фриссоном и трепещущим чувством осели на сердце. Хотя я бы, конечно, предпочла, чтобы Стас, понапрасну, не рисковал собой и отпустил меня одну, я ощутила согревающую душу благодарность. Не говоря больше ни слова, я повернулась и направилась ко входу в магазин. Саперы без труда ‘вскрыли’ будущее детское кафе. Сигнализация здесь была ещё не установлена, но с владельцем всё равно было решено связаться. Стас открыл передо мной тяжелую металлопластиковую дверь, и я вошла внутрь. Едва я только переступила порог, как, похожие на снимки в негативе, хаотичные видения заметались вокруг меня. Они сформировались в десятках человеческих образах. Все они ходили вокруг меня, размахивали руками, совершали странные движения, как будто что-то несли или взбирались по стремянке. Были такие, что как будто стелили что-то на пол или сверлили стены перфораторами. Звуки видений колышущимися волнами сливающихся голосов, шагов, звонов и стуков шумели в голове. В ушах нарастало болезненное давление, я почувствовала, что как будто частично оглохла. В затылке разрасталась давящая тупая боль. Видения ускорялись, они все быстрее летали и вились вокруг меня. Человекоподобные образы сливались в стремительные смазанные сполохи и размытые цветные пятна. Звуки сливались в единый неразборчивый и гулкий ворох контрастных тональностей. Я инстинктивным движением зажала уши ладонями, но это не помогло избавится от усиливающегося хора давящего на слух шума воспоминаний. Чтобы выловить нужные мне фрагменты перемешанных видений, мне пришлось приложить усилие. И чем больше я старалась, тем сильнее становилась твердеющая в затылке боль. Казалось, прямо у меня в черепе быстро разрастается тяжелый камень с острыми краями. Я зажмурилась, под ресницами пекло от теплых слёз боли. Я глухо застонала, и тут же почувствовала руки Стаса на своих плечах. – Ника... – успокаивающий голос Корнилова звучал, как будто издалека. Но тут я увидела, наконец, то, что так жаждала найти. Несколько мужских силуэтов бело-сине-фиолетовых оттенков. Они возились возле пола и что-то, с осторожностью, опускали в углубления. Я подалась вперед, на плечах исчезло тепло от рук Стаса. Видение рассеялось, точно тень от вспыхнувшего света. Переступая по застеленному клеенкой полу, стараясь не задеть расставленные банки с краской и мешки с цементом, я ринулась вперёд. Стас молча следовал за мной. Я прошла в один из залов и остановилась возле стены, с щербатыми выбоинами в железобетонном покрытии. Здесь я ощутила странное ритмичное вздрагивание уплотненного воздуха. Его дрожь была ритмична и похожа... на пульсацию гигантского сердца. Я сделала шаг вперёд, пульсация усилилась. Она сокращалась и звучала под моими ногами. Я ошарашенно опустила взгляд в пол. – Ника? – сзади подошел Стас. Я, не смея отвести взгляда, с опаской смотрела на новенький сиреневый ковролин. Это ощущение... как сверхъестественное учащенное сокращение гигантской миокарды. От него по полу расходилась гудящая вибрация... – Стас... – не отводя взгляда от пола, встревоженно произнесла я. – Дай мне, пожалуйста... какую-то краску, там у входа вроде стоят... Стас молча принес банку с желтой краской и широкую малярную кисть. – Где? – просто и лаконично спросил он, поняв, что я хочу отметить места расположения бомб. Я сделала шаг назад и указала пальцем на место, где только что стояла. Я нашла ещё четыре таких подпольных ‘кладов’. И все они находились возле стен. Стас пометил желтыми полосками краски места на полу, которые я указала и позвал сапёров. Майор Касаткин если и был удивлён нашим странным поведением, этого не показал. Зато, когда Стас указал ему на желтые отметки на полу, командир инженерно-сапёрной группы помрачнел и буркнул короткое ругательство. – Хреново дело. Это несущие стены, если мины здесь... При взрыве пол дома обрушится. Теперь это гарантировано. И близ стоящим высоткам прилетит очень здорово. Нужна помощь МЧС, товарищ подполковник... Майор с досадой покачал головой. – Они уже едут, – кивнул Стас. Одетые в взрывозащитные костюмы, сапёры занялись разборкой пола. Мы со Стасом вышли из дома. Во мне пружинило и скакало неудержимое беспокойство. Я не могла даже просто стоять на месте. Хотелось, что-то делать, говорить, что-то предпринимать. К дому, где располагался бывший бар съехалось огромное количество патрульных машин МВД. Чуть дальше, на более безопасном расстоянии встали автомобили скорой помощи и пожарных частей. Ещё совсем не давно, обманчиво тихие улицы Можайского переулка мирно спали в тишине. А ныне здесь, в короткое время, скопились десятки автомобилей самых разных служб. От многочисленных мигалок ночь над переулком мерцала красно-бело-синими вспышками. Яркое мерцание, как будто синхронизировалось с ударами моего сердца – было таким же резким, частым и порывистым. Таким же, как и ритм сердца полицейских, пожарных, врачей и спасателей. Все чувствовали, собирающуюся над головами, массивную и тяжелую ‘грозовую тучу’, которая вот-вот разразится воплощением самых жутких опасений. Все ощущали близкое присутствие ‘грозы’ – кошмарного бедствия. Ночной воздух, казалось, приобрел привкус металла и соли. А души людей точило тревожное ожидание. В мыслях сотрудников всех служб интенсивно раскачивались весы предположений: получится или нет? Будет взрыв или нет? Все смогу встретить новый рассвет или?.. Полицейские спешно оцепляли район. Медики и пожарные подготавливали оборудование, а сотрудники МЧС, вместе с патрульными, торопливо носились по этажам дома и выводили на улицы сонных перепуганных и растерянных людей. Жители дома, которому угрожало обрушение, столпились на улицах и теперь в ночи звучал взволнованный хор голосов. Многие сели в собственные автомобили, но отъехали лишь на отмеченное полицией безопасное расстояние. Остальных, которых было меньшинство, чтобы те не мерзли, приютили автомобили скорой помощи. В соседних домах, что стояли вокруг, во многих окнах зажегся свет, на балконах появились люди, некоторые тоже вышли на улицу и пытались узнать, что происходит. А когда узнавали, тут же бежали пересказывать. Вокруг зоны оцепления, точно мелкие тусклые звездочки, вспыхнули десятки дисплеев мобильных телефонов – как это ныне заведено, экстренные обстоятельства снимали на видео, чтобы потом запостить где-нибудь у себя на странице. Так, что не удивительно, что всего через несколько минут, после того, как началась эвакуация дома с бывшим баром и пары ближайших многоэтажек, возле зоны оцепления появились и автомобили новостных каналов. Мне было невозможно сейчас находится на улице, там было слишком много людей и слишком большое количество воспоминаний. И все они, сливаясь в общую, многоголосую и переливающуюся бурлящими отрывками воспоминаний, вязкую и громоздкую массу, хлынули ко мне. Я закрылась от них и от всего мира в машине Стаса. На всякий случай, я даже заблокировала двери и быстро одела наушники. Музыка любимых мною Motorhead и Brothers of Metal довольно надежно отпугивали атакующие мое сознание стаи громогласных воспоминаний. Да, да. Мне самой удивительно, но лучше всего мои видения отпугивали крепкие басы и сильные голоса боевитого heavy metal. А также Инди, альтернатив, фолк и другие поджанры божественного рока, были для меня единственным спасением. Тихо подпевая Лемми*(легендарный и ныне покойный вокалист бессмертной MotorHead), я высматривала среди полицейских и спасателей лицо Стаса. Корнилов, по возможности, руководил полицейскими и сам помогал эвакуировать людей из дома. Он уже несколько раз появлялся на улице в сопровождении заспанных, но перепуганных жильцов. Стас активно раздавал указания и постоянно с кем-то переговаривался по портативной рации. Скорее всего, он узнавал у саперов положение дел, и то что он слышал, судя по его реакции, ему не нравилось. Но сейчас, Стас снова скрылся в одном из подъездов шестнадцатиэтажного дома. Оставаясь наедине с музыкой и мучительными опасениями, я ждала, когда Стас выйдет из дома и уже сядет в машину. Ведь нам с ним больше здесь делать нечего – только ждать результатов работы саперов. А может и вовсе лучше уехать, и заниматься дальше расследованием убийств Масок. Но Корнилова все не было видно, он всё ещё не вышел из дома, который в любое короткое мгновение может взорваться и обрушится. Надсадное и настырное чувство тревоги, точно капли воды из испорченного крана, неумолимо ‘капало’ пугающими мыслями в мое сознание. Кап-кап. А если он не успеет выбежать? Кап-кап. Почему он так долго? Что-то случилось? Кап-кап-кап. Все спасатели и полицейские, которые занимались эвакуацией уже, вроде был вышли. Где, чёрт побери, Стас?! Кап-кап-кап-кап. Да где же он?!! Мне казалось, от нарастающего чувства страха и напряжения, вены в моем теле превратились в тугие жесткие жгуты, перетягивающие мое тело и сдавливающие мышцы. Напряжение становилось невыносимым, я, затаив дыхание, вжималась спиной в сидение. Стас, ну где же ты?! Пожалуйста, ну покажись! Выходи! Выходи, из этого гребаного дома! Мне уже плевать, даже если ты не всех успеешь спасти! Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!.. Не оставайся там! Умоляю тебя! Не... заставляй меня боятся, что я останусь... одна. Мне не справится одной. Пожалуйста... Не сейчас, не сегодня... не так... а лучше никогда! Не бросай меня! Мною, в эти мгновения, овладело непреодолимое и страстное желание, чтобы Стас внезапно обрёл способность читать мои мысли! Из дверей бывшего бара и недостроенного кафе, показался один из саперов. Он что-то крикнул ближайшему полицейскому и взмахнул рукой. И тут же началось какое-то массовое движение. Полицейские и спасатели стали отгонять людей подальше и снимать ограждающие красно-белые ленты. Что они делают? Снимают оцепление?.. Нет! Они сдвигают его... ещё дальше?! Чёрт!.. Перестав дышать на пару секунд, я увидела, как вся людская масса, вместе с машинами полиции, скорой помощи, МЧС и другими стала двигаться назад. И без того слишком большая зона оцепления района возможного взрыва, растянулась чуть ли не в три раза! Стас предусмотрел такой ход событий и, перед тем, как отправится помогать в эвакуации, перегнал Дефендер подальше, оставив меня ‘за старшую’. Мой пульс участился, вены дрожали так, что вызвали легкое болезненное чувство. От нервного напряжения в висках нарастала давящая тяжесть. Я поймала себя на том, что больно кусаю себя за подушечку большого пальца правой руки. – Да выходи же ты!!! – вскрикнула я, нервно всплеснув руками. Но, Стаса всё не было. Музыка в наушниках прервалась и внезапно зазвучала мелодия звонка. Я буквально подскочила на сидении и поспешно поднесла мобильник к лицу. Звонил Антон Спиридонович. Странно. Почему он звонит мне? Но мне было не до вопросов. – Алло, – приняв вызов, торопливо проговорила я. – Ника?! – от звука громкого и порывистого голоса генерала Савельева, моя тревога, как температура, подскочила на несколько градусов. Аспирин был не просто встревожен, а, как будто, напуган и зол одновременно. – Ника! Где Стас?! Почему он не берет трубку?!! – Он... я точно н-не знаю... но... – заикаясь пролепетала я, смущенная резким напором Антона Спиридоновича. – Он, в-вроде ещё в здании... Аспирин выдал длинное смачное ругательство, я плаксиво скривилась, не в силах терпеть хардкор русского мата. – Значит так! Передай Стасу: План сорвался! Группа Каульбарса взяла дом штурмом! Поняла?! От этого известия, меня пробрало углубляющееся в душу чувство кошмарного потрясения! Оно вырвало из меня дыхание и короткий судорожный вздох. Господи!.. Стас!.. Я в панике уставилась на вытянувшийся под ночное небо многоэтажный дом. Глядя на него снизу-вверх, я вдруг в полной мере ощутила свою уязвимость и никчемность, в преддверии возможного обрушения этой огромной многоэтажки. А ещё поняла, что выжить при разрушении такой громадины невозможно. Никому. Даже Стасу! – Ника! – рявкнул в телефоне раздраженный голос Аспирина. – Отвечай, ***ть! Поняла?! Поняла, я спрашиваю! – П-поняла! Поняла! – поспешно затараторила я. – А что... – Так и передай Стасу, и пусть перезвонит мне! – потребовал напоследок Антон Спиридонович и положил трубку. Слыша свое частое взволнованное дыхание, я убрала телефон от лица и шокировано посмотрела на дисплей. Штурм... Террористов взяли... но... Я ещё раз взглянула на дом, затем обвела взглядом территорию и, нервно закусив губу, покачала головой. Расстояние от дома до, ориентировочно, безопасной зоны взрыва слишком большое. Стас, даже если успеет выбежать до взрыва, может просто не успеть добежать до ограничительной ленты. Да... Но, зато, вполне может успеть доехать. Кажется, мое желание, относительно того, чтобы Стас научился читать мысли, частично осуществилось. Потому что телефон вновь разразился мелодией звонка и на этот раз на экране застыло имя Корнилова. Я тут же приняла вызов и едва только пошли секунды разговора, почти закричала в трубку: – Стас, звонил Антон Спиридонович и сказал!.. – Ника, потом! – голос у Корнилова был чуть запыхавшимся, слышался гулкий топот его ног. Стас, вроде бежал по лестнице. – Найди кого-то из полицейских и скажи, чтобы подогнали тачку к дому! У меня парализованный человек на руках! – Поняла! – на удивление я очень быстро сумела взять себя в руки. – Сейчас!.. – Быстрее! – бросил Стас и отключился. Будоражащая нервная лихорадка овладела моим телом. Мысли порывисто метались в голове, одно решение сменяло другое. Едва только взглянув на окружающую меня перемешанную толпу людей я поняла, что выполнить просьбу Стаса не смогу. Пока я буду искать нужного человека, объяснять ситуацию и просить выехать... Пока это полицейский или спасатель передаст это другим и согласует со своим начальством... Нет, у Стаса может просто не быть столько времени. Я посмотрела на торчащие в замке зажигания ключи. В принципе я могла бы сама подъехать к зданию... если бы не огромное количество стоящих вокруг автомобилей. А они, как назло, припарковались так плотно, что черта с два объедешь! – Cholera jasna! – тихо, но яростно выругалась я. Я выскочила из машины. Захватила с собой ключи, поставила внедорожник на сигнализацию и заблокировала двери. Спрятав ключи в карман куртки, я поспешно ринулась вперёд. Пульс стучал галопом, сердце беспощадно и требовательно било в грудь, его раскатистые частые удары отзывались в голове и вибрировали в ушах. Мое лицо горело и ощутимо припекало кожу на спине, руках и плечах. В груди собиралось и тяжелело изматывающее волнение. Вперёд! Быстрее! На помощь Стасу!.. Впереди, среди толпы встревоженно гомонящих людей, я разглядела упитанного мужчину, кавказской национальности, который о чем-то спорил с полицейским. Меня привлекли прежде всего звенящие ключи, которые он хвастливо крутил на пальце, и открытые дверцы близ стоящего Lexus GX. Я почти не колебалась. Затолкав поглубже совесть, я бросилась к говорящим мужчинам. Пролетев мимо толстого уроженца гор, я выхватила у него ключи и, игнорируя протестующие крики за спиной, заскочила в салон внедорожника. Не закрывая дверцу, я лихорадочно вставила ключи в замок и повернула, затем дернула селектор КПП и надавила на газ. – Э, а ну стой, шулудёвка драная! Да! – орал бегущий следом разгневанный хозяин машины. Разумеется, мне было плевать на него. Главное сейчас было спасти Стаса. Я дала по газам. Пришлось изловчится, чтобы на этом громоздком Лексусе обогнуть длинную пожарную машину. Я чудом не сбила двух нервно курящих полицейских, зато задела крылом чей-то желтый маленький Пежо. Внедорожник встряхнуло после звонко скрежещущего удара, а хетчбек был отброшен в сторону и вяло перевернулся. Мне было всё равно, я почти не обратила на это внимание. Я была полностью сосредоточена на цели, на одном из подъездов дома, где я в последний раз видела Стаса. Один из полицейских, выскочив перед красно-белой лентой, яростно замахал руками, требуя от меня остановится. Я ответила ему долгим автомобильным сигналом и полицейский отпрыгнул в сторону. Оградительная лента была сорвана и повисла на решетке радиатора Лексуса. Её края полоскались по бокам от автомобиля. Я увидела выбегающего из подъезда Стаса, он действительно нёс на руках какую-то девушку в джинсах и зеленом свитере. Я круто развернула машину и щелкнув нужную кнопку, открыла сразу все двери. Лексус ‘окрылился’ всеми распахнувшимися дверцами. Стас подбежал к машине и закинул на заднее сидение девушку, захлопнул дверцу и прыгнул со мной рядом. – Газуй!мрявкнул он. Мне нужно было повторять. Я дернула селектор КПП, мысленно обругав всех любителей ‘комфортного’ автомата, и утопила педаль газа. Лексус, ‘жирный’ не поворотливый, как переевший кабан, разгонялся тяжело и медленно. Слишком медленно! Я выругалась и едва не заплакала от досады. Автомобиль, как будто, нарочно не желал ехать быстрее. Я видела, как девушка на заднем сидение, приподнявшись при помощи рук, взглянула в заднее окно автомобиля. Я, бросив взгляд на поднимающуюся стрелку спидометра, тоже посмотрела в зеркало заднего вида. И в этот миг, здание, словно в чертовом slowmo, медленно вздулось. Грянул мощнейший раскатистый взрыв. На наших глазах, первый и второй этаж здания треснул в нескольких местах, выпуская в ночь полыхающую тучу яркого зловещего огня и черного дыма. Густой и темный, пыльно-серый, дымчатый вихрь взвился вверх окутывая обрушивающуюся многоэтажку. В гремящем раскатистом рокоте, огромное шестнадцатиэтажное здание грузно, с титаническим грохотом, оседало, окутанное облаком пыли и дыма от огня. Ночь вздрогнул и дрогнул весь город. Автомобиль с силйо подбросило вперед. Я успела лишь коротко вдохнуть и услышать истошный и дикий крик девушки с заднего сидения. Затем Лексус подбросило, с силой опустило на асфальт. Со скрипом просела крыша и в переливчатом звоне синхронно лопнули стекла, фонтаном осколков забрызгивая салон автомобиля. Меня швырнуло вперед, ремень безопасности, казалось, едва не перерезал меня пополам. А в следующим миг машина, с металлическим лязгом и пронзительным тяжелым скрипом, резко капотировала. Мой мир перевернулся вверх дном и в глазах сгустилась туманная тьма. Я только слышала не прекращающийся крик девушки сзади и усиливающийся запах гари. АРСЕНИЙ АРЦЕУЛОВ Понедельник, 23 марта. Поздняя ночь и раннее утро. События, происходящие до штурма, во время оного и до взрыва. Он мысленно выругался, когда увидел бледные лица двух молодых полицейских. – ‘Совсем спятили! – разозлился Сеня. – Зелёных сержантов в наблюдение ставить!’. На взгляд Арцеулова ситуацию усугубляло ещё и то, что одним из патрульных, которым было приказано следить за домом Тимофея Горна, была девушка лет двадцати двух. У неё были темно-каштановые волосы и светло-карие глаза. Которые смотрели на подошедшего к патрульной машине Арцеулова со смесью настороженности и ожидания чего-то ужасного. Сеня никогда не делил людей на пригодность к той или иной профессии по половому признаку, но, вместе с тем, искренне полагал, что в полиции женщине не место. Разве, что иногда, в редких случаях. Но уж точно, не патрульным или опером. Тем более, он не понимал, когда решение пойти в полицию принимает такая хорошенькая и хрупкая девчонка. – Капитан Арцеулов, – представился Сеня, показав патрульным удостоверение. – Давно тут торчите? – Всю ночь, – пожал плечами парень, с погонами старшего сержанта. По идее он должен исполнять роль старшего напарника и, одновременно, наставника. Только судя по расширенным от страха глазам, нервно бегающим зрачкам и бледному лицу, он на эту роль точно не подходил. – Молодцы, – суховато буркнул Сеня и посмотрел на, облицованный серо-голубы сайдингом, дом Тимофея Горна. Взгляд Сени задержался на двери с окошком и разбитой дорожке, протянувшейся между почтовым ящиком и крыльцом. – Есть приказ провести задержание подозреваемого, который укрывается в этом доме, – произнес Сеня. Девчонка, хоть и была порядком взволнована, тут же оживилась и нетерпеливо заерзала на месте. А вот её старший напарник, напротив, нервно сглотнул, с пугливым предвкушением, и чуть втянул голову в плечи. На подвиги парня явно не тянуло. Но, впрочем, от него и ничего и не требовалось. – Вас как по фамилиям? – Сержант Липаева! – тут же, с готовностью, выпалила девчонка. – Старший сержант, Г-годунов... Сеня фыркнул. – Хоть не Борис? – Н-нет, – замотал головой старший сержант, – я Мих... – Вот и отлично, – похвалил Сеня. – Сейчас слушаем меня, запоминаем и вежливо киваем. Сделать всё нужно тихо и аккуратно, поэтому я сделаю всё сам. Рот девушки приоткрылся, на лице замерло разочарование возмущение. Но она промолчала. – Ваша задача, караулить забор вон с той стороны, на случай если этот гусь рванет через свой огород. Другой из вас, должен на машине встать на дороге между участком Горна и соседним домом. Всё ясно? Оба патрульных кивнули. – Вопросы? Возможный потомок не слишком удачливого царя, снова нервно сглотнул и произнес: – Нам в-вроде бы нельзя разделятся. Сеня с трудом сдержался, чтобы не выдать парню в лицо серию матов и подробных разъяснений на тему оспаривания приказа старшего по званию и должности. – У вас, что один пистолет не двоих? – Нет, у каждого свой... – Тогда нет смысла сидеть тут вдвоем. Поэтому ты, старшой, едешь и становишься туда, между заборами домов, а ты, кроха, сторожи засранца за огородом. Теперь стволы достаньте. Они переглянулись, но послушались. – Снимите с предохранителя, – велел Сеня. Сержанты неуверенно переглянулись, но все-таки послушались. – Теперь затворы, – потребовал Арцеулов. Сержанты послушно передёрнули затворы своих 9-ти миллиметровых ‘Ярыгиных’. – Вот так, – удовлетворённо кивнул Арцеулов, – а теперь – по местам. И живее. Ни говоря больше ни слова, он развернулся и направился к дому Тимофея Горна. Сеня внешне выглядел нерушимо спокойным, хоть и нахмуренным; но Арцеулов знал и помнил, что Стас с Никой сейчас на месте вероятного теракта. И во многом именно от его действий зависит, останутся ли они живы. Эта нервирующая мысль беспокойно вращалась в голове Арцеулова, когда он подходил к крыльцу дома Горна. Сеня позвонил в дверь и замер, прислушиваясь. Его густые рыжевато-русые брови выгнулись и чуть сдвинулись над переносицей. Капитан Арцеулов услышал быстрые шаги. Они все время прерывались, как будто человек то и дело останавливался на пути и не решался подойти к двери; а это могло означать лишь то, что хозяин дома отчаянно переживал. Сеня позвонил ещё раз. Арцеулов чувствовал, как беспокойство рывками раздувается внутри него и старательно его подавлял. Наконец, шаги прозвучали уже около двери, и Сеня услышал, как входная дверь открывается. На пороге, перед Арцеуловым, возник неряшливо одетый, взлохмаченный и бледнолицый парень. – Ч-чем могу?.. – начал он. – Капитан Арцеулов, Уголовный розыск, – пробасил Сеня и решительно двинулся вперёд, заставив Горна отступить от двери. – Что вам нужно? – отчаянно пытаясь побороть дрожь в голосе, проговорил Горн. – Я уже говорил, с вашими... – Я знаю, – кивнул Сеня, – но появились новые вопросы. Арцеулов мог бы без труда скрутить и засунуть Горна в тачку; но, Сеня не знал кто ещё есть в доме, не знал, как поведёт себя Горн и, самое главное, точно не знал, как тот мог бы активировать бомбу. Сеня склонялся к телефонному варианту – когда взрыватель срабатывает от замыкания, вызванного звонком телефона. И поэтому его взгляд сразу же заметил чуть оттопыренный правый карман джинсов Горна. Но действовать нужно было осторожно. – Какие ещё вопросы?! – пожал плечами Тимофей, явно пытаясь разыграть праведное возмущение. – Ну, например, почему вы не спите в такое-то время? – -спросил Сеня. – На часах уже почти четыре утра. Горн на несколько мгновений ‘завис’, с открытым ртом, а затем выдал: – У меня... бессонница. – Ну, и отлично, – ухмыльнулся Сеня, – самое время поговорить по душам. Пройдемте? Говорить Арцеулов особо не собирался; ему просто было необходимо внимательнее осмотреть дом и понять, нет ли здесь ещё кого-то, кто мог бы активировать взрыватель. – Ну, и? – сложив руки на груди и активно пожимая плечами, спросил Горн. – Что ещё? Что опять вам от меня нужно? – Хотелось бы побольше узнать о ваших бывши сотрудниках, – осторожно проговорил Сеня. Он специально избегал смотреть на лицо или в глаза Тимофея, опасаясь, что тот подумает, будто УГРО что-то известно. – А-а... – начал Тимофей. – Такое дело, – пробасил Сеня и развел руками, – есть подозрения, что Татьяну Белкину, девушку, которая у вас пела, мог убить кто-то из ваших бывших сотрудников. – Чего? – скривился Тимофей. Кажется, он приготовился услышать другую версию и был совсем не готов к тому, что произнес Сеня. Горн, Сеня в этом не сомневался, уже приготовился услышать, что сотрудников его бара подозревают в нападении на дом Токмаковых, чем один из них сейчас и занимался в действительности. Он даже дыхание затаил, явно приготовившись или оправдываться или... бежать. Сеня хмыкнул. – Вы уже забыли, что у вас баре убили вашу сотрудницу, Горн? – Что? – моргнув глазами, снова глуповато спросил Тимофей. – А-а... да нет... почему... я это... ну, я помню... – Ну, и отлично, – пожал плечами Сеня, – тогда давайте... Откуда-то, за домом, послышался сначала свирепый и гулкий лай собак, и тут же раздался перепуганный женский крик. Горн порывисто обернулся и бросился куда-то вглубь дома. Сеня ринулся следом. Он увидел, как Тимофей выбегает через узкую заднюю дверь, ведущую в непроходимые заросли заброшенного огорода на заднем дворе – именно здесь Стас обнаружил пластиковые контейнеры с частицами человеческих останков. Яростный собачий лай зазвучал громче, снова повторился слёзный, полный панического страха, беспомощный девичий крик. Сеня рванул вперёд, обгоняя Горна. Он уже догадался, что случилось, предположить было не сложно. Кое-кому не терпелось показать ‘на что она на самом деле способа’. – ‘Дура!’ – мрачно и раздраженно подумал Сеня, прорываясь через заросли неведомых безлистных кустарников. С треском ломая сухие ветки, Арцеулов прорвался к забору, ограничивающему территорию дома Горна и увидел, здесь вполне ожидаемую картину: двух здоровых псин и сержанта Липаеву. Два черных и на редкость здоровых ротвейлера прыгали вокруг покосившейся мусорной пирамиды из старой проржавевший ванны, двух стиральных машин и ещё кучи подобного хлама. Псы, с оскаленными мордами, брызжа слюной неистово прыгали, намереваясь дотянутся до девушки-полицейской засевшей на верхушке этой мусорной груды. Сеня выругался, яростно и громко. Размышлять было некогда. Он выхватил свою CZ 75, которой иногда заменял верный дробовик Ремингтон. Собаки обернулись на него и тут же бросились к более ‘доступной’ цели. Сене было жаль псов, но ротвейлер не та собака с которой можно договорится. Два быстрых точных выстрела и всё было кончено. Арцеулов бросил взгляд на взлохмаченную и перепуганную до истерики сержанта Липаеву. – Ну и какого хрена?! – рявкнул он в сердцах, не сдержавшись. – Я х-хот-тела п-помочь... – прорыдала сверху девушка. Сеня заметил, что у неё разорван левый рукав куртки и рука обильно залита кровью. Но, по оценке, Сене её жизни ничего не угрожало. Зато Горн, быстро сообразивший, что с ним хотели совсем не просто говорить, развернулся на месте и бросился внутрь дома. Выдав ещё порцию ругательств, Сеня рванул следом за ним. Оцарапавшись о кустарники и испортив любимую куртку, исходящий злостью Сеня подбежал к черному ходу дома, дернул дверь на себя, но та оказалась заперта. Арцеулов рыкнул и ударом плеча снес хлипкую дверь, так что та отлетела внутрь дома и с грохотом ударилась об стену. Сотрясая воздух зычным матом, Арцеулов ввалился в дом. Он услышал, как открылась входная дверь дома. Залетев в зал, Сеня увидел в окне, как Горн, уже снаружи, перемахивает через забор. Арцеулов решил стрелять по ногам, лишь бы только не дать Тимофею уйти. Он выбежал из дом, стремглав пробежал через двор и выскочил через калитку. Оказавшись на дороге, Арцеулов увидел, как Горн, на бегу, достает мобильник. Сеня ругнулся сквозь сомкнутые зубы и прицелился в бегущую фигуру Тимофея. Попасть в стремительно убегающего и мечущегося из стороны в сторону человека, чертовски сложно даже для опытного стрелка, каким был Сеня. И первые две пули прошли мимо. Арцеулов снова выругался и бросился следом. Он мчался вперед, по опустевшей ночной улице, мимо тихих и уснувших частных секторов. Холодный мартовский ветер овевал лицо и со свистом гудел в ушах. – Горн, стой, паскуда! Пристрелю гниду! – проорал в бешенстве Арцеулов. Удивительно, но в сорока процентов случаев, угроза стрелять срабатывает. Убегающий в страхе человек, на подсознательном уровне уверен, что в него ничего не стоит попасть. И услышав подобное, многие, замирают на месте, в инстинктивной попытке сохранить жизнь. Но, Горн к таким не относился. Сеня выстрелил и увидел, как Тимофей скорчился на бегу и стал прихрамывать. – Да чтоб тебя!.. – сплюнул Арцеулов, снова срываясь на бег. Он видел, что попал и знал, что пуля его ‘Чизеты’ пробила правую голень Тимофея; но тот не оставлял попыток убежать. Ковыляя, хромая и подволакивая раненую ногу, Горн пытался бежать. Он то и дело, в панике оглядывался назад и видел бегущего к нему Сеню. Вид, несущегося в яростном порыве такого шкафа, как Сеня, способен повергнуть в ужас любого. И возможно именно поэтому в руке Горна неожиданно сверкнул пистолет. Сеня среагировал мгновенно, прыгнув за стоящий рядом автомобиль. Он услышал выстрелы и звон разбитых стекол старенькой Вольво, за которой укрылся. В окнах близ стоящих домов зажегся свет. Сеня осторожно выглянул из-за машины и вновь бросился за ковыляющим впереди Горном. – Горн! – вновь пророкотал Сеня. – Остановись, идиота кусок! – Отвалите от меня!.. – истеричным, но озлобленным голосом проорал в ответ Тимофей. Он резко остановился, снова вскинул руку для выстрела. Сеня тоже прицелился в него из пистолета. Они оба стояли в лучах уличных фонарей и оба представляли собой отличные мишени. – Горн, – снова позвал Сеня, внимательно следя за малейшими телодвижениями Тимофея, – я не хочу в тебя стрелять! – Вы уже выстрелили! – Ты пытаешься скрыться от полиции! – напомнил Сеня. – Я не сяду за решетку! Ясно вам?! Ясно?!! – Как скажешь, – не стал спорить Сеня. – Ты слышал про такую вещь, как сделка? – Сделка? – нервно и с толикой надежды в голосе, переспросил Горн. – Какая ещё сделка? – С полицией, за важные сведения, – ответил Сеня, осторожно, не торопливым шагом, приближаясь к Тимофею. Арцеулов ощущал, как его мускулистую широкую спину покрывала легкая испарина; а в животе зарождалась неприятная бестелесная легкость, с нарастающим чувством тошноты. Верные признаки хищно дышащей в лицо опасности. Сеня отлично понимал, что сейчас может погибнуть. Что вся его жизнь сейчас целиком и полностью зависит от прихоти Горна. Но Тимофей был нужен. Был нужен живым. А ещё лучше, невредимым. Он мог бы пристрелить его ещё, когда тот убегал. Но убить подозреваемого, просто лишить жизни преступника... это работа для палача, но уж никак не для полицейского или оперуполномоченного из Управления УГРО. – Подумай, – продолжал Сеня, всем своим видом показывая дипломатичность и готовность к переговорам, – я уверен, тебе есть, что предложить полиции. Как считаешь? Горн продолжал целится в Сеню, его левая рука, сжимающая пистолет, дрожала как от приступа Паркинсона. Но, стрелять Горн не спешил. Кажется, парень и правда задумался о словах Арцеулова. Стас всегда говорил Сене, что в переговорах с подозреваемыми, одной из важных целей является демонстрация готовности к диалогу. И ни в коем случае не с позиции силы. Без намека на высокомерие или холодный, презрительный тон. У подозреваемого должно сложится впечатление, что инициатива обсуждения предмета сделки, например, исходит от него. – Так что решил? – Сеня предпринял попытку слегка надавить. Если он не ошибался, Горн, как раз начала колебаться в душе. Его весы принятия решения плавно, но ускоряясь, закачались. Самое время слегка нажать, подстегнуть, вынудить поспешить. Сеня не останавливался и медленно шел всё это время, пока говорил. – Горн, – позвал Арцеулов, – тебе всё равно придется делать выбор... ты же понимаешь. Веришь или нет, но у меня какого-то желания посадить тебя. Понимаешь? Эй, Тимофей... Тимоха... Горн судорожно вздохнул, скривился. Сеня поборол искушение взглянуть на раненную ногу Горна – человек в положении Тимофея, сочтет это проявление агрессии: оценкой его раны и подготовкой к нападению Горн сейчас – раненный зверь, который хочет, не боится кому-то верить. – Если я вам скажу... Вы... Вы можете гарантировать, что один человек... не сядет?! Можете?! Он кричал, но его крик был похож на просьбу. Отчаянную и почти молящую. – Этот человек замешан в ваших делах? – спросил Сеня. – Он имеет отношение к захвату заложников в доме Токмаковых? – Да, – через силу, выдавил из себя Горн. – Но она этого не хотела! Это всё... Её просто обманули! Обманули и заставили подписаться на это! Она... она просто хотела справедливости для Тани! Арцеулов не подал виду, что удивился. Значит Таисия Зимина и Тимофей Горн... вместе?! Вместе согласились участвовать в самом настоящем террористическом акте. – Хорошо, – вздохнув, ответил Арцеулов. – Я не хочу тебе лгать и обещать лишнего, но я могу пообещать, что помогу ей избежать наказания! – Нет! – вскричал Горн и ткнул пистолетом в воздух. – Клянись! Клянись, что поможешь ей! Жизнью матери клянись!.. Сеня готов был поклясться, надеясь, что его мать об этом никогда не узнает; но резкий шум автомобильного мотора заглушил и прервал его ответ. На Горна упал яркий свет фонарей. Тот обернулся в сторону приближающегося из-за угла автомобиля и прищурился. – Горн, назад! – заорал Сеня, срываясь на бег. Тимофей выстрелил, затем ещё раз, ещё и ещё. Он беспорядочно стрелял в свет автомобильных фар. Раскатистые мощные выстрелы и свирепеющий шум автомобильного двигателя заглушали крик бегущего Сени. Арцеулов знал, что не успеет. У него не было шансов, но он надеялся, стремился... зная, что это тщетно. – Го-орн! – крик Сени превратился в рычание. Время словно замедлилось. Последняя гильза вылетела из пистолета Тимофея. Тот ещё несколько раз в ярости нажимал на спусковой крючок пустого пистолета. Затем Тимофей словно обессилил и опустил левую руку. С каким-то отстраненно-уставшим видом он посмотрел на Сеню. Он что-то прошептал. Сеня смог прочитать, как губы Горна сложились в беззвучно произнесённое: спаси... А в следующий миг, сверкающий красно-синим светом полицейский автомобиль буквально снёс Горна. Тело Тимофея, как тряпичная кукла, с силой перелетело через крышу машины, с грохотом ударилось о багажник и упало на асфальт. Пролетевший на скорости полицейский автомобиль с звенящим лязгом врезался в толстое ветвистое дерево, растущее у обочины. ТАИСИЯ ЗИМИНА Понедельник, 23 марта Она знала, что они все обречены. Она была в этом уверена с самого начала. С той самой минуты, как они начали всё обсуждать и готовиться. Но она не сказала, ни слова. И когда парни обсуждали, как будут захватывать дом, и когда Тимофей и Прохор договорились о минировании бара и его последующей продажи. Ей было страшно. Твёрдая, костлявая рука ужаса, не раз сжимала её горло, когда до её сознания доходил весь шокирующий смысл задуманного ими. Но Прохор твердил, что это ради Тани. Ради Таньки, которую все так любили, за её доброту, вежливость, кротость и, конечно же,за прекрасный голос. За неё. За так любимую всеми Таню... За её любимую сестрёнку, без которой жизнь безнадёжно померкла и даже кислорода не хватало, чтобы просто жить. Но, позже до Таи стало доходить, что все они, и она, и Прохор с парнями, решились на это не только ради Тани. Не только, чтобы отомстить за неё и заставить правоохранительные органы искать её убийцу. Они все сделали это ещё и ради себя. Ради удовлетворения собственной жажды мести. Которая именно им не давала покоя, не давала жить. Желание отомстить за сестру точило и травило Таю изнутри. Она чувствовала, что должна сделать хоть что-то. Что угодно! Просто... просто сделать что-то, что помогло бы справиться лично ей с её неизлечимой и непрекращающейся болью. Поэтому она и решилась. Поэтому и подписалась на участие в кошмарном плане Прохора. Да ещё и уговорила сомневающегося Тимофея. Из-за этого, пожалуй, она ненавидела себя ещё больше. И чувство ненависти, вместе с презрением, к своей персоне только усилилось, когда она так глупо попалась полиции. Из-за неё теперь всё пойдёт прахом. Она в этом не сомневалась. Как и не сомневалась, что задержавший её здоровяк, наверняка сейчас поехал за Тимофеем. За её Тимофеем, который на самом деле всегда был добряком и никогда не желал никому зла. Это всё она. Она и Прохор, который тайно и отчаянно сох по Таньке. Она не могла позволить рухнуть их плану из-за собственной глупости. Не могла допустить того, чтобы все, что произошло было зря. Как и не могла допустить, чтобы никто не понёс наказание за Татьяну и за её боль. Кто-то должен ответить. Кто-то должен понести наказание и стать жертвой обязательного неотвратимого правосудия. Тая вздохнула, собираясь с силами. Затем встала со своей койки и подошла к двери камеры. Громко стуча по двери девушка позвала охранника. Пора было действовать. – Ну, чего голосишь там?! – грубо проворчал пришедший на крики девушки охранник. Его недовольное лицо возникло перед Таисией в узком окошке металлической двери. – Мне нужно в туалет, – ответила Зимина, решив не выдумывать ничего нового. – И чего теперь? – Ну, в смысле, чего?! – Таисия умело разыграла возмущение и обиду. – Что мне на пол сходить, извините?! – Не положено, – помолчав, буркнул охранник. – Ну, ты дурак или что? – жалобно проговорила Таисия. Таисия всегда была способной актрисой. Уже лет с двенадцати, будучи ещё ребенком, она научилась умело манипулировать чувствами людей и особенно взрослых. Особенно мужчин. А уж искусством давить на жалость девушка обладала в совершенстве. – Ну посмотри на меня, – попросила Таисия, глядя в глаза молодого охранника. – Ты правда хочешь меня заставить... вот прямо здесь?.. Ну, что случится, если ты меня проводишь, куда нужно? Чем я в дамской комнате смогу кому угрожать? Ну, хочешь... Таисия стыдливо потупила взор. – Хочешь, я дверь закрывать не буду, чтоб ты не думал там ничего... Только можно не здесь, пожалуйста! Я быстро, только по-маленькому и всё! Ну, пожалуйста!.. Ну, не надо заставлять так унижаться! Я же не животное, в конце концов... Он всхлипнула и в нужный момент пустила слезу. Таисия отлично знала, как разжалобить даже самого черствого чурбана. А уж молоденького сержанта полиции и вовсе без проблем. – Ладно, ладно, не реви, – сжалился охранник, звеня ключами. Он вывел Таисию из камеры и повёл к расположению необходимого ей помещения. По пути девушка не раз обратила внимание на карманы форменных брюк парня. В одном из них Тая заметила выпирающие очертания смартфона. На повороте в узком коридоре, она сделала вид, что споткнулась. А когда сержант инстинктивно поймал её, девушка почти филигранно вытащила у него телефон. Почти... – Э! Ты чё удумала! А ну верни мобильник, дура! Заметивший кражу сержант протянул руку к Тае, да только он совсем не ожидал, что хрупкая, на вид, не высокая девушка способна ударить его костяшками пальцев точно в кадык. Сержант охнул, засипел схватившись за горло. Откуда ему бедолаге было знать, что отчим Таисии из бывших сидельцев и научил падчерицу многим уголовным приемам. Пока сержант, склонившись над полом, пытался втянуть в себя воздух, а со стороны другого крыла к нему бежала пара других полицейских, девушка поспешно набрала номер. Однако, гудков дозвона она не услышала. Вместо этого, механический женский голос сообщил: ‘аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети’. Таисия коротко и жестко сглотнула, ощущая, как сердце в груди, будто оборвалось и рухнуло в пропасть. Страх крепко стиснул её грудь, сдавил рёбра, выжимая из девушки судорожное дыхание и веру в счастливый конец их истории. Страх убил её последнюю надежду. Телефон Горна был выключен и в этом был безмолвный сигнал: Действуй! Нет, ничего у них не получилось. Ничего не вышло. И ничего у них с Тимофеем уже не будет... никогда. – Зимина! – полицейские были уже рядом. – Брось телефон, с**а, или я стреляю! Живо! Но, девушка уже набрала другой номер. Тот самый, что должна была набрать в такой ситуации. Она знала его наизусть. Так же хорошо, как и номер Тимофея. Выучила так, чтобы не забыть не при каких обстоятельствах. Это был тот самый номер, на который она должна была позвонить, если станет совсем плохо. Это был номер, связанный с запасным планом Прохора. – Зимина! Телефон на пол, тварь! – проорал взбешенный полицейский, целясь в девушку из пистолета. Таисия взглянула пару подбежавших полицейских. На дисплее уже были набраны все одиннадцать цифр нужного рокового номера. Осталось только коснутся зеленого кружечка с белой телефонной трубкой. Тело Таи сотрясала нервная дрожь и такая же безумная нервная, но злая улыбка, растянулась на её накрашенных губах. – Горите вы все в аду! – проговорила она с ненавистью и нажала. Грянул выстрел, и следом другой. Хрупкое тело Зиминой отбросило назад, словно неведомая сила, за спиной девушки, вдруг надломила Таю пополам, согнула и попыталась втянуть в себя тело Таисии. Девушка рухнула на пол, у стены и замерла в растекающейся по грязному полу крови. Полицейские бросились к ней. Один из них быстро поднял выроненный девушкой телефон и грязно выругался. Это был редкий случай, когда пуля опоздала. Когда кусок свинца, обычно летящий с скоростью около тысячи метров в секунду, проиграл короткому движению пальца: на дисплее смартфона шел дозвон... РЕПОРТЁРЫ НОВОСТНОГО КАНАЛА Понедельник, 23 марта В этой части города уже абсолютно точно никто не спал. Всеобщая тревога, вызванная эвакуацией жителей сразу нескольких домов, прогнала и разрушила сонную вязкую дремоту предрассветного утра. Толпы жителей высыпали на улицы и сгрудились во дворах. Многие выглядывали с балконов. Везде слышались разговоры по телефону и между собой. Люди торопливо, с беспокойством делились мыслями и впечатлениями. Паника и растущий страх, как банальная респираторная вирусная инфекция, стремительно разрасталась и ползла по всем близ лежащим районам. Эта часть города уже не спала. Здесь уже всем было не до сна. Все боялись происходящего и все ждали, что будет происходить. Слышался плач детей из дверей приоткрытых балконов. Повсюду в ночи сияли миниатюрные прямоугольники многочисленных смартфонов, на которые, в конец помешавшееся человечество, пыталось заснять возможную трагедию. Паре репортёров одного из столичных новостных каналов, ведущей и оператору, удалось пробиться почти к самой линии оцепления. – Всё? Ты снимаешь уже?! – раздраженно и нетерпеливо спросила одетая в сиреневое полупальто светловолосая девушка. – Поехали, – объявил оператор. Он тоже был не в восторге, от того, что ему пришлось вылезти из теплой постели и в такую ещё совсем ночную рань переться через всю Москву. – Здравствуйте! – натянув на лицо улыбку, с фальшивой бодростью произнесла ведущая. – В эфире служба новостей и я, Александра Голикова. Мы сейчас находимся недалеко от Можайского переулка, где, по сообщениям от правоохранительных органов, есть реальная угроза взрыва. Подробности пока не разглашаются, но уже известно, что, вероятнее всего, именно здесь готовится крупный террористический... Звук её голоса заглушил надсадный гул автомобильного двигателя. Ведущая замолчал и обернулась. Стоявшие возле оцепления люди оживились и начали взволнованно тыкать пальцами в белый Lexus GX. Громоздкий внедорожник стремительно мчался прочь от дома, где трудилась группа специалистов-взрывотехников. В это мгновений замерший в напряжении ночной воздух над столицы пружинисто вздрогнул. Раздался мощный утробный гул, как идущих снизу волн землетрясения. А спустя долю секунды Первый этаж высотного дома сюрреалистично вздулся и с рокочущим грохотом разорвался в черно-рыжей тучи пламени и дыма. Белый внедорожник швырнуло вперёд. Его стекла разбились, корпус с металлическим скрипом смялся, кузов с ожесточением сдавила невидимая сила. Автомобиль резко капотировал, с гулким скрежетом ударился крышей об асфальт, и, высекая снопы искр, заскользил вверх дном, бессильно вращая колесами. Из его окон, точно слёзы, брызнули серебрящиеся осколки лопнувших окон. Свирепая взрывная волна перевернула также все остальные автомобили и вышибла стекла во многих близ стоящих домах. Толпа людей с паническими криками хлынула прочь, растекаясь по лицам. Поднявшийся ураган, с пылью с гарью, разлетелся по дорогам районов, встряхивая и ломая деревья, качая заборы и срывая окна на балконах. В бесподобно ошеломляющем рокоте, сотрясая землю, огромное шестнадцатиэтажное здание, оседало и тонуло, погружаясь в раздувающуюся тучу угольно-чёрного дыма. Дрожала земля, где-то кричали люди. Горькая и пыльная дымчатая мгла расползлась по улицам и кварталам, обвиваясь вокруг других высоток. Ночь рокотала и разрывалась грохотом рушащегося здания; а сотканный из пыли, сажи и гари угольно-серый густой смог, вихрем кружа вокруг падающего здания, стремительно поднимался над Москвой. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Понедельник, 23 марта. Предрассветное утро. Мира больше не было. Был только бесконечный адский вой, грохот, ужасающая дрожь земли и всего сущего. Ничего нельзя было разглядеть из-за серо-черной дымчатой пелены. Она заполнила собой весь мир вокруг, поглотила улицы и дворы Москвы. Слезящиеся глаза нещадно щипало от дыма, прогорклый вкус, смешивающийся с солёно-металлическим привкусом крови, оседал во рту. В горле першило и пекло. Я попыталась шевельнутся, но болезненно давящий на тело ремень безопасности прочно прижимал меня к сидению Жмурясь от дыма и пыли, стараясь не вдыхать слишком глубоко, я инстинктивно нащупала фиксатор ремня безопасности. Но затем, спустя мгновение, когда вернулось чувство ориентации в пространстве, я поняла, что вишу вверх ногами; и ремень безопасности единственное, что удерживает меня от падения вниз на потолок салона перевёрнутого Лексуса. Высота, конечно не большая – если вытянуть руку можно коснутся кончиками пальцев обшивки потолка. Но если не удачно грохнутся, запросто можно свернуть шею. Откуда-то из глубины обманчиво тяжелой, неповоротливой дымчато-пыльной массы донесся могучий грохот, с которым обычно происходят горные обвалы. Долгий, крепкий и низкий гул, вызывающий ощутимую вибрацию и дрожь земли. Я поняла, что дом всё ещё рушится, он всё ещё обваливается и нехотя разламывается на части. В мое наэлектризованное шоком сознание метеором ворвалось эффектное воспоминание взрыва. Мы были совсем недалеко. Мы не успели уехать на достаточное расстояние. А это означает, что перевёрнутый Лексус находится в радиусе разлета обломков разрушающегося здания. Иными словами – в любой момент на Лексус может обрушится громадный кусок стены. А это неминуемо приведет к взрыву машины! От сильного удара бензобак внедорожника наверняка рванёт!.. Мой пульс участился. В ушах зазвучали жесткие и пружинистые удары сердечного ритма. Нужно было срочно выбираться! Следом за этим яркой свечой вспыхнула мысль с именем ‘Стас!’ Я вытянула руку в сторону сидения рядом, моя ладонь нащупала только поверхность кожаной перетяжки сидения. Стаса рядом не было. – Стас! – испуганно и жалобно позвала я. Никто не отозвался. Рассмотреть хот что-то по-прежнему было нереально. Дым со вкусом горькой гари и теплой пыли ползал по салону, затмевая собой всё, до чего мог дотянутся. – Стас!!! – всхлипывая, со страхом, боязливо позвала я. – Стас! Стас!!! Стас!!! Молчание. Пыль, пепел и дым. И одиночество. – Стас... – прорыдала я, срывающимся и шепчущим голосом. Никто не отвечал. Никто не двигался. Я была одна. Кошмарные мысли вихрем закружились в голове. Одно ужасающее предположение сменялось другим. Я тихо, сдавленно зарыдала. Паника, оплетая толстыми мускулистым щупальцами, мою шею, грудь, живот и голову, с ожесточением душила и сдавливала меня. Пульс учащался. Дышать становилось труднее. Из тучи расползающегося вокруг дыма вновь прозвучало грохочущее гулкое рычание. Затем я услышала, как совсем рядом, где-то в дыму в землю врезалось нечто многотонное, тяжелое, заставившее перевернутый автомобиль с лязгом вздрогнуть. Дрожащими руками, испытывая истерическую лихорадку, я вцепилась руками в сидение и поджала ноги, поставив подошвы кроссовок на сидение. Задрала голову вниз, к потолку салона, затем, насколько позволял ремень, наклонилась к рулю и правой рукой взялась за руль, так чтобы не свалится вниз головой. Когда я отстегну ремень, нужно постараться упасть на спину, на бок, на колени. Главное не на голову – если я рухну вниз в таком положении, как сейчас, сломанная шея мне обеспечена! Новый грохочущий удар с ожесточением сотряс асфальт рядом с нами. Я услышала хрустящий надламывающийся треск. Похоже, это от мощного удара начал ломаться асфальт. Вместе с учащенными ударами сердца в голову вдалбливалась пугающая уверенность, что следующий обломок здания обрушится именно на беспомощный неподвижный Лексус. Левой рукой я попыталась отстегнуть ремень, но после нескольких попыток поняла, что фиксатор самым примитивным образом заклинило. – Нет! – выдохнула я со страхом и отчаянием, – Нет! Нет! Пожалуйста! Нет... Я нажимала на кнопку фиксатора, но эластичный тугой и широкий ремень и не думал расстёгиваться. – Да чтоб тебя!.. – воскликнула я со страхом и паникой. Я нетерпеливо и истерично подёргала фиксатор. Без толку! Ремень безопасности, словно воплотив в себе сущность самого подлого коварства, не желал расстёгиваться! Тут мой взгляд привлек случайный блик. Взглянув в его сторону, я увидела, что это стеклянный осколок, скорее всего, от лобового окна. Он вонзился в обшивку салона, возле дверцы и сейчас, словно с издёвкой, игриво поблескивал. У меня получилось дотянутся до него только с четвёртого раза. И, наконец вытащив осколок из стены салона, я ойкнула от боли. По пальцам и ладони быстро заструилась моя кровь – я порезалась, когда выдёргивала осколок из стены. Но сейчас это была меньшая из моих проблем. Чуть оттянув ремень я начала лихорадочно пилить осколком тугую ткань. Я старалась не обращать внимание на кровь, обильно растекающуюся по моей руке. Хотя порез, судя по нарастающей и пекущей боли, оказался довольно глубоким. Словно подгоняя меня, из недр дымчатых туч, непонятно с какой стороны, снова что-то мощно прогрохотало. Ткань ремня была качественной и прочной, а потому поддавалась с трудом. Пока что мне удалось разрезать лишь четверть от всей ширины ремня. Откуда-то сзади донесся звук, который заставил меня замереть и даже перестать дышать, на пару секунд. Это был цокающий, влажный звук быстро капающей жидкости. Мне не стоило труда догадаться, что может протекать из перевёрнутой машины. К тому же, перекрывая удушающий гадкий запах гари, по салону стремительно расползалась вонь бензина. – Cholera! – выругалась я со злостью и страхом. Следом из уст, чуть не вырвалось так любимое русскими слово из четырёх букв. Но, мысленно я его всё-таки произнесла. Почти половина ремня уже была разрезана и раскромсана. Ещё столько же – и я свободна! Справа, сзади послышался какой-то шорох, я взволнованно, насколько могла вывернуть шею, оглянулась назад. Из-за дыма я могла с трудом рассмотреть лишь отдельны фрагменты слабо проступающих очертаний. Но я различила движение!.. – Стас! – вскрикнула я обрадованно. – Стас! Ты слышишь меня?! Стас!.. – Ника? – прохрипел, в ответ Корнилов. – Чёр-рт!.. Ты где?! О-ох... Я услышала, как Корнилов чуть сдавленно закряхтел. Я не видела, что с ним, но догадывалась, что досталось ему крепко: он ведь не пристегнулся как я. – Стас ты можешь двигаться?! – быстро спросила я. – Нам нужно выбираться отсюда, как можно быстрее! У нас бензин вытекает! – Вижу, – буркнул Стас. Теперь я увидела его силуэт, он быстро приблизился ко мне. Корнилов как будто вынырнул из дымчатой завесы и его лицо оказалось прямо возле меня. – У тебя кровь на лбу и щеке! – испуганно вскричала я. – У тебя тоже, – Стас взглянул мне на лоб. Я быстро ощупала правой рукой голову и тут же почувствовала пальцами тёплую влагу на волосах. Кровь так же стекала по правой стороне моего лица и, похоже, аж до самой шеи. – Не переживай, – чуть изменившимся голосом произнес Стас. – Если ты можешь двигаться, говорить и видеть, рана, как минимум не опасна. Просто зацепило... Но у меня почему-то сложилось впечатление, что Стас больше пытается успокоить самого себя. Корнилов достал свой немецкий штык-нож, который его дед раздобыл во время войны, и перерезал мой ремень безопасности. Он помог мне осторожно спустится вниз, и мы вместе выбрались из автомобиля. Затем Стас достал из машины ту самую девушку в зеленом свитере. К счастью она была жива, но без сознания. Голова у неё была цела, но левая нога была выгнута под не естественным углом. Корнилов снял куртку, затем рубашку и быстро покромсал её ножом. В машине, он обнаружил бутылку с газировкой и смочил ею каждый из лоскутов разрезанной рубашки. – Завяжи рот и нос, – сказал мне Стас, протягивая один из лоскутов. Я послушно обвязала лицо влажным куском ткани. Когда я закинула руки назад, спина, в области лопаток отозвалась тянущей болью. Я скривилась, но быстро взяла себя в руки, не хотелось, чтобы Стас за меня беспокоился. Корнилов обвязал лицо себе и девушке. Затем накинул куртку на голый, покрытый кровавыми полосками глубоких царапин, торс, и взял девушку на руки. – Идём вдоль дороги и поскорее, – произнес Корнилов, ступая прочь от машины. – Ника, пожалуйста, не отставай и не отходи далеко. Я кивнула. Даже думать не хотелось, что будет если я потеряюсь в этой дымчатой серо-чёрной мгле! Поэтому я двигалась почти вплотную Стаса, боясь потерять его из виду. Я бы держалась за него, если бы не видела, как ему тяжело. Стас, побитый, весь в ссадинах и царапинах, с кровью на лице и теле, спешно ковылял прочь, таща на руках девушку в зеленом свитере. Та, по-прежнему не подавала признаков в жизни. Её правая рука, ноги и волосы безжизненно свисали вниз, безвольно качаясь из стороны в сторону. Я ступала рядом со Стасом. Мы двигались по разбитому обломками и засыпанному кусками стен дома асфальту. Ориентиром для нас был тянущийся вперёд бордюр. Можно было бы рискнуть свернуть, но тогда мы бы наверняка заблудились в беспросветной дымчатой горькой мгле, а нам нужно как можно поскорее покинуть область разрушающегося здания! Я не сразу обратила внимания, что вьющийся вокруг нас непроницаемый пыльно-черный дым, медленно сменил оттенки на сероватые и песочно-ржавые. Затем повеяло противоестественным теплом. Я быстро обернулась на ходу и на мгновение застыла на месте. Мое тело, от пяток до шеи, враз сдавило быстро взбирающимся по коже холодом. Примерно в сотне-другой метров от нас, в медленно расплывающихся грязно-бурых, подсвеченных тучах дыма, ярко и зловеще пламенным светом мерцали очертания разрушенного дома. Теперь было ясно, отчего ночь и дым вокруг резко посветлели. Разрушенный взрывом дом бурно полыхал от первых до всех частично уцелевших этажей. На моих глазах сверкнуло резко выросшее пятно пламенной вспышки и раздался грохот взрыва. А следом я услышала, как от здания отваливаются новые куски. – Ника! – рявкнул Стас и я, вздрогнув, быстро обернулась. – Не отставай! – Ты видел?! – приблизилась я к нему. – Видел, – буркнул Стас. – Почему дом так горит и взрывается? – со страхом спросила я. – Метан, – коротко ответил Корнилов. Я мысленно отругала себя за глупый вопрос. Могла бы, и сама догадаться! Мы двигались дальше. Стас то и дело морщился и кривился от боли. Я с печальной и беспокойной жалостью поглядывала на него. Мне бы очень хотелось хоть чем-нибудь ему помочь, но я не представляла, как. Грязно-бурый, меркло сияющий оттенками огня дым обвивался вокруг нас. Хищно кружил рядом и над нами. Дым, как будто живой и разумный, старательно пытался сбить нас с пути. Он то открывал часть дороги впереди и очертания дворов по близости, то мгновенно скрывал их. Дым словно играл с нами и нарочно пытался запутать. Ему, как будто очень не хотелось, чтобы мы смогли уйти отсюда живыми. Дым выедал глаза, заставляя меня обливаться слезами, пытался забраться в горло и нос, пытался заставить меня задыхаться. Дым желал, чтобы мы, задыхаясь, упали на асфальт и остались здесь, в его власти; чтобы он смог медленно убить нас, выдавить из нас жизнь, и вытравить кислород из наших лёгких, наполняя их пеплом и горелой горькой пылью. За спиной снова пророкотал мощный взрыв, я вздрогнула, и поспешила за Стасом. Вокруг слышались гулкие удары камня об трескающийся и ломающийся асфальт. Я каждый раз вздрагивала и инстинктивно хваталась за локоть Корнилова. Прижимая мокрую ткань к лицу, я щурила слезящиеся глаза, в тщетных попытках хоть что-то разглядеть в дымчатой завесе перед нами. Ещё один взрыв глухо рыкнул за нашими спинами, а затем раздался звук, от которого у меня всегда замирало дыхание и сердце. Цокот. Звонкий, гулкий и громкий цокот копыт. Я с ничем не спутаю этот звук. Вестник. Опять. Здесь и сейчас. Я повернула голову в сторону звука. Из медленно рассеивающихся грязно-бурых облаков непроглядного дыма неспешной поступью выступил вестник. Вороной статный и высокий конь, с развевающейся чёрной гривой. Вороной... Опять он. Я почувствовала слабость и дрожь в теле. Не говоря ни слова, как загипнотизированная, я оставила Стаса и неторопливым шагом направилась к Вестнику. Вороной ждал и нетерпеливо всхрапывал, кивая гривастой головой. Я приблизилась к нему, так близко, что могла уже различать свое отражение в его антрацитовых, зеркально чёрных глазах. Я непроизвольно вытянула вперед руку, едва кончики моих пальцев коснулись головы коня, как перед глазами вспыхнул уже знакомый свет. И через мгновение я стояла... в уютно обставленной комнате с зелёными рельефными обоями. На полу красовался желто-бурый ковёр, у стены стоял охристого цвета диван и два таких же кресла. Вдоль другой стены стояла побитая временем мебельная стенка, темно-зелёного цвета. В центре возвышалась новогодняя ёлка, вокруг которой, ходила женщина с песочно-желтыми волосами, одетая в светлое платье и бордовую вязаную кофту. Она была чуть младше сорока, немного полноватая, с пухлыми щеками и довольно красивыми глазами. Её песочные волосы были завязаны в непритязательный пучок, она ходила вокруг ёлки и, подпевая звучащей из радио песни, наряжала ёлку. Ей помогали двое мальчиков лет семи-восьми. Один подавал игрушки, а другой, высунув язык от старания, кропотливо и с осторожностью, вешал на игольчатые ветки проводки гирлянды. В комнате, да и во всей квартире ощущалась уютная предпраздничная идиллия. Но откуда-то из глубины уже нарастало пульсирующее тревожное чувство. Оно вздымалось, крепло и закипало. Оно походило на поднимающуюся по глубокому жерлу невидимого вулкана раскаленную магму, готовую вырваться в мир и уничтожить ненавистную ей атмосферу приближающегося праздника. Из коридора донёсся гулкий удар входной двери. Мальчики и женщина возле ёлки пугливо оглянулись. – Дети, – быстро и взволнованно произнесла женщина, – вы написали письмо дедушки Морозу? Нарисовали для него рисунки, как обещали? Мальчики покачала головами, на лицах обоих застыла опасливая настороженность. – Тогда сейчас, самое время, – женщина, это было очень заметно, через силу улыбнулась сыновьям. Мальчики неуверенно, с заметным страхом поглядывая в сторону прихожей, вышли из комнаты. Их мать, быстро поправив волосы, нервно и чуть судорожно вздохнула. Весь её вид говорил о том, что она как будто бы к чему-то готовилась, как будто пыталась мысленно приободрить себя перед каким-то серьёзным испытанием. Из коридора сперва раздался сиплый, словно простуженный надрывистый кашель. Затем прозвучали несколько тяжелых, гулких шагов. Кто-то снова прокашлялся и шумно с влажным звуком втянул носом воздух. Я замерла вместе с женщиной, с опасливым ожиданием глядя в прямоугольник дверного проема. Там, в полумраке, тускло мерцал свет развешенных по дому новогодних гирлянд. Только сейчас он казался зловещим, как будто предвещающим нечто кошмарное, но неизбежное. Снова кашлянув, в дверном проеме появилась пошатывающаяся мужская фигура. Я увидела, как мать двух мальчиков, коротко, с всхлипом вздохнула. Мужчина, заметной не трезвой и покачивающейся походкой вошел комнату. Он не разулся и сейчас стоял в расшнурованных, облепленных вязкой грязью, ботинках на желто-буром ковре. На мужчине была старая и потёртая распахнутая кожаная куртка. Его русые волосы были взлохмачены, болезненно красноватая кожа на лице была покрыта легкой испариной. Взгляд у мужчины был затуманенный, а губы расплывались в нездоровой ехидной улыбке. – Здорово, женушка, – проскрипел мужчина, ухмыльнулся и приложился к бутылке, которую держал в правой руке. – Милый, – кротко произнесла женщина, – ты забыл разуться... Мужчина допил остаток зловонной жидкости из бутылки и свирепо уставился на жену. Когда он, громко топая и оставляя грязные следы на ковре, приблизился к женщине, даже я почувствовала исходящую от него убийственную смесь вонючего пота и гадкого перегара. – Что ты сказала? – скривив рот, процедил он, возвышаясь над женой. – Что ты сейчас там мне ***данула, корова драная?! А?! – Панкрат, я просто... – начала было женщина в бордовой кофте. Но мужчина коротко рыкнул и с яростью швырнул пустую бутылку об стену. Бутылка с глухим звоном взорвалась сотнями осколков. Было нечто угрюмое, злое и аллегорическое в этих разлетающихся на по комнате поблескивающих осколках. Словно в замедленной съёмке, в каждом из них, я разглядела отражение Панкрата и его жены. Их семейная жизнь, их давняя любовь давно уже стала лишь кривыми осколками на полу. Женщина пугливо вздрогнула, инстинктивно закрылась ладонями и отступила назад. Но Панкрат тут же схватил её за правое запястье, притянул к себе и прорычал ей в лицо, озлобленно брызжа слюнями. – Этой мой дом!!! – вскричал он сипнущим голосом. – Мой!!! И это всё моё!!! И я здесь буду делать, что хочу!!! Поняла?! Поняла, меня?!! Это я зарабатываю бабки и кормлю вас всех! Это всё я! И в своём доме, я буду ходить где хочу и как хочу! Ясно?! Ясно, паскуда?! – Панкрат, п-пожалуйста...– расплакавшись от ужаса, пролепетала женщина. – не н-надо... я только хотела сказать... Но мужчина грубо схватил её челюсть. – Не смей меня перебивать, с**а! – процедил он рычащим голосом и на правой стороне его лба интенсивно задрожала кривая венка. Его глаза лихорадочно поблескивали от злого алкогольного безумия, а волосатые сильные пальцы с грязными ногтями сдавили лицо женщины. Она всхлипнула, охнула от боли, и свободной рукой слабо схватила мужа за правое запястье. – Ты... – с необузданной ненавистью, выдохнул он, – не смеешь... мне... указывать! Он выкрикнул последнее слово и отшвырнул женщину от себя. Она не устояла и, вскрикнув, упала на пол. Я испуганно скривилась, прижала руки к лицу, наблюдая за пугающей сценой. – Панкрат, не надо... пожалуйста... ты что!.. – дрожащим, шепчущим голосом пролепетала женщина. Она неуклюже пыталась отползти от разъяренного и будто бы спятившего от алкогольного делирия мужа. Мужчина, с искаженным разгорающимся противоестественным гневом лицом, пошатываясь, надвигался на неё. – Панкрат, милый... не н-надо... не надо... – она попыталась встать, но мужчина выругавшись с ожесточением пнул её ногой в грудь. Я вскрикнула, отшатнулась назад, прижимая руки к лицу. Не смея отвести взгляда, я шокировано наблюдала за происходящим. ‘Остановись! Остановись! Остановись!-с нервным вожделением, мысленно повторяла я, глядя на спину Панкрат.-Не трогай её! Не смей! Не смей! Не прикасайся к ней!..’ Я кричала это безмолвно, я молилась об это без слов, я желала, чтобы он просто развернулся и ушёл! Но этот человек слишком привык вымещать накопленную злость и удрученность жизнью, на своих ближних. В частности, на этой несчастной женщине. – Тварь! – выдохнул Панкрат. Он подступил ближе к отползающей по полу женщине. Под его массивными ботинками скрипнули и хрустнули осколки. Мужчина остановился и посмотрел на ёлку, которую наряжала его жена с детьми. На несколько мгновений он замер, рот чуть приоткрылся, а взгляд словно остекленел. На его белках и радужке проступили разноцветные блики и отражения новогодних пёстрых игрушек, гирлянд и бус. Несколько, вяло сменяющихся секунд, мужчина взирал на украшенную ёлку. И выражение любопытства на его лице сменялось непониманием. Он выглядел так, словно не понимал, зачем здесь, в его квартире, стоит это украшенное с такой любовью хвойное дерево. Что здесь делает эта ёлка?! Зачем она? Для кого?.. И если не для него, не по его желанию... Этому здесь не место! Именно такие мысли угадывались в его взгляде и на его лице. – Ещё всяким дерьмом квартиру захламили!.. – наконец, прорычал Панкрат и ринулся к новогодней еле. – Панкрат, господи!.. Стой! Что ты делаешь?! – его жена поспешила подняться с пола. Но её, одержимый хаотичной и бесконтрольной злобой, муж с остервенением сорвал с ели гирлянду, следом сорвал игрушку в виде часов и швырнул её в стену. Игрушка звонко лопнула с тонким жалобным хлопком, осыпавшись мелкими кусочками у стены. Женщина сдавленно вскрикнула, зажала рот руками и зажмурилась в страхе, вжимая голову в плечи. По её щекам сползли две блестящие полоски слёз. А её муж, выкрикивая ругательства, продолжал срывать игрушки с ветвей новогодней ёлки и с ожесточением бить их об стену. Одна за другой, ярко раскрашенные новогодние фигурки, погибали от неистовых ударов об стену. Ковёр на полу комнаты уже сверкал и переливался сотнями печальных тусклых бликов от мелких осколков игрушек. Панкрат нашел повод и способ выплеснуть рвущуюся из его омраченной души ядовитую ненависть ко всему и всем. Его жена могла, зажимая рот ладонями, лишь давиться тихими горестными рыданиями. Но взгляд её был устремлен не на разбитые игрушки или поломанные ветви ёлки. Мокрые от слёз глаза женщины, с горьким сожалением и разочарованием смотрели на мужа. Она жалела не уничтоженный праздник или разбитую новогоднюю утварь. Эта женщина жалела его, Панкрата. Мужчину, которому когда-то с готовностью отдала себя, которого преданно любила, с которым пожелала остаться на всю жизнь... А сегодня, сейчас, здесь она глядит на него и боится. Боится его взгляд, звука его голоса и его ударов... Окончательно потерявший рассудок Панкрат, выкрикивая мерзости, повалил ёлку на пол и принялся истерично топтать ногами её ветви. Женщина попыталась тихонько выйти из комнаты, но тут Панкрат обернулся. – А ты куда это собралась, ш**ха?! Кто всё это будет убирать?! Думаешь я?! Это я, потратил все мои деньги на это бесполезное дерьмо?! Я?! Он ринулся к ней. Женщина сжалась у стены, прикрываясь дрожащими руками. – Иди-ка сюда! – рявкнул он, хватая жену за волосы. – Панкрат... пожалуйста!.. – задыхаясь от слёз и морщась от боли, выкрикнула женщина. Муж толкнул её вперёд, на засыпанный осколками ковёр. – Собирай! – громыхнул он. – Собирай, стерва! Будешь знать, как транжирить мои бабки!.. С**а! Женщина лежа на полу заливалась слезами и молила его перестать. В её ладонях, пальцах и локтях были десятки впившихся под кожу мелких осколков. И кровь алыми кривыми полосками стекала по её рукам. – П-панкрат!.. Я... я всё уб-беру... перестань... пожалуйста... умоляю тебя...-дрожа и задыхаясь в рыданиях молила женщина. Но ему было мало. – С**а! – рычал он. – Сейчас я тебе напомню, где твое место! Он рывком, с четвёртого раза, вынул из брюк ремень и угрожающе звякнул тяжелой пряжкой. Он замахнулся ремнем, как плетью. Женщина на полу истерично, в ужасе закричала, закрываясь руками. Я, поддавшись эмоциям и праведному гневу, рванулась вперёд. Я оказалась за спиной Панкрата и попыталась схватить его за руку. Я не знала, что собиралась делать, мне просто хотелось его остановить, и неважно как. Я просто желала во чтобы то ни стало прекратить тот немыслимый ужас, который он вытворял... Но мои пальцы схватили только пустой воздух. А видение воспоминания, точно дешевая акварель, расплылось воздухе, стремительно выцвело и исчезло. Я снова стояла в окружении лениво вьющегося вокруг меня желто-бурого дыма. Только теперь я стояла среди руин соседнего дома, которому осталось во время взрыва. У моих ног лежали обломки стен, детские игрушки, обрывки журналов, разбитый плазменный телевизор, обломки мебели и... чье-то тело. Оно было мало похожим на человеческое. Сгнившее, высохшее, давно превратившееся в омерзительную мумию, оно мало походило человека. И, тем не менее, не смотря на клочья расползающегося дыма, я смогла разглядеть на трупе обрывки истлевшей бордовой кофты и некогда красивого светло платья. А также увидеть плотно и туго опутывающие сморщенное тело провода гирлянд. Старых, ещё советских, гирлянд. Ещё обычных, не неоновых... Меня захлестнул ужас, я ринулась назад, резко развернулась и замерев на месте, истерично разрыдалась. Я сходила с ума... стоя в жарком зловонном дыму, я рыдала и не могла остановиться. Слёзы затмевали взор, стекали по лицу. Солёный вкус слёз чувствовался во рту. Неконтролируемое чувство ужаса и жалости душило и рвало меня на части. За что?! За что?! Зачем?! Зачем он это сделал?!! Зачем?!! Зачем он это сделал... Как... Как он мог?! – Как ты... как ты осмелился! – сотрясаясь от слёз, прошептала я. – Как ты, подонок, посмел это совершить!.. Он не остановился в тот вечер. Панкрату, кто бы он не был, оказалось мало избить свою жену, женщину, которая родила ему двух сыновей. Ему мало было унизить её и разрушить добрый семейный праздник, который она с таким усердием создавала. Ему в тот вечер оказалось мало её слёз, боли и унижения. – Ника!.. – из дыма выбежал Стас и бросился ко мне. – Чёрт возьми! Что здесь делаешь?! Почему ты ушла?.. – Стас... – Ника, какого чёрта ты творишь?! – Стас был зол и напуган одновременно. – Здесь же можно погибнуть в любой момент! – Стас... – Здание, мать его, ещё продолжает рушится! Ты же видела, что происходит! – Стас!.. – я вскрикнула и он замолчал. Корнилов, с перемазанным сажей лицом, растерянно и пытливо взирал на меня. Я молча посторонилась и указала на труп женщины. Корнилов увидел, коротко сглотнул и прокомментировал: – Она погибла не от пожара. Я кивнула. – Её убили... очень давно. Лет тридцать с лишним назад, если я правильно поняла... Я пыталась вспомнить, какой год готовились встречать в той квартире. – Ника ты так говоришь, как будто тебе что-то известно об этой женщине... ты её знала? – Стас приблизился к телу и, кривясь от дыма, внимательно её осмотрел. Я вздохнула. – Стас, она их мать... Корнилов недоуменно оглянулся на меня. – Кого их? Я выразительно посмотрела на него. – Стас... – Что?.. – Гирлянды, – тихо и печально проговорила я. Лицо Корнилова изменилось. Он быстро оглянулся на тел, а затем достал рацию и тяжело проговорил в микрофон: – Подполковник Корнилов... Оцепить весь район. Чем скорее, тем лучше. Никого не выпускать. Никого, слышите?! Если надо, перекройте на хрен даже Кутузовский проспект! СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Понедельник, 23 марта. Предрассветное утро. Теперь он всё время оглядывался на Нику. Всё время следил, чтобы Лазовская вновь не скрылась в туче непроглядного дыма. Он слегка подбросил висящую на его руках девушку без чувств, поморщился от тянущей боли слева, на спине, и продолжил упорно двигаться вперёд. Он передал приказ по рации и повторил его, но не был уверен, что его выполнят. Перекрыть целый район дело совсем не двух минут. А если Ника права и кто-то из ‘масок’ сейчас здесь, это будет невероятная удача – поймать одного из них. Судя по рассказу Ники, воспоминание которое она ‘словила’ рассказало о семье, в которой росли будущие убийцы. Конечно, это лишь предположение. И оно сделано по увиденному ею воспоминанию и трупу женщины, обмотанному гирлянды. Но что если... Эта мысль вызывала волнительную нервную щекотку между лопаток Стаса. Что если им повезло, точнее, Нике повезло наткнутся на, образно говоря, источник зла. Тот самый источник, что породил ‘Маски’. Что если, по страшному и нелепому, стечению обстоятельств в доме рядом с будущим кафе, когда-то проживали родители будущих убийц?! Мысль эта пульсировала в напряженных тугих венах на висках Стаса. Он снова обернулся, бросил взгляд на Лазовскую. Белокурая девчонка шла рядом, понуро опустив голову. Стас давно не видел, чтобы Ника так плакала и так переживала увиденное в воспоминаниях. Девушку потрясло случившееся тридцать лет назад и ещё больший шок вызвало найденное тело той женщины. Ника сейчас мысленно и молча задавалась вопросом, на который Стас и его опера продолжают искать ответ уже который год: Зачем? Зачем люди совершают подобное?! Зачем вымещают ненависть и злобу в виде жестокого убийства?! Почему некоторые из людей способны получать моральное удовлетворение и пребывать в душевной гармонии после совершения тяжелейшего из преступлений? Почему они спят спокойно, со страшнейшим грехом на душе? Почему не сходят не с ума от душевных терзаний? Почему им в сладость чужая боль и страдания?.. Предположительных ответов на эти вопросы море, но истинных и точных нет до сих пор. Нерушим и неизменен лишь генезис зарождающего зла: другое зло. Мрак порождает мрак. Тьма порождает тьму. Зло порождает зло... Всё банально до тошноты. И если Ника права, то ‘Маски’, одни из многих, кто рос в отвратительных социально-бытовых условиях. Если же они ещё в детстве стали свидетелями убийства собственной матери, то это прекрасно объясняет причину того, во что они превратились. Ничего нового. Всё по-старому, всё так же банально и до абсурдного просто. То, что в начале показалось Стасу ещё одним источником пожара от разрушений, по мере приближения оказалось тускло сверкающими огнями полицейских и пожарных мигалок. Увидев людские силуэты, Стас крикнул: – Сюда! Эй! Кто-нибудь!.. Помогите, чёрт возьми!.. Из дыма, точно призраки, почти сразу выплыли несколько бегущих фигур пожарников в касках и противогазах. – Вы целы? – один из пожарников подбежал к Стасу. Двое других взяли у него девушку без сознания, а ещё двое оказались рядом с Никой. Стас видел, что один из них легко подхватил белокурую девчонку на руки и понёс прочь из дыма. Лазовская совсем не возражала. Вслед за спасателями и пожарниками из МЧС Стас прошел через дворы, заваленные дымящимися обломками стен и усеянные островками догорающего пламени. Впереди показались многочисленные автомобили пожарной службы и скорой помощи. В одну из таких машин занесли Нику, и бригада врачей поспешила оказать ей помощь. В другую машину занесли девушку в зеленом свитере (она по-прежнему не приходила в себя), а Стаса подвели к другому автомобилю с красным крестом на капоте. Куривший до этого щуплый доктор в залысинами и седыми волосами, немедленно велел фельдшеру и медсестре снять со Стаса свитер. Корнилов пробовал сопротивляться, уверяя, что с ним всё хорошо. Но доктор ответил: – Это мы, господин подполковник, ещё должны установить... Осмотрим вас, убедимся, что вашей жизни ничего не угрожает и отпустим. Силой-то мы вас даже втроем не удержим. Он посмеялся, окинув взглядом низенького полноватого фельдшера и совсем ещё молодую, насмерть перепуганную медсестру. Корнилов нетерпеливо позволил себя осмотреть. Ему было все равно, что там у него обнаружат. Любые переломы и ранения, сейчас имели гораздо меньшее значение, чем потенциальная возможность поймать кого-то из ‘Масок’. Он то и дело уточнял по рации о ходе перекрытия района и слушал сбивчивые доклады от офицеров полиции. На дисплее телефона Стас увидел десяток непринятых от генерала Савельева. Корнилов, не долго думая, набрал начальника УГРО. – Стас? – Аспирин так заорал в телефон, что казалось он ничего так не желал, кроме как услышать голос Стаса. – Ты как там?! Цел?! Мне доложили про взрыв! Стас... – Всё нормально, – вздохнул Корниов. В этот момент доктор промокнул тампоном кровоточащую рану на спине Стаса. Корнилов замолчал, безмолвно стерпев дергающую в глубине плоти боль. – Всё нормально, – повторил Корнилов. – Что у вас? Аспирин прокашлялся. – Был штурм. При передаче заложницы один из террористов открыл пулеметный огонь с чердака... началась перестрелка... один из террористов убит, другой в коме, ещё три с разными степенями ранений. – У спецназа потери есть? – спросил Стас. Генерал снова прокашлялся, и Корнилов ощутил неприятный тяжелый толчок где-то в области солнечного сплетения. – Двое двухсотых, – нехотя ответил генерал. Стас мысленно выругался. Это был его идея, с передачей заложников, а значит и жизни этих двух офицеров ЦСН на его совести. – Стас, не кори себя, – верно истолковав молчание Корнилов, произнес Аспирин. – Это... от тебя не зависело... – Если у Каульбарс будут ко мне претензии, я готов ответить, – произнёс Стас. – Ему сейчас не до этого, – хмыкнул генерал, – он сейчас оправдывается перед своим непосредственным начальством... – И валит всю вину на меня, – хмыкнув, ответил Стас, нисколько не сомневаясь в своем предположении. – Скорее на весь УГРО, – ответил генерал, и тут его голос вновь зазвучал с тревогой, – Стой, Корнилов... А там же с тобой, вроде, Ника была!.. Где она?! Цела наша кроха?! Что там с ней?! Эй! Стас!.. Чего ты замолчал? Стас улыбался. Устало, с болью, но улыбался беспокойным вопросам генерала о Нике. – Всё с ней хорошо, – ответил Стас. Про то, что Нике рассекло кожу на голове, и она вместе с ним чуть не погибла в той машине, он решил не говорить. Рация ожила в левой руке Стаса. – Товарищ подполковник, – прозвучал чей-то взволнованный голос. – Извините, товарищ генерал... – быстро произнес Стас в телефон. – Перезвони потом, – бросил Аспирин и дал отбой. – Слушаю, – бросил Стас, зажав и отпустив кнопку на рации. – Майор Готов, начальник ОВД Дорогомилово... – Я понял, – перебил его Стас, – что у вас? – Да тут задержали одного старика... пытался скрытно обойти наше оцепление и потом намеревался скрыться от патрульных... Думал, вам будет интересно. – Как фамилия старика? – чуть прищурившись спросил Стас. – Рындин, – ответил начальник Дорогомиловского ОВД, – Панкрат Рындин. В видении Ники ту женщину тоже избивал мужчина, по имени Панкрат... А теперь этот... Рындин... ‘Не тот ли это Панкрат Рындин, – подумал Стас, – которого поехал допрашивать Коля?..’ Стас вспомнил труп несчастной женщины, туго обвязанный гирляндой и детали видения, которые ему пересказала заплаканная Ника. – Старика не отпускать, – приказал Стас, – я сейчас буду. – Есть, – ответил начальник ОВД. – Извините, – Стас бесцеремонно отбросил руку медсестры. Он слез с кушетки, движением руки отодвинул стоящего рядом фельдшера, поспешно накинул куртку на голое тело и выскочил из машины скорой помощи. – Товарищ подполковник, куда же вы! – попытался урезонить Стаса доктор бригады. – У вас проникающее на спине и множественные порезы!.. Щуплый доктор готов был бежать за Стасом, но Корнилов только отмахнулся. Он подбежал к той машине, куда забрали Нику, открыл дверцу и увидел Лазовскую сидящую к нему спиной. Ника была обнажена по пояс и только полоска лифчика, перечеркивала её светлую кожу. Корнилов мгновенно отшатнулся назад, чувствуя себя немного кретином. Обойдя машину он постучал в окошко водителю, который внимательно что-то слушал по радио. Когда окно опустилось Стас проговорил: – Белокурая девушка, которая у вас в машине, в какую больницу её повезут? – Так мы из сто восемьдесят второй... – недоуменно пожал плечами водитель,-туда и... – Отлично, – кивнул Стас доставая ручку из внутреннего кармана, – руку дай. Водитель, не смея перечить, протянул через окно свою мозолистую и слегка потную ладонь. Стас начертил на его коже несколько цифр. – Это мой номер, – сказал он, – как довезете девушку, позвони мне и сообщи. Забудешь – найду, и ты меня запомнишь надолго. Бывай. Оставив осоловевшего водителя сидеть с побледневшим лицом и осоловевшим видом, Стас поспешил прочь, хмуро отмахиваясь от рассеянных клубов дыма. МАРИАН МИРБАХ Понедельник, 23 марта. Утро, рассвет. Он нежился в просторном мягком кресле с темной дорогой перетяжкой. Мариан, чуть запрокинув голову, поднёс к губам тлеющую сигару, выдохнул в воздух дымное, плавно рассеивающееся кольцо. – Больше страсти! Эй! Курицы! За что я вам плачу! Мирбах взял из, стоявшей на столике рядом, вазы для фруктов виноград и швырнул им в одну из девушек. Вот уже почти сорок минут пара вызванных на дом красоток из элитного эскорт агентства, безуспешно пыталась развлечь капризного владельца корпорации ‘Медеор’. По его прихоти темнокожая красавица и белокурая фея изображали лесбийские ласки. Но, Мариан, который был искушенным любителем подобных приватных шоу, только раздражался. – Больше страсти, чёрт бы вас побрал! – в который раз, раздраженно воскликнул он. – Вы можете показать мне чувства?! Где ваши с**ные эмоции? Я хочу увидеть похоть на ваших ***дских лицах! Он снова запустил в них виноградиной японского сорта Ruby Roman, ценой шестьдесят пять долларов за ветку. – Давайте! Я жду! – требовательно воскликнул Мариан. Мирбах терпеть не мог, когда тот, кто обязан был выполнять его желания и прихоти, не справлялся с этим. Особенно, когда это касалось плотских утех. А Мариан, в последнее время, обожал сперва насладиться зрелищем двух девушек, ласкающих друг друга, а затем грубо и порывисто, по очереди взять каждую. Долго. Жадно. Властно. Только так он получал необходимое удовольствие и только после этого, смог возвращаться к рабочим будням. Мариан ещё раз поднёс сигару ко рту, но вновь вдохнуть горькие пары дорого табака ему помешал раздавшийся мелодичный, звонок из встроенных в стены, сабвуферов. Шикарный лофт Мариана, как и весь остальной коттедж, был оснащен системой ‘Умный дом’, которая могла принимать переадресованные с его телефона вызовы. Мирбах раздраженно вздохнул, взял лежащий рядом планшет, выключил музыку и скомандовал девушкам: – Так, сейчас обе в душ. Чтобы, когда я вернулся, ты, – он ткнул пальцем в блондинку, – была прикована к моей кровати, а ты, – палец Мирбаха указал на темнокожую мулатку, – чтобы слизывала с неё что-нибудь сладкое... можешь взять виноградный сок или мороженное. Без разницы. Готовьтесь, я скоро. Девушки молча, с обреченным видом переглянулись. Мариан, запахнув халат, с планшетом в руках, перешёл в другую комнату. – Ну что? – раздраженно и громко спросил он, как только за ним закрылась автоматическая дверь. – Что произошло? – Простите, Мариан Радимович, – на экране планшета появилось лицо седовласого помощника Мариана, – но к вам явились... ваши партнёры. Мариан мысленно выругался. Как не вовремя! – Что им нужно?! – пренебрежительно и агрессивно бросил он. – Говорят, что им срочно нужно переговорить с вами. ‘Срочно?! – мысленно недоумевал Мариан,-Хоть бы предупредили, что припрутся! Индюки зажравшиеся!’ Своих партнёров Мариан не любил, очень мягко говоря. И в первую очередь, потому что нуждался в них. Как при создании корпорации ‘Медеор’, так и сейчас при организации крупных сделок. Без денег и связей этих ‘партнёров’ у Мариана никогда бы не было корпорации. И, соответственно, не было бы ничего из того, что он сейчас имеет. Он был обязан им и это его страшно бесило. Голубой мечтой Мирбаха было избавиться от финансовой зависимости наглеющих из года в год ‘партнёров’. Когда он, в роскошном японском халате, спустился вниз в гостиную, там его ждали трое мужчин среднего роста. Один из них был полноват, с округлым животом и моржовыми черными усами. Он был, как ходячая карикатура на какого-нибудь типичного итальянского банкира позапрошлого века. Толстяк и вправду был банкиром, правда русским, а не итальянским. Вся эта троица владела собственными банками. Второй худой, как будто высохший, с рыжими жидкими волосами на чересчур массивной для тела голове, сейчас деловито поправлял кочергой угли в только что разожженном камине. А третий, рослый и бритоголовый, молча изучал спящую в террариуме игуану. – Чем обязан, господа?! – без приветствия, произнес Мариан, спускаясь по лестнице. Троица переглянулась. Худощавый и рыжеволосый, отложил кочергу и обернулся на Мариана. – Мирбах, – произнес он неожиданно глубоким и низким голосом, – до нас дошли слухи, что хранящиеся в доме Токмакова документы и ценные бумаги, касающиеся деятельности ‘Медеора’, могу оказаться в руках полиции или даже ФСБ. – Чушь, – отрезал Мариан. – Я знаю, что там творится, и уверяю вас, у меня всё под контролем. – Мариан, – толстяк с висячими усами сложил пальцы домиком, – ты же понимаешь, что в случае открытия каких-то не лицеприятных фактов относительно ‘Медеора’, в убытке, прежде всего, окажемся мы. – Ни о каком убытке, не может и быть речи, – нахмурившись покачал головой Мариан. – Вам не о чем волноваться. – Волноваться, – бритоголовый отвлекся от созерцания рептилии в просторном террариуме, – прежде всего, надлежит тебе, Мариан. – Наши партнёры из Аравии и Катара серьёзно обеспокоены, происходящими событиями, – вновь встал рыжеволосый. – Так успокойте их! – фыркнул Мариан и повторил. – Всё под контролем! – Мариан, этим людям нужны не утешения, а результаты. – покачал головой толстяк. – Если их не будет, ни просто отменят сделку и... годы разработок, миллионы, вложенные на бесчисленное множество лабораторных испытаний, окажутся напрасными! – Причем миллионы, заметь, не только твои, Мариан, – язвительно заметил рыжий. – Я помню об этом! – рыкнул Мариан. – И это хорошо, – ответил бритоголовый банкир, – потому что теперь за твоей деятельностью следит лично сам Шантор. Звук имени, сорвавшегося с уст банкира, заставил Мариана ощутить стремительно произрастающее изнутри нагнетающее чувство опасности. Шантос... Перед глазами Мирбаха сам собой возник долговязый силуэт в коротком пальто с меховым воротом и старомодной широкополой шляпе. От кончиков пальцев Мариана начало растекаться гадкое неприятное чувство. Кожа и плоть, как будто бы медленно немели и пропитывались не естественным холодом изнутри. Мариан почувствовала жаркую испарину на коже спины и шеи. Мирбах слишком хорошо знал, кто такой Шантос. Собачий король, как называли его за глаза и только шепотом. Насмешливое и даже презрительное, на первый взгляд, прозвище, на деле, заставляло трепетать представителей самых могущественных финансовых кланов. Высокий худощавый, с нескладными длинными руками, костлявыми бледными пальцами и седыми волосами, длиннее которых только его седые жидкие усы. Шантос всегда одет в неизменное короткое багровое пальто с черным мехом, свою излюбленную потёртую шляпу и тяжелые сапоги со шпорами. И всегда, за ним по пятам, ходят двое необычайно огромных бурых питбультерьера. И у обоих псов такие же водянисто бесцветные глаза, с мелкими точками зрачков, как и у их хозяина. Собачий король... Шантос Йорга, человек о котором, почти никто почти ничего не знает. Человек с бесцветными мутно-белёсыми жуткими глазами, который способен даже вчерашнего бездомного бродягу сделать миллиардером! Или, наоборот... Миллиарды людей даже не подозревают о его существовании, но те немногие, кто обязан ему своим состоянием и властью, готовы собственноручно вскрыть себе вены, из опасения вызвать его неудовольствие. Для каждого, кого возвысил и поставил на нужно себе место Шантос Йорга, страшнее потери положения и миллиардных счетов только впасть в его немилость. – Передайте Шантору... – начал Мариан. – Никто ничего не будет ему передавать, Мирбах, – покачал головой рыжеволосый мужчина и посмотрел на Мариана, как на идиота. – Шантосу не нужны ответы, когда он не задаёт вопросов. А сейчас вопрос не было – только распоряжения. – И первое из них, – дополнил толстяк, – это помочь тебе распоряжаться финансами Медеора более разумно. – Это ещё что значит? – скривился Мариан. – Что отныне мы будем контролировать куда и на что Медеор тратит деньги, – вмешался бритоголовый. – А ты, Мирбах должен решить всего две проблемы: устранить любой ценой угрозу огласки секретной деятельности корпорации и каким угодно образом, но повлиять на скорейшие положительные результаты опытов. – Я не могу на них повлиять! – Мариан хотел, чтобы это прозвучало гневно и величественно, но вышло жалко и беспомощно. Он как будто пытался оправдываться перед ними. Гости переглянулись. Толстяк встал из кресла. Рыжеволосый и бритоголовый подошли к нему, встали по обе стороны. – А придётся, – с сухим безразличием, сказал полноватый мужчина с длинными моржовыми усами, – потому что, Он больше ждать не намерен. У тебя последняя попытка, Мирбах. С этими словами, толстяк прошел к длинному столу из дорого дерева и поставил на его поверхность небольшую, высотой с мужской указательный палец, статуэтку. Несмотря на её размеры и расстояние, разделявшее Мариана и деревянный стол, он отлично её разглядел и его колени дрогнули. Мариан пошатнулся, чувствуя, как лишается возможности дышать. Это была чёрная морионовая статуэтка собаки, питбультерьера. Граненная, выполненная с удивительной детализацией, она была наполненная глубоким чёрным цветом. Статуэтка гончей Собачьего Короля. Символ последней попытки, последнего шанса не впасть в... немилость. – До скорого, Мариан, – с издевательской веселостью бросил рыжеволосый. – Смотри, не оступись. Троица направился к двери и покинула дома Мариана. А Мирбах только спустя несколько секунд осознал, что уже не стоит, а сидит на ступенях лестницы, содрогаясь с нервной испариной на лице. Его нездоровый перепуганный взгляд был прикован к черной маленькой статуэтке на столе. От которой на стене, рядом, вырастала громадная собачья тень. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Понедельник, 23 марта. Утро, рассвет. Он не обращал внимание ни на холод, обволакивающий его тело под курткой, ни на изумленные взгляды прохожих. Стас знал, как выглядит: перемазанный сажей, пылью, в кровавых царапинах и ссадинах, в испачканной куртке на голое тело, с угрюмым и решительным взглядом. Не было бы у него при себе удостоверения и жетона подполковника УГРО, его бы первый же патруль загрёб. Корнилову было не до этого. Быстро шагая по запорошенным снегом улицам столицы Стас думал о Рындине, видении Ники и ‘Масках’. Здание ОВД Дорогомилово располагалось на улице Кульнева. Прямо за ним, через Москву-реку, с навязчивым символизмом красовались небоскрёбы ‘Moscow-city’. Корнилов, вжимая голову в плечи от нарастающих порывов ветра, прошел мимо строящейся высотки и направился к металлическим воротам отделения полиции. О его прибытии были предупреждены, поэтому полицейские внутри пропустили Стаса без вопросов, несмотря на его внешний вид. Стас не стал терять время и потребовал встречи с задержанным Рындиным. Когда Корнилов, переодевшись в вежливо предложенный форменные свитер и брюки, вошёл в допросную Рындин, сидя на стуле и привалившись к стене, отстраненно смотрел куда-то вниз, на пол. Стасу хватило одного взгляда на скрещенные руки Панкрата и упрямо поджатые губы, чтобы сделать правильный вывод. Рындин точно не намерен откровенничать. Он всё будет отрицать, оспаривать любые обвинение и безбожно врать. Стас всё это уже видел: такая позиция одна из самых распространённых у задержанных. Корнилов молчал сел за квадратный стол и посмотрел на Рындина. Тот молчал, демонстративно игнорировал вопросительный взгляд Стаса. Корнилов, ни говоря ни слова, положил на стол предмет, который ему выдали из вещдочной ОВД Дорогомилово. Это была маленькая красная лампадка с потухшей свечой внутри. Обеспокоенный взгляд Рындина метнулся к маленькому светильнику. Он отстранился от стены, выпрямился на стуле и поднял настороженный и непонимающий взгляд на Стаса. – Ещё у тебя нашли цветы и вот это... Корнилов показал Рындину пластиковый пакет, в котором лежал массивный нож с длинным, хищно загнутым однолезвийным клинком. – Ты пытался выбросить всё это в реку, – Стас повернул пакетик с ножом к себе. – С цветами и лампадкой ещё понятно – стоят они недорого, а нож... Корнилов уважительно пожал плечами. – Весьма неплохой, я бы даже сказал достаточно хороший и, соответственно, дорогой. Корнилов искоса взглянул на старика. Тот не отводил от ножа встревоженного и одновременно ненавистного взгляда. Он как будто понимал, что это оружие может рассказать слишком много. И не только о самом Панкрате. Рындин, не без оснований, переживал что Стас найдёт способ ‘разговорить’ оружие, передав его в умелые руки компетентных экспертов. – И с чего вдруг возникла необходимость выбрасывать его в реку? – Стас положил нож, подвинув его на середину стола. Панкрат Рындин, чуть приоткрыв рот, учащенно и сипловато дышал, пожирая оружие яростным взглядом. Со стороны казалось, что старик пытается сжечь нож силой мысли и взгляда. – Про нож спрашивать не буду, – продолжил Стас. Панкрат поднял на него подозрительный изучающий взгляд. – Ты вряд ли захочешь рассказывать, – вздохнул Корнилов. – А вот для кого ты притащил лампаду и цветы? А? Рындин одарил Стаса тяжелым гневным взглядом исподлобья и отвернулся. – Случайно не для своей жены? Панкрат вздрогнул, встрепенулся и с испуганным удивлением посмотрел на Стаса. – Что ты сказал?.. – просипел он пропитым свистящим голосом. – Ты слышал, – чуть кивнув, ответил Стас, разглядывая лицо старика. Панкрат несколько раз моргнул, его седые брови сошлись на переносице. Он снова отвёл взгляд и проворчал: – Нет у меня никакой жены. – Зато была когда-то, очень давно, – продолжал Стас. – И жили вы здесь, недалеко, как раз на Можайском переулке. Панкрат громко засопел носом. – Ты мне какие-то байки втираешь, начальник! Я ни сном, ни рылом, про что ты мне толкуешь! – Как ты заговорил, – ухмыльнулся Стас. – А я ещё запросил проверить, не чалился ли ты где-то. Но тут и так всё понятно. Даже могу предположить, за что ты сидел, старик. Панкрат скосил глаза на Корнилова. – Чего? Чего ты там можешь... пред... это... придумывать? Ты не х**а не знаешь! Так, что не *** меня тут пугать и на понт брать! – Да я и не собирался, – хмыкнул Стас, – всё, что надо я и так узнаю, это вопрос времени. Лампадку-то заберёшь? – Чего? – Панкрат непонимающе уставился на Стаса. – Лампадку, – громче и медленнее повторил Корнилов. Рындин опустил настороженный взгляд на лампаду на столе и пожал плечами. – На что она мне теперь? – Не знаю, в церковь отнесёшь. – Как же я отнесу, когда вы меня закрыть собираетесь? – язвительно и злобно прошипел Панкрат. – А за что мне тебя закрывать? – картинно удивился Стас. – Тебя задержали за то, что ты пытался через оцепление полиции прорваться. И всё. Больше пары-тройки суток тебя в КПЗ никто держать не будет. Стас не собирался показывать Панкрату, что знает гораздо больше о той страшной ночи, прошедшей около тридцати лет назад. Корнилов собирался использовать старика, а для этого тот должен нервничать, но при этом не знать, что известно полиции, а что нет. Рындин смерил Стаса испытующим взглядом, затем протянул руку и попытался быстро схватить лампадку. Но из-за непроизвольных мышечных сокращений, вызванных тремором, его пальцы не с первого раза смогли взять христианский светильник. Это не укрылось от внимания Стаса. – За сколько брал? – поинтересовался Корнилов. Панкрат уставился на него с откровенным изумлением. Оно и понятно, более странного вопроса и более странной темы было трудно ожидать. – За... тридцать два... а что? – А цветы? – Зачем тебе это? – с подозрением спросил Рындин. – Любопытно, – Стас видел, что Панкрат совершенно сбит с толку, от неуместных и категорически бессмысленных вопросов. – Ну, это... – Рындин наморщил лоб, – в общем две сотни получилось... – Гвоздики брал? – Ну... – Хорошие цветы, – кивнул Стас. – Спасибо, – пробубнил Рындин. Он заметно растерялся от той темы, к которой они так незаметно перешли. – Одну минуту, – Стас вышел из допросной и заглянул в кабинет рядом с допросной, где перед прозрачной стороной зеркала Гезела сидели четверо полицейских. – Парни, водка у кого-то найдётся? – спросил Корнилов. Офицеры молча и недоуменно переглянулись. Получив запрашиваемое, Стас разбавил напиток, равно на столько, чтобы он не терял свой вкус и запах, но при этом не вызывал опьянение. – Вы чего, его спаивать будете? – наблюдая за манипуляциями Стаса, спросил майор Готов, начальник ОВД, – Только слегка, – усмехнулся Стас. Корнилов закончил разбавлять сорокаградусный напиток, прихватил рюмку и вернулся в допросную Увидев в руках Стаса бутылку и призывно блеснувшую рюмку, Рындин нетерпеливо заёрзал. – Ты уж прости, – с легкой издевкой бросил Стас, – у меня сегодня был трудный день... полный неприятных впечатлений. С этими словами Стас опрокинул наполненную водой рюмку, делая вид, что допивает остаток водки. Рындин ошарашенно вытаращился на подполковника и нервно сглотнул. – Короче, – Стас начал изображать, что медленно, но заметно пьянеет. – Ты можешь объяснить почему пытался убежать от полиции и вырваться из оцепления? Конечно, нам пока тебя не за что арестовать. Но согласись торчать в КПЗ десять суток, когда можно было бы свалить через несколько часов, совсем разные вещи. А? Рындин, судя по выражению его лица, был со Стасом согласен. Но ничего не сказал. Зато его взгляд то и дело метался от лица к Корнилова к бутылке и обратно. Стас видел, что старику аж не терпится приложится к бутылке. Тем более, учитывая, что он испытал и испытывает сейчас. Именно сейчас желание такого закоренелого алкоголика, как Панкрат, избежать гнета неприятной реальности было особенно сильным и неудержимым. – Ну, так это... – Панкрат нервно облизнул пересохшие губы, – испугался... мало ли... Его глаза с вожделением таращились бутылку. На белках его глаз, с лопнувшими капиллярами, отражался призывный тусклый блеск бутылки с высокоградусным напитком. Корнилов, понимал, что выбранный им способ влияния на Рындина довольно жесток, но мысленно он оправдывал это необходимостью результатов. Маски должны быть остановлены, они не должны совершить больше ни одного убийства. Ники несказанно повезло ‘поймать’ воспоминания Панкрата и узнать, что именно он, по всей вероятности, является отцом убийц в неоновых масках. И Стас не собирался упускать возможность узнать имена подонков-садистов. А единственный человек, который мог назвать их имена и знать их местонахождения сидел перед ним и пожирал взглядом покачивающуюся в бутылке водку. Конечно, сам он душу изливать не собирается. И потому Стасу нужно было его ‘подтолкнуть’ к откровениям. – Мало ли ‘что’? – Корнилов налил в рюмку разбавленную водку, но пить не стал. – Ну, это... – Рындин больше никуда не смотрел, кроме как на гранённую рюмку, с губительной для печени и личности, жидкостью. – Ну, нельзя мне было опять в ментовку! – с досадой выкрикнул Рындин и потянулся к рюмке. – Не тянись – не для тебя, – Стас безжалостно отодвинул рюмку дальше. И на лице Панкрата замерло разочарованно-обиженное выражение. Как у ребёнка, которому показали сладость и не дали. – Начальник, – прохрипел Панкрат, снова шумно сглотнув. – Будь человеком!.. Мне очень надо! Просто труба! – Сначала скажи, для кого были цветы и лампадка! – Да шоб ты подавился! – рыкнул Панкрат. – Для моей жены! Для Тони! Для Тонечки!.. Ну! Всё?! Доволен? мА чего с Тонечкой-то случилось? – прохладным тоном и показательной злой насмешкой спросил Стас. К таким, как Рындин он испытывал не сочувствие, а лишь отдаленную жалость, но не более того. – Да это... сама, дура, виновата... – Панкрат, не отрывая вожделеющего взгляда от рюмки, пренебрежительно отмахнулся. – В общем полезла на меня, ну я её и оттолкнул... а она возьми и ударься головой неудачно, и это... меня того... упекли... – На сколько? – спросил Стас. Панкрат быстро облизнул губы. Стас с отвращением заметил, как в уголках рта у старика появилась поблескивающая слюна, от плохо сдерживаемого желания залить в себя алкоголь. – Чего? – непонимающе переспросил Панкрат. – На сколько, говорю, тебя ‘упекли’? – спросил Стас. – Так это... ну-у... – Панкрат почесал заросшую щетиной бороду. – На... на пять лет... – На пять лет? – вскинул брови Стас. – За убийство? – Так у меня же это... ну... не пред... как там было? – Непреднамеренное? – с усмешкой подсказал Стас. – Ну, да, – быстро кивнул Панкрат и снова стрельнул глазами на наполненную рюмку. – Оно... Стас нехорошо усмехнулся, глядя на Панкрата. А затем произнес: – Посиди-ка здесь, я сейчас вернусь... С этими словами Стас снова вышел из допросной. Открыв дверь в наблюдательную Стасу бросил: – Гирлянда есть у кого? Новый вопрос вызвал ещё большее удивление. – Была где-то, – подал голос офицер с погонами старшего лейтенанта. – С прошлого Нового года осталась. – А вам зачем, товарищ подполковник?-недоуменно спросил майор Готов. – Для психологического эффекта, – не вдаваясь в подробности, ответил Стас. Когда ему принесли гирлянду, Корнилов только покачал головой: – Не подходит... Вот, что... Стас поискал взглядом самого младшего по званию из присутствующих в комнате. – О, старлей, иди-ка сюда, – произнес Стас, заприметив молодого русоволосого парня с красноречивой бородавкой на шее. Не посмев ослушаться, молодой лейтенант подошел к Стасу. – Держи, – Стас протянул ему пару купюр. – Это за что?-растерялся парень. Стас внимательно посмотрел на него: – Это за гирлянду. – К-какую гирлянду? – Новогоднюю, – ответил Стас и достав телефон показал старшему лейтенанту фотографию, – лучше всего вот такую. Увидев, что на снимке, старший лейтенант поперхнулся и быстро побледнел. – Спокойно, Сатрапов, – поморщился подошедший майор Готов. – Что жмуров не видел? Ниче се... Это кто, товарищ подполковник? На дисплее телефона Стаса была изображена фотография из тех руин, где Ника обнаружила вероятный труп жены Панкрата Рындина. Стас, несмотря на риск, вынужден был задержаться и сделать несколько снимков тела. Так как в другой раз тело несчастной женщины уже может быть погребено пот обломками разрушающегося здания. Благодаря хорошей камере, можно было оценить весь отвратительный и пугающий кошмар, запечатленный на фото. – Нужна похожая гирлянда, – сказал Стас старшему лейтенанту. – Сбегай в ближайший супермаркет или куда там вы ходите, и поищи что-то приблизительное. Понял? Старший лейтенант несколько раз нервно кивнул. – Тогда за дело! – приказал Стас. – Давай, Сатрапов, полетел Суперменом! – крикнул вслед вышедшему майор Готов, а потом посмотрел на Стаса. – Товарищ подполковник, вы хотите старика ложными вещдоками попугать? Стас вздохнул. – Можно и так сказать. Готов прокашлялся. – А не боитесь, что он может отреагировать не так, как вы ожидали? – с опаской спросил Готов. – А если ему плохо станет? Возьмёт и отправится дедуля к праотцам... Мне, честно говоря, в отделении такого не надо. – Ну, если верить рапорту о его задержании, от патрульных он так удирал, что с сердцем у него точно всё в порядке, – ответил Стас. Готов снова посмотрел на фотографию, затем на Стаса. – А вам его совсем не жаль? Вы ему не верите? Стас пристально посмотрел на майора. Он не хотел говорить, но всё-таки не выдержал: – Майор... этот Рындин собственную жену, Антонину, в канун Нового Года избил и удавил, скорее всего, гирляндой или чем-то ещё. И сделал это на глазах у собственных детей. Ты понимаешь? Он сначала ремнём избил их мать у них на глазах, а затем задушил! Майор Готов тяжело сглотнул, взгляд его изменился. Он обернулся на зеркало Гезела. Через его прозрачную часть была отлично видна допросная, где Рындин жадно допивал уже вторую рюмку водки. – Вот же... Су**ра седовласая!.. – выдохнул Готов. – Жаль, у нас смертную казнь отменили. Таких стрелять нужно!.. – Так, – повысил голос Стас. – Никто никого стрелять не будет, майор. Давай без этого. Пока вина Рындина не доказана в суде, официально он – подозреваемый. – Так ведь, вы сами... – Виновен человек или нет, – уже жестче повторил Стас, – решает суд. С судьёй, адвокатом и обвинителем, в течении судебного процесса. И никак иначе. Последние три слова Стаса произнес особенно внушительно. Лейтенанта Сатрапова не было около получаса. Всё это время полицейские, через зеркало Гезела, наблюдали, как Рындин заливает в себе новые порции алкоголя. Старик то и дело воровато оглядывался и снова отпивал из рюмки. Судя по его хмурому лицу, он никак не мог взять в толк, почему водка, которую он пьет не производит должного эффекта. Вернувшийся старший лейтенант впопыхах ворвался в комнату и вручил Стасу только что купленную гирлянду. – Подойдёт? – спросил он взволнованно и часто дыша. – То что нужно, – ухмыльнулся Стас и хлопнул парня по плечу. В кармане куртки Стаса вздрогнул и зазвонил мобильник. – Да? – Корнилов принял вызов. – Стас, я по поводу отпечатка пальца на визитке, которую ты мне дал,-без предисловий проговорил Яша. – Узнали, кому она принадлежит. – Да, передали вашим и есть совпадение по базе данных. – Слушаю. – Отпечаток большого пальца левой руки, принадлежит некоему Панкрату Рындину, – скучным лекторским тоном произнес Яша, – ранее судимому за предумышленное убийство собственной жены с отягчающими последствиями. Отсидел восемнадцать лет, откинулся и... вроде, как больше ни в каких тёмных делах замешан не был. Но, если верить подробностям дела, Рындин конченный изувер, Стас. Он... – Избил жену ремнем и задушил гирляндой. – Я так понимаю, там рядом Ника? – усмехнулся Яша. – Нет, она пока... не рядом, – ответил Стас, заметив, что офицеры ОВД навострили уши, – но она успела поделится со мной схожей информацией. – Понятно... Я так понимаю ты там не один? – Правильно понимаешь. – Лады, тогда буду краток, – вздохнул Яша, – Этот Панкрат, сначала связал жену новогодней гирляндой и... о-о, господи... давно я такого не видел. – Говори уже, Яш. – Он залил ей в горло кипяток из чайника. Стас молча посмотрел на Рындина, сидящего в допросной. Кто бы мог подумать, что под личиной жалкого, седого, старого и никчемного алкоголика может скрываться спятивший в конец мерзкий садист и безжалостный убийца матери собственных же детей. Остается только догадываться, какую причину он придумал для себя, чтобы мысленно оправдать, изощренное по своей жестокости, убийство. Гадкое подлое убийство женщины, которая изо всех сил старалась его любить и даже жалела его в минуты его пьяной злости. – Стас? – осторожно спросил в трубке голос Яши. – Ты тут? – Яша... – А? – Информация верная? – Сто процентная, я лично переговорил со следователем по тому делу. – Спасибо, я тебе перезвоню. – Давай, удачи, – бросил Яша и дал отбой. Корнилов вошел обратно в допросную. Не смотря на сильно разбавленную водку, Рындин всё же успел порядком опьянеть. Но ровно настолько, насколько было нужно Стасу. – Смотрю, ты решил себя побаловать, пока меня не было, – сухо произнёс Стас. Рындин поднял на него осоловелый взгляд. Непонимающе нахмурился, затем опустил туманный взгляд на отливающую бликами бутылку и рассеянно пожал плечами. – Ну, да... а чё? Корнилов не сразу ответил. Стас смотрел на Рындина и вспоминал слова Яши. Мало того, что этот ублюдок убил свою жену, так он, выходит, ещё и принимал участие в последнем убийстве ‘Масок’. Отпечаток пальца на той визитке, в сожженной рубашке, принадлежал ему. Стас гадал, мучил ли Панкрат несчастных Влада Неклюдова и Людмилу Сомову? Помогал ли ‘Маскам’ измываться над парнем и девчонкой? Получал ли от этого удовольствие?.. Корнилов отогнал от себя эти мысли. Стоит держать свои эмоции под контролем, в деле они только вредят. – Тут, из архива кое-что нарыли, по нашей с тобой теме, – с этими словами Стас швырнул на стол пластиковый пакет, в котором лежала свёрнутая гирлянда. Рындин опустил взгляд на пакет и тут же резко отшатнулся. Панкрат подхватился из-за стола, стараясь удержать равновесие, замахал руками. Старик, вжав голову в плечи и испуганно таращась на гирлянду вжался в стену. – Вы что это... Вы это чего?! Вы чё... сделали?! – его бессвязные слова и общая реакция лишний раз доказывали вину в убийстве собственной жены. Губы Рындина задрожали, от лица заметно отхлынула кровь, выпученные глаза неотрывно глядели на пакет с гирляндой. Водка и разговор со Стасом сделали свое дело. Мало, кто поверит, но убийцы иногда способны раскаиваться в содеянном. Правда, по-своему, всё равно оправдывая себя в собственных глазах. Но при этом они способны чувствовать если не вину, то сожаление и тоску при воспоминании о человеке, чью жизнь отняли. А когда им ещё напоминают о случившемся, и они страдают тяжкой формой алкоголизма, гнетущее чувство сожаления становится невыносимым. В таком, не совсем адекватном состоянии, они способны даже признать убитую жертву в живом человеке и, тем более, орудие убийства, в любом схожем предмете. – Да, Панкрат, – наблюдая за реакцией Рындина, ледяным голосом проговорил Стас. – Это та самая гирлянда. Узнаешь? Та самая, которой ты задушил Антонину и обмотал её тело. Корнилов приблизился к Панкрату. – Узнаёшь?! Панкрат согласно затряс головой, продолжая жаться в стену. Он как будто пытался спрятаться в ней. Скрыться от Стаса, от пугающего прошлого, от воспоминаний о своей жене, от всего на свете. После этого, когда старик смог успокоится, он в деталях покорно пересказал страшное событие того вечера. Правда оказалась ещё страшнее видения Ники и сообщения от Яши. Избив жену до полуобморочного состояния, когда она уже не могла пошевелится, Панкрат решил, что в качестве извинения, она должна удовлетворить его. И его не остановило даже присутствие шокированных перепуганных маленьких сыновей. Стасу давно не попадались личности, вызывающие у него такое отвращение. Удивительно, но даже не так давно пойманный Сумеречный Портной со своей спятившей супругой были менее отвратительны, не смотря на те ужасы, что вытворяли. Они – человекоподобное зло во плоти. А Панкрат Рындин – живая совокупность всевозможной мерзости, от которой просто тянет блевать. Стас молча выслушал Панкрата и велел ему убираться. Рындин, шмыгая носом, непонимающе уставился на Корнилова. – Как это... убираться? – спросил он. – Куда? – Куда хочешь, – пожал плечами Стас и посмотрел на Старика. – А что ты думал? Твое дело давно закрыто за сроком давности. Тем более, что ты своё отсидел. Что думал, по новой закроем? Судя по лицу Панкрата он именно так и думал. Но просить себя дважды старый убийца не стал. Как только его выпустили из здания ОВД, старик, пошатываясь и спотыкаясь, поспешил прочь. Стас, в сопровождении майора Готова, не торопливо вышел из здания ОВД. Чиркнув зажигалкой, Стас закурил. После разговора с Рындиным ему, как никогда, нужна была сигарета. Он чудом сдержался, чтобы ‘нечаянно’ не приложить старого ублюдка лицом об дверной косяк. Но Стас сам всегда порицал рукоприкладство среди полицейских и не желал нарушать собственные принципы. – И что теперь? – с неприязнью глядя вслед удаляющейся фигуре Рындина, спросил майор Готов. – Просто отпустим его? – Почему же, – Стас выпустил кольцо дыма и с прищуром тоже взглянул в сторону Панкрата, – он напуган, сбит с толку и пьян. Если он имеет отношение к тому, в чем я его подозреваю, то именно сейчас он должен наделать нужных мне ошибок. – Передать парням, чтобы выдвигались за ним? – берясь за рацию, спросил Готов. Стас, глядя в небо, кивнул. – Только напомни, чтобы держались как можно дальше. И автомобили должны быть гражданские. – Ну, что я по-вашему, товарищ подполковник, совсем дурак, не понимаю? – обиженно возмутился майор и связался по рации с подчиненными. *** Хоть это и было наивно, Стас лелеял надежду, что Рындин, напуганный вниманием полиции, попытается предупредить своих сыновей и выдаст, таким образом, их место пребывания. Корнилов не сомневался, что именно дети Рындиных, те два мальчика, о которых рассказала Ника, стали жестокими серийными убийцами в масках. Не смотря на теорию о врожденной психопатологии, лишающей человека большинства, свойственных людям, черт и чувств, Стас считал, что у каждого зла есть свой исток. Какое-то шокирующее сознание событие, кардинально изменяющее восприятие и мышление человека. Психопат не болен психически и не является слабоумным, как раз, напротив – они часто довольно умны и изобретательны. Человек с психопатологией, совсем не обязательно станет серийным убийцей, если его ничего его к этому не подтолкнуло. Вполне возможно, что дети Рындиных выросли бы неприятными и тяжёлыми в общении людьми, склонными к девиантному поведению. Но они бы не стали убивать, пытать и калечить, если бы однажды не увидели, как подобное вытворяет их отец. Стас внимательно, следил за Рындиным из неприметного, зелёного Форд ‘Фокуса’. Кроме Стаса и лично майора Готова, сидевшего за рулем Форда, Рындина ‘пасли’ ещё две группы по два человека. Двое мужчин в серой ‘Ниве’ и женщина с мужчиной, в белом ‘Рено’. Ощущая нервные прыжки сердца в груди, Стас цепким взглядом следил сутулой фигурой Рындина. Пошатываясь и воровато оглядываясь, Панкрат двигался по многолюдному проспекту, мимо многочисленных магазинов. Майор Готов постоянно взволнованно ёрзал на месте и колотил пальцами по рулю. Начальник ОВД заметно нервничал, отчаянно переживая. Он явно опасался неудачного исхода слежки за Панкратом и боялся, что с этим провалом обязательно свяжут действия его подчиненных, а значит и его самого призовут к ответственности. А последнее, как показывает общечеловеческая история и многочисленные примеры из неё, тяжелое и проблемное бремя. Рындин на улице свернул в двери супермаркета. – Куда это он? – испуганно ахнул майор и обернулся на Стаса. Корнилов ухмыльнулся. Задумку Рындина предугадать было не сложно. Старик бывалый сиделец, и даже подвыпивший соображает, что за ним могут следить. – Переодеваться, пошёл, – вздохнул Стас. Чтобы не привести полицию к своим сыновьям или какому-то их тайному месту, где они ‘ложатся на дно’, Панкрату нужно было предпринять меры предосторожности. Он отлично это понимал, не смотря на возраст, страх и выпитый (сильно разбавленный) алкоголь. Готов было дёрнулся к ручке двери, но Стас рывком схватил его за плечо: – Куда? – Так уйдёт же! – с округлившимися глазами, нервно воскликнул майор. – Если даже, он сумеет от нас свалить, мы знаем о нем достаточно много, чтобы найти его, – объяснил Корнилов. – А вот, если он сейчас заметит слежку, то на связь с сыновьями может не выходить месяцами. Даже по телефону им не позвонит. А они, в это время, продолжат убивать. Майор Готов только шумно сглотну и согласно кивнул. – Понял, – пробормотал он. Стас молча кивнул и взял рацию. – Пост-1, Пост-2, – назвал позывные Стас, – внимание, объект скрылся в стенах ТРЦ. Сохраняем спокойствие, но внимательно смотрим на прохожих. Объект, скорее всего, сейчас сменит одежду. Уделяем внимание походке выходящих из здания граждан. Не зевайте. Во время начала слежки, Стас акцентировал внимание сотрудников полиции на характере не трезвой походки Рындина. – А где он бабки-то возьмёт на одежду? – скривился Готов. – На него посмотреть-так бомж-бомжом! – Рындин восемнадцать лет отбывал в колонии строгого режима, – не глядя на Готова, ответил Стас, – вы правда думает, что ему нужны деньги? Через несколько минут, вместе с толпой других прохожих, из здания ТРЦ вышел мужчина в красно-бело-чёрной зимней спецовке. – А вот и наш Панкрат, – ухмыльнулся Стас, кивая на ‘рабочего’. – С чего вы взяли, товарищ подполковник? Походка-то у него вроде другая... – Чёрта с два, – качнул головой Стас, – вон он на левую ногу припадает и правое плечо у него вперёд ‘выпадает’. Это он. Стас кивнул. – Поехали, только тихо. – Понятно, понятно, – пробормотал Готов, заводя двигатель. Переодетый в рабочего, с логотипом строительной компании на спине, Рындин, однако, повёл слежку прочь из города. Когда Панкрат спустился в метро, двум операм из ОВД майора Готова, пришлось спуститься следом за ним. Но сотрудники Дорогомиловского отделения полиции отлично знали своё дело и благополучно проследили за Рындиным до того, как он вышел из метро, на Алтуфьевском шоссе, Панкрат сел в автобус, который двигался в сторону посёлка Вешки. – Куда он прётся? – непонимающе пожимал плечами Готов. Стас не ответил. Корнилов продолжал надеяться, что Рындин приведёт их к логову ‘Масок’. Но, чем дальше они удалялись от города, тем меньше на это было надежды. А уж когда, они, следуя за Панкратом, миновали и Вешки, Стас окончательно отмёл все надежды, вот так просто поймать ‘Масок’. Не стали бы они отсиживаться так далеко, от Москвы. В огромном мегаполисе вполне можно ‘зашкериться’ так, что тебя даже ФСБ и ГРУ, вместе взятые, пару-тройку лет искать будут, и не факт, что найдут, если сам нос не высунешь. Рындин сошёл с автобуса аж возле деревни Белянино. Здесь старик, быстро оглянувшись, поспешил вглубь деревенских дворов. Быстро идти ему было не просто, сказывался возраст и алкоголь. – Ждите здесь, – сказал Стас майору, когда они остановились неподалёку, – остальным передайте, чтобы выходы из деревни взяли под контроль. – Так, а что вы, товарищ подполковник, один полезете? – испуганно спросил майор Готов. – Не бойся, майор, – ухмыльнулся Стас, – если что – у меня есть рация. Но сейчас, мне лучше действовать одному. Не то чтобы Стас сомневался в опыте дорогомиловских оперов, но они мало что знают о таких, как Панкрат Рындин. Они не изучали их так, как Стас, не ловили их, не анализировали и не выслеживали. Они не знают, как с ними обращаться. А значит могли наделать ошибок. А здесь кругом, в этой деревне, полным-полно людей. Стас, стараясь оставаться незаметным двигался вслед за Рындиным. Тот проковылял мимо нескольких домов и направился к небольшой, но густой лесополосе, полукругом охватывающей деревни. Голые деревья вязли в расплывающихся сумерках медленно наступающего утра. Их ветвистые силуэты плавно проступали на фоне светлеющего неба. Фигура Рындина маячила впереди, в двадцати-тридцати метрах. То и дело её перечёркивали ветки деревьев, за которыми скрывался Панкрат. Стас, крадучись, следовал за Рындиным. Корнилову пришлось прилагать не малые усилия, чтобы под его ногами не хрустнула случайная веточка или не скрипнул снег. В небольшом лесу, в воздухе раннего морозного утра звук разносился так же хорошо, как над поверхностью умиротворенного океана. Рындин по пологой горке спустился к покрытому коркой грязного льда небольшому озеру. Стас следовал за ним, контролируя каждое свое движение. Если он сейчас спугнёт Рындина... Но старик слишком торопился, и давно забыл про бдительность. К удивлению Стаса, Панкрат приблизился к небольшой лодочной станции, огражденной старым сетчатым забором. За оградой темнели несколько, накрытых брезентом, бесформенных объектов. Старик достал звякнувшую связку ключей, открыл ворота лодочной станции и вошел на её территорию. Корнилов, снова выждав несколько секунд, ринулся следом. Верный револьвер уже был у него в руке. Вслед за Рындиным Стас вошел в длинное двухэтажное деревянное здание. Здесь пахло мокрой древесиной и чем-то солёным. Через запыленные окна внутрь сочился слабый свет утренних сумерек. В его блеклых лучах проступали очертания старой мебели, каких-то ящиков, досок и всякого хлама. Станция выглядела заброшенной и явно давно не использовалась. Во всяком случае по назначению. Включив фонарик на телефоне, Стас увидел грязные свежие мокрые следы на полу от ботинок Панкрата. Корнилов двинулся по ним, осторожно ступая по дощатому полу. Любой неосторожный шаг мог вызвать предательский скрип половиц. За стеной со старой доской для объявлений направо вытянулся длинный коридор. Из его глубины до Стаса долетел хрипловатый шепот Панкрата Рындина. – Ты прости... у меня нет выбора, малыш... Я должен это сделать. Стас сперва подумал, что старик тронулся умом, но вдруг услышал чье-то всхлипывание. А затем хныкающий детский голосок пролепетала: – Отпустите меня... я вам ничего плохого не делал... пожалуйста... дядя я никому ничего не скажу... пожалуйста... пожалуйста... – Хватит! – рыкнул Рындин. Стас решил, что больше ждать не стоит. Он рванулся вперёд, ногой вышиб хлипкую дверь и поднял револьвер. – Не с места, Рындин! – прогремел Стас. Панкрат, сидевший на полу маленькой, заваленной перевернутыми столами и стульями комнате, подхватился было и бросился к лежащему на полу ружью. Стас выстрелил в пол. Рындин отскочил назад, натолкнула на один из столов и, не удержав равновесие, завалился назад, в груду хлама. Видя, что старика привалило старыми стульями, Стас не спешил ему помогать. Корнилов обернулся, взглянул в угол, где стояла большая звериная клетка. Там, вжавшись в решетчатую стену находился ребенок. Мальчик, лет шести-семи. В перепачканных, мятых джинсиках и грязном свитере. С взъерошенными волосами, отчаянно сжимая тонкими детскими пальчиками толстые прутья клетки, он испуганно глядел на Стаса. – Спокойней, парень... – как можно более дружелюбнее произнес Стас и присел возле клетки. – Я из полиции... Он достал документ и показал мальчику. Тот стрельнул блестящими в полумраке глазами в сторону удостоверения. – Понимаешь меня? Мальчик, с дрожью кивнул. – Я пришел освободить тебя, – сказал Стас. – Ты не возражаешь, если я открою эту клетку? Мальчишка снова робко кивнул, продолжая запуганно и шокировано глядеть на Стаса. Этого ребёнка точно держат здесь уже достаточно давно. Он успел привыкнуть боятся каждого взрослого, подходящего к клетке. Страх стал постоянным соседом мальчика, подавляя и поглощая его. На лице и руках ребенка Стас разглядел несколько ссадин с запекшейся кровью. Корнилов почувствовал, что начинает закипать, но подавил нарастающий гнев. Не хватало ещё в приступе ярости покалечить старика Панкрата. Хотя... Стас был бы не прочь отвесить старому подонку несколько ударов по рёбрам. Корнилов молча подошел к барахтающемуся в куче разбитой мебели старику, достал у него из кармана спецовки связку ключей и подобрал на ней ключ для замка решетки. Открыв решетчатую дверцу, Стас протянул мальчику ладонь. – Всё в порядке, парень... выходи. Нервно сглотнув, мальчик взялся обеими ручками за широкую ладонь Стаса, и Корнилов легко вытянул его наружу. Он заметил, что одежда мешком висит на костлявом исхудавшем теле мальчишки. Вряд ли его кормили слишком часто. – Эй... мент... подполковник... – прохрипел из-под стульев, Рындин. – Помоги мне... Стас посмотрел мальчика, которого держал на руках. Тот сжимал пальцами ворот куртки Стаса и с опасением, со слезами ужаса в глазах, глядел на старика. – Как тебя зовут? – спросил Стас мальчика. – Артём, – звонким голосом робко ответил ребёнок. – Хорошее имя, – похвалил Стас. – Скажи Артём, этот старый дядька был единственный, кто приходил к тебе?.. Корнилов понимал, что допрашивать ребенка прямо здесь и сейчас, после всего, что тот пережил весьма жестоко. Но потом, Стас это знал, у него долго не будет возможности поговорить с мальчишкой. Если вообще будет. В ответ на вопрос Стаса, мальчик медленно покачал головой. – Были другие? – спросил Стас. – Молчать! – взвыл из-под стульев Рындин. – Молчать, маленький змеёныш! Молчать, слышишь?! Я тебе кишки выпущу!.. Стас молча, с мальчиком на руках, вышел из дома. – Был ещё большой дядька... пузатый такой... со светящейся маской на лице... Стас разочарованно вздохнул. ‘Маски’ не забывали об осторожности, даже в присутствие похищенного ребенка и своих лиц маленькому пленнику тоже не являли. – Ты знаешь, за что тебя похитили? – спросил Стас мальчика. Тот покачал головой, но потом, словно вспомнив, добавил: – Они хотели так напугать папу... – Папу? – быстро переспросил Стас. – А что... кто твой папа? Чем он занимается? Мальчик наморщил лоб. – Они, эти дядьки в масках, звали моего папу... как кузнечика только... больше... – Как кузнечика? – непонимающе переспросил Корнилов и тут же выпалил догадку. – Кузнец? Мальчик быстро закивал головой. – Артём, – Стас легонько сжал правую ладошку ребенка, – скажи мне, пожалуйста, чем твой папа... зарабатывает деньги? Стас пытался говорить с мальчиком доступным языком. Он понимал, что требует от ребенка слишком много, но его отец, возможно, является ключом к личности неоновых убийц. – Мой папа...– Артём на пару секунд задумался, а потом проговорил не уверенно, – мой папа делает разные предметы... – Какие предметы, Артём? – взволнованно спросил Стас. Мальчишка взглянул Стасу прямо в глаза и проговорил, понизив голос: – Острые. АНЖЕЛИКА КОРФ Понедельник, 23 марта. Утро, рассвет. Безграничная непроглядная темень ночи, из которой, как из озера выступали полупризрачные силуэты людей, вооруженных серпами, вилами и охотничьими ружьями. Их лица, как будто окаменели, во взгляде нет и намека на разум. Безвольные куклы, как бы банально не было это сравнение. Они преследовали её. Травили, как дичь. И в этом им помогали мёртвые полицейские в окровавленной униформе. Те самые, которых застрелил командир и, впоследствии, застрелился сам. Это человек в чёрном развевающемся, как крылья, плаще тоже был там, в её сне... Сон... Это всего лишь сон. Анжелика поняла и проснулась. Открыв глаза, девушка тут же скривилась от яркого света солнца. Утреннее солнце уже приподнялось над столичными улицами и сейчас беспардонно заглядывало в салон автомобиля, через лобовое стекло красного Volvo XC90. Корф сонно щурясь, неприязненно сместилась подальше от пятна света на сидении, затем медленно села и непонимающе огляделась. Автомобиль, в котором она всё это время спала, стоял у невысокого каменного забора, за которым поднималась пологая гора, вся заросшая мелкими деревцами и раскидистыми кустарниками. По левую сторону, среди голых, заснеженных деревьев слегка тонул в сугробах и как будто норовил укрыться от посторонних глаз двухэтажный кирпичный дом. Он также был обнесен невысоким и кое-где разбитым каменным забором. Ограда была явно декоративной – через неё мог без труда перемахнуть даже первоклассник. Анжелика опасливо огляделась. Местность вокруг выглядела пустынной, дремучей и безлюдной. А Полунина нигде не было видно. Анжелика подавила нарастающее, как снежный ком, паническое чувство и заставила себя мыслить рационально. Полунин явно вышел из машины самостоятельно, и его точно никто не похищал и не убивал. Да и если бы их, всё-таки, настиг Зорич (которого Анжелика про себя называла только ‘Флейтой’) она бы точно уже не проснулась. Значит Полунин знает эту местность. Анжелика внимательно осмотрела засыпанную снегом округу, насколько позволял обзор из машины. Девушка разглядела вереницу темных провалов в снегу, тянущуюся от асфальта к самому крыльцу дома. А присмотревшись к дому, девушка увидела, что в одном из окон, на первом этаже зажегся свет. Человек в окне поднял жалюзи и чуть приоткрыв окно, швырнул горсть хлеба на снег. Сидевшие на ветках синицы, с оживленным громким чириканьем стаей набросились на угощение. А Корф, узнав человека в окне, ахнула, застыла на мгновение в шоке и поспешила выйти из машины. – Какого чёрта здесь происходит?! – гневно, раздраженно и громко воскликнула она. Выглядывающий в окно, на птиц, Гена, её любимый младший братец, так и замер с удивлением и растерянностью на лице. – Лёнька-а! – закричал он, отъезжая от окна на своём инвалидном кресле. – Лёнька! Она проснулась!.. Гена скрылся из виду и его голос стих в глубине дома. – ‘Лёнька’?! – переспросила Анжелика вслух. Её младший брат зовёт Полунина ‘Лёнькой’? Они... – ‘Они, что знакомы?! – мысль эта не могла уместиться в её тяжелой со сна голове’. Откуда? Как?.. Каким образом?! Эти беспокойные мысли стремительно кружили в голове Анжелики, пока она, чертыхаясь, шла к дому по снежным сугробам. Девушка сталась наступать в широкие и глубокие следы от ботинок Полунина (как она предполагала) но это было не так просто: шаг у Леонида был куда шире, чем у неё. Добравшись до дома, она хотела было постучать в темную деревянную дверь, но дверь перед ней, неожиданно, открыл незнакомый парень в элегантном костюме. На лице у него поблескивали очки в тонкой изящной оправе, из-под отливающих синевой линз на Анжелику пристально, но снисходительно смотрели равнодушные светло-карие глаза. – Добрый день, – с подчёркнутой вежливостью произнёс юноша и посторонился, – проходите, вы как раз успели к завтраку, Анжелика. Корф медленно вошла в дом, недоуменно, с лёгкой опаской покосилась на парня. Она не могла понять откуда он её знает и сколько ему лет. Вроде совсем молод, выглядит как школьник или студент первокурсник, но ведёт и говорит, слишком уж по-взрослому. – Позвольте вашу куртку, – Анжелика позволила ему снять с себя куртку, мысленно отметив у парня наличие манер, которые, в наше время, стали редкостью и почти исключением. Она всё ещё не понимала, что это за место? Что здесь делает её младший брат? И где Полунин? Впрочем, объект последнего вопроса, появился в коридоре, перед прихожей, как только Анжелика разулась и одела мягкие тапочки, вежливо предложенные парнем в костюме. Полунин стоял в дверном проеме, разделявшем коридор и прихожую. Леонид был одет в серые спортивные штаны и белую майку. В одной руке он держал бутерброд с колбасой и сыром, а в другой фиолетовую чашку, наполненную, судя по запаху, горячим кофе. – Как спалось? – ухмыльнувшись, спросил Полунин и откусил бутерброд. Запив еду кофе, он махнул рукой с бутербродом себе за спину. – Пошли на кухню, перекусишь. У нас впереди хренова туча работы. – Я не буду ничего делать, пока ты не ответишь на мои вопросы! – категорично заявила Анжелика. Он подошла к Леониду и с претензионным видом, демонстративно сложила руки на груди. Леонид, нарочито медленно пережевывая откушенный кусок бутерброда, рассматривал её изучающим взглядом и издевательски улыбался. – Ладно, – проговорил он и снова сделал глоток кофе,-отвечу. – Отлично, – быстро проговорила Анжелика. – Что это за дом?! И почему... – Каменный, двухэтажный, с чердаком и подвалом, – перебив её, ответил Леонид и снова ухмыльнулся. – Ты... Ты ещё смеешь издеваться?! – Анжелика просто опешила от хамского поведения Полунина. Он вчера влез в её жизнь, перевернув её существование даже не с ног на голову, а вообще кувырком, в неизвестном положении! Вчера она из-за него чуть не погибла! Из-за него она попала в поле зрения опасного наемного убийцы! Из-за него она перешла дорогу самому Мариану Мирбаху! Анжелика не собиралась сдавать назад или бросать начатое сейчас, когда обратно пути уже всё равно нет. Но она ожидала, что Полунин будет с ней обращаться серьёзно и уважительно. Ведь это она вчера чудом спаслась сначала от Флейты, а потом от жителей деревни, которых подчинила его музыка!.. А он, стоит тут, небритый, непричесанный, в застиранной майке, ухмыляется и... жрёт свой чёртов бутерброд! – Анжелика, правда, пройди на кухню, позавтракай, поговори с братом... – А мой брат тут, что делает?! – Анжелика ухватилась за самый тревожный вопрос. – Какого хрена ты себя позволяешь, умник?! Его то ты зачем вовлёк во всё это?! Ты видел, кто за нами вчера гнался?! Видел на что он способен! И... – Видел, – снова перебил её Леонид, – и открою тебе тайну: если ты перешла дорогу Флейте, а тем более решилась действовать против Мирбаха, то твой брат и все твои близкие, в любом случае отныне подвержены риску. Так же, как и ты. – И ты так спокойно об этом говоришь! – воскликнула Анжелика. – Если бы я знала, что из-за этого Гене будет угрожать опасность, я бы тебя ещё по телефону на *** послала бы! – Надо было так и сделать, – пожал на удивление очень мускулистыми плечами, Полунин. – Но, ты бы так не сделал, Анжелика... твой братец был прав, когда сказал, что ты отчаянная, что ты немного сорвиголова, что ни перед чем не остановишься ради сочной сенсации и обладаешь острым чувством справедливости. Взрывная смесь положительных качеств для журналиста ведущего полузаконные журналистские расследования! Его слова с трудом доходили до ошалевшего сознания Анжелики. Девушке казалось, что её мозг был просто не в состоянии справится с обрушивающейся на него шокирующей информацией. – Мой брат?.. – медленно переспросила она, сумев выделить важное из слов Полунина, – Мой брат был прав? Гена? – У тебя, что ещё братья есть? – хмыкнув, спросил Полунин. Анжелика ничего не ответила. С демонстративным молчанием она прошла мимо Полунина. – Гена! – прокричала она, проходя вглубь коридора. – Гена, где ты?! Нам нужно поговорить! Что это всё значит, братишка?! Ты где?! Эй!.. Выезжай сюда, мелкий засранец! Анжелика была взволновано за судьбу брата, но и не меньше зла на него. Анжелика нежно и горячо любила своего младшего братишку, со всей той сестринской и даже материнской любовью, на которую были способны старшие сёстры. Она желала для Гены только лучшего, может быть даже в ущерб себе, но, чтобы только он жил лучше, чтобы он был счастлив во всём... Но сейчас, Анжелика готова была отвесить братцу солидную затрещину. И плевать, что он уже взрослый парень и, если бы мог встать, был бы на голову выше её. – Гена!.. – Я здесь. Анжелика оглянулась и увидела Гену, выезжающего из приоткрытой двери, одной из комнат. Девушка несколько мгновений смотрела на своего братишку. Перед ней был взрослый парень, который недавно начал бриться, но она, как и раньше, видела перед собой робкого мальчика-инвалида, которому всегда заменял друзей-приятелей, с которым играла во все его мальчишеские игры и ради которого детально изучила всех популярных героев марвеловских комиксов. Как она могла на него злится. Не говоря ни слова, Анжелика просто подошла к Гене и, не обращая внимания на его показательно холодный взгляд и заносчивый вид, наклонилась и крепко обняла. – Дурак, – Корф всхлипнула, плача на шею любимому брату, – какой-же ты у меня дурак!.. Нашел с кем связываться!.. – Анжелика, – вздохнул Гена, – вообще-то именно Лёнька... Леонид, оплачивал мою работу и позволял нам нормально жить, когда... Он замолчал, не желая договаривать. Но Анжелика и так поняла, что он хотел сказать. ‘Когда ты, не могла заработать достаточно денег на еду, одежду, оплату квартиры и просто человеческое существование’. Анжелика была благодарна Гене, что он никогда не попрекал её этим и не посмел произнести это сейчас. Несколько минут спустя, она, Гена, Полунин и парень, который представился Лёвой, сидели на кухне. Гена смотрел в стол и чуть слышно скреб ногтем чашку с недопитым чаем. Лёва уткнулся в свой планшет и с задумчивым видом водил пальцем по экрану. Полунин доедал третий бутерброд, а Анжелика молча ждала, когда Полунин, наконец, наесться и начнёт отвечать. – О-ох, – выдохнул он, поглотив последний кусочек вредной сухомятки, – Бог ты мой... никогда не думал, что в тюрьме буду прежде всего скучать по банальному бутеру с копченкой и голландским сыром. – Тебе плохо не будет, после такого количества бутербродов? – чуть скривившись, спросил Анжелика. – Не будут, – отмахнулся Полунин и, сложив локти на стол, чуть исподлобья уставился на девушку. – Теперь ответы на твои вопросы, Анжелика. Он прокашлялся и продолжил. – Сначала о самом главном, на твоего брата я вышел через его друга, – он кивнул на парня в очках, – Лёва сам, несмотря на возраст, талантливый технарь, разбирается в любой электронике, технике и компьютерах шустрее всех известных мне специалистов и отлично ладит с компами. Но, он не такой рукастый программер, как твой братишка... Полунин игриво потрепал Гену по волосам. – Гена у нас кудесник по части написания всяких программок и... взломам всяких файерволов. – Что? – глаза Анжелики округлились и она уставилась на братца. – Ещё скажи, что вы банковские счета взламывали! – Нет, по роду деятельности, меня, как журналиста, интересовала личная инфа отдельных персонажей. В частности, того же Мирбаха. – Мирбаха? – нервно переспросил Анжелика и снова посмотрела на брата. – Серьёзно, Гена?! Ты правда взламывал компьютер Мариана Мирбаха? Гена пожал плечами. – Приходилось пару раз... пару десятков раз. Анжелика молча закрыла глаза и сокрушенно покачала головой. – Полунин, – не открывая глаз, проговорила Анжелика, – если мы все переживём эту историю... Я хочу, чтобы ты больше не приближался ни ко мне, ни к моему брату. – Анжелика!.. – запальчиво воскликнул обиженный Гена. – Что?! – Так нельзя!.. – А я согласен, – неожиданно заявил Полунин и посмотрел на Гену. – Твоя очаровательная сестрёнка права, Гена. Когда всё закончится, нам и правда лучше разойтись в разные стороны. Так будет лучше для всех, уж поверь мне. – Как ты вообще мог связываться с Геной из тюрьмы? – скривившись, непонимающе спросила Анжелика. Но тут Лёва, не отводя взгляда от планшета, молча поднял руку. – Лёва... на него вышел один из моих людей и связал со мной,-прокомментировал жест парня Полунин. – Этот юный гений мастерил для меня прослушку разных персон и устанавливал всякие незаметные, малюсенькие камеры, где нужно. В частности, именно Лёва поначалу помогал мне собирать большую часть информации на того же Мирбаха. – Такое впечатление, – тихо фыркнув, ответила Анжелика, – что для вас троих он какой-то личный враг... Все трое, Гена, Леонид и Лёва подняли взгляды и синхронно пристально посмотрели на Анжелику. – Поверьте, – сказал вдруг Лёва, – вы даже не представляете, насколько мы все лично мотивированы. – Сестрёнка, ты... – Гена покачал головой, – ты не представляешь, какая он... паскуда. – От части уже представляет, – ухмыльнулся Леонид, – твоя сестренка уже ознакомилась с моими тайными сокровищами, которые напрямую касаются деятельности этого подонка. – Тогда у тебя не должно быть вопросов,мс неизменной запальчивостью, произнес Гена, – почему мы так хотим, чтобы Мирбах и его окружение понесли наказание! Он должен ответить, Анжелика! За всё, что он натворил и вытворяет сейчас!.. Анжелика ничего не отвечала. Она была поражена яростным рвением в голосе брата. – Ладно, – вздохнула она, – даже если бы я и хотела, назад ни мне, ни Гене дороги нет. Каков план? – Вот и отлично, – Полунин потёр ладони и молча взял протянутый Лёвой планшет. Он что-то набрал на нём и протянул Анжелике. Девушка взяла гаджет в свои руки и уставилась на экран. – Что это? На экране планшета красовалось какое-то многоэтажное огромное современное здание, возвышавшееся на фоне гористой местности и густых лесов. – Это одна из частных больниц, финасируемых ‘Медеором’ Мирбараха. Анжелика пальцами увеличила изображение. На табличке ворот красивой стильной постройки, девушка прочитала: ‘Иммунологический центр им. Пауля Эрлиха’. – Здесь... лечат людей со слабой иммунной системой? – уточнила Анжелика. Лёва скупо и грустно улыбнулся, Леонид вздохнул, а Гена выпалил: – Их там не лечат! Их там... убивают! Понимаешь, Анжелика! Убивают, медленно, на законных основаниях!.. – Тише, Гена, не ори, – попросил Леонид и посмотрел на Анжелику, – но в целом твой братишка прав. Центр – прикрытие Мирбаха по испытанию своих препаратов. Пациенты там, сплошь одинокие старики, сироты, никому не нужные алкоголики, наркоманы и... Он грустно улыбнулся. – Даже бывшие сидельцы. Анжелика снова посмотрел на здание больницы. За ним она заметила ещё несколько строений. – И что ты хочешь сделать? – спросила она. – В этой больнице, под видом использования якобы революционных медикаментов, проходят испытания нового вида оружия, – вздохнув, проговорил Леонид. – Здесь же, по моим данным, Мирбах хранит всю отчётность о течении и результатов тайных опытов. Мой человек, там внутри, сообщил где лежит внешний жесткий диск с данными по всей истории тайных испытаний и разработок, также с эффектами, которых уже удало добиться. Нужно проникнуть внутрь, желательно под видом местной сотрудницы и взять эту вещь... – Стоп, – проговорила Анжелика и искоса взглянула на Полунина. – Местной... сотрудницы? – Местной сотрудницы, – с улыбкой кивнул Полунин и его глаза сверкнули намёком. – Ты рехнулся?! – поинтересовалась Корф. – Я не буду этого делать! Мне хватило твоего дома в лесу и этого ублюдка с флейтой! – Анжелика... – Нет, нет и нет! Я туда ни ногой! Нет! – Анжелика готова была вскочить из-за стола. – Хочешь, сам туда прись... – Да я бы с радостью! – прикрикнул, вдруг, Полунин. – Только там очень докучливая и детальная система отбора. А я, так уж вышло, сильно наследил в свое время. Мне никакая маскировка и легенда не поможет! Понимаешь ты это или нет? Кого мы отправим туда? Лёву? А может твоего братика?! – Пошёл ты в ж**у! – рассерженно прошипела Анжелика. Леонид фыркнул и пренебрежительно кивнул. – Я последние три года там и находился. – Лучше бы оттуда не вылезал! – язвительно заметила девушка. Гена выразительно, с осуждением посмотрел на сестру. Лёва чуть изумленно приподнял брови, а Леонид невесело усмехнулся. – Может, ты и права, может и правда мне не стоило сбегать оттуда, куда меня определил господин Токмаков. В голосе Леонида слышалась грустная насмешка и печальная ирония. А Анжелике, внезапно, стало стыдно за свою резкость и свои слова. – Ладно, – нервно сглотнув, ответила Анжелика, – и как... как, вообще ты себе представляешь всё это... Как я туда попаду? – Устроим тебя медсестрой, – Полунин, выразительно поджав губы, кивнул собственным мыслям. – Леонид, – Анжелика желала донести до Полунина всю степень собственной тревоги и список переживаний. – Я.. Я не знаю... Я не смогу... Я одна там не справлюсь. Последнюю фразу, она произнесла печально и беспомощно. Девушка едва пережила прошлую ночь и совсем не горела желанием, вновь подвергать себя опасности. Пусть это и малодушно, она может себе это позволить. Вчерашняя ночь ещё долгие годы будет ей снится! И после такого нужен хоть какой-то отдых, чтобы пережить и справится с потрясением. А не сломя голову бросаться к следующему испытанию! – Леонид, – вмешался Гена, – может быть, для надёжности, я бы мог лечь в эту больницу, как пациент и... – Исключено! – почти одновременно выпалили Анжелика и Леонид. Гена тут же скис, опустив голову с угрюмым видом. Парню явно претила мысль, что его сестра вновь вынуждена будет подвергать себя опаснейшему риску, и он ничем не сможет ей помочь, если что-то пойдёт не так. Анжелика видела душевные терзания брата, отражавшиеся у того на лице. Но девушка твёрдо знала, что не позволила бы Гене участвовать в авантюре Полунина, даже будь он абсолютно здоров! Уж лучше она сама... Анжелике всегда было легче вытерпеть собственную боль, собственные трудности, чем наблюдать за страданиями своего братика. – Во-первых, – смерив Гену взглядом, проговорил Леонид, – ты там будешь не одна. В этом центре прямо сейчас трудятся два доктора, которые уже четыре года работают на меня. Вместе с ними, мы ловили козлов из перинатальных учреждений, которые новорожденных младенцев продавали ради стволовых клеток, а матерям сообщали о гибели их детей во время родов. Анжелика непроизвольно прикрыла рот рукой. Ей трудно было даже представить, как люди могут решаться на подобное подлое скотство! – Во-вторых, – не обращая внимания на выражение лица Анжелики, говорил Леонид, – с тобой на связи постоянно будем мы: я, Гена и Лёва... В этот миг Лёва Синицын, что-то прочитавший на экране своего смартфона, резко поднялся из-за стола. – Леонид, мне нужно уехать на... пару часов. Парень не спрашивал, а просто ставил Полунина в известность. Леонид недовольно скривил губы, но кивнул и спросил: – Что-то случилось? Лёва кивнул. – Посмотри новости, в городе ночью прогремел масштабный взрыв. – О, а я видел, – вмешался Гена и посмотрел на друга. – А у тебя там, что жил кто-то из близких... – Нет, – Лёва мотнул головой, – но в новостях сказали, что взрыв удалось предотвратить благодаря... одному подполковнику из УГРО. – И какое это имеет отношение к тебе? – с легким подозрением спросил Леонид. – Такое, что рядом с этим подполковником часто ошивается одна... синеглазая особа, чья судьба мне, более, чем небезразлична. А ещё больше мне небезразлична лучшая подруга этой самой особы, и я обязательно должен быть сейчас рядом с ними. Я свяжусь с тобой, Леонид. До скорого. Не дожидаясь ответного прощания, парень быстро оделся и вышел из кухни, а затем негромко хлопнул входной дверью. Анжелика секунду смотрела вслед ушедшему Лёве, а потом перевела взгляд на Леонида. – Он какой-то... немного странный. Нет? Гена и Леонида лишь пожали плечами. – Зато ответственный, пунктуальный и отлично знает своё дело, – похвалил Лёву Полунин. – А теперь, Анжелика, если ты обещаешь больше не истерить и доверится мне, давай проработаем наш план по твоему внедрению более детально. Гена, допивай чай, нужно показать твоей сестренке ту трёхмерную модель больницы, которую ты создал. – Она ещё не закончена, – напомнил парень. – Там уже есть всё, что нужно, – отмахнулся Леонид. ЖАННА МИКАДЗЕ Понедельники, 23 марта. Раннее утро. Она выглядела настолько невинно, с таким безмятежным выражением лица, что можно было подумать будто она и вправду лишь уснула. И стоит только её коснутся, как она тут же откроет глаза... Но этого уже никогда не случится. Ирина Токмакова уже никогда не откроет глаза, никогда не улыбнется и никогда не обнимет свою мать... Чувствуя, стекающие по щекам слёзы, Жанна стояла перед выдвинутой из холодильной камеры металлической полкой. На ней неподвижно возлежала Ирина... Её Ирочка, её маленькая родная доченька... ребёнок, которого она так долго желала, несмотря на неутешительные предположения врачей относительно её способности выносить и родить. Жанна всхлипнула, зажмурилась и заплакала. С невыносимой выцарапывающей с кровью саму душу глубокой болью. Её тело поразила слабость, как при сердечном приступе и Жанна пошатнулась. Она упала бы, если бы не ухватилась за металлическую полку с телом её дочери. Склонившись над обманчиво мирным и сонным лицом Ирины Жанна зарыдала в голос. По её скривившемуся лицу с дрожащими губами скатывались бесконечные капли слёз. Жанна сгорбилась над телом дочери, задыхаясь от слёзной ядовитой горечи. Дрожащей рукой, кончикам пальцев она с благоговением коснулась лица дочери. Несмотря на боль и истовое невысказанное желание Жанны, Ирина не очнулась. Её дочь не шевельнулась, не открыла глаза и не сказал ни слова. Её дочери больше не было. Осталось только холодное тело. Холод и... пустота. Такая же серая пустота, лишенная чувства жизни, как та утренняя бесцветная серость утренних сумерек за окном. Таким отныне будет и мир Жанны Микадзе. Спустя полчаса, вернувшиеся в помещение сотрудники морга, наконец, сумели уговорить судью уйти. Жанна, покачиваясь и то и дело опираясь ладонью на стены, с трудом смогла выйти из здания морга. На улице ей стало лучше. Слегка. И ненадолго. Сейчас она стояла возле своего серебристого Мерседеса Е-класса и невидящим взором, отстраненно смотрела вдаль. В её правой руке истекала вьющимся дымком выкуренная наполовину сигарета. Ещё две таких же, валялись у ног женщины. Проходившая мимо полноватая пожилая женщина фыркнула и возмущенно покачала головой. – Тебе, что, – громко обратилась она к Жанне, – тяжело окурки в урну выбросить. Вон же стоит, через дорогу! Женщина мотнула рукой с пакетами в сторону остановки, где чернела цилиндрическая мусорная урна. Жанна посмотрела на женщину так, словно с ней заговорил столб. – Что ты сказала?! – проговорила она, презрительно скривившись. Чересчур бдительная поборница чистоты на улицах, повторила. Жанна, в ответ, демонстративно швырнула очередной окурок на асфальт и прошипела, громко, с яростью: – Пошла на *** отсюда! Полноватая женщина вздрогнула, поспешно отвела взор от гневно выпученных глаз Жанны, пугливо согнулась и поспешила прочь. – Окурок ей в урну...– проговорила со злостью Жанна, – я бы весь этот ср**ый город окурками завалила до крыш, если бы это могло вернуть мне дочь! Жанна закрыла глаза и перед её внутренним взором тут же всплыла кошмарная картина: тело её дочери, на котором багровыми ‘звёздами’ темнели следы от пуль. От нескольких пуль автомата, из которого её застрелил малолетний недоумок. Жанна грязно, со злостью, выругалась и замотала головой, как будто пыталась отогнать кошмарное воспоминание. Но женщина знала, что расстрелянное тело дочери будет снится ей до конца жизни. И есть только одна вещь, которая поможет ей обрести силы, чтобы жить дальше: приговор. Самый суровый, самый жестокий и тяжелый приговор для банды малолетних ублюдков. – Я отправлю вас в такой ад... откуда людьми уже не выходят никогда! – прошептала Жанна, снова чувствуя слёзы на щеках. В голове Микадзе уже созрел план, как повлиять на судебный процесс, чтобы эта малолетняя сволота до конца дней, в мучениях, гнила в одной из страшнейших тюрем! Но этого ей было мало. Жанна поняла, что ей мало просто добиться приговора убийц её дочери. Нет... Она должна вынести его сама! Она должна судить их и решить их судьбу! Они разрушили, а точнее с ожесточением расстреляли её жизнь из автомата. И в ответ, она имеет полное право поступить с ними аналогичным образом, пусть в аллегорическом смысле. Жанна села за руль автомобиля, достала из сумочки таблетку седативного препарата, которым часто пользовалась во время длительных и изматывающих слушаний. Женщина, вцепившись в руль, несколько минут выждала, когда лекарство начнёт действовать, угнетая нервную систему ровно настолько, чтобы заглушить её эмоции. Чтобы позволить её разуму соображать. Жанна, несмотря на горечь в сердце, отлично понимала, что пока она сейчас будет убиваться по погибшей дочери, убийцы Ирины, эти малолетние подонки, могут избежать наказания. Нет, их конечно осудят, но Жанну не устроил бы ни один приговор, после которого эти отморозки не станут пытаться покончить жизнь самоубийством. Женщина, с переполненными мрачной ненавистью мыслями, повернула ключ в замке автомобиля. Она слишком резко взяла с места, услышав, как взвизгнули стираемые об асфальт покрышки. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Понедельник, 23 марта, раннее утро. Мне обработали рану и перебинтовали голову. По словам врача, который мной занимался, мне крупно повезло. – ‘Чуть-чуть правее, и была бы задета височная артерия, – посетовал травматолог, изучавший мои ранения’. Когда со мной закончили, вежливая медсестра проводила меня в одну из палат. Кроме меня здесь больше никого не было, хотя палата была с двумя кроватями. – Тебе есть кому позвонить? – спросил медсестра, когда я села на одну из кроватей. – Нужно сообщить твоим родителям или родным, что ты в больнице. – Я сообщу, – кивнула я. Хотя, кому мне сообщать? Дяде Сигизмунду сейчас не до меня, Стас и так всё знает. А родители... папе я вряд ли дозвонюсь, а матери моя судьба давно безразлична. Была бы моя воля, я бы вообще собралась и уехала... да вот только мне некуда. Домой мне нельзя, учитывая с кем связался мой дядя, лучше не нарушать его запретов. К Лерке я тоже не поеду, а домой к Стасу я без него самого не попаду. Так что до утра – я точно в больнице. Я, не раздевшись и не расправляя больничную кровать, обреченно улеглась на неё и уставилась в потолок. Когда моя голова коснулась подушки, я почувствовала, как тяжесть резко нахлынувшей усталости разливается по телу. Какая-то неведомая сила, как будто придавила меня к кровати, сделав тело свинцовым. Закрыв глаза, я ощутила тошнотворное головокружение. Оно быстро прошло, а перед моими глазами замелькали видения воспоминаний. В больнице хватало пациентов с разными проблемами и стены заведения были насквозь пропитаны их воспоминаниями. Счастливыми, страшными, весёлыми и горькими. Лежа в одиночестве в полутёмной палате, я не была одна. Я была среди сотен людей, глядя на мир в разное время, разные года, десятилетия и в разных странах. А потом, когда этот хаотичный поток воспоминаний иссяк, вернулись воспоминания из квартиры ‘Масок’. Я увидела ‘продолжение’, узнала, что ещё Панкрат сделал той страшной роковой ночью. Хорошо, что со мной в палате больше никого не было, потому что я слышала, сквозь видение, как плакала от увиденного и умоляла Панкрата перестать. Я не всегда могу себя контролировать. Когда я вижу слишком шокирующие вещи, слишком ярко ощущаю происходящее, я забываю, что это лишь отрывок минувших событий. Гнилая, болезненная кровоточащая частичка мрачного прошлого, навсегда засевшая в памяти пережившего её человека. И я видела, что несмотря на совершенный ужас, Панкрат жалел о случившемся. Нет, он, конечно же, нашел себе оправдание – его жена сама виновата, ‘довела’, ‘достала’ и тому подобное – но сделанное им тяготило его на протяжении всех последующих лет жизни. Видение продолжалось по кругу. В эти короткие мучительные мгновения я существовала между двух реальностей – моим настоящим и прошлым Панкрата. Я то пребывала в стенах палаты, то вновь оказывалась в квартире Рындиных. Это не прекращалось, смена видений и движение людей в них ускорялось, искажался звук, в голове нарастала ломящая и распирающая череп боль. Кто-то потряс меня за плечи, и я услышала обеспокоенное: ‘Роджеровна! Роджеровна очнись, пожалуйста! Слышишь меня! Давай возвращайся... где бы ты там не была! Эй!’ Я медленно открыла глаза и поморгала. Когда мой взгляд сфокусировался, я смогла различить склонившуюся надо мной Лерку в лилово-бежевом свитере и черных кожаных брюках. Логинова, сжимая пальцами мои плечи, настороженно и удивленно заглядывала мне в глаза. – Ле-ера... – слабым голосом протянула я. – Ну, слава Смешарикам! – выдохнула Лерка и опустилась на краешек кровати. Я тоже села и поставила под спину подушку, поджала ноги, обхватив колени руками. – Лер, а ты откуда здесь? – я хмуро и растерянно смотрела на свою подругу. – Из дома,мхмыкнув, ответила моя подруга, – а если точнее, прямо из ванной. Она посмотрела на меня и осуждающе покачала головой. – Ты чё творишь Роджеровна? Ты, что коза моя белобрысая, не можешь вообще на месте ровно сидеть? Ты чё хочешь, чтобы, я не знаю... хочешь чтобы я однажды в один миг поседела и стала прозрачным приведением, витающим над куполами Хогвартса?! – Т-там нет куполов, – виноватым голосом ответила я, – там только башенки... – Да один хрен! – выпалила Лерка и смахнула с лица пряди темных волос. – Объясни мне, как ты ***ть, вообще оказалась возле того дома, который жахнул? – Откуда ты знаешь? Логинова скривила губы и осуждающе покачала. – В главном шоу страны – ‘Вести’ называется – рассказали про взрыв дома на Твардовского! Про твоего Стаса, про Корнилова! А я уже точно знаю: где этот Корнилов – там можешь быть, и ты! Я виновато опустила взгляд. По голосу Лерки было слышно, что она и вполовину не так сердита, как бешено напугана. Логинова всегда, когда очень перепугается, злая, как консьержка без зарплаты. – А как ты меня нашла? – осторожно спросила я. Лерка гневно сдула с лица прядку волос и, сложив руки на груди, пробурчала: – Ты забываешь, что у меня мама врач и когда я её попросила проверить среди своих нет ли всяких Лазовских Вероник в столичных больницах, оказалось, что вас там таких аж пять штук. Я удивленно вскинула брови, но ничего не сказала. – Но с не русским отчеством была только одна, – с толикой язвительности заметила Лерка и, негодующе покачав головой, спросила. – Как ты вообще? Что у тебя с головой-то?! Надеюсь, хоть не сотрясение?! Мозги тебе не отшибло?! Никакие там эти... осколки черепа... не попали никуда?.. Тревожные вопросы просто сыпались из уст перенервничавшей Лерки. – Нет, – усмехнулась я, – всё в порядке. Жить буду. – Угу, – недовольно буркнула Лерка. – Я говорила с твоим врачом, Роджеровна. У тебя порез рядом с какой-то там артерией... – Височной, – вздохнув, вставила я. – Вот-вот, – кивнула Логинова. – Роджеровна, а если бы вот чуть-чуть правее? Что тогда? Ты хоть, идиотка, понимаешь, что... блин... От недостатка слов Лерка просто замотала головой. Я увидела слёзы, блеснувшие в уголках её глаз и скатившиеся по щекам. Логинова сердито смахнула их и подсела ко мне ближе. – Иди сюда, – буркнула она сердито, раскинув руки для объятий. Я придвинулась к ней, и мы крепко, с чувством обнялись. – Какая же ты у меня дурочка, Роджеровна, – плаксиво прогнусавила мне над ухом Лерка, – вечно куда-то прёшься, куда-то вляпаешься... Она всхлипнула и судорожно вздохнула. – Прости, – прошептала я, сама, ощущая слёзы на собственных щеках. Мне было очень совестно, что Лерка из-за меня так испереживалась. Плюс ко всему, давали о себе знать пережитые события ночи. Обнявшись и тихо плача, то и дело всхлипывая, мы просидели так минут двадцать, наверное, или больше. Потом, я тихо, вкратце, чтобы не стращать Лерку ещё больше, пересказала ей про случившееся со мной за последние несколько часов. Логинова только ошарашенно качала головой и в конце заявила: – ***здец, какой-то Роджеровна... Вообще тебя одну оставить нельзя! Я засмеялась, Лерка тоже захихикала в ответ. В этот миг дверь в палату приоткрылась и внутрь заглянул взъерошенный, запыхавшийся Мирон. – Ника! – ахнул он, увидев меня в кровати и мою перебинтованную голову. Я, на миг удивленно замерла, успела бросить вопросительный взгляд на Лерку, но та лишь быстро пожала плечами. – Привет... – тихо произнесла я и улыбнулась ему. При виде Мирона я испытала некую неловкость и даже смущение. Нет, я была рада, что он приехал... С одной стороны, а с другой, я не готова была сейчас отвечать на его вопросы, хотя бы потому, что ещё не успела придумать, что соврать. Это с Леркой я могу быть откровенной, так как она одна из не многих людей, знающая о моей ‘особенности’ и другой стороне жизни. А Мирон... Мирон не знает, и я слишком боюсь ему рассказывать. Я даже представить не могу, как он отреагирует, но уверенна, что он точно будет не в восторге. Мирон вошел в палату, немного нерешительно приблизился к моей кровати и настороженно взглянул на Лерку, как будто только сейчас её заметил. – Привет, – бросил он. – Привет, уголовник, – шутливо отозвалась Лерка. – Почему это ‘уголовник’? – чуть нахмурился парень. – Меня тогда не за что упекли... – А это уже не важно, – продолжала издеваться ухмыляющаяся Лерка. – Важен сам факт. Упекли – значит сидел. Сидел – значит уголовник. Всё просто. Мирон открыл рот, чтобы возразить, но Лерка сама поднялась с кровати и, хитро ухмыльнувшись мне, бросила: – Пойду маме позвоню, скажу, что с тобой всё в порядке. Я молча, с улыбкой ей кивнула. Мирон обернулся ей вслед, затем посмотрел на меня. Не находя слов, он лишь выразительно покачал головой. – Она у тебя, конечно, клёвая, но я до сих пор не понимаю, как вы дружите. Он приблизился ко мне, наклонился и ласково, осторожно коснулся губами моих губ. – Удивишься, но очень крепко дружим, – я с усмешкой пожала плечами, глядя в его глаза. Мне хотелось, чтобы Мирон поцеловал меня ещё раз. Хотелось ещё раз почувствовать прикосновение его теплых ищущих и сдержанно жадных губ. Зубатый, как будто знал, чего я хочу и, понимающе улыбнувшись после моих слов, снова нежно подчинил меня настойчивым поцелуем. – Что с тобой произошло? – Мирон, сел в кресло рядом с кроватью и взял в ладони мою левую руку, а затем правой боязливо коснулся кончиками пальцев бинта на моей голове. Я так и застыла, глядя на свое отражение в серо-зелёных глазах Зубатого. Аж стыдно стало, что я сижу тут и пытаюсь придумать, что соврать в эти обеспокоенные глаза... Пришлось, не вдаваясь в подробности, сказать, что ‘неудачно упала’. – Неудачно?! – выразительно переспросил Мирон, осоловело глядя то мне в лицо, то на красноречивую бинтовую повязку на голове. – Принцесса, судя по твоему общему виду, ещё немного, и было бы не ‘неудачно’, а... фатально. Я лишь пристыженно потупила взор и печальным голосом тихо пробормотала: – Ну, да... так получилось. – А сейчас ты себя как чувствуешь? – участливо спросил Мирон и ласково провёл по моим светлым волосам. – Вполне нормально, – соврала я. Голова у меня, вроде, не болела, но общее моральное и соматическое состояние оставляли желать лучшего. От предмета моего состояния наш разговор незаметно перекочевал к разным нейтральным темам. Нам было все равно, о чем говорить. Я чувствовала, что мне хотелось просто слушать голос Мирона, смотреть на него и видеть его глаза. Ему хотелось того же самого по отношению ко мне. Удивительно, но я даже не предполагала, что смогу по нему так соскучится. Я не буду швыряться громкими словами и убеждать себя, что я безумно его люблю, но... мне чертовски хорошо и уютно с ним. И этого... пока достаточно, чтобы желать видеть его рядом с собой, чувствовать его прикосновения и вместе с ним смеяться, вспоминая какие-то общие смешные истории. Я даже и не заметила, как этот улыбчивый парень, некогда с презрением относившийся к девушкам, стал мне так дорог и близок. – Слушай, – проговорила я, – а ты откуда узнал, что я здесь? – Так твоя подруга рассказала, – слегка удивленно ответил Мирон. – Лера тебе разве не сказала? Я усмехнулась и качнула головой. – И ты... ты просто взял вот так и посреди ночи приехал? – Ну, во-первых уже, считай, утро, – резонно заметил Мирон. – А во-вторых... Что во-вторых, Зубатый сказать не успел, потому что в мою палату как ошпаренная влетела Лерка и закричала, чуть ли не с порога: – Ника, новости! Тебе нужно это увидеть! – Н-новости? – не вполне понимая, тихо переспросила я. Я не понимала, почему Лерка так переполошилась. Что там такого может быть в новостях? Что-то про разрушенный дом? Появились списки жертв? Что-то со Стасом? Но, когда Лерка пультом врубила висящий на стене телевизор, я увидела на экране кадры разбитых окон какого-то казино. А внизу, красным светом была подсвечена тема выпуска: ‘Перестрелка в одном из столичных районов!’. На кадрах показался засыпанный поблескивающими осколками стекла и припорошенный снегом асфальт, разбитые пулями пару автомобилей, выбоины от пуль в дверях заведения и глубокие царапины от них на кирпичной стене близ стоящего дома. Затем оператор крупным планом показал гильзы, что зловеще поблескивали на асфальте в свете ещё горящих уличных фонарей. И всё бы ничего, это были бы в кадр не попал ещё один автомобиль. Внедорожник, который я узнаю из тысяч! Это был жестоко расстрелянный Toyota Land Cruiser FJ40. Окрашенный в отлично знакомый мне черно-желтый металлик. Трепещущее чувство ужаса и паники, ворвалось в сознание, упругой тяжестью оседая где-то в лёгких. Это был тот самый FJ40, на котором мы с дядей Сигизмундом частенько катались и на котором я, в том числе, училась водить. Это был личный и любимый автомобиль дяди Сигизмунда. Лера тоже его узнала и обернулась на меня с нескрываемой тревогой в глазах. Я скосила глаза на Мирона, Зубатый не успел обратить внимание на кадр с Тойотой и сейчас безразлично рассматривал панораму перестрелки. Не заметно для него, я жестом показала Лерке, чтобы она быстро выключила новости. Логинова поняла мгновенно и переключила на другой канал. Обожаю её. Мирон покачал головой и посетовал: – Кажется, бандитские девяностые ещё не до конца выветрились из Москвы. – А они полностью и не ‘выветрятся’, – хмыкнув, ответила Лерка. – Уже никогда. Максимум, видоизменятся. – Что мы и наблюдаем, – согласилась я с ней и посмотрела на Мирона. – Извини пожалуйста, ты не мог бы купить мне кое-что? Мирон не только мог, но и, судя по виду, был рад. – Чего желаешь принцесса? – Я дам тебе денег, а ты не мог бы купить мне наушники? Они действительно были мне нужны. Когда мы перевернулись в той машине, телефон у меня каким-то чудом выжил, правда защитное стекло треснуло, но аппарат работал. А вот наушники бесследно исчезли, и без музыки мне о-очень непросто. Она – мое спасение от лишних и настырных видений. – Принцесса, я в состоянии купить своей девушки наушники за свои деньги, – слегка обиженно ответил Мирон. – Может тебе ещё вкусняшки какие взять? – М-м, – слегка смутилась я, – ну, если тебя не затруднит, я была бы очень признательна. – Отлично! – воскликнул Зубатый и, наклонившись ко мне, легонько поцеловал,-Я мигом. – Мирон... – я остановила парня на пороге палаты. – Да? – Голубенькие, если будут. Хорошо? – Наушники? – уточнил парень. – Да. – Как скажешь, – пожал он плечами и выскочил из палаты. Я перевела взгляд на Леру. Подруга восхищенно и довольно улыбалась. – Что?.. – не поняла я её весёлости. – Ничего, – с невинным видом покачала головой Лерка.мПросто он у тебя... почти ручной стал. – Лера!.. – укоризненно воскликнула я. – Мирон, просто заботиться обо мне. – Да, да. Конечно, – с издевкой ответила Лерка. – Взяла себе матёрого ловеласа и вскружила ему голову. Она игриво прищурила глаза и искоса посмотрела на меня. – Опасный ты человек, Роджеровна. – Перестань, Лер, – чувствуя, что немного краснею, ответила я. – Это просто забота о дорогом человеке. И я... – И ты ею умело пользуешься, – закончила за меня улыбающаяся Лерка. – Я поняла. Давай к делу, ты узнала тачку своего дяди? Вопрос Логинова задала уже шепотом. – Я же не ошиблась? – спросила она ещё тише. – Нет, – шепнула я едва слышно. – И что это значит? Ты знаешь где он сейчас? Что с ним? – Вот как раз сейчас и попытаюсь выяснить, – чувствуя саднящую на сердце тревогу, проговорила я. Достав мобильник, я набрала дядю и тут же обескураженно убрала телефон от уха. – Вне зоны? – догадалась Лерка по моему обеспокоенному и разочарованному лицу. Я с отстраненным видом кивнула. Я мысленно перебирала в голове возможные варианты событий. Что могло случится? Если в перестрелке принимал участие мой дядя... Может ли это быть как-то связано с появлением в городе Гудзевича? Может, конечно, дядя в принципе выключил телефон, чтобы его по нему не вычислили. Но... Кто его знает!.. Я судорожно и нервно вздохнула. По всему выходило, что до появления одного криминального авторитета из Мурома, подобных ‘баталий’ в столице не происходило. Я прижала пальцы с пульсирующим вискам, опустила взгляд. Нужно было что-то предпринять. Я должна выяснить, что с дядей Сигизмундом. – Мне нужно ехать, – я решительно качнула головой. Я поняла, что просто не смогу спокойно лежать в больнице и мучится неизвестностью. Я обязана узнать, что с моим дядей. – А как же твоя рана? – обеспокоенно спросила Лерка. – Роджеровна, может не надо? Твой дядюшка взрослый и сильный мужчина. К тому же бывалый, ты сама мне рассказывала... Может он сам справится?.. – Лер, – я подняла на неё взгляд и со вздохом чувственно произнесла. – У меня кроме никого нет... Я... не могу так, лежать и не думать о нём... А если с ним что-то случилось? – Прости за бестактный вопрос, – хмыкнув, ответила Лерка, – но чем ты сможешь ему помочь, если с ним и правда ‘что-то случилось’? Я выразительно посмотрел на неё. Она вопросительно вскинула брови. – Не знаю, – буркнула я. – Но я мне важно знать, что он не пострадал, или, что, хотя бы, живой... – А если... – Лера, пожалуйста, я не хочу об этом говорить и даже думать! Мне просто... просто нужно знать... От переживаний мне было тяжело сформулировать мысль. Я не могла сосредоточится. Всё, чего я сейчас хотела – это увидеть моего дядю живым и здоровым. Поэтому, вооружившись, расчёской и кое-какой косметикой из запасов Леркиной сумки, я как можно быстрее привела себя в порядок. Затем написала Мирону сообщение, чтобы не торопился, и что меня из больницы увёз дядя, потому что посчитал, что дома мне будет лучше. – Я смотрю ты набираешься опыта в мастерстве вранья, – заглянув мне через плечо, хмыкнула Лерка. Я стыдливо и недовольно поджала губы. – Это ради его же блага. Я не хочу, чтобы Мирон в это встревал... Ну, что мне ему нужно было написать? – Да ладно, написала и написала, – пожала плечами Лерка, – правда, если он у тебя не дурак, то рано или поздно поймает тебя на таком дешевом вранье, Роджеровна. Я представила себе такой момент и Мирона, смотрящего на меня с уничтожающим укором. Зажмурившись, я быстро с неприязнью помотала головой из стороны в сторону. Такого не должно случится! Ни за что не хочу пережить подобное! Мы вышли из моей палаты, проскользнули мимо поста старшей медсестры и шмыгнули между дверь закрывающегося лифта. На улице моя тревога странным образом только усилилась. Не знаю, может быть я поступаю глупо. Может вообще стоило бы позвонить Стасу и... И что? Что я ему скажу? Что мой дядя участвует в бандитских перестрелках и ему нужно помочь Я не знала, что делать. А не делать ничего тоже не могла. Вот такое вот дурацкое положение. – Если ты не против, могу я узнать каков план? – деловито поинтересовалась Лерка, когда мы уже пристёгивали ремни в салоне её Форестера. – Ты знаешь, хотя бы, где нужно искать Сигизмунда Владиславовича? – Не имею ни малейшего представления, – я по привычке бросила взгляд на боковое зеркало, проверяя собственный внешний вид. – Зато я знаю человека, которому наверняка известно местонахождение моего дяди. Я посмотрела на Лерку. – Нам нужен в бар ‘Сантьяго-де-Мос’ Лерка чуть наморщила лоб, словно что-то припоминая. Затем выражение её лица изменилось, и она медленно перевела на меня слегка шокированный взгляд. – Я слышала про этот бар, – настороженно проговорила она, внимательно глядя на меня, – там тусуются банды байкеров, компании уличных гонщиков, незаконные торговцы оружием, контрабандисты, воры и ещё куча подозрительных личностей. – Да, – с фальшивой жизнерадостностью ответила я. – Очень точная характеристика тамошней публики. Лерка ничуть не утрировала. ‘Сантьяго-де-Мос’, это... хм, это, если хотите, пиратский Порт-Роял или Тортуга Москвы, которая служит пристанищем личностей, живущих одной ногой по другую сторону закона. То бишь ‘пиратам’ современного мира. – И ты уверена, что это подходящее место для двух школьниц шестнадцати и пятнадцати годков? Ты понимаешь, что с нами там могут сделать? – Ты забываешь одну вещь, – с толикой лукавости и превосходства, улыбнулась я. – Какую? – быстро спросила Лера. – Я – Лазовская, – ответила я с кроткой улыбкой и посмотрела на Леру. – И моего дядю о-очень хорошо знают, Лер. – О-ой, Роджеровна, попаду я с тобой когда-нибудь в ситуацию, – проворчала Логинова и повернула ключ в замке зажигания. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Понедельник, утро. 23 марта. Их было великое множество. Корнилову стыдно было бы признаться, но не знал названия по меньшей мере половины инструментов, что предстали перед ним. Ножовки, ленточные и циркулярные пилы самых разных видов. Размер щипцов колебался от миниатюрных, полностью помещающихся в мужскую ладонь, до огромных и жутких. Здесь же висела целая галерея ножей, под ними вытянулись ряды с кошмарного вида хирургическими свёрлами. Правее красовались распаторы, костные ложки, долота, хирургические ножницы и ранорасширители. Весь этот, нагоняющий жуть, инструментарий зловеще и угрожающе переливался скользящими мерклыми бликами. Корнилов поймал себя на мысли, что кошмарный вид этих кровожадных инструментов, неуловимым образом, одновременно завораживал и пугал. Рядом со Стасом поравнялся невысокий мужчина в серой футболке с логотипом ‘Samsung’ и бежевом фартуке в клетку. У мужчины были светлые кучерявые волосы и светлая бородка с проседью. – И вы всё это делаете сами? – под впечатлением, не глядя на мужчину, спросил Стас. Мужчина в фартуке кивнул. – Уже восемнадцать лет, как занимаюсь. Заказов много, деньги хорошие. Он пожал плечами. – Всё было в порядке, пока... – Пока с вами не связался Панкрат, – с сожалением поджав губы, проговорил Стас. Стоявший рядом с ним отец Артёма, которого Стас успел спасти от Панкрата, лишь опечаленно вздохнул. А затем спросил: – Меня теперь посадят? Стас искоса удивленно взглянул на него. – За что? – Я ведь... – Прокл Бельский, отец шестилетнего Артёмки, прочистил горло. – Я ведь знал, для чего... используются мои инструменты. Его кадык нервно дернулся, когда он шумно сглотнул. – Вас шантажировали жизнью вашего сына, – напомнил Стас. – Так, что по делу об этих убийцах, когда мы их поймаем, вы будете проходить, как свидетель. Прокл глубоко вздохнул. – Господин подполковник, простите, но вы уверены, что сможете... поймать их? И когда вам это удасться?.. Стас ещё пару секунд рассматривал галерею инструментов в мастерской Прокла. Затем развернулся к выходу, посмотрел на Артёмку, которого во дворе со слезами счастья обнимала и прижимала к сердцу темноволосая женщина в белой стёганой куртке. – Моя жена... – указал Прокл. – Я догадался, – кивнул Стас и посмотрел на мастера. – Скоро. – С-скоро? – непонимающе моргнул глазами Бельский. – Ответ на ваш вопрос, – объяснил Стас и с толикой грусти ободряюще усмехнулся. – Да, и вы уж простите, но вашу семью придется взять под наблюдение. Сами понимаете... – Конечно, конечно! – с готовностью закивал головой мастер по изготовлению хирургических предметов. – Счастливо, – кивнул ему Стас. – Если вспомните что-то ещё, набирайте меня или просто номер УГРО. – До свидания, – слегка растерянно бросил ему вслед Прокл. Стас вышел из мастерской на свет дня и, чуть запрокинув голову, вдохнул бодрящий морозный воздух русского марта. В воздухе чувствовался слабый аромат ещё холодной, но уже приближающейся весны. Скоро. Уже сидя в своей машине Стас ещё раз обдумал открывшиеся ему новые сведения. Панкрат, хоть и отказывался говорить, многое и так было понятно. Потакая мерзким наклонностям своих детей, он нашел Прокла и сделал ему предложение. По словам Бельского старик был готов купить чуть ли не половину его инструментов. Бельского, как умного человека, это порядком насторожило. Ведь половину его штучной продукции можно смело отнести к классу холодного оружия. И Панкрат вознамерился купить у него целый арсенал. Причем всего и сразу. А дальше всё было просто, Бельский ответил отказом. И ‘Маски’ похитили его сына. А смотреть за маленьким пленником должен был именно Панкрат. Он же должен был и убрать мальчика, если ‘Маски’ окажутся под угрозой раскрытия и поимки. Именно для этого старик и поспешил на лодочную станцию: казнить маленького Артёма. Стас многое повидал, но такое рвение старика поразило даже его. Он и вправду собрался лишить жизни маленького беззащитного мальчика, который ещё даже в школу ходить не начал! Даже Панкрата трудно судить за желанием уберечь сыновей от опасности, которую представляла для них особая оперативно-следственная группа Корнилова. Но ему нельзя простить цену, которую он собрался ради этого заплатить. От раздумий о Панкрате Рындине Стас отвлёк звонок Аспирина. – Слушаю вас, товарищ генерал, – произнес в трубку Корнилов. – Стас, дом Токмаковых зачистили. Террористов в СИЗО, правда не в нашем, а у СКР. А заложники, пока в больнице. – А почему террористов забрал Следственный комитет? – сухо поинтересовался Стас. – Твой старый знакомый постарался, – с язвительной насмешкой ответил генерал Савельев. Стас вздохнул и покачал головой. – Злишься? – понимающе хохотнул в трубке генерал. – Думаю перерезать ему тормозной шланг, – сдержано, но зло проговорил Стас. – Недурственная идея, но давай пока отложим войну между ведомствами, – посмеялся Аспирин. – У меня есть для тебя хорошая новость. Мне удалось отстоять перед СКР право для УГРО первыми обследовать дом Токмаковых на предмет ценных улик. Он стал местом сразу нескольких преступлений, подпадающих под нашу юрисдикцию. Так, что у тебя есть уникальная возможность... – Уже еду, – кивнул Стас. – Тогда до скорого, – бросил генерал. – И держи в курсе. – Есть, – кивнул Корнилов и дал отбой. Стас ещё раз, мысленно, обругал вездесущего Датчанина и надавил на газ. По дороге он несколько раз набрал Колю Домбровского, но телефон у майора по-прежнему молчал. Стас отправил сообщение Сени, чтобы разузнал о положении дел у Коли. Благодаря раннему времени, дороги столицы были полупустыми и он довольно быстро добрался до дома Токмаковых. Полиция ещё не сняла оцепление, продолжая отгонять голодную свору журналистов. Стас специально припарковался подальше, чтобы не сразу обратить на себя внимание дотошных сотрудников СМИ. Выйдя из машины, Корнилов прошел через оцепление и приблизился к дому. За время отсутствия Стаса, шикарная загородная резиденция прокурора Вацлава Токмакова серьёзно преобразилась. И сейчас некогда фешенебельный коттедж со стильным экстерьером, двориком и привлекательной архитектурой выглядел так, словно пережил войну. В каком-то смысле так и было. Разбитые окна, на стенах дома темнеют выбоины от пуль. В снегу тусклыми бронзовыми бликами переливаются десятки гильз. Переступив порог истерзанного стрельбой и перестрелкой коттеджа, Стас возрадовался, что с ним сейчас нет Вероники. Глядя на измазанный кровью пол прихожей, россыпи автоматных гильз и разбитые пулями стены, Стас мог только ужаснуться, чтобы было с Лазовской, окажись он сейчас здесь. Дом буквально ‘кричал’ пережитыми здесь пугающими событиями. Даже Стас это ощущал, каким-то шестым чувством. Корнилов осторожно прошел в холл на первом этаже. Под его ботинками похрустывали мелкие осколки стекла из выбитых окон. На коврах засохли и потемнели смазанные багровые пятна и грязные следы от протекторов обуви малолетних террористов. Глядя на них, Корнилов представлял, как вооруженные автоматами парни беспорядочно носились по дому, запугивая заложников и всё более ощущая себя загнанными зверьми. Корнилов, от полицейских и пары человек из ЦСН, что остались в оцеплении, был наслышан о свидетельствах тех заложников, что могли кое-как складывать слова в предложения. Стас неспешно прошел в просторный зал и остановился на пороге. Сейчас здесь, в утреннем сумраке, расплывалась не естественная тишина. Корнилов молчаливым взором обвёл богато обставленное помещение зала, задержал взгляд на перевёрнутых стульях, разбросанной по коврам еде и огромном темно-кровавом пятне, справа от торца стола. Багровое, ещё не до конца засохшее и влажно поблескивающее, пятно казалось бездонным и несмываемым. Быть может из-за впечатляющих размеров, а возможно из-за того, что это отметина первой крови, пролившейся в стенах этого дома, после захвата Прохором Мечниковым и его друзьями. Корнилов ещё заглянул в туалет, где предположительно, была застрелена Ирина Токмакова. Когда он открыл дверь в уборную, картина случившегося ознаменовалась сразу несколькими красноречиво ‘иллюстрированными’ этапами. Открытое, маленькое окно, следы грязи от обуви на умывальнике, под окном. Большие, явно мужские и женские следы на полу. Женские обрываются возле растёртого тяжестью падающего тела кровавого пятна на стене. За спиной у Стаса раздались шаги, Корнилов обернулся и увидел стоящую в дверях Жанну Микадзе. – Вы?.. – Корнилов подавил легкий приступ удивления. – Кто вас сюда пустил?! Она не отвечала. Взгляд женщины был стремлен вниз, мимо Стаса. Проследив за направлением её взгляда, Корнилов увидел, что она смотрит на то самое растёртое пятно крови на стене. – Здесь?.. – прошептала женщина хрипловатым голосом. – Видимо, да, – тихо ответил Стас. В болотно-зелёных глазах Жанны блеснули слёзы, и женщина, быстро зажмурившись, отвернулась. Несмотря на то, что Корнилов знал об этой женщине, он испытал жалость и сочувствие, глядя на неё. – Извините... – пробормотала Жанна. – Вы не должны были этого видеть, господин подполковник. – Всё в порядке, – вздохнув, ответил Стас. Жанна в ответ взглянула на него блестящими от слёз глазами. – Вы, наверное, не в первый раз видите... такое? – Слёзы тех, чьих родных нашли мёртвыми? – переспросил Стас и честно ответил. – Вижу регулярно. Он криво, с печалью во взгляде, скупо улыбнулся. – Кровь, трупы, слёзы и неизлечимая душевная боль – привычная обстановка в нашей работе. Жанна молча, согласно кивнула и указал на умывальник. – Подайте полотенце, пожалуйста. Стас обернулся, вытащил из диспенсера пару бумажных полотенец. – Пожалуйста, – протянул их женщине и обойдя её, ринулся к лестнице. Оставив за спиной плачущую Жанну Микадзе, Стас поднялся на второй этаж и отыскал кабинет Вацлава Токмакова. Здесь, Корнилов вновь задержался на пороге, пристально глядя на дорогое, обитое кожей, кресло возле стола с компьютером. Светло-кремовая обивка кресла была исполосована тёмно-алыми и багровыми засыхающими разводами. На ковре, под креслом темнело несколько кровавых клякс. Чуть дальше, по кабинету, на ковре были разбросаны какие-то листы, папки и документы. Многие из них были смяты и запачканы тёмно-бурыми следами от обуви. Пока Стас созерцал эту сцену, сзади к нему приблизилась Жанна и судорожно, чуть сипловато, как будто задыхаясь, втянула ртом воздух. Корнилов почувствовал, как женщина, явно непроизвольно, вцепилась в его левое плечо. Стас вздохнул и коснулся её пальцев, комкающих его свитер. – Жанна? – он посмотрел на неё и увидел собственное отражение в расширенных от ужаса глазах Жанны. – Что они с ним сделали?! – прошептала та, не глядя на Стаса. – Это зверьё, что пытало Вацлава?! – Боюсь, что так, – кивнул Стас. – Поэтому, почему бы вам не проведать его в больнице? Жанна перевела взгляд на Стаса. – Я не могу... – Почему же? – Это всё... Всё, что случилось – его вина! И Ира... Моя Ира, погибла по вине этого легкомысленного ублюдка! Жанна разжала пальцы, шумно шмыгнула носом и прошептала с яростью: – Лучше бы его пристрелили, вместо Иры! Это Вацлав должен был сдохнуть, а не моя дочь!.. – Не кричите, Жанна, – ответил Стас. – Не хотите общаться с зятем – ваше дело. Но, тогда съездите к внуку. Климу уж точно не повредит ваше внимание. Он сейчас один, наедине со всем, что ему пришлось пережить. Поддержка родного человека, ему бы не повредила. Жанна молча покивала головой, а потом с подозрением нахмурилась. – Подполковник... Вы что пытаетесь меня спровадить? Стас не желал терять время на долгие объяснения. Он развернулся к Жанне, женщина в нерешительности отступила на шаг. Корнилов приблизился к ней, заставив уткнутся спиной в стену. – Жанна, – проникновенно сказал Стас, – этот дом – место преступления. И вам, сейчас, находиться нельзя. – Это дом моей дочери, – упрямо ответила Жанна. – Именно поэтому вам лучше уйти, – Стас старался быть вежливым и даже мягким. Люди, которые потеряли близких, какими бы они сами не были, заслуживают деликатного отношения и понимания. – Вы ведь собираетесь обыскивать его кабинет? – Жанна почти не спрашивала, а утверждала. Стас с каменным лицом пристально смотрел в глаза Жанны. – Мои действия вас не касаются. – Ещё как касаются, чёрт побери! – вспылила Жанна и обойдя Стаса вошла в кабинет Вацлава. – Жанна! – громыхнул Стас и два шага оказался рядом с женщиной. Микадзе, привыкший к власти и высокому положению человек, замерла на месте и оглянулась на Корнилова. – Не хотите уходить, чёрт с вами! Но не топчитесь по месту преступления! Стас взял её локоть и отвёл к порогу кабинета. – Вам ясно?! Она посмотрела в его глаза. Корнилов видел, как много ей хотелось сказать ему в лицо. Стас понимал, что ему следовало бы настоять, чтобы Микадзе покинула дом. Но учитывая её положение, работу судьёй и многочисленные связи в структуре юстиции, это будет сложно и чревато непредвиденными последствиями. – Жанна, вам всё понятно? – ещё раз и более настойчиво спросил Стас. Микадзе одарила его гневным осуждающим взглядом и раздраженно кивнула. – Работайте, подполковник. Я не буду путаться под ногами. Хотя и не понимаю, что вы собираетесь здесь искать: всех виновных уже задержали и личности их уже установлены. – Детали вас не касаются, – отрезал Стас и подошел к мебельной стенке кабинета. Он чувствовал спиной возмущенный изучающий взгляд Жанны. Но её взгляд он мог игнорировать. Для него было главным, чтобы она молчала. Первым делом Корнилов подошел к небольшому сейфу, с распахнутой дверцей. Внутри и рядом с ним, на полу лежало несколько листов. Подняв один из них, Стас прочитал его и нахмурился. Это были какие-то накладные на поставку сырья вторичной переработки в Казахстан. Корнилов не вполне понимал, зачем такие документы хранит у себя Токмаков, но не сомневался, что, если исследовать всю документацию, минимум две трети будет содержать подробности разного рода нарушения законов. Среди вороха документов на полу, внимание Стаса привлек приоткрытый пухлый конверт. Подняв его Стас достал содержимое. Это оказались фотографии. Их было около трёх десятков и многие, судя по одежде людей на снимках, довольно старые. На снимках повсюду присутствовал Вацлав. И почти везде он был в компании той или ной девушки. Ни на одной из них не было Ирины. – Это история его кобелиных похождений, – произнесла стоящая у порога Жанна. Стас обернулся, взглянул на неё. Микадзе с плохо скрываемым презрением смотрела на конверт. – Вы знаете этих девушек? – Стас чуть приподнял конверт со снимками. На лице Жанны отразилось ещё большее презрение. – Делать мне больше нечего, только его ш**х изучать! – процедила она зло. Искренняя ненависть в её взгляде не оставляла сомнений, за что Жанна ненавидит своего зятя. Стас просмотрел другие фотографии. Если это всё бывшие пассии Вацлава, то товарищ прокурор Дорогомиловского района, некогда вёл весьма бурную сексуальную жизнь. – Ирина думала, что все его похождения в прошлом, – хмыкнув, с злой и горькой насмешкой проговорила женщина. – Могу предположить, что это было не так, – не глядя на Жанну ответил Стас. – Ещё бы!.. – фыркнула Жанна. Стас хотел было спросить, почему она, в таком случае, не попыталась открыть своей дочери правду, но застыл с очередным снимком в руках. Эта фотография отличалась от других. Потому что здесь Стас знал обоих, а не только молодого Вацлава. Счастливо улыбающуюся девушку в канареечно-желтом летнем платье он точно где-то видел. И где-то совсем недавно. – Что вы там такое увидели, господин подполковник? – подозрительно спросила Жанна. – Только не говорите, что узнали кого-то. – Узнал, – протянул Стас и кивнул сам себе. Девушку на фотографии он видел и только что вспомнил где – возле дачного дома семьи Неклюдовых. Девушка в желтом платье, которую на снимке обнимает молодой Вацлав – мать убитого Влада Неклюдова. Чувство волнительного и тревожного озарения захлестнуло Корнилова. Он не ошибался, это была она! Та самая женщина. Память на лица, имена, даты и события у Корнилова всегда была отменная. Это было профессиональное качество любого хорошего следователя. Стас быстро сложил все фотографии в конверт и запечатал его найденным на столе Токмакова степлером. – Зачем вам это? – с подозрением спросила Жанна. – Вы обещали молчать, – не глядя на неё, напомнил Стас. Жанна недовольно засопела, но смолчала. Стас ещё раз перебрал содержимое сейфа. Ему попались на глаза ещё несколько довольно интересных документов, способные вызвать вопросы к деятельности многих обществ ограниченной ответственности. Исходя из обрывочных данных и понимания того, чем промышляет на своей должности Токмаков, Стас сделал предположение, что в сейфе должна хранится гора-аздо более важная и опасная информация. А раз её здесь нет – значит до неё добрались террористы. Дыры от пуль в полу и залитое кровью кресло, говорят о давлении на прокурора и пытках Вацлава. И, похоже, прокурор сдался. Корнилов сделал вывод, что ему обязательно нужно будет переговорить с задержанными террористами, хотя выдрать их из лап СКР будет затруднительно. Стас обошел стол Токмакова, выдвинул ящики, проверил содержимое. Но, в основном там была всякая канцелярия. Среди неё Стас отыскал белый провод и достал его. Это было зарядное устройство от MacBook. Примечательно, что самого лэптопа нигде не было. Стас успел подумать, что его, как и большую часть содержимого сейфа успели где-то припрятать. Но если так, то это ‘где-то’ здесь, в этом доме. Парни знали о преступных махинациях, которые покрывал Токмаков на своей должности. И резонно предположили, что продажный прокурор должен обладать солидным состоянием. Увидев сейф, сопляки решили, что в нем деньги. А потом узнали, что внутри нечто намного более ценное. Они изъяли и припрятали самые важные документы из сейфа, очевидно решив, в будущем, или заработать на этом, или вынудить влиятельных людей вытащить их из тюрьмы. Одной мести для мотивации им явно было недостаточно. Вполне логично. Должен же риск быть оправдан чем-то кроме бесцельной мести за Татьяну Белкину. И если предположения Стаса верны, террористы или их главарь должны были спрятать документы так, чтобы их не нашли ни ФСБ, ни СКР, ни полиция. Корнилов протяжно вздохнул. Похоже, в этом доме ему придется немного задержаться. Стас задумчиво осмотрел провод в руках, бросил взгляд на сейф. Мысленно он поставил себя на место малолетних бандитов и смоделировал ситуацию, при которой ему необходимо быстро, пока его поймали или не убили, спрятать важный предмет. Времени нет, и он находиться в помещении, которое не слишком хорошо знает. Куда, в таком случае, он бы спрятал этот самый ценный предмет? Учитывая все выше перечисленные факторы... туда, куда человек посмотрит в последнюю очередь. А куда бросает взгляд человек, находясь в помещение или на улицы? Большинство из нас рассеянно глазеют по сторонам, некоторые и вовсе смотрят себе под ноги. Почти никто не поднимает взгляд на небо или... потолок. Осененный этой мыслью, Стас медленно поднял взгляд и посмотрел на красивый двухуровневый натяжной потолок в кабинете Вацлава. – Что это вы так уставились на потолок, подполковник? – с подозрением спросила Микадзе. – Жанна, – чуть усмехнувшись, проговорил Стас, – скажите, а в доме вашего зятя все потолок натяжные? Жанна удивленно поморгала, в недоумении глядя на Стаса. – Вроде бы...– неуверенно проговорила она. – И подвал есть? – ухмыльнулся Стас. – Разумеется. – И там тоже потолки натяжные? – Из панелей, насколько я помню. – Замечательно, – кивнул Стас, поднимаясь из-за стола. Настроение у него слегка улучшилось. Не обращая внимание на вопросы Жанны, он вышел из кабинета Токмакова и спустился в подвал. Образно говоря, это был не столько подвал, сколько ещё один этаж, пусть с маленькими окнами, без нормальной мебели, заставленный стеллажами со всяким хламом, инструментами, автозапчастями и даже рыболовными снастями. Первое, что заметил Стас – это, как он и предполагал, очень низкий потолок, намного ниже, чем в остальном доме. Если взять стремянку или просто встать на табурет, вполне можно дотянуться до него. Стремянка здесь, кстати тоже была, аккуратно стояла в углу за громоздкими коробками. – Господин подполковник, – Жанна спустилась в подвал следом за Стасом. – Вы можете объяснить, что вы ищете? – Когда найду, покажу, – ответил Стас, сосредоточенно рассматривая подвальный потолок. Он состоял из нескольких прямоугольных секций, древесного цвета. Корнилов неторопливо прошелся под потолком, пока его взгляд на заметил, что одна из секций совсем чуть-чуть, едва ли на пару сантиметров, сдвинута в сторону. – Торопился, – ухмыльнулся Стас, думая о главаре террористов. Только этим можно было объяснить, почему Мечников не аккуратно поставил потолочную секцию на место. Взяв стремянку, Стас встал всего лишь на вторую ступеньку. С его ростом, ему этого хватило, чтобы дотянутся до секции, сдвинуть её и, поднявшись на ещё одну ступень, заглянуть внутрь. Посветив себе телефоном, Стас с радостной ухмылкой, обнаружил, что искал: небольшая, ровная стопочка листов и пара папок, поверх которых лежал небольшой Макбук. Довольный собой, Стас достал найденное и спустился вниз. – Что это такое? – Жанна ринулась к Стасу. Но Корнилов показательно прижал находки к груди и заявил: – Это материалы следствия. – Следствия? – поморщилась Микадзе. – Какого следствия, Корнилов? Кого вы собираетесь искать? Я не понимаю ваших действий... – А от вас этого не требуется, – ответил Стас. – Лучше, действительно, съездите и навестите внука. Серьёзно. – Господин подполковник, я вообще-то!.. – Хорошего вам дня, Жанна, – бросил Стас. Микадзе он не опасался. Пусть она и достаточно влиятельная персона, подполковник УГРО, да ещё с такой известностью, как у Стаса, ей не по зубам. Оставив раздосадованную и ошарашенную Жанну в доме её зятя, Стас поднялся из подвала и вышел на улицу. Оказавшись снова в своей машине, Корнилов первым делом включил МакБук. К его сожалению и вопреки надеждам, вход в систему оказался под паролем. – Ладно, этим займутся знающие люди, – проворчал он, закрыв гаджет и отложив на сидение рядом. Он занялся найденными документами. Едва только Стас начал их читать, как у него, бывалого следователя, брови стремительно всползли вверх по лбу. Стасу хватило лишь пересмотреть стопку документов, чтобы понять, что он держит в руках вещественные доказательства нескольких незаконных сделок на многомиллионные суммы. И все их покрывал Вацлав Токмаков, и, разумеется, за определённое солидное вознаграждение. И, конечно же, он действовал не один. Правительство, последние лет пятнадцать довольно успешно выкорчёвывает прогнившие элемент государственной системы, но на то, чтобы избавиться от ‘наследия’ конца восьмидестях и девяностых потребуются ещё годы. Жаль только, что не все это понимают: что по мановению волшебной палочки такие проблемы не решаются – нужны года и даже десятилетия, и то не хватит. Стас перечитал документацию. Чем дальше он вчитывался, тем больше темнело его лицо. Это были тайные договора, накладные, распечатки онлайн переписок и копии секретных контрактов, изобличающие чиновников разного уровня почти из всех министерств. Исключение составляли разве что МЧС и Министерство образования. Стас подавил сиюминутный порыв и нестерпимое желание поскорее обнародовать этот материал. Во-первых, нужно детально во всем разобраться. Во-вторых, наказывать виновных нужно фрагментарно, иначе если посадить всех и сразу, ничего кроме хаоса это не вызовет. Так, как пусть и вовлеченные в коррупционную систему чиновники, худо-бедно, выполняют свои функции, служа винтиками госаппарата. Некоторым, наименее провинившимся, возможно, стоит дать шанс. А в-третьих, самое сложное, неизвестно как поведут себя соответствующие органы, которые должны будут проводить расследования. В Следственном комитете и прокуратуре вполне могут заседать люди, заинтересованные в сохранении существующего порядка. Ввиду выше перечисленных причин, Корнилов решил отложить акт децимации правительственных чиновников. Сейчас есть дела поважнее. Помимо доказательств различных махинаций, Стас обнаружил несколько листов со своеобразным досье на нескольких людей. Всего восемь, три девушки и пятеро парней. Все в возрасте от четырнадцати до двадцати двух лет. На бумагах содержалась дата и место рождения, номер школы и название ВУЗа, родители и прочие родственники, краткая характеристика, список достижений и даже ближайший круг общения. Стас, нахмурившись, рассматривал подробные описания о жизни этих молодых людей и не мог взять в толк. Зачем они понадобились Токмакову? Чем эти простые парни и девчонки могли заинтересовать Вацлава? Дети каких-то влиятельных фигур? Но на фотографиях, половина не выделяется из толпы обычных граждан, а ‘золотую молодежь’ видно издалека, даже по ленивому и высокомерному взгляду можно определить. Здесь таких было только двое. Можно было бы не придавать значения этим досье, если бы одно из них не было заведено на Татьяну Белкину. – Какого чёрта, Вацлав? – нахмурившись, проговорил Стас. Листая дело первой жертвы ‘Масок’, Стас чувствовал знакомое подстёгивающее волнение и слегка нервирующее охотничье чувство. Он нашёл след. Стас знал это и чувствовал. Он нащупал очень важную нить, способную пролить свет на причину кошмарных убийств и, самое главное, мотив неоновых убийц. Читая жизнеописание убитой девушки, Стас пытался понять, чем она могла заинтересовать Вацлава. Ответ, Стас нашел довольно быстро – у Белкиной и остальных парней и девушек просматривались общие черты внешности. Чувство правильного следа усилилось и нарастающими темпами забилось в груди. Стас достал телефон, зашел на сайт Московской прокуратуры и нашёл там фотографию Вацлава Токмакова в форменном кителе, на фоне государственного флага. Всё ещё не веря в свою догадку, Стас увеличил фотографию прокурора Дорогомилова и внимательно рассмотрел. Черты лица Вацлава Стас кропотливо и внимательно сравнивал с фотографиями в досье. Разрез глаз у Токмакова слегка смахивал на азиатский. Возле слезных протоков, глазное яблоко как будто бы углублялось под кожу. Верхняя губа немного кривовата, на подбородке три мелких точки родимых пятен, уголки рта опущены вниз, слишком маленькие ноздри и довольно крупные ушные раковины. Все эти признаки были в лицах парней и девушек на фотографиях досье. Сердце Корнилова заколотилось сильнее, под кожей рук, шеи и спины упруго пульсировал жар. – Ах ты боров похотливый, – протянул Стас, всё ещё не веря в очевидное. – Они... они – твои! Все до единого! Все эти мальчишки и девчонки, родились от тебя!.. Корнилов тихо выругался. Догадку нужно было срочно проверить! Стас отложил документы на сидение, поверх Макбука и повернул ключ в замке зажигания. Заводя двигатель, Корнилов всерьез подумывал сперва наведаться к Нике. К тому же водитель, которому он написал телефон на руке, ему позвонил и отчитался, что ‘девочку доставили в больницу номер сто восемьдесят два’. Но, Стас должен был сперва проверить свои версии, чтобы понимать, как действовать дальше. Он выехал со стоянки и направился по адресу к дому семьи Неклюдовых, которые недавно потеряли своего сына, Влада. АРСЕНИЙ АРЦЕУЛОВ Понедельник, 23 марта. Он лежал с открытыми глазами и удивленно таращился куда-то в сторону. Из-под его правой щеки по мерзлому асфальту стремительно растекалась плотная и вязкая лужа темной крови. Стоя над телом Тимофея Горна Арцеулов мог рассмотреть в нем свое темное и блеклое отражение. Сеня поднял взгляд к серому утреннему небу. Налетевший из-за забора холодный порыв ветра хладной дланью провел по голове и щекам Арсения. Арцеулов одновременно чувствовал раздражение, досаду, сожаление и злость. Он с усилием подавил эти чувства. Чтобы мыслить трезво и рационально, он должен быть свободен от эмоций. Он уже знал, что Прохора Мечникова и других ‘мстителей’ арестовали и упекли в СИЗО Следственного комитета. Сеня так же был уведомлен, что сотрудники УГРО застрелили Таю Зимину и даже то, что скорее всего именно Тая активировал бомбу в доме, на Можайском переулке. В том самом доме, при взрыве которого, чуть не погибли Стас и Ника. Сеня вздохнул и, хотя многие бы его за это осудили, он подумал, что гибель Горна и Зиминой к лучшему, для всех. Сеня не хотел бы быть тем, кто сказал бы Тимофею, будь он жив, что девушка, которую он так любит – мертва. Сеня знал, что не смог бы смотреть в глаза Горну и говорить, что, несмотря на его согласие сотрудничать с УГРО, они застрелили ту, ради которой он на это пошёл. Арцеулов навсегда запомнит то, что беззвучно прошептали губы Тимофея за миг до его гибели: ‘спаси...’. Не стоило долго гадать, о ком шла речь. Сеня также не знал, как бы он лично поступил бы с Зиминой, если бы она осталась жива, после того, что натворила. Арцеулов никогда не поднял бы руки на женщину, тем более на девчонку, но... он бы лично сделал всё, чтобы она села надолго. А желательно навсегда. Поэтому он думал, что для них обоих – Горна и Зиминой – всё закончилось лучше, чем могло бы. И не только для них. Это были ужасные и жестокие мысли, Сеня понимал это, стыдился их, но также знал, что это – правда. Гадкая и подлая, жестокая и аморальная, но правда, чёрт бы её побрал! Сеня вызвал скорую и направился к дому Горна. Там его ожидали сержанты Липаева и Годунов. Последнему крупно повезло, что выжил после того, как врезался в дерево. Мало того, что капот автомобиля смялся как гармошка, так двигатель на треть пробил салон несчастного Форда. Годунову также повезло, что он получил открытый перелом ноги и, судя рвоте, серьёзное сотрясение мозга. Повезло потому что, если бы он отделался легкими ушибами, то обе травмы Сеня организовал бы ему самолично. Девчонку он бы тоже как следует отходил ремнем по заднице и вернул бы на курсы в академию МВД. Мало того, что из-за них погиб подозреваемый, за счет которого, можно было бы предотвратить взрыв так ведь и сами чуть не погибли. – Ну что?! – громыхнул Сеня, войдя в дом. Липаева, зажимающая перебинтованную руку вздрогнула, от голоса Сени. Лежавший на диване Годунов, с перевязанной ногой и головой тоже с опаской поглядел на капитана Арцеулова. – Два дебила – это сила, да?! – прогрохотал Сеня. – Вы можете мне, жертвы скользких ступенек, объяснить за каким хреном вы меня ослушались? Он обвел их суровым взглядом и ткнул пальцем в Липаеву. – Вот ты, идиотки кусок, ты начерта полезла через забор? А если бы тебя эти псы на части порвали? И почему ты не стреляла?! – Я п-пистолет... – заикаясь, пролепетала девушка. – Что? – нетерпеливо зло спросил Сеня. – Уронила, – чуть ли не плача, проговорила сержант. Арцеулов смерил её тяжелым взглядом. Его так и подмывало добить девушку ехидным и колким замечанием, но Арцеулов решил, что ей пока хватит. От начальства ей и так влетит, хорошо если из полиции не вышвырнут. – А ты, стритрейсер-самоучка, – обратился Сеня к Годунову, – ты куда так гнал? На кладбище или к увольнению из МВД? У тебя вообще есть хоть какие-то оправдания твоему муд*цкому поступку, ёлопень? – Я... я не сп-пециально...– промямлил Годунов. – О**енное оправдание, – проворчал Сеня. – Ладно, отдыхайте, сейчас скорая приедет. – А вы куда? – взволнованно спросила Липаева. – По делам, – не оборачиваясь, бросил Сеня. – А можно с вами? – Нет,-отрезал Сеня и вышел из дома. Но Липаева не намеренна была сдаваться. – Пожалуйста, разрешите мне поехать с вами! – Нет, – повторил Арцеулов, шагая к своему мотоциклу. – К тому же ты ранена. – Да ерунда, просто глубокая царапина. – У тебя от этой ‘царапины’ шрам на всю жизнь останется! – напомнил Сеня. – Я знаю, – голос Липаевой погрустнел и она замолчала. Арцеулов мысленно ругнулся, остановился и возведя оче-горе, обернулся. Липаева стояла в двух шагах от него и рассматривала забинтованную руку. – Может это и к лучшему, – она плаксиво шмыгнула носом. – Будет мне напоминанием... Чтобы не лезла больше никуда. Может быть... может я по-другому и не поняла бы, пока не испытала бы боль... Она подняла на Сеню взгляд и Арцеулов вновь мысленно ругнулся. По щекам молоденькой полицейской стекали две блестящие струйки слёз. – Простите меня! – выпалила она громко. – Пожалуйста!.. Я правда только хотела вам помочь! Я уже год хожу в сержантах! Меня никто в серьёз не воспринимает! Считают, что я ни на что годная! Что мне вообще в полиции делать нечего! Я еле-еле добилась, чтобы меня в патруль поставили! Так мое начальство всё равно мне поднагадило: поставили к этому... – она неприязненно мотнула головой в сторону дома. – под начало этого неудачника! Сеня, поддавшись внезапному импульсу сочувственного наития, приблизился к рыдающей девушке и положил ладони на её маленькие плечи. – Ну, чего ты? – мягко спросил он, слегка сжав подрагивающие плечи плачущей девушки. – Хорош рыдать, Липаева... Да ты сегодня наворотила дел, но, если тебя это утешит, твой этот Годунов вообще убил свидетеля, и я не знаю, как он дальше будет служить. Она подняла на Сеню заплаканные глаза с влажными ресницами. – Ты напишешь в рапорте о сегодняшнем? – спросила она. Арцеулов пару секунд смотрел в ее золотисто-карие глаза, а затем хмыкнув, пробурчал: – Если ты о том, собираюсь ли я настучать про вас... то нет. То, что вы оба напишите в своих рапортах ваше личное дело. – А вы, товарищ капитан? Что вы будете писать? – Ничего, – качнул головой Сеня. Глаза сержанта Липаевой удивленно округлились. – Ничего? – переспросила она удивленным шепотом. – Но мы же с Годуновым такое... Сеня фыркнул и пожал плечами. – Многие меня бы за это осудили, но... лишь те, кто не служит в полиции и других структурах. Полиция, как и все остальные структуры, во многом держится на взаимном доверии и взаимовыручки, Липаева. Начнем стучать друг на друга – и нам конец. Мы просто перестанем быть эффективными. Арцеулов пожал плечами. Своих мыслей он не стеснялся и считал оправданными. Прозрачность в структурах должна быть, но в меру. Годунова накажут, но без шума и лишних рапортов. В любом случае, карьеру в полиции парень уже вряд ли построит. В лучшем случае будет вечным сержантом, чтобы потом уйти на пенсию прапорщиком. А вот Липаева... Сеня несколько мгновений смотрел на заплаканное лицо девушки, и понимал, что не сможет в должной мере возложить на неё вину за всё случившееся. Арцеулов мысленно отругал себя, но девчонку ему было жаль. Она была искренняя с ним, когда выпалила все те словах: ‘Меня никто в серьёз не воспринимает! Считают, что я ни на что годная!’. Её мотивацию Сеня теперь, отчасти, понимал и принимал. – Мне точно нельзя с вами? – жалостливо спросила Липаева. Сеня угрюмо качнул головой. – Присмотри за напарником. А мне пора. Он по-дружески легонько похлопал её по плечу и направился к своему мотоциклу. Спиной Сеня чувствовал взгляд девчонки, но он не обернулся, когда садился на свой верный байк, и не смотрел на неё в зеркала над ручками мотоцикла, когда уже гнал по дороге в светлеющих сумерках. Арцеулов с усилием выбросил Липаеву из головы и прибавил газу. Он получил сообщение от Аспирина и должен был срочно проведать Домбровского. Похоже тот серьёзно пострадал при выполнении задания. Возле больницы, где содержали Николая, Сеня был через сорок с лишним минут. Чтобы, как можно скорее успеть к другу и сослуживцу, он серьёзно превышал скорость и безбожно срезал через дворы, нарушив десятки пунктов ПДД. Николай лежал в хирургическом отделении. В палате на троих, он обитал один. Когда Сеня ввалился в его палату, на кровати у Коли сидели две медсестры и с увлечением слушали, как майор Домбровский что-то усердно им ‘заливал’. Сеня одобрительно и облегченно усмехнулся: ну раз его друг уже вновь начал применять свою неотразимую обаятельность к женщинам, значит его жизни ничего не угрожает. – Я смотрю, Аспирин преувеличил твою травму, – хохотнув, заметил Сеня. Коля взглянул на него, устало улыбнулся. Арцеулов заметил, что хоть Домбровский и выглядит лучше ожидаемого, у него бледное, изможденное лицо и слегка запавшие глаза. – Продолжим наше общение позже, дамы, – Домбровский с намеком подмигнул девушкам, одобрительным мечтающим взглядом провожая их из палаты. – Удивляюсь я тебе, – покачал головой Сеня, когда медсёстры вышел. – Как ты умудряешься сочетать в себе черты прилежного семьянина и отпетого бабника? Домбровский усмехнулся. – Полагаю, я совершенстве обладаю чувством баланса, между желаемым и необходимым. – Любить жену и сына – необходимо? – Сеня пожал руку Коле и сел рядом, в кресло. – Желанно, – чуть усмехнулся Коля, – и приятно. А вот заботиться и отвечать за их благополучие – необходимо. За них я чувствую ответственность, которую, полагаю, рано или поздно, должен чувствовать любой уважающий себя мужчина. – А они?.. – Сеня мотнул рукой на дверь, за которой скрылись молоденький медсёстры. – А они, для меня, только желанны, – пожал плечами Коля, – никакой необходимой ответственности относительно них я не чувствую и не буду. В этом и разница, Сень. – Удобно, – оценил Арцеулов. – Хорошо устроился. – Моральное оправдание своего поведения – ключ к душевному комфорту, – довольно улыбнулся Коль. – Ладно, мудрец, расскажи-ка про свои приключения, – Сеня откинулся на спинку кресла. – Как тебя угораздило-то? Коля в подробностях рассказал про сегодняшнюю ночь и КАМАЗ, на котором обнаружил засохшие брызги шамота. – И как только ты их нашёл, тебя одарили чем-то тяжелым по башке? – Сеня выразительно посмотрел на перебинтованную голову Домбровского. Тот невесело усмехнулся. – Кто бы это ни был, им этого показалось мало и меня попытались переехать. Сеня замер, внимательно глядя в глаза друга. – Ну, хорошо, что их попытка не увенчалась успехом. Домбровский опустил взгляд. – Я бы так не сказал, Сень. Арцеулов проследил за удрученным взглядом Коли, затем наклонился к его одеялу у ног и откинул край в сторону. Коля закрыл глаза и откинул голову на подушку. Сеня долго смотрел на ноги друга, не в силах осознать увиденное. Потому, что под одеялом у Коли была только одна, левая нога и перебинтованная у колена культя. – Твою же мать...– выдохнул Сеня. – Коля... дружище! Ядрит же тебя налево!.. Арцеулов с бессильной злой досадой сцепил зубы и дёрнул головой. Он с сожалением посмотрел на друга и увидел во внезапно открывшихся глазах Домбровского ярость. – Не смей на меня так смотреть! – рыкнул он. Сень удивленно вскинул брови. – Как так? – С жалостью! – процедил Коля. – Как на беспомощного, жалкого калеку! Арцеулов понимающе кивнул и проговорил: – Ногу никак было не спасти? Коля снова откинулся головой на подушку, шумно с раздражением вздохнул и ответил: – Нет. Берцовые кости – в щеки... Сказали, мне ещё охрененно повезло, что только до колена. – Коля... – Что?! – И как теперь? – Как все. – Не понял? Домбровский раздраженно цокнул языком и всплеснул руками. – На дворе третье десятилетие двадцать первого века! – проговорил Коля. – Уверен, с этим можно что-то придумать. – Как прежде уже не будет. – Я понял, Сеня! – вспылил Коля. – Ты пришел меня поддержать или добить своей грустной мордой и упадническим настроем? Вот поэтому, ***ть, ногу потерял я, а не ты. Ты бы – уже, наверное, поскакал на одной ноге, вены резать. – Скорее всего! – засмеялся Сеня. – Это ж... ***дец, Коль. Ты теперь, как гребанный Джон Сильвер! Хочешь, с мужиками скинемся, попугая Ара тебе купим? Ну, на плечо? – Ой, пошел на ***, Арцеулов, – чуть скривившись, беззлобно бросил Коля. Сеня в ответ засмеялся. – Кстати, – Коля рывком вернул отброшенный край одеяла на место, – КАМАЗ этих уродов, я подстрелил. Арцеулов задумчиво взглянул на Колю. – Если они не найдут пробоины, по ним можно вычислить грузовик. – Бинго, – кивнул Коля. – А ещё, я думаю, следует проверить всех водителей и сотрудников этой стоянки грузовиков. Маски могут скрываться среди них. – Как думаешь, этот грузовик можется сейчас находиться на стоянке? – Сеня в это не верил, но предпочитал узнать мнение коллеги. Домбровский, скривив губы, скептически покачал головой. – Это маловероятно. Но след грузовика стоит начинать искать на там. Сеня кивнул. – Тогда я, наверное, не буду терять время... – Тем более, что у нас его и нет, – усмехнулся Коля, – только перед тем, как уедешь, будь добр принеси какой-то нормальной еды из супермаркета, больничные харчи мне категорически не по вкусу. – Тебе побольше сладкого? Или может покрепче чего? Домбровский с сочувствием и снисходительностью посмотрел на Сеню. – Чего? – не понял тот. – Сень. – Ну? – Купи палку колбасы, плавленый сыр и... нормальный кофе. Больше ни о чем не прошу. – Может тебе хоть хлеба ко всему этому? Вместо ответа Коля взял с прикроватной тумбочки тарелку и показал Сене. Она была завалена тостерным больничным хлебом. – Понял, – кивнул Арцеулов и поднялся из кресла. – Уже лечу. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Понедельник, 23 марта. Мокрые снежинки на лобовом стекле чёрного Subaru Forester неторопливо таяли и тонкими извивающимися струйками сползали вниз по стеклу. Лерка, то и дело, раздраженно включала дворники и не переставала жевать жвачку со вкусом арбуза. Я отвела взгляд от фасада бара ‘Сантьяго-де-Мос’ и посмотрела на подругу. Заметив мой пристальный взгляд, Лерка перестала жевать и скосила на меня глаза. – Что? – Лер, пожалуйста, перестань нервничать. – Я не нервничаю, Роджеровна! – резковато ответила Лерка. – Помимо того, что ты злишься на снежинки, ты уже полпачки жвачки употребила,-заметила я. Лерка недовольно нахмурилась, взяла смятую пачку с подушечками ‘Орбит’ и поднесла к лицу. – Слушай, – мягко произнесла я, – Лер, давай я выйду, а ты поедешь домой. Тебе не зачем в это влезать. Это... проблемы моей семьи. – Но ты-то в решение проблем моей семьи и моих, в частности, впрягаешься регулярно, – не глядя на меня проговорила Лерка. – Да и как ты вообще себе это представляешь, Роджеровна? Ты правда думаешь, что я могу вот так вот запросто бросить тебя в трудной ситуации, с опасными головняками и свалить себе ровненько домой, смачно харкнув, на всё что мы с тобой успели вместе пережить? Такого ты обо мне мнения?! Да?! – Нет, нет, – мягко возразила я чуть испугавшись, что могла всерьёз обидеть Лерку. – Я не об этом, просто... – Боишься за меня, – договорила Лерка. – Ага, я в курсе. Но это мое личное решение, и сама способна отвечать за свои поступки. И я если хочу рисковать собственной шкурой, задницей и жизнью то это, блин, мое личное право!.. Она опять взяла жвачку и закинула в рот очередную подушечку. – А ты знаешь, – проговорила Лерка, оценивающе глядя на здание ‘Сантьяго-де-Мос’, – со вкусом у владельца этого заведения весьма неплохо. Я согласно кивнула. Монолитное, крепкое кирпичное здание с фасада было обнесено бутафорным брутальным частоколом. В котором были ‘вырублены’ отверстия для узких окон. Над крышей развевался всем известный ‘Весёлый Роджер’. Перед фасадом же на стоянке громоздилось три вида колесной техники: брутальные и массивные грузовики, эффектные байкерские мотоциклы и шикарно тюнингованные для гонок тачки. Двери в баре заменяла копия огромного люка, наподобие того, что ставят киношных швейцарских банках. А вход в обитель любителей моторов и дорог, сторожил рослый ‘стражник’ в костюме минотавра. – Слушай, а он всегда так наряжается? – Лерка с одобрительной усмешкой на губах кивнула на стражника ‘Санто-де-Мос’. – Нет, – спокойно и серьёзно ответила я, – в зависимости от того, водителям каких марок мотоциклов или автомобилей сегодня скидка на выпивку. Лерка искоса взглянула на меня. – Боюсь поинтересоваться, – ехидно протянула она, – и кому сегодня достанется бухло по скидке? – Владельцам мотоциклов