Текст книги "Неоновые росчерки (СИ)"

Автор книги: Юлия Поспешная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

QWERTY

клавиатурой не обладают возможностью делать высококачественные снимки, на них нельзя запустить ни одно приложение с сервисов AppStore или GooglePlay. Преимущество подобных средств связи в закрытых, прочно закодированных каналах, не доступных или крайне сложных для взлома. Какое-нибудь АНБ, Моссад или МИ6, возможно и смогло бы взломать ‘Н4’, но организации рангом ниже – очень вряд ли. Да и не нужны им сведения московской полиции, офицерам которой давно и тайно приказано на всех операциях использовать только данный телефон. Устройство было специально разработано в научно-технических центрах Минобороны и МВД. ЦСН, разведчики и служба охраны первых лиц пользуются еще более совершенными устройствами для обмена информации. Корнилов быстро написал сообщение для всех оперативников: – ‘Готовность пять минут. Всем быть начеку. Уделить внимание объектам на местах: двенадцать, сто восемь, семьдесят один, сто сорок четыре, девяносто шесть и двести пятьдесят девять’. Журналисты продолжали наперебой сыпать вопросами. Они не ощущали, как воздух в помещении конференц-зала затвердел, сгустился, стал пружинистым и тяжелым. Это чувствовал Стас и переодетые в гражданское оперативники. Время медленно, как будто издеваясь, но неотвратимо и стремительно отсчитывало секунды до начала операции. Стас не мог объяснить почему, но откуда-то он, он догадывался и был уверен – они здесь. Убийцы или убийца, один из Масок, здесь. В этом зале. Здесь сейчас он дышит со Стасом и Проклом одним воздухом. Здесь и сейчас он смотрит на, уставшего и замученного вопросами, Прокла. Он наблюдает за ним из рядов безликих зрителей и одинаковых журналистов. Он представляет, как будет убивать его... Один из шести. Один из шестёрки здоровяков. Стас по очереди переводил взгляд с одной широкой спины, на другую и дальше, по кругу. Кто из них? Кто из них убийца? Кто из этих шести мужчин безжалостная кровожадная тварь, способная насмерть замучить и растерзать двух молодых девчонок и одного парня? Кто? Кто из них? Кто на это способен? Их спины и затылки ничего не могли сказать об этом. Только их действия определят затаившегося хищника. Теперь главное, чтобы зверь ничего не заподозрил раньше времени, и ловушка сработала должным образом. ‘Давай, – подумал Стас,– – ты же хочешь убить Прокла, хочешь отомстить за отца! Ты сам знаешь, что у тебя больше не будет такого шанса!’ Времени до начала операции и того момента, как погаснет свет, оставалось меньше минуты. Стас ощутил, как от затылка, по его шее скатывается одинокая капля пота. Пол минуты. В зале царит оживление. Взволнованные ответами Бельского журналисты продолжают допытываться о подробностях. Четверть минуты. Настойчивое, нагнетающее напряжение собирается в груди Стаса, тяжелеет в мышцах пресса на животе, распространяется по плечам и концентрируется в затылке. Оно пульсирует там, в полости черепа. Тревожно бьется, с нарастающей амплитудой. Две секунды... Удар сердца, ещё один... Свет гаснет, полная темнота! В зале слышаться возмущенные крики, чья-то ругань и громкие вопросы. – Что случилось?! – Что происходит? – Что со светом?! Одинаковые нервные вопросы летели со всех сторон. Стас уже был на ногах. В погруженном во мрак зале заметались светящиеся прямоугольники смартфонов. Замелькали лица, руки, фрагменты одежды. Шуршание, скрипы кресел, шаги. Стас подождал несколько секунд, а затем быстро спустился вдоль рядов, и вовремя! Узнаваемая фигура Бельского метнулась к двери и выбежала прочь. Отлично. Прокл не забыл план действий, хотя никто и не подозревает, как ему сейчас страшно. Некоторые из журналистов тоже выскочили через дверь, в коридор. Здесь тоже было или темно, или царили непроглядные сумерки – раннее утро и плохая погода, с низкой облачностью делали своё дело. – Все в этой стране через ж*пу! – раздраженно бросил кто-то. Корнилов увидел одного подозреваемы – плотного и крупного мужчину в полосатом свитере. Тот сосредоточенно пересматривал видеозапись на фотокамере. Минус один. Осталось пять. Стас взглянул на время. Через четыре минуты свет включат. Он выждал несколько секунд и неспешным шагом ринулся к месту, на третьем этаже, куда должен был убежать Прокл. Стас буквально взлетел по ступенькам, освещая себе путь телефоном. На третьем этаже уже было светлее, но при этом совсем безлюдно. Во всяком случае на первый взгляд. Прокл обнаружился здесь, в конце коридора за поворотом. Около него стояло уже пятеро вооруженных мужчин с пистолетами наготове. – Вы его задержали? Поймали кого-то? – встревоженно затараторил Бельский. Даже в полумраке было заметно его сильно побледневшее лицо. Мужчина испытал крайне изматывающее переживания. – Пока нет, – мягко ответил Стас и кивнул оперативника, – переходим к следующей части. Никому не расслабляться. Корнилов развернулся и направился к лестнице вниз. Хорошо. Поиграть в догонялки не получилось или же убийца не пришел на конференцию. Вторая часть операции, самая главная, выявит его, если он здесь. Корнилов бросил взгляд в окно. Здание уже было оцеплено, вокруг стояли десятки автомобилей с угрожающе мерцающими красно-синими мигалками. Оцепление было выстроено в несколько ‘колец’. Все ближайшие станции метро перекрыты на вход и выход. На некоторых дорогах остановлено движение. Корнилов не собирался давать убийце или убийцам не единого шанса на побег, если они здесь. Внизу, на первом этаже, перед центральным выходом, уже сгрудились недовольные журналисты. – Что это значит? – капризно произнесла одна из журналисток, сложив руки на груди. – Почему нас пропускают только через металлодетекторы? Это что вообще за самоуправство? Эта власть вообще в конец потеряла границы! Творят, что хотят! – Ну, а что ты хочешь? – с презрением глядя на полицейских, проговорил стоящий рядом с девушкой парень в очках и деловом костюме. – Страна диктатуры, с ностальгией по сталинизму... Стас подавил раздражение, от услышанного. Мало того, что некоторые не обремененные сознанием, необходимой эрудицией и должным уровнем интеллекта, граждане спешат поливать дерьмом правительство при каждом удобном моменте, так они ещё рассуждают о личностях, про которых не прочитали и пары книг. Очень удобно. Ругать то и тех, о ком ты знаешь только из ангажированных фильмов, тупых сериалов и лжефактов из проплаченных псевдо документальных фильмов. Стас никогда не понимал людей, ругающих разрушенную тридцать лет назад Страну (с большей буквы) благодаря которой они пользуются всеми благами, которые у них сейчас есть. Корнилов прошел мимо возмущающихся журналистов и вышел на улицу. Из шести подходящих по комплекции подозреваемых, четверых уже задержали, и они сейчас ругались с сотрудниками полиции. Те, отчаянно сохраняя терпение, с каменными лицами их успокаивали. Корнилов подозвал одного из оперативников в гражданском. – Ну что? – спросил он. – Есть что-то? – Да не особо, товарищ подполковник, – чуть скривился тот. – Нашли только пару травматических пистолетов и с десяток перцовых баллончиков. – Да, всё это не то, – вздохнул Стас. Корнилов посмотрел на толпу журналистов, которые с досмотром, по два человека (через два выхода) пропускали через металлодетекторы. Стас достал телефон и приказал всем оперативникам тщательно обыскать все здание. А так же отправил лично двух человек обыскать урны в туалетах на первом и втором этаже. Всё содержимое Стас приказал им собрать в один или несколько пакетов. – Вижу полиция, как обычно, всеми силами, старательно заслуживает любовь доблестных работников честных и принципиальных средств массовой информации, – прозвучал за спиной Корнилова знакомый, ехидный голос. Стас, не смотря на тревожную неопределенность происходящего, усмехнулся. – Рад, что ты не опаздываешь, Яша, – он обернулся и пожал руку подошедшему Щербакову. – Как можно! – картинно изумился тот. – Разве могу я пропустить столь милую моему сердце картину... – Хорош, паясничать, – одернул друга Стас. – У тебя все готово? – Вся мобильная лаборатория ожидает твоих указаний, – кивнул судмедэксперт. – Хорошо... – Стас снова посмотрел на выходящих из здания людей. Лица у всех были или недовольные и воинственные, или растерянные и испуганные. Из здания, с другого выхода вышли двое полицейских. Каждый из них держал по одному большому пластиковому мешку для мусора, в каждой руке. – Мы все собрали, товарищ подполковник, – отчитались они. – Проверили все мусорные корзины в туалетах и кабинетах. – Хорошо, – кивнул Стас. – Яша пересмотрите с парнями содержимое, обрати внимание на всё, что может походить на обрывки нитриловых перчаток. Особое внимание уделите чёрным перчаткам. – Почему именно чёрным? – удивился Яша. – Потому, что все остальные мы изъяли из всех ближайших аптек. – Да ты интриган, Стас. – А ты болтун и софист, – не остался в долгу Корнилов. – Иди занимайся делами, Яша. – Есть, сэр, – хмыкнул Ящер и кивнул полицейским. – Пойдёмте, господа. В ближайшие пару часов нас ждут не забываемые впечатления и опыт в изучении лучших экземпляров местных продуктов переработки человеческой жизнедеятельности! Сам Стас решил вернуться внутрь здания и очередную свою догадку, которые имеют свойство очень часто оказываться верными. Корнилов сильно подозревал, что прежде всего, из Масок, по душу Бельского, явиться именно тот, что вонзил нож в ногу несчастного Влада Неклюдова. Всё указывает, что из братьев, если версия Стаса опять верна, он самый не уравновешенный, самый нетерпеливый и порывистый. А значит наименее осторожный. И скорее всего, Стас в этом почти не сомневался, этот владелец сделанного на заказ качественного и дорого ножа, захочет использовать против Бельского именно его. Именно этим элитным боевым ножом, с лезвием ‘спир пойнт’ убийца пожелает зарезать Бельского. Но, а если он понял, что на выходе его поймают с этим самым ножом? Что он сделает? Стас уже шагал по коридорам лофта. Убийца не захочет терять свою ненаглядную вещицу, равно, как и чтобы она попала в руки полиции. А значит он захочет спрятать её где-то в здании, чтобы потом, когда все уляжется, вернуться и забрать её. Времени, чтобы припрятать драгоценный нож у одного из Масок было достаточно, ведь за Бельским он не побежал. А значит, разорвав свои чёрные нитриловые перчатки и выбросив их в корзину, он спрячет нож... Скорее всего тоже в общедоступном месте, но так, чтобы никто не нашел. Корнилов не долго думая отправился в отхожее помещение на первом этаже. Убийца должен был волноваться и переживать, к тому времени, когда свет снова загорелся он уже должен был сообразить, что попался в западню. Стас представлял, как тот мечется по туалету, как нервно ищет место, чтобы скрыть свой нож. Он боится, он не хочет быть пойманным. Но он уже слышит, как оперативники сгоняют всех к выходу. Он не может не понимать, что он здесь не спрячется, его найдут и обыщут. Он паникует, злиться на себя и полицию и, наконец, прячет нож в то место, которое ему кажется наиболее скрытным из всех доступных. Что удивительно, так это тот факт, что и на обычных людей, и на убийц очень часто широко воздействует различная киноиндустрия. Из-за большого количества боевиков, триллеров, детективов, романтических комедий и приключений люди свято верят в разную чушь. Что разогнавшись, на автомобиле можно перепрыгнуть пропасть. Что можно схватить брошенную в окно гранату и вышвырнуть её обратно через это же окно, прямо в ничего не ожидающего врага. Что можно в каблуках скакать по крышам и гоняться за вампирами или, например, что смывной бачок является уникальным местом для тайника. И ни одна собака не догадается искать там спрятанный предмет. В бачке четвертой кабинки мужского туалета на первом этаже, Стас обнаружил замотанный в целлофановый пакет нож. – Даже разочарование берёт, – проворчал Стас, доставая оружия из воды. – Мог бы, хоть в женский туалет запрятать, а ещё лучше под дном кресла, прямо зале, закрепить, никто бы и не догадался там искать... Корнилов почувствовал злость на убийцу, который держит полицию и лично, его Стаса, за идиотов. Нож, как и предсказывал Яша, оказался отменного качества и с присущей оружию зловещей, но стильной красотой. Если бы ещё этот шедевр оружейного мастерства не использовался для истязания ни в чем повинных жертв маньяков и не испробовал столько невинной крови, им бы действительно можно было восхищаться. Когда Стас уже вышел на улицу, здесь, через металлодетекторы успели пропустить около половины недовольно ворчащих журналистов. Некоторые из них, нисколько не стесняясь снимали происходящее не телефон и язвительно комментировали, ругая власть, президента, правительство и присущее, по их мнению, России исконное варварство. Корнилов почувствовал, что его отношение к журналюгам только ухудшилось. Возле мобильной лаборатории, как и приказывал Стас, выстроили всех главных подозреваемых – всех тех, кто сидел на указанных Стасом номерах в конференц-зале. Мужчины все выглядели раздраженными и мрачными. Корнилов понимал, что как минимум пятеро из них абсолютно обычные граждане, самым серьёзным преступлением которых могло быть превышение скорости или парковка не положенном месте. Но, выявить преступника не проверяя и не ‘просеивая’ гражданских попросту невозможно. Корнилов, проходя мимо них, окинул лица всех задержанных внимательным изучающим взглядом. Не доходя до двери мобильной лаборатории, Стас ‘случайно’ выронил нож. Оружие с тяжелым стуком ударилось об асфальт. Поднимая его, Стас быстро взглянул на задержанных мужчин. Из пятерых только трое глядели на оружие и непонимающе хмурились. Двое других показательно и демонстративно глядели в стороны. ‘Попались, – подумал Стас, – кто из этих двоих и пришел сегодня, ради тщетной и глупой попытки убить Бельского...’. Но, не хитрый психологический эксперимент Корнилова никак не мог служить поводом для задержания. Нужны были результаты исследования судебно-медицинской экспертизы. Внутри фургона, в котором со своими компьютерами и лаборантскими приспособлениями обустроились Яша и его помощники, попахивало чем-то техническим и промышленно-спиртным. Судмедэксперты работали интенсивно, с увлечением и, что называется, не покладая рук. Яша отвлекся от изучения мятых нитриловых чёрных клочков и обернулся на Стаса. Корнилов молча показал ему нож в прозрачном, криво обмотанном пакете. – А знаешь, – заухмлялся Ящер, – я вот даже не удивлен, что его нашёл. Я бы больше удивился, если бы Станислав Корнилов вернулся с пустыми руками. – Хорош кривляться, Яш, – Стасу было не до приколов. – Проверь, будь добр и побыстрее. Люди снаружи нервничают. – Нервничают, значит виноваты, – ухмыльнулся Яша. – Ты только при журналистах, это где-нибудь не ляпни, – предупредил Стас, – а то тебя утопят в словесных нечистотах и запретят упоминать твое имя всуе. Младшие эксперты, не оборачиваясь, загоготали, тряся спинами. Яша недовольно нахмурившись, обернулся на подчиненных и с укором посмотрел на Стаса: – Так, идите отсюда, господин подполковник. Нечего мне тут дисциплину расшатывать... – Поторопись, – попросил Корнилов выходя из фургона. – У нас очень немного времени. Мне нужно что-то, за что можно зацепиться, Яш. Стас не добавил в слух, что в противном случае вся сегодняшняя затея была напрасна. А Прокл Бельский зря рисковал своей жизнью, и убийца, которого они сегодня не смогут задержать, станет в разы осторожнее. Толпа пропущенных через турникеты металлодетектеров, росла с каждой минутой. И сейчас небольшая площадь, перед лофтом, уже заполнилась недовольным и возмущенным гомоном. Журналистов, которых подвергли проверке, и не думали расходиться. Напротив, они устроили соревнование, кто снимет видео на телефон с более язвительными и издевательскими комментариями. Полицейские, надев каменные маски, отчаянно пытались на это не реагировать. Стас оглядел стоящих подле фургона пятерых крупных мужчин, под присмотром двоих полицейских и подошел к ним. Взоры всех подозреваемых обратились к нему. Они видели, кто главный во всей этой полицейской операции и, кто принимает решения. И нет ничего удивительного, что трое из пяти смотрели на Стаса с откровенной надеждой. – Граждане, – со сдержанной, но показательной вежливостью проговорил Стас, – я приношу вам извинения за то, что вам приходиться терпеть эти неудобства. Но, поверьте по-другому, мы поступить пока не можем. Стас подошел к первому из подозреваемых и протянул ему руку для рукопожатия. – Как вас зовут? – Фёдор, – настороженно ответил мужчина с густой каштановой бородой. На лбу у него пролегли складки сомнения, во взгляде скрывалось недоверие. – Вы журналист? – пожимая его руку, Стас располагающе улыбался и левой рукой, как будто в убедительно-просящем жесте, чуть касался ямочке на кисти, подле большого пальца. Незаметно для всех мужчин, вежливо справляясь о их здоровье, Стас двумя пальцами прощупывал у них пульсацию латеральной вены. И он почти не удивился, что двоих, которые не прошли ‘тест’ с падением ножа и показательно отводили взгляд, пульс был самый ровный. Социально паталогическая особенность некоторых серийных убийц или просто хронически девиатных личностей, заключается в разнице реакции на различные события. Как пример, сбитая машиной собака, приведет в ужас любого адекватного и нормального человека, заставив его презирать и даже ненавидеть водителя, который совершил подобное. Убийца, скорее будет жалеть, что не успел наслушаться визга и жалобного скулежа гибнущего животного. И разумеется, пульс обычного человека, от переизбытка жалости и гнева, будет звучать куда чаще, чем сердцебиение психопата, испытывающего совершенно противоположные эмоции. Тоже самое касается и подобных, тревожных и неприятных ситуаций. Убийца вовсе не желает попасться полиции, но относится к этому, немного, как к игре. С известной долей азарта и приятно нервирующего предвкушения – поймают или нет? Сумеют ли докопаться? А вдруг у них не получится? А если получится, то что?.. Есть даже популярная версия, что многие убийцы и вовсе тайно желают быть пойманными, ради славы и устрашающих заголовков газет, с их именем. Последнее, по мнению Стаса очень индивидуально, но факт остается фактом – большинство серийных убийц, куда более спокойно реагируют на те факторы, что вызывают у обычных людей тревогу, страх и панику. Даже, когда они знают, что могут быть пойманными. Ха, если бы они боялись, если бы страх перед полицией у них вообще существовал, они бы в жизни не убивали, не насиловали и даже не грабили бы никого! Стас смотрел в глаза обоим мужчинам, чей пульс звучал непозволительно спокойно, для происходящего с ними. И во взглядах у них Стас рассмотрел, что-то похожее на равнодушную, молчаливую насмешку Их глаза как бы говорили: ‘Давай, ср**ый следак, что ты там можешь мне предъявить? Мне плевать на тебя и всю полицию! Я вас не боюсь, вы все для меня одинаковые ничтожества!’. Стас их запомнил. Пузатый мужчина, в свитере со снеговиком и другой, черноволосый, небритый, в клетчатой рубашке, поверх растянутого и застиранного свитшота. Корнилов, интуитивно, ставил на ‘Снеговика’. Из фургона мобильной лаборатории выглянул взволнованный Яша. – Стас, зайди, пожалуйста! – попросил он. Корнилов с готовностью и надеждой влетел внутрь фургона. Сейчас был тот самый пафосный до невозможности гребаный момент истины. – Есть совпадение, – выдержав эффектную паузу, с довольной улыбкой, проговорил Яша. Несмотря на его привычную развязность в общении, Стас заметил, что Ящер испытал заметное облегчение – он понимал, насколько критически важно сейчас найти зацепку, улику, след. – Кто? – коротко спросил Корнилов. – На одной части обрывков нитриловых перчаток, как раз чёрного цвета, в очень маленьких количествах найдены потожировые следы, микроскопические частицы грязи и кожного эпителия, полностью соответствующих взятым пробам у одного из подозреваемых. Это мужчина с милым снеговичком, на свитере. – Следы на рукояти ножа? – спросил Стас, чувствуя приятный, немного мучительный, ажиотаж, собирающийся в груди и раздувающийся в легких пульсирующей волной. – Рукоятку ножа, лезвие которого идеально совпадает со следом в ноге Влада Неклюдова, старательно пытались отмыть. – Предусмотрительный, – оценил Стас. – Как минимум, знаком с базовыми целями и методами работы судебно-медицинской экспертизы, – оценивающе, кивнул Яша. – Перчатки он тоже старательно протёр мокрыми бумажными полотенцами, прежде, чем разорвать и побросать в унитаз... Именно поэтому, надо полагать, мы нашли на них частицы экскрементов. Да, и на рукояти ножа, помимо кусочков бумажного полотенца, присутствуют, конечно же, и фрагменты чёрной нитриловой материий. – Отлично, запротоколируй это всё, – сказал Стас, – а я пойду, отпущу намучавшихся людей и приглашу нашего недобропорядочного господина на беседу в автозак. Корнилов даже удивился собственному спокойствию: фактически, сейчас он выйдет из мобильной лаборатории и арестует одного из Масок. Сейчас он поймает одного тех садистов, насмерть замучавших Татьяну Белкину, Влада Неклюдова и Надежду Сомову. Но, должно быть всё дело в том мрачном и умиротворяющем моральном удовлетворении, которое он сейчас испытывал. Надо сказать, что Стас почти всегда именно так и реагировал, когда ему удавалось задержать преступника – с величественным и ледяным спокойствием. Показательным был и тот факт, что мужчина в свитере со снеговиком не стал сопротивляться, ломать комедию, выкрикивая слова об ошибке или биться в притворной истерике. Нет. Всё, что увидел Стас, когда подошел к нему и сообщил, что он арестован – это расплывшуюся на лице самодовольную наглую ухмылку и насмешливое злое презрение в глазах. – Долго же вы там копались, подполковник, – насмешливо проговорил мужчина. – Я уж думал, вы ни хрена не найдёте и отпустите меня... Он весело хохотнул, звякнув наручниками, которые полицейские по указанию Стаса нацепили на его запястья. Глядя на ухмыляющуюся рожу этого жирного подонка и вспоминая, двух молодых растерзанных девчонок и замученного парня, Стасу ощутил просто невыносимое желание врезать ему по морде. Со всей силы, от души. Чтобы у этого ублюдка, череп внутрь вогнулся. Но, Корнилов умел держать себя в руках и обуздывать порывы ярости. Иначе он был бы не лучше тех, кого ловит уже восемнадцать с половиной лет. – Да ты так наследил, – добавив в слова едкость и пренебрежение, ответил Стас, – что я устал спотыкаться об улики... Глаза убийцы опасно сузились. Он продолжал ухмыляться, но взгляд его изменился, наполнился убийственной злобой и яростной жаждой отомстить Стасу за насмехательство. Эгоцентризм и болезненное ЧСВ частенько являются опасными пороками преступников, подобных ‘Маскам’. Они убивают и мучают своих жертв, наслаждаются их хрипящими криками и слезными молитвами, ощущая себя вершителями судеб. Такие, как ‘Маски’ убивают не только ради извращенного и паталогического сексуального возбуждения, от совершения убийства. Им крайне важно ощутить себя полноправными хозяевами человеческих жизней. Только это поможет им, на время, почувствовать себя полноценными, признанными и... счастливыми. Ведь мир не замечает их, не ценит и, как им кажется, презирает, выталкивая за пределы равнодушного общества. Общества ‘овец’, которое живет и себе не понимает, кто их хозяин, кто волен делать с ними, всё что пожелает, кто решает, кому из них жить, а кому умереть. И Стас только что, намеренно, как следует надавил и потоптался на вечно воспаленном чувстве собственного величия, стоящего перед ним убийцы. – Думаешь, ты такой гениальный, подполковник?! – сбросив маску невозмутимости, прошипел убийца, выплевывая капли слюны. – Ты, наверное, полагаешь, что спас этого ничтожного выродка, Бельского? Думаешь, он теперь будет в безопасности? Да? Надеешься, что арест отца сойдет тебя с рук?! Он сорвался на крик, ринулся к Стасу и его тут же скрутили стоящие позади полицейские. – На все твои вопросы, – произнес Стас, с некоторой надменностью глядя на согнутого усилиями полицейских убийцу, – ответ – да. Он поднял на него взгляд, наполненный бессильной, но бешеной злостью. С левого уголка рта мужчины стекала струйка слюны. По-звериному скаля зубы, убийца с неистовой, неукротимой ненавистью взирал на следователя. Личность убийцы, который на отрез отказался говорить со Стасом и с кем бы то ни было, установили по отпечаткам пальцев. И через несколько минут у Стаса была уже довольно объемная информация на задержанного. К моменту, когда он занялся изучением личности подозреваемого, на улице уже стремительно светало. По вечернему темные и по-настоящему зимние сумерки утра рассеивались, уступая блеклому свету снежного мартовского дня. Когда Стас прочитал имя и фамилию, он быстро достал телефон и набрал Сеню. Арцеулов, по замыслу Корнилов, как раз сейчас должен был проводить бурный обыск и учинять грубый шмон на тайном складе контрабандной китайской техники. Это должно было стать ещё одним психологическим ударом по ‘Маскам’, чтобы заставить их метаться, паниковать и совершать ошибки, только благодаря которым их и можно задержать. – Слушаю, Стас? – позвучавший в телефоне, после дозвона, голос Арсения отдавал волнением и торжествующим возбужденным злорадством. – Сень, ты знаешь, кого-то по имени Марк Карташев? – спросил Стас. – Ну, да. Это один из сотрудников стоянки, где мы вчера с парнями обыск устраивали. – А где он сейчас, ты знаешь? – проговорил Стас. – Не-ет, – голос Сени стал настороженным. – А ты? – Конечно, – усмехнулся Стас, – он сейчас сидит в автозаке, в наручниках. – А за что ты его задержал? – недоуменно спросил Арцеулов. – За то, что он собирался убить Прокла Бельского, – негромко ответил Стас. Прошла пара секунд, прежде, чем Сеня справился с услышанным ответом, осознанием ситуации и моральным потрясением. Стас, с ухмылкой, выслушал длинную, выданную Сеней, тираду ругательных словосочетаний, из которых процесс сношения матери Карташева был самым приличным из всего содержания. – С**а! – выдохнул Сеня, выговорившись и вздохнув. – Ты закончил? – деловито поинтересовался Стас. – Вроде бы, – буркнул Сеня. – Нашли что-то на складе? – Техники китайской, миллионов на пять-шесть, шприцы, бинты, алкоголь и старую койку с наручниками, у изголовья. – Мило, – оценил Стас. – Как только закончишь, бери Ахмара и вези его к нам. Я потом, хочу им с Карташевым устроить очную ставку. – Хочешь заставить их сыграть в ‘Дилемму заключенных’? – спросил Сеня. – Попробую, – вздохнул Стас, глядя на стоящий перед ним автозак. Так называемая ‘Дилемма заключенных’ применяется для определения способа давления на двоих подозреваемых. Допрашивая их по отдельности, пугая одного показаниями другого и наоборот. Обычно из пары или большей группы задержанных кто-то сдается и начинает сдавать своих подельников. Но сейчас, максимум на что он может рассчитывать, это лишь пошатнуть уверенность Ахмара Картамазова и, если очень повезёт, заставить нервничать Марка Карташева. Впрочем, на последнее надежд ещё меньше, чем на то, что такой матёрый сиделец, как Ахмар, начнет колоться или сотрудничать со следствием. Единственное, чем, может быть удастся его подкупить, так это обещанием меньшего срока и не в колонии строго режима. Хотя, ради того, чтобы Картамазов выдал хоть какие-то важные сведения, Стас готов был пообещать ему даже условный срок. Из двух зол... Лучше не выбирать, но иногда приходиться. Раздумывая над дальнейшим планом действия, Стас собрался уже сесть в свой ‘Лэнд Ровер’, когда неожиданно увидел, подъезжающий чёрный Chevrolet Colorado. Корнилов замер у приоткрытой дверцы своей машины, узнав автомобиль генерала Савельева, который тот недавно приобрел у друга, со значительной скидкой. Когда дверцы пикапа открылись, из кабины, почти одновременно, выбрались сам Аспирин и Ника. Даже с расстояния, на котором находился Стас, он увидел, как встревожена Лазовская и как она пытливо высматривает его. Корнилов поднял руку, помахал им, и они оба поспешили к нему. – Стас, – без предисловий, в привычной ему манере, начал Антон Спиридонович, – тебе нужно выслушать Нику. Он взглянул на синеглазую девочку, которая, судя по ее нетерпеливому виду, уже не могла дождаться, когда ей дадут сказать. – Расскажи ему всё, что рассказала мне, – велел генерал. Ника согласно кивнула и деликатно указала на машину Стаса. – Будет лучше, если мы поговорим внутри, – сказала она, взглянув в глаза Корнилова. – Как скажешь, – ответил Стас, пытаясь предположить, что могла узнать Ника. Мимоходом Корнилов подумал, что ему очень хочется обнять эту белокурую девочку, помогавшую раскрывать ему сложнейшие дела и одновременно заставляя его нервничать, переживать и даже бояться за её жизнь. Втроем, Стас, генерал Савельев и Ника они забрались в Лэнд Ровер. Ника начала торопливо, нервно и без предисловий. – Стас, когда я была в доме у Мариана Мирбаха, туда приехал Датчанин. Корнилов встретился взглядом с сидевшим на заднем сидении генералом. Взгляд льдисто-голубых глаза генерала выражал мрачную обеспокоенность. Стас понял, что сейчас Ника расскажет нечто, способное вызвать у него крайне неоднозначные, но чертовски нервирующие чувства. – Он был не один, – продолжала Ника. – Датский привёз с собой Прохора Мечникова. Стас в упор посмотрел на Нику. Белокурая девочка, сидела слегка развернувшись к нему и встревоженно глядя на него своими искристо синими выразительными глазами. Корнилову потребовалось пару лишних секунд, чтобы принять и усвоить услышанное. Он старался держать себя в руках, хоть и после сказанного Никой, вопросы беспокойной стаей птиц взметнулись в его сознании. – Родион Датский, – медленно, чуть рокочущим голосом, проговорил Стас. – Приехал к учредителю корпорации ‘Медеор’, вместе с главарём и идейным вдохновителем малолетних бандитов, взявших в заложники семью Токмаковых? – Это ещё не всё, – продолжила Ника и взволнованно вздохнула. – Стас, в воспоминаниях Датчанина, я увидела, как он приходит к Вацлаву Токмакову в палату и... Он... Стас напрягся и почувствовал, как его дыхание сбилось. Беспокойный нагнетающий импульс разрастался в его сознании, некое, фигурально, но с физическим ощущением, скручивающее ощущение костенело во всем теле. Он одновременно желал услышать, что Ника скажет дальше и также боялся этого. Боялся получить ещё один повод ненавидеть и презирать Датчанина. Стас не знал, как он поступит, скажи Ника то, что совпадало с его опасным и диким предположением, которое он с усилием отгонял прочь. – Датчанин что-то ввёл в пакет с физраствором из капельницы Токмакова, – набравшись смелости, проговорила Ника. Стас мысленно выругался и на мгновение прикрыл глаза. – Он сделал это по приказу Мирбаха, – продолжала Ника. – Ясно, – выдохнул Стас. Его подозрения не оправдались. Всё оказалось ещё хуже, чем он полагал. – Стас, в управлении Следственного комитета знают об этом и о том, что Датчанин работает на Мирбаха, – тут же поспешила добавить Ника. – Это его задание. И он... он именно поэтому просил меня ничего тебе не рассказывать, но... Стас взглянул на Нику. Девушка опустила взгляд и пробормотала. – Я не могла, не сказать... Ты должен был об этом узнать. – Ты всё правильно сделала, – Стас не удержался, протянул руку и легонько, с нежностью провел пальцами по щеке Ники. Сидевший позади генерал Савельев многозначительно прокашлялся. Стас убрал руку, Ника опечаленно вздохнула. Было заметно, какое облегчение она испытала, когда рассказала. – По всему выходит, – продолжала Аспирин, – что СКР закрутил какую-то операцию. Разумеется, не посчитав нужным поставить в известность другие ведомства... – ЦСН ФСБ, Управление экономической безопасности и ФАПСИ, знают – внезапно, почти отрапортовала Ника и, подняв взгляд на Стаса, боязливо добавила. – Переговоры с представителями этих структур были в памяти Датчанина. – Ну, понятно, – всё более раздражаясь проворчал Аспирин. – А УГРО и полицию не посчитали нужным поставить в известность. Стас промолчал, но подумал, что последнее, если СКР планирует какую-то операцию, в отношении ‘Медеора’ и Мирбаха, было правильным. Требования к набору персонала в полицию меньше и проверок тоже. К тому же МВД по численности сотрудников в разы превосходит все вышеперечисленные ведомства. А это в сотни раз повышает вероятность разглашения секретной информации. – Значит, Следственному комитету нужен Мирбах, – констатировал Стас. Ника быстро кивнула. – А Токмакова они за что убрали? Ты это видела в воспоминаниях Датчанина? – уточнил Стас у Ники. Лазовская пожала плечами. – Судя по тому, что я успела увидеть... СКР считали, что посадить Токмакова не удастся, а позволить ему оставаться на свободе или, тем более, занимать прежнюю должность, они не могли. – Лично мне его не жаль, – угрюмо и даже зло проговорил Аспирин. – Поделом. Я бы сегодняшних коррумпированных подонков, разом бы к стенке поставил... – Нельзя же всех просто убивать, – вставила сердобольная Ника. – Их нужно судить. – Согласен, – кивнул Аспирин. – Сначала судить – потом стрелять. Ладно, шучу. Стас, а что у тебя по сегодняшней операции? Корнилов посмотрел на не генерала, а в вопрошающие глаза Ники. В сине-сапфировой глубине взгляда Лазовской таился молчаливый и пытливый вопрос. – Мы взяли одного из них, – ответил Стас. Ника оживленно подобралась на своем сидении и чуть наклонился к Стасу. – Я не уверен, что это хорошая идея, Ника, – проговорил Корнилов, не глядя на девушку. – Я знаю, чего ты хочешь, но его воспоминания... Ника, я боюсь представить, что ты можешь там увидеть. Корнилов вполне обоснованно беспокоился за нервное и психическое состояние Лазовской. Да, и то, и другое, благодаря многим пережитым эпизодам у неё, куда уж крепче, чем у большинства людей. Но, Стас видел и помнил, что было с Никой, когда она увидела воспоминания убийц и жертв. Слёзы, крики, истерично-панические состояния. Что будет, если однажды Ника не сможет справиться с увиденным? Что случится, если однажды, зайдя в очередную дверь сознания очередного ‘монстра’, в человеческом обличии, и побывав в его ‘мире’... она не сможет вернуться назад? Корнилов понимал, что вмешательство Ники, как минимум может помочь узнать планы убийц, а как максимум их личности. Только цена за это может оказаться непомерной. А он знал, что и так слишком часто рискует этой синеглазой девочкой. Стас мысленно ругнулся. Похоже, его внутренний диспут между попытками уберечь Нику от чрезмерного истязания своей психики и пониманием срочной необходимости использования её способностей, будет вечным. – Стас! – Ника приблизилась к нему и, робко коснувшись его руки, почти умоляюще прошептала. – Я должна... попробовать. После Неклюдова и его девушки... Ника тяжело сглотнула и закончила. – Хуже уже не будет. – Ника права, Стас, – проговорил Аспирин. – Ей нужно попытаться увидеть, что задумали эти ублюдки. Ты сам это прекрасно понимаешь. Пусть ты и прихватил за ж*пу одного из них, остались ещё двое. И если Ника сейчас не станет пробовать... я не хочу потом узнать, что из-за нашего промедления такой же страшной смертью, как этот мальчик, Неклюдов и его девчонка, погибли другие юноши и девушки. В последних словах Аспирина, к удивлению Стаса, прозвучала не только горечь, но и вполне заметный страх. Не тот страх, что делает человека трусом. А, скорее, тот, что назидательно, в унисон с совестью, напоминает человеку о его вине в катастрофических последствиях для других людей. Страх, который накладывает ответственность за чужие судьбы и за цену возможных ошибок, способных обернуться настоящими бедами. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Вторник, 24 марта. Когда возмущенные журналисты, наконец, разъехались, Стас разрешил мне войти в автомобиль для перевозки арестованных. Я попросила его, чтобы он приказал всем отойти подальше от ‘Урала’, в кузове, которого сейчас обитало чудовище. Несмотря на то, что я сама убедила Корнилова позволить мне увидеть воспоминания задержанного убийцы, меня одолевали подкатывающие приступы навязчивого опасения. Я отчетливо могла себе представить, что может ожидать меня в сознании кровожадного озлобленного садиста, испытывающего неземное ‘удовлетворение’ от причинения боли беспомощной жертве. Не могу сказать, что я была к этому готова. Я бы, разумеется, предпочла вообще никогда не находиться поблизости от людей, совершивших предумышленные убийства. И ещё меньше, хотела бы видеть воспоминания людей, которым не посчастливилось примерить на себе роль жертвы, какого-нибудь психопата. Мне потребовалось время, чтобы собраться с духом. Несколько минут, в одиночестве, я стояла перед полицейским ‘Уралом’, с узкими зарешеченными окнами в сером кузове. Я настояла, чтобы меня оставили одну. Чтобы никого другого, кроме меня и задержанного преступника, внутри автозака не было. Стас был против. Его ужасала сама мысль, что я могу остаться наедине с одним из ‘Масок’. Ему было невыносимо даже представить, что я буду одна, один на один, с тем, кто пытал, резал и убивал Татьяну Белкину, кто измывался на Неклюдовым и, кто терзал тело несчастной Сомовой. Но, так было нужно. Любое присутствие, любой лишний человек, мог затмить воспоминания убийцы и помешать мне увидеть что-то, что могло бы помочь поймать остальных ‘Масок’. Я вздохнула. Ощущение было, как перед прыжком с вышки в бассейне. Только вместо воды... Непроглядное, густое и вязкое болото. Оно непроницаемо чёрное, с грязно-багровыми, кровавыми разводами. Тьма и кровь, безудержный страх и бесконечная боль. И у этого болота нет дна, нет берегов, и ограничено оно лишь извращенным, порченным, кошмарным сознанием, в котором существует. Я снова вздохнула, с отчаянием, чуть сжала кулаки и шагнула вперёд. Звук моего шага, казалось, раздался со шквальным эхом, поднимающимся ввысь и вибрирующим в хрустящем от мороза воздухе. Я сделала второй шаг. Он был намного тяжелее первого. Тело, как будто, стало каменным и вялым одновременно. Мне буквально приходилось прилагать усилия, чтобы пройти каких-то несчастных десять шагов до автозака. Я смотрела на дверцу кузова. Сейчас я зайду туда и окажусь в одной клетке со зверем, в низменной человеческой интерпретации. Последние несколько шагов до машины, были такими, будто я шагала по пояс в воде и плотность в ней была, как в израильском Мёртвом море, в котором подобные действия и вовсе невозможны. Открыв дверцу автозака, я поднялась по узким металлическим ступеням и вошла внутрь. Короткий всплеск стремительно нарастающего чувства опасности. На несколько секунд цепенящее ощущение сковало, сжало и сжевало мое тело. А, в следующий миг я увидела его. В рассеивающемся утреннем, серо-голубом сумраке, при тусклом свете из зарешеченных окон, он сидел в дальнем конце кузова. Между нами было около пяти-шести метров и крепкая решетка, разделявшая кузов на две половины. Он, один из них, один из тех чудовищ в сияющих зловещих Масках, сидел здесь, напротив меня. Вольготно восседая на сидении подле стены, он свесил голову вниз и его жирные русые патлы немного скрывали лицо. Я сделала несколько шагов, приблизившись к решетке. Я не отводила от него взгляда и поймала себя на мысли, что мне хочется взглянуть ему в лицо и посмотреть в глаза. Я не хочу запоминать его под личиной маски, я хочу увидеть, кто под ней скрывался. Когда он будет возвращаться в кошмарах, когда я буду вновь и вновь погружаться в его воспоминания или воспоминания его жертв, я хочу видеть лицо человека, а не маску убийцы. Когда узнаешь и понимаешь, что перед тобой человек, с физической и биологической точки зрения, мало чем от тебя отличающийся становиться... как-то... не так страшно, гораздо спокойнее. Ты как будто убеждаешься, что этого врага тоже можно одолеть, как и прочих, до него. Что он из плоти и крови, что он смертен и далеко не всесилен. Лицо и глаза. Чтобы увидеть их, я подошла ближе, и убийца выпрямился. В полумраке тусклым блеском сверкнули белки его глаз. – Ты ещё, кто такая? – с пренебрежением спросил убийца. – Чего тебе, маленькая ш**шка? Или тебя прислали, чтобы я тобой попользовался всласть? А? Полиция решила подарить тебя мне? А? Он противно засмеялся и поднялся со скамьи. Подошел к решетке, почти прижимаясь к ней. – Ну, давай, су**нка белобрысая, иди сюда, – прошипел он. – Я тебя так отдеру, что ты у уползёшь... Он оскалился, свирепо глядя на меня исподлобья. Я молчала, внимательно разглядывая его лицо и выпученные от ненависти глаза. Его мучила дикая и злобная досада. Он старался не показывать это, но его невероятно угнетало, злило и бесило то, что он попался в умело расставленную Стасом ловушку. – Чё ты вылупилась на меня, овца пере**ханая?! – заорал он внезапно и вцепившись в решетку с усилием затряс её. Меня это не пугало, я знала, что решетка и её крепление выдержат даже удар быка с испанской корриды. Он снова с остервенением затряс решетку. – Ну, давай подойди сюда! – заорал он громче. Сейчас, даже без маски, в его внешности было мало человеческого. С таращащимися и налитыми кровью глазами на раскрасневшемся лице, он, с сальными и жирными патлами, тяжело и свирепо дышал, пожирая меня злым и похотливым взглядом. Ему хотелось причинить мне боль, хотелось, чтобы я его боялась. А этого не было. Единственное, что я могла продемонстрировать ему сейчас на своем лице и в своем взгляде – это сожаление, смешанное с сердитым осуждением. И Марка Карташева, работника стоянки логистической компании ‘Континент-сервис’, это невероятно раздражало. – Погоди, погоди, – лихорадочно и злорадно зашептал он, – сейчас я тебе покажу... Покажу, что тебя ждёт, маленькая дрянь. Покажу от чего ты будешь у меня визжать, как жалкая грязная ш**шка... Опустив руки в наручниках к своим джинсам он, довольно проворно расстегнул пряжку ремня, ширинку и со злорадным хихиканьем вывалил передо мной самую интимную часть своего тела. Я не опустила взор, продолжая пристально смотреть ему в глаза. Меня замутило от отвращения. Запах его пота, наполненный бессильной злостью повисал в тесном кузове автозака. – Подойди-ка сюда, с*чка белобрысая! – проорал он, совершая активные движение правой рукой. – Давай! Я дам тебе то, что ты так хочешь! Давай же!.. Я почувствовала искренне желание развернуться и выскочить вон, но это означало бы, что он меня одолел, что ему удалось меня напугать, и что мне не получить от него тех сведений, которые нужны следствию! – Какой-же ты жалкий и мерзкий, – проговорила я с внезапным спокойствием и толикой горечи. Он застыл. – Чего?! – лицо Карташева скривилось. – Ты что ляпнула, подстилка уличная?! Ты что там мне сказала, с**а ты уродливая?!! Он хотел ещё что-то добавить, но тут он замер. Наши взгляды соприкоснулись. Я увидела, как на замершем лице убийцы расширяются и темнеют зрачки. Я почувствовала, что нечто, некая сила проворно и быстро уволакивает меня куда-то на глубину. Я совершила прыжок, я подошла к краю и смогла спрыгнуть темно-багровое болото. ...Перед глазами расплывалось какое-то тускло-серое марево, с яркими кусочками случайных цветов. Лишь, когда мой взгляд сфокусировался, я смогла увидеть перед собой стену со старыми, во многих местах сильно оборванными обоями. Они показались мне знакомыми. Я определенно где-то их уже видела. И совсем недавно... Я огляделась. В комнате, по стенам, по потолку и над полом – всюду – расползался густой и плотный дым, сотканный из бесплотной и текучей чёрной мглы. Дым витал и кружился вокруг, протягивая извивающиеся щупальца к предметам в комнате, но при этом, боялся подступить ко мне. Я, на этот раз уже с меньшим удивлением, обнаружила заметное серебристое и лучистое сияние вокруг себя. Оно окружало меня подобно ореолу, распугивая перекатывающуюся и волнующуюся темноту вокруг. Я посмотрела на небольшой письменный стол у окна и три кровати у стены. Точнее, кровати было две, но одна из них была двух ярусной. – Три... – проговорила я. – Три детских спальных места... На столе стояли три игрушечных робота, а у стены, на полу, словно показательно три одинаковых моделей, машинки, отличавшиеся только цветом. Они были зеленой, сиреневой и желтой. – Значит, вас и правда трое, – вслух проговорила я, – и всегда было трое... Трое сыновей Панкрата Рындина. Трое взращенных жестоким пьяницей и тираном ненасытных убийц. Вьющийся вокруг дым, бросался к всему, на что падал мой взгляд. Он как будто пытался помешать мне рассматривать хоть что-то в этой квартире, точнее в воспоминании, которое предстало в виде квартиры Рындиных. Несмотря на ревностные старания потустороннего черного дыма, наполненного смутными и пугающими образами, он пугливо шарахался от любых моих движений. Я не вполне понимала, что мне делать, чтобы получить желаемое – воспоминания Карташева, в сознании которого я сейчас находилась. Почему его внутренний, ментальный мир выглядит так угнетающе ужасно. Почему я не чувствую, что он... счастлив здесь? Почему это место переполнено убийственной тоской, унылым разочарованием и печальным... одиночеством. Словно в ответ на мой молчаливый вопрос, откуда-то из-за стен донесся детский плач. Я встрепенулась и ринулась к двери. Плач повторился. У меня мгновенно тревожно заколотилось сердце – мне было невыносимо оставаться равнодушной к детским слезам. Как бы пафосно и даже банально это не звучало, но я не могу не жалеть маленькую рыдающую кроху, которая, чем-то обижена или напугана. Вид слёз на личике какого-нибудь пупса вызывает у меня бурный шквал жалостливых эмоций и желание чем-то помочь... Но, сейчас я в сознании убийцы. И откуда здесь взяться детскому плачу? Я заставила себя успокоиться. Получилось не слишком хорошо. Мысли водили беспорядочный хоровод в голове. Дверь, которую я нашла не пожелала открываться. Точнее, она вроде бы открывалась, но что-то снаружи, как будто удерживало её. Я попробовала приложить усилие – тщетно. Через дверь вновь донесся приглушенный, горький и перепуганный детский плач. Меня охватило непримиримое стремление поскорее оказаться рядом с этим малышом, увидеть, что ему угрожает, что пугает и заставляет плакать. Некое окрыляющее чувство мощным сгустком импульсов вошло, ворвалось, вселилось в мое тело. Я рванула дверь на себя. Окружающий меня серебряно-белый ореол, с миниатюрными искрящимися бликами, распространился на дверь, которой я касалась. Тот же миг из-под двери, над ней и из-за дверного косяка, по бокам, с ядовитым шипением выползли струйки зловонного черного дыма. Запах и зудящий писклявый звук был похож, на то явление, которое сопровождает брошенный в огонь пакет из-под чипсов или схожего продукта, призванного медленно убивать органы пищеварения. Как только бесформенные, источающие вонь, дымные щупальца выползли из-под двери и иссякли в лучах окутавшего меня сияния, дверь сама приоткрылась. Детский плач смолк и теперь я услышала женский голос, который негромко и вполне мелодично напевал какую-то старую советскую песню. Я тут же узнала этот голос и женщину, которой он принадлежал. Это пела Антонина Рындина. Та самая жена Панкрата, которую он избил, изнасиловал и убил прямо на глазах у своих маленьких сыновей. Несмотря на понимание, что это лишь проекция из памяти, некий воплотившийся в фигуральном образе, сгусток пережитых эмоций Карташева, мне стало дико жутко. В тихом и грустном голосе напевающей Антонины, чувствовалось что-то опасное, что-то притаившееся за этим мирным обликом любимой матери. Я открыла дверь – у меня не было выбора – и взглянула за неё. Я почти не была удивлена, увидев перед собой ту самую – один в и один – комнату, в которой Антонина Рындина наряжала ёлку и в которой была убита. Сейчас, она была одета точно так же, как в день своей гибели – бордовая вязаная кофта, поверх светлого платья с простым незатейливым узором. А песочного цвета волосы женщины собраны в пучок. Она стояла ко мне спиной и, чуть пританцовывая напевала песенку. Из-за фальшивой милоты праздничного антуража и такой же ненастоящей, поддельной весёлости, которую демонстрировал образ Антонины, вся эта сцена выглядела ещё более угнетающей и пугающей. Она нацепила игрушку на ветку ёлки, а затем, застыла. Я настороженно глядела на неё. Женщина взяла другую игрушку из картонной коробки и, перестав петь, произнесла странным, чуть вибрирующим голосом: – Ты вовремя. Нам нужно нарядить ёлку. Она обернулась и я, на миг потеряв самообладание, глухо вскрикнула. Свет вокруг меня чуть померк, но тут же засиял с новой силой. Я справилась с впечатлением, хотя то, что я увидела заставило бы орать от ужаса большинство людей. Лицо Антонины, его верхняя часть были скрыты обломком маски, с неоновыми светящимися ‘крестиками’ на месте глаз. А из-под острых, обломанных краев маски, на щеки, нос и рот женщины стекали засохшие темно-багровые струи крови. – Давай, – она, как ни в чем ни бывало протянула мне темно-зеленый шар со снеговиком и криво нарисованными сказочными животными. – Помоги мне. Нам нужно закончить, пока он не пришел... – Кто? – уронила я. Женщина на несколько мгновений замерла. – Тот, кто породил кошмар. От её слов меня бросило в болезненный жар. Но, я справилась с собой – события, связанные с Монохромным человеком и Сумеречным портным крепко меня закалили и похоже, слегка, деформировали мою психику. – Ладно, – я не стала спорить с воспоминанием и взяла у него из рук елочную игрушку. Это было дико... Всё, что сейчас со мной происходило было дичайшим и жутким сюрреализмом! Я осторожно нацепила игрушку на ветку и тут снова раздался плачь. Я вздрогнула и едва не выронила блестящие, красно-золотые часы, которые дало мне в руки воспоминание в виде Антонины. – Пока ты не нарядишь ёлку, ты не сможешь спасти его. – Спасти кого? – не поняла я. – Моего сына, – не оборачиваясь ответила женщина. Тут, откуда-то из-за закрытой двери донесся гулкий, как выстрел, грохот тяжелой двери. Антонина быстро обернулась, столь же ретиво вручила мне очередную игрушку и указала на картонный ящик. – Осталось ещё одиннадцать! Наряжай скорее! И чтобы ты сейчас не услышала, помни – ни в коем случае не оборачивайся! Иначе все твои усилия будут напрасны... А ты должна... должна спасти моего сына... Ты здесь для этого... ты должна... Последние несколько слов прозвучали с неожиданной и явно неподдельной искренней мольбой в голосе. Это говорили, те самые теплые, нежные и искрение материнские чувства, которые питали это воспоминание в виде Антонины. Именно такой её запомнил маленький Марк Карташев, перед тем как она погибла у него на глазах. – Я... я помогу ему, – пообещала я, глядя в светящиеся глаза-крестики. Я отвернулась и почти сразу за моей спиной раздался топот ног. – Здорово, женушка, – произнес знакомый скрипучий голос. Я, на несколько коротких мгновений, оцепенела, узнав Панкрата. – Милый, ты забыл разуться...– точь-в-точь, как тогда, в роковой вечер, проговорила Антонина. – Что ты сказала? Что ты сейчас там мне ***данула, корова драная?! А?! Я невольно вздрогнула, когда он закричал. Антонина что-то ответила ему, а затем он начал бить её. Я слышала его глухие ожесточенные и глухие удары, сдавленные крики Антонины и жуткие ругательства Панкрата. Я не оборачивалась, помня данный мне завет. Дрожащими руками, одну за другой, я продолжала методично надевать игрушки на растопыренные ветки ели. Как назло, чертовы нитки не хотели налезать на ощетинившиеся иголками ветки. У меня были исколоты все пальцы, я отчаянно нервничала, старалась побороть охвативший меня страх. Я старалась не реагировать на крики и звуки ударов за спиной. Я изо всех сил подавляла в себе любой порыв обернуться. Оставалось ещё три игрушки. Антонина рыдала за моей спиной, а Панкрат рассыпая матерные проклятия продолжал убивать её. Здесь и сейчас, прямо за моей спиной, в шаге от меня полностью повторялся кошмар той ночи. Я одела последнюю игрушку на елку и все разом смолкло. Просто внезапно наступила полнейшая тишина. Я посмела обернуться и обнаружила, что кроме меня в комнате больше никого нет. А в стене напротив светлеет приоткрывшаяся дверь. Я приблизилась к ней, витавший вокруг неё темный дым с визгливым шипением испарился. Из-за двери раздался плач и я рванула на себя дверную ручку. Передо мной предстала комната, как капля воды, похожая на ту, из которой я вышла вначале – детская. Здесь, на ковре, сидел мальчик лет четырёх и что-то строил из цветных кубиков. Когда я вошла, он поднял на меня взгляд с заплаканными глазенками и прохныкал: – У меня ничего не получается... Он снова заплакал. – Помоги мне! Помоги!.. Почему у меня ничего не получается? Я подняла взгляд на следующую дверь, подошла к ней и с удивлением обнаружила, что вместо привычной дверной ручки... на ней красуется игрушечный пластмассовый кубик. – Мы не можем уйти отсюда, пока не достроим башенку... – сообщил мне сидящий на полу Марк. Я обернулась на него и снова взглянула на игрушечные кубики, из которых он пытался выстроить свою ‘башенку’. Кажется, я поняла. Мне нужно помочь, в этом воспоминании, построить маленькому Марку его башню из кубиков. Возможно это, как раз то, что он не успел сделать тогда, в ту ночь и... не знаю, что будет дальше, но по-другому я точно не пройду дальше по его воспоминаниям. – Ладно, хорошо, – мягко произнесла я. – Мне нужны кубики, которые я потерял, – мальчик оглянулся вокруг. – Поищи их в комнате, мне не хватает всего четырёх кубиков... – Ладно, – настороженно повторила я. – Как скажешь, малыш. Найти кубики было не так уж сложно – один был за диваном, второй под столом и ещё два каким-то образом оказались в цветочных горшках, на окне. Когда я помогла Марку достроить его башню, мальчишка вскочил, радостно хлопая в ладоши. А дверь, ведущая дальше тут же приоткрылась, приглашая меня идти дальше. – Возьми меня с собой! – вдруг захныкал ребенок и подбежал ко мне. – Пожалуйста... Помоги мне сбежать от него! Он выразительно посмотрел на меня снизу-вверх. – От него? – осторожно переспросила я. – От твоего... папы? Маленький Марк тут же ретиво закивал головой. – Он хочет, чтобы я был плохим... очень плохим... И заставляет меня делать очень плохие вещи другим людям... ‘Очень плохие вещи’. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что происходит в сознании Марка. До роковой ночи он был вполне себе обычным ребенком. А случившийся тогда кошмар, искалечил, перевернул и наполнил мраком сознание ребенка. А воплотился пережитый ужас, конечно же, в виде Панкрата убивающего свою жену. За дверью, из которой я пришла прозвучал знакомый топот. – Быстрее! Он идёт! – запричитал мальчик и подбежал к двери. – Быстрее, не дай ему поймать меня! Он опять закрое меня здесь! Чтобы я не убежал!.. Пожалуйста! Бежим! – Ма-арк!!! – прозвучал скрипучий голос Панкрата из-за двери. – Иди сюда! Я твой отец и я зову тебя!!! Господи, да в отравленном сознании Карташева происходит просто психоделический и безграничный кошмар, нагоняемый пугающими впечатлениями из прошлого и страхом... Конечно же, прежде всего, воплотившиеся в Панкрата воспоминания, были паталогическим страхом маленького Марка. Мы выскочили через дверь и оказались в следующей комнате. К моему удивлению это был та же комната, где Антонина наряжала ёлку, только теперь здесь не было ни Антонины, ни новогодней елки. Только четыре стены и четыре двери. – За ними то, что ты ищешь, – маленький Марк пальчиком указал на три закрытые двери. – А это ключи... При последних словах он указал на небольшой низенький столик, появившийся, откуда не возьмись, посреди комнаты. На столике лежал десяток предметов. Тут были самые разные вещи: ручка, скальпель, пара перчаток, мобильный телефон, полупустая бутылка из-под пива, охотничий нож, ветка от дерева и две пули. – Двери можно использовать только один раз, поэтому правильно подбирай ключи, – сказал мне Марк. – А что за дверями? – спросила я. – То, что ты ищешь, – с толикой лукавости ответил мальчик. В дверь, из которой мы только что вышли, кто-то с силой ударил. – Ма-а-рк!!! – прорычал с другой стороны разгневанный Панкрат. – А ну открывай, маленький ты засранец!!! – Торопись, торопись! – запричитал малыш. – Если он войдет сюда и заберет меня, ты ничего не найдешь! Он заберет и снова закроет меня, так чтобы ты уж точно не смогла ничего найти!!! Я решила последовать совету мальчика и выбрала перчатки. Когда я поднесла их к одной из дверей, та открылась и внутри, вместо комнаты я увидела дом Неклюдовых и сидящих в кабине двух мужчин. Они уже были в масках. Один из них, похоже это был взрослый Марк, поигрывая своим ножом, рассказывал, что как он хотел убить ‘этого богатенького сопляка и шалаву’. У Марка внезапно громко зазвонил телефон, а его брат, вдруг нетерпеливо нервно и агрессивно замахал руками: – Выключи! Выключи! Выключи эту ср*нь! Выключи сейчас же!.. – Сейчас, сейчас! – Марк неуклюже пытался принять вызов, но у него не получалось и телефон продолжал орать. ‘Зеленая маска’, его брат, выхватил телефон из рук Марка и с силой несколько раз ударил об панель приборов. – Ты что творишь?! – возмутился Марк. – Я не могу слышать звуки! – наорал в ответ его брат. – Ты же знаешь! Я не могу!.. Мне... Мне больно и страшно!.. Воспоминание прервалось и в комнате, дверь в которую я открыла, растеклась белая пустота. – Он боится музыки... – пробормотала я, не сразу осознав важность воспоминания. – Это фонофобия!.. У одного из масок острая форма фонофобии – боязни звуков! – Торопись! – напомнил мне четырёхлетний Марк. – Торопись!.. Панкрат продолжал сотрясать дверь ударами. Я видела, как на поверхности двери уже начали появляться мелкие трещинки, а на ковер осыпалась горсть мелких щепок. Я схватила следующий предмет – мобильник. Это воспоминание, в одной из двух оставшихся комнат, показало мне телефонный разговор Марка с какой-то женщиной. Затем они начали куда-то собираться. Трое здоровых толстяков суетливо носились по какому-то подпольному складу, в котором повсюду стояли коробки с изображением разной бытовой техники и китайскими иероглифами. Маски собрали в сумку хирургические инструменты, скотч, веревку и прочие предметы, необходимые им для убийства. Затем я увидела, как они втроем узнали о том, что сегодня, ранним утром, Прокл Бельский будет на пресс-конференции, где расскажет про их отца. Маски в гневе, а Марк вызывается убить Бельского, несмотря ни на что. И для этого он берет с собой свой любимый нож. Это воспоминание оборвалось уже под отчаянный и пронзительный крик маленького Марка: – Ско-оре-е-е!!! Скорее!!! Он уже почти прорвался. Дверь, которую выламывал образ Панкрата, была разбита во многих местах и можно было видеть мечущийся в ярости темный силуэт за ней. Я схватила со стола нож и бросилась к последней двери. Она распахнулась передо мной и явила очередное, последнее, воспоминание. Скачущий и вибрирующий металлический звон сопроводил удар оброненного ножа об пол. Я увидела, как Карташев, ругнувшись, присел и поднял свое жуткое орудие убийства. В этот самый момент у него зазвонил телефон, с точно такой же мелодией, как в первом воспоминании, перед убийством Неклюдова и Сомовой. Он стоял у проржавевшей металлической двери, подле одинокой лампы, что светила грязно-тусклым желтоватым светом. Марк достал телефон. Я успела увидеть, что номер был не определен. Тем не менее Карташев принял вызов и поднес смартфон к уху. – Ты узнал?.. Зачем?.. Ладно, ладно, не командуй! Сейчас... Он совершил пару движений пальцем по экрану телефона и включил громкую связь. – Эй! – крикнул он. – Сюда! Это Сводный! У него важные сведения! Двое других ‘Масок’, знакомой тяжелой поступью, подошли к своему брату. – Все здесь?-властно спросил командный мужской голос. – Да, – ответил ему Карташев. – Выкладывай. – Я нашел этих пацанов. Оба брата прячутся в Нефедьево. Это деревня в Московской области, неподалеку от трассы А-105. Торопитесь. – А разве мы не должны были убить братьев, когда их арестуют? – спросил убийца в желтой маске.-Указания были именно такие? – Планы поменялись, – раздраженно ответил мужчина. – Полицейских, которые должны были арестовать братьев... самих арестовали за хранение наркоты. Эти дебилы попали в лапы ГУНКа и им уже никто не поможет. Так, что придется справляться самим. ‘Зеленая маска’ раздраженно, со злостью выругался. А говоривший по телефону голос, понимающе засмеявшись, произнес: – Удачи, Трёхглавый. Пора охотиться... С этими словами тот, кого Марк назвал ‘Сводным’, прервал связь. На этом же прекратилось и последнее, третье воспоминание, ‘ключом’ к которому был нож Карташева. В ту же секунду, за спиной, я услышала плачущий и отчаянный крик: – Нет! Не трогай меня! Не надо! Не трогай!.. Я поспешно обернулась назад и на миг приросла к полу, не в силах пошевелиться от увиденного. Передо мной стоял Панкрат... Но, он был серовато-угольного цвета, покрытый какой-то странной гарью и овеянный густым слоем дыма. А глаза этого чудовища из кошмаров источали мерклый желтовато-белый свет. – Ты забыл, кто твой отец Марк? – чудище протянуло руку к малышу и тот зашелся истеричным надрывающимся криком. Не придумав ничего лучше, я бросилась между ними и закрыла собой малыша. – Ты!!! – взвыло чудовище в виде Панкрата. – Ты всё испортила!!! Ты всё разрушила! Всё, что я создал! Ты уничтожила!!! Да как ты посмела?!! Его слова звучали пронзительным утробным и чуть вибрирующим демоническим голосом. Он замахнулся. Маленький Карташев, за мной, пронзительно и тонко вскрикнул. Я взглянула в свирепые желтые глаза, и на миг меня захлестнул удушающий лихорадящий ужас. Но уже через долю секунды я вдруг, с ошеломляющей очевидностью, поняла, что могу и должна ему противостоять. Так же, как тому псу, в доме Мирбаха. Так же, как Монохромному Человеку и Сумеречному Портному. Я должна, я могу, у меня есть для этого силы... Наполнившая меня уверенность, развеяла, навалившееся было на меня, грузное чувство страха. Одновременно с этим, словно отражение моих чувств и внутренних сил, ореол света вокруг меня вспыхнул ярче прежнего. Повеяло знакомым чувством приятного мороза, кажется я услышала шум ветра, в котором потонул крик стоящего передо мной монстра. Его буквально окутало моим светом. Серебристо-белое сияние вихрилось вокруг его темно-серой фигуры. От порывов ветра у меня взметнулись волосы. По комнате стремительно закружились сверкающие точки снежинок. Монстр выл, сопротивлялся, но слабел на глазах. Серая фигура уменьшалась, её черты скрадывались, силуэт быстро уменьшался. А гудящий гневный вой истончался, пока не превратился в противный и жалкий визг. Когда ветер со снежно-бриллиантовой метелью утихли, передо мной, в рассыпанном по полу снегу, лежали тускло поблескивающие обломки новогодних игрушек. В их осколках я рассмотрела искаженные и размазанные отражения случившихся больше двадцати лет трагических событий. Когда по вине жестокого пьяницы, была разрушена семья. Когда убийство и унижение матери породило в разумах трёх маленьких мальчиков бесконечный и кошмарный мрак, насыщенный желанием убивать, уничтожать и мучить. Поддавшись странному праведному порыву, я шагнула вперёд и правой ногой раздавила эти осколки. Они не лопнули с тонким звоном, как обычные елочные игрушки. Они не издали и звука, только из-под моего правого кроссовка взвились вверх пару тонких дымных струек, которые тот час же испарились. Я обернулась на маленького Марка. Малыш с изумлением, настороженно глядел на то место, где только что лежали осколки, хранящие самый страшный миг в его жизни. Тот самый миг, который взрастил в этом мальчике безжалостного монстра. Он вдруг поднял на меня взгляд заплаканных глаз и произнес тоненьким, но уверенным голосом: – Знаешь, что? – Что? – тихо спросила я. – А я... я больше не боюсь... Я не успела ничего ответить, воспоминание, по своему обыкновению, растаяло, сникло и испарилось, извергнув меня обратно, в нашу реальность. Я очнулась и увидела над собой обеспокоенное лицо Стаса. – Ника, ты... – начал он. Но я, проворно поднявшись, выглянула из-за его плеча. Клетка автозака была открыта и внутри Ящер с тремя полицейскими, что-то делали возле лежащего на полу Марка Карташева. Я видела, как тряслись и стучали по полу его ноги. Как его тело колотила судорога. Я порывисто поднялась и бросилась к клетке. Моему взору немедленно предстал Карташев, который конвульсивно бился в судорогах и выгибался вверх, скребя обломанными окровавленными ногтями металлический пол. Глаза его были безумно вытаращены и обращены в потолок. А изо рта, прямо через сжатые с сумасшедшим оскалом зубы, толчками выбивалась пенистая слюна. В глазах, оглянувшихся на меня Яши и полицейских было непонимание, шок и нечто похоже на страх. Они глядели на меня с откровенной напряженной опасливостью. Они смотрели на меня так, словно боялись, будто я брошусь на них или покусаю. Смотрели со смешанным чувством страха и брезгливостью. Мне на плечо легла рука Стаса. – Ника, пойдем, – сказал он. Я позволила ему себя увести. Перед глазами застыла сцена с бьющемся в эпилептическом припадке Марком Карташевом. – Стас, – дрожащим голосом произнесла я, когда мы вышли из автозака... – Давай поговорим в машине, Ника, – перебил меня Стас. – Хорошо, но сначала нужно отправить полицию в Нефедьево! Остальные двое Масок направились туда! Им позвонил какой-то мужчина и сообщил, что ‘братья прячутся в Нефедьево’! Тут мои глаза расширились от внезапно нахлынувшего озарения. Я вспомнила полицейских, Жанну Микадзе и всё встало на свои места, сложившись прочным и логичным образом. Я посмотрела на Стаса. Корнилов глядел на меня. Я увидела, что он подумал о том же, что и я. – Ожеровские, – я сказала это одновременно со Стасом. Было нечто эффектное и знаковое, в том, что мы оба синхронно подумали о двоих молодых террористах, подельниках Прохора Мечникова и Даниила Меллина. Кажется, молодые и глупые бандиты, сами того не подозревая, ввязались в куда более опасные игры, в которых им, похоже, было предрешено умереть страшной и мучительной смертью. Впрочем, пока это были только догадки. Стас тот час же передал сообщение в ближайшее к Нефедьево ОВД, и там оперативно выслали на место сразу несколько патрульных машин. Заводя автомобиль, Стас расспросил меня о подробностях того, что мне удалось увидеть в воспоминаниях Марка Карташева. Я ничего не утаила, а когда закончила робко и пугливо спросила: – Что с ним теперь будет? Вопрос был на половину риторический. – Не знаю, – признался Стас. На его хмуром лице твердела угрюмая задумчивость. – Я не хотела... – начала я. – Я знаю, – кивнул Корнилов. – Да и, если честно, мне его не жаль. Почему-то мне было неприятно слышать это. Теперь, когда я думала о Марке Карташеве, я вспоминала маленького, насмерть перепуганного четырёхлетнего мальчика, который вынужден был существовать в постоянном, бесконечном кошмаре своего прошлого. Тогдашний ужас, который он пережил, прочно засел в его сознании, воплотившись в виде Панкрата Рындина. – Они его бояться, – вдруг, сама того не ожидая, вслух произнесла я. – Что? – не понял Стас, следивший за дорогой. – Кто кого боится? – Маски, – проговорила я, не глядя на Стаса. – Они бояться Панкрата. Я перевела взгляд в окно автомобиля. Там ‘протекали’ заснеженные улицы Москвы. Опасения Лерки все-таки сбылись – кажется я ввергла Москву и всю область в небольшой и, надеюсь, локальный зимний катаклизм. – Значит, они его ненавидят? – рассудил Стас. Я покачала головой. – Нет... Это... Мне кажется, Стас, это что-то вроде... преклонения. Судя по лицу Корнилова, возможность того, чтобы кто бы то ни было преклонялся перед ничтожным и в конец опустившимся старым пьяницей. – Они видят его не дряхлым спившимся стариком, – поняв молчаливый скепсис Стаса, продолжила я. – В их глазах он до сих пор тот страшный в гневе глава семьи, убийца и повелитель, что на их глазах изнасиловал и убил их мать. Я с сожалением вздохнула. – Это кошмарное зрелище изменило их и заставило с одной стороны бояться Панкрата, а с другой возвеличивать его. – Панкрат вряд ли заставлял их мучить своих жертв– напомнил мне Стас. – Да, – согласилась я, – но убивая и мучая других, они доказывали своему Отцу, что они его достойны, что они не хуже и... – И ‘что’? – спросил, внимательно слушавший меня Стас. – Сами становились для своих жертв великими и ужасающими. Решая их судьбу и причиняя им страдания, они... они исключали возможность того, что сами могли стать, а возможно и были жертвами своего отца. Осознание всего, что я сказала, пришло, когда я вспомнила все предыдущие воспоминания жертв Масок и присоединила к ним последнее, увиденное у Марка Карташева. – Хочешь сказать, что их нечеловеческая садистская жестокость порождена... – Живущим с детства страхом оказаться на их месте. Они живут, постоянно опасаясь, что чем-то прогневают отца, что он явиться за ними и убьют, как их мать... Это страх не пропал с годами, а только усиливался, перерастая в маниакальную фобию... Я пожала плечами. – Она терзала их изнутри, травмируя их разумы, навязывая ложную, но крайне сильную уверенность, что, рано или поздно, Панкрат убьёт их... – Если они сами не убьют кого-то, – поняв мою мысль, проговорил Стас. – Верно, – тихо ответила я. – На жертвах, ко всему прочему, они похоже вымещали всю свою злобу и ненависть, за ощущение себя никчемными и беззащитными перед их могущественным Отцом. – Как думаешь, – помолчав, спросил Стас, – они перестали бы убивать, если в одни прекрасный день Панкрата бы не стало? Я качнула головой. – Они бы боялись его призрака. И не факт, что не больше, чем живого. Меня слегка передёрнуло, когда я вспомнила то, во что в сознании Марка превратился Панкрат. Они видели его именно таким – кошмарным монстром, от которого нет и не может быть спасения. – Значит и ‘Маски’ сами никогда не остановятся, – подытожил Стас. – Остановиться, для них, значит жить в постоянной навязчивой панике. Ни спать, ни есть, бояться и трепетать, дрожать и молиться чтобы ‘папа’ на них не рассердился... Я закрыла глаза и с тяжелой грустью вздохнула. – Проще причинять боль и страдания другим, вознося, таким образом, себя если не на один уровень с отцом, то близко к нему, – добавила я. – В принципе, ничего нового, – прокашлявшись, ответил Стас. Я лишь молча кивнула. Да, он прав. Это не ново. Человеку вообще не редко свойственно унижать и угнетать ближних своих, дабы элементарно самоутвердиться и почувствовать себя более важным. От последней мысли мне стало невыносимо тяжко на душе. Что с нами происходит? В одной части света самой страшной и насущной проблемой большинства граждан – будет найти автосервис подешевле, а в другой наскрести жалких полтора доллара на черствую лепешку из водянистого теста. Одна цивилизация строится на руинах других, один мир существует на костях другого. Одни страны, потребляют ресурсов в десятки и сотни тысяч раз больше, чем другие, зачастую более густо населенные. Десятки или сотни богатеют, пока миллионы и миллиарды других с невероятной скоростью нищают, обрекаясь на никчемное и мрачное существование. Одна часть людей, на планете, может обеспечивать свою сытую, пресыщенную баснословными богатствами роскошную жизнь, лишь выжимая соки, в виде экономических ресурсов, из других людей, лишая их средств существования. Так, что же, чёрт побери выходит, что миром в принципе правят некто похожие на ‘Масок’?.. Я не знаю. Я даже не знаю, насколько я права и права ли вообще? И не является ли, всё что я думаю лишь сетующим бредом? Я не знаю... Но отчетливо понимаю, что людям необходимо будет придумать что-то новое, чтобы в будущем хотя бы большинство населения этого мира могло ежедневно позволить себе просто качественную еду, теплый дом и чистую постель. А уж если никого и нигде, в это время, ещё и не будут бомбить, не будут стрелять и резать – вообще будет замечательно. Но, пока всё это беспочвенная утопия. Люди слишком привыкли делить мир на охотников-властителей и жертв. Причем статус последних, зачастую, исключительно перманентен. Примерно, через час, когда я, к своему удивлению, даже слегка задремала, мы со Стасом были на месте – в Нефедьево. Но ещё до того, как мы въехали в этот населенный пункт, я знала, что мы опоздали... Опять. Неприметная обычно деревенька, расположенная неподалеку от автотрассы, сейчас сверкала точно новогодняя ёлка от обилия полицейских мигалок. Встревоженные жители деревни выбежали из домов и, стоя у открытых калиток ворот, глазели на многочисленные полицейские внедорожники, заполнившие все подъезды и подступы к населенному пункту. Стас плавно объехал полицейские УАЗы и аккуратно припарковался у соседнего дома – ближе подъехать было нельзя из-за машины криминалистов и других автомобилей ППС. Я увидела, как один из стражей порядка, склонившись у забора сотрясается в мучительных рвотных спазмах. А стоящий рядом соратник протягивает ему салфетку. Чуть дальше, троица полицейских, тараща глаза и качая головами, что-то оживленно обсуждали. Я задержала взгляд на правой руке каждого из них, в которых все трои держали по сигарете. Полицейские нервными, дерганными и частыми движениями подносили сигареты к губам. Их лица хранили следы недавнего тяжелого впечатления, которое им пришлось пережить. На их бледных лицах, с округлившимися глазами, нечто пугающее и навсегда пленяющее разум оставило свой прочный, нестираемый след. – Ты готова? – осторожно спросил Стас. Я перевела взгляд на дачный дом семьи Ожеровских, где должны были скрываться братья. На фоне остальных деревенских домов он выглядел необычно тускло, словно в одночасье, все наполнявшие его краски, выцвели и иссякли, обратив стены дома в некое призрачное подобие. В отличии от других, деревенских домов Нефедьево, дом Ожеровских, из темно – красного кирпича, с белыми прямоугольниками окон и застекленного балкона, выглядел... пустым, опустошенным. Как будто из него вынули, вырвали грубой рукой то, ради чего он был построен – тепло, уют и некое неосязаемое чувство семейственности. От всего этого остались только, бледнеющие на фоне серого неба, блеклые оттенки. – Ника, – вновь, уже осторожнее, проговорил Стас. – Да, – я открыла дверцу Лэнд Ровера. – Идём. Стас вышел следом, и мы направились к калитке ворот дома Ожеровских. Я поправила выбившийся платиновый локон. В момент, когда мы подошли к воротам дома Ожеровских, из него, со стуком распахнув деревянную дверь, на крыльцо вывалились двое криминалистов в белых комбинезонах. Это были не люди Ящера, по-видимому их вызвали полицейские из ближайшего ОВД. Один мужчина поддерживал другого, который, срывая на ходу с себя одноразовый белый комбинезон из спанбодна. При этом молодой мужчина, не то смеялся, не то ревел, выкрикивая: – Это невозможно! Невозможно!.. Люди так не поступают! Никто! Даже звери! Это невозможно!.. – Хватит уже, возьми себя в руки! – сурово покрикивал на него старший коллега, одновременно пытаясь поднять падающего на колени молодого криминалиста. Я перевела взгляд на Стаса, заметила, как Корнилов осуждающе поджал губы. Мне было жаль рыдающего специалиста, но в то же время я, отчасти, разделяла мнение Стаса к проявлению подобной несдержанности. Я не вправе кого-то осуждать, но если ты не готов сталкиваться с кровавыми кошмарами, которые серийные убийцы ежегодно творят по всему миру, вряд ли стоит задерживаться на должности криминалиста. Возле автомобиля криминалистической службы нам со Стасом тоже выдали белые одноразовые комбинезоны. Я сильно намучилась, пока пыталась натянуть этот мешок с плохо, но прочно застёгивающейся молнией. Ощущение было, как будто меня засунули в нейлоновую упаковку. Даже дышать стало как-то тяжелее и неудобнее, но таковы были требования для снижения вероятности появления наших следов на месте преступления или повреждения каких-либо улик. Стас молча открыл передо мной дверь, и я вошла внутрь. – Сначала я сама, – предупредила я. – Здесь и так... наследили. Я неодобрительно нахмурилась, чувствуя витающие крикливые воспоминание полицейских и криминалистов, которые успели побывать тут до нас. – Как скажешь, – Стас, нехотя, остался за дверью, на крыльце дома. Я, осторожно ступая, прошла по просторной, выложенной паркетной доской, прихожей. Поддавшись странному наитию, я, легонько, едва касаясь, провела кончиками пальцев по курткам и пальто, висящем на крючках, слева от меня. Я ощутила, как затрепетали и заволновались, спящие на тканях верхней одежды десятки воспоминаний. Отголоски смеха и эхо голосов пронеслись в моей голове перед глазами промелькнуло несколько отрывков из жизни семьи Ожеровских. Они ничем не отличались от воспоминаний сотен и тысяч таких же семей. Всё то же самое, что составляет обыденный быт десятков миллионов людей: праздники, семейные ужины, небольшие рядовые ссоры, мелкие жизненные неурядицы, шумные разговоры и оживленные споры, восторженные моменты счастья и унылые минуты грусти. Едва я убрала руку от одежды, как звуки и обрывки хранимых её воспоминаний мгновенно исчезли, как по нажатию какой-то кнопки. Раз – и ничего нет, тишина и пустота. Я тихо, неторопливо прошла внутрь, в просторную гостиную. Не знаю кем работают родители Ожаровских, но дом внутри выглядел вполне себе зажиточно. Без излишков, но со вкусом. Здесь же в гостиной, я почти не удивилась увидев, неспешно и размеренно ступающего Вестника. Он был вороной, от копыт до гривы. Призрачный чёрный конь, предвещающий самые жуткие, жестокие и тяжелые, для меня, воспоминания, содержащие самые шокирующие сцены убийства, стоял передо мной и выжидающе глядел на меня. Интересно, хоть когда-нибудь мне удастся узнать, кто такие Вестники и почему они то появляются, то их вообще нет. Вороной Вестник глухо всхрапнул и негромко стукнул копытом передней правой ноги Я торопливо кивнула и, набравшись смелости, ринулась вперёд. Стоило мне ступить на ковёр гостиной – я бы разулась, но сейчас это было лишним – как сгустившаяся здесь прочная, вязкая и глубокая трясина случившегося поглотила меня. ...Под хрипящие крики связанной на полу женщины, с темными вьющимися волосами, один из Масок, ‘Сиреневый’, тащил израненного Михаила Ожеровского по ковру, за ногами юноши тянулся смазанный, жирный след крови. – Пожалуйста! Прекратите! – со слезами на лице кричала мать Ожеровских. Женщина с гримасой на раскрасневшемся от слез лице, надрываясь продолжает кричать, с отчаянной мольбой в голосе. Проходящий мимо убийца в зелёной маске отвесил ей тяжелый пинок и буркнул: – Завали ***льник, с**а кудрявая. Его голос, что показательно, был преисполнен холодного пренебрежения, брезгливости и толики надменности. Но в нём не было ни злости, ни гнева, ни даже раздражения. Убийца, без всяких эмоций, на удивление хладнокровно и равнодушно осуществлял свои преступные действия. Они относились ко всему так, словно занимались уборкой или готовкой еды – самым обыкновенным и повседневным делом. Проходя мимо ноутбука, стоящего в гостиной, ‘Зелёный’ передвинул ползунок громкости и орущая по всему дому музыка, ещё больше перекрыла голос извивающейся на полу, несчастной женщины. Стараясь, держать себя в руках, мысленно напоминая себе, что это воспоминание, что этого сейчас нет, я прошла через гостиную. Я увидела темные, растертые по ковру, въевшиеся в ткань, до сих пор влажные следы крови. Ожеровские были на лестнице. Три тела, с глумливой жестокой насмешкой, обвитые яркими неоновыми гирляндами, вверх ногами, висели на балюстраде второго этажа. Они слегка покачивались и запачканная кровью одежда тихо шуршала о покрытие стены возле лестнице на первом этаже. Кровь стекала по их лицам, капала с волос и пропитывала ковер на ступенях лестницы. Мерзко. Отвратительно. Ужасно... Неприятная холодящая слабость закралась в икры моих ног и распространилась вверх к животу, растекаясь, затем, в груди и затрудняя дыхание. Я подавила слабость и выдержала убийственно жуткий, угнетающе кошмарный вид изуродованных перед смертью людей. Все трое, измученных пытками Ожеровских, подверглись глубокому разрезу тела, от паха до шеи. А всё, что составляло функционирующий организм любого человека, чуть ли не с любовной кропотливостью, было разложено на ступенях лестницы. И теперь, из-за обилия крови от внутренних органах Ожеровских, по уложенному на лестнице ковру пролегала своеобразная темно-багровая ‘дорога’. Меня мутило, голова шла кругом, стены ехали, потолок кружился надо мной, и противоестественная слабость поглощала силы, которых не хватало, чтобы стоять и смотреть на сотворенное Масками зло. Меня не тошнило нет, я даже не уверена, что испытывала ярость или ненависть, или панику со страхом. Нет. Отвращение, чувство мрачной безысходности, гнетущее и давящее чувство необходимости поймать этих подонков, призвать их к ответу, прекратить навсегда их деяния. Вот, что я ощущала. Хм... Может, от всего, что мне приходилось видеть за эти годы, я лишилась сочувствия, элементарного сострадания к жертвам убийц? А вдобавок и чувства гнева к сами преступникам? О, нет. Конечно, нет. Просто, в какой-то момент я стала понимать, что первое жертвам уже не нужно, а второе никак не поможет поймать ублюдков, незнамо как появившихся в нашем мире. Сдержанность и обладание собой. Холодный рассудок. Даже хладнокровие и расчётливое мышление – вот, что я должна в себе воспитывать. А буду каждый раз убиваться... Толку от моих истерик, ни для дела, ни для жертв чудовищ. Я это понимала. Но, чувство жрущей душу жалостливой печали, вместе с навязчивым ощущением саднящей горечи, не желало отступать. Воспоминания, последние для всех троих Ожеровских, пронеслись передо мной, захватили меня и закружили в бесконечном стремительно вихре чередующихся ужасов, которые происходили в этом доме, всего лишь три-четыре часа назад. Я видела, как они пытали их, как Маски со всем тем же садистским удовольствием измывались над беспомощными людьми. Особенно им нравилось, что мать братьев Ожеровских, видела все, что они делали с её старшим сыном. Когда видения меня отпустили, я обнаружила себя стоящей на одном колене, на полу, возле лестницы. Лицо было в испарине, из груди рвался жар, и знакомое болезненное чувство, как при высокой температуре, наполняло моё тело. Я поднялась, держась рукой за перила лестницы на первом этаже. Нервно сглотнув, держась за колющий правый бок, я посмотрела на Михаила Ожеровского. Пришлось буквально заставлять себя смотреть на изуродованного парня. Меня интересовало его лицо – оно было перечеркнуто черным крестом из черной клейкой ленты. Но его родители такой ‘чести’ не удостоились. Я тяжело сглотнула и позволила атакующим меня воспоминаниям поглотить мое сознание ещё раз. Наблюдая за происходившим кровавым кошмаром, под гремящий из сабвуферов быстрый, а главное громкий, рэп, монстры в светящихся масках продолжали истязать кричащих от боли людей. Мне было тяжело выносить, всё равно, как я ни старалась, я не могла оставаться совсем невозмутимой. Но сейчас мне нужно было напрячься, потому что нигде в доме я не нашла тело Никиты Ожеровского. Его не было. В висках, под оживленный ритм пульса, забилась пугающая мысль, что младшего сына Ожеровских, Маски забрали с собой. Я поднесла к губам левый кулак, пытаясь справиться с внезапно накатившим чувством стресса. Я очень живо представила себе, как сейчас, где-нибудь, в нескольких километрах отсюда, Маски безнаказанно и всласть, в свое удовольствие, с ожесточением мучают парня. Лихорадящее ощущение собственного бессилия и невозможности помешать садистам в масках, вызвало у меня ядовитую досаду и даже раздражение на себя саму. Я не спеша, с величайшей осторожностью обступая лужи и пятна крови, засыхающие на полу и на коврах дома. Я отчаянно старалась увидеть воспоминание Никиты Ожеровского. Но в ворохе, наполненных мучительным предсмертным страданием жертв убийц и садистским торжеством последних, я не нашла ни одного воспоминания Никиты. Мелькнула и с надеждой забилась мысль, что возможно младшего брата Михаила не было в доме, когда сюда заявились Маски. Но, тогда всё равно где-то здесь, в комнатах этого дома должны были остаться хоть какие-то, даже самые обрывочные воспоминания Никиты, перед тем, как он ушёл. Я уже готова была подняться выше, на второй этаж, когда почувствовала осязаемый взгляд на своей спине. Замерев на ступенях, я мгновение собиралась с духом, чтобы обернуться. Я не знала, в каком виде передо мной в очередной раз предстанет Лик воспоминания – так, про себя, я называла воспоминания являющиеся в облике своих владельцев. Когда я была младше, я дрожала от страха при их виде и была уверена, что вижу настоящих призраков. Очень скоро я поняла, что в отличии от не доказанных явлений в виде привидений и призраков, скопления большого количества Воспоминаний иногда, порой очень даже часто, может представать в облике человека (реже животных), которому они принадлежали. От привидений такие скопления пережитых эмоций и чувств, отличаются тем, что являются неосязаемой, бестелесной, но не менее материальной частью любой личности, которая их испытывает или испытывала. Все, что мы переживаем на протяжении всей нашей жизни, все впечатления, все чувства, эмоции, душевные терзания и просто виды настроения – всё это остаётся с нами, формирует нас и влияет на наше дальнейшее будущее. А когда человек умирает, тело отправляется под землю, душа – в Рай, а Воспоминания, нередко обречены блуждать среди живых, медленно тая и иссякая среди безразличного к ним мира. Я обернулась. И без особого удивления встретилась взглядом с воспоминаниями матери братьев Ожеровских. Они пришли в её облике. Женщина стояла в нескольких метрах от меня, молча, с какой-то немного печальной полуулыбкой на губах, она с сожалением глядела на меня. ‘Зачем ты здесь?’ Я вздрогнула, когда мягкий, преисполненный тихой горечи, голос женщины прозвучал в моей голове. ‘Я хочу помочь – подумала я, глядя в глаза воспоминаниям матери Ожеровских’ Из видений, я узнала, что её зовут Ева. Михаил и Никита были похожи на неё, взглядом и некоторыми чертами лиц. ‘Уже поздно – прозвучал наполненный грустным смирением ответ’. ‘Для Никиты – нет, – возразила я’ Она подошла ближе, с любопытством склонила голову к плечу. Я неотрывно, взволнованно дыша, смотрела в глаза воспоминаниям Евы Ожеровской. ‘Зачем тебе это, обычно всем уже всё равно... – в её словах проскользнула едва заметная обвиняющая нотка’. Я не стала врать ‘Будут другие, – я едва заметно взглядом указала на подвешенные вверх тела, – ваш сын, мог бы помочь помешать вашим же убийцам сотворить подобное с другими’ Воспоминания Евы молчали. ‘Это не всё, что движет тобой, – вдруг произнесла она, – я вижу твои чувства... Ты переживаешь... за него... За Никиту... за моего сына... Почему?’ Заданный в конце вопрос прозвучал со странной растерянностью. Я не знала, что ей ответить. ‘Не хочу, чтобы он умирал... Он достоин жить’ ‘Он сотворил ужасную вещь...’ ‘Я знаю – торопливо проговорила я’. ‘Нет, – покачала головой Ева, – ты знаешь, не всё. Это из-за него они пришли’ Я впилась пытливым взглядом в глаза матери братьев. ‘Маски... Эти убийцы, пришли из-за Никиты?’ Это звучало странно. Чем он мог их прогневать? Стас рассказал мне про детей Токмакова и о том, что все жертвы Масок были рождены от него, но Никита и Михаил вряд ли к ним относятся. Я не понимала... ‘Чтобы не сделал ваш сын, – с воодушевлением проговорила я, – он не заслужил подобного. Он совсем немного старше меня, у него ещё вся жизнь впереди! Я не хочу, чтобы он умирал! Мы сможем помочь ему!.. Пожалуйста!..’ ‘Помочь выжить, чтобы он сел в тюрьму? – печально и размеренно спросила Ева – Ему лучше будет... туда, куда уходят все... Ему будет лучше со мной’. ‘Он не сядет в тюрьму, – вздохнула я, – чтобы он ни сделал... Виновным во всем признали другого человека, потому вашего сына и отпустили’. ‘Это не отменяет того кошмарного поступка, который он совершил, – ответила Ева и покачала головой, – он убил человека’ Я на миг замолчала, пытаясь понять, о чем она говорит, а потом я вспомнила о жертвах в доме Вацлава Токмакова. Я прокрутила в голове события того дня, вспомнила тех, кто погиб от рук юных террористов. Значит, Никита каким-то образом непосредственно причастен к убийству Самсона и Ирины Токмаковых. ‘Ваш сын, – проговорила я, всё ещё думая об Ирине, – мог бы остаться жить и искупить содеянное’ ‘Разве можно искупить убийство?’ ‘Люди нередко совершаю тяжкие поступки, совершенно непреднамеренно. И им не легче, чем родственникам жертвы. Точно так же их жизнь делиться на ‘до’ и ‘после’. И то, что ‘после’ наполнено тяжелым и болезненным чувством вины. У всех по-разному, но суть одна – каждый из них, не прекращает думать о том дне, о той минуте и о том, что если бы они поступили иначе, все были бы живы...’ Я подошла к ней ближе, проникновенно глядя ей в глаза. Мне очень хотелось её переубедить и оставить Никиту в этом мире, здесь, с нами, дать ему время и шанс. ‘Ваш сын, не исключение, – продолжала я, – вы уверенны, что хотите этого? Чтобы он ушел, даже не попытавшись искупить свой проступок?’ ‘Ты не ответила на вопрос: каким образом возможно искупить убийство?’ ‘Например, спасением, – тут же ответила я, – простой помощью людям, не важно как... Было бы раскаяние да желание, а способы найдутся!’ Она отвела взор, Воспоминания Евы явно задумались о моих словах. ‘В твоих словах есть истина, – наконец оценила она, – и я вижу, что ты искренна, девушка с синими глазами. Хорошо...’ Она прошла мимо меня, и я последовала за ней. Воспоминания Евы провели меня к задней двери дома, ведущий в сад. Она оглянулась на меня и открыла дверь. В открывшемся дверном проеме я увидела, наконец, то, что искала – воспоминания Никиты. Младший брат Михаила Ожеровского, согнувшись, зажимая рану на животе, изо всех сил бежал к лесу, прочь от дома. А следом за ним мчался один из Масок. Я посмотрела на Еву, её олицетворение подбадривающе кивнуло мне, и я стремительно выскочила за дверь, через порог, вслед за воспоминаниями Никиты. На улице я увидела полную картину... Он пришел позже. По счастливой, для себя, случайности, Никита, незадолго до появления Масок, выскочил из дома в ближайший магазин – отец послала его прикупить герметическую пену, чтобы заделать пробоину в подвале. Когда Никита вернулся, он попытался помешать убийцам совершить то, что они задумали, но убийца в зеленой маске набросился на него, сильно ранил и бросился в погоню за истекающим кровью парнем. Я видела рану Никиты, видела, как кровь обильно растекалась по его одежде, пробиваясь через пальцы рук, которыми он судорожно и тщетно зажимал рану. По воспоминаниям парня, я поняла, что он может быть ещё жив. Я быстро достала телефон и позвонила Стасу – возвращаться или кричать через весь дом, было нелогично. – Да? – раздался голос Корнилова. – Нашла что – то? – Никита Ожеровский может быть жив, – коротко бросила я, – он в лесу, что за садом Ожеровских. – Понял, подожди меня. Когда Стас присоединился ко мне, мы поспешили в сторону леса. Я торопливо шла впереди, то и дело срываясь на бег. Стасу приходилось одёргивать меня, но Волнение и неугомонное стремление помочь Никите, увидеть его, найти и узнать, что с ним, неустанно гнали меня вперед. Я так летела вперед, что запнувшись чуть не нырнула головой в сугроб. – Ника, осторожнее! – окликнул меня Стас. – Они могут быть ещё там! – Нет! – откликнулась я. Я знала, что Масок нет в лесу – я бы увидела их воспоминания, это вне всякого сомнения. А сейчас я, мимолетными обрывками, наблюдала только эпизоды из памяти Никиты. Я видела, как парень, спотыкаясь, сбивчиво дыша, со страхом в расширенных глазах, рвется вперед, в чащу леса, через промерзшие сугробы и гущу переплетающихся ветвей. А за ним по пятам, злобно и шумно дыша, проламываясь через ветки кустарников и размахивая окровавленным мачете, мчится Зелёный. Толстяк так рвался догнать парня, с такой неистовой злобой и жаждой убийства преследовал его, что несколько раз сильно ударился головой о растущие низко ветви. Вот только его это почти не останавливало, а Никита, хоть и отчаянно рвался вперёд, всё-таки истекал кровью, на глазах стремительно слабея. Я видела, что парень уже не мог бежать, его силы, его жизнь, с обилием крови вытекали из него, оставляя слабеющее тело. Воспоминания Никиты оборвались и прекратились, когда я увидела, как он, молча падает и катиться вниз, по оврагу. Я же бежала, не останавливаясь. Стас следовал за мной. Корнилов не останавливал меня, не окликал, просто держался рядом, просто был со мной. Я торопилась по следам воспоминаний Никиты. Видений больше не было, я ориентировалась в заснеженном лесу по памяти, перебирая в голове фрагменты эпизодов из жизни Никиты Ожеровского. Прозвучит цинично и жестоко, но нам повезло, что Никита был ранен. И ему тоже. Потому, что именно, когда я обнаружила темно-алые следы крови на снегу, мы со Стасом смогли обнаружить овраг, в который упал на Никита. Я подкралась к его краю, заросшего низкими, но дремучими кустарниками. Опасность была в визуальном эффекте, который создавали сугробы: ложное впечатление, что за ними ещё есть земля, но там был резкий край и внезапный обрыв. Когда я осторожно выглянула из-за сугробов и посмотрела вниз, Стас немедленно, ни говоря ни слова, вцепился в мою правую руку. – Вот он! – закричала я обрадованно и бестактно тыча пальцем вниз, где на дне темнела неподвижная человеческая фигура. – Вижу, – кивнул Стас, – отойди назад, нужно найти безопасный спуск. Овраг был глубокий, на много глубже, чем казался. Из-за торчащих со всех сторон корней деревьев или веток кустарников, он походил на огромную, широко разинутую пасть. Стас быстро отыскал узкую, неприметную тропку, извилистой змейкой спускающейся ко дну оврага. Корнилов велел мне оставаться наверху, но это было выше моих сил. Я чувствовала, что должна оказаться внизу, рядом с раненным Никитой – я была уверена, что он ещё жив и, что ему можно помочь, я могу ему помочь... Когда мы, с величайшей осторожностью, спустились по скользкой и промёрзлой тропе, мы увидели его вблизи. Он лежал на снегу, в глубоких сугробах, зубчатыми горками, поднимающимися вокруг него. Под телом Никиты Ожеровского темнели два вытягивающихся в разные стороны тёмных пятна. По своей форме, разливающиеся на снегу, багровые пятна напоминали распростёртые в разные стороны крылья. На миг мне показалось, что Никита не двигается, что жизнь уже покинула его тело, но при нашем приближении парень заметно дернулся и сделал слабую попытку приподняться. Он поднял голову, взглянул на нас, я встретилась с ним взглядом и ощутила подстегивающий импульс в области сердца. Никита, через силу, что-то беззвучно прошептал мне, но вместо слов, с его губ, плавно стекла узкая струйка крови, похожая на тонкую темную ленту, она обвила подбородок и шею парня, стекая за ворот расстегнутой куртки. – Нет! – зачем-то выкрикнула я и бросилась вперёд. Я упала на колени возле Никиты Ожеровского парня, осторожно и бережно взяла голову парня в свои руки. – Стас нужно вызвать скорую! Пожалуйста! Быстрее!.. Я почувствовала слёзы на глазах. Да, я опять плакала, глядя на умирающего возле меня юношу. Стас остановился рядом, с мрачным сожалением и досадой глядя на умирающего парня. – Ника... – тихо проговорил он. – Ему не помочь... – Откуда ты знаешь?! – вскричала я, слыша в своем резком голосе истерическую панику. – Ты же не врач! – Посмотри на его живот, – кивнул Стас. Я только сейчас увидела, как кошмарная рана зияет и кровавым багрянцем темнеет на животе Никиты. – Я вызову медиков, – Корнилов достал телефон, – но они ничего не успеют, Ника... Я не верила его словам, не хотела верить. Фигура Стаса и всё вокруг расплывалось от моих слёз. Голова Никиты шевельнулась под моими ладонями. Я опустила на него взор и увидела, как окровавленные губы умирающего парня, что-то шепчут мне. Беззвучно, не слышно, из последних сил. Но я смогла разобрать слова, которые силился произнести перед смертью Никита Ожеровский: ‘Это моя вина’. – Нет! – я отчаянно замотала головой. – Нет... – Ника, – мягко произнес Стас и коснулся моего плеча. – Оставь его... – Нет! – повторила я и произнесла, в глаза Никиты, – Я знаю, что ты сделал, но... не ты виновен в смерти брата и родителей. Я видела его воспоминания. Самые страшные, самые мучительные, те самые, что причиняют ему наибольшее страдание. И они были не связаны ни Масками, ни даже с семьёй Никиты. Самым страшным, самым жутким воспоминанием, терзавшим его все это время было убийство Ирины Токмаковой. Убийство матери маленького Клима, именно это тяжелейшее преступление больше всего пугало и угнетало истекавшего кровью, в снегу, юношу. Я, не переставая бессильно и тихо плакать, зачем-то провела ладонью по лбу умирающего Никиты, и в тот же миг я оказалась в других его воспоминаниях. В тех, что предшествовали его побегу лес. В этих кратких и стремительных эпизодах я увидела, как Никита, торопливо шагает обратно к дачному дому. Он ещё не знает, что за кошмар там происходит, не знает, что сейчас, в эти мгновения двое подонков в масках мучают его семью и пытают его старшего брата на глазах у рыдающей матери. Я была рядом, Никита прошел буквально в метре от меня. В этом воспоминании мое присутствии было куда заметнее и реалистичнее, чем в предыдущем. Я оглянулась на дом Ожеровских, снова посмотрела на ничего не подозревающего Никиту. Мои кулаки сжались, с нервирующей досадой глядела на него, как он приближается к дому, где ему через несколько минут убийца в зелёной неоновой маске нанесет ему смертельное ранение, от которого он умрет в холоде и одиночестве, на дне заснеженного оврага. Если бы я могла хоть что-то сделать... Как – то помешать... Я шагнула вперёд и неожиданно для себя, услышала странный, совершенно невероятный звук!.. Скрип... хрустящий скрип снега... Замерев на месте, не веря своим глазами, я опустила взгляд себе под ноги и осторожно убрала правую ногу в сторону. Несколько мгновений я в полнейшем шоке, завороженно глядела на перечерченный линиями протектора след от моего ботинка. След... След от моей обуви! Справившись с шоком, я сообразила, что... я не бестелесна в этом воспоминании Никиты! Он не видит и не слышит меня, но я... я частично материальна здесь... Выходит... Я рывком повернула голову в сторону дома Ожеровских, перевела взгляд на спину бредущего к нему Никиты, и бросилась к забору дома Ожеровских. Я не знала, что получится из того, что я задумала, но я должна была попытаться! Оказавшись у забора дома Ожеровских, я подобрала первый попавшийся мне под руки камень и швырнула его в окно дома. Камень с гулким ударом врезался в окно. Стеклопакет выдержал попадание, хоть и покрылся кривыми белесыми линиями трещин. Никита остановился на пороге и ошарашено уставился на покрытое кривыми трещинами окно. Лицо парня исказило настороженное недоумение. В этот миг в окне мелькнул громадный силуэт и тусклый свет зеленого неона. Кажется Никита что-то заподозрил, потому, что он не спешил подходить к дому. И тут входная дверь его дома распахнулась, и на парня, размахивая ножом, бросился Зелёный убийца. – Беги!!! – заорала я истошно. – Беги!!! И он побежал. Парень, что было сил рванул в сторону леса. Убийца стремился за ним... но бежал он не долго. В отличии от стеклопакета, его голова хуже перенесла попадания камня по черепу. Толстяк пошатнулся, но не упал, на что я надеялась. Я подобрала второй камень, но Зелёный остановился и внимательно посмотрел в мою сторону. На несколько мгновений мне показалось, что он меня видит. Я застыла, охваченная накатившим ужасом. Никита был уже далеко, его фигура в темной куртке стремительно мчалась в сторону леса, который парень отлично знал – они с братом не раз лазали там во время летних каникул. Убийца приблизился ко мне. Я истерично швырнула камень в его сторону и рванула прочь, но обернувшись на бегу, увидела, что Зелёный и не думает меня преследовать. Вместо этого, он рассматривает, брошенный мною и упавший рядом с ним в снег камень. Я видела, что он недоумении и представила себе, как всё это выглядело его глазами: зависший в воздухе камень, внезапно полетел в его сторону и упал у самых ног (чуть – чуть я не попала, аж обидно!). Опомнившись, Зелёный, торопливо бросился в сторону дома Ожеровских, из распахнутых дверей которого звучали громкие биты рэпа, заглушающие крики жертв. Я попятилась назад и в этот миг воспоминание исчезло. Первое, что я увидела – это был Стас. Корнилов стоял с отстраненным шокированным видом, держа в правкой руке мобильник. Из телефона доносился чей-то взволнованный голос: – Уточните состояние раненого! Какова глубина ранения и степень повреждения! Товарищ подполковник, вы слышите меня?! Но Стас, не отвечая, нажал на отбой и спрятал телефон в карман куртки. Взгляд Корнилова был прикован к парню, который, поджав колени, со отпечатком дикого страха на перепачканном и оцарапанном лице, взирал то на меня, то на Стаса. – Получилось... – прошептала я растерянно. Но это слово, конечно же, не могло описать весь эффект от того невообразимого и категорически невозможно в пределах реальности итога моих действий, который я наблюдала. Он жив. Никита Ожеровский, перепуганный, замёрзший, но живой (Живой!!!) сидел передо мной и, обхватив поджатые колени, вертел головой, глядя на меня и Стаса. Никита нервно моргнул и дрожащим голосом спросил: – В-вы к-кто?.. Несколько минут спустя, Никита, я и Стас уже сидели в машине скорой помощи, из которой Стас выгнал весь медперсонал и закрыл все дверцы. – Попытайся вспомнить, – мягко проговорила я, держа Никиту за руку, – видел ли ты поблизости, до этого, грузовик, КАМАЗ или другую модель. С парнем говорила я, потому что, со мной он шёл на контакт гораздо легче, чем со Стасом, которому, почему-то, не слишком доверял. – Не помню я, – мотнул головой Никита Ожеровский, – не было ничего такого... – Ты уверен? – уточнила я осторожно. – Уверен, я же не слепой! – пожал плечами парень. – А звонки домой с молчанием на другом конце? – продолжала осторожно выяснять я. – Или звонки на мобильный с незнакомого номера? – Нет, – снова замотал головой парень. Я изучающе и с сочувствием наблюдала за ним. Никита всё ещё не мог принять устрашающую и убийственную реальность: его семьи больше нет. Нет его матери, нет его отца и его брата – они все мертвы. Парень не истерил, не кричал и не выл, но норовил замкнуться в себе, в своих мыслях, остаться один на один со своими навязчивыми страхами, совестью и гнетущим чувством вины. Я делала все, чтобы не дать ему этого сделать, потому что, как и Стас, не сомневалась, что в противном случае Никита Ожеровский элементарно наложит на себя руки. Опрос парня дал не много, но в то же время позволил и мне, и Стасу построить напрашивающуюся саму-собой догадку. И я озвучила её, едва только мы с Корниловым оказались уже в его машине. – Ожеровских никто не вычислял, никто за ними не следил, – поспешила озвучить я свои выводы, – а значит этот Сводный, который сообщил им место положения братьев Ожеровских, изначально знал, где их искать. Стас.. Корнилов внимательно посмотрел на меня, так что я даже на мгновение засомневалась, стоит ли озвучивать свою догадку до конца. Но решила, что стоит. – Им помогает кто-то, кто имеет доступ к уголовным делам, судопроизводству и данным их фигурантов, – проговорила я. Стас вздохнул. – Очень на это похоже... Хотя СКР заверяли меня, что ко всей информации, касательно братьев Ожеровских, Мечников и Меллина имеет доступ очень узкий круг лиц. Только те, кто занимается этим делом. Ну и их судмедэксперты, разумеется. Стас побарабанил пальцем по рулю. – А воспоминания Евы Ожеровской сказали тебе, что во всём виноват Никита? Она имела ввиду, что это из-за него Маски пришли их убивать? Я сама не до конца была уверена, что правильно поняла воспоминания Евы, но с другой стороны, тут особо других вариантов и не было. Я пару раз быстро кивнула. – По её словам выходит, что так... Это было невообразимо. Потому, что если воспоминания Евы Ожеровской сказали правду и это соответствует действительности, то выходит... что Маски... мстят террористам, захватившим дом Токмаковых? Но это даже звучит дико!.. Какая-то сумасшедшая нелепица и чушь получается! Я была сбита с толку, а вот Стас, судя по его хмурой задумчивости, о чем-то мысленно рассуждал. Я не смела заговорить с ним, опасаясь отвлечь от размышлений. Корнилов, вдруг достал свой телефон, набрал какой-то номер, и когда ему ответили, произнес: – Необходимо усилить охрану Даниила Меллина и до минимума сократить численность людей, которые имеют возможность посещать его. Они пришли к Ожеровским, хотя те никак не связаны с детьми Токмаковых. Да, передай это своему братцу и действуйте, если не хотите завтра найти обезображенный труп вашего теперь единственного подозреваемого... Нет, этого не нужно. Если вы подадите Мечникова в розыск вы спугнете Мирбаха, и он заляжет на дно, а парня отправит в расход. Всё, давай. Стас прервал вызов и обратил внимание на мое заинтересованное выражение лица. – Я говорил с Ольгой Датской, – ответил он на мой не высказанный вопрос. Мои брови сами – собой поползли вверх. – С Ольгой Датской? Она же... – Терпеть меня не может, я в курсе, – кивнул Стас. – Но мне нужен контакт в СКР, хоть кто-то. А Ольга, в отличии от своего брата, согласилась пойти на это. – Сменила гнев на милость? – недоверчиво хмыкнула я, вспоминая своё ‘общение’ с близнецами, чуть меньше года назад, когда они допрашивали меня у себя. Особенно я запомнила Максима Датского... – Мечтай! – фыркнул Стас, – Просто Ольга трясется за своего женишка. Я не сразу поняла, что Корнилов говорит о Брониславе Коршунове. А ещё непонятно, почему мысль о том, что он собирается жениться на Ольге Датской, так мне неприятна. Впрочем, нет понятно – с той встречи, я достаточно негативно отношусь к обоим близнецам и мне жаль, что Брон собрался связать свою жизнь с таким человеком, как Ольга... Брон хороший, добрый и справедливый, и эта злюка злобная его совсем не достойна... – Ника, – Стас чуть наклонился ко мне. – Ты о чем задумалась? – Я? – рассеянно спросила и быстро замотала головой. – Ни о чем. Просто... Стас, а если Маски пришли за Ожеровскими и если ещё попытаются убить Меллина, это означает... – Что нам нужно найти Мирбаха и Мечникова, – договорил за меня Стас. – Да, совершенно верно. Мне пока до конца не ясен интерес Масок в убийстве этих юных террористов, но у меня есть подозрения, Ника, что у них и в убийстве детей Токмакова своего, лично интереса тоже не было. Я поняла, о чем думает Стас. – Кто-то изначально направляет их. – Да, всё указывает на это, – с досадой качнул головой Стас. – И это усложняет дело. – Сложнее поймать убийц, над которыми стоит организатор, раздающий им указания? – догадалась я. – Да, – кивнул Стас и повернул ключ в замке зажигания. – Но мы этих паскуд всё равно возьмём. Он положил руки на руль и взглянул на меня. Я видела, что так и подмывает спросить меня о том, что сейчас случилось, полчаса назад, на дне оврага. – Стас, – я решила предвосхитить его вопрос, – я... я не знаю, как это вышло... И сразу скажу – нет, с другими такой ‘фокус’ не пройдёт... Просто... Я... Это сложно... Я... В воспоминании Никиты я была... была другой, более настоящей и почувствовала, что могу воздействовать на обстоятельства... И я... воздействовала. Стас вопросительно вскинул брови, и я, вздохнув, пересказала ему, все что видела и, что я сделала. Корнилов нервно хмыкнул и не спеша размял шею плавными круговыми движениями. – Может быть с Никитой получилось, потому что он ещё был жив?.. Я лишь пожала плечами. – Может. Случившееся пугало меня, вызывало кучу вопросов и окончательно убедило меня, что мои силы, мои способности не имеют ничего общего ни с какими экстрасенсами и знахарями. Что, чем я владею, это что-то категорически другое, более мощное, непонятное и... опасное, чтоб его!.. – Ладно, позже будем разбираться с твоими новыми фокусами, 1 Стас взглянул на меня. – Тебе нужно отдохнуть? – Нет, – даже если б и было нужно, у меня нет такой возможности – время сейчас стоит слишком дорого. – Поехали. – Надо говорить, ‘погнали’, – усмехнулся Стас и осторожно сдал назад. – Для пафоса? – устало хмыкнула я. – Конечно, – ухмыльнулся Корнилов. Мы отъехали от дома Ожеровских и развернулись в сторону шоссе. В течении следующих трёх часов проходила одна из самых масштабных полицейских операций по задержанию, за последние несколько лет. К моему удивлению УГРО и все необходимые ресурсы МВД были организованы и сосредоточены с необычайной точностью, скоростью и, не побоюсь этого слова, профессионализмом. На мой вопрос, давно ли столичная полиция научилась так резво перекрывать и блокировать город, Стас ответил, что необходимые указания, в секретном порядке, были приняты ровно через год, после трагического теракта в США, одиннадцатого сентября две тысячи первого. Правда отрабатывать действия до идеала пришлось ещё лет шесть с лишним. Однако, сегодня выдрессированная столичная полиция сработала если не идеально, явно лучше нормы. По плану Стаса, одобренного руководством УВД Москвы, были перекрыты сразу несколько главных улиц и целые кварталы в двух столичных районах. Начиная с северной части Москвы, территория перекрытых полицией и плотно обыскиваемых районов города неуклонно расширялась на юг, вниз, по карте, к трассе М-4. Во всех перекрытых районах началась немедленная облава. Она проводилась, как можно более шумно, громко и резонансно. Останавливались автомобили, наугад проверялись все известные неблагополучные территории, оперативники и патрульные бесцеремонно шерстили все вертепы, клоаки и преступные подпольные предприятия, разросшиеся на теле столицы. Разумеется, местные СМИ трубили о происходящем изо всех доступных источников. От широкой общественности, правда скрыли, что масштабная полицейская облава преследовала двойную цель: напугать Масок и заставить их бежать, через единственный, заботливо оставленный Стасом путь – трассу М-4 – а, так же полиция, таким образом, провела внеочередную ‘генеральную уборку’. В преддверии важного форума, у МВД был приказ сократить показатели преступности до минимума – чтоб ни одна паршивая собака не посмела кого-то ограбить, застрелить, изнасиловать или, даже, угнать автомобиль. Вот и решили и Масок шугануть, и всякую нечисть из щелей повыбивать, чтоб они не удумали чего в самый ненужный момент. Последние, конечно все равно, через время, появятся вновь. А не они, так другие. Такова уж особенность крупных мегаполисов – орг преступность, подпольные казино, проституция, наркоторговля и так далее. Тёмная сторона многомилионных городов, с которой приходиться мириться и держать под контролем, сдерживая её разрастание. Стас же привёз меня к помещению, которое Маски и их подельник, Ахмар Картамазов, использовали, как склад для контрабанды. Старое и выглядевшее ветхим здание, явно было построено не позже середины прошлого века. Внутри царил хаотичный кавардак – следы бурного обыска, который больше походил на разбойничий налёт. Сеня с приставленными к нему оперативниками не задумывался об аккуратности. По просторному зданию, примерно на уровне головы взрослого человека, расплывались медленно оседающие тучи пыли. Цементный пол, покрытый трещинами, грязными пятнами неизвестного происхождения, весь был в глубоких трещинах. По углам валялись картонные ошметки и проржавевшие металлические обломки. Стас остался в дверях склада, я услышала, как он чиркнул зажигалкой и почувствовала легкий запах сигарет. Я не торопливо прошлась по помещению склада. Парящие здесь скопления воспоминаний отлипли от стен, вылезли из углов, спустились с потолка и предстали передо мной. Я усилием сдержала готовую обрушиться на меня плотную и хаотичную массу эпизодов из жизни Картамазова и Масок. Я старалась поглощать воспоминания порциями, дозировано, без уничтожающего переизбытка, от которого можно спятить или потерять сознание. Перед глазами промелькнули несколько похожих, обрывочных эпизодов, где Ахмар Картамазов, Марк Карташев и ещё две личности перетаскивали ящики с логотипами китайских промышленных компаний. На складе контрабандистов хранился обширный перечень товаров, от мобильных телефонов до громадных квадракоптеров. Перед глазами метались обрывки десятков дней, из жизни Масок и их подельника. Больше всего для меня, разумеется, представляли воспоминания Марка Карташева и Ахмара, на предмет личности двух других Масок. Я отчаянно отбрасывала и пыталась блокировать тонны лишних, лишенных ценной информации воспоминаний. Мне были нужны их лица... Лица двух убийц. И где-то в воспоминания Карташева или Картамазова они должны были появиться, должны были явить свои обличия. Воспоминания сменялись одно за другим, я стала свидетелем бесконечной преступной рутины Масок и самого Ахмара. Но, словно назло, нигде не попадались лица двух других убийц. Я старалась, мне очень хотелось помочь Стасу найти их. Я отчетливо помнила, что они сделали со своими жертвами и горела неукротимым желанием сделать все, что в моих силах, чтобы эти подонки сели за решетку! Но, именно гнев и ярость, могли помешать мне увидеть то, что я хочу. Пришлось заставить себя быть сдержанной. Нужно сохранять душевное равновесие, нужно не поддаваться вредным, сейчас, эмоциям. Я около сорока минут бродила по складском помещению, прежде чем, наконец, одно из воспоминаний Марка Карташева не унесло меня в один из вечеров, где он собственноручно менял разбитое правое зеркало на грузовике. – Долго тебе ещё? – знакомый по воспоминаниям Влада Неклюдова, голос, странно вибрировал, его тон искажался, как при плохой записи на древних магнитных пленках. – Нет, почти закончил, – негромко бросил Карташев, работая отвёрткой. – Во-от... Он чуть повернул громоздкое автомобильное зеркало, и я ‘ухватилась’ за этот мимолетный, короткий миг из воспоминания Карташева. Потому, что в отражении зеркала, в паре шагов, за спиной Марка, стоял другой мужчина. Похожий по комплекции, с таким же цветом волос, только левая часть его лица была ‘запятнана’ коричнево-фиолетовым неприятным родимым пятном. Я судорожно пыталась удержать эти доли мгновений в памяти, я силилась, как можно дольше ‘не отпускать’ эту часть воспоминания. Я жадно всматривалась в лицо второго Маски и запоминала. Черты лица, положение бровей, расположение и глубину посадки глаз, форму губ, скулы, уши и лоб... Я узнала его голос. Когда воспоминание прекратилось, выпустив меня из своих тесных объятий я, ничего не объясняя замершему у дверей склада Стасу, бросилась к нему в машину. Оказавшись в салоне, я быстро достала свой блокнот и ручку, которые всегда в моем маленьком рюкзачке. Когда Стас не торопливо приблизился к внедорожнику, я уже закончила лихорадочно набрасывать лицо преступника, стараясь не упустить все детали строения его лица. – Вот, – я протянула Стасу свой блокнот. Корнилов медленно взял его у меня из рук. – Это Зелёный, – проговорила я нервно и торопливо. – Зелёный? – переспросил Стас. – Убийца в зелёной маске? – Да, – вздохнула я. Стас несколько мгновений рассматривал рисунок. – Тебе есть что ещё сюда добавить? Да, к моему торопливому наброску требовались ещё детали, для лучшей идентификации. Рисунок Стас отсканировал в ближайшем ОВД и приказал объявить человека на листе в розыск. На время поимки Масок, УГРО, в кооперации с МВД присвоил Стасу и его оперативно – следственной группе особые, многократно расширенные полномочия. Что удивительно, но в СКР поддержали это решение. Раздав все необходимые указания и проследив за их исполнением, Стас вернулся в машину. Вновь сев за руль, он откинулся на сидение и, молча, с пол минуты глядел перед собой. Я видела, что Корнилов сосредоточенно размышляет, просчитывает ответные действия Масок, их реакцию и пытается предположить их действия. – План перехват объявлен по всему городу? – через минуту молчания, я все-таки решилась задать вопрос. – И в пригородах тоже, – кивнул Стас и достал мобильник. – Думаешь, их схватят? – осторожно поинтересовалась я. – Маски могут попасться? Стас тут мотнул головой. – Очень вряд ли, – он недовольно вздохнул, – кто-то руководит ими, кто-то направляет их действия. Вот откуда их избирательность в жертвах. А этот кто-то, как ты заметила, вероятно и правда находиться в органах. Иначе и правда непонятно, каким образом Маски точно знали, где искать Ожеровских... Тем более, что, как мне доложили из тамошнего ОВД, дом они купили всего полтора месяца назад и ещё даже не успели официально везде отметиться. То есть в большинстве государственных инстанций могу быть вообще не в курсе, что у Ожеровских есть дача в Нефедьево. – Значит эта облава только для того, чтобы напугать их? Напугать Масок? – Отца взяли, брат арестован, склад накрыли и в городе с двух сторон сжимается кольцо заблокированных полицией районов, – перечислил Стас. – Что им ещё остается? Он открыл на своем телефоне карту Москвы и показал мне на трассу М-4. – Только сматываться из столицы и только по той дороге, что мы им оставили. – Стас, а почему нельзя перекрыть весь город и... – Чтобы они остались здесь? – хмыкнул Стас. – И забились в какие-нибудь норы? – Но-о, – неуверенно протянула я, – так ведь они будут в Москве, а так ищи их потом по всей России. Стас усмехнулся. – Ты в курсе, каково сегодня количество и плотность населения в Москве? – По не официальным данным много выше пятнадцати миллионов, – ответила я. – А вся агломерация, с пригородом в семидесяти километрах от МКАД, может достигать и все двадцать пять, – напомнил Стас и ухмыльнулся. Я поняла, куда он клонит. – В Москве им будет куда легче затаиться и залечь на дно. – Причем наглухо и очень надолго, – заметил Стас. – А в других городах... Даже в Питере, вычислить и найти их куда легче. Не говоря уж о какой-то провинции в пол миллиона или меньше человек. Там вероятность затеряться будет в десятки раз меньше. – Тот, кто их направляет, тоже это понимает, – справедливо заметила я. – Да, скорее всего, – на стал спорить Корнилов, – Но!.. Ему, в любом случае, нужен Мечников. А Маски... страх им не чужд, как ты выяснила, отец, которого они до жути бояться, за решеткой. Что скажет Марк, они тоже не знают, но, будь уверена, исходят из самого худшего. И первое, и второе, и третье кричит им о том, чтобы они валили из города и бежали... – Паника? – усмехнулась я. – Убийцы склонны паниковать не меньше, чем их жертвы. Им тоже страшно, они, возможно, не прочь прославиться, чтобы их имя звучало с телевизоров и обсуждалось в массах, но за решетку им не хочется. – Тогда, что нам сейчас делать? Стас на миг задумался. – Передохнуть – если они, как следует напугались, всё равно, выехав из Москвы, они постараются избавиться от всех улик, затем несколько часов, а может и сутки будут где-то кантоваться, а потом... Он скривился и прокашлялся. – Потом, если мы всё правильно поняли, поедут искать Мечникова? – И бросят своего брата? – спросила я. Стас хмыкнул. – Ника, серийники, по сути своей, одиночки. Они крайне редко работают в паре или в большей группе. Мы, считай, столкнулись с необычной аномалией, но... у них нет тех чувств, которые мы обычно испытывает друг к другу. Они вместе, потому что знают, что так нужно. Нужно быть братьями, нужно быть семьей или, хотя бы, изображать её. Но они не чувствую привязанности друг к другу, не обольщайся. Возможно, им жаль, что Марк попался, но для его спасения они чего делать не будут. От его слов мне стало как-то мерзко и тоскливо на душе. Неужели, правда, даже своих родных они, такие, как Маски и другие, подверженные такой же психопатологии, личности по-настоящему не любят? – В общем, у нас есть время на небольшую передышку, – объявил Стас. – Во всяком случае, на ближайшие пять-шесть часов – точно. Странно, но только после слов Стаса, я почувствовала, как сильно я устала. Чувство утомленности навалилось плотной многослойной массой. Всё пережитое мною за последние сорок восемь часов, все воспоминания и видения, всё это, словно обернулось для меня, многочасовым спортивным кроссом на несколько десятков километров. – Ты голодна? – спросил Корнилов. – Не знаю, – честно призналась я. Я правда не знала, не чувствовала и даже не задумывалась об этом. – Давай, заедим перекусим, – предложил Корнилов, – тебе явно нужен отдых. Он ухмыльнулся и добавил. – Да и мне не помешает. Я что-то согласно пробормотала в ответ, но внезапная сонливость отнимала желание шевелить языком и даже просто думать. Я почувствовала, что мои чувства притупляются и меня неуклонно тянет ко сну. Стас что – то спросил у меня, но я уже не отвечала. Хотелось одного – спать. АНЖЕЛИКА КОРФ Среда, двадцать пятое марта. Предрассветное утро. Много часов спустя, выше описанных событий. Ей снова и снова снился он – Флейта. Вновь и вновь, они с Леонидом, убегают от толпы, чьи мысли и сознание подчинила музыка Наркиса Зорича. Анжелика открыла глаза и, в сумрачном полумраке маленькой комнатки, с бревенчатыми стенами, уставилась в пустоту. Он возникал перед ней даже в сумраке, но здесь его было меньше. Девушка подумала, что не сможет спрятаться от Флейты даже во сне. Ей стало невыносимо жутко. Анжелика сейчас многое бы отдала за то, чтобы кто-нибудь, сильный, могучий, способный защитить её, обнял бы её, нежно погладил по волосам и шепнул, что он никому не позволит причинить ей вред. Никому... Девушка вздохнула. Но, этого не будет. В этом, затерянном в лесной глуши доме, в который они, сбежав из Москвы, забились словно мыши в угол, из мужчин только старый пенсионер, пропахший чесноком и запахом квашеной капусты, два школьника и равнодушный к ней Полунин. Но спать ей уже не хотелось – какой смысл, если даже в грёзах сновидений её преследует Флейта. Корф свесила ноги с кровати, нащупала тапки, напоминавшее что-то среднее между калошами и лаптями, накинула многослойный шерстяной плед – дом у странного деда, промышляющего грибоводством, отапливался не ахти как. Девушка вышла из комнаты и осторожно пустилась по узкой лесенке вниз. Ещё не заходя в зал на первом этаже, она увидела, что там горит свет. Подойдя к порогу открытой двери, Анжелика заглянула внутрь. В зале, в кресле перед камином сидел Леонид. Полунин задумчиво смотрел в огонь, в правой руке у него тускло переливалась бликами бутылка из мутного стекла – продукт перегонки спиртосодержащей массы из забродившей свеклы и ещё каких – то ‘секретных’ градиентов. Самогон пожилого друга Леонида, наряду с грибами иного сорта, приносит ему от трети до половины всего его ежемесячного дохода. И здесь, в глухонькой деревушке, неподалеку от малолюдного Лактинска, старик зарабатывал весьма неплохие деньги, снабжая жителей окрестности и соседних провинций своим товаром. Полунин услышал шаги Анжелики и отвёл взгляд от костра. – Не спиться? – усмехнулся он. Он был в спортивных штанах и майке – одолжил у кого-то из местных мужиков. – После того, как мы, как от пожара, мчались через всю Москву, а потом из Москвы, сюда... – Корф обвела взглядом бревенчатые стены довольно унылого интерьера зала, – в этот зажопинск? Леонид усмехнулся и пожав плечами, приложился к бутылке с горячительным напитком. – А я здесь жил когда-то. Анжелика с удивлением во взгляде уставилась на мужчину, а тот продолжал мечтательно улыбаться, откинув голову на кресло и глядя в потолок. – Были ж времена... Помню, с парнями на белок охотились, хотели поймать... – Зачем? – Анжелика прошла к нему, в зал, и села в соседнее кресло, подобрав ноги – по полу на первом этаже прилично тянуло холодом. – Хотел ручную белку, – снова дернул плечами Леонид и взглянул на девушку. Несмотря на то, что бутылка опустела наполовину, взгляд у Полунина оставался на удивление ясным. Сонным, уставшим, но ясным и сфокусированным. – И чтобы ты с ней делал? – улыбнулась Анжелика. – Кормил, любил и дрессировал бы, наверное, – с неизменной мечтательностью, но шутливо проговорил Леонид. Корф фыркнула и громко засмеялась. – Тихо, ты! – со смешком шикнул на неё Полунин. – Мальчишек перебудишь. – И правда, – Анжелика с опаской взглянула наверх. На втором этаже сейчас мирно спали Гена и Лёва (он был против побега из города, но Полунин смог его уговорить). – Ты хоть немного поспала? – с неожиданной заботой в голосе, спросил Леонид. Анжелика рассеянно кивнула. – Вроде бы... А ты? Полунин замотал головой и снова отпил из бутылки. Анжелика слегка скривилась. – Тебе не кажется, что не сейчас не стоит налегать на спиртное? Леонид, в ответ, скривился и качнул головой. – Это слабоалкогольный сорт того пойла, что изготавливает Пантелееч. Хочешь попробовать? – Нет, спасибо, – неодобрительно нахмурившись, ответила Корф. – Зря, напиток не пьянит и при этом помогает не думать о завтрашнем... – Как будто, если не думать о том, что собираемся сделать завтра, нам будет легче всё провернуть, – фыркнула Анжелика. – Категорически легче не будет, – хохотнул Леонид. – Тебя это веселит? – возмутилась Анжелика. – Да, это нервное, – отмахнулся Леонид. – Мне всегда, когда стремно, я начинаю хохотать и веселить, как придурок... – Пьяный придурок, – поправила Анжелика. Полунин лишь усмехнулся и снова отпил самопального алкоголя. Анжелика опустила взгляд, нервно вздохнула и, дрогнувшим голосом, призналась: – Я не могу не думать об этом... – О чём? – не понял Леонид. – О том, что произойдёт если... – Анжелика замолчала, уставилась в огонь и, шумно боязливо сглотнув, договорила, – если у нас не получиться. Она обхватила себя за плечи и покачала головой. – Мне страшно, Леонид. И, это прозвучит странно, но из-за вас, из-за того, как беспечно вы втроём реагируете... Я чувствую себя одинокой. И ещё Флейта этот... – Наркис, в ближайшее время, нас не потревожит, – напомнил Леонид. – А потом... потом нужно просто продержаться. Осталось всего несколько дней, а потом... – Ждать следующих три попытки? – невесело усмехнулась Анжелика. На глаза у неё неожиданно навернулись слёзы. Чувство безысходности сдавило горло и грудь, выжимая остатки самообладания и смелости. – Прятаться, ждать, что однажды Наркис или кто-то другой из ‘Кузницы’ явиться по мою и Генкинку душу? Она, уже не пыталась сдерживать слёзы и тихую удушающую её истерику. – Эй, эй, – Леонид торопливо поставил бутылку на пол и быстро присел возле кресла, в котором сидела девушка. – Ты чего это? Анжелика... Брось, ты что... Он сложил ладони на её левой коленке, а затем правой рукой провёл по плечу. Корф почувствовала, что ей не хватало этого – прикосновений. Успокаивающих и сочувственных прикосновений мужчины. – Анжелика, – успокаивающим и даже ласковым голосом проговорил Леонид. – Ну, сама подумай. Кому вы с Геной на фиг сдались? Если Мирбах сядет, у него уже вряд ли будет доступ к финансам, а ‘Кузница’, да и другие киллеры, без солидного аванса никого исполнять не будут. – Ты сам говорил, что у Мариана есть друзья, партнёры... А если они оплатят Зоричу заказ на меня и Гену? И потом... Она всхлипнула и заплаканными глазами уставилась на Леонида. – А ты то сам, что будешь делать, если Зорич в очередной раз получит на тебя заказ? – То же, что и всегда – бежать, – беззаботно ответил Полунин. – Знаешь, я даже привык. Мне кажется без Наркиса будет даже, как-то скучно. – Ты чёкнутый!.. – выдохнула Анжелика, едва выдавив улыбку. – Знаю, – улыбка Леонида стала более открытой и доброй. Обе его руки, как бы невзначай легли на колени девушки и, как думал Полунин, незаметно поползли выше, по бёдрам девушки. – Ты что... – начала было девушка. – Тише, не кричи, – предложил Полунин и встал. Прежде, чем она успела сообразить он быстро приподнялся с корточек и попытался поцеловать её. Анжелика, не долго думая, увернулась и, что было сил, звонко хлестнула его по лицу. – Ай! – Полунин отшатнулся и с удивленным видом заморгал, недоуменно глядя на Анжелику. – Дурак! – воскликнула Корф. – Ты, что совсем сдурел?! Ты что себе позволяешь? – Что? – не понял Леонид. – Я думал... – Что ты думал?! – гневно спросила Анжелика, чувствуя вздымающуюся волну возмущения. – Ты сказала, что тебе страшно и одиноко... И что ты боишься Наркиса... – И ни первое, ни второе, ни третье никак способствуют появлению у меня желания отдаться пьяному мужику, в майке с чужого плеча, на заплесневелом старом кресле! – Если проблема в кресле, то можем подняться выше и... – начал Леонид. – Ой, да пошёл ты! – Анжелика подхватилась из кресла и скорым шагом вышла из зала. У порога в комнату она натолкнулась на владельца дома. Старик, взлохмаченный со сна, с прищуром в глазах, вооруженный фонарем, явно подслушивал. – Что у вас происходит? – спросил он взволнованно. – Ничего! – отчеканила Корф и поднялась обратно на второй этаж. Здесь девушка отыскала балкон. Она хотела открыть дверь и выйти ненадолго – ей необходим был свежий воздух, чтобы успокоиться. Но по идиотской планировке дома, выход на балкон был только из комнаты, где, как раз, спали Гена с Лёвой. Тихо приоткрыв дверь комнаты, девушка заглянула внутрь. Убедившись, что парни спят и, что они укрыты одеялами, она бесшумно проскользнула внутрь и, на цыпочках, направилась к балконной двери. Она бросила опасливый взгляд на Гену, который спал с удивительно сосредоточенным и серьезным лицом, посмотрела на Леву, который, сложив очки на тумбочку рядом и обняв подушку, тихо сопел. Девушка была уже у самой двери, когда внезапно её взгляд соскользнул на лежавший на подоконнике ноутбук брата. Анжелика мигом вспомнила о том, что Леонид рассказал ей о тайных дохода своих брата. Эта мысль до сих пор не давала ей покоя, но времени поговорить об этом с Геной просто не было. Да и потом, девушка не была уверена, что братишка согласиться поделиться с ней своим секретным и явно незаконным заработком. Анжелика терзалась совестью не долго – возникшая у неё мысль была ей противна, но если её брат и правда занимается какого – то рода вымогательством, она обязана узнать правду и помешать ему продолжать. Корф была уверена, что ни к чему хорошему подобные вещи не приводят, как и вообще любая преступная деятельность. А Генка, дурак малолетний, вполне мог рискнуть заняться чем-то подобным. Особенно, если ощущал свое превосходство... Корф, изучая чужой опыт многих журналистских расследований, давно пришла к выводу, что за большими деньгами, которые сулят преступные махинации, всегда следует соразмерная им проблема или совокупность проблем. Убедив себя в правоте собственных действий, Анжелика с осторожностью подняла ноутбук с подоконника возле кровати Гены и так же тихо вышла из комнаты. В коридоре она едва не наткнулась на Леоинда. – Что ты делаешь?! – удивленно прошептал он. – Что тебе нужно?! – яростно и раздраженно зашипела в ответ Анжелика. Взгляд Полунина упал на гаджет в руках девушки. – Это попахивает воровством. – Если верить твоим словам, мой брат занимается шантажом и вымогательством! – озвучила свой главный аргумент девушка. – Ну, я мои сведения могут быть не очень точны... – Зато они отлично объясняют откуда у него деньги на такую машину и такую квартиру! Леонид, поразмыслив, лишь согласно кивнул. – Ну, и что ты собираешься делать? – Хочу проверить его почту. – Стоит напоминать тебе, что даже у обычного человека и ноут, и почта, вероятнее всего, под паролем, не говоря уж о хакере? – Ой, тоже мне умный! – шикнула в ответ Анжелика. – Без тебя знаю!.. Корф перенесла ноутбук брата в выделенную ей комнату и поставил на стол. Леонид, с неизменной бутылкой в руках, вошел следом. Девушка, тем временем, осторожно перевернула ноутбук, вынула батарею и поднесла к глазам. – Что ты ищешь? – полюбопытствовал Леонид. – Пароли Гены, – ответила Анжелика, сосредоточенно рассматривая маркировочные наклейки на корпусе аккумулятора лэптопа. – Вот... Девушка нашла нужную наклейку и постучала по ней ногтем указательного пальца. Записав пароль на случайном листе бумаге, с помощью кое-как пишущей ручки, Анжелика вставила аккумулятор обратно в ноутбук и включила его. – Какой хитрозадый способ хранить пароли, – оценил Леонид. – Но, с другой стороны, очень беспечно. – Ты бы стал искать пароль на батарее от ноута? – вбивая нужный пароль в запуске операционной системы, ответила Анжелика. Вместо ответа Леонид просто молча приложился к бутылке. Анжелика также знала, что пароли к почте её брат хранит в скачанных книгах. Как правило нужная книга лежала в корневой папке Windows. И нужные строки со словами паролями в ней были выделены отличным от основного текста шрифтом. Около получаса Анжелики понадобилось, чтобы найти выделенные строки, а потом подобрать из них нужный пароль ко всем пяти почтовым ящикам Гены. – Какая запутанная система хранения паролей, – усмехнулся стоящий рядом Леонид. – Если не знать, что и где искать, хрен ты догадаешься. – Вот – вот, – рассеянно бросила Корф и тут она замерла, глаза её округлились, и девушка со страхом во взгляде прикрыла рот правой ладонью. – Матерь божья... Гена, что же ты делаешь! – прошептала Анжелика читая открытые письма брата. Леонид тоже склонился к монитору лэптопа, заглядывая девушке через плечо. – Так значит мой знакомый был прав... – судя по голосу, Леонид надеялся на обратное. – Гена уже около трёх месяцев пишет письма некоему Вацлаву... – качая головой, прошептала Анжелика. Зрачки её глаз быстро метались от слова к слову. – Он угрожает ему обнародовать украденные с его компьютера файлы облигаций, фьючерсов и всяких свопов, – проговорила вслух Анжелика, продолжая торопливо перечитывать строки писем. – Вацлав... прокурор, – проговорил, вдруг Полунин. – Что? – не поняла Анжелика и оглянулась на Леонида. – Твой брат, похоже, шантажировал не кого-нибудь а самого Вацлава Токмакова... Семью которого, пару дней назад захватили в заложники какие-то вооруженные сопляки. – Ты его знаешь?! – поспешно и взволнованно спросила Анжелика. – Чем он может угрожать Гене?! – Сейчас уже ничем, – невесело усмехнулся Леонид. – До меня доходят слухи, что он впал в кому... выйти из которой, у него почти нет шансов. Анжелика никому бы в жизни не призналась, но сейчас она мысленно и тайно возрадовалась этому обстоятельству. – А кто такой Михей Малаховский? – непонимающе спросил Полунин, указывая на подпись в последнем отправленном Геной письме. – Понятия не имею, – вдохнула Анжелика. – Но это нужно прекратить... Дверь в комнату, где они находились, распахнулась и ударилась об стену. Леонид и Анжелика порывисто оглянулись. – Анжелика!.. – стуча колесами инвалидного кресла, всклокоченный со сна, одетый только в штаны, Гена въехал в комнату выделенную его сестре. – Что ты делаешь?! Растерянный и шокированный взгляд парня метнулся к ноутбуку. – Зачем ты взяла его?! – вскричал он и направил кресло к столу. Анжелика с Леонидом расступились. – Гена, я знаю, что ты делаешь... – Да ни черта ты не знаешь! – вскричал покрасневший со злости Гена. – Зачем ты лезешь, куда тебя не просят?! Кто тебе вообще разрешил трогать мои вещи?! Это моё! Моё! Мой компьютер! Какого хрена ты суешь свои грабли, куда не следует?! Анжелика в жизни своей не слышала подобных слов брата в свой адрес и сейчас ошарашенно глядела на обозленного и ругающегося Гену. – Так, не ори на сестру, – вмешался Полунин. – Лучше, объяснись. – Идите вы в жопу! – зло бросил Гена, подъезжая к ним и хватая со стола свой ноутбук. – Что тут за шум? Чего вы раскричались? – в комнату Анжелики вошел Лёва, как и Гена, он был одет только в брюки. – Анжелика взяла мой ноутбук! – прорычал Гена. – И из-за этого ты прервал мой сон своим криком... – Лёва вдруг нахмурился. – Подожди, старик, а если ты спал, как ты узнал, что Анжелика взяла компьютер? – У меня стоит синхронизация на телефоне и приходит сообщение, без моего ведома кто-то заходит в мою учетную запись или в почту, – злобно поглядывая на сестру, пробурчал Гена. – Гена, – чуть изогнув правую бровь, проговорил Лёва. – Ты же отключил свой телефон. Забыл? – У меня сел аккумулятор, но здесь я зарядил, – хмуро ответил Гена – Это понятно, – спокойствие Лёвы явно было обманчивым, – а геолокацию и 4G ты у себя отключил, надеюсь? Ты же помнишь, что на твоем телефоне они часто включаются автоматически? Тут Гена побледнел и поспешно достал телефон. Он несколько раз провел пальцем по экрану телефона, открыл нужное меню, и сдавленно икнул. – Надо полагать, это значит ‘нет’, – кивнул Лёва. – Я отк-ключил... – заикаясь пролепетал Гена. – Только что... – А как долго у тебя работал телефон? – С того момента, как мы легли спать... – То есть прошло около двух с лишним часов, – хмыкнул Лёва и взглянул на Леонида. – Это всё плохо, да? – быстро и настороженно спросил Полунин. – Нет, это не ‘плохо’, – покачал головой Лева и одел очки. – Это паршиво, отвратительно, это... это форменный коллапс! – Так, спокойнее, без паники, – поднял ладони Полунин. – Мы знаем, что Гена шантажировал Вацлава Токмакова. Гена пугливо оглянула на Леонида. – А он сейчсас в коме... Кого нам бояться? – пожал плечами Полунин. – Беда в том, – продолжи Лёва, – что в письмах Вацлаву, Гена подписывался именами и фамилиями внебрачных детей Токмакова. И... Он переглянулся с Геной, словно взглядом спрашивая у него разрешения. – ...Двое из людей, именами которых я подписывался... Они мертвы. – Они убиты с невероятной жестокостью и садизмом, если верить расползающимся в новостях сведениям, – добавил Лёва. – Поэтому, нам нужно валить. – Господи, Гена!.. – всхлипнув воскликнула Анжелика. – Зачем?! – Зачем?! – обернулся к ней Гена. – Затем, что я не хочу жить в нищете! Не хочу побираться и каждый день выживать, не зная хватит нам денег нормально пожрать завтра или нет! Тебя это может и устраивает! А я так жить никогда не хотел, не хочу и не буду! Анжелика не узнавала его. Сейчас это был не её брат... Не её младший братик, которого растила, которого воспитывала и обучала. Не её любимый братишка, который плакал, что никто из детей во дворе не хочет с ним, калекой, играть. Это не её Генка, с которым она играла в трансформеры и приставку, подаренную ещё живыми родителями брату на день рождения. Это был не он... А какой-то озлобленный, свирепый и гадкий мальчишка, ненавидящий Анжелику. Не говоря ни слова девушка отвернулась к окну, ощущая, как горячие жгучие слезы хлынули из глаз. – Собирайтесь! – скомандовал Леонид. – Живо. Мы уезжаем... Лёва помог Гене уехать из комнаты и закрыл за собой дверь. Анжелика с Леонидом остались одни. – Не злись на него, – Полунин как будто просил и даже извинялся за порывистость и злость Гены. – Он ещё... мальчишка, сопляк неразумный... Анжелика, глотая слёзы, молча кивала. – Да... я знаю... Руки Леонида легли на её плечи. Он явно не знал, что ещё сказать и чем утешить Анжелику. Но девушке хватало просто его утешающих прикосновений. Любые слова сейчас были бы лишними. Когда они уже готовы были выйти, их остановил вбежавший с улицы Пантелееч. Старик был перепуган и торопливо затараторил: – Лёнька, там машина... И два каких-то бугая по деревне идут! Анжелика прижала руки в губам. Лева и Гена тихо выругались, а Леонид пожал плечами. – И что? Чё тебя это так напугало? Пантелееч пожал плечами. – Ленька, они в жутких масках светящихся и это... с топорами оба... Корф почувствовала, что ей как будто подсекли колени – она пошатнулась и едва не упала, опершись ладонью о стену. Голова резко закружилась, девушка затошнило. Она видела, как в раз побледнел Гена и заметно напрягся Лёва. А Полунин, грязно ругаясь, поспешно достал пистолет. Когда он нашел оружие, то быстро передёрнул затвор, а в следующий миг, все услышали протяжный скрипучий звук, открывающейся внизу входной двери дома. Корф ощутила холодное и зловещее дыхание морозной ночи, ворвавшееся в дом и услышала тяжелую поступь неторопливых шагов. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ 25 марта, Среда. Ночь. События происходящие через двенадцать часов, после отъезда Стаса и Ники, с места убийства Ожеровских. Её маленькая тёплая ладошка то и дело подрагивала в правой руке Стаса. Каждый раз, когда спящая Лазовская беспокойно вздрагивала во сне, Корнилов наклонялся к ней из кресла и ласково, успокаивающе проводил рукой по мягким жемчужным локонам. Прошло уже часа четыре, как Ника уснула в гостиной его квартиры – она наотрез отказалась ложиться в комнате Алины, которую предложил ей Стас. Ему вообще пришлось приложить не мало усилий и потратить полтора часа на уговоры, чтобы Ника, наконец, согласилась остаться у него. Девушка чувствовал себя неловко, стеснялась и как будто боялась даже шаг ступить без спроса. Стас знал в чем дело: его постоянную спутницу во всех труднейших расследованиях мучила совесть. В глазах Ники это она виновна в том, что Стас теперь не может увидеться со своей семьёй и даже не знает, где они сейчас находятся. Лазовская забрала себе, в свою прекрасную белокурую головку, что если бы она не обратилась к Брониславу, то всё сложилось бы по-другому. Да, наверное. Если бы Ника не обратилась к Коршунову, есть высокая вероятность, что озверевший Гудзевич смог бы их отыскать. А ресурсам СКР Стас доверял: как ни крути, это одна из самых могущественных структур в стране и даже в мире. Полномочия у них заметно побольше, в сравнении с Управлением Уголовного розыска. Он пытался убедить Нику и объяснить, что она поступила как нельзя правильно. Может ему лично это и не нравиться, но зато Рита с Алиной в безопасности. Ника тихо застонала во сне, её пальцы шевельнулись в руке Стаса. Девушка вздрогнула, резко поджала ноги, сжалась, свернулась калачиком и прикусила губу. Корнилов снова, погладил девушку по волосам. Помогло, хоть и ненадолго. Стас терзался осознанием того, что никак и ничем не может помочь Нике с её видениями и снами, которые часто, как сейчас, объединяются и утягивают Лазовскую в недра своих кошмаров. За четыре часа сна она просыпалась уже три раза, в поту и со слезами страха на глазах. И это ещё хорошо... Стас знал, что нередко Лазовская могла не спать сутки-двое из-за непреодолимого страха снова окунуться в безграничный ужас воспоминаний убийц и их жертв. И ей некуда от этого бежать, негде скрыться, не у кого просить защиты. В кармане джинсов у Стаса завибрировал мобильник, Корнилов осторожно достал его. На дисплее смартфона значился контакт генерала Савельева. Стас вздохнул. На этот вызов нужно ответить. Через силу, он заставил себя отпустит тонкую руку Ники. Корнилов взял лежавшего на столе, неподалеку, плюшевую белую сову и осторожно подложил Нике. Лазовска что-то прохныкала во сне, сильнее подогнула колени и прижала игрушку к груди. Стас умиленно улыбнулся и бесшумно, осторожно вышел из комнаты. – Слушаю вас, товарищ генерал, – произнес Стас, оказавшись на кухне и приняв вызов. – Стас, помнишь ты хотел, всё-таки попробовать устроить совместный допрос Карташева и Картамазова? Кажется, ты называешь это дилемма заключенны... – судя едкому и недовольному голосу генерала Савельева, вопрос был с подвохом. – Да, – настороженно ответил Стас. – Так вот забудь! – проворчал Аспирин. – Карташев очнулся, правда его еле откачали после эпилептического припадка, но... Похоже э-э... вмешательство нашей белокурой кудесницы сказалось на разуме и личности Марка Карташева. Стас ощутил подкатывающее и пропитывающее тело цепкое напряжение. – А точнее? – Приступ изменил его, у Карташева наблюдается необъяснимая патология головного мозга, повлекшая за собой нарушение интеллекта и резкая социальная дезадаптация. Говоря по-простому Марк Карташев сейчас уверен, что он четырёхлетний мальчик и... его умственные способности полностью этому соответствуют. И это ещё не все, его память... Стас, она... Генерал прокашлялся. – Марк уверен, что сейчас канун нового года и они с матерью должны наряжать ёлку... Стас негромко ругнулся. – А он... он способен узнавать кого-то? Родителей, братьев? – То и дело хныкает и спрашивает, где ‘мама и папа’, – вздохнул Аспирин. – А в перерывах между этим икает, пускает слюни и мочится в штаны. Стас задумался, вспомнив, что ему рассказала Ника о воспоминаниях Марка Карташева. Может ли быть так, что действия Лазовской, в сознании Марка, заблокировали взрослую личность и выпустили, какую-то другую, детскую, с воспоминаниями до того страшного предновогоднего вечера... – О чем ты думаешь, Стас? – спросил генерал Савельев, верно расценив заминку Корнилова. – О том, чтобы использовать жалость и сострадание, против ненависти и эгоизма, – ответил Корнилов. – Ты хочешь попытаться разжалобить Панкрата Рындина? – догадался Аспирин. – Показав ему его немощного сына? – Да, – вздохнул Стас. Такие методы ему не по душе, но если Рындин согласится пойти хоть на какое-то сотрудничество, если он выдаст кого-то, кто направляет действия его сыновей... Конечно, Стас был абсолютно готов к тому, что их, с Никой, версия, по поводу того, что кто-то руководит действиями Масок, окажется лишь не подтвердившейся догадкой. Но все указывало на то, что они не ошибаются. Это, как при сборе мозаики-паззл, когда соединились все детали, кроме одной или нескольких, в центре. Каждый ведь понимает, что там, посередине что-то должно быть, какие-то ещё два, три или четыре паззла. Потому что изображение из паззлов не может содержать в центре никакие просветы и дыры. В этом деле такая же ситуация. Это слишком очевидно – что у Масок есть начальник и кто-то, кто указывает им, что делать и кого убивать – чтобы это оказалось ошибкой. – А если Панкрат не расколется? – спросил Аспирин. – У меня есть другие догадки, но они вам не понравятся. – Говори, – суховато приказал Антон Спиридонович. Стас озвучил. Лаконично и без стеснений. – Любопытная версия, – прокомментировал Аспирин. – Сколько шансов, что ты прав? – Пока, пятьдесят на пятьдесят, – признался Стас, – всё зависит от свидетельств Панкрата. – Ясно. Кстати, операция, по ‘Шуму и Шмону’, завершилась, – так Аспирин в шутку назвал масштабные действия полиции по блокированию городских районов и повсеместных обысков. – Но о Масках, пока ничего не слышно. Аспирин не спрашивал, но интонация его голоса говорила сама за себя: ‘где результаты, Стас?’. – Их нет в городе, – уверенно заявил Корнилов. – Это твои догадки. – Да. Аспирин протяжно вздохнул. – Знаешь, Стас, любого другого на твоем месте я бы послал подальше, но тебе я почему – то верю и ещё... – И ещё я поймал одного из них, – напомнил Стас. – Поймал, – согласился Аспирин. – Теперь, будь добр, поймай мне двух других. – Это будет проще, чем поймать того, кто ими управляет. – Это, если твоя версия подтвердиться, – прокашлявшись, заметил генерал и добавил, – хотя я и не сомневаюсь, что она окажется правдой или близкой к ней. Когда ты намерен преступить к дальнейшими действиям? – Сейчас, – на время суток Стасу было плевать. Ни Маски, ни их покровитель, если он есть, могут и ждать утра, чтобы орудовать дальше. – Рад слышать, – буркнул Аспирин. – Действуй. Он прервал связь. Стас молча кивнул, уже раздумывая над тем, что стоит предпринять и какую использовать стратегию в дальнейшем. Его сосредоточенный взгляд был обращен в сторону ночного города, вид на который открывался из окна его кухни. Взгляд Корнилова невольно соскользнул с окна на стол, он представил за ним себя, вместе с Ритой и Алиной. Как ему сейчас не хватало их, как многое он готов бы отдать, чтобы сейчас просто увидеть и обнять своих жену и дочь, своих девчонок... Стас отбросил растляющие разум мысли и направился вон из кухни. Он тихо обулся, накинул куртку и быстро написал Нике сообщение в мессенджер, чтобы она не беспокоилась, когда проснется и не обнаружит его в доме. Но, когда Корнилов, спустившись и выйдя из подъезда, забрался в свой автомобиль, он успел лишь повернуть ключ в замке, как дверь его подъезда открылась и на улицу, торопливо натягивая куртку на ходу, выскочила Ника. Стас чертыхнулся про себя, девушка оббежала машину, открыла дверцу и села рядом. – Ника, тебе не обязательно со мной ехать... – Обязательно, – качнула головой девушка, – во-первых, я знаю, что ты собираешься надавить на Рындина, и я отлично смогу тебе в этом помочь. Во-торых... мне совсем не хочется оставаться одной, ночью, наедине с тем, что преследует меня во сне. – Как ты узнала про Рындина? – изогнул брови Стас. Он не стал и пробовать уговорить её вернуться в квартиру – сейчас это было бесполезно. – Я чутко сплю, – вздохнула Ника, пристегивая ремень безопасности. – А ты не умеешь говорить тихо – твой голос неотвратимо просачивается через стены вашей кухни. Стас усмехнулся: нечто подобное он иногда слышал от Риты. – Нам понадобиться кофе, – хмыкнув, проговорил он. – И много, – добавила Ника. Через минут сорок они уже были у здания ГУВД. Рындин, которого посреди ночи выволокли на допрос, выглядел сонным и злым. – Нам пришлось его чуть ли не силой из камеры выволакивать, – пожаловался один из дежурных в Управлении полицейских. – Он брыкался, размахивал кулаками и крыл таким матом, какой я от самых закоренелых уголовников не слышал! – Не удивительно, – качнул головой Стас, – а что с Марком Карташевым? Его доставили, как я приказывал? – Так точно, товарищ подполковник. Он в соседней комнате для допроса... Дежурный сержант замялся и добавил. – Он всё время хнычет и спрашивает, когда придёт его мама. Стас оглянулся на Нику. Синеглазая поняла его без слов. – Возможно, я смогу его успокоить, – проговорила она. Сержант бросил вопросительный взгляд на Стаса, и тот согласно кивнул. – Только будьте начеку, – предупредил он, – за безопасности девушки головой отвечаешь. – Есть, – правая рука сержанта метнулась к форменному головному убору. Корнилов проводил взглядом удаляющуюся спину Ники и вошел в допросную к Панкрату. – Какого *** твориться ***ть?! – воскликнул Панкрат, едва Стас вошел к нему. – Закрой пасть, – беззлобно бросил Стас. – Нет, ты ответь, начальник! – развел руками Рындин. – Чё это за ***ный беспредел?! Чё за ***ня такая?! Какого меня выдирают из койки среди ночи и тащат на допрос? Я подозреваемый или ваш личный раб?! – Это уж как тебе больше нравиться. – Не понял!.. – вызывающе воскликнул Панкрат. – Я объясню, – холодно бросил Стас. – Но, для начала, расскажи мне, как и зачем ты откопал и перезахоронил тело своей жены? Зачем ты приволок его в вашу старую квартиру? В ответ на вопрос Стаса, Панкрат нехорошо улыбнулся, обнажив грязные, желтоватые зубы, с налипшими на десна остатки пищи. – Ишь ты... Любопытный какой. А что мне будет, за то, что я расскажу? – С сыном увидишься. И не факт, что не в последний раз. От этих слова Панкрат, до этого сидевший на стуле в хамской развалистой позе, немедленно выпрямился, подобрался и сложил руки на стол. – Ты чё такое базаришь, начальник?! С каким сыном? – С Марком, – безразличным тоном ответил Стас. Панкрат нервно сглотнул. Его морщинистый кадык, покрытый жесткой седой щетиной нервно дёрнулся. – Марк... у вас?! Кажется эта мысль серьёзно страшила старика. – Да. – Нет... – он, явно не желая верить словам Стаса, замотал головой, – нет, ***дишь ты всё!.. Не могли вы его взять... Корнилов молча положил на стол нож Марка. Панкрат замолчал и весь как-то сник. – Теперь рассказывай, – велел Стас. – Зачем ты выкопал тело Антонины и спрятал в вашей бывшей квартире? Панкрат несколько мгновений смотрел на громадный нож, лежавший между ним и Стасом. Корнилов не прерывал тишину, не мешал старику собираться с мыслями. – А чего тут рассказывать-то? – проворчал он. – Я как вышел, бухать начал не просыхая... Ты не думай, я себя не жалел – знал, что виноват. Антонина, с**а, меня довела, но... виноват всё равно я. – Дальше, – прохладным и невозмутимым голосом приказал Стас. – Я нашел кладбище, на котором Антонину похоронили, выпил с тамошними сторожами, они мне показали её могилу, ну а ночью, потом... Я пробрался к ним, откопал её и в мешок... Квартира наша пустая стояла – сыновей моих того, в приют отдали. Я вынул тело Антонины, достал заранее припасенный инструменты и стройматериалы, ну и... это... в стену её заделал, прямо в мешке, чтобы запаха не было... – Зачем ты это сделал? – повторил Стас. – Затем, что это её квартира, её дом, она должна остаться в нём... Мне так хотелось. Панкрат нервно сглотнул, его угловатый кадык снова дёрнулся. – Мне казалось, что так мне будет лучше, спокойнее... но, я ошибался. Стало хуже. Намного!.. Я стал видеть её! Слышать её голос по ночам! Она стала являться ко мне во снах!.. Понимаешь, начальник?! Понимаешь?! Стас понимал. Он насмотрелся на многое и знал, что даже у таких отъявленных мерзавцев, как Панкрат, где-то там, в окрестностях сознания, должны стыть остатки совести. Сегодня, именно на них, он и собирался сыграть, чтобы выведать у Панкрата не связывался ли с ним кто-то, кто мог управлять его сыновьями через него. – А что с твоими сыновьями было, когда они выросли, ты знаешь? Ты навещал их? – А как я их навещу?! – Панкрат поднял на Стаса взгляд. Корнилов не особенно удивился увидев в красных от бесперебойного пьянства, глазах старика злость, боль и нечто похожее на слабое раскаяние. Да, как бы дико это не звучало, но убийцы часто раскаиваются в содеянном. Жестокий парадокс состоит в том, что это не мешает им убивать снова. – Мне запретили к ним приближаться, когда они малые были. А когда выросли... они нашли меня сами, но только, когда уже были совсем взрослыми мужиками. Им сейчас всем хорошо за тридцатник. Он криво ухмыльнулся. – Я увидел своих детей лишь спустя почти тридцать лет, с той поры, как меня повязали и упекли. – Зачем они искали тебя? – спросил Стас. Панкрат ухмыльнулся, затем довольно ощерился и ответил: – Потому что им было страшно. Я был нужен им. Даже спустя столько лет. Они уважают меня, несмотря ни на что! Стас не совсем понял, о чем он говорит, но дальнейший разговор частично пролил свет на все недомолвки Рындина. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Среда, 25 марта. Ночь. Он смолк и перестал плакать, когда я тихо вошла и встала позади полицейского, который с ним разговаривал. Марк, с покрасневшим от слёз лицом, взглянул на меня с вопрошающей надеждой в заплаканных глазах. Видеть плачущим и напуганным этого здоровяка, который с ожесточением пытал и убивал своих жертв, было чем-то несуразным и категорически неуместным. Взгляд растерянного и перепуганного ребенка, совершенно не сочетался с обликом опасного убийцы. Это зрелище вызывало дикий разительный диссонанс: это было чем-то антиприродным, невероятным, чем-то, чего не должно и не могло существовать. Чудовище и монстр, с взглядом и разумом четырёхлетнего мальчика. – Где моя мама?! – Марк неуклюже метался вдоль стены и шарахался от стоящего перед ним довольного рослого, вооруженного дубинкой полицейского. – Я хочу к маме! К маме! Где моя мама?! Где мой папа? Пожалуйста, отпустите меня! Я ничего не сделал!.. – Заткнись, мать твою! – вскричал разозленный полицейский и замахнулся дубинкой. Марк, в страхе, сдавленно вскрикнул и, закрыв толстыми крепкими руками, вжался в стену. – Стойте! – звонко воскликнула я. Полицейский, собиравшийся ударить Марка, обернулся на меня. – Ты ещё кто такая? – Полегче, – сказал провожающий меня сержант. – Эта девушка приехала с Корниловым. Взгляд полицейского с дубинкой изменился. – Извините, – проворчал он и посторонился. – Что вам нужно? – Чтобы вы оба ушли и оставили нас с Марком вдвоём, – мягко, но уверенно ответила я. – С ним?! – полицейскийт махнул дубинкой в сторону Марка. – Да вы знаете кто это?! – Поверьте, гораздо лучше, чем вы, – сдержанно ответила я. Перед глазами промелькнули воспоминания этого полицейского. Он в одиночку растит двоих детей, после смерти жены и ухаживает за отцом-инвалидом. Втайне от всех, он иногда захаживает в подпольные казино и там ночью, работает кем-то вроде вышибалы. Понятно, откуда такая нервозность и раздражительность. – Гоша, пошли. Нам сказали не мешать девушке беседовать с подозреваемым. Полицейский с дубинкой пренебрежительно пожал плечами. – Хрен ли тут беседовать, с этим у*бком. Я не стала ничего говорить, только взглянула в лицо запуганного Марка и, как можно дружелюбнее улыбнулась ему. – Привет, – поздоровалась я. – Привет, – неуверенно промямлил в ответ Марк. – Где моя мама? – Она, пока не может приехать, Марк. – А когда она приедет? – с непосредственной наивностью, присущей только ребенку, спросил здоровяк, возвышающийся надо мной на добрых две головы. – Скоро, – пересилив себя, солгала я. – А пока... Я показала ему листы бумаги, цветные карандаши и охапку ярких маркеров – пришлось раскулачить кабинеты некоторых офицеров УГРО. – Давай порисуем! – Давай! – Марк с радостью и громко захлопала в ладоши. – Ты умеешь рисовать дракончиков? – Конечно, – проговорила я, слегка опешив от вида, пританцовывающего и подпрыгивающего на радостях здорового мужика. Я не случайно предложила Марку порисовать. Как известно дети часто рисуют то, что видят, слышат, изображают те фрагменты и моменты, свидетелями которых становились сами. И не важно будь то мультфильм, прочитанная сказка или ссора дерущихся из-за денег родителей. Я хотела узнать, что могут мне рассказать рисунки Марка. Возможно, это поможет прояснить важные детали и подтвердить нашу со Стасом версию. Карташев с заметным увлечением взялся за рисование. И через сорок, с лишним, минут у нас было уже несколько совместных рисунков – я рисовала и дорисовывала то, что не мог нарисовать сам Марк. У нас получилось пять листов с шестью персонажами. Первым был Великан, его одежда, пусть и карикатурно, повторяла цвета и относительную форму одежды Панкрата в ночь убийства Антонины. Выглядел он жутковато, с длинными спутанными волосами, каким-то расплывающимся осунувшимся лицом и не пропорционально длинными руками. Самое кошмарное, что он действительно очень походил на Панкрата Рындина. Вторым персонажем, которого мы с Марком нарисовали, был другой Великан, как первый, но черноволосый, с серой кожей и желто-белыми глазами. Он был похож на тот злобный и тёмный облик Панкрата, сохранившийся в сознании маленького Марка, после ночи убийства Антонины. И если первый Великан был лишь немного жутковатым и неприятным, то этот, другой, серый, с чудовищными желто-белыми глазницами выглядел по-настоящему устрашающе. От него исходила такая темная, злобная и угнетающая эманация. Меня пробрала неприятная дрожь с щекоткой и легка болезненная судорога в мышцах рук, когда я взяла в руки рисунок с Плохим Великаном, как его называл Марк. Словно создавшая тёмный облик Панкрата, глубинная тьма, обжигала мне руки при одном только прикосновении к своему порождению. Ещё он нарисовал женщину Маму, Жену Великана, добрую волшебницу, которая готовила сладости для их ребенка-Трёхголового змея. Очень примечательно, что на кривом и косом детском рисунке, смешной и страшный змей, имел три разноцветные головы. Каждая из трёх голов, на змееподобной извивающейся шее с шипами, имела свой цвет – желтый, фиолетовый и зелёный. Жёлтый. Фиолетовый. Зелёный. Точь-в-точь, как цвета зловеще сияющего света Масок. А ещё была какая-то Колдунья, которая могла повелевать змеем и заставляла его Отца-Великана, приказывать ему творить разные и гадкие вещи. Шестым был ‘Сводный’, герой с мечом в одной руке и автоматом в другой. Он был массивных доспехах и в развевающимся за плечами плащом. От меня не укрылось, что на груди у Сводного значилась четкая и жирная буква ‘А’, причем поле вокруг неё сильно напоминало, пусть и кривой, но щит. Я быстро пересмотрела все рисунки. Ассоциативный ряд был более, чем четким и очевидным. Я почувствовала нарастающее, где-то из глубины, нагнетающее чувство тревоги. От неотвратимой близости к раскрытию личностей, виновных в убийствах Масок, в душе разрасталось нагнетающее предчувствие опасности, в сознании прочно укоренялись хаотичные и противоречивые переживания. И в то же время, волнительное и беспокойное оживление распирало грудь, наполняло мои легкие и рождало неукротимое желание донести до ведома Корнилова, свои выводы по рисункам Марка. Кажется... я получила все нужные паззлы! Только всё оказалось ещё хуже, чем предполагали мы со Стасом! Но, Марк ещё не закончил меня удивлять. Он, приложив все умения и старания, нарисовал седьмого персонажа. Девушку... с развевающимися светлыми волосами, окутанную ярким ореолом сине-белых карандашных штрихов, в таком же сине-белом развевающемся платье и с ярко синими выразительными глазами. – А это кто, Марк, милый? – ласково спросила я. Сидящий по-турецки здоровяк с готовностью ткнул пальцем в последний рисунок и произнес: – А это добрая волшебница... Она спасёт змея из лап Колдуньи и защитит от Сводного, который тоже захотел командовать змеем... Он посмотрел на меня, ожидая похвалы за свои рисунки и придуманную историю. Я несколько мгновений взирала на него со смесью легкого шока, настороженности и бессильного сочувствия. Я презирала его, как убийцу, который пытал Неклюдова и Белкину, перед тем, как убить. Но не могла, просто не могла себя заставить ненавидеть это четырёхлетнего ребенка, по злой иронии судьбы, оказавшегося в теле монстра. Как же это возможно?!.. Разве это справедливо?! Чтобы личность четырёхлетнего Марка, оказалась в теле взрослого Карташева, который успел наделать кошмарных и злых вещей? Кто из них должен нести ответственность за содеянное и как?.. Я придумала Марку задание – нарисовать лес, в котором Трёхглавый Змея будет прятаться от Колдуньи – потом дала ему четыре конфеты, которые выпросила у полицейских, и, забрав рисунки, вышла из допросной. Нужно, срочно показать все рисунки Марка Стасу. Корнилов выскочил из допросной с Панкратом, как только я заглянула к ним и жестом показала, что мне нужно с ним поговорить. – Что-то узнала? – быстро спросил Стас, выйдя из допросной. В комнате соединенной с допросной, мы были одни. – Вот, посмотри, пожалуйста, – я быстро и аккуратно разложила на столе перед ним семь листов, пёстро раскрашенных карандашами и маркерами. – Это всё Марк рисовал? – спросил Стас. – Да, я помогала изобразить только некоторые детали, – кивнула я, – но всех персонажей он нарисовал и раскрасил сам. Стас уперся руками в край стола и по очереди внимательно посмотрел на каждый из рисунков. – Великан – это Панкрат? – Да, две его ипостаси, надо полагать, – кивнула я. – Плохой папа и хороший. Стас согласно кивнул и указал пальцем на жену Великана. – А это, как я понимаю, мать Трёхголового Змея? – Это Антонина, – вздохнула я. – Похожа? – спросил Стас, с грустной улыбкой, глядя на меня. – Во многом, – признала я. – Ну, касательно этой персоны вопросов у меня нет, – Стас с ухмылкой постучал пальцем по изображению Волшебницы в белом платье. – Похоже, твой образ в сознании Марка отпечатался именно в таком виде... – Скорее, он запомнил меня, но смутно, и его сознание само дорисовало желанные и позитивные детали образа... – Поверю тебе, – неожиданно согласился Стас. – Ты чаще бываешь в сознании других людей. – Спасибо, – я оценила ироничную шутку Корнилова. – Меня больше волнуют вот эти два персонажа, – он указал на Сводного и Колдунью. – У них единственных лица полностью закрашены черным маркером. – Полагаю, – осмелилась я высказать предположение, – эти двое, как раз те, кто нам нужен. – Скорее всего, – кивнул Стас и внимательно рассматривая рисунки. – Любопытно, что он назвал Колдуньей того, кто ‘приказывает’ Великану отдавать указания Трёхголовому Змею... То есть это женщина. – И учитывая, то, что Маски попытались убить всех Ожеровских, а сейчас, очень вероятно ищут Прохора Мечникова, мне на ум приходит только одна ‘Очень Злая Колдунья’... У которой есть все мотивы мстить террористам. – Я понял, о ком ты, – кивнул Стас и добавил. – Я с тобой согласен. Но, всё что мы пока имеем – это очень вероятные догадки. Не более. Истинная картина может радикально отличаться от того, что мы имеем. Например, если твоя гипотеза верна, то тогда у одного человека должен был быть мотив желать смерти внебрачных детей Токмакова... – На счета которых Вацлав переводил крупные суммы денег, – вставила я взволнованно и торопливо. – Денег, совместно заработанных с... – Жанной Микадзе, – договорил за меня Стас и ошарашенно покачал головой. – Чтоб её... Неужели всё так просто? – Самые зловещие и коварные замыслы, на деле нередко оказываются простыми, как теорема Пифагора, – вздохнула я. – При Сене только это не ляпни – он в школе ненавидел геометрию, – хмуро ответил Стас, попутно что-то обдумывая. Я ждала, хотя это было невыносимо. Потому что теперь, после рисунков Марка и закономерных логических выводов из моих видений и последних событий, очевидный ответ напрашивался сам собой! Это Микадзе!.. Не знаю, как, каким образом, но теперь я уверенна, что это она! Она всё задумала! Это она использует Маски, чтобы расправиться с внебрачными детьми Вацлава! Это она жаждет мести за смерть дочери! И из-за того, что всех, кроме Меллина отпустили, она натравила на них своих ручных убийц. Своего... Своего Трёхглавого Змея. Меня обуревало такое восторженное, неудержимое и пламенное волнение, что я не выдержала и выложила Стасу, всё что думала. Корнилов выслушал меня с задумчивым видом. – Звучит всё логично, но нужны весомые доказательства. Мы не можем арестовать судью из Конституционного суда Российской федерации на основании твоих видений и рисунков сумасшедшего серийного убийцы. Я так и поникла. Охватившее меня тревожное рвение, резко угасло. Да, Стас прав. Все наши доводы, пока что, позволяют лишь подозревать Микадзе. А что предъявить ей обвинение нужно, что – то посерьёзнее. – У меня есть идея, – осторожно и задумчиво проговорил Стас, – подожди здесь. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Среда, 25 марта. Ночь. Он чувствовала, понимал и осознавал: Ника права. Стасу даже стало стыдно, что ответ лежал на такой видимой поверхности, чуть ли не под носом, а он не подумал связать Жанну, которая была подельницей своего зятя, с убийствами детей Вацлава. И не сразу подумал о ней, когда Ника рассказала о своих видениях, где Ева Ожеровская сказала, что Маски пришли их убивать из-за того, что сделал Никита Ожеровский. Воспоминания Евы Ожеровской прямо сказали: ‘Он убил человека!’ Да, было непонятно, кого именно – Самсона Токмакова или Ирину? Но, это и не важно! И тот, и другая имеют самое прямое отношение к Жанне Микадзе. Вряд ли она так любила Самсона, что готова была уничтожить его убийц, но желать мучительной смерти убийцам собственной дочери... Вполне вероятно ожидать подобного от Жанны Микадзе. Стас и ожидал, но, чёрт побери, не думал, что она может зайти дальше, чем фабрикация ложных улик, с целью посадить малолетних бандитов или, даже, подброшенные наркотики. Как же он ошибался... Это его просчёт, его ошибка. Которую, срочно нужно исправлять. Если Жанна почует, что её вот-вот прижмут, она обложиться такой глухой обороной, что её ни один прокурор и обвинитель не усадят за решетку. Кто лучше, способен противостоять системе юриспруденции и юстиции, чем судья, человек знающий эту самую систему изнутри? Стас мысленно ругал себя, что не надавил на Никиту и не заставил рассказать в деталях, всё что он натворил. Но, чудом оставшийся в живых Никита Ожеровский, пребывал в таком шоке и потрясении, что только Ника и то с трудом, смогла добиться от него хот каких-то свидетельств. А сам Стас находился под таким впечатлением от того, что произошло у него на глазах, что, на некоторое время впал в смятение. Ника вернула, вместо почти умершего от раны Никиты, вернула из прошлого, из его же воспоминаний, целого и невредимого парня! Если бы Стас не был закален предыдущими ‘чудесами’, которые вытворяла Ника, он бы наверняка свихнулся. Хорошо, если Никита Ожеровский не спятит от всех, свалившихся на него событий. Корнилов вошел в допросную к Панкрату. – Ну, чё перетёр с коллегами про меня? – заухмылялся Рындин. – Поднимайся, – велел Стас. – Чего? – Вставай, сказал! – повысил голос Стас. Рындин послушно поднялся, и Корнилов, взяв того за локоть, выволок его из допросной. – Начальник, чё за произвол, ты воротишь?! – Панкрат предпринимал слабые попытки качать права, но Стас решительно отволок его к допросной, в которой находился Марк Карташев. Стас поставил Панкрата перед зеркалом Гезела, с его прозрачной стороны и указал на Марка, который сидел на полу и с увлечением рисовал. – Смотри, – приказал Корнилов. Но в этом не было нужды. Панкрат Рындин так и замер, глядя на сына и не в силах издать и звука. Стас увидел, как из другой двери, в допросную, к Марку прошла Ника. Она принесла новые листы бумаги и конфеты. Перемазанный шоколадом, но счастливый Марк, в теле тридцати пятилетнего мужчины, захлопал в ладоши, громко засмеялся и восторженно подпрыгнул на месте. Ника, отвечая Марку вполне искренней улыбкой, вручила ему новые листы, и они уселись рисовать. – Начальник... – слабым и хрипнущим голосом проговорил Панкрат. – Это чё... Что с моим сыном? – Трудно объяснить, – признался Стас. – Но, сейчас, этому Марку, всего четыре года. – Чего ты сказал?! – Что слышал. Сейчас, перед тобой Марк, твой сын, который не помнит и не знает, что ты сделал. Стас увидел, как при этих словах изменилось лицо и взгляд Рындина. Ни на лице, ни во взгляде старика не осталось и намека на самодовольное и злобастое бахвальство. Нет, теперь перед Стасом стоял осунувшийся, бессильный и дряхлый старик, с невыносимым ощущением чувства вины и едва теплившейся на душе надеждой. Корнилов решил ‘добить’ его для пущего эффекта. – Этот Марк не боится и не испытывает ненависти к тебе, за то, что ты убил его мать. Этот Марк, несмышленый и робкий, маленький четырёхлетний мальчик, который по-прежнему любит тебя, как своего отца... И если ты не расскажешь мне всю правду, Панкрат, боюсь твой сыночек окажется среди самых опасных заключенных... И они будут знать, за что он сидит. Плечи Панкрата затряслись, старик со злостью, бессильно всхлипнул, с влажным хлюпаньем шмыгнул носом. – Ну, ты и сволочь, начальник... – Кто бы говорил, – ответил Стас. Происходящая ситуация была ему противна. Он ненавидел себя сейчас за то, что делал. Корнилов осознавал насколько омерзителен способ, к котором он сейчас прибегнул, чтобы выжать нужные показания из Панкрата Рындина. – Х*р, с тобой! – яростно выдохнул Рындин. – Я всё выложу, только жизнью мне своей паршивой поклянись, что он, такой... Губы Панкрата затряслись от сдерживаемых эмоций. – Что он, мой сын, в таком состоянии... он не окажется за решеткой! Стас пару секунд смотрел в глаза старика, а затем тихо, но веско произнес: – Клянусь. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Среда, 25 марта. Ночь. Он заплакал, когда я сказала, что мне нужно ненадолго уйти. И, возможно многие бы отругали меня за это, но меня пробрала тоскливая жалость, глядя на заливающегося слезами Марка Карташева. Он был таким одиноким, таким беспомощным и... и при этом виновный в таких кошмарных кровавых преступлениях!.. Я.. Я не знала, как мне реагировать. Жалеть его? Ненавидеть? Сочувствовать? Радоваться, что он отправиться за решетку -психиатрическая больница усиленного наблюдения в структуре ФСИН совсем не лучше тюрьмы. Я не знала... Стас спросил меня могу ли я поприсутствовать с ним на разговоре с Панкратом. Разумеется, я мгновенно согласилась. Рындин удивился моему присутствию, но его это не слишком смутило. Он попросил у Стаса воды и начал рассказывать. Когда Панкрат вышел из тюрьмы у него не было ничего, кроме квартиры, которую оставили за ним. Но там он, особенно после перезахоронения тела своей жены, больше оставаться не мог. Рындин продал квартиру по дешевке и купил другую, в которой живет и по сей день. Потом, он стал пробовать найти сыновей, но оказалось, что у тех сложилась тяжкая судьба, и все трое, после своих шестнадцати-семнадцати лет сменили фамилию и имя. А жизнь раскидала их по разные стороны. Однако, Панкрат сумел выяснить, что когда его малолетних сыновей забрали в приют они не прожили там и года, как собутыльница и, по совместительству, любовница Панкрата, Аделаида Каульбарс забрала их к себе. Она растила их вместе со своим сыном. И три брата вполне себе ладили с сыном Аделины. – Подожди, – прервал повествование Панкрата, Стас. – Ты сказал ‘Каульбарс’? – Ну, да, – пожал плечами Рындин. Стас достал телефон и начал быстро набирать какое-то сообщение, а потом жестом показал Панкрату, чтобы тот продолжал. – Ну, так вот... – продолжил старик. ...Конечно, без помощи сестры, которая была уже уважаемым человеком в сфере юриспруденции, Аделине не почем не получить права на опекунство. Панкрат не однократно пробовал попросить законной встречи с сыновьями, но суд отказывал ему, а Аделина отказывалась разговаривать на эту тему и не позволяла ни Панкрату приблизиться к сыновьям, ни троим его детям встретиться с отцом. Аделина любила, но боялась Панкрата. Она отлично знала, что он сделал с Антониной. Пусть она и не могла её терпеть, и, возможно была рада тому, что Панкрат убил свою жену, она боялась Рындина и опасалась позволять ему видеться с детьми. И, когда, из-за этого Панкрат впадал в ярость, ей становилось ещё страшнее. Вот только, как выяснилось позже, боятся ей надлежало не Рындина. Сыновья Панкрата прожили с Аделиной до шестнадцати лет, до той самой поры, как в одну из предновогодних ночей они не напали на неё. Будущие Маски изрезали и покалечили приютившую их женщину. Их арестовали в тот же вечер, и через несколько дней после быстрого суда, малолетних садистов отправили в детские колонии, из которых они уже вышли совсем другими людьми. – В колонии, – продолжал рассказывать Панкрат, – ими очень заинтересовались. Потому что у всех моих сыновей, как мне сообщили, обнаружилась удивительная патология – мало того, что они почти не ощущали боли, их организм обладал невероятными регенеративными способностями! Они почти не болели, быстро восстанавливались после любых драк и даже после огнестрельных ранений. Последнее выявилось во время подавления беспорядков, в одной из тюрем, где они, по словам Рындина, ‘чалились’ уже взрослыми. При этих словах мы со Стасом обменялись короткими встревоженными взглядами: я помнила свои видения, в которых Неклюдов стрелял в Масок, а Стас, видимо, помнил рассказ Михея Малаховского, когда тот в упор расстрелял одного из масок, а тот и не подумал рухнуть на землю, корчась в предсмертных судорогах. Слова Рындина подтверждали необъяснимую и пугающую способность Масок выживать после самых серьёзных ранений. Это придавало их лику дополнительного ужаса. Как победить противника, обладающего сверх естественной возможностью столь быстро исцеляться и не чувствовать боли от ранений? Помимо воли, у меня промелькнула мысль о том, что Маски... Трёхглавый Змей – это, если не идеальное, то близкое к этому орудие пыток, мести и убийства! – Они пришли ко мне, примерно года три назад, может чуть больше, – продолжал Панкрат. – Сказали, что... Он невесело усмехнулся. – Сказали, что не могут без меня... Признались, что им страшно. Представляете? Все выше меня на полторы головы и больше раза в три, а бояться... Бояться, мои здоровяки, как мелкие зверьки в клетке. ‘Нет, – подумала я с возмущенным осуждением, – скорее, как запуганные тобой дети’. – Но, это не мешало им быть злобными и агрессивными. Убивали ли они уже к этому времени? Да, ещё как! Ты, начальник, ещё удивишься, когда начнешь копать. Жмуров, за моими сыночками, хватает... – Кого они убивали? – с невероятной сдержанностью спросил Стас. Рындин пренебрежительно хмыкнул. – Да, сперва всякое отребье... Бомжей, пьяниц и бродяг... Мальчикам нужно было на чем-то вымещать свою злость и страх. – Страх? – переспросил Стас. – А чего им бояться, твоим сыновьям? Панкрат замолчал и одарил Стаса тяжёлым взглядом. Я затаила дыхание, ожидая его ответа. – Меня, – наконец, изрёк Панкрат. – Мои сыновья... Он шумно, с присвистом вздохнул. – Они забрали себе в голову, что... Чёрт! Наверное, это какое-то отклонение... Не иначе, как от моей потаскушки-жены доставшееся им в наследство... Короче, они верят, что если перестанут убивать, то я... Я буду зол и начну убивать их. Я не знаю, откуда у них это убеждение, но они искренне уверены, что я могу приходить к ним во снах, что они никогда не смогут убежать от меня, и чтобы я уважал их, считал равными себе, они должны убивать. Он пожал плечами. – Собственно, мне это было до лампочки. Я больше боялся, что они однажды меня на ремни порежут... А оно вон, как выяснилось. Он ухмыльнулся. – Стоило мне на них прикрикнуть, как они едва не ***лись от страха. Он засмеялся скрипучим смехом. Но ни мне, ни Стасу это не казалось смешным. – Давай ближе к делу, – пророкотал Корнилов. Рындин перестал улыбаться и вздохнул. – Всё началось с того момента, когда мне поступил звонок и странный, грубый голос... Как будто ненастоящий, искусственный, сказал, что я должен велеть сыновьям убрать двух зарвавшихся дельцов – каких-то там акционеров молодого хлебокомбината или что-то вроде того. – И что ты сделал? – спросил Стас. – Послал его! – пожал плечами Рындин. – Указывать мне ещё будет, какой-то го**юк! Стас украдкой бросил на меня вопросительный взгляд. Я, едва заметно кивнула – обрывки воспоминаний, быстро проносящихся у меня перед глазами, подтверждали слова Панкрата. – Но, оказалось, что я погорячился... Не прошло и суток, как со мной на связь вышел один заносчивый засранец. Он представился Лавром и сказал, что мне нужно проехать с ним. Он приехал не один, с парочкой крепких ребят за спиной, так что мне пришлось согласиться и сесть к нему в машину. Рындин прокашлялся. – Ну, а там... в общем меня посадили на заднее сидение, а спереди баба, какая-то сидела. Лица я не видел-зеркало заднего вида они скрутили – она быстро и коротко объяснила мне, что это только ей мои сыновья обязаны свободой. И что из очередной тюрьмы она выпустила их не просто так, забавы ради. Потом... Панкрата невесело улыбнулся. – Мне хорошенько намяли бока, разбили рыло и выбросили из машины. Я сразу понял, что с этой бабой лучше не артачиться. Как мне не было противно, в следующий раз, приходилось подчиниться... – Это она приказала вам натравить сыновей на Татьяну Белкину? Панкрат кивнул. – Да-а... Сказала девчонка должна сдохнуть в муках, и чтобы ей на рожу черную ленту наклеили. Что типа её нет больше, что она как бы это... – Перечеркнута и не должна была существовать? – подсказала я. – Ага, точно, – кивнул Панкрат. – Потом был другой парень, Неколдов или Неколбашев... – Неклюдов, – подсказал Стас. – Во-во, – кивнул Панкрат. – Верняк. Неклюдов... Там, потом мальчики рассказывали, кое-что пошло не так, парень оказался не робко десятка и продырявил Марку брюхо из волыны... Но, как я уже говорил боли мои мальчики не боятся, а раны на них заживают, быстрее, чем у ящерицы хвост отрастает. Панкрат снова довольно засмеялся. – Ты смог бы узнать голос этой женщины, если бы услышал снова? – спросил Стас. Рындин пожал плечами: – Я её на всю жизнь запомнил, как маму родную, эту с**у, властолюбивую. – А в суде подтвердить сможешь? Рындин нервно облизал пересохшие и потрескавшиеся губы. – Да, – вынужденно сказал он. – Но только после того, как Марк точно избежит тюрьмы. Я вопросительно уставилась на Стаса. Это что ещё за новости?! Стас дал согласие, чтобы... – Хорошо, – согласился Корнилов. – Но, только Марк. Ты, Панкрат и двое других твоих отпрысков, не могут рассчитывать на подобную поблажку. – Мне – то все едино, – осклабился Панкрат, – я, считай, полжизни на зоне провел. Так, что меня не пугает перспектива там дожить там последние годы. А, что касается двух моих сыновей... Он самодовольно ухмыльнулся. – Вам ещё нужно поймать их, а это, будет не просто. Марк, я уверен, попался по глупости. Старшие то заметно по умнее будут. Мы со Стасом вновь переглянулись. У меня взгляд был беспокойный, а у Корнилова хмурый, мрачный и недовольный. Собственно, больше ничего ценного Панкрат и не рассказал. Зато теперь мы знали главное: за убийствами Трёхглавого стоит фигура Жанны Микадзе. Господи... Судья из Конституционного суда Российской федерации покровительствует серийным убийцам! И, тут меня наверняка закидали бы камнями, но первое, о чем я, с тревогой подумала, это о том, что нужно любыми способами пресечь попадания этой информации в средства массовой информации. Зачем? А затем, что кроме поводов для народного возмущения – бесполезного для дела, но крайне вредного для любого государства – эта резонансная новость не даст. Да и ‘правозащитники’ всякие немедленно повылазят и скажут свое: ‘А мы знали! Мы так и знали! Вот оно лицо, кровавого режима!’. Серьёзно. Я никогда не понимала людей, которые искренне считают, что любое правительство, должно всегда и всё рассказывать своему населению. Ага, конечно. Трудно переоценить масштабы катастрофических последствий, если бы мировые правительства разом посходили с ума и вывалили бы на неокрепшие умы своих граждан всю негативную информацию, происходящую с мировыми экономиками, промышленным сектором и международной торговлей. Поэтому я убеждена, что Жанну Микадзе необходимо арестовать и судить ‘тихо’, не привлекая лишнего внимания к процессу. Вот только Микадзе, наверняка, будет пытаться сделать всё наоборот... – Воспоминания Панкрата соответствуют его словам? – спросил Стас, когда мы вышли из допросной. – Да, – ответила я, – и предвосхищая твой вопрос, скажу: я не смогла увидеть лица Жанны, но в его воспоминаниях я узнала её голос, прическу и манеры... Это она Стас! Последние три слова я произнесла с какой-то детской запальчивостью и возмущением! Да, я негодовала! Как эта дрянь вообще посмела тогда явиться на место убийства Влада Неклюдова и его девушки! Как у неё, черт возьми, хватило наглости припереться туда и шастать там, видя какое бесконечное горе она причинила сразу двум семьям! И всё из-за чёртовых денег, которые, как она думала, кто из детей Токмакова вымогал у её зятя?.. Столько стоят чужие муки и смерти? Несколько десятков миллионов на тайных счетах?.. Стас набрал Сеню и приказал ему проверить счета Жанны, с целью выявление регулярных трат. А потом набрал Ольгу Датскую и спросил сможет ли она достать ему информацию о Жанне, которой нет в официальных источниках. Как я поняла, Ольга была готова сотрудничать со Стасом. Лишь бы только Корнилов не отыгрывался на её женихе – она была уверенна, что Стас специально отправил Брона туда, где тот получил тяжелое ранение. – Зачем тебе регулярные траты Жанны? – спросила я у Корнилова. – Я подозреваю, что Панкрату она звонила с одноразовых мобильных телефонов, которые регулярно покупала. Если мы получим доказательства того, что она регулярно покупала одноразовые телефоны – это даст возможность косвенно связать её с Панкратом. Ещё лучше будет, если удастся найти мобильник, который она приобрела недавно. Тогда можно надеяться, что через мобильных операторов получится установить кому она звонила и... Стас с досадой кривился и вынужденно признал: – Но и это мало, что даст. – А может использовать такой же способ, каким ты поймал Марка Карташева? Спровоцировать её? – Ника, – вздохнул Стас, – Жанна Микадзе гораздо более опытная, изворотливая и изобретательная личность, нежели Марк. Ты думаешь, она выходила сухой из воды после многочисленных внутренних расследований по чистой случайности? Нет. Он нахмурился и качнул головой. – Она не импульсивна, как Марк. Ей, зачастую, чужда порывистость, на которой и погорел Марк Карташев... Или, точнее, Марк Рындин. Он подумал и добавил: – Таким людям, как Жанна, нужно ставить ловушки там, где они этого меньше всего ожидают. Я вопросительно вскинула брови. Стас уже открыл рот, чтобы ответить, но в эту же секунду у него зазвонил мобильник, и Корнилов быстро принял вызов. – Да? Да, это я. Так... Несколько секунд Стас, чуть нахмурившись, слушал то, что ему говорили по телефону. Я ждала. – Это точно? Вы проверили? Отлично, ничего не предпринимайте, только оцепите территорию. Я выезжаю. Он прервал вызов, спрятал телефон. – Зелёного, которого ты нарисовала, видели в районе Сафоново. С ним был ещё один мужик и они прибыли туда на КАМАЗе. Очевидец, какой-то фотограф– любитель, видел, как они выходили из машины, а потом уехали в глубь леса. – В глубь леса? – удивилась я. – Зачем? – Полагаю, искали озеро поглубже, – бросил Стас. – Если ты не собираешься спать сегодня, то можешь составить мне компанию. Конечно, я не собиралась возвращаться домой к Стасу! Тем более, что мы вот-вот поймаем и Масок, и Жанну, и ещё с этим неизвестным ‘Сводным’ нужно разобраться! ЖАННА МИКАДЗЕ Среда, 25 марта. Ночь. Звонок Лавра, личного помощника Жанны, настиг её на заправке – со всем этим водоворотом стремительных событий она забыла элементарно залить топливо в бак. – Ну что? – после новости об аресте и Панкрата, а затем и его сына Марка, она была вся на нервах. Микадзе была уверена, точнее очень хотела быть уверенной, что Панкрат будет молчать. В Марке то она не сомневалась – три здоровяка давно знали, ‘кто в доме хозяин’, точнее хозяйка. Но настойчивая тревога неугомонно скребла на душе. – Люди, которых вы наняли, засекли мобильник, синхронизированный с компьютером, на котором осуществлен вход в почтовый ящик под именем Михей Малаховский. Жанна примерзла к асфальту так и замерев со бензошлангом в руке. – Ясно ,– коротко бросила она.– Приблизительный адрес у нас есть? – А как же. Третье десятилетие двадцать первого века на дворе – информация... – Хорошо, – перебила Жанна помощника.– Телефон, с которого ты звонишь, одноразовый? – Конечно. – Отлично. Избавься от него. С этими словами Жанна дала ‘отбой’. Она заправила автомобиль и торопливо достав свой, недавно приобретенный, одноразовый мобильник, набрала номер, на который звонила лишь пару – тройку раз в месяц. И каждый раз с нового телефона. Она не слишком рассчитывала, что ей ответят: после той бешенной полицейской облавы, которая напугала всех москвичей, от телефона, на который она звонит могли запросто избавиться. И это было бы проблемой, поскольку других контактов, без участия Панкрата, между Жанной и её ‘Трёхглавым’ монстром не было. Ей ответили. – Где вы? – нервно и требовательно спросила Микадзе. – Мы уехали из столицы. – Это я поняла, – раздраженно процедила Жанна.– Сейчас вы где? – Недалеко от Сафоново... – У вас есть машина? – Найдём. – Бери братца и живо дуйте к Лактинску. Я тебе скину примерный адрес. – Понял. – Всех, кого найдете по адресу – убить. – Как детей Токмакова? – На ваше усмотрение, но быстро, – отрывисто проговорила Жанна.– И торопитесь! Последнее слово женщина произнесла в требовательной и повелительной манере, в которой она привыкла общаться со своими ручными палачами. Посидев пару минут в своей машине, Жанна решила, что должна проконтролировать столь ответственный момент – от успешности действий братьев сильно зависело получит она назад украденные у Вацлава их деньги или нет. Микадзе в который раз, мысленно, прокляла зятя – если бы он поделился с ней проблемой, если бы вовремя всё рассказал ей бы не пришлось идти на столь резкие и опасные меры. Мало того, что брызгал своим семенем, где ни попадя и наплодил кучу ублюдков, так он ещё и начал переводить деньги, не посоветовавшись с ней. Жанна отлично помнила, как её взбесило, что Вацлав переводит деньги своим внебрачным детям. Причем, деньги, которые они зарабатывали вместе. От её зятя требовалось только тайно хранить сбережения на скрытых счетах. Но, нет. Вместо этого, прос*ав важные документы, он начал быстро, неделя за неделей, перечислять крупные суммы не пойми кому. И каждый раз этот ‘кто-то’, этот забывший свое место хакер, назывался именем и фамилией кого-то из ‘сорняков’, которых Вацлав с щедростью достойной Уолдера Фрея, наплодил за период своей бурной молодости. Конечно, Жанна злилась, когда узнала об этом. Более того, она была в ярости – чтобы их деньги, каким-то там своим ублюдкам, когда у него законная жена и ребёнок!.. Ещё больше Жанна разозлилась, когда узнала, Вацлава, на самом деле, крепко надули. И вот, наконец-то, спустя столько времени, после всего того, на что ей пришлось пойти... Этот хитрож**ый подонок совершил промашку. – И она станет, твоей последней, – мстительно проговорила Жанна. Микадзе достала из сумочки пистолет. После сегодняшней ночи от оружия, скорее всего, придется избавиться. Ничего, заявление она напишет и всё пройдет тихо, гладко, без шума. Как всегда. Жанна умелой рукой вынула обойму, проверила патроны. Ну, если братья облажаются, она сможет исправить положение. Другое дело, что и самих братьев нужно будет или спрятать, на ближайшие несколько месяцев, или устранить. Впрочем, об этом она подумает потом. Микадзе вырулила с территории заправки и, поглядывая на карту навигатора, направилась по присланному Лавром адресу. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Среда, 25 марта. Ночь. Здесь было тихо и умиротворенно. Последнее слово очень странное и неопределенное, но именно оно, как нельзя лучше подходит для тихого двора одного из дорогих районов, где Стас договорился о встрече. Во всем остальном городе, на других улицах столицы бурлила развратная и открытая ночная жизнь. Но не здесь. Тут, в окружении дорогих новостроек и паркингов с элитными машинами, царило умиротворение, тишина и мнимое чувство безопасности. Я чуть запрокинула голову, над нами, через кольцо уходящих в небо высоток, темнело небо с редкими и тусклыми огоньками звёзд. Стас нервничал, я старалась не пускать в свое сознание витающие вокруг него воспоминания: о жене, о дочери, о самых счастливых моментах, которые они проводили вместе. Корнилов передумал, когда мы выехали из здания ГУВД. На место, где последний раз видели масок, он отправил Сеню и пару машин с другими оперативниками – всего пять человек, все опытные и матёрые полицейские. Сам Корнилов, вместе со мной, решил перед выездом к тому месту, кое с кем встретиться. Когда я узнала, с кем именно, мне это показалось не самой лучшей идеей. Но я привыкла доверять Стасу и верить в его гений. Приближающийся звук одиноких шагов заставил нас обернуться. Под бело-голубым светом уличных фонарей, к нам быстро приближался мужчина в светлом зимнем пальто. – Добрый вечер, – чуть усмехнувшись, произнес Стас с толикой издевки в голосе. – А я уж думал, вы не придёте, Лавр Игоревич. – Давайте сразу к делу, – недовольно нахмурившись ответил Лавр.– У меня дела. – Уверяю вас, когда выслушаете нас, вы захотите отложить большую часть ваших дел,– Корнилов приоткрыл дверцу своего внедорожника.– Прошу. – А на улице мы поговорить не можем? – Лавр, помощник Жанны Микадзе, опасливо поглядел на чёрный Лэнд Ровер. Садиться в машину ему совсем не хотелось. – Я бы не хотел, чтобы наш разговор, стал известен посторонним персонам. Лавр, недовольно поджал губы. – Может перестанете интересничать, господин подполковник и прямо скажете, чего вдруг вы разбудили меня посреди ночи и сказали, что вам срочно нужно со мной встретиться? – Во-первых, судя по женскому смеху на фоне, вы не спали, – заметил Стас с торжествующей усмешкой, – во-вторых, я лишь сказал, что в ваших интересах поговорить со мной в ближайшее время. – И о чем? – О трёх братьях и их отце, например, – вкрадчивым голосом вмешалась я. У нас было мало времени и Лавр начинал меня раздражать. Услышав мои слова, помощник Жанны Микадзе, перевёл на меня внимательный испытующий взгляд. Я без труда выдержала его. Во-первых, я его не боялась, во-вторых рядом был Стас, в третьих, после ‘Масок’ и той призрачной псины, в доме Мирбаха, Лавр выглядел даже немного забавно, но уж точно не устрашающе. – О ком именно речь? – с совершенно фальшивым подозрением и удивлением спросил Лавр. – О старике Панкрате Рындине, – ответил Стас уже без усмешки, – с которым вы не единожды встречались. Даже в вечернем свете фонарей было заметно, как побледнел помощник Жанны Микадзе. – Ладно, – уронил он и быстро сел в машину. – Так бы и сразу, – проворчал Стас, садясь за руль. Я забралась на заднее сидение. – Говорите, только быстро, – явно пытаясь себе значимости, властно проговорил Лавр. – Хорошо, – пожал плечами Стас. – Панкрат Рындин во всем сознался. После слов Корнилова в салоне внедорожника воцарилась неловкая и возмущенная тишина. Стас молчал, Лавр как будто онемел и даже, вроде бы, перестал дышать. Я ждала, стараясь не реагировать на вспышки обрывков воспоминаний помощника Жанны, которые мелькали в моем сознании. Хм, а Жанна доплачивает ему за функцию любовника или это идет в счет сверхурочных? Чёрт... Когда я стала такой ехидной... – И что сказал Панкрат? – поняв, что отмолчаться уже не получится, спросил Лавр. – Значит, вы всё-таки его знаете и с ним встречались? – спросил Стас. Лавр закрыл глаза. Я не сомневалась, что в этот момент он мысленно обматерил Стаса. Хорошо, что Корнилов не обладает способностью читать мысли. – Чего вы хотите? – спросил Лавр. – Предложить вам сделку, – ответил Стас и проводил взглядом хихикающую парочку, что обнимались и торопились к подъезду. – Какого рода сделку? – Такого, какой поможет тебе избежать тюрьмы, Лавр. – Мы не переходили на ‘ты’, подполковник. – Знаю, но так ты быстрее сможешь меня понять и осознать свое положение. – Какое ещё положение? – рассердился Лавр.– Что вы вообще городите?! – Лавр, известный вам Панкрат Рындин, – деликатно вмешалась я,– согласился раскрыть подробности своего сотрудничества и в точности описал дни, когда встречался с вами и с Жанной Микадзе. – Любопытная фантазия у этого старикана, – с показательным презрением фыркнул помощник Жанны. ‘Ишь какой упёртый, – подумала я, – думает, показательное презрение и насмешка позволят ему заставить нас поверить, что он не понимает о чём речь. Убогий дилетант’. – Как насчет того, что именно вы ездили улаживать дела с полицией некоторых ОВД Москвы, когда там находили очередные изуродованные тела, – проговорила я, – что вы скажете о ваших контактах с такими адвокатами, как Белохвостов и Рыбников, которые должны были, в случае чего, отмазать всех братьев? Но в тот раз обошлось. Я не особо напрягалась, просто пересказывая обомлевшему Лавру его же собственные воспоминания. – Что вы скажете о майоре Поддубном, с которым вы лично встречались и договаривались, чтобы очередное убийство повесили на недавно арестованного бездомного? Очень удобно. Один бездомный пытал и убил другого, предварительно опутав тело несчастного светящимися гирляндами. А хотя, нет. Вы же убедились, чтобы упоминание гирлянд не встречалось ни в одном судебно-медицинском отчете. Я, не удержавшись, добавила немного язвительности в свои слова. Я ощущала некое злорадное торжество, видя, как Лавр осознает, что нам известны такие стороны его жизни. – П-послушайте... – начал он, но голос его дрогнул. Он заерзал на сиденье. Взволнованно посмотрел на Стаса, встревоженно оглянулся на меня. – Вы... Вы понимаете... Это всё... – Это далеко не всё, – сказала я,– ваш племянник, неделю назад сбил насмерть пешехода, уважаемую пожилую учительницу. Дело замяли, потому что вы велели запугать троих свидетелей того происшествия. И ещё... Жанна про это ничего не знает. Стас улыбался, молча и торжествующе. Я перехватила его взгляд, Корнилов, незаметно для Лавра, подмигнул мне. Я чуть улыбнулась и договорила: – И ещё, нам известно, как вы вчера весело провели время в компании одной девушки. Вроде бы она дочь одного из генералов полиции... Очень удачная могла бы быть партия. Как вы считаете? Жаль только, что Жанна, ваш главный покровитель и любовница, явно не оценит вашего желания устроить свою жизнь. Лавр молчал, совершая шумные глотки и ежесекундно вытирая пот со лба. – Что вам ***ть обоим от меня нужно?! – Свидетельства, – пожал плечами Стас. – К-какие свидетельства?– слабеющим и подрагивающим голосом, спросил Лавр. – Содействия Жанны с тремя убийцами и их отцом, Панкратом Рындиным. То, что Жанна фактически выступала заказчиком уже шести убийств, – неторопливо и степенно проговорил Стас. – Лавр, – я чуть наклонилась сзади и проговорила мягко и сочувственно,– то что Жанна сядет, лишь вопрос времени. Но... вам то зачем? Вы молоды, у вас впереди блестящая карьера судьи, перед вами открываются блестящие перспективы... Вы уверены, что прихоть и преступные методы Жанны стоят ваших амбиций и не сбывшейся мечты? Я вздохнула и продолжила. – Я не буду говорить, что мы переживаем за вас или нам будет вас жаль. Но... Это же непроходимая глупость – потакать Жанне и вместе с ней идти в тюрьму. Микадзе, можете не сомневаться, сумеет выторговать себе нужного адвоката, симпатии и связи в минюсте помогут ей получить гора-аздо меньший срок и в куда более комфортной тюрьме. А вы... Кто позаботиться о вас? Подумайте... Если вы сейчас уверенны, что в случае чего, Жанна вас не бросит и будет ратовать за вас, как за себя, то... можете открывать дверцу и уходить прямо сейчас. Я откинулась на сидение и ‘добила’ помощника Жанны: – Вашей матери, которая два года назад еле пережила гибель вашей сестры на одном из горных курортов, будет очень ‘здорово’ узнать о том, что единственный сын присел на добрых полтора-два десятка лет. Что она и двое ваших племянников, один из которых ещё учиться в школе, будут делать, когда единственный кормилец окажется за решеткой с очень маленькими шансами выйти на свободу невредимым? Я чувствовала себя отвратительно. Это было мерзко, то что я делала. Мерзко так давить на человека, да ещё затрагивать семью. Я старалась держаться невозмутимо, игнорируя ядовитое и гадкое чувство, разливающееся в сознании. Как я скатилась до такого? Но у нас и правда нет времени на ‘нежности’ с Лавром. Его необходимо именно ‘задавить’, чтобы он начал говорить, чтобы испугался и выдал всё, что знал. Только так, Стас сможет получить ордер на арест Жанны, в ближайшие двенадцать часов, тем самым не дав Микадзе ни сбежать, ни спрятаться, ни подготовиться к ‘обороне’. И Лавр сдался. С поникшей головой, то и дело запинаясь, он рассказал. Не могу с уверенностью сказать, что он был до конца искренен, но согласно его воспоминаниям он рассказал о большей части преступных действия своей начальницы. Расчет Стаса оказался верен: чем сейчас тратить время и ресурсы на поиски дополнительных улик, тем самым позволяя Жанне выиграть время, лучше попытаться надавить на её помощника. – Откуда ты знал, что он сломается? – спросила я, когда Лавр, чуть ли не взяв со Стаса клятву, что ему ничего не будет, наконец, ушел, то и дело оглядываясь на нас. – Помнишь фото и видео, которые мы видели на его страницах в соц. сетях? – перепросил Стас. – Он почти везде старается фотографироваться и снимать так, чтобы быть в центре всех и всего. В отеле в центре окружающих его аниматоров, в баре, в кругу симпатичных девушек, на островах, в кругу местных жителей, которые на фоне его обязательно должны выглядеть, как аборигены. – Хочешь сказать, что он превозносит себя? – Он хотел бы превозносить себя над другими, – поправил меня Стас,– именно это соответствует его амбициям. Однако, глядя на снимки, которые Лавр не выкладывает в интернет, можно увидеть, что в школе он всегда стоит позади многих своих одноклассников. На работе, в суде, он едва виден из-за голов и плеч своих коллег в первых рядах. О чем это говорит? – Он всегда в тени, – чуть нахмурившись проговорила я.– Всегда стоит за кем-то, его всегда затмевают и это... бьет по его самолюбию. – И как ты думаешь, готов ли такой человек, рисковать своей жизнью и карьерой, ради кого-то, в чьей тени он вынужден существовать? – Только если у него есть личные чувства к тому, кто стоит впереди, закрывая его, – ответила я. – Совершенно верно, – пожал плечами Стас.– И можно с уверенностью предположить, что Лавр спит с Жанной, исключительно ради теплого места, её помощника. Лавр относится к типу амбициозных, но постоянно неудовлетворенных прилипал и приживал. А такие люди не отличаются какой-либо серьёзной преданностью. – Он бы мог сдать Жанну раньше, – проговорила я. – Зачем? – хмыкнул Стас. – Чтобы занять её место... – Кто б ему позволил! – фыркнул Стас.– Скорее всего, новый начальник прогнал бы его взашей, взяв в помощники более толкового человека или своего протеже. Подумав, я рассудила, что Стас абсолютно прав. И, как всегда, его предположения сбылись. Когда мы выехали на шоссе, Стас поставил на крышу мигалку и надавил на газ. Спустя, примерно час, мы были около Сафоново. Здесь орудовал Сеня с группой из четырёх оперативников. Стараясь не пугать спящих деревенских людей, полицейские деликатно опросили тех, кого удалось без лишнего шума разбудить. Благодаря этому удалось вычислить приблизительное направление, в котором скрылись предполагаемые (пока не будет доказано, что это Маски) убийцы. Кого и за что мы ищем, деревенским не говорили: паника и истерия, особенно сейчас, никому не нужны. Стас и оперативники отошли подальше, а я приступила к поиск воспоминаний. Где-то здесь в ночи, витают необходимые мне пережитые моменты недавнего прошлого Масок и, возможно, случайных свидетелей их передвижения. Я стояла перед тёмной – темнее ночного неба – стеной леса. В ночи возвышающийся надо мной чёрный лес казался непроницаемой монолитной тьмой. Протяжный скрип ветвей звучал угрожающе, лес как будто пытался отпугнуть и прогнать меня, словно по мнению природы мне абсолютно нечего здесь делать. Разумеется, леса я не боялась, как и темноты. Куда больше меня беспокоило то, что обычно скрывается за этой тьмой. Стас, Сеня и другие полицейские остались где-то позади меня. Я слышала их приглушенные разговоры. Вглядываясь в лесной мрак, с блекло-серыми пятнами снега, я сосредоточилась на вьющихся вокруг меня воспоминаниях. Я без особого труда увидела Масок. Наверное, я смогла бы узнать их не глядя на их лица – фигуры и силуэты убийц слишком хорошо запомнились мне. Я увидела, как оба здоровяка забираются в кабину своего КАМАЗа и, как автомобиль едет по направлению к лесу. Покачиваясь и переваливаясь, грузовик скрылся в лесной чаще. Несколько деревенских жителей, чьи воспоминания я сейчас наблюдала, в недоумении и с некоторой опаской последовали за машиной. Но прошли они не долго, переговариваясь, чуть ли не шепотом, местные жители обсудили странный грузовик и один из них сказал, что нужно сообщить в полицию. В ответ, двое других замахали на него руками и сказали, что ‘нечего ментов по пустякам дёргать, а то ещё сам же крайним и будешь’. Стоило мне пройти дальше в лес, как я увидела и воспоминания фотографа, который первым и сообщил о странном грузовике. С этим парнем мне повезло значительно больше. В отличии от местных, он активно заинтересовался грузовиком, благодаря чему я нашла озеро в чаще леса. Оно было относительно большое, и слегка напоминало гигантское окно, которое только что разбили метко брошенным камнем. От берега до центра озеро покрывала темная поверхность льда с редкими снежными шапками. А в самом центре темнела огромная проломленная во льду дыра, вокруг которой, покачиваясь плавали, куски льда. Воды озера, в проломе, отливали аметистовым мраком под сенью ночного неба. Над озером вился шепот ночного ветра, разбрасывающий по льду россыпи снежинок. В воспоминании Масок, я увидела, как они уперли в педаль газа какую-то палку и спустили грузовик в озеро. В моем видении, огромный КАМАЗ на небольшой скорости тяжело врезался в лед, разбив и раскромсав его. Словно гигантский нетерпеливый зверь, грузовик быстро погружался в водную гладь, а вокруг пролома во льду оседал не большой, но плотный дождь водных брызг. Маски стояли на берегу и молча наблюдали, как их машина погружается на глубину. Мне даже показалось, что они каким-то особым способом, с почтением прощаются со своим верным грузовиком. И кажется оба испытывали что-то похожее на тоску. Удивительно... Эти зачерствевшие от убийств и садизма сердца, способны хоть по чему-то тосковать. Впрочем, нет никаких сомнений, что единственная причина их возможной тоскливости кроется в невозможности совершения, так необходимых им, убийств без своего грузовика. Воспоминания Масок ослабли, стремительно выцвели и выпустили меня в нашу реальность. Но это был ещё не конец, это было ещё не всё, что мне предстояло увидеть. На другом берегу озера, прямо напротив меня, появился Вестник. Он был серой, мышастой масти, с темной гривой и хвостом. Я почувствовала, нечто исходящее от темной и обманчиво упругой поверхности озера в проломе льда. Это нечто отдавало чем-то влажно-холодным, гнилостным и гадким. Страх, через горло, вместе с глотком холодящего воздуха, проник в мое тело. Я выдержала его напор, устояла, поборола собственные чувства... Плеск воды. Невинный, короткий звук. Затем ещё один, снова, и вот ещё два. Одновременно с этими звуками, над темной, чуть поблескивающей, поверхностью озера появились черные выпуклости. Я присмотрелась к ним, но лишь, когда они ещё больше высунулись из воды, стало понятно, что это головы... лица... Опутанные мокрыми волосами лица сформировавшихся воспоминаний. В виде своих обладателей, в облике их давно умерших, порядком подгнивших тел, они неторопливо поднимались из воды. В моей голове зазвучал хор неразборчивого громкого шепота. Воспоминания других жертв Масок... Тех, кого они убивали до детей Токмакова, тех, на ком срывались и вымещали злобу, страх, ненависть и панику перед ужасающим их ликом отца. Их голоса усиливались в моей голове, быстро переходили от шепота к громким, но неразборчивым словам. Их шум нарастал, усиливался, рос и давил. Я скривилась, когда воспоминания жертв Масок закричали в моем сознании. Их крик крепчал, сливался и, как будто истончался, до сливающегося визгливого и писклявого. Звук их криков выдавливал кости черепа изнутри. Я инстинктивно присела на корточки, крепко сжимая руками голову, впиваясь пальцами в волосы и напряженно комкая их. Вместе с болезненными криками убитых Масками людей, у меня перед глазами возникло очередное видение. Разговор... Я увидела, как Зелёный говорил по телефону. И слышала, с кем он говорил. Жанна... Жанна Микадзе. Теперь то её голос я могла узнать из десятков тысяч. – Ника! Заботливая рука Стаса упала на мое плечо, не сильно, но с чувством сжала его. – Стас... – Что? Тебе дать попить? Молока? – Д-да... Но... Стас, кажется, они поехали в Лакинск... во всяком случае к этому городу. Корнилов помог мне подняться и удивленно вскинул брови. – Лакинск? Я быстро и коротко кивнула. – Ясно, – бросил Стас. Мы вышли из леса, вернулись к остальным полицейским, которые курили возле своих машин. Стас велел им вызвать судмедэкспертов, дополнительное подкрепление, организовать подъем грузовика и обеспечить оцепление территории, чтобы ни один посторонний не проник на участок, где будет проходить следственное мероприятие. Двоих оперативников, которых я, кстати знала – они охраняли мой номер, где я лежала с изрезанными ногами после первой встречи с Романтиком – Стас пригласил поехать с нами. Это были капитан Лаптев и капитан Комаров. Сеня, частично, рассказал им о моих не ординарных способностях, так что теперь они поглядывали на меня с легкой настороженностью. Впрочем, я верила Стасу и Сене, а они верили Лаптеву и Комарову, значит и мне не стоит их опасаться. Мы направились к припаркованным автомобилям. Я на ходу пыталась попить молока, которое Сеня, настойчиво попросил в одном из домов, не постеснявшись разбудить хозяев. Сейчас уже четверть деревни была на ногах и многие уже строили версии относительно случившегося. Прохладное, домашнее молоко растворялось в организме, снимая гадкое ощущение изможденности, которое часто одолевает меня после видений. – Куда сейчас? – спросил Сеня. – В Лакинск, – бросил Стас. Арцеулов хотел ещё что-то спросить, но в этот миг шедший впереди капитан Лаптев замедлил шаг и спросил: – Товарищ подполковник, а вы ждете какую-то женщину? – Что? – не понял Стас и посмотрел на свою машину. Я тоже взглянула в ту сторону и увидела припаркованную на асфальтированной части деревни, машину Стаса. А возле неё не двигаясь, стояла невысокая женская фигура. Я раньше никогда не видела эту женщину, а вот Стас, судя по лицу, её узнал. – А ей что здесь потребовалось? – пробормотал Корнилов. Он вышел вперед и направился к неожиданной гостье. Я, подгоняемая любопытством, поспешила за ним. – Добрый вечер, подполковник Корнилов, – приятным и мелодичным голосом проговорила женщина. Тут её взгляд переместился на меня. – Здравствуй, Ника. Я удивленно вскинула брови, продолжая всматриваться в лицо незнакомой женщины. Я совершенно точно её не знаю. Откуда тогда она меня знает?! Губы женщины растянулись в слегка самодовольной улыбке. Необычайно яркие зеленые глаза тоже улыбались. Стас оглянулся на меня, снова посмотрел на Амалию. – Ты здесь из-за Ники, Амалия? – Да, – проворковала женщина. Амалия? Что ещё за Амалия? Почему-то она мне не нравилась... Нет, я не чувствовала в ней какого-то зла или какой-то опасности. Нет... Но мне чертовски не нравилось, как она вела себя со Стасом, как смотрела на него и как разговаривала с ним. Как будто они с ней давно знакомы и их объединяет, что-то очень личное, известное только им. Стас остановился перед Амалией, она подняла на него взгляд своих необычайно ярких, по-весеннему зеленых, глаз. – Что тебе от неё нужно? – Прозвучит несколько самонадеянно и даже грубо, но это больше нужно ей. А если уж совсем откровенно, то этот разговор нужен нам всем, троим и... всем прочим, заинтересованным. – Прочим? – переспросил Стас. – Заинтересованным? – не удержалась я. Что происходит? Кто такая на самом деле эта Амалия? Почему у меня такое стойкое ощущение, что она знает обо мне что-то, чего я сама не знаю?! – Будет лучше, если мы поговорим в вашей машине, подполковник, – вздохнула Амалия. Её глаза и губы больше не улыбались. – Действия пани Вероники, становятся всё более заметными. Одних это настораживает, других пугает... а третьих серьёзно злит. Стас пару секунд смотрел в глаза женщины, а затем кивнул. – Ладно, – он обернулся на меня.– Ты не против, Ника? – Нет! – громче, чем нужно воскликнула я. Мы забрались в Лэнд Ровер Корнилова. Сеня и двое оперов остались стоять в пяти-шести метрах от нас, покуривая и о чем-то беседуя. Стас и Амалия сели впереди, я уселась на заднем сидении. – Начинай, – велел Стас. – Как скажешь, – чуть качнула головой Амалия,– но, позволь, для начала, представиться твоей спутнице. Она посмотрела на меня через зеркало заднего вида. – Ника, меня зовут Амалия Марсова. – Очень приятно, – я говорила менее прохладно, потому как меня уже мучило любопытство. – Я знаю, что у вас мало времени и буду не многословна, – она коротко вздохнула. – Посмотри, будь добра, в окно. Я с удивлением, пару раз моргнула, и перевела взгляд в окно автомобиля. Тут же с моих уст непроизвольно сорвался короткий сдавленный возглас. И это была самая сдержанная из возможных реакций, какую я себе могла позволить! Потому, что над черной стеной леса вдали величественно возвышалась самая настоящая Эйфелева башня! И мало того, прямо рядом с ней, торчала башня Вестминстерского дворца, которую по ошибке люди зовут ‘Большой Бен’, не ведая, что такое название носит колокол внутри башни. С первыми двумя знаменитыми сооружениями, на лесом наклонилась башня из итальянского города, чье название смешит не слишком обремененных интеллектом людей. И это было не всё! Возле башен сияли окна многочисленных домов западноевропейской архитектуры! В небе мелькали габаритные огни самолётов, виднелись узнаваемые парки, набережные и как будто даже мелькали быстрые огни оживленных автомобильных трасс. Я подалась вперёд, приблизилась к левому окну, завороженно глядя на необъяснимое явление, на этот невероятно реалистичный и очаровывающий мираж. – Что это?.. – проговорила я ошарашенно и перевела восхищенно-испуганный взгляд на Амалию. Кто эта женщина?! Кто она такая?! Она... Она, что... Она такая же, как я?.. Она... – Это иллюзия, – объяснила Амалия и ухмыльнулась, – мой личный конёк. Она вдруг обернулась и посмотрела на меня. – Но это не идёт ни в какое сравнение, с тем, что умеешь ты, синеглазая. – Я?! – воскликнула я.– Но я не умею вот так... И... Стоп! А откуда вы знаете?! – Пообщалась кое с кем, – загадочно ухмыльнулась Амалия. – Слухи о тебе уже ползут по всей стране, среди посвященных и знающих, разумеется. – ‘Посвященных и знающих’? – переспросила я.– Это кто? – Не всё сразу, – качнула головой Амалия.– Для начала, ты должна понять, что... ты такая не одна. И, на всякий случай, ты не экстрасенс, не медиум, и не ясновидящая. – А кто же? – опасливо спросила я. – И кто вы? – Такие, как я, – вздохнула Амалия, – мы называем себя Знающими, Посвященными, но древние греки называли нас Софитиды, и именно это прозвище прижилось к нам, взамен того, которым наградили нас шумеры и ассирийцы... Хотя, в народе нас, издревле, называли по-другому. – Ведьмами, – буркнул Стас. – Именно, – улыбнулась Амалия. – Хотя это слово не имеет ничего общего ни с нами, ни с теми безумными бабками-затворницами, балующимися алхимией и варящими психотропные зелья. Хотя, именно они больше всего подходят под описание этого оскорбительного прозвища. Она фыркнул. – Было время, и люди называли вампиром больного фотофобией человека. А таких, после эпидемий обыкновенной краснухи, в Европе было немало, особенно в середине восемнадцатого века. Я не могла до конца сосредоточится на её словах. В моей голове гремело слово, оброненное Стасом – ‘Ведьма’. Будоражащее тело и разум лихорадящее ощущение стремительно наполняло меня, заставляя меня дышать чаще и глубже. От затылка, вниз по шее, к лопаткам спустилась колкая пульсирующая щекотка. Упругое волнительное чувство раздувалось в груди. – Подождите, – боязливо и тихо проговорила,– вы хотите сказать, что я... я тоже... – Ведьма? – засмеялась Амалия.– Нет, успокойся. Ты нечто гораздо более могущественное, сильное и... опасное. Последнее слово заставило меня нервно сглотнуть. – Ника, – голос Амалии посерьёзнел,– основная разница между тобой и мной, заключается в том, что я принадлежу к тем, кто получил Знания и стал Обладающими Знаниями, Мудрыми... Софитидами*(София др. греч. – Мудрость, Мастерство). Амалия выждала странную паузу, словно не зная, стоит ли ей договаривать. – А ты, – продолжила она изменившимся голосом,– принадлежишь к Великому Роду тех, кто дал моему народу эти Знания, научил, как обращаться с таящимися в Природе Силами, как призывать их к себе и использовать во благо... Я жадно и настороженно внимала ей. Стас замер за рулем, с хмурым и пристальным взглядом он изучал лицо Амалии. – Ты одна из Первых, Ника, – продолжала Амалия. – Одна из тех, кто первыми знал о скрытых возможностях нашего мира, из тех кто первыми начал изучать их и кто вообще, первыми был здесь... – Здесь это, где? – уточнил Стас. – В России? Амалия захохотала. – Прости, подполковник... Нет, конечно. Когда Первые строили свою Цивилизацию, на этой планете не было ещё даже динозавров. Этот мир был другой... Молодой, новорожденный, с только что разлившимися морями и первыми ростками гигантских лесов... То, что говорила Амалия казалось не просто невероятным, это было диким сюрреализмом, её рассказ мог быть стать идей для какого-нибудь фантастического блокбастера! Но... почему-то я верила ей. Я чувствовала, что она говорит правду. – Амалия, – осторожно проговорила я, – значит... если я... Но... Мне было тяжело говорить, тяжело собрать мысли в кучу и сформировать из них слова. – Если Первые были в этом мире раньше всех... – проговорила я осторожно, – где... Они были до этого? К моему удивлению Амалия засмеялась. – А ты умеешь задавать правильные вопросы, синеглазая. Она пожала плечами и хитро, но скупо улыбнулась. – Ну, а какие могут быть варианты? Особенно если учесть, что до их Прибытия на месте нашей планеты не было... ничего. – Прибытия?! – не выдержал Стас. – Ты, что хочешь сказать... – Да, да, – захихикала Амалия,– у нас с тобой за спиной, подполковник, сидит уникальная гораздо более совершенная форма жизни, по своему развитию, генетике, анатомическому строению и общему потенциалу ушедшая далеко вперёд от нашей цивилизации. Я поймала в зеркале ошарашенный взгляд Стаса. Впервые за все время нашего знакомства, я увидела в глазах Корниловаа нечто похожее не шок и даже... страх. – Но, Ника... похожа на людей, – сохраняя невообразимое самообладание, проговорил Стас. – А вот и нет! – громко воскликнув, Амалия неожиданно хлопнула ладонью по правому колену. Я вздрогнула от неожиданного звука хлопка. – Ника не похожа не людей, – громко прошептала Амалия, чуть наклонившись к лицу Стаса, и затем в упор посмотрела на меня между сидений,– Это люди, внешне, похожи на Нику... и Первых. От её слов я замерла, обратившись на несколько мгновений, в изваяние. Меня захватило, поглотило и скомкало напряженное оцепенение. Мое сознание взорвалось, мои мысли окончательно опьянели от полученной информации и запутались в конец. Я не могла переварить и принять услышанное. Ну, бред же! Бред полнейший! Идиотизм! Что она несёт?! Что она такое вообще городит?! Что хочет сказать эта женщина?! Что я... Я, Вероника Лазовская, я что.... Я... не человек?! Мысль эта казалось по истине, устрашающей. Нет, ну казалось бы и что такого? Кто из нас, читая разную фэнтези-фантастику, не мечтал самой стать вампиром, эльфом, оборотнем и так далее. Но... Чёрт побери! Уверенна, мало кто представлял, как он окажется... – Если я все правильно понял, – медленно проговорил Стас, справившись с первичным стрессом. – Ника... представительница иной разумной цивилизации? Судя по проскальзывающим в его голосе интонациям, Корнилову было тяжело, невероятно трудно и невозможно дико принять подобную истину. – Если ты не можешь сказать это сам, – слегка раздраженно и нетерпеливо проговорила Амалия, – я скажу это за тебя. Она откинулась на спинку сидения и выдала: – Наша Ника... если коротко и грубо, самая настоящая инопланетянка. Без обид, синеглазая. Но лучше ты будешь знать простую, хоть нелегкую для тебя истину, чем вы все время будете подбирать выражения и слова. Ты согласна? Согласна ли я? Не знаю... А у меня есть выбор? Похоже, что нет. Потому, что слова Амалии, каким бы дикими и пугающими они не были, во многом объяснили всё, что я умею, и всё, что происходит со мной последние девять с лишним лет. Я испытывала странные ощущения. Хм... Надо же... Я... я не человек... Чёрт возьми... Я не человек... Нет, ну это же надо!.. Но, как же... – Амалия, – осторожно и кротко проговорила я, – но у меня есть родители... Отец и мать. Что, тогда выходит... Я не могла это произнести. Это было выше моих сил. – Нет, тебя не удочеряли. Твои родители настоящие. Но они... хм... Таких, как они называют Скованными. – Скованными? – суть скривившись, переспросила я. – В каком смысле? – Им от рождения заблокировали почти все сверх естественные умения, которые присущи Первым. Сделать это можно лишь в младенческом возрасте, потом уже невозможно. Это было ещё бредовее, чем версия о том, откуда я родом. – Мои родители ничего подобного мне не рассказывали. – И не могут, – хмыкнула Амалия, – они вряд ли даже подозревают, кто они на самом деле. – А кто же их запечатал? – Твоего отца, насколько мне известно, запечатала твоя прабабушка. – Моя прабабушка умерла в сорок третьем году! – попыталась оспорить я. – Нет, – усмехнулась Амалия,– она оставила твою бабушку, потому что... появились неотложные дела, которые требовали её вмешательства. Она помолчала, я увидела в зеркала заднего вида её таинственную и лукавую улыбку. – Я присутствовала при этих самых обстоятельствах, Ника. И лично знаю твою прабабушку. – Может быть вы тогда знаете и моего прадеда? – слегка холодновато спросила я. Её заносчивость меня несколько коробила и раздражала. Амалия внезапно погрустнела. – Ты уверена, синеглазая, что хочешь говорить об этом в присутствии Стаса? Корнилов непонимающе оглянулся на меня, затем посмотрел на Амалию. – Вы, о чем, черт побери? Я понимала, что после этого вопроса пути назад у меня нет. Да и вообще скрывать от Стаса какие– то личные тайны почти не имеет смысла. – Ника, – голос Стаса звучал настойчиво и даже требовательно. – Я знала и твоего прадеда, – вздохнула Амалия. – А что с ним было? – спросил Корнилов. – Он тоже из этих... Первых? – Нет, он полукровка, – покачала головой наша со Стасом, собеседница. – Но это не помешало ему с женой явить на свет Носителя гена Первых, который, в свою очередь, произвел на свет отца Ники. Голова шла кругом, я была категорически не готова услышать здесь и сейчас такое количество новой и шокирующей информации! – И это всё? – с подозрением спросил Стас. Амалия хмыкнула и громко спросила: – Это всё, Ника? Я мысленно отругала себя за ехидный и неуместный вопрос о прадеде, о личности которого пообещала молчать до старости. – Стас, мой прадед, он... Я нервно сглотнула. – В общем... ты же знаешь, что моя бабушка, она... – Немка, – кивнул Стас,– я в курсе. Ты говорила. И что? Твой прадед и прабабушка тоже немцы? В этом нет ничего не обычного. Он нервно усмехнулся. А вот мне было не до смеха. – Стас, он был не просто немцем... Он воевал... Я заметила, как Корнилов мгновенно напрягся. – Где именно? – спросил Стас. Чёрт возьми! Ну зачем! Зачем я ляпнула вопрос про прадеда?! Хотела проверить Амалию? Поймать её таким дебильным способом на лжи?! Но ведь ежу же ясно, что она не врёт! Или, как минимум, врёт не обо всём!.. – В Северной Африке, – тихо пробурчала я. Вот блин, я совсем не так представляла себе раскрытие одной из самых сокровенных своих тайн! И вообще сейчас не место и не время!.. – В Северной Африке воевали англичане и американцы, – недоуменно проговорил Стас. – Немцы их там два года гоняли, как идиотов и однозначно добили бы, будь у них больше ресурсов... – Ну, вот, мой прадед он и был... среди тех, кто... гонял, – тихо ответила я. Амалия улыбнулась, а Стас молчал. – Вот оно что, – проговорил он неожиданно спокойным голосом. – Он... Стас прокашлялся и произнес. – Он случайно не был на командующей должности? Ответом ему было мое молчание. – Вот так, значит... – пробормотал Стас и вздохнув, спросил – Ника, прости, а это не он... вынужден был в машине покончить жизнь самоубийством, когда его заподозрили в неверности рейху? – Он, – призналась я. Конечно, я понимала, что Стас догадается о ком речь. Историю он знал достаточно хорошо и слышал про того, кто с лисьей хитростью выигрывал сражения среди раскаленных песков Африки. – Неожиданно, да? – поддела Стаса Амалия. Корнилов одарил её долгим холодным взглядом. – Со всем, что ты сказала выше, тайна личности прадеда Ники не идёт ни в какое сравнение. – Ну, ещё бы! – фыркнул Амалия.– И кстати, ещё немного о главном. Синеглазая, насколько мне известно, твоя прабабка обладает даром переносится в прошлое людей, используя их эмоции и чувства? Ты это тоже умеешь? Да сегодня, чёрт побери, просто ночь Открытий!!! – Прошлое? – переспросила я и подалась вперёд, ближе к сидениям, – но я вижу воспоминания... – Нет, нет, – замотала головой Амалия,– ты их проживаешь, Ника. А прожить воспоминания другого человека физически невозможно. Зато, для тебя, реально пережить его прошлое, что-то, о чем у него сохранились резонансные и крепкие воспоминания. Понимаешь разницу? Да, разницу я понимала... Особенно после случая с Никитой Ожеровским. – Амалия, – чуть прокашлявшись, проговорила я, – а если я... Я не знала, стоит ли ей говорить о том, что я сделала, пребывая в прошлом Никиты Ожеровского. – Если я вмешалась в действие прошлого... – Что именно ты натворила? – быстро спросила Амалия. Я, обменявшись взглядом со Стасом, тихо призналась ей. Амалия недовольно вздохнула и пробурчала: – Ну, что ж... могло быть и хуже. – Но получается, что я изменила судьбу этого парня, – боязливо проговорила я. Не скрою, теперь мне хотелось побольше поговорить с ней, больше обсудить всё, что происходило со мной. Потому что теперь у меня не было сомнений – Амалия знала ответы если не на все, то на большинство вопросов, которые терзали меня всю мою сознательную жизнь! – Девочка, – засмеялась Амалия,– Госпожу Судьбу нельзя изменить и даже обмануть... Можно лишь заключить негласную сделку, но не более того. – Сделку? – переспросила я.– В к-каком смысле? Амалия замолчала, я увидела, как в отражении зеркала её губы слегка скривились. – Тот мальчик должен был умереть, верно? У меня застыло сердце и перехватило дыхание. – То есть... – начала я. – То есть, теперь вместо него умрёт кто-то другой, от похожего ранения, – пожала плечами Амалия.– На твоём месте, я бы больше не вмешивалась ни в чью судьбу, потому как предвидеть последствия такого вмешательства почти невозможно. Даже для Первой! А итог может быть более, чем плачевным. Её слова пугали меня. Я боялась себе представить, что из-за моего поступка теперь расстанется с жизнью кто-то другой. – А если... – начала было я. – Так, – вмешался Стас,– хватит болтовни. Сейчас есть дела, которые не терпят отлагательств! Ника пристегнись, Амалия ты тоже, поедешь с нами. На всякий случай... – Мне нравиться, когда ты командуешь, – с игривой насмешкой проговорила эта ехидная ведьма, пристегивая свой ремень. Я снова неодобрительно покосилась на сидение, на котором она сидела. Стас, опустил свое окно и крикнул Сене, чтобы он с операми садились в свою машину – полицейский пикап Ниссан, на котором приехали. Всю дорогу до Лакинска мы молчали. Ни я, ни Стас, ни Амалия не произнесли и звука. Я переживала услышанное от Амалии. Стас справлялся с шоком. Амалия ждала, когда мы придём в себя после всего, что она нам наговорила. Я очень боялась, что Стас... что его отношение как-то измениться теперь по отношению ко мне. И эта мысль была кошмаром для меня. Я изучала свое полупрозрачное отражение на стекле окна, за котором темнела ночь и мелькали редкие огни в придорожных деревнях или АЗС. Мысленно я прокручивала в голове, всё то пугающее и необъяснимое, что творилось со мной за последние несколько лет. Я поймала себя на мыслях, что частично была готова к какой-то неожиданной разгадке причины моих способностей... Но, я бы, честно говоря, меньше удивилась, если бы Амалия объявила меня ведьмой. Это было проще и понятнее принять, чем тот факт, что я вообще не человек, хоть и внешне ничем от них не отличаюсь. Я закрыла глаза, вслушиваясь в размеренный и сливающийся в монотонное жужжание звук автомобильного мотора. На несколько мгновений всё, что со мной случилось, всё, что рассказала мне Амалия показалось мне каким-то сном. Может быть я сейчас открою глаза и всё пропадёт? Я открыла глаза... Мы подъезжали к какому-то небольшому городку, одним из многих сотен, что затерялись на титанически необъятных российских просторах. Я увидела монумент с названием города, мимо которого мы промчались. Я что уснула? Брошенная с переднего сидения насмешливая фраза Амалии развеяла сомнения: – С добрым утром, синеглазая. Как спалось? – Надеялась, что вы мне приснились, – пробурчала я. Амалия, в ответ засмеялась. – Прости, что я не твой сон. – Перестаньте, – одёрнул нас хмурый Стас. – Потом наговоритесь. – О, да, – вздохнув, протянула Амалия, – мне ещё о-очень многое нужно тебе рассказать Ника. Да и тебе, подполковник, тоже. Но, сначала дело. – Вот именно, – буркнул Стас. Корнилов тоже был под впечатлением. Я и его понимала: не каждый день, ёлки-палки, ты узнаешь, что помогавший тебе в расследованиях человек... вовсе и не человек даже! Ну, зашибись! И как я вообще теперь должна со всем этим жить? После короткого сна, шок и нагнетающая истерика вернулись с новой силой. Я не могла вот так вот взять и просто справиться со все услышанным. Нет, ну а кто смог бы спокойно воспринять мысль, что он представитель какой-то другой Цивилизации, отличной от людей? Стоп! А если я вообще гуманоид? А не моих ли сородичей называют чертовыми рептилоидами? Может быть мое человеческое обличие, лишь личина... Я не удержалась, и пока Стас связывался с руководством местного ОВД, всё-таки задала Амалии волнующий меня вопрос. В ответ эта вредная тётка обидно расхохоталась и замотала головой. – Нет, конечно! Какие ещё гуманоиды?! Синеглазая, я же сказала, что люди были созданы по образу и подобию Первых. Вы внешне, биологически и физиологически от них почти ничем не отличаетесь! Разве только внешность у Первых куда благороднее и черты лица тоньше! А самое главное отличие – в возможностях обращаться к неведомым для людей Силам, с помощью которых, твои предки и создали эту многострадальную планету. Она продолжала посмеиваться, игнорируя шиканья Стаса, который пытался по телефону объяснить начальнику местного УВД необходимость прямо сейчас выделить людей для активного обыска и прочесывания города, с его окрестностями. – Амалия, – шепотом, чтобы не злить Стаса, проговорила я,– а как же... ну-у... – Что? – спросила женщина. – А, дай угадаю. Религиозный вопрос? Теория Дарвина и Большого Взрыва? – Это всё враньё? – спросила я. – Ну, не совсем, – ответила Амалия,– скорее сильно искаженные факты. Касательно Бога, отвечу, что Первые появились не в результате эволюции, которая невозможна до таких уровней. Кто-то создал их, как и они создали людей. Поэтому... можешь верить, во что верила. Вреда точно не будет. – А Дарвин? – А сэр Чарльз Дарвин был ещё тот фантазёр! Эволюция есть, но... это сугубо управляемый процесс, синеглазая. Да, людей и многих животных Первые вырастили из миниатюрных бактерий, и это был сложный процесс бесконечных экспериментов. Но сама по себе, уверяю тебя, ни одна гребаная личинка, размером меньше микроба, в жизни не эволюционирует до бегемота или хотя бы курицы. А Большой взрыв... земля была созданы в результате процесса, частично и отдаленно напоминающего масштабную и мощную реакцию с ядерным синтезом. Но, прошу заметить, что я не была свидетелем этих событий... Вижу следующий вопрос в твоих красивых глазах. Она криво ухмыльнулась. – Я родилась в начале прошлого века, синеглазая и у меня была отличная учительница, показавшая мне мир с другой стороны и обучившая не только пользоваться Знаниями, но и беречь этот мир, охранять его... Она внезапно погрустнела и добавила. – Я успела уже не один раз подвести её... – А вашей учительницей была моя прабабушка? – деликатно спросила я. – Да, – улыбнулась Амалия.– Как ты догадалась? Настала моя очередь хитро улыбаться. – Так, синеглазая, – покачала головой Амалия,– давай сразу договоримся, что ты не будешь лазить в мои воспоминания. Не дай бог ты там тоже что-то поменяешь... – Ладно, – чуть улыбнувшись, скромно, с толикой торжествующего ехидства, ответила я. – Отлично! И действуйте быстро! – Стас громко попрощался с начальником УВД, с которым говорил по телефону и спрятал смартфон в карман куртки. – Что-то не так? Стас? – осторожно спросила я. – В этом городе, аж двадцать два полицейских, половина из которых, находиться в отпуске. – И брата Марка, чье лицо есть в базе розыска, они тоже не видели? – обеспокоенно спросила я. – Насколько я понял, им не пришла ориентировка согласно объявленному в розыск брату Марка. – Или они просто забили на это распоряжение, – вскользь заметила Амалия. – В глухоньких провинциях полиция иногда позволяет себе халатность. – Дело не в полиции, а в личностях, которые, не иначе как по недоразумению, попали в её ряды, – проворчал Стас и обернулся на меня. – Ника... прости, но сейчас мне как никогда нужна твоя помощь. Нужно установить, куда направились Маски. – Я готова! – оживленно воскликнула я.– Только, я не знаю... Я растерянно посмотрела в окна, на унылый, темный и безлюдный провинциальный городок. – Я не знаю с чего начать. – Зато я знаю, – деликатно проговорила Амалия. Я и Стас, одновременно уставились на нашу спутницу. – Одним из умений Первых, особенно у таких, как ты и твоя прабабушка, Ника, является возможность использовать Око Мира. – Что ещё за ‘Око’ такое? – удивилась я и тут же вспомнила.– Я иногда могла видеть глазами птиц! Снегирей!.. Это оно и есть? – Скорее всего, – кивнула Амалия. – Но я не знаю, получится ли у меня... – проговорила я растерянно. – Обычно это происходит как-то само... – Само ничего не происходит, – покачала головой Амалия. – Другое дело, что по незнанию, ты могла активировать и запустить какие-то процессы, которыми не умеешь пользоваться. – Ты можешь показать Нике, как... ими пользоваться? – напрямую спросил Стас. – Разумеется, – мягко ответила Амалия. – Ника, первое, что тебе нужно уяснить и как можно быстрее, что твой основной инструмент – это твое Сознание. Видишь ли, у вас, у Первых, оно... как бы это сказать по понятнее, объединено со всеми Природными явлениями и всеми составляющими этого мира. У кого-то больше, у кого-то где-то меньше, но... Образно, говоря, для вас Мир и эта планета, как большая и безграничная сеть, на подобии Интернета. А вы, фактически, выступаете программистами – то есть можете, при желании что-то менять и использовать по своему усмотрению. И сразу жирная ложка дёгтя, Ника. Все умения, то есть вид доступных изменений, для каждой семьи Первых уникален. Чтобы не было хаоса и все отвечали только за определенные сектора этой Общемировой Сети. То есть если ты размечталась о том, чтобы двигать горы и моря – сразу забудь... – А были те, кто так умеет?! – ужаснулась я. – Почему ‘были’? – хмыкнула Амалия.– Может и сейчас есть, никто не знает, сколько вас осталось в мире. Хотя, если честно, то вряд ли... – А почему нас осталось мало? – осторожно спросила я. – Давай поговорим об этом в другой раз, – устало предложила Амалия. – Я не смогу тебе за одну ночь рассказать всё и обо всём. Сейчас я должна тебе объяснить, как использовать Око Мира. Для начала освободи свое сознание и мысли от лишних раздумий и тревог. А затем... мысленно представь улицы, которые ты видела за окном машины, представь птиц и животных – начинать лучше с них – и попытайся, как бы коснуться их, проникнуть в них. Звучит просто, я знаю, но тебе придется приложить усилие. – Это больше похоже на воображение, – вздохнув, вмешался Стас. – Воображение, Первых, имеет самую прямую связь с материальной стороной нашего мира, – возразила Амалия. – Как много я сегодня узнал за одну ночь, – проворчал Корнилов. У него зазвонил телефон, Стас приложил мобильник к уху. – Подожди, Сеня, у нас... следственные мероприятия. Да, ты всё правильно понял. Я сообщу, давай. Я попыталась последовать советам Амалии. Это было куда сложнее сделать, чем сказать и понять. Я смогла заставить себя избавиться от лишних мыслей, гораздо труднее было пресечь исправно атакующие мое сознание воспоминания. Собственно, до конца у меня это и не получилось, но... Вот перед моим внутренним взором, в моем сознании я увидела улицы города, это был Лакинск, но... другой. Я будто наблюдала не от своего лица, не своим глазами и то ли со стороны, то ли... я в одном месте, и в тоже время повсюду, сразу. Мне было крайне тяжело удерживать это состояние и несколько раз подобный ‘сеанс’ прорывался. Я чувствовала, что сейчас пытаюсь обратиться к чему-то новому, что доселе не смела и не умела затрагивать. – Ничего, ничего, – успокаивала меня Амалия, которая специально пересела назад и сейчас держала меня за руку. – Подполковник, у тебя есть молоко. – Нет, но я сейчас достану, – быстро ответил Стас. Он вышел из машины и скрылся за углом ближайшего дома. – Куда это он? – удивилась я. – Ночь же, в этом городе может и не быть круглосуточных супермаркетов. – Я думаю, это его не остановит, – Амалия усмехнулась и чуть сжала мою руку. – Попробуй, пожалуйста, ещё раз. Я взглянула в яркую зелень её глаз. Женщина смотрела на меня внимательно, с волнительным изучением и сочувствием. Кажется, она действительно, по-настоящему, переживала за меня и за результат моих действий. – Не бойся, Ника, – проговорила она тихо, – со временем я расскажу тебе всё, что знаю сама. Ты справишься. Последние слова почему-то прозвучали с очень уж искренней, почти молящей надеждой. Я только сейчас осознала, какую, на самом деле тревогу испытывает Амалия. Она как будто знала, что надвигается нечто. Что-то невообразимо могущественное, монструозное... Что-то первобытное и кошмарное, к встрече с чем, ей и мне нужно быть готовыми. Не это ли является основной причиной её появления? Я попыталась снова. Всё происходило, как в предыдущий раз. У меня относительно неплохо получилось удержать свое сознание в новой, доселе неведомой ипостаси. Амалия то и дело подсказывала мне и учила, не отпуская моей руки. Я ощущала её нагнетающую тревогу, как свою. Её содействие и сочувствие сильно помогали и придавали мне уверенности. Но больше всего мне помогало осознание того, что я больше не одна... Я больше не в состоянии один на один, со своими необъяснимыми способностями, страхами и кошмарами. Я больше не одна... Я летела на улицами малолюдного маленького городка и всматривалась в улицы, переулки и искала кого-то чьи воспоминания я могла бы использовать. Амалия говорила, что лучше использовать животных, птиц... Продолжая парить над Лакинском, я увидела стаю местных ворон. Так... Амалия говорила мысленно представить, приблизиться, прикоснуться... Ладно, осторожно... Тут я ощутила, что-то странное, воздух как будто уплотнился, мое движение замедлилось, а пространство вокруг стало упругим и неподатливым. Я ‘надавила’, усилила стремление. Сквозь видение до меня долетали какие-то слова Амалии, кажется она пыталась мен о чем-то предупредить или предостеречь от чего-то. Но стая ворон была близко, их сознание было почти доступно мне. Я коснулась их... дотронулась до их сознания, до их мыслей и увидела их глазами... Течение времени в городе с невероятной скоростью, пугающим водоворотом закружилось подо мной. Мелькали фигуры людей, метались автомобили, гасли и зажигались фонари, окна домов и магазинов. Это слегка, очень отдаленно напоминало перемотку на пленке видеокамеры. Я не знаю по каким характеристикам и отличиям из всех машин в городе, я выделила одинокий грузовик ‘CAT’ едущий мимо продуктовых магазинов города... Хотя, нет, знаю! Он выделялся, он очевидно был чужим для этой провинции. Весь, от колес до кабины. И него веяло, опаляющим и жарким чувством опасности. Как от костра и раскаленного металла – от этого громоздкого грузовика, с высокими колесами, исходил давящий душный и обжигающий жар. Это были они! И глазами местных ворон, я смогла проследить за движением этой огромной металлической туши, сошедший с конвейера заводов Caterpillar. Тёмно – серый, отливающий синевой, с массивной решеткой радиатора и величественными патрубками по бокам от кабины, грузовик выглядел устрашающе, под стать своим водителям. Уж не знаю, где Маски раздобыли такой шикарный продукт американского автопрома, но вряд ли его хозяин остался жив... Я увидела, куда они уехали, я смогла... Но затем голову резко сдавила нарастающая боль. Я закричала... – Тише, тише! Ника, всё в порядке, всё... – Что ты натворила?! – рычал Стас. – С ней раньше такого не была?! – Заткнись и дай молока! – рявкнула в ответ Амалия. – У неё кровь из носа!.. – Это нормально! Её силы и способности растут, и вместе с ними растёт негативная реакция организма! – Твою мать, Амалия!.. Я услышала, как хлопнула дверца автомобиля, а другая, спустя мгновение, открылась рядом со мной. Повеяло приятной прохладой. Меня тошнило, в голове тяжелела боль, а по лицу, щекоча кожу, обильно стекала кровь. – Держи салфетки... – проговорила Амалия, протягивая мне бумажные салфетки. – Спасибо... – я хотела было взять их, но в этот же миг скривилась от боли и схватилась за живот. Я не удержалась, закричала. – Ника!.. – Стас был рядом, присел возле меня, рядом с машиной и взял за руку. – Чёрт... Амалия, что с ней такое?! Такого раньше никогда не было! Боль в животе нарастала и рвала меня изнутри. Я не могла терпеть, не могла молчать. Со слезами на глазах я стучала ногами, затем ревела, сквозь сомкнутые зубы. Кровь хлынула по губам, стекла по подбородку и вниз, на шею. Стас выругался. – Успокойся, Корнилов! – вновь прикрикнула Амалия. – Ей нужен врач! Её рвёт кровью! Ты, что не понимаешь... – Врач ей не поможет. Кровь – это реакция организма, у неё нет опасности для жизни... Организм Первой просто избавляется от испорченной, использованной крови. Это обычное самоочищение... – Чтоб ***ть у тебя такое самоочищение каждое утро было! – Уверяю тебя, когда я использую Знания, так и происходит. Стас снова грязно выругался. А мне, вроде бы, стало легче. Боль понемногу отступала. Амалия подсунула мне молоко, и я припала к бутылке с прохладным напитком, точно к нектару, наполненному жизненной силой. Моя одежда была в моей крови и лицо тоже перемазано моей же кровью. Чувствовала я себе лучше, боль стихла, но всё тело одолевала убийственная слабость. – Ничего, красавица, всё в порядке, – проговорила Амалия.– Всё хорошо... Ну, а как ты хотела? Думала Общемировое сознание будет спокойно реагировать на инородное вторжение? За всё нужно расплачиваться, таков баланс, и он справедлив... Вы и мы пользуемся надприродной Силой и за это расплачивается наш организм, наше сознание и даже наши суставы... Ну, что смотришь? Да, некоторым Первым, после сильных вмешательств в миропорядок, не дурно так выкручивает руки назад, а прочим и вовсе ломает ребра. Относительно легче мне стало только уже в дороге. Я смогла указать Стасу место, куда двинулись Маски на своем новом грузовике – это оказалась одна из немногих, очень неприметных деревенек, которыми благодатно усеяна российская глушь. Через двадцать минут, проехав через весь город, Стас остановил машину у неброского въезда в лес, который и вёл к искомой деревне. – Это здесь? – спросил Корнилов, вглядываясь в темноту. – Да, – нервно сглотнув, ответила я. Меня пугала и одновременно будоражила мысль, что мы можем прямо здесь и сейчас, вот-вот, поймать последних двух убийц! Ещё немного... – Хорошо, – вздохнул Стас. – Ты готова?.. – Да, – тут же согласилась я. – Хорошо, тогда идём? Стас явно был не уверен, что я смогу даже просто выйти из машины, после того, что со мной было. Но мне было уже не настолько паршиво. Я вышла из автомобиля, и огляделась. Пустынная автомобильная трасса, в ночи, зажатая лесом с обоих сторон, выглядела жутковато. Сеня и двое других оперов тоже выбрались из Нисана. Как и Стас, они все вооружились пушками по тяжелее штатных пистолетов. Стас был с автоматом, Сеня с помповым ружьем, а Лаптев и Комаров с ПП ‘Бизон-2’. – Порядок такой, – объявил Стас,– Я иду первым, за мной Сеня, потом Ника, Амалия, а потом вы, Гриша и Дима. Ясно? Последние имена принадлежали капитанам Лаптеву и Комарову. Все утвердительно кивнули, и мы ступили на широкую грунтовую тропу, что, извиваясь, уходила в лесную глушь. Ночной лес поскрипывал ветвями и шуршал снежными сугробами. То и дело из чащи доносились подозрительные и настораживающие звуки скрипящего снега, хруст веток, шум хлопающих птичьих крыльев. Ночной лес не спал, он жил своей жизнью и сейчас, с подозрением наблюдал, за шестью чужаками, вторгшимися в его владения. Я то и дела ‘ловила’ воспоминания. Это были обрывки из совсем недавнего прошлого Масок. Они были здесь, совсем, буквально, может быть, час назад или даже меньше! Правильность воспоминаний подтвердил черный Caterpillar, который мы увидели через пятнадцать-двадцать минут хода. Грузовик, чуть завалившись, стоял прямо посреди леса – дальше, из-за глубочайших и широких ям, он проехать не мог. – А вот и следы, – довольно произнес Стас, освещая подствольным фонарем автомата глубокие следы в снегу и грязи. Они были размера этак, сорок пятого или сорок шестого! Моя стопа могла в них два раза поместиться! Мы двинулись дальше, но тут силы, в один миг, оставили меня и я, морщась от нового приступа боли, упала на четвереньки. – Ника! Амалия и Стас быстро присели возле меня. Кто-то из них сочувствующе погладил меня по волосам. Меня снова рвало, но на этот раз не кровью, а молоком и... чем-то ещё. – Так, – решил Стас, – Лаптев, проводи Амалию и Нику обратно к машине... – Нет, не надо... – начало было протестовать я. – Надо, – жестко перебил меня Стас. Я не посмела спорить. Тем более, что мне действительно было крайне нехорошо. Лаптев исправно выполнил приказ Стаса – довел нас обратно и, убедившись, что мы заблокировали дверцы, а ключи внедорожника торчат в замке зажигания – быстро вернулся к Стасу. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Среда, 25 марта. Предрассветное время. Лаптев вернулся с крайне изумленным видом. Словно он только что увидел нечто такое, что его сбило с толку напугало, и он не был уверен, что об этом стоит рассказывать. – Товарищ подполковник, – проговорил он, тихо, – я это... Ну, когда усадил обеих наших спутниц в вашу машину, назад пошел, и ещё обернулся на ходу... ну, чисто механически... – И что? – спросил Стас, с легкой полуулыбкой. – Так... – Григорий Лаптев пребывал под серьёзным впечатлением и не знал, как объяснить увиденное. – В общем, я обернулся и не увидел, ни машин наших, ни Амалии с Никой... У меня вопрос, это вот... так и должно быть? – Скорее всего, – ответил Стас, вспоминая какие иллюзии способна творить Амалия. То, что они с Никой видели из окон Лэнд Ровера, наверняка было видно только им – Сеня и двое оперов явно не могли видеть это красоты. Корнилов ещё не понял, толком, как работает эта иллюзия Амалии, но догадывался, что скорее всего она воздействует не на реальность, а на мозг и зрение человека. Они двинулись дальше, путь до деревни был ещё неблизким. Но, примерно ещё через полчаса, они увидели темнеющие вдали деревенские домики и всего три горящих уличных фонаря, тускло освещающих унылую и удручающую местную округу. Масок им предстояло теперь найти самим, без помощи Лазовской. Стас понимал, что без Ники им будет тяжелее, но рисковать синеглазой девчонкой он не мог. Какая бы она там не была Первая, она становиться невероятно слабой и уязвимой после использования своих сил. Они буквально выжимают её и, как оказалось, способны обильно пускать Нике кровь. Корнилов не скоро забудет это зрелище – давящаяся собственной кровью Ника, кричащая и плачущая от невыносимой боли в животе. Корнилов ещё не до конца был уверен, что Нике пойдет на пользу знакомство и общение с Амалией. Его мысли прервал пронзительный громкий крик. Кажется, кричал мужчина, точнее парень, мальчишка. По его командному жесту, мужчины быстро ринулись на звук. Они двигались осторожно, рассыпавшись, но держа друг друга в поле зрения. Стас первым подошел к краю глубокого оврага, на дне которого виднелись переломанные бревна, ветви и выкорчеванные пни. Кажется, местные сбрасывали сюда разный лесной мусор, органического происхождения. Внизу Стас разглядел фигур парня, который лежал между двумя бревнами. Увидев Стаса, мальчишка в очках, закричал: – Назад! Уходите!.. Корнилов быстро подался обратно за дерево, попутно ухватив за плечо Сеню. Всё происходило за рваные, обрывочные и стремительные доли секунд. Слух Стаса выявил едва слышный, но лишний в ночном лесу звук и он увидел, как Лаптев завалился на землю. Корнилов успел разглядеть кровавую уродливую кляксу в волосах убитого оперуполномоченного. Комаров прыгнул было назад, но его подстрелили прямо в пряжке. На глазах у Стаса спина молодого опера ‘расцвела’ двумя багровыми пятнами. Он упал в снег, дёргаясь в предсмертных судорогах. Сеня было пополз к нему, но Стас уверенно остановил его. Арцеулов взглянул в глаза Корнилова, серо– голубые глаза Сени выражали пылкую готовность помочь раненному Комарову. – Ему конец, – едва слышно изрек Стас. – Что это?! По нам что снайпер работает? Кто это, ***ть, такой? – Это, полагаю, тот, кого Маски называют ‘Сводным’, – проговорил Стас. – Я не сомневался, что они к нему обратятся и ещё когда услышал фамилию Каульбарс от Рындина, на допросе, отправил сообщение Аспирну, чтобы он попросил ФСБ задержать этого гов**ка. Но, видимо, он успел смыться. – На хрен ему эти ублюдки?! – прошептал Сеня, не в силах отвести взгляда от затихшего тела Комарова. – О– о, Сень, он с ними рос, он даже позволил им покалечить собственную мать, – ответил Стас и качнул головой. – Так, слушай. Дергаться нельзя. Если сейчас вылезем, он нас снимет... Стас чуть закусил губу. Сеня ждал. – Оптика у него хорошая, с режимом ночного видения и стрелять он умеет... Твою ж мать, неожиданно!.. Сень, у тебя граната есть? – Да, – неуверенно ответил Сеня, которому Стас обычно запрещал таскать ‘тяжелое’ на операции. – Бросай мне. Арцеулов выполнил указание, и Стас поймал гранату в воздухе. Они оба залегли за приземистым земляным холмом, поросшим невысоким кустарником. – Стас, но ты же не знаешь, где он, – проговорил Сеня, – куда гранату-то швырять? – Сперва нужно его ослепить, – проговорил Стас, чуть высовываясь и оглядывая окружающую их лесную среду. Фонари они давно погасили, и глаза Корнилова уже постепенно привыкли к темноте. Взглядом Стас оценил, где должен прятаться снайпер, чтобы видеть их всех ещё до того, как они подошли к оврагу – в том, что они их видел заранее и ждал, сомнений не быть не могло. Мест, вокруг было не так уж и много, почитай всего – то два. Вон там, на пригорке и возле завалившего на вершине холма, дерева. У Корнилова довольно быстро созрел план. Если ослепить снайпера, наблюдающего через инфракрасный прибор ночного видения, взрывом гранаты, это его дезориентирует и позволит Стасу оказаться внизу, в овраге. Когда у них с Сеней будут выгодные позиции, Арцеулов сможет выстрелить, и, если Каульбарс клюнет, ответит своим выстрелом, это станет его последним действием в этой жизни – Стас сможет засечь его и расстрелять из автомата. Но, чёрт побери, это было крайне рискованно. Ратибор Каульбарс не профан, и стрелять из снайперской винтовки умеет отлично, мрачным доказательством чему, являются бездыханные и окровавленные тела Комарова, с Лаптевым. Стас сейчас не думал о них, мучатся укором он будет потом, если они с Сеней выживут. А сейчас пора было действовать. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Среда, 25 марта. Предрассветное время. Я проследила за уходящим от нас Лаптевым, меня кольнуло чувство вины, что я сейчас не смогу быть рядом с ними, рядом со Стасом и помогать ему! Я заметила, как Лаптев остановился и оглянулся на нас. Лицо оперативника вытянулось от удивления, он даже развернулся и сделал шаг в нашу сторону, с изумлением глядя на нас. – Что с ним? – удивленно спросила я, оглянувшись на Амалию. – Я создала иллюзию невидимости, – призналась женщина. – Можно было подождать, пока он уйдёт, но мне, каюсь, было интересно увидеть его реакцию. – Напугала человека на ровном месте, – покачала я головой. – Скорее заставила задуматься, – возразила Амалия. – Как ты это делаешь? – спросила я с любопытством. – Как ты создаешь свои иллюзии? Ты... ты каким-то образом меняешь реальность? – Реальность – состоит из материй, с определенными физическими свойствами, – в поучительной манере ответила Амалия. – И я не обладаю силами способными вносить изменения в подобную среду. Зато... Она негромко и слегка самодовольно усмехнулась. – Я могу влиять на разум человека, заставляя его поверить в то, что он видит... ну, или, как сейчас, в то, что он не видит нас. – Это действует только на него сейчас? – Нет, на всех, кто появится здесь. Мы не можем быть уверены, что убийцы, которых вы преследуете не объявятся рядом с нами, Ника. И я бы не хотела, чтобы они подкрались к нам незамеченными. Да, тут она была права. Хорошо ещё, что мы стояли на не трассе, а на съезде – иначе мы бы серьёзно рисковали, что какой-нибудь водитель-полуночник в нас впилится на скорости выше восьмидесяти. Потекли тяжёлые и изматывающие минуты ожидания... Ожидание и нервирующая неизвестность, одно из самых тяжелейших испытаний! Я то и дело вертелась и смотрела по сторонам, ожидая увидеть Стаса и опасаясь обнаружить убийц в Масках. – Хватит ёрзать, – одёрнула меня Амалия, – лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Самочувствие у меня было так себе: тошнило, сильно кружилась голова и подкатывающие приступы боли атаковали то голову, то зарождались в плевральной области, в районе живота. – Лучше, – слегка приврала я. – Тебе следует следить за тем, чтобы не перенапрягаться, – заметила Амалия. – Силы, к которым ты обращаешься, Природа, Мироздания, Общемировое Сознание... Это могучие, величественные и совершенно беспощадные стихии. Если ты зачерпнешь от них слишком много, если залезешь слишком глубоко, не будучи готовой справиться с ответным воздействием на твой организм... Не буду скрывать от тебя правду: ты умрёшь. И при том довольно болезненно и мучительно. – Звучит очень обнадёживающе, – хмыкнула я. – Я не собираюсь тебя обнадёживать, – немного резко и с прохладностью в голосе ответила Амалия. – Я собираюсь учить тебя. Твои умения – это, не достояние, не предмет гордости и ни в коем случае не благословенный Дар. Нет! То, что ты умеешь, скорее накладывает на тебя тонну ответственности, это в гораздо большей степени бремя, тяжкое, бесконечное и истощающее. Жизнь Первой, никогда не сможет быть беззаботной, как у человека. Люди живут кратко, часто не думая не о прошлом, ни, тем более о будущем. А если и думают, то у большинства из них оно схожее, как по шаблону – дом, машина, деньги, дети, всё. Они больше любят развлекаться, чем работать, а потом еженедельно жаловаться друг другу на жизнь. Часто поддаются элементарной и губительной лени, забывая, что деятельность – основа их существования. Многие из них ходят на работу с единственной мыслью об отпуске или ближайших выходных. Амалия невесело усмехнулась. – У тебя, с годами, такой роскоши будет все меньше и меньше. Твои силы будут расти, Синеглазая. Тебе придется учится справляться с ними, особенно если ты продолжишь применять их для помощи Стасу... – Продолжу, – тут же, запальчиво, воскликнула я. – Я не сомневалась, – усмехнулась Амалия, – и рада твоему ответу. Потому, что среди тех, кого вы со Стасом будете искать, не редко могут попадаться представители Красного двора, как Первые, так и их софитиды, или же прирученные софитидами или Первыми из Красного двора люди. – Что такое Красный двор? – немедленно спросила я. – Если коротко – вся история Конфликта Великих Дворов займет недели рассказов, и то без подробностей – то это враждебная Белому двору фракция. – А я... – А ты, твоя прабабушка и ещё ряд Первых, как раз из Белого Двора, – кивнула Амалия. Ага, то есть я, неожиданно для себя, состою ещё и в какой-то фракции. – И чего хочет этот Красный двор? – настороженно спросила я. – Ты будешь разочарованна банальным и ожидаемым ответом, – хмыкнула Амалия. – Власти над миром? – фыркнула я. – Власть, Ника, определяет всё – могущество, богатство, влияние и силу. Её все хотят. Красный двор, финансовые кланы, которыми они повелевают, террористы, наркокартели, мировые правительства... Белый двор, кстати, тоже не исключение. Разница между философиями и взглядами двух Великих Дворов, такая же, как и миллионы лет назад: Белые жаждут развивать сегодняшний мир, пресекать попытки людей уничтожать друг друга, жаждут учить людей и помогать им, чтобы они созидали и развивали, прости за тавтологию, строили мирный мир... Не утопию без войн – это не возможно – но более гармоничный, более безопасный и спокойный, придерживающийся баланса, мир, под управлением Белого Двора, разумеется. Амалия пожала плечами. – Красных это категорически не устраивает. Во-первых, они убеждены, что людей на планете развелось слишком много и их численность нужно резко и быстро сократить минимум до миллиарда, а ещё лучше и до пятисот-шестисот миллионов, по всему миру. Во-вторых, они желают, в прямом смысле слова, перестроить мир по своему усмотрению. Причем именно в географическом, геологическом, физическом и материальном смысле... И в этом им помогают многие финансовые кланы и богатейшие семьи мира, они полностью разделяют идеи Красного Двора, об изменениях на планете. – Надо думать, это повлечет за собой кошмарные разрушения, – проговорила я. – Ещё какие! – фыркнула Амалия. – Но, Красные не фанатики, они не собираются уничтожать созданную ими планету или делать её непригодной для жизни. Некоторые из них, с которыми лично мне довелось пообщаться, считают, что они таким образом исцелят и исправят многострадальный мир, вернув ему Первозданный чистый вид. И начнут писать его историю заново, по своему усмотрению. Но без людей, которые должны будут занять изначально уготованное им место – безвольной прислуги и чернорабочих, рабов, с примитивным интеллектом. Помнишь картинки из учебников по истории? Вспомни, как выглядели люди Каменного века, до того, как стали Разумными? Вот такими питекантропами они и должны были остаться на веки, по изначальной задумке. Разумеется, Красных слишком мало, и им не обойтись без того миллиарда людей, с помощью которых и можно будет строить новый мировой порядок и направлять его развитие в нужную сторону. И этот миллиард уже избран... Ничего нового, синеглазая, борьба за власть и гегемонию стара, как Вселенная. – Вот это вот всё немного похоже на заезженный сюжет каких-нибудь комиксов, – оценила я. – Опять злодеи, которые хотят захватить мир и поработить людей. – А разве, сейчас, наделенные богатствами кланы, печатающие мировую валюту и располагающие самым большим золотовалютным резервом, не стремятся к такому же итогу? – с усмешкой ответила Амалия. – И никому это не кажется смешным или банальным. Моя наставница невесело усмехнулась. – И потом, безмозглые злодеи комиксов, желали просто уничтожить и захватить нашу планету, а Красный Двор, хочет его переделать и улучшить. Не хочу, чтобы ты заблуждалась, Ника. Красные, как бы дико это не звучало, обожают, боготворят и любят этот мир, всей душой. И именно поэтому хотят перестроить его до основания. Белые, же в отличии от них, хотят обойтись без ‘сноса здания’, продолжая улучшать его постоянными капитальными ремонтами... Если ты понимаешь, о чем я. Я понимала. – Но, новое здание, Амалия, в любом случае, будет лучше, чем старое, даже тысячу раз отремонтированное. – Вот и Красные так рассуждают, – скривилась Амалия. – И кстати, оба Двора, согласны, что люди испортили созданную Первыми планету и продолжают её медленно уничтожать, обрекая некогда цветущие земли на постепенное увядание и превращение в безжизненную пустыню. Первые с обоих сторон, согласны, что им нужно вернуть управление и максимальное влияние на происходящие в мире процессы. Только одни хотят делать это с людьми, общими усилиями, где люди буду, конечно же, младшими партнёрами, зависимыми от Белого Двора. А Красные хотят снести к чертям прогнившее, по их мнению здание, вместе с большей частью его жителей. Так, как разрушать и строить заново всегда кажется более простым решением, чем искать и исправлять ошибки в уже созданном, большая половина Первых поддерживает именно подход Красных. Белый двор – в категорическом меньшинстве. Амалия пожала плечами. – Вот такой расклад, синеглазая. – Как всё сложно, – я зажмурила глаза. – А ты как хотела, красавица? – захохотала Амалия. – Для тех, у кого есть сила и власть, мир не бывает простым. Запомни это – проще будет жить. Я хотела ответить, что про проще мне уже вряд ли когда-то будет. Но вместо этого мое сознание погрузилось, рухнуло и провалилось в новое видение. ...Ночь, вьюга завывает и вьется между черными стволами деревьев. Безлистные, голые деревья, с кривыми ветками похожи на гигантские многопалые костлявые длани, тянущиеся к ночному небу. Я не сразу поняла, что вижу всё происходящее от лица какой-то лесной птицы, но какой именно я не знала. Внизу подо мной, плача и ругаясь одновременно, увязая в снегу, какая-то женщина с упорным отчаянием катила перед собой парня на инвалидном кресле. Конечно, заснеженные лесные тропы меньше всего подходили за колес такого кресла. – Анжелика, послушай... Они нас догонят. Ты сможешь уйти только без меня... – голос парня дрожал, ему было страшно, но он пытался казаться храбрее. – Заткнись, Гена! Заткнись, прошу тебя! – прошипела в ответ перепуганная и заплаканная девушка. Где-то в лесу раздался крик. – Это Лёва!.. – Гена резко обернулся и взглянул в глубь заполненного ночью леса. – Я знаю, – бросила в ответ Анжелика. – Мы не будем возвращаться!.. – Анжелика, они убьют его! – Тебе станет легче, если вместе с ним они убьют и нас?! Она сорвалась на крик. Голос её звучал истерично, надрываясь и подрагивая. – Ты видел этих здоровых кабанов в светящихся масках?! Видел, как они пытались зарубить Леонида?! – Они убили его... – парень шумно сглотнул. Было непонятно констатирует ли он факт или задает вопрос. Тем не менее, Анжелика ответила. – Убили... Ещё бы! Топором по телу... Я услышала, как она нервно всхлипнула. Девушка, чертыхаясь и ругаясь себе под нос, с усилием толкала кресло брата по снежным сугробам. Они удалялись от меня и звук их разговора постепенно стихал. Птица, от лица которой я смотрела, не спешила лететь следом за девушкой и парнем-инвалидом. Я уже поняла, что они бегут от Масок, которые настигли какого-то Леонида и, похоже, добрались Лёвы... Я почему-то подумала про нашего Синицына, но тут же успокоила себя мыслью о том, что ему совершенно нечего делать здесь, в лесу, посреди ночи. Девушка и мальчик-калека, скрылись из виду. Анжелика, которая, похоже, была сестрой инвалида, старалась изо всех сил, которые ей придавали страх и истерическая паника. Прошло несколько минут, ещё десять. Птица с карканьем перепорхнула на ветку соседнего дерева. Я ощутила их приближение ещё до того, как смогла увидеть. Их пугающие лики, сияющие ядовито-ярким зловещим неоном, соткались и проступили из тьмы ночи. Темнота выпустила из себя две рослые огромные фигуры в распахнутых куртках и брюках. Сжимая в руках по топору, они осторожно ступали по снегу, то и дело глядя вниз и вокруг – убийцы высматривали следы беглецов. С топора одного из них, Зелёного, щедро капала кровь и багровые следы растянутым шлейфом, тянулись за убийцей по снегу. Маски преследовали девушку по имени Анжелика и парня на инвалидном кресле... Я не знала, за что они хотят убить их, но была уверена, что шансов убежать у тех двоих нет. Я попыталась заставить ворону спорхнуть на Маски. Мне хотелось отвлечь их, задержать и помешать преследовать своих очередных жертв. Но вместо этого видение исчезло, как выключенный свет. – Ты что творишь?! – немедленно напустилась на меня сидевшая рядом Амалия. – В твоем положении... – Нам нужно поменяться местами, – не обращая внимания на её слова, сказала я и вышла из машины. Открыла дверцу водителя и увидела ошеломленное лицо женщины. – Зачем это?! – воскликнула моя названная наставница. – Куда ты собралась ехать? – Я увидела убийц и тех, кого они преследуют! – Нужно сообщить Стасу! – Они далеко от Стаса, он не успеет им помочь, – качнула я головой. – И потом, у нас машина, а там человек инвалид... Амалия мне очень долго тебе всё объяснять! Пожалуйста, пусти меня за руль! – Может уж лучше я... – Нет, я лучше вожу! – уверенно заявила я. Амалия хотела мне возразить, но потом передумала. – Ты понимаешь, что нас могут убить? – поинтересовалась она, выходя из автомобиля. – Если мы всё сделаем правильно и быстро, то нет, – оспорила я. – И потом, не бросать же их там! – Это плохая идея... – качнула головой Амалия, усаживаясь рядом со мной. – Я знаю! – ответила я и повернула ключ. Лэнд Ровер фыркнул, его мотор приятно, басовито зажужжал, и внедорожник послушно качнулся вперёд, едва я надавила на газ. – Только не гони-и-и!.. – прокричала Амалия, хватаясь за ручку над окном. – Держись! – крикнула я в ответ. Прокручивая в голове воспоминания и стараясь игнорировать мерзко недомогание с противной слабостью, я переключила скорость. Внедорожник мчался вперёд, по рассекающему лес на две половину идеально прямому шоссе. Воспоминания мелькали перед глазами. Рванные обрывки недавних событий то и дело затмевали взор. Но мне, каким-то образом удавалось, временно, пребывать как бы между видениями и настоящим временем. Это отвлекало, но в свою очередь позволяло ориентироваться в бесконечных и однообразных лесных дебрях. Я свернула в лес у заснеженной тропы, Амалия охнула, когда её слегка приложило об дверь. – Нужно было пристегнуться! – крикнула я ей. – Ты не говорила! – Эти правила актуальны при любой поездке! – крикнула я в ответ. Мелькающие перед глазами видения учащались, они сменялись все быстрее и становились все ярче... Мы близко. Мы совсем близко от них. Внедорожник Стаса без труда преодолевал ямы и колдобины бездорожья. Было слышно, как под мощными колесами автомобиля хрустят опавшие с деревьев ветки и палки. Впереди мелькнули какие-то фигуры, я узнала куртку, в которой была девушка. Она стояла на коленях в снегу, возле лежащего рядом парня. Свет фар внедорожника озарил её перепуганное лицо и две монструозно огромные фигуры в кошмарных светящихся масках. Маски неотвратимо приближались к Анжелике и мальчику, что лежал в снегу. Эти двое были почти обречены... Решение у меня созрело мгновенно – тут было не до размышлений о гуманности. Всё решали секунды. Я надавила на педаль акселератора. Мотор внедорожника замычал, как разъяренный бык на корриде и рванул вперед, вниз по пологому заснеженному склону. Амалия что-то крикнула мне, но я не услышала. Маски обернулись на звук двигателя. Один из них запоздало отскочил в сторону, а вот Сиреневый опоздал. Его ‘глаза-крестики’ с дурацкой улыбочкой, мелькнули перед глазами. Он не выронил топор, но инстинктивно закрылся руками. Я закричала от страха, перед тем, что собиралась сделать... Но не смела затормозить. Мгновение, ярчайший свет фар поглощает фигуру убийцы. Миг, звучит тяжелый глухой удар и тело убийцы в сиреневой маске с грохотом перелетает через капот и крышу внедорожника. – Ты его сбила! – воскликнула сидящая рядом Амалия. Я не слушала. Круто развернув внедорожник, я быстро сдала назад. Зелёный оказался рядом и швырнул топор, я крутанула руль. Вращающийся в воздухе топор с лязгом и звоном отбил левое боковое зеркало машины, рассеяв по окну возле меня россыпь мелких кровавых брызг. Я снова надавила на газ, направляя автомобиль на Зелёного. Тот, как будто даже испугавшись, попятился назад, запнулся обо что-то и упав, покатился вниз по склону пологой горы. Я увидела, как его скатывающееся по снегу тело врезалось сначала в одно дерево, а затем в другое. Меня лихорадило, трясло и все тело поглощал нервный жар накаляющегося напряжения. – Ты совсем безумная! Ты знаешь, да?! – воскликнула потрясенная Амалия. Я молчала. Я давно не была так хладнокровна и сосредоточенна, как сейчас. Круто и резко выкрутив руль, эффектно разбрасывая снег вокруг, я затормозила рядом с Анжеликой и лежащем в снегу парнем. Я нажала кнопку автоматического открытия багажника, и задняя дверца внедорожника плавно приподнялась. – Забирайтесь! Живо! – закричала я. Ехать в багажнике – не комильфо, я знаю, но зато забраться туда с парнем-инвалидом быстрее, чем разместиться на заднем сидении. – Он ранен! – со слезами на глазах и истеричным ужасом в голосе, крикнула нам Анжелика. – Чёрт... – я отстегнула ремень, но тут мне на руку упала ладонь Амалии. – Сиди, я сама помогу им! А ты будь за рулём... Сил у меня побольше, чем у тебя и я покрепче буду, а водить, как ты, синеглазая, не умею. Амалия быстро выбралась из автомобиля и ринулась к Анжелике. Вдвоем они помогли парню подняться. Я увидела, как он, морщась и кривясь, зажимал правой рукой предплечье. Судя по обилию крови на одежде и на пальцах правой руки ранение было глубоким и серьёзным. Поддерживая парня с двух сторон, Амалия и Анжелика повели его к багажнику. Я плавно, очень осторожно стала сдавать назад, приближая открытый багажник к раненному юноше. Я не поняла, как и когда за спинами Амалии и Анжелики появилась грузная фигура убийцы в сиреневой маске. Маска у него была сильно разбита и под ней обнаружилось окровавленное лицо мужчины средних лет. В красном свете задних фар, весь в крови и ссадинах, в разорванной одежде он выглядел так, словно выбрался с Того света. Он ринулся к Амалии и Анжелике. Они не видели его. – Сза-ади!!! – истерично заорала я, что было сил. Все трое обернулись. Амалия подхватила с земли палку, но Сиреневый, оказавшись рядом, выхватил её и взмахом толстой, как бревно руки, оттолкнул женщину. Так улетела в сугроб, словно был двухкилограммовым котенком. Анжелика обмерла на месте, не в силах пошевелиться. Пребывая в совершенном ступоре, она, приоткрыв рот, глядела в глаза своей смерти. Я бы могла сбить Сиреневого ещё раз, резко сдав назад, но мне мешали Анжелика с её спутником. Я ругаясь по-польски, выбралась из автомобиля. Я видела, где Стас хранил оружие в машине – там был тайник под задним сиденьем. И кроме автомата, там были и два запасных пистолета. Корнилов всегда был не только следователем и гениальным сыщиком, а ещё сержантом морской пехоты России (во время срочной службы). А бывших морпехов РФ не бывает априори. В тайнике было два пистолета, я схватила один из них. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы найти и снять предохранитель. Я ощущала пробирающий меня от затылка до пят, электризующий шквал противоречивых чувств – я собираюсь стрелять в человека! Более того – я собираюсь его убить! Я должна это сделать! У меня нет выбора! И времени на дихотомию в моральных принципах тоже! Сиреневый был уже рядом с Анжеликой и раненным парнем. Время, мир и мироздания разбились и рассыпались на сотни долей миллисекунд. Я видела, что не успеваю выстрелить – Сиреневый замахнулся своим жутким топором. Анжелика жмурясь, пятиться, спотыкается и падает в снег. Парень, опираясь из последних сил на корпус автомобиля, отталкивается и повисает на руке у Сиреневого. Тот рычит ругательства. Коротко и тускло сверкнуло лезвие топора. Мы с Анжеликой закричали одновременно, я с усилием нажала на спусковой крючок пистолета. Грянул выстрел, затем ещё два быстрых и ещё три – я одержимая истеричным и яростным порывом нажимала на спусковой крючок. Я своими глазами видела, как шесть пуль врезались в массивное тело здоровяка, как кровь от ран стекает по его груди и объемистому животу. Но он стоял! Покачивался, даже отступил назад, как будто пьяный, но стоял! Стоял с шестью смертельными ранами в груди!.. Его голова медленно повернулась ко мне, я встретилась с его взглядом... И если во взгляде Марка, этого одержимого жаждой подонка, в первую нашу встречу, проскальзывало хоть что-то подающее надежду на человечность. То в глазах его брата было ‘пусто’... Ничего не выражающие, опустевшие, равнодушные и бесстрастные, они были, как будто даже не живыми. Как будто на меня смотрел оживший мертвец или лишенное души громоздкое тело. Он ринулся ко мне, я выстрелила снова, целясь в пах – я не могла себя заставить стрелять ему в голову, в лицо! Но даже без этого он уже должен был, как минимум, биться в конвульсиях... Но, залитый кровью, он продолжал надвигаться на меня. Меня охватил, обнял и с силой сдавил первобытный неукротимый ужас. Я попятилась назад, продолжая механически жать на спусковой крючок – но пистолет молчал, а передо мной был кошмарный монстр с топором в руке и одним единственным желанием убивать. – Ника, чёрт возьми, вспомни КТО ТЫ ТАКАЯ! – заорала на меня, поднимающаяся из снега Амалия. Да... Я помню... я знаю... У меня было мало сил, и я помнила, что я могла умереть, если переборщу. Но сейчас выбор был между ‘если’ и ‘наверняка’. Я коснулась Силы, вновь затронула Общемировое Сознание. Я сделала это бесцельно, наобум, я просто желала остановить его или уничтожить. Я ничего не представляла, только направила все помыслы и стремление сознания против приближающегося ко мне убийцы. Мгновение... Лес и холод застыли, окаменели в ночи. Замер мир и как будто приостановилось время. Я услышала едва различимый шорох... нет, целый хор быстрых шорохов по снегу. Я увидела их раньше, чем стоящий передо мной убийца. Амалия тоже заметила появившиеся из темноты леса приземистые, но массивные и грузные силуэты. Их глаза янтарно-белыми мерклыми бликами сверкали в темноте между стволов деревьев. Послышалось рычание, зачем ещё одно. Они быстро окружали нас. Шорохи звучали по всему лесу. Мгновение... мир ожил, время снова потекло, и в свете фар, под плавно оседающим снегом вьюги, выступили волки. Много, около десятка... Нет! Больше! Целая стая! И... чёрт возьми, они были куда здоровее волков, которых я видела в зоопарках! Эти звери были похожи на младших сородичей гребаных лютоволков! Сиреневый замер, недоуменно обернулся... Один из волков, на вид самый здоровый, повернул морду ко мне. Я оторопело, не смея даже вздохнуть, глядела в его глаза и видела, что взгляд зверя был, как будто... осмысленным. А в следующий миг, свирепо оскалившись и вздыбив шерсть клыкастый вожак стаи первым бросился на застывшего не то в растерянности, не то даже в страхе, Сиреневого. Другие волки рыча стройным хором последовали примеру своего предводителя. На моих глазах они навалились на него. Он взмахнул топором, но на его правой руке тут же повис один из зверей. Я увидела кровь... Его кровь, кровь убийцы, одного из монстров в Маске, одного из тех, кто надолго станет моим личным кошмаром... Сейчас кровь ручьями стекала по его телу, обильно орошая и стремительно окрашивая снег в багровое. Он не кричал. Он не издал не звука, лишь молча и отчаянно пытался сопротивляться... Я не могла отвести взгляд от увиденного. Ошарашенная, охваченная и парализованная страхом, я наблюдала кошмарный конец одного из трёх убийц в Масках. Волки уволокли его во тьму леса, оставляя на снегу длинный смазанный багровый след. Из темноты холодной лесной чащи ещё долго звучали рычания, громкие шорохи и скрип снега. Я опомнилась, когда услышала плач и крик Анжелики. Амалия и я, одновременно бросились к Анжелике. Та рыдала, стоя на коленях возле парня-инвалида. – Гена! Гена!.. – девушка левой рукой поддерживала голову парня, а другой тщетно пыталась зажать обильно кровоточащую рану у него на животе. – Генка, ты что!.. Не надо, нет! Нет, умоляю тебя! Ты что... Она пребывала в бессильном отчаянии. Напуганная и растерянная, она видела, как Гена истекает кровью и понятия не имела, что делать. Ужас происходящего сразил её, временно отняв возможность мыслить и действовать. Амалия присела рядом с Анжеликой. – Ему нужно в больницу, – быстро сказала она, осмотрев рану. – Чёрт... Сколько крови!.. – Ты не можешь ему помочь? – взволновано спросила я Амалию. – Каким образом?! Я не хирург! – то ли гневно, то ли испуганно воскликнула моя наставница. Было видно, что несмотря на свои широкие познания в области Тайных Знаний, с тяжелыми и, тем более, смертельными ранами она вряд ли встречалась. Я быстро присела рядом с Анжеликой. – Отойди, пожалуйста, – мягко, но настойчиво попросила я. Парень умирал, я это видела. И рана в животе, судя по обилию крови, была чрезвычайно глубокой. Я не знаю, как мне удавалось сохранять самообладание. Мною овладевало странное ощущение, как будто я одновременно здесь, и где-то далеко. Как будто всё это, весь этот кошмар, Маски, лес, ночь, кровь и умирающий на наших глазах молодой парень – всё это не по-настоящему! Я не знала, что это... Может ступор, может паника или смятение... без понятия. Анжелика не сразу смогла отстраниться от парня, который, судя по её сбивчивым словам был её братом. Брат... Чтобы было бы со мной, истекай у меня на руках мой младший брат. Даже думать не хочется. – Так, – я попыталась взять себя в руки. Прозвучит смешно, но кое-что из медицины первой помощи я знала вполне неплохо. Во-первых интересовалась сама (пошла от психологии и влезла в другие области), а во-вторых не раз видела, как Стас или Сеня оказывали первую помощь разным людям, при различных ранениях. – Расстегиваем куртку, – проговорила я, – Амалия вызови скорую и ещё... у Стаса в машине есть подушки на заднем сидении, дай их пожалуйста. Быстрее! Амалия, посмотрев карту (хвала Небесам, что здесь было покрытие 4G) вызвала скорую. Пока она доставала подушки, а Анжелика стоя на коленях в снегу билась в рыданиях, я расстегнула куртку парня и с величайшей осторожностью подняла его рубашку. Рана была отвратительной. Рассеченной и рваной. Судя по относительно узкому отверстию, рассечение прошло вдоль мышцы и не поперек-это нам на руку! В противном случае рана была бы зияющей. Мои пальцы давно испачкались кровью Гены, липкая и влажная она была между пальцев, под ногтями и на всей поверхности ладоней. В тот же миг его воспоминания с сокрушающей силой, взрывным эффектом внедрились в мое сознание. Я увидела многое... В, мелькающих со скоростью проматываемой киноленты, обрывках жизненных эпизодов парня я смогла увидеть, кто был виновником того, что Вацлав Токмаков стал получать письма с шантажистским содержанием и кто подписывался именами детей Вацлава. Иными словами, лежащий передо мной на снегу парень, явно не предвидя подобных событий, обрёк на мучительную смерть трёх человек, одна из которых, привела к нападению на семью Токмаковых. Его вина косвенная, он и представления не имел о том, что его действия могут привести к таким кровавым и пугающим последствиям! Ему хотелось лишь заработать... Гену Корфа – фамилию я узнала из воспоминаний – с детства угнетала их с сестрой бедность. Он ненавидел жить в нужде, чувствовал себя презренным, беспомощным и жалким. И жажда быстрого обогащения привела его к преступным мыслям, и он нашел новое применение своему врожденному таланту, помноженному на мастерство – умению пользоваться информационным и компьютерными технологиями на уровне гения. Конечный и закономерный итог всей опасной затеи мы все можем наблюдать. Амалия принесла подушку, и мы осторожно положили ему её под голову. Затем я бросилась обратно в сало – я знала, где у Стаса аптечка и дополнительные медицинские средства. Вернувшись с металлической кофрой, в которой лежали препараты, бинты, антисептики и прочее, я присела рядом с парнем и открыла ящик. Гена что-то стонал и готов был потерять сознание. – Гена, – позвала я, – ты слышишь меня?! Гена! Сколько тебе лет?! – Ему шестнадцать! – воскликнула срывающимся голосом Анжелика. Я нервно вздохнула. – Если бы мне нужно было, чтобы со мной говорила ты, я бы спросила тебя! – дрогнувшим голосом проговорила я. – Анжелика, тебе лучше отойти! – Амалия поднялась и, взяв девушку за плечи отвела в сторону, что-то негромко приговаривая. – Т-ты красивая... – вдруг проговорил глядящий на меня снизу-вверх парень. – Сп-пасибо, – кивнула я и печально улыбнулась, – ты тоже ничего... Вооружившись одноразовыми перчатками, я обработала края раны антисептиком. Достав из кофры марлевую ткань и вату, я соорудила из неё плотный тампон. Действовать нужно было быстро, и я спешила. Предметы то и дело валились у меня из рук, падая обратно в медицинскую кофру. Я ругалась себе под нос. Парень неожиданно прикрыл глаза и чуть повернул голову на бок. Стылый ужас тут же хлестнул меня по телу. – Эй, эй, Гена! – я пошлепала его по щеке. – Не закрывай глаза! Продолжай говорить со мной!.. – Я хочу спать... – простонал он. – И пить... Дай воды... Пожалуйста... – Нет, нет, нет, – я быстро замотала головой, раскрывая упаковки пластырей. – Сожалею, но тебе нельзя ни того, ни другого. – Умоляю... дай попить... – прохрипел парень. – Прошу... Дай... пожалуйста... воды... пожалуйста... Мне было бесконечно жаль его. Его мольбы вызывали слезы и горьким сожалением удушали меня изнутри. В горле образовывался треклятый жесткий комок. – Тебе нельзя, – ответила я, тихо. – Лучше расскажи о своей сестре. – Пить... – Кто она у тебя? – я не сдавалась. – Кем работает?... – Она жур... журна.... – Журналистка? – переспросила я и кивнула. – Круто! А где работает? – В газете... – простонал Гена. – А в какой? – изображая интерес, проговорила я. С величайшей и трепетной осторожностью, я приложила тампон к ране Гены на животе и закрепила её пластырями. Парень шепотом, слабеющим голосом рассказывал мне о газете, в которой работает его старшая сестра. Он то и дело закрывал глаза и готов был впасть в опасное беспамятство. Чёрт!.. – Гена... – обратилась я к нему. – Давай согнем ноги в коленях, так нужно... Двигаться он уже не мог. Поэтому мне пришлось самой сгибать его ноги. Ну, вот и всё. Это всё, что я могу для него сделать... Теперь мне остаётся только говорить с ним, чтобы он не потерял сознание, и ждать скорую. И я то её дождусь, а вот Гена... очень вряд ли. Чёрт возьми... Я торопливо и напряженно соображала, что ещё я могу сделать, чтобы он выжил, чем ещё я могу ему помочь! В порыве жалости и сочувствия, я провела рукой по темно-русым волосам умирающего парня. Гадкое неотступное чувство невидимой и болезненной язвой разрасталось в груди, как будто выедая плоть и прожигая сердце. Что ещё я могу сделать?! Что?! И словно в ответ на мои молчаливые внутренние вопросы, всплыло воспоминание о недавнем разговоре с Амалией. Я вспомнила, как рассказала ей о том, что сделала, о том, как спасла Никиту Ожеровского... И я отлично помнила, что ответила мне Амалия. ‘Госпожу Судьбу нельзя изменить и даже обмануть. Можно лишь заключить негласную сделку, но не более того’. Сделку... Кажется, цена этой сделки сейчас воочию лежит передо мной, в снегу и медленно тает, слабеет и меркнет... Пронзенная пугающей догадкой, я перевела смятенный взгляд на рану Гены. Она почти такая же, какая была у Никиты. И он сейчас... лежит на земле, в снегу и я стою рядом с ним, на коленях... Совсем, как тогда, рядом с умирающим Никитой Ожеровским. Господи... Нет... Нет, я же не хотела... Я не собиралась! Нет! Нет!... Убийственная мерзкая горечь вины заполнила душу, щедро разливаясь в сознании и отравляя разум. Это всё я... Это всё моя вина... Он умирает из-за меня... Его сестра лишится единственного близкого человека из-за меня... Это я разрушила их надежду на будущее, разрушив его, когда спасла Никиту... ‘Это всё ты – шепнул голос изнутри – Смотри, что ты натворила!’ – Нет... – слабо выдохнула я. Гена больше не двигался, не произносил слов, а его дыхание было едва заметным. Я в бессильном отчаянии вцепилась в его окровавленную одежду. И в тот же миг меня поглотило воспоминание. ... Я опять стояла на снегу, подле дома Ожеровских. Я опять видела, как Никита спешит из магазина к своему дому. К дому, где Маски уже пытают и убивают его семью. Я смотрела, как младший брат Михаила Ожеровского прошел мимо меня и направился вдоль забора их дома. В моей правой руке был зажат камень – тот самый, которым я разбила окно. Тот самый камень, что, по сути, спас жизнь Никите Ожеровскому. Содрогаясь от тихих рыданий, я перевела взгляд на это окно. Я смотрела в него, в его непроницаемую подсвеченную туманную серость, за которой творился кровавый ужас, за которым в мучениях умирала семья Никиты. Младший из Ожеровских был уже возле калитки ворот. Я должна бросить камень сейчас, чтобы спасти его! Я видела, что я по-прежнему достаточно материальна в его воспоминании, чтобы вновь помешать этому, но... Но ведь тогда... Тогда умрёт другой... Что мне выбрать?! Почему я вообще должна выбирать?! Почему я?! Почему?!! Рука с зажатым камнем дрожала в руке, мои теплые слезы стекали по щекам. Я не могла... я не смела... теперь, зная цену сделки, я не могла... – Прости... – прошептала я, глотая слёзы и глядя в спину Никите. – Прости меня, пожалуйста... Пожалуйста, прости... С величайшим трудом, сделав над собой огромнейшее усилие, я разжала дрожащие, сдерживаемые судорогой пальцы и камень выпал из моих рук. Никита был уже возле дверей своего дома. Дрожа от тихих горьких рыданий, чувствуя, как горло болит от застрявшего там комка, как у меня сдавливается грудь и легкие, я, сквозь туман слёз, видела силуэт Никиты. Видела, как он подошел к дверям, как позвонил. Ему открыл убийца в Зелёной маске. Воспользовавшись шоком и растерянностью Никиты, он ударил его своим огромным мачете. Заливаясь бессильными слезами, я видела, как Никита, ковыляя и шатаясь, зажимая рану в животе, бросился в лес. Я знала, куда он побежит, где сорвётся в овраг и где ему суждено будет умереть, в одиночестве, с ужасом осознавая неотвратимость происходящего. Замерзая и истекая кровью, он умрёт понимая, что никто не придёт на помощь, никто ему не поможет... осознавая, что это его страшный конец... что на этом... всё... – Прости... – прорыдала я тихо. – Прости... пожалуйста... – Я же говорила, что со мной ему будет лучше, – прозвучал в голове знакомый мне голос Евы Ожеровской. – Простите меня... – взмолилась я. – Тебе не за что просить прощения, – печально проговорил голос матери братьев Ожеровских. – Я знаю, чего это стоило... Я знаю, что ты пыталась... Последнее слово воспоминаний матери Ожеровских растаяло в налетевшем шуме ветра. Воспоминание исчезло, сникло, осыпалось тихим, едва слышно, шуршащим снегом. Я стояла перед Геной, его, со слезами, заключила в объятия Анжелика. – Гена! Гена!!! – рыдая, кричала она. А он, в ответ, обнимал её и тихо, с хрипотцой, посмеивался. – Да всё хорошо, чего ты... – говорил он. Я стояла на коленях рядом с ними и видела, как брат и сестра с нескрываемым счастьем и взаимной родственной семейной любовью горячо обнимали друг другу. Анжелика рыдала, Гена усмехался. Я не смела на это смотреть. Я поднялась, у меня опять была слабость. Голова мякла от неприятной тяжести и головокружения. Вместе с морозом, в душу, в грудь, забиралось угнетающее и тоскливое чувство. Я плакала, глядя в ночь и опадающий снег. На плечо мне легла ладонь Амалии. Не в силах больше терпеть, я обернулась и уткнувшись лицом в её грудь, зарыдала. – Тише... – прошептала Амалия, успокаивающе гладя меня по волосам. – Ты молодец... Ты всё правильно сделала... – Почему?! Почему я должна делать выбор кому жить, а кому... уйти?!! – тихо, всхлипывая, прошептала. – Почему я... – Потому что у тебя есть силы, – шепнула мне Амалия. – Я не хочу... я не могу... – Ты справишься... – Я не хочу... Амалия помолчала, и вдруг, полным сочувствия голосом, проговорила: – Я знаю, синеглазая, я знаю... СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Среда, 15 марта. Предрассветное утро... Он весь обратился в единое напряженное сосредоточие всех инстинктов, рефлексов и умений. Стас успокоил свое дыхание, усилием воли сдержал изматывающую нервозность. Лес и ночь вокруг затвердели, стали нерушимы и непроницаемы. Всё вокруг готовилось к рывку. К едино моментному броску. Только он, только это быстрое и стремительное движение хищника могло стать шансом на спасение. Стас прекрасно осознавал, что у него будет только одна попытка и, что шансов у него немного. Против него опытный боец спецназа ФСБ – обученный, закаленный и умелый. Против него человек, участвовавший в нескольких спецоперациях, боец, чья профессия во многом состоит из ликвидаций, штурмов или противодействия превосходящим силам противника. Стас отлично знал, что спецназ ЦСН ФСБ – едва ли не лучший в мире. Поспорить к этими волкодавами могут разве, что американские ‘S.E.A.L’ или израильский Шайерет Маткаль, да и то при удачных обстоятельствах. Корнилов гнал прочь любые мысли о поражении. Он подал сигнал Сене. Тот швырнул гранату вверх, вперёд, как можно дальше перед оврагом, в котором лежал подстреленный парень в очках. Мгновение, Сердце Стаса успело отстучать четыре быстрых удара. Брошенная Сеней граната перелетела овраг и с гулким мощным, как выстрел гаубицы, взрывом разорвалась в ночи. На глазах у Стаса в ночи развернулся, распустился полыхающий огненный ‘цветок’. Пламя озарило лес, на несколько оборванных мгновений стало светло, как днем. В эти несколько коротких долей секунд Каульбарс был слеп и бессилен. Послушное и тренированное тело Стаса, само рванулось вперёд. Корнилов действовал на рефлексах – на мысли не было времени. Он слетел вниз в овраг, пока ещё не стихло эхо взрыва, пробежал мимо перепуганного парня в очках и залег на удобном пригорке. Удар взрыва стих, растворившись и угаснув в чащи промерзлого леса. Стас выдохнул, указательный палец его руки плавно приблизился к спуску упертого в плечо автомата. Корнилов всматривался во мрак, вглядывался в сплетающуюся впереди темную густоту ночи. Он напряженно, стараясь не моргнуть, присматривался к растущим впереди деревьям. Корнилов помнил приблизительную скорость, с какой пули Ратибора впились в тела убитых оперов. Это позволило ему сделать выбор, что Каульбарс достаточно близко, чтобы его пули преодолевали расстояние с такой скоростью и позволяли своевременно реагировать на любое неосторожное движение. Удерживая в голове эти предполагаемые расчеты и нужный снайперу угол обзора, Стас примерно высчитал, где именно тот может находиться. Корнилов, хоть и не спецназовец, все же отлично помнил службу в морской пехоте – одном из лучших подразделений ВМФ России – и вычислить снайперов он умел. Благо в горах, где он воевал, недостатка в подобной практике не было – затаившиеся на пригорках, скалах или в ‘зелёнках’ снайперы-наемники, были частым явлением. Стас услышал, как Сеня шевельнулся за его спиной. Корнилов тут же услышал деревянный треск – пуля Каульбарса сбила ветку одного из деревьев. Стас среагировал мгновенно – в этот миг он не думал, просто доверился собственным рефлексам и въевшимся в голову навыкам. Короткая очередь, зловещая тишина и... В ночи раздался треск ломающихся веток, затем сдавленный крик, и Стас сумел различить в темноте, едва заметное движение, примерно в двух-трёх сотнях метров от них. Если бы подстреленный, судя по неловким движениям, Каульбарс не задел растущие рядом кустарники, Стас не смог бы его заметить. Но сейчас он видел траекторию его движения. Корнилов не ждал ни минуты. – Помоги парню, – не оборачиваясь крикнул он Сене и рванул за Ратибором. Да, он попал, и хорошо – на снегу, приблизительно возле места укрытия снайпера Стас отлично рассмотрел темные пятная крови. Он двигался перебежками, меняя скорость и траекторию движения. Ратибор ведь мог притаится и ‘снять’ преследователя используя преимущество. Стас включил фонарь – специально установив на нем режим повышенной мощности. В прицеле с прибором ночного видения такое пятно света сильно затрудняет прицельную стрельбу по бегущему человеку. Но Ратибор, похоже, решил не рисковать. Стас увидел, как тот добежал до притаившегося в зарослях грузовика – красный