Текст книги "Неоновые росчерки (СИ)"

Автор книги: Юлия Поспешная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

YAMAHA

, грузовиков

DAF

и седанам от

TOYOTA

,-ответила я. Лерка на пару секунд зависла. – Серьёзно? – кивнула она. – Это правда так работает? – Это традиция – каждый день определенный костюм, обозначает кому скидка, – усмехнулась я. – И ей, если я правильно помню, уже двадцать четыре года. Лерка присвистнула. – Недурственно... О! Смотри-ка! Это не тот хозяин заведения, о котором ты говорила?! Я посмотрела на человека, вышедшего из бара. У него была косматая огненно-рыжая борода и такая же лохматая рыжая шевелюра. Вообще вид у мужчины был дикий. Он был одет в темную куртку с эполетами и цветными нашивками. Из-под куртки просвечивали бело-голубые полосы тельняшки, а на ногах у рыжего дикаря красовались бесформенные вздувающиеся штаны, похожие на шаровары. – Гильермо Флорес, хозяин ‘Сантьяго-де-Мос’, – улыбнулась я,-он к моему дяде, в прошлом году, на день рождение приезжал и пару раз бывал во время Рождества. – Он испанец какой-то? – спросила Лерка. – Кубинец, – поправила я. – Чего-то он какой-то больно рыжий для кубинца, – скептически заметила Логинова. – Он красит бороду и волосы, – я пожала плечами. – Гильермо думает, что рыжий цвет более воинственный. – Ну, ему вроде идёт, – оценила Лерка. Мы увидели, как хозяин бара ‘Сантьяго-де-Мос’ забирается в один из грузовиков без фуры. Флорес обожал свой огромный черно-серебристый International с черепом и костями на обоих дверцах. Грузовик глухо рыкнул, эффектно выпустил дым из сверкающих вертикальных патрубков и тронулся с места. Лерка быстро, но ласково повернула ключ, Субару, заикнувшись, плавно завёлся. Логинова положила руку на рычаг коробки передач, но я осторожно коснулась её кисти и проговорила: – Не торопись, Гильермо очень осторожный, подозрительный и жутко мнительный. Если даже ему просто покажется, что есть намек на слежку, он не поедет к моему дяде. – А ты уверена, что он вообще поедет к Сигизмунду Владиславовичу? – хмыкнув, спросила Лерка. – Нет, – качнула я головой, – но в годы... бурной и незаконной деятельности моего любимого дяди, именно Гильермо предоставлял ему укрытие и место для хранения... разного товара. Так что логично предположить, что и сейчас дядюшка со своими друзьями в одном из предоставленных Гильермо укрытий... Уже можно ехать, Лер. – Отлично, – Логинова надавила на газ и Форестер плавно выехал из укрытия, между домами, где мы прятались от тени от посторонних глаз. – Держи дистанцию и не гони, – предупредила я, внимательно глядя на массивный грузовик, подъезжающий к перекрестку. – Поняла, – вздохнула Лерка. – А если мы спалимся перед этим Гильермо, он надолго заляжет на дно? – На пару-тройку месяцев однозначно, – ответила я. – Ясно-понятно, – мрачно ответила Лерка. ВАЦЛАВ ТОКМАКОВ Понедельник, 23 марта. Он балансировал между бессознательной полукоматозным состоянием и болью. Боль жила и пульсировала во всех его ранах, беспокойно ворочалась под засыхающими корками крови и бинтами. Боль не желала уходить, несмотря на вколотые ему анестетики. Вацлав снова, в который раз, разлепил отяжелевшие пересохшие веки и уставился в потолок больничной палаты. Каждый раз, когда он открывал глаза после, наполненного ужасами пережитых моментов, бредового беспамятства, он видел одну и ту же картину: бежевый потолок, серо-белые стены, телевизор, дверь и окно, в котором виднелся высокий строительный кран. Из-за этого, Вацлаву казалось, что время или стоит на месте, или каждый раз, он начинает день заново. Но в этот раз всё было иначе – в палате кроме него кто-то был. Вацлав почувствовал движение слева и слабый запах табака. Токмаков скосил глаза в сторону и заметил человека, сидящего в кресле, рядом с его больничной кроватью. – Доброе утро, Вацлав, – произнес знакомый низкий голос. Токмаков, помимо боли, ощутил, как его от наваливающегося страха судороги скручивают его мышцы. – Ты... – прохрипел он слабеющим и срывающимся голосом. – Я, Вацлав, я, – над перебинтованным и почти неподвижным телом Токмакова склонилось усатое лицо Датчанина. – Здравствуй, дерьмоеда кусок,-беззлобно бросил Датский. – Как поживаешь? Ладно, не отвечай. Вижу, что паршиво. – Что... тебе... – А, что нужно? – Датский был обманчиво добродушным. – Да видишь ли, Вацлав, тут уважаемые и влиятельные люди интересуются, что стало с бумагами из твоего замечательного сейфа. За дверью палаты послышались чьи-то голоса, кто-то прошел совсем рядом. У Вацлава мелькнула мысль позвать на помощь. Но Датский, поняв намерение Токмакова, двумя пальцами взял его за кадык. – Не делай глупостей, Вацлав – это чревато, – покачал головой Датский. – Лучше скажи мне, что стало с содержимым из твоего сейфа? Где оно? Где бумаги? Люди беспокоятся, знаешь ли. Ну? Чего заткнулся? Говори, Вацлав. Я здесь от Мирбаха и ему жутко интересно, куда, по твоей неосмотрительности, пропали важные документы. – Я... я н-не знаю... – прохрипел Токмаков. Страх смешивался с приступами боли в теле. Вацлав с трудом мог соображать. – Это не тот ответ, за которым я пришёл, – с этими словами Датский медленно, но жестко надавил на одну из ран Вацлава. Токмаков зажмурился от боли, сдавленно замычал. Датчанин, зажав ему рот, надавил сильнее. – Напоминаю, кретина кусок, у тебя в сейфе содержались бумаги, изобличающие подробности твои общих дел с корпорацией ‘Медеор’. Ты хоть понимаешь, что сделают с тобой и с твоей семьей, если эти бумаги попадут не в те руки? Да, Вацлав понимал, но ему было трудно сосредоточиться и вспомнить все происходящее. Все его воспоминания затмевала боль и страх за Клима. Он до сих пор точно не знал, что с его женой и сыном, и со всеми остальными родственниками. – Теб-бе... лучше... спросить тех... – Вацлаву с трудом удавалось произносить слова. – Кого спросить? – вскинул брови Вацлав. – Тех малолетних бандюг? Хочешь сказать, что это они забрали бумаги? Да? Я должен в это поверить? Вацлав... Датский изобразил отчаянный вздох. – Я знаю, что Прохор Мечников и его друзья, пришли мстить тебе. Понимаешь? Тебе, Вацлав! Откуда им знать, что лежит у тебя в сейфе?! С чего им вообще туда лезть?! Вацлав хотел ответить, но поперхнулся и закашлялся. Раны вокруг рта, на лице обожгло болью. Токмаков почувствовал, как по коже лица медленно заструилась кровь. – Чёрт бы тебя побрал, Вацлав, – проворчал Датчанин. Он взял с тумбочки стакан с водой, затем встал из кресла и помог Токмакову приподняться. Датчанин поднес к губам Вацлава стакан с водой и тот с жадностью начал глотать воду. – Полегчало? – спросил Датчанин, когда Вацлав вдоволь напился. Тот едва заметно кивнул. – Тогда говори. – Они угрожали моему сыну, – Вацлав только сейчас сумел это вспомнить. – И?мнадавил Датский. – И я сказал... пароль. Датчанин несколько секунд, с каменным лицом и тяжелым взглядом молча смотрел на Вацлава. – Они бы уб... убили его!.. – тяжело дыша, проговорил Вацлав. – А теперь его, скорее всего, убьют люди, которых ты подставил. Радуйся, что твоей женушки нет в живых, иначе тебя, как минимум, заставили бы смотреть, как её насилуют стадо каких-нибудь гостей из Средней Азии. Что? Чего ты на меня так уставился? Датчанин недоуменно нахмурил брови. – А-а... – он ухмыльнулся в свои густые усы. – Так ты не знал? Один из тех сопляков, что захватили твой дом, пристрелил её, когда она помогла вашему сыну сбежать. – Т-ты... Ты... лжёшь!.. – глухо прорычал Токмаков. – Зачем мне это? – пожал плечами Датский. – Мне похрен на тебя, твою жену и твоего сына, Вацлав. Поэтому говорю, как есть. Сам виноват, нужно было хотя бы иногда исправно исполнять свои обязанности. Он оглянулся на дверь палаты, за которой вновь послышались шаги. – Значит, эти мальчишки выгребли содержимое сейфа? – уточнил Датчанин. Вацлав слабо кивнул. – Ты видел или, может быть, слышал, куда они их подевали? Где спрятали? Их обыскивали Вацлав и ни при ком из них, не были обнаружены никакие документы. – Их... главарь... этот... – Мечников?мподсказала Датчанин. – Д-да... – вновь выдавил Токмаков. – Он спрятал их... где-то... в доме... – В доме, в котором, в этот самый момент, орудует УГРО, – покачал головой Датчанин и поднялся из кресла. – Ты создал мне и многим уважаемым людям очень много проблем, Вацлав. И сейчас, ты уж прости, но мне придется решить одну из них. В правой руке Датчанина блеснул шприц с блекло-желтоватой жидкостью. Глаза Токмакова округлились, он было закричал, но Датчанин коротким ударом ладони лупанул его по кадыку. Вацлав со свистом засипел, выгнулся на кровати. – Тихо, не дёргайся так, а то долго мучится будешь, – издевательски проворковал Датчанин. – Это Андромедотоксин, он постепенно и безболезненно начнет угнетать твою центральную нервную систему. Потом ты ослабеешь и просто уснёшь. При вскрытии... Датский пожал плечами. – Очень внимательный и придирчивый судмедэксперт может что и обнаружит, но... сам понимаешь, пока поднимут дело, пока обвинение сможет что-то доказать. В общем никто особенно запариваться о твоей смерти не будет. Особенно в свете тех должностных преступлений, о которых скоро будут трубить большинство наших вездесущих СМИ. Датчанин полностью ввел все содержимо шприца в пакет с физраствором, закрепленный на штативе капельницы. – Счастливо Вацлав, – Датчанин спрятал шприц под куртку и помахал рукой бессильному Токмакову. Вацлав видел, как Датский вышел из палаты и тихо прикрыл за собой дверь. Токмаков силился закричать, но последствия удара по горлу, не давали ему произнести и звука. А между тем, он уже начал ощущать, как его тело теряет остатки сил. Как медленно и неотвратимо наваливается сонная тяжесть и туманится разум. От кончиков пальцев ног поднимается покалывание и крепнущее чувство онемения. Медленно, но неотвратимо его тело теряло чувствительность. Токмаков так и не успел закричать или позвать на помощь. Он вновь провалился в бездонное и бесконечное бессознательное состояние, из которого, через несколько часов непробудного сна провалится в кому. И пока медперсонал больницы будет ждать, когда он очнется, введенный в кровь в Андромедотоксин будет омертвлять ЦНС его организма и выдавливать из него остатки жизни. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Понедельник, 23 марта. Ему пришлось сделать усилие над собой, чтобы заставить позвонить в дверь квартиры Неклюдовых. Стас понимал, что у него нет никаких моральных прав заявляться сюда и устраивать допрос. Но, он должен был найти подтверждения или опровержение своей версии. Сорок минут назад он отдал найденный в доме Токмаковых макбук Ящеру и его спецам, чтобы они ‘вскрыли’ лэптоп и изучили сохраненные на нем данные. Стас, всё-таки, нажал на дверной звонок. Прошло несколько минут, Стас увидел, как в глазке двери мелькнул свет. Затем зашуршали замки и дверь открылась. На пороге, перед Корниловым стояла мать Влада Неклюдова. Заплаканная, с осунувшимся лицом и опустевшим взглядом, Полина Неклюдова как будто постарела сразу на десяток лет. Стас мысленно отругал себя за то, что собирался мучить её вопросами о прошлом. – Вы? – Полина, кажется, с трудом узнала Стаса. – Вы... Вы тот следователь... Вы нашли их?.. Тех, которые... Женщина судорожно вздохнула и губы плаксиво скривились. – Нет, – тяжелым голосом ответил Стас. – Но, я приближаюсь к этому моменту. Мать Влада лишь рассеянно кивнула. – Простите, Полина, вы разрешите мне войти? – осторожно спросил Стас. Женщина подняла на него всё тот же рассеянный и бесцельный взгляд покрасневших от слёз глаз. – Д-да... – срывающимся шепотом, проговорила она. – Проходите. Полина медленно посторонилась, и Стас переступил порог их квартиры. Пошатываясь, иногда держась за стены, убитая горем женщина провела Стаса в гостиную. Несмотря на красивый и дорогой интерьер, в квартире Неклюдовых явственно ощущалось, удавливающее и сминающее чувство болезненной горечи утраты. Полина провела Стаса в зал. Корнилову показалось, что воздух в стенах квартиры Неклюдовых, как будто прогорк и пересох. Да, это будет один из тех трудных разговоров, которые ему слишком часто приходиться вести с родными очередных жертв. – Может быть чаю? – вежливо и кротко предложила Полина, взглянув на Стаса. – Нет-нет, благодарю, – Стас подумал, что со стороны, наверное, будет выглядеть последним уродом, задавая несчастной матери, потерявшей сына, гадкие и оскорбительные вопросы. Полина вздохнула и присела в светло-бежевое кресло. Женщина подняла на Стаса вопросительный взгляд. – Полина, – после вздоха, проговорил Корнилов. – Я должен задать вам крайне неприятный вопрос. – Задавайте, – женщина с безразличием покачала головой. – Вряд ли ваши вопросы могут оказаться страшнее, чем... – Хорошо, – быстро проговорил Стас, почувствовав, что Полина вот-вот снова начнет убиваться в рыданиях. Ему бы хотелось поскорее узнать ответы и уйти отсюда. – Скажите мне, пожалуйста, Влад... – Корнилов на миг замолчал, не в силах заставить себя договорить. Он смотрел в глаза Полины, и они казались ему как будто сонными, потухшими и уставшими. Как будто бы эта нечастная женщина устала от жизни, в которой, для нее, больше не было смысла. – Влад, родился от вашего мужа? – наконец, спросил Стас. Корнилов на миг затаил дыхание. – Или нет? Полина несколько раз удивленно моргнула. – Как... Как вы узнали? – прошептала она ошарашенно. – Так это правда? – Стас был несколько удивлен, что она не стала отпираться и противоречить. – Влад родился от другого мужчины? – Да, – Полина пожала плечами и тут же на мгновение встрепенулась, как будто бы вспомнив что-то важное. – О, только... не говорите ему...моему мужу. Он не знает, что Влад... не от него. Он чуть скривила губы, и Стасу показалось, что даже просвети он её мужа на счет Влада, ей было бы всё равно. – Полагаю, в молодости вы встречались с таким человеком, как Вацлав Токмаков? – спросил Стас. – Вацлав, – горько и грустно усмехнувшись, чуть севшим голосом проговорила Полина. – Да-а... Когда-то между нами было что-то похожее на любовь... То, как она проговорила последнее слово и как дрогнул в этот момент её голос, выразительно говорило о том, что её надежды не оправдались. – Влад родился от Вацлава? – кивнул Стас. Полина вздохнула и несколько раз кивнула. – Да... я очень хотела этого ребенка... И Вацлава я любила... Даже, после того, как узнала какой он козёл... – Ещё какой, – пробормотал Стас едва слышно, спешно обдумывая услышанное. Значит его предположение верно. Мысль это лихорадочным извивающимся чувством проникла в тело и разум Корнилова. Стас почувствовал приятное и волнительно щекочущее чувство на затылке и у основания шеи – верный признак того, что он приближается к цели. От раздумий Корнилова отвлёк телефонный звонок. Стас посмотрел на дисплей – звонил Ящер – и быстро принял вызов. – Скажи, что вы смогли взломать его ноутбук, – быстро и с надеждой произнес Стас. От того, сумеют ли спецы Яши Щербакова взломать лэптоп Токмакова зависело очень многое. – Хрен ли там ломать, – пренебрежительно бросил Ящер. – Как сказали в одном старом хорошем фильме: ‘Все уже украдено до нас!’. – Поясни, – Стас знаком попросил Полину подождать и отошел к окну. – Кто-то, примерно месяц назад взломал Macbook Вацлава и спёр оттуда кучу инфы... – Какой инфы? – быстро перебил его Стас. – Чёрт его знает, но судя по весу украденных файлов – там было немало. А зная, что тут хранил Вацлав, можно предположить, что украдено было много важного, ценного и в очень большом количестве. – Яша будь точнее, – с холодком и долей раздражения проговорил Стас. – На лэптопе бесчисленное множество важных документов, контрактов, фьючерсов, зафиксированных валютных свопов и даже пара облигаций, явно купленных в обход фондовых бирж, – вздохнул Ящер. – И это то, что неизвестный злоумышленник оставил. Прикинь, что он мог забрать с компа? – Не понимаю, – нахмурился Стас, – он, что украл файлы и удалил их? – Выходит, что так. – Су*ин кот! – выругался Корнилов. – Да, серьёзно испоганил нам дельце этот засранец. Но ты знаешь, Стас, обставлено все о-очень грамотно. У меня тут в кабинетах не лохи сидят, сам знаешь. И все только руками разводят, уважительно покачивая головой: парень, кто бы он ни был, свое дело знает – вскрыл аккуратно и следы замел. – Дальше, – кивнул Стас. – А дальше на ‘левую’ почту Токмакова пришло пара писем, с откровенно шантажистским содержанием. – Дай, угадаю, – ухмыльнулся Стас. – С Вацлава требовали деньги, в обмен на украденные файлы? – Ага, – хмыкнул Яша, – нахал не стал мелочится и запросил пятьдесят тысяч долларов за каждую порцию файлов. – И Вацлав платил? – удивленно спросил Стас. – О, да, – пропел Яша. – Отбашлял по-честному... и попутно усиленно пытался вычислить негодяя. У него тут разные программульки стоят, соответствующего назначения. Только толку от них, как от правозащитных организаций – шуму много, места занимают до хрена, память жрут, и все бестолку. – А номер счета, на который Токмаков переводил деньги, вы смогли узнать. – А как же, только тут не один счёт, а целых два, Стас, – Корнилов слышал, что Яша чему-то улыбается. – И я думаю, ты догадаешься, на кого они были заведены. Для тебя это не сложная загадка. Корнилов знаками быстро попрощался с растерянной и встревоженной Полиной. А затем быстро вышел из квартиры и, не прерывая связь, спустился на первый этаж. – Один счёт был заведен на Татьяну Белкину, а второй открыт на имя Влада Неклюдова, – ответил Стас, когда вышел из подъезда дома Неклюдовых. Он широким быстрым шагом двигался к внедорожнику. – Верно, верно – хихикнул в трубке Яша, – и в сумме с тем фактом, что оба, судя по всему, являются детьми Вацлава, говорит о том, что... – Токмаков был уверен, что его нашел и шантажирует кто-то из его внебрачных детей, – договорил Стас. – Только не знал, кто именно. Вот зачем ему понадобилось собирать подробную информацию о своих внебрачных отпрысках. Яша прокашлялся и, чуть более тихим голосом поинтересовался. – Думаешь, это он? – Что ‘он’? – Ну, он имеет какое-то отношение к убийствам Белкиной и Неклюдова? – Сначала мне нужно будет с ним переговорить, чтобы сделать выводы, – ответил Стас. – Спасибо, Яш. Я с тобой свяжусь. – Конечно, что тебе ещё остается, – с едкой издевкой заметил Ящер. Стас только фыркнул и дал отбой. Не успел он сесть за руль, как телефон снова требовательно зазвонил. На этот раз дисплей показывал имя Антона Спиридоновича. – Да, товарищ генерал? – Стас, ты успел переговорить с Вацлавом Токмаковым? – без предисловий, с заметным волнением в голосе, спросил Аспирин. – Ещё нет, – настороженно ответил Корнилов. – Но, как раз еду. – Можешь, не торопиться, – мрачно ответил Аспирин. – Врачи к нему никого не пускают. – Что с ним? – Почти час назад, Вацлав Токмаков заснул и, не просыпаясь, впал в кому. Стас не сдержал ругательств. ПРОХОР МЕЧНИКОВ Понедельник, 23 марта Он не верил в то, что остался жив. Пусть его хорошенько потрепало и пуля одного из бойцов спецназа ФСБ пробила его руку, но Прохор и подумать не мог, что останется в живых. Но это было похоже на правду. Он чувствовал и слышал собственное дыхание, сердцебиение и усталость. Всё это свидетельствовало о том, что он всё ещё жив. Вопреки всем его опасениям. Он давно пришел в себя, но не спешил открывать глаза. В палате кроме него было двое мужчин, если судить по голосам. И, учитывая предмет и содержание их разговора, не трудно было заключить, что это полицейские. – Видел ту медсестру из соседнего отделения? А? – Ну, видел и чё? – Ну, это... как она тебе? Вроде симпотная, нет? – Да че в ней симпотного. Девка, как девка. Ну, на разок сгодиться... – Ой, а говоришь так, как заядлый сердцеед. – Да я девок опрокидывал, когда ты ещё с прыщами ходил и по ночам, под одеялом, мозольки натирал, умник. – Слушай, раз ты такой крутой, давай забьемся на эту красотку. А? Я для такого дела... готов вот штуку поставить. – Ты идиот? – А чё? – Я женат, елопень! У меня дочка в первый класс пошла. А ты мне тут развлеченья для пацанвы предлагаешь. Более старший полицейский раздраженно прокашлялся и спросил: – Как думаешь выкарабкается пацан или того?.. – Да какая разница? – с осуждением в голосе спросил молодой полицейский. – Даже если и придет в себя – гарантированно получит пожизненное. – Даже жаль его, – вздохнул старый полицейский. – Парнишка совсем... – Нашел кого жалеть! – возмущенно фыркнул молодой. – Ты же слышал, что он и его дружки натворили! Послышался звук открывающейся двери, чьи-то шаги и низкий угрюмый голос произнес: – Полковник Датский, сержанты сходите, покурите где-то. – Но, товарищ полковник у нас приказ... – начал было один из сержантов. – Я не привык повторять, сержант! – прикрикнул полковник. Прохор услышал звук торопливых шагов и стук закрывшейся двери. Мечников изо всех сил продолжал притворятся спящим, хотя он был уверен, что тяжелые и частые удары его сердца звучат на всю палату. Он услышал, как повернулся ключ в замке двери палаты почувствовал, как кто-то встал рядом с его кроватью. – Похоже, он ещё без сознания. – Мирбах, ты меня пугаешь, – ехидно и с насмешкой произнес полковник. – Вроде целой корпорацией верховодишь, но не можешь заметить, что наш друг давно очнулся и на самом деле неумело притворяется спящим. Второй мужчина встал по другую сторону от кровати Мечникова. Прохор ощутил исходящий от мужчины запах табака и веяние уличной влажной прохлады. – Открывай глаза, Мечников, – приказал полковник Датский. – Ты очень хреново притворяешься, парень. Он резко пнул кровать Прохора, заставив того вздрогнуть и с испугом открыть глаза. – Доброе утро, – нехорошо усмехнувшись, едко проговорил полковник. – Как самочувствие, Прохор? Ничего не болит? С этими словами полковника резко ткнул в перебинтованное плечо Мечникова. Парень охнул, когда резкая боль прострелила всю руку, плечо и добралась аж до шеи. – Даже не знаю повезло тебе, что ты очнулся или нет, – надменно и холодно произнес мужчина в светлой полосатой рубашке и темных брюках. – Думаю, тут все зависит от тебя, мальчик. – Вы Мариан Мирбах? – морщась от ноющей боли в плече, спросил Прохор. – Если так, то я знаю зачем вы пришли... – Тогда сразу к делу, – предложил Датский и навис над Прохором. – Где документы из сейфа, сучёныш? Прохор нервно сглотнул, глядя в жестокие и равнодушные глаза Датчанина. Он не удержался, нервно сглотнул и бросил опасливый взгляд на Мирбаха. Тот, с надменным видом, спрятав руки в карманах дорогих брюк, вопросительно приподнял брови. – Думаете, я не понимаю, что со мной будет, когда вы получите документы? – Прохор прилагал усилия, чтобы его голос не дрожал. – Тебе бы лучше подумать, что с тобой будет, если мы не получим эти документы, – чуть наклонившись к Прохору, угрожающе прорычал полковник Датский. Прохор ощутил, как чувство страха холодной змеей обвивается вокруг его горла. Парень быстро коротко вдохнул, ему казалось, что участившееся сердцебиение гремит на всю палату, эхом отражаясь от стен. – Если вы меня убьете, вы уж точно никогда не узнаете, где бумаги, – вжимаясь в кровать, выдавил Прохор. Датский вскинул брови. Кажется, он всерьез удивился. Мариан, стоявший над кроватью Мечникова, кривовато усмехнулся. – Парень, ты или смельчак, или блаженный... – начал Датский. Но Мирбах повелительным движением ладони, остановил его. – Как я понимаю, вы молодой человек, хотите что-то взамен за украденные вами бумаги? – Два миллиона, – отбросив опасение и стеснительность, решился Прохор. Ещё в доме у Токмакова, он решил, что не будет требовать запредельные суммы, а ровно столько, сколько нужно, чтобы начать жизнь заново. Датский пренебрежительно хмыкнул. – А не в монгольских ли тугриках тебе подать денежки? – издевательски переспросил он. – Нет, я бы предпочёл кувейтские динары, – борясь с ноющей болью в плече, ответил Мечников. – Чего?! – скривился Датский. – Это... шесть с половиной миллионов, в долларах! – По нынешнему курсу, – кивнул Прохор и снова поднял взгляд на Мирбаха. Тот оценивающе и высокомерно глядел на Мечников сверху вниз. – Предположим, я согласен... – медленно проговорил Мариан. – Да брось!-разозлился полковник Датский. – Ты реально пойдешь на поводу у этого сопляка?! – Помолчи, Родион, – велел Мариан, и полковник заткнулся, сохраняя на лице недовольную мину. Не спуская с Прохора пристального взгляда, с оттенком льда и жестокой насмешки, Мирбах чуть наклонился к нему. – Где я могу найти то, что вы с друзьями украли, господин Мечников? Прохор почувствовал, как у него медленно пересыхает в горле и, кажется, отнимается язык. Но он сумел ответить Мирбаху: – Я сам покажу вам места, где спрятал... – Места?! – не понимающе переспросил Датский. – Ты что, щенок, растолкал ценные бумаги по всему дому Токмаковых? Мечников пожал плечами. – Так меньше вероятности, что при обыске будут за один раз найдены все документы. Полковник и Мирбах переглянулись, Мариан молча и сухо кивнул, не отводя взора от глаз Датского. – В таком случае, юноша, вам придется поправиться в ближайшие двенадцать часов... – Это ещё не все, – перебил Мариана Прохор. – Неужели? – выдержав паузу, ледяным тоном переспросил Мирбах. – Я хочу полной амнистии для себя и братьев Ожаровских. – Любопытно, – губы бизнесмена едва тронула ехидная улыбка. – А что же ваш друг, Даниил Меллин? – А Меллин пусть сгниет за решеткой, – угрюмо произнес Прохор. – И вам его не жаль? – с издевкой спросил Мирьбах. – Абсолютно, – тихо и зло, ответил Прохор. В том, чем закончилось их с друзьями... предприятие, он винил исключительно Меллина. Именно из-за этого свихнувшегося подонка, погиб Маслов и чуть не погибли они все. – Ладно, – вздохнул Мариан, – хоть это и вызовет ненужные вопросы, я могу это устроить. Но, предупреждаю Мечников, даже после того, как вы получите амнистию и вас отпустят, вам лучше не пытаться сбежать из страны. Боюсь, вы ещё долго будете мне обязаны. – Подождите, но... – начал было Прохор. – Альтернативой, – чуть повысив голос, произнес Мариан, – можете избрать тюремный срок в колонии строго режима или вовсе, помчитесь скорым поездом в Соликамск. Желаете? Прохор не желал, о чем говорило выражение его напуганного лица. – Я так и думал, – бросил Мариан, разворачиваясь к двери. – Берегите силы, Мечников. Ещё свидимся. С этими словами двое мужчин покинули палату. Прохор несколько секунд смотрел на закрывшуюся за ними дверь. Удивительно, но он увидел в этом мрачную символичность, закрывшихся перед ним возможностей и перспектив, о которых он грезил до этого: он рассчитывал получить деньги и быстро свалить по-тихому из страны, разумеется, прихватив родных. Только сейчас, обессиленно лежа в больничной кровати, он осознавал насколько был наивен в своих размышлениях. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Понедельник, 23 марта Владелец Сантьяго-де-Мос так и не сумел нас обнаружить. Хотя, нам с Леркой пришлось приложить усилия. В некоторых случаях, мы специально отставали, в других переезжали на параллельные улицы и все время, неотступно, соблюдали дистанцию. Все-таки, я не раз уже бывала рядом со Стасом, когда УГРО устраивало слежку за подозреваемыми. Черно-серебристый грузовик Гильермо, заехал на стоянку старого, но широко известного в узких кругах боксерского джима. – Ты знаешь это место? – с подозрением спросила Лерка и настороженно оглянулась. Местность тут была глухая и злачная. Стены сплошь исписаны граффити, улицы пустынны и неприветливы, и даже дневной свет какой-мерклый. – Да, – ответила я, не спуская взгляда с двери джима, за которыми исчез Гильермо. Лера перехватила мой взгляд, пару секунд выжидающе посмотрела в мою сторону. – И-и... – протянула она ненавязчиво, – что дальше, Роджеровна? Будем сидеть здесь и ждать, пока твой дядя не выйдет на свет? – Нет, нам нужно будет зайти внутрь, – вздохнула я. – Как я могла рассчитывать на что-то другое! – проворчала Логинова. Помешкав, я заставила себя выбраться из Леркиного Форестера. Логинова вышла вслед за мной. – Лер, тебе не обязательно идти со мной, – обернувшись на подругу, напомнила я. – Хватит того, что ты меня сюда привезла. – И всё же, на всякий случай, я предпочла бы быть рядом с тобой, – ответила не в меру упрямая Лерка. Я, наверное, должна была попытаться отговорить её, но я знала, что это тщетно. Да и потом я сейчас не могла думать, о чем кроме того, чтобы увидеть дядю Сигизмунда живым. Ощущая внутри пружинистое волнение, я приблизилась к тяжелой металлической входной двери джима, покрытой наклейками с логотипами спорт товаров. Не долго думая, я взялась за ручку и потянула на себя. Дверь оказалась тяжелее, чем я думала и мне пришлось приложить усилия, чтобы просто открыть её. Внутри перед нами вытянулся узкий коридор с тусклым светом и кирпичными стенами. На них висели разные постеры, газетные вырезки и плакаты с полуобнаженными девушками. Лерка не преминула по факту последнего отпустить издевательскую шутку. А вот меня больше заинтересовали темные багровые пятна, поблескивающие на цементном полу – они до ужаса напоминали кровь. Стараясь ступать бесшумно, едва касаясь пальцами шероховатой поверхности стены с выступающими кирпичами, я прошла вперёд. Впереди, под мигающей лампой темнела полуоткрытая дверь. Из узкой щели темноты, между косяком и дверью, доносились мужские голоса. Да, вполне вероятно, что мне не стоило заходить в эту дверь, в этот джим и даже приезжать сюда. И вполне вероятно, мой поступок может иметь куда более серьезные последствия, чем я могу себе представить. Но... Просто закрывая глаза и представляя, что моего дяди Сигизмунда может... больше не быть... Это невыносимо. И я готова рискнуть жизнью, лишь бы убедится, что он жив. Просто... хотя бы... жив. Я толкнула темную дверь и вошла внутрь. Лера, едва слышно ступая, шагала за мной. В просторном помещении с тренажерами, висящими боксерскими грушами и не тускловатым освещением находилось около двух десятков мужчин. И все, как на подбор, в кожаных куртках с шипами и нашивками, потертых джинсах или камуфляжных брюках, в массивных ботинках и с татуировками на руках или шеях. Байкеры, стритрейсеры, курьеры, работающие на ОПГ, контрабандисты, барные вышибалы и те, кто нынче работает в коллекторских конторах. Все эти мужчины, большую часть своей жизни прожили и живут, как минимум, одной ногой на вне закона. Кроме этого их объединяло наличие оружие в руках у каждого. Пистолеты, ружья, автоматы и другое. Все в этом просторном тренажерном зале, с четырьмя старыми рингами, держали в руках огнестрельное оружие. Я бы, наверное, и не решилась войти сюда, если бы не увидела своего дядю Сигизмунда. С металлической флягой в одной руке и пистолетом в другой, он сидел на краю ринга и что-то объяснял стоящим вокруг него мужчинам. А те молчаливо внимали. – ... ещё долго будут крутить по каналам, – гремел бас моего дяди. – Нужно быть осторожнее. Гудзевич, хоть и станет осторожнее, на дно не ляжет. Он обратился к корешам из Москвы, теперь их куда больше. Нам, как это не хреново, тоже понадобиться помощь. – Гарм, – качнул головой один из присутствующих мужчин с черной повязкой на левом глазу, – неужто мы сами, без подачек, не справимся с этими ****рами залетными? Нахрен нам чья-то помощь? Мы дали им хорошенько прос**ться сегодняшей ночью. Одноглазый пожал могучими плечами. – Зачем нам просить помощи? Во все времена мы справлялись сами. Несколько человек согласно закивали, но остальные перевели выжидающие взгляды на моего дядю. ‘Гарм, – успела подумать я, – так моего дядю чаще всего называли и называют его собратья по... ремеслу’. Гарм – это пёс-страж мира Хельхейм из Скандинавской мифологии. Дядя получил это прозвище за свой авторитет и страх, который наводил на главарей разных ОПГ в 90-х. Ну и за те слухи о скандинавских предках Лазовских. И свою кличку дядя Сигизмунд, насколько я слышала от его друзей, полностью и всегда оправдывал. Дядя Сигизмуд собрался было что-то ответить одноглазому, но тут у него хрипнула рация, он быстро взял её и включил. – Гарм, – прозвучал чей-то сипловатый голос, – тут парни говорят, что у нас гости, какие-то две соплячки. Одна, до жути, похожа на твою племяшку. Мы их пропустили, и они вошли в джим... – Чтоб тебя, Хобот! – рявкнул дядя и тут, подняв взгляд, посмотрел точно на меня, стоящую в дверях джима. – Твою же мать! – рявкнул он гневно. Все остальные мужчины тоже посмотрели в мою сторону. Я вздрогнула от громкого ругательства дяди. Гарм соскочил с ринга и скорым шагом направился ко мне. – Дядя Сигизмунд... – тонким, едва слышным голосом, в страхе проговорила я. Но он, не говоря ни слова, схватил меня за руку и выволок за дверь. За порогом он поймал Лерку и, удерживая нас за руки, с молчаливым угрюмым видом затянул в чей-то небольшой кабинет. Здесь был офисный стол, пара кресел диван и доска с кучей фотоснимком разных боксеров. Дядя Сигизмунд захлопнул дверь, закрыл замок и повернулся к нам с Лерой. Я, не смотря на страх, обратила внимание на тесные бинтовые повязки, перетягивающие мускулистый торс дяди Сигизмунда, под расстёгнутой курткой. – Ника, – прорычал дядя, подступая к нам с Лерой, – я тебе, что сказал делать?! Какого **ра ты сюда приперлась? Да ещё и свою подругу приволокла?! – Она не причем, я сама... – встряла было Лерка. – Захлопнись! – рыкнул дядя Сигизмунд. Логинова сжала губы, кивнула и быстро отвела взгляд. Спорить с дядей Сигизмундом ей не хотелось. – Дядя Сигизмунд, я просто увидела сегодняшние новости... – я, с замиранием сердца, снизу-вверх, виновато взирала на дядю Сигизмунда, – и там ваша машина, вся... – И что? Мою тачку расстреляли, я в курсе, – прогудел дядя Сигизмунд. – С чего ты решила, что это повод шпионить за Гильермо и лезть, куда тебя не просят?! Ты понимаешь, Ника, что я пытаюсь тебя защитить, чтобы не коснулось происходящее?! В Москве сейчас находятся весьма опасные ублюдки, которые, вдобавок, сговорились со своими друганами из Москвы, чтобы... Да не важно! Я тебе сказал: сидеть у своей подруги и не высовываться. Я, что часто прошу так делать?! Да?!! – Н-нет, – заикаясь промямлила я, опустив взгляд и чуть вжав голову в плечи. – Тогда, почему тебе так трудно выполнять такие простые указания?! – пророкотал дядя Сигизмунд. Я давно его не видела таким злым! И он никогда так не злился лично на меня! – Ты хоть понимаешь, идиотка, что тебя могут использовать, чтобы добраться до меня, чтобы мне побольнее сделать?! Если меня замочат – и хрен с ним! Всякое бывает! А если они тебя отловят... изнасилуют толпой и твое тело, изуродованное мне под дом, подбросят, я... мне... Ему не хватило слов, чтобы закончить свою мысль. А я заметила, что впервые в жизни, мой дядя помимо ярости испытывает страх. И причиной последнего – была я. – Ника, ягодка... – уже более мягко проговорил дядя. – Ты пойми, моя жизнь мне и на четверть не так дорога, как ты... И мои враги это отлично понимают. Поэтому всегда, такие уроды, как они, стараются задеть семью, ударить по близким. Чтобы было больнее, чтобы поглубже, чтобы не заживало никогда... А ты... Что ж ты сама башку-то под топор суешь?! Ну, какого хера... Чё у тебя с головой кстати? Что-то серьёзное? Нае*нулась опять где-то или что?! Стоящая рядом Лерка фыркнула и чуть улыбнулась. – Я чё пошутил смешно?! – тут же рыкнул дядя. – Нет, нет, – быстро качнула головой Лерка. Даже Логинова чувствовала, что дядю Сигизмунда сейчас лучше не злить. – Нет, ничего страшного... – я поправила волосы так, чтобы бинты на голове были незаметнее. – Ну, и славно, – кивнул дядя. – А сейчас живо в тачку, на которой приехали и валите... Вас проводят. Сразу домой, только, не... Тут у дяди снова ожила рация и уже знакомый мне сипловатый голос встревоженно воскликнул: – Гарм! Они здесь!!! Псы Гудзевича прикатили!.. Лицо дяди на миг отвердело, он успел сжечь меня взглядом и быстро поднес рацию ко рту. – Много их? – Восемь машин... да, до х*ра! Все со стволами! – Понял. Подпустите, чуть ближе и гасите! – Понял, Гарм. Дядя спрятал рацию, грязно громко выругался и бросил мне. – За мной, обе. Быстро! По всему джиму разбегались мужчины с автоматами. Они встревоженно быстро перекрикивались и переговаривались по рациям. Откуда-то из-за стены зазвучали глухие автоматные очереди. Нарастающее чувство тревоги поднималось в груди и сдавливало горло. Чувство страха плотно кутало меня в своих объятиях. Звук стрельбы нарастал, и норовил просочится через крепкие стены джима. Раздался звук разбитого стекла и чей-то крик боли. Идущая рядом со мной Лерка вздрогнула, испуганно обернулась. В её зелёных глазах блеснула едва скрываемая паника. Лерка у меня хоть и боевая, во всех смыслах, но стрельбы она никогда раньше не видела. Не говоря уж о том, чтобы находится в её эпицентре. Болезненный толчок сердца отозвался у меня под сердцем – я не должна была ей позволять ехать вместе со мной! Чёрт! Дядя Сигизмунд завёл нас с Лерой в какое-то подвальное помещение с низким потолком и не слишком чистыми стенами, завешенными вырезками из спортивных журналов, плакатами, стикерами и прочей спортивной атрибутикой. Здесь располагались тренажеры для занятия тяжелой атлетикой – штанги, гири, кувалды, резиновые покрышки с канатами и прочий инвентарь, способствующий наращиванию крепких мужских мускул. К моему ужасу здесь, прямо на матах лежало трое мужчин в окровавленных бинтовых повязках. Вид у них был страдальческий и измученный. В металлическом тазу, в темно-багровой воде плавало несколько марлевых тампонов. Чуть дальше валялись на полу разорванные упаковки из-под обезболивающих. Один из мужчин, с густой темной бородой и необычайно плоским носом, взглянул в нашу сторону, когда мы вошли внутрь. – Это ещё что за пигалицы, Гарм? – низким голосом проворчал он. – Это моя племянница, лишенная мозгов и инстинкта самосохранения, – прорычал дядя Сигизмунд. Я пристыженно опустила взгляд. – Бывает... – ухмыльнулся плосконосый мужчина, глядя на меня. – Где Лохматый и Гонг? – отрывисто бросил дядя Сигизмунд. – Они должны были за вами присматривать. – Да здесь, мы отлить ходили... – из узкой, неприметной дверки, под красноречивый шум слива воды, вышли ещё двое мужчин. Оба в черных куртках, бронежилетах и джинсах с цепями. – О, Ника, привет... а ты чё здесь? – спросил Гонг, мужчина с вьющимися светлыми волосами. Он недоуменно посмотрел на дядю Сигизмунда. – Так вышло... – стыдливо проговорила я и опасливо покосилась на дядю. – Гарм, слышь, а там че шмаляет кто-то? – спросил Лохматый, который был идеально лысым, но носил лопатообразную русую бороду. – Или мне показалось? – Гудзевич, своих гов*омесов прислал, – презрительно и зло бросил дядя Сигизмунд. Гонг тут же достал ружье со скользящим затвором, а Лохматый взялся за автомат. – Вы останетесь здесь и подготовите Банника, Грызуна и Удара к транспортировке – их нужно увезти отсюда,– пророкотал дядя Сигизмунд. – И этих двух идиоток – тоже. Лица Лохматого и Гонга вытянулись от возмущения и разочарования. – Да ты че, Гарм! Мы че должны когти рвать, когда тут такое!.. – воскликнул шокированный Гонг. – А вы че за оружие взялись, чтобы удаль свою показать? – зловеще спросил дядя Сигизмунд. Оба мужчины тут же в нерешительности переглянулись. Лохматый прокашлялся и вышел вперёд. – Гарм, ты прав, наших парней действительно нужно перевезти отсюда... – Эй! – крикнул плосоносый. – Я никуда не поеду! Я могу стрелять... крх, б**ть... Он закашлялся и изо рта у него хлынула кровь. Я обеспокоенно оглянулась на дядю. – У него легкое прострелено!.. Я уже видела такие ранения. – Да ладно! – буркнул дядя и посмотрел на плосконосого. – А ты, если останешься, гарантированно сдохнешь! Поэтому заткнись и лежи тихо, Удар. Двое других раненных тоже хотели поспорить, но в отличии от Удара, не могли и звука издать. Только сейчас становилось понятно, что эти люди присмерти. – Гарм, – Лохматый подступил ближе к дяде, – за тобой последнее слово, но если мы свалим... это на два ствола меньше. Я знаю, ещё с девяностых, Гудзевич всегда ездит на дело очень большой компанией. В этот раз, ведь тоже так? Я прав? – Да, похоже, – с мрачным видом, нехотя, признал дядя Сигизмунд. – А нас и так всего пятнадцать на ногах. Без нас с Лохматым будет и вовсе тринадцать. Вас сомнут. Словно в подтверждении его слов стрельба снаружи усилилась и загрохотала громче, яростнее и ближе. Затем грянул взрыв. Я вздрогнула, отшатнулась назад и бросила взгляд на раненных мужчин. У меня появилась очередная, совершенно дикая и дурная идея. – Лохматый, парням так и так нужно к врачу, ты же видишь – они подыхают! – обернувшись в сторону взрыва, бросил дядя. – Хватит трепаться!.. – Гар-рм! – из последних сил прорычал мужчина с плоским носом. – Он дело говорит! Я не позволю себя никуда увезти, если буду знать, что вас ещё меньше станет! Лохматый и Гонг опытные волкодавы, сам знаешь! Они оба двадцати стоят! Вы в тринадцать рыл джим не удержите! – Без тебя знаю! – рыкнул дядя Сигизмунд. – Поэтому Лохматый с Гонгом отвезут вас к моему... старому приятелю, он надежный. У него оставят вас и приведут подкрепление. – Гарм, ну реально, – вмешался Гонг. – Вы можете, на хрен, не дождаться этого... подкрепления. Снаружи кто-то проорал грязные ругательства, заклокотала быстрая пулеметная очередь. Раздался гулкий грохот, взрыв, стрекот автоматов и мощные, раскатистые одиночные выстрелы. В дядя Сигизмунда ожила рация. – Гарм! К ним ещё две тачки прикатило! – проорал голос в рации.-Это п**да, сколь их набежало! С*ка! У нас Краб ранен!.. – Теперь нас четырнадцать, – кивнул Лохматый. – Ты предлагаешь всем здесь остаться?! – рыкнул дядя. – Я могу отвезти раненных... – внезапно осмелилась подать голос я. Все мужчины уставились на меня. А слева я чувствовала ошарашенный взгляд Логиновой. Дядя Сигизмунд глядел так, словно я сказала, будто столица России с завтрашнего дня переносится на Марс. А Лохматый и Гонг смотрели задумчиво, с надеждой. – Вероника, ты... – Дядя Сигизмунд, – в другой ситуации я бы не решилась перебить дядю, но сейчас был другой случай. – Лохматый и Гонг правы. Вас слишком мало. На полицию вам рассчитывать не придется! – Ника!.. – Вы знаете, как я умею водить! Сами меня учили! Я доеду и людей ваших довезу! А вы сможете не распылять свои силы!.. Тут дядя посмотрел меня долгим изучающим взглядом, скосил глаза на Лохматого с Гонгом и нахмурился. Размышлял он недолго. Дядя, а точнее один из видных авторитетов прошлого, Гарм, принимал решение быстро и четко. – Ладно, – рыкнул он. Было видно, что ему трудно соглашаться с доводами, озвученными мной и Лохматым. И ещё труднее смириться с тем, что я буду в опасности и он не сможет, в случае чего, меня защитить. Но беда том, что если он отпустит Лохматого с Гонгом и ослабит свои позиции, то он и его люди также имеют низкие шансы выжить. Да и никто не сказал, что Лохматый с Гонгом, в случае опасности, смогут защитить раненных и нас с Леркой. Пожалуй, это была одна из самых сложных дилем для моего дяди. – Лохматый, Гонг загрузите раненных в наш фургон и... скажите Нике куда их везти. Затем он подошел ко мне и присел на колено возле меня. Только сейчас, глядя в глаза дяди Сигизмунда, такие же синие, как у меня, я увидела насколько сильно его мучает тревога за все происходящее. Он искренне боялся за меня. Ему не нужно было говорить об этом, это было в глубокой синеве его глаз, прежде, всегда источающей ледяную нерушимость перед любыми вызовами судьбы. – У нас фургон – Мерс, Спринтер. Ты знаешь, что это за зверь. Дядя не спрашивал, но я утвердительно кивнула. Sprinter от Mercedes не редкий гость в дядиной мастерской. – Он бронирован от колес до крыши, – продолжал дядя, – и немного тяжелее обычного. Помни об этом. Двигатель форсированный, по прямой до сотки разгоняется за восемь секунд. Он перечислил ещё несколько характеристик фургона, которые мне нужно будет учесть. – Под сидением водителя... – дядя на миг замешкался, но все-таки договорил, – девятимиллиметровый Глок, с полной обоймой и одной запасной. Ты помнишь, как я водил тебя в тир? Страх плотнее взял за горло – в тире тогда я показала неплохие результаты, но я не была уверена, что смогу воспользоваться настоящим пистолетом, да ещё и против человека! – Всё запомнила? – переспросил дядя. Я кивнула. Тут он взял мое лицо в свое теплые широкие ладони, чуть наклонил к себе и коснулся губами моего чела. – Ягодка, ты самое дорогое, что у меня осталось в этом гребаном мире, – проговорил он так, что слышала только я. – Прошу, береги себя и делай всё так, как тебе объяснит Лохматый. Он резко отпустил меня, поднялся и, не оборачиваясь, вышел из здания. Лохматый и Гонг погрузили страдающих от ран людей дяди Сигизмунда в просторный кузов бронзового Спринтера. Лохматый продиктовал мне адрес, который я сохранила в телефоне и сообщил, где можно срезать, чтобы было покороче. Мне также сообщили кодовое слово – Иокогама Девяносто Девять – которое, я должна буду сообщить приятелю дяди Сигизмунда. – И если вам сядут на хвост, – проговорил напоследок Лохматый, когда я уже села за руль и сжала пальцами ключ торчащий в замке зажигания, – помни: тебе нельзя тормозить. Возьмут парни Гудзевича – тебе и друзьям твоего дяди конец. Возьмут менты... – Тоже ничего не хорошего, – кивнула я. – Верно, – ухмыльнулся Лохматый и протянул свою ладонь с грязноватыми волосатыми пальцами. – Дай-ка лапку... Я дала ему свою ладонь, которую он мягко сжал, и, глядя мне в глаза, проникновенно произнес: – Мы на тебя рассчитываем, кроха синеглазая. Я на тебя не давлю, у меня права нет, но... если ты не доедешь до адресата, нам всем придется несладко. ‘Несладко’, пожалуй, было наименее точным определением того, что ждет и меня, и дядю Сигизмунда, и всех в этом джимме, если я позволю остановить фургон людям Гудзевича. Лохматый захлопнул дверцу и махнул Гонгу. Тот нажал на кнопку и автоматические ворота, пристроенного к джиму гаража, начали подниматься. Оба дядиных друга тут же взялись за оружие и, осторожно выглянув, открыли огонь. Гонг, быстро обернувшись, замахал мне рукой. Я повернула ключ. Под капотом огромного Мерседеса взревела мощная V-образная восьмёрка, снабженная новейшими инжекторами и турбо нагнетателем. Ладонями я ощутила передающуюся на руль мощь. – Господи, – нервно вздохнув, взмолилась Лерка, – если мы выживем, обещаю: я напишу про это песню и буду петь во всех клубах и барах! – Не вздумай! – бросила я дрогнувшим голосом и надавила на педаль газа. Фургон, подобно лидийскому боевому быку, вырвался из гаража, разбрасывая грязь и снег. Перед лобовым стеклом Спринтера показались несколько внедорожников, возле которых стреляли по джиму несколько десятков мужчин. Я вырулила прямо на них и дернула рычаг КПП. Фургон набрал скорость. Сердце в моей груди разгонялось до скорости движения поршней в цилиндрах. Я увидела перекошенные лица людей Гудзевича. Вместе с цепенящим страхом, меня обуяла ярость и восторг. По бронированному фургону застучали автоматные пули. Лерка вскрикнула, и наполовину сползла с сидения. Я и не подумала последовать её примеру – бронированное стекло Спринтера выдержало попадание целой очереди пуль. На максимальной скорости фургон отбил, отгрыз и оторвал распахнутые дверцы двух внедорожников. Я проехала мимо них, помня о наставлениях дяди, заложила широкий, но быстрый поворот и ринулась к ближайшему зданию, используя его, как укрытие. Выстрелы по нам прекратились. Лерка, взлохмаченная и перепуганная, вылезла обратно и с диким видом посмотрела на меня. – Роджеровна...– выдохнула она. – Ты в-вот, вроде бы, н-нормальная, просто принцесса... но, ин-ногда... в-в-ведешь с-себя... как еб... Фургон подскочил на яме, и я услышала, как у Лерке клацнули зубы. – Не трудись договаривать, – вздохнула я, – я поняла. Логинова лишь ошарашенно покачала головой. Ощущая адреналиновую лихорадку в крови, я вырулила на дорогу и встроилась в общее движение. Лерка, шумно выдыхая, всё ещё приходила в себя. Я бросила на неё обеспокоенный взгляд и виновато проговорила: – Прости... Но Логинова лишь махнула рукой. – Забей... Просто давай доедем до пункта назначения... – Не надо было произносить эти слова. – Какие? – ‘Пункт назначения’. Лерка мгновенно побледнела. – Фак! – выдавила она. – Так, Роджеровна! Любые грузовики и с брёвнами... – Объезжаем...– кивнула я. – Издалека и по краешку! – договорила Лерка, выразительно качая головой. Я молча кивнула. Я пыталась сосредоточится на дороге и не думать о дядя Сигизмунде. Происходящее повергало меня в дикое потрясение. Я не могла до конца осознать, что вот это вот всё творится на самом деле. Только что нас обстреляли, а за спиной я оставила дядю Сигизмунда с его друзьями, и не знаю увидимся ли мы снова! Чёрт возьми!.. Я сейчас везу раненных... бандитов, будем называть все своими именами, которые пострадали в перестрелке с другими лицами из криминального мира. И по адресу, по которому мне сказали доставить раненных друзей дяди, наверняка проживает тоже далеко не самый порядочный и законопослушный гражданин. Нет, я всегда знала, кто такой мой дядя и какое у него прошлое, но его бандитское прошлое никогда, серьёзно, меня не касалось и даже не задевало. А сегодня – я в самом эпицентре! В самой гуще этого эпического криминального хаоса! От чувство накаленного напряжения внутри меня всё перекручивало, тянуло и сжимало. Чувство опасности влажно и горячо дышало в лицо и стремилось просочиться в сознание. Я бросила взгляд на спидометр и немного сбросила скорость. Не хватало ещё, чтобы нас полиция притормозила и осмотрела фургон... Вид у нашего фургона, после обстрела, с чуть треснувшим в правом углу стеклом и побитым пулями кузовом, и так весьма ‘импозантный’. Если я ещё и гнать под сотню с лишним буду, даже самые ленивые стражи порядка обратят на нас, совершенно ненужное внимание. Но, похоже, я поздно спохватилась: не прошло и двух минут, как мы выехали на скоростную автомагистраль, а в боковом зеркале Спринтера я уже увидела сверкающие мигалки полицейской Лады Веста. А следом раздался нагнетающий звук полицейской сирены и сухой мужской голос в громкоговорителе велел нам остановиться. Я чертыхнулась, сидящая рядом Лерка заметно побледнела и шепнула мне нервным голосом: – Роджеровна, а может оторвёмся? Это же Веста... очередной нелепый франкенштейн отечественного автопрома... – Лер, – ответила я, – мы не герои фильма ‘Форсаж’ или игрушки ‘Need for Speed’. Если бы мы тут вдвоем сидели, я бы может ещё и рискнула, но у нас пассажиры, которым никак нельзя попадаться полиции. Логинова покачала головой. – Я не знаю, как насчет ‘Форсажа’, но героиней какого-нибудь ‘Три дня на побег’ вполне себя ощущаю... – Вот если мы не остановимся, – проговорила я, аккуратно ‘пристраивая’ фургон возле обочины, – мы рискуем стать персонажами аналогично сюжета. Логинова, в ответ, лишь нервно и судорожно вздохнула. – Ты помнишь, что у тебя нет прав? – спросила она, зачем-то держась за ручку двери. – Помню, – с обманчивым спокойствием процедила я, наблюдая за полицейской машиной в боковом зеркале. В отражении зеркальной поверхности, влажной от капелек талого снега, открылась водительская дверца Лады и вышел полицейский в зимней униформе. Уверенной и грозной походкой, придерживая форменную шапку, он направился к нам. У меня были буквально секунды, чтобы понять, как действовать дальше. Чувство паники сотрясало сознание и безжалостно комкало нервы. Под учащенные толчки сердца в груди, я пыталась сообразить, что делать. Шаги подходящего к моему окну полицейского отмеряли последние секунды на размышление. Лерка что-то торопливо и выразительно шептала себе под нос: то ли молитву, то ли ругательства. Округлое и немного дряблое лицо полицейского появилось перед окном. Я встретилась взглядом с глубоко посаженными серыми глазами и опустила стекло. – Добрый день... – миленьким голоском ответила я. – Лейтенант Митрофанов. Ваши документы? Я выдавила виноватую улыбку, в сочетании с жалостливым и немного кокетливым взглядом: – Простите, пожалуйста, я забыла права дома... Просто нужно было очень срочно ехать, мы страшно опаздываем... – Ничего, успеете, – буркнул офицер. – Из машины выйдите. – К-конечно, – чуть заикаясь, угодливо проговорила я. Из-за нарастающего чувства паники мои легкие, казалось, стремительно сжимаются, лишая меня возможности вдохнуть кислород. Я вздохнула, бросила настороженный взгляд на Леру. Взгляд Логиновой говорил за неё: ‘Валим! У нас получится!..’. Я едва заметно качнула головой и собралась уже открыть дверцу машины, как знакомая белая вспышка, сверкнув перед глазами, погрузила меня в новое видение. А точнее – это было воспоминание стоящего снаружи, около дверцы полицейского. Я сразу узнала его, хоть в этом воспоминании ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Пухлый, крупный, уже с заметным животом. Он стоял в полосатой футболке, с мороженным в руке и смотрел на террариум с какими-то крысами. В отличии от одноклассников, которые считали поход в местный провинциальный зоопарк хорошей альтернативой урокам, будущий офицер полиции выглядел бледным и испуганным. Он с неподдельным ужасом во взгляде, опасливо взирал на мечущихся за стеклом агути и бурмизов. Его одноклассники шутили над грызунами, перешептывались и хихикали. Некоторые фотографировали животных на телефоны, а сам будущий лейтенант Митрофанов, дрожа всем телом, нервно и поспешно поедал рожок с фруктовым мороженным... Воспоминание растворилось, осев тающей пылью на морозном мартовском воздухе. – Эй! Девушка-блондинка! Вы уснули или что? – стоящий передо мной лейтенант с раздражением щелкал пальцами у меня перед глазами. Я, вздрогнув, уставилась на него, глупо моргая глазами. – Да... извините, – пробормотала я. Почти мгновенно мне пришла в голову идея, как использовать промелькнувшее перед глазами видение из прошлого этого полицейского. Этот страж порядка, с детства, страдает сильнейшей мусофобией – то бишь боязнью мышей. Хм... не обнаружив у меня прав, он, как пить дать, захочет взглянуть на содержимое фургона. Захочет? Надо сделать так, чтобы он не захотел и подходить к нему. Я обернулась назад и со знающим видом достала из бардачка стопку листов, которые обнаружила случайно, ещё когда мне показывали автомобиль. Я не знала, что это за листы, да это было и не важно. Стараясь выглядеть уверенной, я открыла дверцу до конца и выбралась из машины. – Что везете? – грубо и властно поинтересовался полицейский. Удивительно, как меняет людей наличие униформы и хоть малая доля власти: от пугливого рыжего толстячка человек проходит путь до властолюбивого полицейского. Под обличием которого – я знаю это наверняка – так и остался тот самый пугливый пухлый мальчик, до смерти боящийся крыс и мышей. – Животные, – вздохнула и я поправила волосы. – Какие ещё животные? – хмуро спросил полицейский, подходя к задним дверцам фургона. – Грызуны, – я с невинным видом пожала плечами. – Белки, мыши, тушканчики и... Я нарочно выдержала паузу для пущего эффекта и договорила: – И крысы. Полицейский, который и так побледнел от упоминания ‘мышей’, сейчас и вовсе отступил на шаг от фургона. С дрожащими губами он, округлившимися глазами, затаив дыхание, таращился на закрытые двери фургона. Можно подумать, что в его понимании, на него оттуда вот-вот выпрыгнет страшнейшее вселенское зло. – Вот накладные, – продолжала я ‘добивать’ полицейского. – Вы ознакомьтесь с содержанием, количеством и породами, а я пока открою двери, чтобы вы могли сверить животных с докумен... – Не надо! – в голосе полицейского послышался панический визг. Он тут же порывисто оглянулся на напарника в машине, явно надеясь, что тот не услышал, как визгливо скрежетнул его голос. – Не надо мне... ничего показывать, – он смешно отмахнулся от протянутых мною бумаг. – Я... Я вам верю. Всё, всё уматывайте отсюда... Давайте! Он отступил ещё на шаг, отвернулся, быстро помотал головой, словно отгоняя навязчивые мысли и скорым шагом направился к своему автомобилю. Я, деловито пожав плечами, тоже развернулась и направилась обратно к кабине Спринтера. На губах меня, сама-собой расплылась ехидная улыбочка. Я, конечно понимаю, что это крайне низко – играть на страхах несчастного и беззащитного полицейского, но... Господи, надеюсь, грабители и хулиганы, не вызывают у него такого ужаса, как голохвостые млекопитающие. Хотя, в принципе крыс и мышей стоит боятся даже обычным людям. Сами посудите: они способны вырабатывать иммунитет от яда и обладают абстрактным мышлением, чуть ли не наравне с человеком. Ужас!.. Страшнее любых ксеноморфов, выдуманных Ридли Скоттом! Я забралась в кабину фургона, на губах у меня все ещё оставалась торжествующая улыбочка. – Ну, что? – испуганно спросила Лерка. – Ничего,мя качнула головой, – всё в порядке, едим дальше. Я передала Лерке стопу чуть помятых бумаг и завела автомобиль. – Не поняла, – нахмурилась Логинова и опустила взгляд на бумаги. – А что это за документация? – Понятия не имею, – ответила я, наблюдая в зеркале, как полицейская Лада сворачивает на перекрестке, позади нас. – Это какие-то накладные на... автозапчасти... – Лерка покосилась на меня. – Возможно, – загадочно ответила я, перестраиваясь в соседнюю полосу движения. Но Логинова требовала подробностей, я быстро пересказала ей все свои действия и описала реакцию полицейского. Лерка фыркнула и засмеялась. Затем перелистала бумаги и с фальшивым официозом произнесла: – То есть вы, Вероника Роджеровна Лазовская, пребывая в трезвом состоянии, по собственной воле угрожали добропорядочному представителю правоохранительных органов... накладными на покрышки и выхлопные коллекторы? – О, да, – вздохнула я. – Роджеровна! – улыбаясь, но стараясь сохранить серьёзность, проговорила Лерка и потрясла бумагами. – Это статья! Как ты посмела играть на страхах несчастного стража правопорядка, вражина ты польская? – Как видишь, без тени смущения, – ответила и мы в голос засмеялись. Вместе с этим громким смехом, мы дали выход всему, накопившемуся за короткие мгновение дикому напряжению от перестрелки и накаленной обстановки. Нам был нужен это смех, пусть он и был немного нервным и даже истеричным. Я надавила на газ, прибавляя скорости и Спринтер начал приятно разгоняться, обгоняя плетущиеся впереди легковушки и маршрутки. К моему облегчению нас никто не преследовал. Видимо у бандитов Гудзевича были четкие указания относительно моего дяди и им было не до нас. А между тем, я только сейчас в полной мере осознала, что предпринял мой дядя. Требованию Гудзевича, по похищению семьи Стаса, дядя Сигизмунд, похоже, предпочел выгнать Гудзевича из столицы, причем любыми способами. Жаль только, что он не может прибегнуть к помощи полиции – это было бы куда правильнее и законно, не говоря уж о безопасности. С одной стороны, я была рада, что дядя не стал идти на поводу у Гудзевича, а решил послать его подальше. С другой, я отлично понимала, что наша с ним жизнь, в ближайшее время, претерпит серьёзные изменения. А лично моя – станет ещё опаснее... Адрес, по которому мне нужно было доставить раненных друзей дяди, располагался почти в пригороде, в одном из небольших коттеджных поселков. Я торопилась, кое-где весьма в открытую превышая скорость или нагло нарушая ПДД. За этот краткий период, от ‘сверхвежливых’ столичных водителей, в свой адрес я услышала много новых подробностей о себе, свои интеллектуальных способностях, о своей матери и о моих личных (надо полагать, гипотетических) сексуальных похождениях. Мне было до свечки – я старалась объезжать все пробки, которые демонстрировал ‘любимый’ Яндекс и не стеснялась в методах. Гораздо больше меня занимали следующие за нами автомобили. Я внимательно следила за некоторыми, которые, как мне казалось, порой, слишком долго ехали следом. Но, пока, вроде бы всё было чисто. Нагнетающее чувство опасности вновь вернулось, просачиваясь в кровь и будоража разум. Я старалась сдерживать свои переживания, тем более, что рядом сидела Лерка, с тревожной подозрительностью поглядывавшая на все проезжающие мимо массивные внедорожники. Видимо, брутальные автомобили прочно ассоциировались у моей лучшей подруги с транспортом личностей из криминального сегмента. На одном из перекрестков, когда я остановилась перед красным оком светофора, из кузова раздался стук. Я обернулась назад, открыла окошко в перегородке между кабиной и кузовом. – Что случилось? – быстро спросила я. – Вероника... – раздался знакомый голос плосконосого Удара. – Тут Паше Баннику совсем того, хе*овато стало... Словно подтверждая слова Удара, из кузова раздался протяжный рычащий стон самого ‘Банника’ (кто выдумывает им эти прозвища?!). – Вам разве не дали обезболивающих? – Да дали, – простонал уж сам Паша Банник, – закончились они... м-мать их лешую!.. – Нам не так долго осталось, – бросив взгляд на карту навигатора, ответила я. – Может дотерпишь? – Кроха, у него два ранения в живот! Он ваще непонятно, как жив до сих пор!-прохрипел в ответ Удар. Я раздраженно и нервно фыркнула. Ну, отлично!.. Закусив губы, я, в раздумье, взглянула на Лерку. Та вопросительно вскинула брови. Нужно было принимать решение. Ранение в живот – это чертовски плохо и умереть от травматического шока, без анестетиков, при обильной кровопотери – дело нескольких минут. Чувство ответственности за жизнь истекающих кровью людей в кузове, угнетало высочайшей вероятностью их гибели. Тихо чертыхнувшись, я наклонилась к навигатору и поискала на карте ближайшие аптеки. Одна из них была в паре кварталов от нас. Но придется сделать небольшой крюк. На одном из перекрестков, в который раз нарушив правила, я сделала крутой разворот и направила фургон в узкую улицу, рассекающую несколько дворов. За окнами промелькнули детские площадки, маленькие магазинчики, ларьки и гаражи. А из-за очередного поворота показалась, наконец, аптечная вывеска. Я припарковала фургон неподалеку и хотела уже выйти, но странное наитие, вызванное острым чувством осторожности, заставило меня задержаться. Сунув руку под сидение, я нащупала упомянутый дядей Глок и вынула пистолет на свет. У Лерки расширились глаза, она открыла было рот, но не издала ни звука, продолжая встревоженно глазеть на оружие в моих руках. – Сп-покойно, – заикаясь и дрожащим голосом, ответила я, двумя руками прижимая пистолет к груди. – Это... на всякий случай. – Ага... я поняла, – нервно и шумно сглотнув, пробормотала Лерка. – Ты хоть умеешь им пользоваться? Я кивнула. – Нужно направить его на человека и нажать на спусковой крючок. – Ну, в теории все верно, – слезным голосом голосом ответила перепуганная Лерка. Чувствуя гудящие и частые удары сердца под левой грудью, я вышла из машины. Оглядевшись по сторонам, я открыла задние дверцы фургона и забралась внутрь. Здесь, полулежа, на импровизированных лежаках из матов и окровавленных полотенец лежали трое мужчин. Вид у всех троих друзей дяди Сигизмунда был измученный. Изможденные болью и бледные, от кровопотери, лица окаменели с угрюмым выражением мрачной безысходности. Похоже, они не сомневались, что до завтра им не дожить. – О-о, – протянул один из них, в джинсах и клетчатой рубашке поверх черной футболки, – племяшка Гарма... А в жизни ты лучше, чем на фотках. – Спасибо, Банник, – хмыкнула я, безошибочно узнав по голосу и ранам в животе, Павла, – Где пачки из-под обезболивающих, которыми ты пользовался? – Там... – рука раненного мужчины безвольно и слабо указала куда-то в сторону его ног. Я старалась не обращать на застывший в стенах фургона сладковато-гнилостный запах кровавых ран и сконцентрированные миазмы пота. Возле испачканных кровью ботинок Банника, я нашла смятые пачки из-под Пропофола. Увидев название лекарства, я мысленно выругалась: это действенный инфильтрационный анестетик, но его не аккуратное применение способно вызвать инфузию, влекущую за собой брадикардию и, как следствие, асистолию. А действие этого препарата дозозависимое. Чёр-рт!.. Я ведь далеко не практикующий медик. Так, знаю кое-что... – Ясно, – я спрятала пачку из-под лекарства в карман куртки. Другому мужчине, раненному в руку, был остро необходим Лидокаин. – Сейчас всё куплю, – бросила я спрыгнула из фургона на асфальт. – Кстати, а у кого-то из вас есть аргумент для самообороны, в случае чего? Плосконосый Удар молча продемонстрировал мне малогабаритный пистолет-пулемет. Я удовлетворенно кивнула, закрыла дверцы фургона и направилась в сторону аптеки. С порывами холодного ветра накатило неотступное чувство чьего-то опасного и агрессивного присутствия. Пугливо оглядываясь, правой рукой, под курткой, я сжимала рукоять увесистого пистолета. Это отчасти придавало мне уверенности. Аптека была недалеко – всего-то перейти дорогу, купить нужные обезболивающие, бинты, шприцы и гемостатики. А потом вернутся обратно в тачку. Ничего сложного, ведь так? Да? Наверное... Я судорожно выдохнула, чувствуя, как напряжение пульсирующими частыми толчками бьется в мышцах ног и живота, а по затылку всползает щекочущее, въедливое ощущение чувство опасности. Воровато поглядывая по сторонам, я подошла к ступенькам аптеки и взбежала вверх, к двери с табличкой ‘Открыто’. Внутри было тихо и безлюдно, в душном плотном воздухе расплывался неприятный лекарственный запах. Я прошла мимо П-образной витрины, разглядывая выставленные на продажу лекарства. Возле окошка продавца, рядом с кассовым аппаратом, никого не было. Я нажала ладонью на кнопку настольного звонка. Откуда-то из глубин помещения послышался шорох и два взволнованных голоса – мужской и женский. А через несколько минут из маленькой зеленой дверки вышли, порядком раскрасневшиеся, парень и девушка, в белых халатах продавцов-фармацевтов. Девушка была заметно растрепана, а у парня на вороте голубой рубашке красноречиво краснел след от помады. – Извините, что отвлекла, – не удержалась я от шпильки в адрес не слишком добросовестных работников аптеки. – Подскажите, пожалуйста, есть ли у вас малообъемные шприцы, ‘Капрофер’, ‘Пропофол’ и Лидокаин в ампулах? – Д-да... сейчас гляну, – ответил кучерявый парень, – подождите одну минуту. Он бросил предупреждающий выразительный взгляд на девушку и вновь скрылся в глубине помещения. Продавщица аптеки, старательно прятала от меня взгляд. Я тоже показательно смотрела в сторону, мне все-таки было неловко от того, что я так не вовремя возникла и оторвала людей от... важного дела. Вдобавок я почувствовала, что начинаю краснеть и мысленно отругала свой дурацкий организм, который, когда это так нужно, мешает мне сохранять хотя бы видимость невозмутимости! Я нервно потопталась на месте и бросила взгляд на настенные часы. Да где этот фармацевт-любовник чёртов? Что он копается! Я услышала звук открывшихся дверей, обернулась и у меня похолодело между лопаток, а живот, как будто несильно, но туго сдавило ремнем. В аптеку, с показательно невинным видом вошли двое молодых мужчин, не старше двадцати пяти. Один, с щетиной на лице, короткостриженный, с широкой челюстью и узко посаженными глазами, был одет в красно-серую толстовку кенгуру и не слишком новые джинсы. Второй, похожий на вампира носферату, бритоголовый, с узким длинным лицом и темными, глубоко посаженными глазами, был одет в темно-зеленую стеганку. Их в принципе ничего не объединяло, кроме взгляда. Безразличного, полупрезрительного и тяжелого взгляда. Такой часто встречается у людей, способных с одинаковым выражением лица, купить билеты в кино и свернуть шею трехмесячному щенку. И я бы рада была ошибиться, если бы перед глазами у меня тотчас не промелькнули бы воспоминания обоих посетителей аптеки. Воспоминания, в которых они сидели в одной из машин, что мчались за хорошо знакомым мне чёрным Дефендером Стаса, когда тот спасал от них Диану Злотникову. Я быстро отвернулась, закрыла глаза и вздохнула. Хорошо... Хорошо, они меня все-таки нашли. Но у меня есть преимущество – они ещё не знают, что мне известны их намерения. Я не позволила чувству страха задушить и парализовать меня. Нервно сглотнув, я подавила захлёстывающую меня панику. Я одна... мне никто не поможет... и если я сейчас не выкручусь люди в фургоне погибнут... И я... И Лера... Ладно... Хорошо... Вздох, выдох... биение сердца. Всё хорошо... Всё будет хорошо... Они всего лишь люди, пусть и подонки, да ещё, наверняка, вооруженные. Они думают, что умело притворяются. Один из них, с невинным видом, пряча руки в карманах и вытянув шею делает вид, что рассматривает лекарства на витринах. Хотя, я видела, что украдкой он следит за мной в отражении стекла витрины. Второй, что характерно, остался у дверей. Караулит, на случай, если я захочу сбежать. Из кладовой вернулся кучерявый фармацевт. – Вот, девушка, шприцы и препараты, которые вы заказывали... – Спасибо, – поблагодарила и я тут же мысленно отругала себя. Мой голос прозвучал слишком торопливо. Это выдает, что я нервничаю и переживаю. А значит, догадалась, кто эти пари! Твою же... Не материться! И успокоиться! Фу-ух... – Скажите, – как можно более спокойно, произнесла я. – А... В этот миг парень в толстовки – я увидела в отражении витрины – встал за моей спиной. Да так близко, что почти ощущала его дыхание на коже шее. – У вас есть, спрей для горла? – крайне любезным тоном проговорила. – Желательно... с хлорофиллиптом. – Да, конечно, – кивнул парень и, выбив на кассе ещё один товар, поставил на полку рядом с анестетиками коробочку ‘Бактероцида’. – С вас тысяча четыреста восемьдесят рублей. Я рассчиталась картой и, повернувшись к мужчине сзади, вежливо спросила: – Вы не подержите? Я протянула ему фирменный пакет. Обладатель красно-серой толстовки, замешкавшись, растерянно взял у меня пакет. Кажется, он ничего не заподозрил. Я быстро скинула в пакет все лекарства, стараясь не показывать, как сильно меня лихорадит от разрастающегося панического страха. Последним я бросила в пакет упаковку с Лидокаином, затем схватила стоящий на полке спрей, быстро распаковала и брызнула на ладонь. – Работает, – удовлетворенно бросила, улыбнувшись, как дурочка остолбеневшему продавцу. В следующий миг я вскинула руку со спреем и с силой надавила на пульверизатор. В глаза бандиту в толстовке ударила тугая мощная струя. Он скривился, вскрикнул и отшатнулся в сторону. Я выхватила у него пакет и, что было сил, въехала коленом в пах. Мужчина охнул, согнулся и прислонился к витрине. Я бросилась к дверям, на ходу, свободной рукой вытягивая из-под куртки тяжелый Глок. ‘Носферату’ у дверей тоже потянулся за оружием, но я успела раньше. – Бросай! – яростно и истерично вскрикнула я. Видимо, от нервного напряжения, я не проконтролировала себя и мой палец, как будто сам собой, надавил на спусковой крючок. Грянул выстрел. За моей спиной вскрикнула девушка-продавщица. Пластиковое окно в двери, позади бандита в стеганке, пошло трещинами вокруг белеющего отверстия от пули. Бритоголовый присел, закрывая голову ладонями, от осыпающихся осколков, выкинул пистолет и ошарашенно уставился на меня. Я оглянулась, поймала испуганный взгляд кучерявого парня и бросилась к выходу. У витрины, жутко матерясь выл от рези в глазах мужчина в толстовке. Я рванула к выходу. Бритоголовый дернулся к пистолету, но я, пробегая мимо выстрелила в пол и, когда он отпрянул, пнула его пистолет к двери. У порога я подняла его оружие, оказавшись на улице я вышвырнула его подальше в снежный сугроб – мне он тоже был не нужен, ибо я не знала, в каких делах засвечен этот пистолет. Хватит, что у меня в руках один Глок, с неизвестной историей. Хватая ртом воздух я, помчалась к фургону, размахивая пистолетом и пакетом с лекарствами. Спринтер, внезапно резко взял с места, круто развернулся и направился в мою сторону. Я не успела обрадовать Леркиной реакции, как возле нашего Спринтера притормозил зелёный Тойота Прадо и из него выскочил двое крепко сбитых коренастых мужчин, с такими же взглядами, как у ‘Носферату’ и мужика в толстовке. – Назад! – заорала я на них бешенным голосом. Они замерли. У одного из них в руке уже был ствол, но он не успел направить его на меня. На миг я замерла на месте, не зная, что делать. Стрелять в человека я не могла, должна была, но не могла! И просто таращилась на них обоих, ошарашенно и встревоженно водя пистолетом от одного к другому. Бандиты, судя по лицам, тоже не знали, как со мной быть. Но взгляды их были преисполнены звериной злости. За моей спиной раздался надрывающийся крик и грязный отборный мат. В этот самый миг фургон резко сдал назад, со скрежетом протаранив Тойоту. Внедорожник от удара развернуло почти на девяносто градусов, и он сшиб бандита с пистолетом. Я увидела, что тот выронил и потерял оружие в снегу. – Лежать! – приказала я другому мужчине. – Тебе п**да, дрянь ты малолетняя! – харкнув в мою сторону, прорычал он. – Замолчи! – приказала я. Удерживая его на мушке, я подбежала к открытой водительской дверце Тойоты, нашла торчащие в замке ключи, схватила их бросилась обратно фургону. Закинув на сидение пакет с лекарствами и ключи от внедорожника, я вцепилась левой рукой в сидение. Наполовину высунувшись из автомобиля и целясь в бандитов возле Тойты я бросила Лерке: – Едем! Когда мы оказались на достаточном расстоянии, я сделала несколько выстрелов, но не только, чтобы припугнуть собравшихся возле Тойоты псов Гудзевича. Район здесь был тихий, безлюдный и люди вокруг ещё не успели понять, что происходит. Но выстрелы заставят их вызвать полицию, у которой наверняка будут вопросы к этой ‘великолепной четвёрке’. Лерка осторожно перебралась на свое место, я полностью забралась в автомобиль, захлопнула дверцу и, положив пистолет на колени, взялась за руль. – Ты цела?! – ахнула Логинова. – Да, – кивнула я, нервно, – всё в порядке. Хотя, конечно, это было далеко не так. Меня трясло, лихорадило и казалось, от взбудораженного напряжения, простор разорвет пополам. Чтобы снять чувство пережитого стресса и отойти от шока, я часто дышала и громко считала... я не помню до какого числа. Мне с трудом удалось сохранить вменяемость. Я не верила, в случившееся несколько секунд назад. Нет! Это невозможно! Не со мной! Только не я!.. Но это было! И я это была я! Господи!.. Минут через сорок, в одной из подворотен, я остановилась и оказала необходимую, посильную помощь раненным. Со сменой повязок и применением медикаментов я изрядно намучилась – пришлось внимательно читать инструкцию и погуглить в телефоне. – Ты кого-то пристрелила, малая? – спросил меня Банник, когда я меняла ему повязки. – Нет, – буркнула я. – Я не хочу об этом говорить. Не туго? – Нет, – качнул он головой и одобрительно подмигнул мне. – Хорошая у вас, Лазовских, порода – надежная. – Благодарю, за комплимент, – дрогнувшим и прохладным голосом, ответила я. Мы снова тронулись, но каким-то неуловимым образом, когда мы уже были почти у пункта назначения, нам ‘на хвост’ сел черный Гелиндваген. То и дело сигналя, он метался позади нас и пытался обойти. Мне приходилось отчаянно выкручивать руль, чтобы не пропустить преследователей вперед – иначе они бы нас остановили. Лера держала в руках Глок и глубоко, учащенно дышала, то и дело матерясь про себя. Я уже видела роскошный большой коттедж, который мне описывал Лохматый. Но времени на разговоры и предупреждения не было. Не останавливаясь и не сбрасывая скорость, я направила фургон на ворота. – Держитесь!!! – заорала я всем сразу. Лерка вскрикнула, мы с ней нырнули вниз, под сидения. Грянул грохот, фургон вздрогнул, мне показалось, что мы сейчас перевернёмся. Я услышала стрекоты автоматных выстрелов, шум автомобильных двигателей и чьи-то гневные выкрики. Я нащупала ладонью педаль тормоза и что было сил надавила обеими руками. Машина, через несколько секунд замерла. Мы с Леркой, едва дыша, шокировано таращась друг на друга, ждали, что будет дальше. Я первой осмелилась подняться на сидение. Вся кабина была засыпана обломками бронированного стекла. Собственно, добрая половина лобового вообще отсутствовала. Перед грузовиком собралось около полутора десятка мужчин в униформе частной охраны и все держали на прицеле своих ‘калашей’ наш фургон. – Иокогама Девяносто Девять! – взволновано и торопливо воскликнула я, повторив кодовую фразу несколько раз. Несколькими минутами позже, когда раненных извлекли и фургона и разместили где-то внутри дома, мы с Леркой сидели в роскошной гостиной. Не смея произносить ни звука, мы только молча поглядывали по сторонам и изучали дорогой вычурный интерьер дома. Минуты через две раздались неторопливые шаги и к нам вышел тот самый друг дяди Сигизмунда, к которому мы везли раненных. И я, и Лера, довольно быстро узнали этого человека. Ещё бы! Ведь его лицо довольно долго мелькало в новостях, в связи с прорывными открытиями в области иммунологии и деятельности корпорации ‘Медеор’. Да, перед нами, в белоснежном свитере и персиково-бежевых брюках стоял самодовольно ухмыляющийся Мариан Мирбах. Собственной персоной... У меня было слов, а у Лерки, судя по выражению лица, на языке крутились лишь матерные обороты. Я ожидала всего... Но только не главу корпорации ‘Медеора’, в качестве приятеля моего дяди. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Понедельник, 23 марта. Он стоял перед пустой кроватью Вацлава Токмакова и молча взирал на смятую постель. Стас одновременно ощущал бурлящую внутри него, вздымающуюся ярость и опустошающее бессилие. Он злился, на себя, за свою беспечность, на персонал больницы, у которых почему-то не оказалось видеозаписей из хирургического отделения, за последние двадцать четыре часа и на полицейских, которые должны были охранять Вацлава. И, конечно же, несмотря на все усилия Стаса, как всегда, ‘никто ничего не видел и не слышал’. Просто их пациент, абсолютно внезапно, заснул и впал в кому. Стас хотел было проверить капельницу, которую поставили Вацлаву, но как оказалось пакет, трубку и иголку уже утилизировали. Но, Корнилов, не смотря на отсутствие улик и возможность изучения капельницы, на предмет посторонних веществ, был уверен в искусственной причине коматозного состояния Вацлава. Хотя бы потому, что никто из тутошних врачей не в состоянии объяснить, из-за чего вдруг центральная нервная система Токмакова перестала должны образом функционировать. Гипотезы и теории у них, конечно были, но четко сформулировать причину такого резкого изменения состоянии здоровья Токмакова они не могли. Тут дверь палаты открылась и внутрь заглянул один из докторов хирургического отделения. – Господин подполковник, – позвал он Стаса, – тут нашелся... сотрудник сервисной службы, которая отвечает за ремонт лифтов в больнице. Он говорит, что почти весь день крутился возле лифта. – На этом этаже? – уточнил Корнилов. Это было бы хорошо: лифт совсем рядом от палаты Токмакова. И если работник ремонтировал его здесь, он не мог не видеть, кто заходит к Вацлаву в палату. – Ну, давай посмотрим на этого работника, – проворчал Стас. Сотрудник сервисной службы – худощавый мужчина с простецким лицом и соломенными волосами – обладал не самой хорошей памятью. Однако, он сумел описать нескольких посетителей палаты Токмакова. И среди них значился ‘здоровый мужик, с усами’, который ‘кажись был из следственного комитета – так полицейские говорили, которых он из палаты выставил’. Стасу не составило труда догадаться о ком идет речь. Датский. Полковник Датский. Но... что это даёт? Родион Датский, конечно, му**ак и урод, но... Стал бы он убивать Вацлава? Стас поразмыслил и решил, что на убийство, если есть серьёзная мотивация, Датчанин вполне себе способен. Но, Корнилову тяжело было себе представить причину, способную толкнуть даже такого человека, как Родион Датский на... убийство. Спланированное хладнокровное убийство. Ради чего? Корнилов отпустил работника сервиса и обдумал его свидетельства. Стоит ли ему начать задавать вопросы СКР и Датчанину, в частности? Пожалуй, пока у него нет на руках ничего кроме домыслов и догадок – нет. И единственный, а точнее единственная, кто сможет ему помочь разобраться в случившемся – это Ника. Корнилов мысленно ругнулся. В последнее время, он слишком часто стал думать о синеглазой девочке, как о способе решения проблем в следствии... Кулаки Стаса с хрустом сжались. Хорош следователь! Ни черта не может без помощи своей помощницы и её видений! Да и Ника не железная, а всего лишь пятнадцатилетняя девочка, но... Сейчас у него нет ни времени, ни возможностей копаться в причинах комы Токмакова самостоятельно. Нужно было действовать и действовать быстро. Нужно было получить максимально полную картину происходящего, пока Маски притихли. А это, зная, на что они способны, очень ненадолго. По правде говоря, Стас не верил, что Вацлав мог ‘заказать’ своих детей... Хотя, нет. Не так. Стас не мог допустить мысли, что даже такой урод, как Вацлав, способен иметь дело с отъявленными ублюдочными садистами вроде этих Масок. Зло происходит, оно существует. Но, как и добро, оно относительно... и у него есть внутренние границы, как бы дико это не звучало. Стас, не теряя времени, направился в сто вторую больницу, где должна была находиться Ника. Корнилов хотел предупредить Лазовскую о своем приезде, но девочка не брала трубку. Стас утихомирил готовое разыграться беспокойство. ‘С ней всё в порядке – твердил он себе, – с ней всё в порядке! Она ведь в больнице...’ Да, в больнице. В такой же, как и та, где лежал Вацлав. Стас чертыхнулся и надавил на педаль газа своего внедорожника. АРСЕНИЙ АРЦЕУЛОВ Понедельник, 23 марта. Сеня ещё с армии твёрдо уяснил один из главных, пожалуй, жизненных принципов: за своих – надо рвать. И далеко не всегда в переносном смысле. В памяти Арцеулова был бессмертен один случай из его службы в ВДВ, где он служил одно время по контракту. ...Мрачные пасмурные небеса, моросящий дождь и завывающие, подобно оголодавшим шакалам, пыльные ветра над кривозубыми скалами и горами. Семнадцатая рота отдельного полка ВДВ вошла в один из горных кишлаков. Командир приказал провести обыск в домах местного населения, благодаря чему были изъяты несколько автоматов, гранатомёты и пистолеты. Двенадцать человек арестовали, и местные этого не простили. Десантники не имели привычки грабить или убивать безоружное мирное население, у них были другие цели, принципы и ценности. Но в тот злополучный вечер, когда двое солдат, с которыми Сеня в казармах лично в карты резался, отправились за водой, десант поступился своим принципам. Колодец, к котором направились двое солдат находился на окраине деревне. Там их и нашли дозорные. Два парня, обоим и двадцати не было, лежали рядом, возле колодца, с перерезанными горлами и изуродованными лицами. Командир их роты тогда не церемонился. Допросили нескольких человек, мирно попытались узнать, кто и что видел. Но люди заговорили, только когда командир двух задержанных за хранение оружие поставил к стенке и приказал расстрелять. Только тогда местные чуть ли не хором указали на преступников, осмелившихся напасть на российских десантников. С теми тоже никто не церемонился – война не место для гуманности и дипломатий. Даже для человечности, там редко найдется место. Сеня был одним из тех, кто отправил к праотцам пятерых бородатых бандитов и, хотя тогда его, двадцати однолетнего сержанта это порядком шокировало, он ни разу об этом не пожалел. Стыдился – да, отчасти. Потому что это была казнь. Но ни разу не жалел. И сейчас, когда в его сознании тяжелела угнетающая гневная мысль, что его друг, напарник и сослуживец, Николай, мог погибнуть... Что какая-то преступная мразь посмела даже подумать, что может безнаказанно убить полицейского... Сеня сейчас ощущал такую же мрачную отрешенность, как тогда больше пятнадцати лет назад. Нет, конечно, он не собирался никого стрелять. Но и нежничать он не будет. Те, кто посмел покусится на жизнь Коли – крепко об этом пожалеют. Как и те, кто что-то видел и слышал, но решил промолчать. Последние, по мнению Сени, будут виновны не меньше самих Масок, которые, скорее всего, и пытались убить Домбровского. Перед тем, как выдвинутся на место инцидента Сеня организовал несколько десятков сотрудников Уголовного розыска для проведения масштабной операции. Разумеется, это было оговорено с генералом Савельевым. Арцеулов провёл лаконичный, но емкий инструктаж личного персонала и скомандовал начинать. Замысел Сени был прост и исходил из такого же простого логичного расчета: практически невероятно, чтобы никто из сотрудников стоянки грузовиков ничего не смог заметить или услышать. Как минимум, кому-то что-то могло показаться, послышаться. Как минимум, хоть один да должен был что-то видеть или слышать. По-другому не бывает. И Сеня твёрдо был намерен отыскать этих глазастых, ушастых, но крайне трусливых граждан. На ту самую стоянку грузовиков, где Колю, едва не убили, Сеня нагрянул в компании десятка полицейских автомобилей. Разумеется, и водители, и прочие сотрудники ‘Континент-сервис’ сильно переполошились, когда на территорию стоянки внезапно, с шумом, воем сирен и мигалками, друг за другом, ворвались десять полицейских машин. Сеня видел, по лицам всех работников компании, что ему удалось достичь нужного эффекта – шока и смятения. Отлично. Почва для дальнейших действий подготовлена. Разговаривать с ним вышел крупный мужик в расстёгнутой бордовой куртке. Под темным свитером у него выпирал округлый живот. Промозглый мартовский ветер раздувал и приподнимал сальные светлые патлы толстяка. – Д-добрый вечер, – заметно волнуясь, произнес он, подойдя к Сене. Не смотря на свои габариты, толстяк был заметно ниже Арцеулова. – Сомневаюсь в его доброте, – пробурчал Сеня, напустив на себя угрюмый и воинственный вид. Он окинул толстяка с головы до ног. – Вы Марк Карташев? – спросил он. Это имя и фамилию упоминал Домбровский, когда пересказывал Сене свои злоключения. Патлатый толстяк несколько раз быстро кивнул. – Да, это я... – Хорошо, – кивнул Сеня. – Я капитан Арцеулов. Скажите своим людям собраться внутри вашей диспетчерской, где там есть побольше места. – Зачем? – глупо моргнув Карташев – За дверью, – рыкнул Сеня. – У вас есть двери в помещениях, Карташев? – Ну, да... – Вот откройте одну из них, заведите туда своих людей и ждите дальнейших указаний. – Послушайте, господин капитан, такое дело... – Карташев развел руками. – Сейчас все-таки разгар рабочего дня и нам, если честно, некогда... Сеня сделал к нему шаг. Толстяк мигом умолк, настороженно глядя на Арцеулова. – Слушай, перекормыш патлатый, – прорычал Сеня, – здесь, вчера, на этой вашей самой стоянке был тяжело ранен офицер особой оперативно-следственной группы Уголовного Розыска! И пока я не выясню, что здесь случилось, и кто в этом виновен, все ваши дела подождут. – Господин, капитан, но руководство компании... – начал было Карташев. – Ваше руководство уже извещено моим руководством, – пророкотал Сеня. – Вопросы есть? У Карташева, судя по выражению лица, вопросов не было. Как и аргументов. Первым делом Сеня потребовал, чтобы ему показали место преступления. Оно пустовало – место на стоянке, где едва не погиб Коля. Арцеулов стоял рядом, глядя на асфальт, укрытый тонким слоем подтаявшего снега. Его взгляд был сосредоточен на нескольких темно-алых и темно-багровых пятнах. Они уже успели подсохнуть и прочно въесться в тёмный мокрый асфальт. Кровь, как неприятные воспоминания, детская психологическая травма или острое чувство ненависти. Она так же крепко и надёжно пропитывает любой материал и её никогда полностью не оттереть, не отстирать и не от скрести. Как дурные гадкие воспоминания навечно оседают в недрах сознания, так и кровь, блеклыми застиранными и затёртыми пятнами или мелкими частичками, навсегда остается на том месте, где она была пролита. Как и от воспоминаний, от неё до конца уже не избавиться. Она въедаться, просачивается и пропитывает собою надолго, на многие годы и столетия... навсегда. Кровь на руках убийц – грязь, которую никогда не отмыть. Её можно только... Набегающие с запада порывы стылого влажного ветра, стыдливо присыпали застывающую на асфальте кровь Коли россыпями рыхлого снега. ‘Да, пожалуй, пролитую кровь, можно только вот так торопливо и лихорадочно скрывать от посторонних глаз-подумал Сеня’ Никаких других следов он обнаружить не смог – на твёрдой и неподатливой поверхности асфальта мало, что остается. Разве только то, что тяжело смыть... Всех водителей, автослесарей, грузчиков и прочих сотрудников стоянки собрали на первом этаже диспетчерской. Люди выглядели встревоженными и растерянными. Никто не понимал, почему их отвлекли от работы и что с ними собираются делать. Стоящие в помещении полицейские наряды со штурмовым оружием то и дело ловили на себе угрюмые изучающие взгляды. Но лезть к оперативникам с автоматами никто не желал – дураков не было. Сеня вошел в просторный кабинет с несколькими столами. Это помещение было явно маловато для такого количества мужчин, да ещё, в среднем, довольно крупных. Все взоры водителей и рабочих стоянки обратились к нему. – Меня зовут капитан Арцеулов, – холодным и властным тоном произнес Арсений. – Я из особой оперативно-следственной группы Уголовного Розыска Москвы. В ночь с воскресенья на понедельник, на вашей стоянке был серьёзно ранен мой коллега, друг и сослуживец. Как вы понимаете, помимо личных интересов мною движет обязанность выяснения всех обстоятельств случившегося. Пока ничего не ясно, официально заявляю: я могу подозревать в соучастии любого, здесь присутствующего. Если до этих слов, некоторые из водителей и работников ещё осмеливались перешептываться, то сейчас подавляющее большинство едва осмеливалось дышать. – Сейчас у вас снимут отпечатки пальцев и вы здесь, сегодня ответите на несколько вопросов сотрудников УГРО. Если вы не причастны к покушению на убийство офицера нашего ведомства – вам нечего опасаться. Сеня обвёл взглядом застывшие лица водителей и других сотрудников компании. Почти у всех выражение лиц было или настороженным, или показательно равнодушным. Все дальнобойщики, автослесари и грузчики добросовестно позволили скопировать узор папиллярных линий со своих пальцев. А затем чуть больше полусотни человек были опрошены Сеней и другими офицерами УГРО. Отдельно, у самого Марка Карташева, Сеня узнал, кто из водителей, после случившегося с Колей отправился в рейс. Таких оказалось около полутора десятка. Сеня мысленно выругался. Такой расклад серьёзно уменьшал вероятность обнаружение важного свидетеля или соучастника покушения среди водителей и рабочих стоянки. Когда всё было закончено, Сеня сухо поблагодарил всех присутствующих здесь сотрудников ‘Континент-сервис’ и приказал приехавшим с ним полицейским собираться обратно. Действия Арцеулова вызвали недоумения на лице, как Марка Карташева, так и остальных работнико компании. – А вы что-то узнали? – продолжал допытываться горбатый старик с хлипкими очками на крысином носу. – Возможно, – не глядя на него, пробурчал Сеня и уселся в один из полицейских Ниссанов. Как только они выехали со стоянки, Сеня обзвонил других своих коллег и уточнил, все ли они смогли организовать качественное наблюдение за местом проживания работников и водителей, с этой стоянки. У всех офицеров и сержантов УГРО, отправленных на слежку за потенциальными свидетелями или соучастниками покушения, был положительный ответ. Сеня вздохнул, усиленно подавляя раздувающееся в груди и горле чувство беспокойного волнения. У его плана были не такие большие шансы на успех, как ему хотелось бы, даже учитывая количество задействованных людских ресурсов. ПРОХОР МЕЧНИКОВ Понедельник, 23 марта. Он испытал странное ощущение, завидев дом Токмаковых. Территория вокруг была всё ещё оцеплена. Сидя в машине полковника Датского Прохор видел расхаживающих по округе хмурых мужчин в гражданском. Все они сновали вокруг и внутри дома. Что-то перекладывали, перетаскивали, осматривали вещи, фотографировали и исследовали. Рядом с домом, возле ворот стояли два чёрных фургона, перечерченные красной полосой с белой надписью: ‘СЛЕДСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ’. Внедорожник полковника резко затормозил. Мечникова качнуло вперёд и его лицо скривилось в гримасе боли. После того, как его собрались ‘перевести в другую больницу’ в манипуляционной ему сделали несколько инъекций с местной анестезией, а полковник Датский использовал кровоостанавливающие аппликаторы. Но, несмотря на это, Прохор всё равно чувствовал себя так, словно вот-вот сдохнет прямо здесь. В местах ранений, ему казалось, что в его плоть, разрезая кости, вкручиваются гигантские раскаленные шурупы. Прохор, стиснув зубы, рычал себе под нос, а полковник делал вид, что не замечает, как сидящий рядом парень корчится от болезненных мук. Хотя, впрочем, Мечников полагал, что тому просто-напросто начхать. – Выходи, – рыкнул Датский, припарковав свой темно-зелёный Чероки, возле забора дома Токмаковых. – Дверь откройте, – попросил Мечников, которому даже дышать и ходить было тяжело. – Может тебе ещё коврик постелить? – обернувшись, бросил Датский. – Вылезай, сопляк! Мечников раздраженно цокнул языком, превозмогая боль и мечтая, чтобы полковник пережил его мучения, он открыл тяжелую дверцу Grand Cherokee и, чуть ли не вывалился наружу. Вскрикнув от боли, ослабевший и изнемогающий Прохор повис на открывшейся двери. Оказавшийся рядом Датский с раздражением поднял его и встряхнул. – Шагай, сученок! У нас мало времени! Ты не должен сдохнуть раньше, чем мы найдем бумаги. Прохор зло ощерился, когда они вошли на территорию дома Токмаковых. Его взгляд задержался на нескольких сотрудниках Комитета, что рыскали во дворе. – А не боитесь, что я вашим расскажу, как вы перед олигархатом лебезите? А? Датского можно было ненавидеть, а вот пытаться испугать стоило в самую последнюю очередь. Прохор ощутил, как полковник надавил пальцем на одну из ран. Вспышка боли оказалась настолько пронзительной и свирепой, что у парня подкосились ноги и он рухнул бы на колени, не поддержи его под руку Датский. – Ты, что выбл*док малолетник, – прошипел ему на хо рассвирепевший полковник, – вздумал меня ещё шантажировать?! Да если ты своим перемазанным дерьмом ртом, хоть что-то вякнешь, я всю твою семью на нары отправлю! Хочешь проверить? – Не надо... – хрипло простонал Прохор, ощущавший, как боль вгрызается в тело. Датский встряхнул его, заставив парня снова поморщиться от боли и толкнул в спину. – Шагай, давай, уе*ок. Прохор, шатаясь, на ослабевших ногах, ощущая убийственную слабость и лихорадку двинулся вперёд. Каждый шаг давался ему с невероятным трудом. Сжирающая тело боль, туманила сознание и затрудняла размышление. Прохор помнил, что ему необходимо быть осторожным: если Мариан сейчас получит все спрятанные им бумаги, его жизнь не будет стоить и рваного рубля. Полковник Датский приказал всем, кто находился в доме, покинуть помещение. Когда они остались вдвоем внутри дома Токмаковых, Прохор шокированным взглядом окинул интерьер первого этажа. Разбитые пулями стены, пол и ковры засыпаны грязью, снегом и отвалившейся облицовкой со стен. Сейчас в дом, через окна проливался тусклый белесый солнечный свет и в его лучах плавно оседали мелкие, витающие по воздуху, пылинки. Мелкие частички недавнего кошмарного прошлого, события о котором ещё долго будут жить в стенах этого особняка. Стены дачного дома Токмаковых надолго, возможно, навсегда запомнят липкий страх, пленивший сперва заложников, а затем и самих малолетних бандитов. Стены этого дома сохранят память о пережитых страданиях связанных и перепуганных людей, со стен и напольного покрытия особняка не скоро отмоется кровь Самсона и Ирины Токмаковых. Этот дом впитал, переварил и сбережет преступление, которое совершили Прохор с друзьями. – Ну, чего ты замер? – гаркнул на Мечникова, стоящий за спиной Датчанин. – Забыл где ‘клад’ оставил? Прохор не забыл, но тянул время, чтобы вспомнить где и что именно он спрятал. Времени перебирать бумаги и сортировать по степени их ценности у него, понятное дело, не было. Поэтому, он наугад разделил более-менее ценное содержимое сейфа Вацлава на три пачки и благополучно припрятал в разных частях дома. – Сюда, – не оборачиваясь, угрюмо бросил он. – Без фокусов, – напомнил Датский, шагая позади. Прохор ничего не ответил. Они спустились в подвал дома и тут Мечников испытал чувство самого настоящего ледяного душа: ниша в низком потолке подвала, куда он спрятал часть бумаг Вацлава была пуста и рядом стояла стремянка. Кто-то успел здесь побывать до него. ‘Хорошо, – стараясь рассуждать быстро и здраво, подумал Прохор – если бы это нашли люди из СКР, Датчанин и Мирбах вряд ли бы пришли ко мне. Они, как минимум, сперва попробовали бы отыскать мои тайники сами или, опять-таки, про эту находку мне намекнули...’. – Ну, и? – Датчанин прошёл вперёд, встал под дырой в потолке и, чуть щурясь, зачем-то заглянул внутрь. – Хочешь сказать, что кто-то нашел твой не слишком затейливый схрон? А? – он держал Мечникова на мушке своего пистолета. – Есть ещё, – пожал плечами Прохор, мысленно молясь, чтобы в других тайниках все было на своих местах. То ли те, кто нашёл не догадались проверить дом на наличие других ‘секретов’, то ли кто-то там наверху все-таки услышал молитвы Мечникова. Но в следующем тайнике всё было на месте и Прохор, незаметно для полковника, облегченно перевёл дух. Он не знал, что с третьей частью бумаг и проверить в присутствии полковника не мог, но сейчас это было не главное. Датский внимательно перелистал и изучил содержимое пачки бумаг и пары папок со снимками и распечатками. – Ты смотри какой осторожный и предусмотрительный, – зло ухмыляясь проговорил полковник, рассматривая документы из сейфа. – Да, Вацлав, ты был умнее, чем казался... Прохор настороженно взглянул на Датского. ‘Казался?! – ощущая холодящую кровь и кожу лихорадку, подумал Мечников. – Что это значит? Вацлав Токмаков не выжил? Но мы же... Никто из нас его не убивал!’ От этой мысли пульс Прохора участился и пружинистыми растянутыми толчками забился в венах на шее, кистях и висках. Вацлава никто не убивал, но что если он просто не пережил тех пыток, которым его подверг Меллин? Что если Данил, в попытке выпытать код сейфа нанёс Вацлаву травмы, приведшие, в конце концов, к его гибели? Прохор нервно шумно сглотнул. Но Датчанин не дал ему надолго уйти в себя. – Всё, топай к дверям, Мечников. И помолись, чтобы Мариан счел эти бумажки стоящими того, чтобы оставить тебя на свободе. Морщась от ран и свирепствующей боли, Прохор подумал, что Мариан и так убежден в ценности бумаг из сейфа Вацлава. Иначе он бы не пошел на заключение сделки с каким-то там малолетним бандитом, каким Прохор, по сути, и являлся. Оказавшись в машине, Мечников уже не помнил, как Датский сел рядом и завёл автомобиль. Он не помнил дороги до дома Мариана Мирбаха, потому что почти сразу Прохор потерял сознание. И последней его мыслью была... мольба. Мысленная, горькая и отчаянная мольба о прощении. Болезненная горечь раскаяния, было последним, о чем успел подумать Прохор, прежде, чем мир для него прекратил свое существование. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Воскресенье, 23 марта Благодаря званию подполковника УГРО и соответствующим привилегиям ему, почти без проблем, удалось получить доступ ко всем необходимым камерам видеонаблюдения. Просмотрев полученные видеоматериалы Стас вычислил с кем и в каком направлении уехала из больницы Ника. На одном из видео кадров, Стас, заметил Мирона, с которым начала встречаться Лазовская. Парень вышел из больницы и, через полчаса вернулся с пакетом покупок и цветами. А ещё через десять минут вышел обратно с крайне разочарованным и растерянным видом. Это было заметно даже при ужасном качестве камер видеонаблюдения. Черный Subaru Forester, принадлежавшей Валерии Логиновой, с которой дружила Ника, промчался через весь город и направился к не презентабельным районам на юге столицы. У Стаса сразу же закралось недоброе предчувствие. Скорость, с которой Форестер Логиновой мчался по кварталам и районам, говорил об экстренной спешки обеих девушек. Просматривая запись, Корнилов почувствовал учащающиеся всплески беспокойства. Что могло заставить Лазовскую вот так, после всего пережитого, сорваться из больницы и рвануть куда-то, не дождавшись возвращения своего парня? Стас завел автомобиль и направился по примерному маршруту движения черного Форестера. Записи привели его сперва к известному бару с не очень благополучной репутацией. Сантьяго-де-Мос не раз уже фигурировал в сводках новостей, в связи разными неприятными инцидентами вроде драк, поножовщин или даже небольших перестрелок. Но, каким-то чудом, это пристанище разных криминальных элементов до сих пор не прикрыли. Субару, в котором сидели Ника и Лера постоял несколько минут напротив бара, а затем двинулся следом за черно-серебристым тягачом International. Стас вычислил по видео адрес, куда приехали Лера и Ника. Корнилов мысленно выругался. Он не сомневался, что эта маленькая синеглазая фея вновь опять куда-то вляпалась. И вновь, по своему обыкновению, не посчитала нужным просить у него, Стаса, помощи. Корнилов вздохнул с легким раздражением и надавил на газ. Когда он уже был совсем рядом с тем местом, куда приехали Ника с Лерой, в воздухе зазвучали выстрелы. Корнилов дал по тормозам, заехал за дом и приоткрыл окно. Ему не показалось. Примерно через пол квартала, совсем рядом, звучали трескучие автоматные очереди. Стас вышел из автомобиля, проверил патроны в барабане своего мощного револьвера и осторожно двинулся на звук стрельбы. Корнилов пробежал по дворам, приближаясь к эпицентру перестрелки. А судя по плотности звуков выстрелов, совсем недалеко, буквально через две-три улицы от него, гремела самая настоящая и довольно ожесточенная перестрелка. Корнилов поборол желание вызвать полицейское подкрепление. Это было непросто – он не представлял, что случилось с Никой и что они с подругой здесь забыли. Он, по безлюдным улицам подобрался к неприветливому злачному району, в центре которого, судя по вывескам, располагался спортклуб или боксёрский джим. Его, полукольцом, окружили несколько внедорожников, возле которых присели, вооруженные автоматами мужчины крепкого телосложения, с непроницаемо каменными хмурыми лицами. Стас ещё не успел оценить обстановку, как из гаража-пристройки, возле джима на скорости вылетел черный фургон Мерседес и на полной скорости снес распахнутые дверцы двух внедорожников. Бандиты с автоматами едва успели отпрыгнуть. Пули фургону были не страшны – по вороному корпусу только искры сверкали. Машина явно была бронированной. Стас, слегка ошалевший от такого эффектного зрелища, на мгновение подумал, что стал свидетелем съемки отечественного боевика. Если бы только в этот момент, из дверей джима не выглянуло знакомое Стасу бородатое лицо Сигизмунда Лазовского. Седой ‘Гарм’ (Стасу было известно криминальное прозвище дядюшки Ники) двумя выстрелами уложил ближайших противников, а свободной рукой, отчаянно матерясь по-польски, затащил внутрь здания одного из своих раненных соратников. Корнилов мысленно выругался: теперь перед ним дилемма – или вызвать полицию для наведения порядка и подставить единственного родственника Ники, или позволить всему идти своим чередом. От противоречивых размышлений Стаса отвлёк звонок мобильника. Корнилов дернулся назад и взглянул на дисплей телефона. Звонил генерал Савельев. Буквально за стеной дома гремела шквальная стрельба. Корнилову пришлось вернуться назад и сесть в машину: генерал Савельев не должен был слышать звуки стрельбы, иначе Стас не смог бы ему объяснить почему прямо сейчас сюда не стоит вызывать наряд полиции и почему нужно дать уйти Сигизмунду Лазовскому. Да и потом перестрелка идёт не больше пары-тройки минут, а значит пройдёт ещё примерно минут восемь или чуть больше, и в этот район нагрянут или усиленные наряды патрульно-постовой службы, или Росгвардия. Стас принял вызов, лишь закрывшись в своем внедорожник и быстро отъехав к соседнему кварталу. – Да, товарищ генерал? – глядя в зеркало заднего вида, быстро спросил Стас, мысленно радуясь отличной шумоизоляции Дефендера. – Корнилов, ты где сейчас? Ты был в больнице у Токмакова? – быстро и отрывисто спросил генерал. – Да, там всё глухо, но есть один свидетель. – И? – с требовательным нажимом спросил Савельев. – Если верить его словам... – начал Стас, в этот момент совсем рядом прозвучал грохот взрыва. В машине Стаса дрогнули стекла, а по коже Корнилова скатился жар, от тревожной мысли про Нику и её дядю. – Что это было? – с подозрением быстро спросил генерал. – Петарды, – выдавил Стас. – Хрена себе петарды! – фыркнул генерал в трубке. – Судя по звуку, не х*ровый такой размер тротилового эквивалента. – Если верить словам рабочего, который чинил лифт, – Стас поспешил увести разговор о взрыве в сторону. – Незадолго до того, как Токмаков неожиданно впал в кому, к нему заходил мужчина, внешностью сильно напоминающий полковника Родиона Датского. – Да иди ты! – воскликнул порядком шокированный генерал. – Стас, я знаю, что Родион так ещё паскуда, но... убийство... вот так подло и безжалостно убить беспомощного человека, пусть даже, такого подонка, как Вацлав? Ты... Ты веришь в это? Стас скривил губы. Он тоже успел провернуть в голове несколько противоречащих вариантов, при которых Родион мог и не мог совершить убийство. – В своих поступках Родион больше руководствуется сухим и хладнокровным рациональным мышлением. Ему, по большому счету, плевать на законы, если он считает их неправильными или глупыми. В полицию и СКР он пошел с определенной простой логической мыслью: преступность подлежит жесткому искоренению или хотя бы контролю. И если бы он был достаточно мотивирован... Думаю, он бы пошел и на убийство. – То есть, по твоим словам, Родион Датский – убийца и оборотень в погонах? – уточнил Савельев. – Нет, полагаю, если он действительно приложил руку к тому, что Токмаков впал в кому, у него были для этого какие-то личные причины... Он ведь знал, кто такой Вацлав и чем промышляет. – Самосуд? – Возможно. – Ладно, сейчас это неважно, Стас, – Аспирину явно не понравилось то, что он услышал. – Мне доложили о странном парне, которого задержали сегодня за стрельбу, в одном из дворов на Шоссейной улице. – Почему вас это заинтересовало, товарищ генерал? – Потому что задержанный, по словам патрульных, брызжа слюной и весь в крови, с ножовыми ранениями, пребывая в совершенно диком, неадекватном состоянии брыкался, хрипел и со слезами безумия орал о каких-то огромных монстрах в неоновых масках. На этот раз, вместо липнущего к коже влажного жара, по коже Корнилова сошел покалывающий и царапающийся холодок. Он вспомнил, что рассказывала ему Ника об убийцах в неоновых масках и какой ужас они производили на синеглазую девушку. Ника этого не говорила, но из её слов Стас понимал, что эти убийцы... эти маски просто перенасыщены неудержимой волей убивать. И даже это было не всё. В кошмарных обладателях зловещих неоновых масок чувствовалось нечто... необычное... другое... как будто нечеловеческое. От последней мысли у Стаса на затылке растеклось прохладное щекочущее чувство. – Где сейчас этот парень? – спросил Стас. Генерал продиктовал адрес ОВД, где сейчас содержат задержанного стрелка. Имя его было Михей Малаховский. Стасу оно показалось знакомым. Прервав связь с генералом Савельевым, он немедленно сравнил его со списком тех досье, которые собирал на своих детей Вацлав. И Корнилов почти не удивился, обнаружив среди них имя, фамилию и фотографию Михея Малаховского. Глядя на его лицо, можно было не проводить никаких ДНК тестов – Михей почти точная копия Вацлава, в молодости. Стас бросил взгляд в сторону улицы, где возле джима гремела перестрелка. Он не знал, что с Никой... И ему срочно нужно было ехать к Михею. Он не понимал, как ему поступить и что предпринять... Если дядя Нике и самой девушке сейчас грозит опасность. Он ведь должен что-то сделать. Да, наверное... Даже если это навредит следствию?.. Да! Безусловно – да! Стас вышел из машины. Кроме его оперов и Аспирина никто не знает, но под задним сидением внедорожника у Стаса спрятан образец новейшего АК-12 с колиматорным прицелом, подствольным гранатомётом и барабанным магазином, на целых девяносто пять патронов. Этот красавец у Стаса припрятан, как раз на особые случаи – например, когда надо в одиночку подавить превосходящие силы противника. Корнилов быстро достал автомат, снял с предохранителя, проверил магазин и спуск. Прикрепив глушитель на автомат, он торопливо надел одноразовую медицинскую маску, накинул на голову зимнюю бейсболку и, закрыв дверцы внедорожника, бросился обратно, к джиму, где гремела перестрелка. Корнилов на всю жизнь запомнил навыки, отработанные во время службы в морской пехоте. И сейчас они вновь сработали, как хорошо отлаженный механизм. Стас подкрался к бандитам, обстреливающим боксёрский джим, нашел выгодное укрытие. Один из бандитов его заметил, и Стас сразил его метким выстрелом в голову – рука у Стаса не дрожала и представителей криминалитета он не жалел без вынужденных обстоятельств. Следующими была троица коренастых и плечистых мужчин. Затем ещё двое чуть дальше. Его заметили. Темноволосый и толстый мужик с распахнутой темной куртке заорал матом и привлек к Стасу внимание на него обернулись. Но указательный палец Стаса уже лежал на спусковом крючке подствольного гранатомёта. ГП-30 с коротким ‘выдохом’ выплюнул осколочную гранату. Мгновение – и возле четвёрки бандитов рванула короткая вспышка огня, грохнул взрыв и во взметнувшемся дымчатом облаке четыре человеческих силуэта расшвыряло в стороны. Стас пристрелил ещё двоих и в этот миг над улицами, перекрывая грохот пальбы, зазвучал протяжный нагнетающий вой полицейских сирен. Пора было уходить. Стас, не знал, что предпримет Сигизмунд Лазовский, но надеялся, что его действия помогут тому спасти Нику и себя самого. Впрочем, Корнилов не скрывал от самого себя, что его больше всех интересовала лишь судьба Вероники. Не теряя времени, Стас бросился к внедорожнику и, едва оказавшись за рулем, резко дал по газам. Круто развернувшись на месте, он свернул в ближайший двор и через улицы рванул прочь – не хватало ещё, чтобы его подразделения нацгвардии прихватили на месте перестрелки, с автоматом в руках. Он конечно сумеет объяснится, но эти лишние вопросы создатут массу неудобств как ему лично, так и всему управленю УГРО. Глядя на поднимающуюся стрелку спидометра, Стас сосредоточился на мыслях о Михее Малаховском. Если парень столкнулся с теми самыми Масками... то он ценнейший свидетель! Ведь он, пока, единственный, кто пережил встречу с Масками... Сорока минутами позже, Стас уже был в расположении ОВД Печатники и вошел в камеру, где заперли Малаховского. Михей, поджав колени и забившись в угол на пружинистой койке, обхватил голову руками и что-то яростно шептал себе под нос. – Добрый день, – произнес Стас, войдя в камеру. Михей никак не отреагировал на его появление. Взгляд парня был устремлен куда-то вниз. Он ошеломленно таращился в никуда, а его губы продолжали что-то торопливо неразборчиво шептать. – Михей, – осторожно и вежливо проговорил Стас. – Я могу поговорить с вами? Корнилов осторожно приблизился к парню. Он увидел, что у Малаховского перебинтовано левое запястье и шея: Михею несказанно повезло, что не были задеты артерии. Левая штанина парня промокла и потемнела от крови, на правой щеке, через переносицу тянулась кровавая, щелевидная полоса глубокого и уродливого пореза. Кровь на нем едва-едва коагулировала. Михей продолжал лихорадочно что-то шептать себе под нос. Он пребывал под воздействием глубокого, достигающего глубин личностного сознания, масштабного потрясения. Его сознание перевернулось и уже не будет прежним. Стас был опытен в подобных делах и мог сделать заключение и без помощи комиссии психиатров: сознание Михея не справится с тем, что ему пришлось пережить. Как это не печально и ужасно, но перед ним сейчас будущий и, наверняка, долговечный если не постоянный, пациент психиатрических лечебниц и изоляторов. Пока ещё он сохраняет остатки вменяемости, пока ещё его сознание и мозг сохраняют относительную возможность функционировать без посттравматических аберраций. Но очень скоро, в ближайшие сутки, его сознание подвергнется кошмарному обсессивно-компульсивному расстройству, которое повлечет за собой невероятное количество конфабуляций и, как следствие, полномасштабные и катастрофические личностные изменения – проще говоря, шизофренические расстройства, которые почти неизлечимы. У Стаса было мало времени. Пока Михей ещё остается Михеем и его сознание на начало ‘разлагаться’, нужно успеть опросить его. Поэтому Корнилов не стал деликатничать. – Михей! – Стас почти вплотную подошел к кровати парня. Тот вздрогнул и взглянул на Стаса так, словно только что его заметил. – Я выстрелил ему прямо в живот! Всю обойму! – вытаращив глаза, с перекошенным лицом прошептал Михей. – Всю обойму! Понимаете?! Из ‘Вереска’! Все тридцать патронов! А он... а он только вздрогнул и... на меня! Понимаете?! Зрачки Михея нервно метались из стороны в стороны. – Тридцать пуль, прямо в брюхо! Море кровищи! И ничего! Он живой! Этот здоровяк в светящейся маске, покачиваясь, подошел ко мне и полоснул меня по руке! Я даже магазин не успел сменить! Его взбудораженный голос истончился и скачущим эхом метался в стенах тесной камеры. Стас пару секунд смотрел в голубые глаза Михея и отчетливо наблюдал в них бессильное смятение, в сочетании с пробравшимся глубоко в душу червем панического страха. На памяти Стаса именно такой взгляд, чаще всего, бывает у людей, чудом избежавших гибели. Смятение, паника, слёзный страх и безмолвная мольба о помощи в глазах. Только Стас уже ничем не мог помочь Михею. – Михей, меня зовут подполковник Корнилов, – произнес Стас и подумав добавил, – вы можете звать меня по имени – Стас. Обычно такая фамильярность недопустима, но в случае с Михеем лучше опустить строгие формальности для создания у парня хотя бы иллюзии уютного чувства защищенности. – Стас? – переспросил он и нервно сглотнул. – Кто это был, Стас? – Сперва, опиши, кого ты видел, – предложил Корнилов. – Кого я видел? – выдохнул Малаховский. – Здоровенных и толстых мужиков в светящихся масках! Вот кого! Они хотели убить меня и я... я стрелял в них! В каждого!!! В одного всю обойму, ***ть, засадил! А ему на**ать! – Михей, – сохраняя дружелюбное спокойствие, проговорил Стас. – Откуда у вас оружие? Тем более ‘Вереск’? Пистолеты-пулеметы СР-2 ‘Вереск’ состояли на вооружении сил специальных операций, спецназа ФСБ и Федеральной службы охраны первых лиц. Михей несколько раз непонимающе моргнул, сдвинул брови. Стас, на мгновение было подумал, что опоздал – что поврежденный потрясением мозг Малаховского уже не в состоянии анализировать получаемую информацию или формулировать более-менее логичный ответ. – Я... – Михей прочистил горло и, взволнованно дыша, пробубнил, – я торгую оружием... ‘Верески’ получаю через приятеля... Там много чего ещё... При других обстоятельствах любой торговец оружием, на месте Михея, и слова бы не сказал. Но Малаховский сейчас был не в состоянии адекватно оценить риски от собственных слов. Да ему сейчас было и неважно, что с ним будет за торговлю оружием. Единственное, что его волновало, Стас в этом не сомневался, – это, возможность гарантированной защиты от Масок. И его, в роли защиты, устроила бы даже тюрьма. – Вы знаете, зачем эти люди... – начал Стас. – Нет! – выкрикнул Михей. – Нет! Не называй их людьми! Ты их не видел! Не видел, как я! Вблизи! Вплотную! Ты не смотрел в их светящиеся глаза! – Ты же понимаешь, что это были просто... маски, Михей, – сохраняя сдержанность и невозмутимость, сказал Стас. Михей лишь невесело и нервно хихикнул. – Маски?.. Да, понимаю... А ты понимаешь, кто был под ними?! Нет?! Ты стрелял, Стас? Из настоящего оружия?! В людей, например?! – Да, – коротко ответил Корнилов. – Приходилось. – Тогда ты понимаешь, что никто!.. Никто не может выжить после тридцати пуль в брюхо с двух метров! Понимаешь?! Понимаешь?! Ты можешь это понять?!! Стас мог. И твёрдо знал, что обычно и одной-двух пуль в плевральную область довольно, чтобы человек гарантированно умер долгой и мучительной смертью. И пока он склонялся, что мозг Михея уже мог быть подвержен конфабуляциям, искажающим действительность произошедшего, в его сознании. Хотя, скорее, Стасу хотелось, чтобы это было так. Потому что если истина совпадает с его словами... Он, Коля, Сеня и Ника вновь столкнулись с чем-то необъяснимым, кошмарным и ужасающе реальным. С чем-то, неуклонно вырывающимся из рамок привычной реальности. С чем-то невероятным, но близким, существующим рядом... С чем-то, похожим на Сумеречного Портного, например. При воспоминании о том деле, Стас ощутил неприятную легкость где-то в животе и нарастающую злость на себя и безжалостного убийцу, которого он так долго не мог поймать. – Не мог бы ты описать, как все происходило? – сохраняя хладнокровную тактичность, проговорил Стас. – Ладно... – дернул плечами Михей. – В общем... Я ехал на встречу с покупателем... Заехал во двор, там – ни души и темно было, хотя вроде день на дворе... Покупателя ещё не было, и я ждал в машине. А потом вышел, закурил и тут... Он шумно нервно сглотнул. – Они как будто материализовались прямо из гущи теней, из глубин теневого сумрака! Я серьёзно! Не веришь мне?! – Я этого не говорил, – успокоил Михея Стас. – Продолжай. – Они втроем приблизились ко мне... Тут Стасу потребовались все силы, чтобы сохранить самообладание. – Прости? – перебил он, ощущая возрастающую частоту сердечных ударов. – Ты сказал ‘втроем’?! – Ну, да, – быстро кивнул Михей. – Трое мужиков, все в неоновых масках. – Но... подожди... – Стас не верил и не хотел верить, потому что это было невозможно – ведь отец Масок, Панкрат Рындин сейчас сидит в СИЗО и ждёт передачи своего дела из прокуратуры в суд. И Стас был уверен, что именно он сидел за рулем грузовика, в котором Маски измывались над Владом Неклюевым и его девушкой. А теперь выходит, что он мог ошибаться?! Что он упустил? Где просчитался? Панкрат невиновен? Черта с два! Как минимум он зверским способом убил свою жену и удерживал в плену ребенка, шантажируя Прокла Бельского! То есть напрямую способствовал свершению преступлений своих сыновей! Но, тогда... кто?! Неужели их трое?! Трое убийц!.. Трое... братьев?! Внезапность осознания этого факта вызвали у Стаса легкое головокружение и заставили сосредоточенно быстро прокрутить в голове предполагаемые события ночи, когда были убиты Влад и Надежда. Стас мог только догадываться и строить версии происходящего. Но теперь у него была новая деталь, кардинально меняющая многие условия. Тот, третий убийца был за рулем!.. Значит, можно предположить, что Панкрата они с собой не брали? Вполне логично, если разобраться. Он ведь всего лишь дряхлый старик, если уж на то пошло. Стас отвёл взгляд в сторону, игнорируя слова Михея. Его мозг был занят интенсивной проработкой версий. Зачем им Панкрат? Какова его роль? Первое – он предоставляет им свой грузовик, для отвода глаз. Хорошо. Второе – он шантажирует Бельского, чтобы тот продолжал молчать и готовить инструменты для извращенных садистских и кровавых фантазий его отпрысков. Хорошо... Значит, Панкрат лишь связной и помощник. Не более. Точно? Хм, ну вполне вероятно. Если так, то Маски не ослабли, по крайней мере в количественном смысле. Их по-прежнему трое, и они по-прежнему способны убивать. Тем более, они угнали грузовик. Стас перевёл взгляд на Михея. Тот больше не мог добавить ничего нового. Лишь кричал, давясь слюнями, и выпучив глаза повторял слова про ‘целую обойму в брюхо’ и свое лихорадочное ‘Понимаешь?!’. Да, Стас понимал или, вернее, начинал понимать... Он не взял одного из убийц. Он не смог пошатнуть их уверенность в себе и заставить затихнуть хоть на время, пока он и его группа не придумают, как к ним подобраться. Они могут действовать и без Панкрата, живое доказательство чему, в лице изрезанного Малаховского, сейчас сидит перед ним. А значит времени на изыскание стратегии следования нет. Нужно перехватывать инициативу и, кажется, Стас только что придумал как. Хоть это будет выходить за рамки цинизма и даже будет чересчур аморальным, он должен заставить Маски действовать, когда ему это нужно, когда он будет готов. И более того, он должен подготовить для них пути отступления, по его сценарию. Стас понимал, что поймать их в результате одной операции, он не сможет. Во всяком случае, поймать их всех... ЖАННА МИКАДЗЕ Понедельник, 23 марта Она с предвкушением смотрела на две жирные цифры числа двадцать семь. Пятница двадцать седьмое – день суда. И день её мести. Жана втянула в себя запах душистого Американо и с торжествующим взглядом зловеще улыбнулась. Им не уйти, этим щенкам! Она сделает всё, чтобы они попали в настоящий ад. Жанна специально навела справки о тюрьмах, где сейчас царят наиболее суровые местные порядки. В частности, её интересовали издевательства над слабыми заключенными, пытки, избиения и чёртова содомия. К последнему Жанна, хоть и относилась с изрядной долей отвращения, всё же считала подходящим наказанием для малолетних подонков. Жанна несколько раз нервно, с придыханием, вздохнула и скосила глаза на стол. Рядом с монитором компьютера стояла цифровая фоторамка, с дисплея которой улыбалась Ирина. На этом снимке ей было двадцать один и она только что окончила пятый курс, получив степень магистра лингвистики. Жанна ощутила, как её душит гнетущая тоска и, как с новой силой её травит убийственное осознание гибели дочери. Жанна до сих пор не могла до конца принять и осознать горький и неумолимый факт, что отныне улыбку своей дочери он сможет лицезреть лишь на фотографиях, а слышать её голос лишь на тех видеозаписях, которые остались на телефонах... Жанна с невероятным усилием переборола себя, воздерживаясь от слёз. Хватит. Если она будет так себя вести, у неё могут отнять право судействовать на рассмотрении дела малолетних убийц. А она и так добилась этого с трудом – Минюст обеспокоен, что из неё не получится беспристрастный судья. Да и потом, уголовные дела не являются юрисдикцией суда Конституционного и, по-хорошему, Жанна не имеет права судить убийц её дочери, хотя бы на этом основании. Жанну спасли связи в Верховном суде и то, что её знают, как действительно справедливого, пусть хладнокровного судью её коллеги из Конституционного суда. К тому же именной ей, многие законы, которыми пользуется Верховный суд, обязаны своим принятием в конституцию Российской федерации. Жанна и правда старалась быть справедливой, в конце концов она желала стать судьёй и отнюдь не ради денег или положения, как многие уверенны. Да, она не единожды помогала Вацлаву и участвовала в его схеме, но в меру – отпетых, а главное в конец обнаглевших воров и коррумпированных лиц она с удовольствием отправляла в тюрьму. А то, что при её содействии различные ‘теплые’ и удобные кресла доставались иным заинтересованным личностям совсем не преступление. Стук в дверь заставил её вздрогнуть и торопливо утереть едва выступившие на глазах слёзы. – Входите! – бросила Жанна, мельком взглянув на свои глаза в зеркало. Темная дверь её кабинета приоткрылась и вошёл личный помощник Жанны. Лавр был посвящен во многие дела Жанны. И с момента своего назначения успел стать настолько близок для Микадзе, что каким-то неуловимым образом начал всё чаще просыпаться в её постели. Правда при исполнении своих служебных обязанностей Жанна всегда исправно делала вид, что они только коллеги и Лавр, с пониманием, ей подыгрывал. Всегда невозмутимый и почти бесстрастный, сегодня он выглядел неуверенным и настороженным. – Что случилось? – Жанне хватило одного взгляда на лицо своего помощника и любовника, чтобы заметить его состояние. – Ваша честь,-прокашлялся Лавр, – пришли бумаги из прокуратуры Москвы. – Ну и отлично! Чего ты мямлишь? – Жанна привстала с кресла и протянула руку. – Давай сюда. Лавр всё также неуверенно отдал ей распечатанные документы в желтой папке. Жанна, стоя, с нетерпением открыла её и пролистала несколько первых страниц. Ей не терпелось увидеть заключение следствия СКР и мнение гособвинения. Но по мере того, как Жанна почти лихорадочно листала содержание папки, выражение её лица стремительно менялось с нетерпеливо-любопытного до растерянного и раздраженного. Досмотрев содержимое папки до середины, судья подняла на своего помощника недоуменный и угрюмый взгляд. – Это шутка такая? Лавр! Мужчина прокашлялся и, поджав губы, поправил галстук. – Нет... – Кто-то ошибся? Или что? – Нет, боюсь всё правильно, ваша честь. – Если всё правильно, как ты говоришь, где дело, номер шесть, ноль, шесть, два? Где дело об обвинении в терроризме и террористическом акте с захватом заложников? Где дело об... Жанна поперхнулась и быстро глотнула воды из стоящего рядом стакана. – Где дело об убийстве ‘Ирины и Самсона Токмакова?’ Микадзе лично пролоббировала, чтобы убийцы её дочери предстали по двум отдельным статья – даже если не удастся вынести приговор к ‘пожизненному’, то сроки за обе статьи были бы такие, что малолетние бандиты вышли бы на свободу в пенсионном возрасте. – Мне трудно это говорить, ваша честь, – снова прокашлялся Лавр, – но боюсь, Следственный комитет и прокуратуры города Москва закрыли это дело. От услышанного, Жанне показалось, что она на несколько мгновений оглохла и лишилась способности, как произносить слова, так и просто дышать. – Что? – в смятении проговорила она. – Это... Как такое в-возможно? Мысли путались в её голове. Реальность происходящего никак не могла состыковаться с логическими доводами и контраргументами. Её разум категорически отказывался понимать возможность происходящего. Лавр развёл руками. – Подробностей я не знаю. – Ты пытался выяснить, почему они закрыли дело? – голос Жанны прозвучал, как удар по столу. – Да, – на мгновение прикрыв глаза, вздохнул Лавр. – Они ответили, что... это дело требует пересмотра, в связи с новыми подробностями всего инцидента. Жанна несколько мгновений с ошалевшим видом взирала на своего помощника. Затем она со стуком швырнула папку на стол, знаком велела Лавру удалится и торопливо выхватила мобильный телефон. Расследование вёл некто полковник Следственного комитета, Родион Датский. Однако с ним, напрямую Жанну никто связывать не стал. В Следственном комитете только сообщили, что полковник сейчас занят другим делом и, что ‘Ведомство Следственного комитета не отчитывается о своих решениях перед Конституционным судом Российской федерации’. Жанна, с раздражением, прервала связь и уставилась в окно. Глядя на пролегающие внизу уличные дороги, женщина сосредоточенно обдумывала, что она может предпринять. Против совместных усилий СКР и Прокуратуры, скорее всего – ничего. Однако она может приложить усилия, чтобы раздуть из этого не шуточный скандал. Благо и людские, и административные ресурсы у неё для этого есть. Другое дело, что сперва нужно понять мотивацию прокуроров и следователей из Комитета. Какого черта они там творят?! Жанна собралась в течении двух минут и немедленно выехала из здания Конституционного суда. Сперва стоит поговорить с представителями московской прокуратуры: там у Жанны больше знакомых и взаимоотношения с ними у судей намного лучше, нежели с СКР, Однако, когда она прибыла в столичную прокуратуру, один из замов прокурора Москвы в сжатой, неприветливой и сухой форме сообщил Жанне, что СКР пересмотрел дело шесть, ноль, шесть, два. И по итогу пересмотра теперь главная вина, за все случившееся, инкрементируется Даниилу Меллину, двадцати одного года. А все остальные, включая Прохора Мечникова, проходят, как соучастники. Да и то их вину ещё предстоит доказать. Жанна была буквально сражена и обескуражены подобным заявлением. По сути, даже если дело передадут в суд, вместо четверых обвиняемых, будет лишь один, да и он сможет предстать перед судом лишь фигурально – поскольку Меллин, в данный момент, пребывает в крайне тяжелом состоянии и не факт, что вообще выживет. После разговора с заместителем главного прокурора столицы, Жанна ещё почти двадцать минут приходила в себя в коридоре. У неё дрожали руки, в груди зрело острое и гадкое чувство собственного бессилия и невозможности повлиять на ситуацию. От смешанных чувств гнева и разочарования, она была готова заплакать. Но Микадзе была судьёй, а эта профессия предполагает кое-какую психическую деформацию, в сторону усиление самоконтроля. Мысль о том, что убийцы её дочери могут остаться на свободе или понести слишком мягкое наказание за свои преступления, была мучительно невыносимой. С большим трудом Жанне удалось взять себя в руки и начать мыслить. Совершив несколько звонков и побывав в десятке кабинетах весьма важных персон из Министерства Юстиции и Внутренних дел, через третьих лиц она смогла добиться хоть какой-то внятной информации. Пусть по не точным, и не достоверным данным, но Жанне сообщили, что руку к делу малолетних террористов приложил некто Мариан Мирбах. Услышав это имя и фамилию Жанна поняла, насколько для неё всё плохо. Нет, не ‘плохо’ – катастрофически! Она и представить не могла зачем эта банда сопляков сдалась Мариану. Но отчетливо понимала, что если учредитель ‘Медеора’, по непонятным пока причинам, желает оставить Мечникова и двоих других преступников на свободе, она вряд ли сможет с этим что-то сделать. Тем более, что, если верить докладам из ЦСН ФСБ, стрельбу по спецназу открыл именно Меллин, а Мечников и братья Ожеровские готовы были сотрудничать. И если Мариан пожелает, он даст Мечникова и Ожеровским таких адвокатов, которые, при содействии СКР, смогут выставить их жертвами, не меньше, чем заложники. Может Мечников и Ожеровские действительно менее виновны или не настолько виновны, как Даниил Меллин – Жанне было всё равно. Микадзе желала, чтобы они все сгнили в тюрьмах строгого режима. Жанна не скрывала сама от себя, что спать и есть не сможет, пока жизнь этих малолетних подонков не наполнится бесконечными мучениями и не обернется истинным адом! Но, что она сама может против Мирбаха... Пока Микадзе, сидя в машине, курила в опущенное окно, ей в голову пришла потрясающая мысль. А зачем, собственно, ей лезть к Мирбаху самой? Да ещё рисковать перейти дорогу могущественному владельцу корпорации ‘Медеор’? Она его не боялась, но и лишние проблемы ей совсем не к чему. Из-за своего бестолкового зятя, который ещё умудрился впасть в кому, она и сама может оказаться на скамье подсудимых, а потом злить такую влиятельную персону, как Мирбах вовсе не стоит. Зато можно сообщить, например, подполковнику Корнилову о том, что Мариан помогает террористам избежать наказания. Если Жанна хорошо разбирается в людях, то она не ошибается, что Станислав Корнилов не только умелый сыщик, но и искренний поборник справедливости. Вряд ли он спокойно воспримет весть о том, что террористам помогают избежать тюремного заключения. Жанна усмехнулась своим мыслям. Выбросив сигарету, она достала мобильник и набрала номер Корнилова. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Понедельник, 23 марта – То, что ты предлагаешь, Стас, похоже на безумие! – не то раздраженно, не то ворчливо произнес генерал Савельев. Стас только что закончил излагать Аспирину свою стратегию по поимке ‘Масок’. И Антону Спиридоновичу предложение Стаса явно было не по душе. Но, Корнилов продолжал настаивать. – Одно из главных преимуществ серийных убийц, товарищ генерал – это инициатива, – рассудительно проговорил Стас. – У нас есть шанс лишить Маски этого преимущества. – Каким образом? – с язвительной издевкой спросил Аспирин.-Используя живого человека в качестве наживки? Стас вздохнул, сдерживая нетерпение от желания, как можно быстрее убедить Аспирина в своей правоте и добиться его одобрения на проведение операции. – Они едва не прикончили Малаховского – парень весь порезан. Ему дико повезло, что Маски торопились и не успели разузнать чем он занимается и что у него может быть автоматическое оружие. – Кстати, – поморщившись, проговорил генерал, – ты веришь, что он действительно всадил одному из них магазин из ‘Вереска’ и убийца не подох? Стас ещё не знал, как на это реагировать, но он уже видел и знал слишком многое, чтобы отмахиваться от подобных свидетельств. – Я не знаю, – честно признался он. – Но я уверен, что чем сидеть и нервно гадать, кого Маски попытаются убить в следующий раз, лучше спровоцировать их, будучи готовыми, и взять с поличным. Генерал недовольно скривился. Стас видел, что он согласен с его словами, но Аспирин сомневается и опасается не благоприятных последствий. И не без причин – в последние несколько лет МВД стремится обеспечить допустимую прозрачность в своей структуре и многие СМИ внимательно следя за действиями УГРО. Особенно за особой оперативно-следственной группой подполковника Корнилова. – А как же список внебрачных детишек Токмакова? – спросил генерал, нахмурив брови. – Как я понял, убийцы всегда выбирают кого-то из них? Малаховский-то тоже отпрыск Вацлава. Разве нет? – Беда в том, что там ещё несколько потенциальных жертв, – Стас скривился и покачал головой. – Если выбрать выжидательную стратегию, мы растратим кучу людских ресурсов с неограниченным временным интервалом. К тому же, у меня есть основания полагать, что мне удалось найти только часть документов из сейфа Токмакова. И нет никакой гарантии, что в остальной части нет дополнительной информации о детях Вацлава и потенциальных жертвах Масок. Такой вариант нельзя исключать – мы можем сидеть и караулить оставшихся в живых отпрысков Токмакова, а Маски, тем временем, могут убивать других... – Такое впечатление, что Токмаков в молодости контрацептивы вообще не признавал! – пробурчал Аспирин. – Чтоб у него хрен узлом завязался, мать его об дуб, а! Что в нем такого было, что бабы ему с разбегу отдавались, не думая, о последствиях? Стас пожал плечами. – Токмаков умел убеждать и красиво говорить... плюс, власть офицера юстиции и деньги, которые он привык получать из различных незаконных схем. – Слова, власть и деньги, – покивал головой Аспирин. – Неужели этого достаточно, чтобы вскружить голову любой молоденькой красотке? Корнилов фыркнул. – Сеня раньше, когда по клубам голодный рыскал, говорил, что там полно особ, которые за коктейль и пару смешных историй, уже готовы ехать с тобой куда угодно. Аспирин лишь прокашлялся и качнул головой. – Когда в девяностых рушили Союз, твердили, что теперь у нас будет хваленная и воспетая всеми ‘Свобода’. Только никто не предупреждал, что прежде всего это будет свобода от морали, нравственности и ответственности! Стас лишь опустил взгляд, возразить ему было нечего. – Ладно, – все ещё оставаясь хмурым, проговорил генерал. – Бельский в курсе, как ты хочешь его использовать? – Конечно, – кивнул Стас. – Прокл с готовностью согласился нам помочь. – Угу, – промычал генерал и отвёл взгляд, что-то обдумывая. – Хорошо, Стас. Я подтверждаю тебе свободу действий на эту операцию. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Корнилов знал и надеялся, что знания его не подведут. – А что там у Сени? – неожиданно спросил Аспирин. – Что он за шмон и шухер устроил там на стоянке ‘Континент-Сервис’? Мне уже гендиректор несколько раз звонил и требовал прекратить ‘полицейский произвол’. – Нахватались формулировок, бестолочи, – прокомментировал Стас. – Википедия и