Текст книги "Любовь с московским акцентом"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
– Я тебя умоляю, она практически с улицы! – фыркнула правая. – И сама никто, и звать никак…
– А что в ней Дима нашел, в таком случае? – удивился голос слева. – Столько клевых баб вокруг… Мы, например, – она засмеялась. Люське казалось после встречи с Андреем, что хуже быть уже не может – а оказывается, могло быть намного, намного хуже… Хорошенькую свинью подложил ей напоследок уходящий год, ничего не скажешь!.. Она уже не в силах была сдерживать давно подступавшие слезы, и сейчас они градом катились по ее лицу, а сама она не могла вслух даже всхлипнуть, чтобы не выдать своего местонахождения.
– Ты знаешь, – левая понизила голос, – мне кажется, что все Димины подружки – это тю-ю-ю… Про него же давно поговаривают, что он голубенький! Вот и прикрывается какими-то посторонними телками, чисто для вида.
– Думаешь, он такой? – с сомнением переспросила правая. – Мне кто-то рассказывал, что наша Анжелка с ним летом в Сочи зажигала… Врали, что ли?
– Надо у самой Анжелки спросить…
– Даже если у них ниче не было – она сроду в этом не признается! – они хором загоготали, затем послышался звук спускаемой воды, стук дверей, и голоса удалились. Люська еще некоторое время продолжала сидеть, скорчившись, в кабинке, не будучи уверенной в том, что девицы действительно ушли. Наконец осторожно приоткрыла дверь и убедилась, что в туалете никого не осталось. Тогда дна тоже, пошатываясь, вышла из кабинки и сделала несколько нетвердых шагов вперед, а затем нерешительно остановилась перед зеркалом и уставилась на себя. За что они ее так?.. «Уродина, сама никто и звать никак…» Она, конечно, не мисс Вселенная, но и уродиной ее называть – это уж слишком! Она вытерла мокрые от слез щеки платочком, размышляя, что делать дальше. Было невыносимо страшно возвращаться обратно в ту звездную разряженную толпу, где ее все высмеивают. Но уйти отсюда по-английски она не могла – во-первых, это будет нехорошо по отношению к Диме, а во-вторых, она понятия не имела, как отсюда добираться до дома, на каком транспорте. Да и вообще – с транспортом в новогоднюю ночь явно будет напряженка…
Люська решила держаться гордо и независимо. «Какое мне дело, что они сплетничают обо мне, – подумала она. – Это все от зависти. Наверняка, каждая из этих девиц мечтала бы, чтобы Дима ее пригласил, а он, однако, пришел со мной!» Она немного повеселела – ситуация с этой позиции выглядела не такой уж и трагичной. Главное – сохранять спокойствие и невозмутимый вид.
Когда она вернулась к столику, Дима уже был там. Завидев ее, он вздохнул с явным облегчением.
– А я волновался, куда ты пропала. Хотел уже звонить…
Люська мило улыбнулась ему и уселась рядом. От ее взора не укрылось, что Азимов посмотрел на нее с едва сдерживаемым недовольством. Но после случая в туалете у Люськи уже не было сил снова расстраиваться. Она только в очередной раз подумала, что не понимает, за что он на нее так взъелся – неужели только за то, что своей непрезентабельностью она портит Димину репутацию? Но Азимов же, вероятно, должен знать, что у Люськи с Димой ничего нет – они просто друзья… Тут она некстати вспомнила слова туалетных девиц о том, что Дима, дескать, гомосексуалист. Она искоса взглянула на молодого человека. Не может быть, чтобы это было правдой… А если все-таки правда? Почему это ее так неприятно кольнуло? Она же не имеет на него виды как на бойфренда, а голубые, говорят, как раз самые лучшие и понимающие друзья…
– О чем ты думаешь? – уличил ее Дима. Люська вспыхнула, как будто ее поймали с поличным.
– Так… о разном, – уклончиво ответила она. – Год вот-вот закончится, а я еще не успела загадать желание, абсолютно не представляю, чего бы мне хотелось в следующем…
– Любви, счастья, здоровья, денег, – подсказал Дима. Она рассмеялась:
– Это так банально!
– Ну так ведь и счастье человеческое, по сути, состоит сплошь из банальностей, – рассудительно заметил Дима.
– А ты сам что загадаешь? – спросила она. Дима улыбнулся, как ребенок:
– Секрет… А то не сбудется!
Большой экран на стене клуба засветился, показывая Кремль – начиналось новогоднее обращение президента к народу. Все оживились, засуетились, тут и там раздавались выхлопы торопливо открываемых бутылок шампанского. На экране появился Путин и что-то серьезно, убедительно заговорил, но Люська не вслушивалась особо. Как обычно, наверное – об итогах года уходящего и планы на год грядущий… Дима наполнил фужеры и весело подмигнул ей:
– У тебя еще есть время загадать желание… Думай быстрее, пока не пробило двенадцать!
Мысли Люськи заметались, как мышь в мышеловке. «Загадать, чтобы Андрей вернулся ко мне? Нет, это нереально. Да и не надо мне этого, по большому счету… Чего же я хочу? Любви? Но если это не любовь Андрея, то новой мне, пожалуй, не нужно, слишком быстро, я еще от этой-то не отошла. Денег?.. Ну, разве что Артурка зарплату повысит, а иначе откуда у меня могут появиться какие-то большие деньги? Здоровья родителям, наверное… Что еще?..»
В это мгновение кремлевские куранты начали свой неторопливый тягучий перезвон. Весь клуб взревел дружным хором: «Ура-а-а-а!», зазвенели бокалы, стукаясь друг о друга, все принялись целоваться, обниматься и обмениваться поздравлениями. Люська торопливо загадала во время боя часов: «Чтобы в наступившем году я была по-настоящему счастливой!», залпом выпила шампанское и тут же почувствовала вкус чужих горячих губ – Дима прильнул к ней с новогодним поцелуем. Она растерялась, не зная, как реагировать, но Дима уже отстранился и весело посмотрел на нее. Она так и не сообразила, был ли это поцелуй дружеский или мужской – вроде бы в губы, но всего лишь чмокнул, как тут разберешь?..
– С Новым годом! – сверкая глазами и зубами, сказал Дима. Она откликнулась:
– С новым счастьем…
В ту же минуту возле их столика зазвенели голоса и столпился народ – многие звезды спешили лично поздравить популярного певца и его знаменитого продюсера. Люська сидела там, как бесполезный придаток, бесплатное приложение, и только наблюдала за веселой чужой суматохой. На нее бросали любопытные косые взгляды, но лично не заговаривали. Дима вежливо со всеми раскланивался, кое с кем даже расцеловывался и обнимался, Азимов тоже оживился, завел разговор с кем-то из друзей… А Люська в буквальном смысле ощутила себя чужой на этом празднике жизни.
Скандальная телеведущая Аксинья Собакина подошла к их столу под ручку со светской львицей Эвелиной Белль.
– Димулька, с Новым годом! – фамильярно протянула Аксинья, притягивая к себе парня и смачно целуя его в губы.
– И тебя также, – откликнулся Дима, глядя на нее с некоторой опаской. Собакина любила поддать, и сейчас, судя по всему, уже порядочно набралась.
– А ты чего сидишь целый вечер таким букой, даже не подошел к нам, не поздоровался… – Аксинья обиженно надула губки.
– Я же работал, – Дима виновато развел руками, – разве ты не слышала, я столько пел…
– А в перерывах между песнями? – кокетливо вставила Эвелина, очевидно, тоже бывшая с Димой на короткой ноге. Он смущенно оглянулся на Люську:
– Я не один, а с дамой… И, поскольку я джентльмен, то не мог оставить ее одну! – отшутился он. Аксинья пристально и нагло разглядывала Люську, слегка наморщив лоб.
– Да уж… дама! – фыркнула она наконец. – Я вижу… Что у тебя со вкусом, дорогой, случилось? Раньше ты не западал на деревенщин.
Дима еще не успел сказать ни слова, ошеломленный этим выпадом, как Люська взвилась, не в силах больше сдерживаться:
– Уж лучше быть деревенщиной, чем столичной штучкой с такой лошадиной физиономией, как у тебя!
Лицо ведущей, действительно слегка удлиненное и грубоватое, еще больше вытянулось и стало в самом деле смахивать на лошадиную морду.
– Что ты сказала? – поразилась она, не веря своим ушам.
– Что слышала, – вложив в свой голос как можно больше яда, отозвалась Люська. Собакина оторопело хлопала явно ненатуральными ресницами, на некоторое время лишившись дара речи, что было на нее совсем не похоже. В это время Эвелина, тоже славящаяся своим острым язычком, потянула подругу за руку:
– Дорогая, она же колхозница, даром что пролезла в высшее общество… Не суди ее строго, – она кинула милостивый взгляд на Люську, – это все равно, что осуждать гиену за то, что она питается падалью – природа рано или поздно берет свое.
Аксинья уже пришла в себя и мгновенно подхватила:
– Ну, ты же знаешь, как у нас в России периферию развивают… Да, кстати, милая, а ты видела хотя бы одну не вульгарную провинциалку, и чтобы мозгов у нее было больше, чем жира на жопе?..
Люськин боевой запал уже кончился. Теперь она просто стояла, беззвучно глотая ртом воздух. Ей хотелось заорать, вцепиться этим сучкам в волосы, выплеснуть им в рожи шампанское и одновременно – испариться, исчезнуть, оказаться за тридевять земель отсюда…
– Вы что, с ума сошли?! – наконец придя в себя, возмутился Дима, обращаясь к Аксинье с Эвелиной. – Вы вообще соображаете, что несете, обе?!
– Ты лучше свою принцессу послушай, – фыркнула Аксинья, – нам до нее еще расти и расти!
– Вот именно, вам до нее далеко – во всех смыслах! – Дима был явно разъярен. – Я думаю, вам лучше сейчас же уйти.
Аксинья поджала губки и переглянулась с Эвелиной.
– Ты видишь, кого нам предпочли?..
– Кошмар. Провинциалы наступают. «Понаехали ту-у-ут!» – мелодично протянула та и рассмеялась, однако обе все-таки удалились, делая крайне независимый вид, как будто не их попросили убраться отсюда, а они сделали это исключительно по собственной инициативе.
Люська стояла, закрыв лицо руками. Ее трясло. Ей уже было плевать на то, что все на нее смотрят. В данный момент ее не волновало даже то, что эту сцену мог видеть и слышать Андрей, ей просто было очень плохо – так плохо, как никогда в жизни.
– Ради Бога, извини… – покаянно произнес Дима, едва ли не насильно отведя ее ладони от лица. – Они просто напились, сами не понимают, что болтают. Мне так жаль, что тебе пришлось эту чушь выслушивать…
– Дим, – перебила его Люська, обратив к нему налитые слезами глаза. – Дим, отвези меня домой… пожалуйста…
Он не стал спорить. Даже Юрий Азимов поглядывал сочувственно – или ей это просто показалось сквозь слезы?..
Доехали до места в полном молчании. Дима поднялся вместе с ней до двери квартиры, но внутрь Люська его не пригласила. Они попрощались на пороге.
– Люся, – он мягко взял ее за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза. – Просто хочу, чтобы ты знала… Сегодня я встретил Новый год с самой красивой, самой умной и самой милой девушкой на свете. И я так горжусь этим… Я горжусь тобой!
Люська понимала, что он ее всего-навсего утешает, поэтому лишь слабо кивнула:
– Спасибо тебе за все, Дим… С Новым годом. Извини, я очень устала и хочу спать.
В квартире, оставшись наедине сама с собой, Люська перестала сдерживаться. Она рухнула на кровать прямо в нарядном платье и туфлях, а затем разрыдалась лицом в подушку. «Такого отвратительного Нового года у меня еще никогда не было… – подумала она. – Я бы сказала, в моей жизни наступила полная чакра!»
За окном было темно, но шумно: раздавались взрывы петард, веселые людские голоса, пение… Празднование продолжалось для всех, кроме нее. Впереди было утро. Утро первого января, которое Люська так ненавидела. Новый год наступил. «Надо позвонить маме… – думала Люська. – Надо выспаться, отдохнуть…» Надо делать все, чтобы выжить. Жизнь продолжается, несмотря ни на что. Она сильная. Она непременно выживет.
ЧАСТЬ 4
Я Москву терпеть не могу. И большинство москвичей тоже симпатии не вызывают, в основном именно из-за своего отношения к иногородним. То есть, если иностранцы притащились в столицу жить-работать, то низкий им поклон и почет. А уж если свои же россияне за тем же самым посмели явиться, то сволочи вы «понаехавшие» и гнать вас в три шеи. Примеры: друг по делам приехал в Первопрестольную, прямо на одной из улиц спустило колесо. Парень съехал на обочину и занялся починкой. Тут же подъехал автомобиль, вышли двое москвичей и принялись орать: «Чего ты тут встал? Вали откуда приехал!» Заметив это, проезжавшая мимо милицейская машина остановилась, и представители власти стали выяснять, из-за чего разборки. Увидев самарские номера, менты встали на сторону «своих» и угрожающе заявили: «Вали отсюда в свою Самару! Без колеса езжай, нам по барабану!» Это что, та самая интеллигентная столица?! Да ни в одном городе себя так не ведут. Или вот – в далеком детстве ездили со школьной экскурсией в Москву, и хотя фабрика «Россия» находится у нас, но местных конфет, шоколада и мороженого у себя мы не видели отродясь (все в столицу отсылали). Так вот, была с нами девочка самая младшая. Увидела она огромную очередь, а там бананы продают (зеленые, неспелые еще), и глаза вытаращила. Ну, не ел их ребенок ни разу. Мы отстояли двухчасовую очередь, а когда подошел наш черед, продавец заявила: «Бананы продаются только при предъявлении московской прописки». И как мы ее ни умоляли продать хотя бы один, бесполезно. Ребенок плакал, но ни продавец, никто из стоящих в очереди не помог КУПИТЬ этот злополучный банан. Не все москвичи такие, но уж слишком много случаев вот этого самого «понаехали», чтобы просто забыть о неприятных людях…
Комментарий в блоге автора
Москва, 2005 год
Погода в первые дни наступившего года была хмурой и пасмурной. Серое небо, абсолютное отсутствие солнца, даже снег казался грязным и мокрым… У Люськи на душе было так же пасмурно. Не хотелось никого видеть, ни с кем говорить. Все праздничные выходные она провела дома. Заставляла себя просыпаться по утрам, завтракать, затем придумывала себе занятие – почитать книжку или посмотреть телевизор, устроить стирку или уборку… Так и тянула время до вечера, радуясь, что вот уже опять темно и можно ложиться спать. К счастью, Жанку с Алиной в эти дни было не застать дома – они развлекались на полную катушку, и Люська была им даже благодарна, что они не звали ее с собой, хотя в другое время обиделась бы. Сначала она хотела совсем отключить телефон, чтобы ее не беспокоили звонками, но никто и так не спешил звонить. Даже Дима. Кажется, он упоминал о том, что у него будет много работы в эти дни – новогодние выступления… Хотя в данный момент одиночество как раз было ей необходимо, и Люська в глубине души была благодарна за него, однако никогда еще она не чувствовала себя настолько покинутой.
А ведь когда-то – в общем-то, не так уж и давно, если подумать, – Новый год был для нее не просто праздником, он являлся настоящим чудом, сказкой, волшебством…
Начиналась сказка с новогоднего утренника в детском саду. Даже еще раньше. Воспитательница распределяла роли для праздничной постановки. Люська, как правило, играла главные роли – Снегурочек, Василис Прекрасных, Царевен Несмеян и так далее. Не потому, что была каким-то особо красивым ребенком – в группе хватало девочек и посимпатичнее, а потому, что в те счастливые малышовые годы в ней еще не зародилось ни одного комплекса, и она с большим удовольствием пела на публике, танцевала и вообще «звездила» по полной программе.
Когда в актовый зал детского сада привозили елку – настоящую, живую таежную красавицу, – весть эта мгновенно облетала всю детсадовскую малышню. Они начинали приставать к воспитательнице, канюча:
– Инна Васильевна, ну пожалуйста… Пойдемте в зал – смотреть на елку!
– Нечего там пока смотреть, – сердилась Инна Васильевна. – Вот завтра ее нарядят, тогда уж…
Но ребятишкам не терпелось. Особенно, конечно же, Люське. Она периодически удирала из группы, пока все остальные мирно играли, и «огородами» пробиралась к актовому залу. Воспитательница читала книжку и ничего не замечала.
Елка стояла в полутьме – одинокая, высокая, зеленая и молчаливая. От нее веяло лесом, свежим снегом, морозным воздухом… Люська подходила к ней близко-близко, осторожно трогала развесистые изумрудные лапы, шепотом разговаривала с елью: спрашивала, как там, в лесу, сильно ли холодно, скучает ли она по своим друзьям – белкам, зайцам и лисичкам. А затем, подпитавшись «елочным духом», она возвращалась в группу как ни в чем не бывало, счастливая и окрыленная… В том возрасте она уже не верила в Деда Мороза (собственно, в него она вообще никогда не верила), но свято была уверена в том, что елка – живая, что она слышала ее и прекрасно понимала. Поэтому, когда на утреннике они все дружно водили хоровод вокруг этой елки, она чувствовала себя избранной, ведь они с елочкой уже давно были знакомы и наверняка она выделяла маленькую Люську среди других…
Домашняя елка (вернее, сосенка) была иной – маленькой, уютной, пушистой, и Люське казалось, что ее привезли не из леса, а из ближайшего парка. Нет, она очень любила и их домашнюю новогоднюю елку, но разговаривать с ней девочку почему-то не тянуло.
Наряжать елку – о, какое это было удовольствие!.. Елочные игрушки хранились на антресолях в огромном старом чемодане – он был полон доверху. Некоторые игрушки были совсем старинными, хрупкими и изысканно-красивыми, еще из маминого детства. Люська особо ими дорожила и берегла их. Игрушек на елке должно быть много – в этом твердо были убеждены Люськины родители и она сама; они не понимали тех людей, которые на Новый год «стильно» украшали елку тремя-четырьмя шариками. Нет, ИХ елка была увешана игрушками буквально с головы до пят, плюс гирлянды лампочек и «дождь» – серебряный, золотой, розовый…
С Дедом Морозом же и Снегуркой у Люськи не сложилось с самого начала. Когда ей было два годика, мама решила порадовать ребенка и пригласила Деда Мороза и Снегурочку «по вызову». Едва в их квартире появился страшенный мужик с посохом и клочковатой ватной бородой, Люська обомлела от страха и заорала, взяв с ходу самую высокую ноту. Ей казалось, что этот Дед – воплощение ночных кошмаров – сейчас запрячет ее в свой мешок и украдет у мамы с папой. Дед Мороз, Снегурка и родители плясали вокруг нее, уговаривая успокоиться, обещали конфеты и другие гастрономические блага, но она продолжала верещать, как раненый заяц, и с ужасом таращиться на Деда-монстра. В конце концов его выставили за дверь, а Снегурочка торопливо всучила Люське подарок, сфотографировалась с ней и тоже поспешно ретировалась. У них в семейном альбоме до сих пор хранится эта фотография – Люська, насупленная и зареванная, на руках у мамы, а рядом с ними – советская пятидесятилетняя Снегурочка со слегка прибалдевшей физиономией.
В детском саду же в Дедушке Морозе Люська без труда распознавала воспитательницу Инну Васильевну, хоть она и старалась говорить густым басом, а половину ее лица скрывали усы, борода и накладной красный нос (этакий Дед Мороз-алкаш). Люська, разумеется, делала вид, что принимает все за чистую монету, ибо ей не хотелось расстраивать воспитателей; она послушно рассказывала «Деду Морозу» выученные к празднику стихи («Дед Мороз, Дед Мороз, голубая шапка, ты чего в мешке принес? Там, наверно, сладко – мармелад, шоколад, все для маленьких ребят!»), пела песенки, водила хороводы, орала вместе со всеми:
– Раз, два, три – елочка, гори!!! – но при этом прекрасно понимала, что никаких дедов морозов не существует в природе…
Новогодние наряды – о, это была отдельная песня! Счастливое «совковое» прошлое, когда проблематично было достать нарядную – да просто новую! – шмотку… Наряды мастерились своими (вернее, мамиными) руками. Какой же это был творческий полет! Белое кружевное платьице обшивалось по подолу новогодним «дождем», а также украшалось вырезанными из серебристой фольги звездами и снежинками. А еще у Люськи были наряды Красной Шапочки и Цыганочки (ворох разноцветных летящих юбок, цветастая яркая блузка, красная роза в распущенных волосах…). Да, в костюмы вкладывались и душа, и сердце… А «подарки»? Эти одинаковые праздничные коробки в виде домиков, которые выдавались на каждого ребенка в детском саду, а также у мамы и папы на работе. Внутри был стандартный набор – несколько плиток шоколада, конфеты, вафли, мандарины и – иногда – пряники…
Новый год Люськины родители предпочитали встречать дома. Никогда принципиально не ходили в гости – приглашали на новогоднюю ночь к себе. Мама Люськи готовила потрясающее угощение. Ну, конечно, не обходилось без традиционных «оливье» и «селедки под шубой», хотя были и другие блюда. В детстве за новогодним столом для Люськи самым вкусным было вишневое желе, а еще мама мастерски готовила мясное заливное. Ну и торг, конечно же, торт – «птичье молоко», мама пекла его грандиозно, он просто таял во рту…
К ним приходили родительские друзья, несколько семейных пар. Приводили и детей – Люськиных ровесников, Дашу и Ваню. Они, посидев немного за столом со взрослыми, вскоре убегали в детскую и увлеченно играли там в «Новый год», а потом дружно засыпали у Люськи на кровати еще до наступления полуночи.
Ну, а потом… Школьные «елки», новогодние дискотеки… Люська скромно простаивала в своем нарядном платье у стеночки, когда объявляли медленный танец, и ее сердце ухало куда-то в пятки: а вдруг ее никто не пригласит танцевать?.. А если пригласит – ой, мамочки, да это же еще страшнее…
Новый год становилось немодно отмечать с родителями. Девчонки собирались у подруг (реже – друзей), играли во «взрослую» жизнь, тайком пробовали шампанское… А после полуночи, загадав желание под телевизионный бой курантов, они дружной компанией отправлялись на городскую площадь, к Главной Елке. Она, к слову, была на редкость уродливой – каждый год. В ней не было души… Но они великодушно все прощали. Был Новый год, и было весело, они встречали в толпе на площади знакомые лица, орали друг другу:
– С Новым годом!.. – и обнимались.
Университет… Тут уже все было всерьез – первая любовь, шампанское из горла, заледеневшая Волга, метель и ночь – аж дух захватывало! И однокурсник, лучший друг Пашка, опьянев, признался Люське в любви… А ей было весело и смешно – она его совсем-совсем не любила, она была влюблена в другого, но почему-то в тот момент все это казалось жутко забавным…
Ну, и наконец, Москва. Куда она ушла – радость от встречи Нового года? Почему больше сердце не замирает так сладко и не трепещет в предвкушении праздника? И почему сам праздник теперь проходит так, что после него рыдаешь взахлеб несколько дней подряд?..
Когда Люська впервые после той злополучной новогодней ночи в клубе вышла из дома на свежий воздух, у нее закружилась голова. Ей казалось, будто ее выпустили на волю после тяжелой болезни – настолько она ослабела. Однако праздники закончились, наступили суровые будни. Жизнь продолжала идти своим чередом, и нужно было ездить на работу. К счастью, на небе наконец-то снова появилось яркое зимнее солнышко. Поначалу оно ослепило Люську, словно вылезшего из подземной норы крота, но затем, проморгавшись, она с удовольствием подставила лицо под его лучи.
В метро к Люське немедленно подошел молоденький поп, видимо, оценив ее жалкий вид. «Неужели я так плохо выгляжу?» – испугалась она, лихорадочно соображая, что он сейчас начнет ей проповедовать.
– Много ли выпито за праздники? – строго заглядывая ей прямо в глаза, вопросил батюшка. Люська растерялась, но все-таки попыталась отшутиться:
– Да не сказала бы, что много… Бывало и хуже!
– А нами выпито два ящика пива, ящик вина и водки – немерено, – гордо сообщила ей духовная особа и, оставив Люську в полнейшем недоумении, уехала на подошедшем поезде. Люська от растерянности даже забыла тоже зайти в вагон. Она лишь пожала плечами, провожая попа взглядом, и невольно рассмеялась.
Выйдя из метро, она села в маршрутку и попыталась было снова мысленно уйти в себя, но ее внимание то и дело отвлекали разные забавные ситуации. На соседнем сиденье устроился мужчина средних лет. Судя по всему, он был приезжим, потому что, прежде чем залезть в маршрутку, долго и подробно выяснял у остальных пассажиров, доедет ли он до нужного места. Всю дорогу мужчина громко разговаривал по мобильному телефону, так что не только Люська слышала каждое его слово, но и, пожалуй, весь салон, включая водителя, стал свидетелем дружеской беседы.
– Что? Встретимся? – истошно орал он в трубку. – Да без проблем! А где? На Красной площади? Да найду, конечно, я ее столько раз по телевизору видел…
Люська не выдержала и захохотала в голос. Мужчина посмотрел на нее с удивлением, но ей, в общем-то, было все равно, что он о ней подумает. Ей вдруг стало очень легко и хорошо. Жизнь действительно продолжалась, и эта жизнь была забавна, прекрасна и удивительна… «Надо было мне раньше выползти на улицу, – подумала она с запоздалым раскаянием. – Глядишь, и ожила бы пораньше, а не кисла бы в четырех стенах, себя жалеючи…»
Вскоре объявился Дима – закончился новогодний «чес», и он получил возможность немного передохнуть. Откровенно говоря, он еще и простудился: хрипел и кашлял, поэтому петь был просто не в состоянии. Люська подозревала, что, если бы не больное горло, никакие выходные парню явно не светили бы, поскольку продюсер заставлял Диму работать практически без передышки, на износ. Она уже поняла, что Азимов – трудоголик, для него не существует ничего кроме работы, и он пытается приучить своего подопечного к такому же жесткому режиму. Может быть, именно поэтому Азимов и невзлюбил Люську – она, конечно, не была Диминой девушкой, но все-таки отнимала какую-то часть Диминого бесценного личного времени…
– Очень бы хотелось с тобой увидеться, – просипел Дима в трубку, – но, сама понимаешь, из дома я сейчас не выхожу, поэтому совместный поход куда-нибудь в ресторан или в кино отменяется… Так что мне остается только набраться наглости и пригласить тебя в гости.
Люська рассмеялась:
– Почему же «наглости»? Что плохого в том, если ты меня пригласишь?
– Ну, может быть, ты думаешь, что я буду к тебе приставать с грязными домогательствами! – пошутил Дима.
– Я об этом даже мечтать не смею, – отшутилась в ответ она. – Дим, я бы с радостью навестила тебя, но ты уверен, что сейчас это не в напряг? Тебе же нужен покой, лечение и все такое…
– Ай, соглашайся быстрее! – перебил Дима. – У меня болит горло, и я не могу тебя долго уговаривать. Нет, мне не в напряг, и я даже обещаю напоить тебя вкусным кофе! Ну так как, приедешь?
– Что с тобой поделаешь, приеду, – засмеялась она. – Что тебе можно? Фрукты, сок? Может, мед привезти?
– Ой, не морочь мне голову, главное – себя привези, – буркнул Дима и сразу отключился. Люська покачала головой, продолжая улыбаться своим мыслям. Нет, Дима ей определенно нравился! Вот только она еще не разобралась в своих ощущениях – нравился как парень или же как друг? С одной стороны, с ним классно просто общаться, болтать обо всем подряд, но с другой… А что, если Дима вдруг… ну, предположим… однажды поцелует ее – по-настоящему, не так, как на Новый год, – это будет ей приятно? Скорее да, чем нет. А он сам, интересно, хочет ее поцеловать? Он вообще об этом хотя бы раз думал?..
Раздался звонок в дверь. Люська, все еще задумчиво улыбаясь, рассеянно открыла дверь, даже не поинтересовавшись, кто там. Она ожидала встретить Жанку с Алиной, ну Лилю, на худой конец, – кто еще это мог быть? Поэтому, увидев перед собой Андрея, она не сразу сообразила, кто это вообще такой, и некоторое время остолбенело таращилась на него, продолжая по инерции слегка улыбаться.
– Привет, – осторожно сказал Андрей, тоже пытаясь улыбнуться бледными губами. Однако у него это плохо получилось – лицо свело жалкой судорожной гримасой. – Можно войти?
– Зачем? – растерялась Люська. Андрей смущенно развел руками:
– Поговорить…
– О чем? – Люська все еще придерживала дверь рукою, словно размышляя, захлопнуть ее перед носом Андрея или пока повременить.
– Люсь, ну ты так и будешь держать меня за порогом? – расстроился Андрей. – Я же по-хорошему пришел, по-человечески…
Люська сдалась.
– Проходи, – сказала она, отступая назад и давая ему возможность войти в квартиру. Андрей, в свою очередь, сделал шаг вперед, и Люська уловила едва различимый, но хорошо знакомый аромат – такой родной Андреевский запах… Она низко опустила голову, чтобы скрыть внезапно покрасневшее лицо, ибо кровь так и прилила к щекам.
– В кухню… – буркнула она еле слышно. Андрей покорно двинулся за ней следом. Люська предложила ему сесть, а сама лихорадочно размышляла, чем ей занять руки – вскипятить чайник, достать вазочку с печеньем и конфеты… Нужно было делать что-то, постоянно что-то делать, потому что иначе возникнет неловкая пауза и придется смотреть ему в глаза и… о чем-то говорить с ним. А Люське было по-настоящему страшно. Она преувеличенно засуетилась и загремела посудой.
– Что ты будешь, чай или кофе? Я помню, ты всегда предпочитал кофе… – сказала она и тут же осеклась. Это «я помню» нечаянно сорвалось у нее с языка, и она смутилась еще больше. Андрей внимательно посмотрел на нее и тихо ответил:
– Кофе…
Люська, уже не спрашивая, сделала ему черный кофе без сливок, с двумя ложками сахара. Затем налила себе чаю, бросила в чашку дольку лимона и села за стол напротив Андрея. Нужно было наконец взглянуть на него, иначе это уже становилось невежливым. Она тряслась, как овечий хвост. Сердце бешено колотилось о грудную клетку. Собравшись с духом, она все-таки подняла голову и посмотрела ему в лицо. На нее глянули такие исстрадавшиеся, такие тоскующие глаза – обожаемые ею шальные глаза ярко-изумрудного цвета, – что у нее на мгновение остановилось дыхание. Ей показалось, что она смотрит на саму себя, потому что выражение этих глаз было ей знакомо и говорило о многом.
– Что с тобой? – вырвалось у нее. – Ты в порядке?
– Нет… – еле слышно отозвался он. – Не в порядке… Мне плохо без тебя, Люсик.
Люська молчала. Что она могла ему на это сказать? Признаться, что после их расставания она тоже не живет, а существует? Что рыдает и вспоминает о нем каждый день, каждый час, каждую минуту? Незачем было все это говорить… Да и тяжко очень. Она с преувеличенной сосредоточенностью размешивала ложечкой сахар в стакане – так можно было отвлечь внимание от ее дрожавших пальцев. Однако Андрей все же заметил эту нервозность. Он порывисто схватил ее ладонь, судорожно сжал, стиснул так, что Люська непритворно вскрикнула.
– Мне больно, Андрей!
– Мне тоже больно!!! – заорал он вдруг и так шарахнул кулаком по столу, что зазвенела посуда. – Мне без тебя так херово, что жить не хочется!
Люська обмерла от этой яростной вспышки. Она еще никогда не видела Андрея таким взбудораженным. Они вообще раньше в принципе не ссорились, не скандалили и не выясняли отношений в таком тоне. Судя по всему, его нервы были на взводе, как пружина, все это время, а сейчас пружина сорвалась и дала волю эмоциям.
