Текст книги "Любовь с московским акцентом"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
– А в плане карьеры, значит, Москва тебе ничего не дала? – полувопросительно-полуутвердительно произнес Миша.
– Ну почему – ничего? Мне нравится заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь. Нравится брать интервью, ездить на задания, встречаться с людьми… Люди моей профессии, я считаю, обязательно должны «пережить» Москву. Это как прививка: либо прижился, либо нет, но выиграл в любом случае. Москва дает ни с чем не сравнимый опыт. Я получаю этот опыт уже два года. Правда, того запала, с которым иные провинциалы едут «покорять столицу», у меня не было и нет. Но мне в Москве нравится. Очень…
– А мне нет… – вздохнул фотограф.
– Так почему бы тебе не переехать в провинцию? – полюбопытствовала Люська с иронией. – Раз уж Москва тебя так напрягает…
– Ну как же, я ведь сказал – бабло зарабатывать, – как-то невесело усмехнулся Миша.
– Зачем тебе «бабло»? Я имею в виду, тебе действительно нужны такие уж большие деньги? Для чего?
– Семью кормить, – вздохнул Миша. – У меня же мама и… Ника…
– Ника? – Люська вытаращила глаза. – Кто такая Ника?
– Такой. Это мой сын, – спокойно объяснил Миша.
– А… почему Ника? – растерянно спросила Люська, хотя спросить хотелось совсем другое.
– Потому что Никита до двух лет не выговаривал свое имя, все «Ника» да «Ника», – просто сказал Миша. – Так и пошло…
Люська ошеломленно смотрела на него, словно видя впервые.
– Вот уж не думала, что у тебя есть ребенок, – призналась она. – А почему он не живет с твоей бывшей женой? Извини, что я такая любопытная, – опомнилась она. – Но все-таки, дети обычно остаются с матерью, а не с отцом…
– Да ничего. А матери у него и нет.
– Как так нет? Вы же… разошлись? – тихо произнесла Люська.
– Кто тебе сказал? Она умерла три года назад, – ответил Миша. – Погибла в автокатастрофе.
Люська молчала, переваривая услышанное, не зная, что в таких случаях положено говорить. Миша понял ее затруднения.
– Да ты не напрягайся, – негромко сказал он. – Все в прошлом…
– Мне очень жаль, извини… А с кем сейчас сын остался? С твоей мамой?
– Ага, с бабушкой… Мобильного у нее нет, так и не научилась пользоваться, и я велел ей звонить мне с городского только в крайнем случае, если что-то случится.
– А что случилось?
– Ника заболел, – Миша нахмурился, – простудился, температурит… Может, в садике подхватил. Мама, конечно, в панике, она вообще по жизни такая перестраховщица… Но, знаешь, душа все-таки не на месте. Мама сказала, что вызвала на завтра врача. И какая досада, что я именно в этот момент далеко!
– Не волнуйся, – Люська успокаивающе прикоснулась к его руке. – Маленькие дети часто болеют, поправится! Завтра вечером ты уже будешь дома… Кстати, сколько ему лет, сыну?
– Четыре… Я вас как-нибудь познакомлю, – Миша улыбнулся, – он классный парень, тебе должен понравиться… Если ты, конечно, детей любишь.
– Люблю. Очень люблю!
Миша удовлетворенно кивнул:
– Я почему-то так и думал…
Люська все еще не могла прийти в себя.
– Вы так и живете… одни? – спросила она. Миша усмехнулся.
– Ну почему же «одни»… Мы вдвоем. Ну, и бабушка на подхвате. Да он у меня вообще самостоятельный. Уже читать умеет.
Помолчали, прихлебывая пиво и хрустя солеными чесночными сухариками. «Он один воспитывает сына, – вздохнув, подумала Люська. – А я-то размылась, как идиотка, из-за своих глупых надуманных проблем…»
– Зачем ты вообще поехал? – недоуменно спросила она, качая головой. – Нам по первому же запросу прислали бы из мэрии кучу снимков на тему «Поезда памяти», вовсе не обязательно было делать эксклюзивные фотографии…
– Люсь, извини, но иногда мне кажется, что ты просто дура, – укоризненно произнес Миша. Люська обалдела от такого заявления.
– С чего это вдруг?!
– Я из-за тебя поехал, – устало сказал Миша, потирая виски. – Плевать я хотел на этот поезд… Просто хотелось как можно больше времени провести с тобой. Только и всего. И не говори мне, что ты не догадывалась…
– Миш… Я правда не догадывалась… – залепетала Люська растерянно, чувствуя себя полной идиоткой и готовая провалиться сквозь землю.
– Ну вот. Потому и говорю, что дура… – вздохнул Миша. – Как можно было не заметить, что ты мне нравишься? Я, кажется, этого не скрывал.
– Я думала, ты так просто прикалываешься… шутишь… – пробормотала Люська в смятении. Миша невесело усмехнулся:
– Да какие уж тут шутки… Думал, в этой поездке мы сможем друг друга получше узнать, надеялся, что ты начнешь мне хоть немножко симпатизировать…
– Я тебе… симпатизирую и так, – запинаясь, выговорила Люська.
– Угу, я заметил, – язвительно отозвался он. – Ты никак со своими ухажерами не разберешься, то один, то другой, то певец, то гомосексуалист…
– Какой еще певец, какой гомосексуалист, ты что?!
– Дима Ангел, потом поэт Павлик, потом еще один загадочный поклонник, который тебе звонит, – начал ревниво перечислять Михаил. Люська смотрела на него во все глаза.
– Миш, ты что, с дуба рухнул? Ты вообще отдаешь себе отчет в том, что сейчас несешь? При чем тут вообще Ангел, при чем Павлик, что ты болтаешь?!
– Прости, – сразу же примирительно сказал Миша, в шутку поднимая руки вверх, как бы сдаваясь. – Я это не в упрек тебе, не хотел обижать. Просто меня бесит, что вокруг тебя вечно толпятся парни! Мне они мешают, понимаешь? Когда мне хочется завоевать сердце девушки, остальные меня отвлекают.
Люська нашла в себе силы, чтобы рассмеяться и пошутить.
– Ишь, какой хитренький… Хочешь завоевать сердце без шума и пыли, чтоб даже конкурентов вокруг не было!
– Ну, положим, поэт Павлик мне явно не конкурент, – уверенно заявил Миша. – Насчет того загадочного типа, который звонит тебе во время работы, ничего сказать не могу, я его не знаю. А вот Дима Ангел… Таким, как он, ты вполне можешь увлечься. И он меня беспокоит. Он тебе не звонил еще, нет?
– Звонил, – виновато созналась Люська. – Только уверяю тебя, ты заблуждаешься на его счет! Он звонил просто как друг…
– Тогда кто же? – прямо спросил Миша. – Кто он, мой соперник?
– Он тебе не соперник, – отреклась Люська. – То есть, я имела в виду… – она смутилась. – Я сейчас абсолютно свободна в плане личной жизни. Но, тем не менее, это не значит, что я тут же готова закрутить с тобой какие-то отношения. Мне сейчас не до этого, Миш, честно. Ты меня устраиваешь как коллега, как приятный собеседник, как друг… И остановимся на этом, хорошо?
– Так ты свободна? – услышав эти слова, Миша воспрянул духом и пропустил половину сказанного Люськой мимо ушей. – А как же тот… ну, о котором ты говорила, что очень его любишь?
– А я его и сейчас люблю, – просто сказала Люська. – Кто сказал, что любовь обязательно должна быть счастливой? Да, мы с ним больше не пара. Но никого другого на его месте я не вижу. Во всяком случае, пока. И закроем тему на этом, если ты не против…
Возвращение в Москву прошло тихо-мирно, без распития спиртных напитков и происшествий. Единственное, что слегка смазало благопристойный финал, – ночью в соседнем купе раздался страшный грохот и перебудил половину вагона. Спросонья и в полутьме никто не понимал, что упало. Оказалось, упал поэт Павлик. Со свистом, с верхней полки. Сначала хотели бежать за врачом, но Павлик даже не проснулся в своем полете, а продолжал мирно похрапывать на полу. Он еще и в ковер завернулся для большего удобства и комфорта. Утром, проснувшись, Павлик доверительно сообщил всем, что ему приснилось, будто он – Гагарин.
В Питер поэт ехать не собирался, поэтому Люська распрощалась с ним сразу на Казанском вокзале. Павлик одарил ее напоследок пафосным признанием:
– Я тебя полюбил, дорогая моя!..
Люська не сдержалась и заржала в голос. А Павлик вдохновенно продолжил:
– Я тебя полюбил за то, что ты меня полюбила! Но меня ведь невозможно не полюбить, правда?..
Затем он неожиданно посерьезнел и сказал Люське:
– Благодаря тебе я изменил мнение о людях, работающих в газете «Вертикаль»… Раньше мне казалось, что там одни лохи. А ты – девчонка хоть и не гламурная, но практически роскошная! Ах, какая у тебя коса! Какая коса! Сразу видно – русская девушка!
И лучшего комплимента Люська в жизни, пожалуй, не слышала.
(Спустя два года Люська и Павлик случайно столкнулись в лифте «Останкино». Она не сразу его признала – от прежнего есенинского облика остались лишь кудри да глаза, а сам он размордел, заматерел, отрастил небольшое брюшко и вообще – выглядел, скорее, солидным отцом многодетного семейства, чем тем гламурно-чудаковатым персонажем из поезда, который летал с верхней полки и торговал на волгоградском рынке женскими трусиками… Они разговорились, и Павлик с гордостью поведал, что является директором музыкальных программ на молодежном канале, а также похвастался фотографией детишек-близнецов в телефоне – оказалось, он благополучно женился на девушке, позабыв о своем эпатажном имидже «гомосексуалиста»…)
Миша тоже не поехал в Питер, оставшись в Москве из-за болезни сына. Люська невольно затосковала по нему. Ей сейчас не хотелось оставаться одной, требовалось с кем-то постоянно разговаривать, быть в компании, иначе сразу начинали одолевать тягостные мысли об Андрее. Но ехать надо было обязательно – никто кроме нее, по мнению Артура, не мог написать о мероприятии «красиво». Люська уже даже придумала достойное начало своей статьи: «Их все меньше – живых свидетелей и участников тех страшных событий. Их волосы поседели и поредели, лица избороздили морщины, спины согнулись. Но их глаза такие же ясные. В них – ПАМЯТЬ о войне. Потому что такое не забывается…»
Перед отъездом в Питер Люська успела заскочить домой, искупаться и переодеться. Она была даже рада, что у нее оставалось не так много времени между двумя поездами, можно было сослаться на спешку и не отвечать на расспросы девчонок. Ей не хотелось сейчас задушевных бесед и разбора по полочкам ее внутреннего состояния. Хотя Алина – Люська видела – поглядывала с плохо скрываемым состраданием, а на Жанкиных губах играла с трудом сдерживаемая ироничная ухмылка.
На вокзале – на этот раз Ленинградском – снова играл военный оркестр, произносились речи, сопутствующие ситуации, ветеранам преподносились букеты цветов… Люська почувствовала, что у нее «дежа вю». И опять представитель комитета общественных связей отгрохал длинную и нудную маловразумительную речь. Отличительной чертой этого оратора являлось то, что он непременно упоминал на любом мероприятии «один из лучших концертных залов столицы». Причем лучшим концертным залом у него считались все, в которых он выступал – будь то хоть «Россия», хоть Кремлевский дворец, хоть МДМ, хоть зал церковных соборов. В этот раз Люська, чтобы развлечься, втайне ждала от него упоминания «одного из лучших вокзалов города», но так и не дождалась.
С попутчиком ей, впрочем, повезло – с ней в купе «Красной стрелы» ехал только один человек, учитель истории. Его сумасшедший класс то и дело врывался к ним в купе и нарушал мир и спокойствие, но учитель привычно усмирял своих ребят на понятном им языке:
– Так, Макс, пока я тебя не наказал, иди и сам накажись головой о дверной косяк – тогда прощу!..
В целом, попутчик был интеллигентным, тихим и совершенно Люську не напрягал – она практически не замечала его присутствия.
А спустя всего восемь часов после отправления пасмурная северная столица уже встречала московских гостей…
Люська была в Питере. В своем самом любимом городе на Земле. Она не знала, за что так его любит – этот город всегда был для нее неразгаданной загадкой. Но любят ведь не за что, а вопреки…
Их поезд встречали десять автобусов на Площади Восстания. В Питере было еще темно – раннее утро, суббота, город спал после трудовой недели. Экскурсоводшей на этот раз оказалась клевая бабулька, она с ходу взяла нужную ноту – очень интересно рассказывала, читала наизусть стихи, цитировала классиков, но не занудно, а с огоньком в глазах.
Завтракать их повезли на Васильевский остров в студенческую столовую. Вот с кем Люське никогда не везло – так это с соседями по столу. Капризные избалованные школьницы демонстративно презрительно ковыряли вилками еду и громко гундели:
– Фу-у-у, какое га-а-авно-о-о!!! Я это есть не бу-у-уду…
«Ну просто по роже дать хочется», – подумала Люська с досадой, но в этот раз смолчала.
После завтрака все отправились на Пискаревское кладбище.
…Почетный караул возле Вечного огня. Долгий путь по Аллее Памяти, мимо монументов – памяти погибших в блокаду… Многие ветераны с трудом идут самостоятельно – их заботливо поддерживают под руки журналисты, школьники и студенты.
– Давайте я вам помогу, – предложила Люська худенькой сгорбленной старушке, опирающейся на палочку.
– Спасибо, милая, я сама, – с легкой улыбкой ответила ей та.
– Но у вас ведь наверняка уже ноги устали…
– Ноги? Да нет у меня ног-то, дочка, это протезы… – все так же улыбаясь, сообщила эта мужественная маленькая женщина.
Люська сглотнула ком в горле, не зная, что на это можно ответить.
Затем среди толпы ветеранов ее взгляд выхватил трогательного дедулю в старенькой шапке, в плохоньком потрепанном пальто, но с дорогим фотоаппаратом в руках. Он не выпускал камеру ни на секунду, снимая все подряд – своих товарищей, Вечный огонь, Аллею Памяти, молодежь, красные гвоздики на белом снегу… Он то обгонял шествие, забегая вперед и щелкая затвором, то отставал – видимо, чтобы полнее охватить картину. А затем распахивал полы пальто и с благоговейным трепетом прятал свой драгоценный фотоаппарат у себя на груди, сплошь увешанной военными наградами…
«…Площадь Победы. Минута молчания. Шапки снимают все, не обращая внимания на мороз, – и стар, и млад. Кажется, что в тиканье часов, отсчитывающих время, слышится биение сердец…» – тихонько наговаривала Люська в диктофон текст будущей статьи.
Затем их ждала праздничная программа. Поздравления, стихи, военные песни, от которых что у стариков, что у молодых на глаза наворачивались слезы… Ну и, конечно, экскурсионная поездка для всех участников «Поезда памяти». Военно-морской музей, крейсер «Аврора», Заячий остров, Петропавловская крепость… Когда они приехали в Петропавловку, уже начало темнеть, и было немного жутковато ходить по этим дорожкам, мощенным булыжником… Памятник Петру – нелепый, в духе авангарда. Маленькая голова, но мощное туловище, длинные сильные руки… Потом – Медный всадник… Спас на крови… Исаакиевский собор… Смольный… Люська всегда с трепетом смотрела на гостиницу «Астория», когда проезжала мимо, – после прочтения книги Татьяны Егоровой она неизменно ассоциировалась у нее с гениальным артистом Андреем Мироновым. Крыло «Астории» – гостиница «Англетер», та самая, где нашли мертвым другого гения – поэта Сергея Есенина… Сфинксы, которым три тысячи лет – найденные на раскопках в Египте и установленные на мосту в Питере… Конечно же, Дворцовая площадь… Зимний дворец…
Это все Люська уже видела неоднократно, хоть и любила без ума. Однако длинная дорога и насыщенные событиями четыре последних дня сделали свое дело – к вечеру она почувствовала себя совершенно вымотанной и физически, и морально. Она не чуяла под собой ног и мечтала только об одном – завалиться в свое купе и продрыхнуть без просыпа до самой Москвы. Когда зазвонил ее мобильный, она устало поморщилась – ну кому она могла понадобиться сейчас, в Питере?
Это звонил Дима Ангел. Люська была так ошеломлена, неожиданно услышав в трубке его голос, что даже забыла обрадоваться.
– Привет, как ты, где ты? – беззаботно поздоровался с ней он. – А я вот решил звякнуть, узнать, как у тебя дела…
Люська кашлянула, приходя в себя.
– Дела отлично, – отозвалась она. – Вот только что вернулась из Волгограда, сейчас в Питере, ночью уезжаю обратно в Москву – выполняла задание редакции…
– Что, что, что?! – завопил Дима. – Ты была в Волгограде?! А сейчас ты в Питере???
– Да, а чему ты так удивлен?
– Люсь! – произнес Дима с досадой. – Я же тебе говорил, когда звонил неделю назад, что у меня гастроли… В Волгограде я уже побывал, а теперь вот тоже в Питере… Забыла?
Люське пришлось сознаться, что она и в самом деле забыла. Просто не обратила внимания на названия тех городов, которые он перечислял, – запомнила только, что гастроли продлятся десять дней.
– Так ты сегодня уже обратно в Москву? – огорчился Дима.
– Да, через пару часов…
– Ну вот, если бы я знал раньше, я бы обязательно подъехал, чтобы увидеться с тобой… У меня здесь завтра концерт… Слушай, может, ты останешься? В гостиницу я тебя устрою, обещаю, завтра сходила бы на мой концерт, а в Москву поехали бы вместе!
– Не могу, Дим, правда, – с искренним сожалением отказалась Люська. – Все участники «Поезда памяти» занесены в списки, и если я вместе с остальными не вернусь в Москву, паника поднимется.
– Черт, как жалко… – слышно было по его голосу, что он действительно очень расстроен. – А вы на чем едете, не на «Красной стреле»?
– На ней, родимой…
– Эх, все-таки, как досадно, что ты не можешь остаться до завтра, – еще раз посетовал Дима. – Но, в любом случае, я уже послезавтра буду в Москве. Увидимся?
– Конечно, увидимся. Мы же договорились…
– Что-то голос у тебя какой-то невеселый, – уличил ее Дима. – Ты не хочешь?
– Да нет, не в том дело… Я просто очень устала, Дим, – Люське вдруг стало себя жалко до слез. – Я… в общем, неприятности в личной жизни. И вообще… – голос у нее дрогнул. – Вообще, Дим, мне так хреново… – неожиданно призналась она. – Мне ужасно, ужасно, ужасно плохо. Хочется подохнуть… – она не смогла дальше говорить из-за подступивших к горлу долго сдерживаемых слез.
– Что ты, Люсь, – испугался Димка. – Даже не думай так говорить. Как бы плохо ни было, подохнуть – это не выход! У меня и самого тоже всякое в жизни бывало, – торопливо затараторил он, словно она и в самом деле стояла сейчас на крыше, собираясь сигануть вниз, а он ее отговаривал. – Например, девушка, которая была моим лучшим другом и соседкой по общежитию, однажды меня просто обокрала! А еще… Когда только приехал в Москву и поступил в Гнесинку, денег не было вообще, стрелял по соседям картошку… Да блин, столько всего было! – разволновался он. – Но всегда есть что-то… или кто-то… для чего и для кого стоит жить, понимаешь?
– Понимаю. – Люська хлюпнула носом; ей уже было стыдно за свою слабость. – Извини, Дим, я пойду. Нас тут зовут в автобус… – соврала она.
Она отключила мобильник, жалея о своей несдержанности. «Что он обо мне подумает? – корила она себя. – Разнюнилась, разнылась… Выставила себя последней истеричкой…» Но на душе стало все-таки теплее от той непритворной участливости, которую проявил к ней Дима. «И что я, в самом деле, сопли на кулак мотаю? – подумала она. – Жизнь, что ли, закончилась с потерей Андрея? Да ни фига подобного… Я без него проживу, я очень хорошо буду жить!»
После ужина она окончательно успокоилась. Их отвезли на вокзал, и она с удовольствием прошла в купе. «Спать, спать, спать!» – приказала она себе. Она уже намеревалась выполнить задуманное – еще до отхода поезда завалиться на свою полку, как вдруг снова ожил и заверещал ее мобильный. Как ни странно, это опять был Дима.
– Какой у тебя вагон? – услышала она его взволнованный голос. – Я тут, на перроне…
– Ты с ума сошел!.. – ахнула Люська и пулей выскочила из купе, чтобы встретить его. Она сразу увидела его вдалеке – он торопливо шагал вдоль вагонов, вглядываясь в окна и пытаясь разглядеть за стеклом ее лицо.
– Я здесь, Дим! – Люська замахала рукой, и он быстро подбежал к ней. Они неожиданно для самих себя обнялись так крепко, словно возлюбленные, встретившиеся после долгой мучительной разлуки. Люська уткнулась лицом ему в грудь (какой же он все-таки был высокий…), прямо в распахнутую куртку, почувствовав запах его парфюма – ненавязчивый, строгий, невыразимо приятный запах, – и закрыла глаза. Так приятно было ощущать мужские сильные руки, обнимающие ее…
– Ну что ты, глупенькая… – бормотал Дима, зарывшись лицом ей в волосы – впопыхах она забыла надеть шапку. – Расклеилась, ревушка-коровушка?.. Ну вот, и оставляй тебя после этого одну, уже через неделю истерить начинаешь… – он шептал еще какую-то неразборчивую нежную ерунду, лишь бы успокоить и приободрить Люську, и она с благодарностью прижималась к нему, ощущая лишь тепло и покой. Наконец они разомкнули объятия и посмотрели друг на друга немного смущенно – как и подобает людям, которые видят друг друга всего лишь второй раз в жизни.
– А ты совсем не изменилась за это время, – пошутил Дима, – разве что седых волос прибавилось!
Люська засмеялась, вспомнив фразу Миши о том, что ей на вид тридцать восемь лет.
– Ты уже не первый человек за последние два дня, который намекает на мой преклонный возраст. Ну да, я старушка, ничего не попишешь… Мне уже двадцать четыре года. А тебе?
– А мне двадцать три… почти. Через месяц исполнится.
– Малявочка! – фыркнула Люська. – А по телевизору, скажите, пожалуйста… такой знойный и искушенный мачо!
Дима, кажется, немного обиделся на «малявочку», но вслух никак на это не отреагировал. Вместо этого он спросил:
– Так что там за трагедия стряслась у тебя в личной жизни? Надеюсь, никто не умер?
– Нет, что ты! – испугалась Люська. – Так… Мелкие неприятности. В общем-то, если смотреть объективно, то даже наоборот – я должна быть счастлива, потому что избавилась от одной большой проблемы… А субъективно – мне пока немного не по себе, потому что я привыкла с этой проблемой неразрывно существовать…
– Очень образно, – Дима покачал головой. – А конкретнее?
Люська вздохнула.
– А конкретнее… Я рассталась с любимым человеком. Вот буквально на днях. И потому еще не переварила это…
– Понятно… – протянул Дима. – А рассталась по собственной инициативе или это была его идея?
– Моя…
– Ну, так нечего и ныть тогда, – Дима шутливо пихнул ее в бок, – радуйся, что наконец-то от него отделалась!
– Я и радуюсь, – замороженным голосом отозвалась Люська.
– Вообще, я тебя понимаю, конечно. – Дима понизил голос. – Плавали, знаем… И меня бросали, и я сам бросал. И было это тоже, мягко говоря, непросто…
Он не успел закончить свою мысль, потому что вокруг них постепенно начиналось какое-то движение. Несколько школьниц, участниц «поезда памяти», с любопытством прогуливались в отдалении и бросали заинтересованные взгляды на Диму. В глазах девчонок явственно читалось сомнение: они узнали поп-кумира, но не были на сто процентов уверены, что это именно он. Наконец, заметив, что Дима тоже смотрит на них, одна из школьниц набралась храбрости и обратилась к нему с вопросом:
– Слушай, а ты не Дима Ангел, случайно?
«Ну и манеры у современных светских леди – сразу тыкать незнакомому человеку! – подивилась про себя Люська. – Хотя, может быть, популярный певец не считается незнакомцем? Его же все знают в лицо… Да, но он-то сам не знает своих фанаток поименно…» В итоге Люська сделала вывод, что все-таки это признак бескультурья.
Дима, однако, был настоящим лапочкой. Он лучезарно улыбнулся, взмахнул длиннющими ресницами и кивнул:
– Да, совершенно случайно, это я.
Девица радостно взвизгнула и подскочила к нему, как кошка.
– Ой, а можно с тобой сфотографироваться?
Не дожидаясь ответа, она всучила Люське свой фотоаппарат.
– Сфоткай нас, хорошо? Необязательно в полный рост, главное – чтоб крупным планом лица!
«Нормально, – мысленно прокомментировала Люська, – со мной она тоже на «ты»…»
Тем временем вокруг них образовалось кольцо из юных «лолит», которые пожирали Диму жадными взглядами и торопливо доставали свои фотоаппараты (как назло, фотоаппараты были практически у всех, потому что поездку в Питер жаль было не запечатлеть на память). Люська прикидывала с отчаянием, неужели же ей придется фотографировать всю эту толпу? Одно она осознала четко: в покое их с Димой теперь не оставят до самого отхода поезда, какая досада – так и не дали договорить! Дима привычно улыбался в объектив, расписывался на подсовываемых ему клочках бумаги, однако все же пару раз бросил на Люську скорбно-виноватый взгляд – извини, мол, издержки профессии…
К счастью или к несчастью, но учителя, руководители групп, а также проводницы вскоре стали загонять всех в вагоны – поезд вот-вот должен был отправиться.
– Девочки, милые, приходите в Москве на любой мой концерт, там мы с вами и пофотографируемся, и автографы я всем дам, – успокаивающе говорил Дима, видя, что девицы запаниковали и стали лихорадочно наваливаться на него с воплями: «А со мной, со мной сфоткаться!..»
– Знаешь что, тебе лучше уйти, пожалуй, – понизив голос, сказала ему Люська, – иначе они тебя просто разорвут от переизбытка эмоций.
– Ты права, – хмыкнул Дима, – я побежал. Не кисни, поняла? Буду в Москве, созвонимся… Люсь, ты вообще не стесняйся, если что, можешь сама мне звонить в любое время, я только рад буду! Ведь мой номер у тебя на мобильном определился?..
Он торопливо чмокнул Люську в щеку, чем немало ее смутил, и зашагал по перрону прочь, в сторону вокзала. Некоторые девочки пробежали было за ним несколько шагов по инерции, но поняли, что дело это бесполезное, и в нерешительности остановились. Затем они перевели взгляд на Люську как на особу, приближенную к певцу. В их глазах снова зажегся жадный интерес. «О нет, только не приставайте ко мне с расспросами! – взмолилась про себя Люська. – Мне сейчас не до вас…» Она хотела поспешно смыться в свое купе, но ее уже настиг голосок одной их школьниц:
– А ты с Димой дружишь, да?
– Мы знакомы, – уклончиво отозвалась Люська, все еще не оставляя попыток улизнуть.
– Ты не его девушка?
«Еще чего! – фыркнула мысленно Люська на этот допрос с пристрастием. – Однако, какая беспардонность…»
– Нет, – коротко ответила она. Но девчонки не унимались:
– А кто у него девушка?
– Я не знаю… – Люська пожала плечами. Отчего мысль о том, что у Димы может быть подруга, так неприятно уколола ее? «Похоже, я становлюсь ревнивой эгоистичной дурой, – упрекнула она себя. – Какое мне может быть дело до Диминой девушки?»
– Слушай, а ты можешь дать мне его номер телефона? – вдруг сказала одна девица, крашеная блондинка, та самая, что в столовой презрительно кривила губки и морщилась от того, что не хочет есть «тако-о-ое га-а-авно-о-о». – Мне очень нужно, правда. Ты не думай, я не какая-нибудь сумасшедшая фанатка… У меня к нему дело. Важное…
«Ну, это уж слишком! – рассердилась Люська. – Совсем с ума посходили…» Вслух же она сухо произнесла:
– Я не имею права распоряжаться такой личной информацией, как номера чужих телефонов. Если у вас, – она выделила голосом это вежливое «вас», – действительно к Диме важное дело, обратитесь к его продюсеру или в пресс-центр. А сейчас прошу меня извинить… – она повернулась ко всем спиной и шагнула мимо проводницы в тамбур. Девица, досадуя, что не разжилась телефоном звезды, злобно прошипела вслед:
– Уродка!..
«Вот, получай, – подумала Люська, молча проглотив «уродку». – Ни за что, ни про что… Только потому, что имею честь состоять в знакомстве с Димой Ангелом… Господи, оно мне надо? И что меня вечно на приключения тянет? То женатый, то звезда…» Андрей, к слову, хоть и был тоже звездой, но все-таки успешно скрывал Люську от общественности и в свет никогда не выводил, поэтому нападок ревнивых фанаток ей удавалось избежать. А сейчас… С Димой они всего-навсего друзья, даже просто знакомые, а она уже получила «комплимент» от его поклонницы – надо полагать, не последний…
Она вошла в купе, уселась перед черным провалом окна и обхватила голову руками. «Не буду думать об этом, – приказала она себе. – Не стану расстраиваться…»
Поезд тихонько тронулся. Под мерный перестук колес и покачивание вагона Люська заставила себя взяться за работу, чтобы не было сил вспоминать о неприятном. Она сочиняла окончание для своей статьи.
«…Глядя на питерские дворцы, мосты, каналы, понимаешь, насколько мы обязаны участникам войны. Обязаны за всю эту красоту, которой, благодаря их подвигу, можем любоваться и сегодня… Подвиг ленинградцев – их сила, мужество, стойкость – потрясли весь мир. И сейчас нам остается только низко склонить голову перед ними. Как написал Юрий Воронов:
«…Рыдают люди и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе салют,
Сегодня ленинградцы плачут…»
Было около восьми утра, когда Люська добралась до дома. Девчонки крепко спали, причем, судя по всему, заснули они лишь несколько часов назад, так как отрывались всю субботнюю ночь в каком-то очередном клубе. Это можно было понять, глядя на разбросанные по комнате вещи и кое-как сваленную верхнюю одежду, которой полагалось висеть на вешалке. Видимо, Жанка с Алиной явились домой сильно навеселе.
Стараясь не шуметь, Люська прокралась к шкафу, чтобы переодеться. Половица под ее ногой предательски скрипнула – старый дом, чего уж там… Жанка немедленно приподнялась на постели и выразительно посмотрела на подругу. Люська виновато развела руками и на цыпочках добралась-таки до шкафа. Дверца, открываясь, завизжала, как ржавое колесо. Жанка вновь оторвала голову от подушки и взглянула на Люську уже с откровенной злобой.
– А потише нельзя? – недовольно прошипела она. – Мы, вообще-то, спим…
– Извини, я же не нарочно, – прошептала Люська. Как назло, в этот момент она задела рукой висевшую в шкафу одежду, и деревянные «плечики» громко застучали друг о друга. «Теперь Жанка, пожалуй, решит, что я действительно это делаю специально…» – мелькнуло у нее в голове. Судя по Жанкиным глазам, метавшим молнии, именно так она и считала. Люське, тем не менее, нужно было достать домашнюю одежду, и она продолжила рыться в шкафу. Найдя нужные вещи, она вновь со скрипом закрыла дверцу шкафа и решила уйти от греха подальше, выпить кофейку в кухне, чтобы никому не мешать. Но не успела она сделать и пары шагов (половицы громко отзывались на каждое ее движение), как у Жанки закончилось терпение. Она психанула, села на кровати и уставилась на Люську с натуральной ненавистью во взоре.
– Люсь, ты издеваешься? – спросила она. – У тебя, вообще, совесть есть? Я же тебя по-человечески просила не шуметь…
– Жан, ну это случайно вышло, – принялась оправдываться Люська. – Я же не виновата, что от простого хождения по комнате поднимается шум.
– Почему-то, когда я хожу, такого шума не возникает, – язвительно произнесла Жанка. – Может, у тебя просто масса тела больше? Тогда худеть пора… – бросила она презрительно и улеглась на кровать лицом к стене. Люська вспыхнула, как будто ее наотмашь ударили по лицу. «Худеть пора…» Это явно было не случайно сорвавшееся с языка недоразумение, а целенаправленный тонкий расчет унизить ее. Жанка всегда ненавязчиво подчеркивала, что из них, трех подруг, у нее самая привлекательная фигура. Алина, по мнению Жанки, была слишком худа, ну а Люська, соответственно, чересчур толста. Конечно, Люська не была толстой, но все же ее грудь и бедра отличались достаточной пышностью. Особенно по сравнению с плоскогрудой Жанкой. Именно на фоне Жанкиных рассуждений о «толстых» и «стройных» Люська непроизвольно заработала себе целый комплекс неполноценности, не задумываясь о том, что, вообще-то, мужчинам очень нравится ее фигура…
