Текст книги "Под жёлтым зонтом"

Автор книги: Юлия Лавряшина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава 5

Собирая сумку, Арина первым делом уложила две пачки бумаги и несколько ручек, потому что паста в них имела обыкновение заканчиваться на разлете мысли. Что положено брать за город из вещей она понятия не имела и решила дождаться Кирилла.

«Как ты жила до меня? – ворчал он в такие моменты, польщенный тем, что Арина не сумела без него обойтись. – Питалась яичницей и ходила в одних джинсах?»

Арина презрительно парировала: «В отличие от тебя, я не заражена вирусом потребления».

У него начинали обиженно биться ресницы: «Я просто здраво смотрю на вещи. Человеку, живущему в городе, необходима одежда. Вот когда мы с тобой поселимся на собственном острове, то будем расхаживать голышом».

Желая загладить свою резкость, Арина мурлыкала: «А скоро у нас будет свой остров?»

«Скоро. Когда я стану хозяином «Ермака», то выжму из него все соки, чтобы у тебя было все, чего ты хочешь».

Она снисходительно трепала его по щеке: «Болванчик ты китайский! Чего мне еще хотеть? У меня все есть».

И Кирилл знал: она и в самом деле не нуждается ни в чем материальном. Вся ее одежда была куплена им. Арина не только не просила ее, но и отбрыкивалась от подарков: «Зачем это? Все равно я не выхожу из дома». Он резонно возражал: иногда все-таки выходит, хотя бы с ним вместе. Сам Кирилл всегда выглядел так, что ее знакомые говорили: «Твой парень, словно с подиума сошел». Их тон подсказывал недоговоренное: «Сошел-то он с подиума, но почему к тебе в квартиру?!»

Арина и сама не вполне понимала, отчего он так сходит по ней с ума. Зеркало не давало ответа и приходилось опять прикрываться своим талантом. О собственном отношении к Кириллу она старалась не задумываться: мысли сразу становились тяжелыми и темными, как тучи перед грозой.

Однажды утром она проснулась первой, что случалось крайне редко, и увидела, как от длинных ресниц Кирилла отделилась и поползла к виску слеза. Всего одна. Арина замерла, наблюдая, и вскоре он зашевелился, растревоженный ее взглядом.

– Что тебе снилось? – спросила она сразу, пока он не забыл.

– Ты.

– Нет, правда?

– Правда, ты.

– И что же я делала?

Ей показалось, что он сейчас опять заплачет.

– Ты любила меня…

Она сурово сказала:

– Ты – сентиментальный дурак! Я и так тебя люблю.

– Да? – произнес Кирилл с сомнением. Потом вздохнул: – Наверное, да.

Ее умиляли и смешили его ребяческие попытки держаться того уровня, на котором, по его же мнению, он мог быть ей интересен. Кирилл смотрел ее любимые фильмы, выхватывал книги, которые она читала. Но всегда оказывалось, что Арина их перечитывает, а он впервые слышит имя автора.

– Темнота, – как-то бросила она в шутку. – Пищевой институт… И как я только тебя терплю?

– Любишь, наверное? – подсказал Кирилл. И хотя тон его тоже был несерьезен, Арина сразу уловила, как он сжался изнутри.

В его неукротимом стремлении добиться от нее признания, за которым пусть ничего и не окажется, проявлялась вся беспомощность Кирилла. Молодого, красивого, преуспевающего директора модного ресторана. Он был в своем мире, как заколдованный мальчик, которого никто не трогает, хотя он живет среди акул. Арине было понятно: ее королевича не сожрали до сих пор лишь потому, что рядом постоянно находился загадочный, мудрый Лари. И она была абсолютно спокойна за Кирилла.

На самом деле Арина вовсе не была холодным человеком. Скорее наоборот: ее душа представляла собой сгусток любовной энергии, которой она заряжала свои книги, и потому люди, прочитавшие их, неделями не могли выйти из-под ее власти. Оставляя для Кирилла закуточек, ее сердце переполнялось болью за каждого, кто хотя бы бочком проходил сквозь роман. Когда они страдали, Арина страдала вместе с ними, а если кто-нибудь погибал, у нее случались сердечные приступы. Столкнувшись со смертью героя, Кирилл не совсем всерьез кричал ей, швыряя листы рукописи: «Убийца! Кровожадная рысь!» Она также в шутку оправдывалась: «Я ничего не могла поделать! Он сам решил застрелиться. Мне тоже его жаль». Капризный рот Кирилла искажался злой усмешкой: «Жаль тебе, как же… Ты просто жить не можешь без чьей-нибудь крови!»

Одна мысль об Арининой кровожадности возбуждала его, и он доводил ее до такого исступления, что потом неделю ходил весь искусанный.

«В твоих книгах постоянно присутствует смерть, – как-то заметил Кирилл. – Зачем? Почему это так важно для тебя?» В ответ она процитировала Кушнера:

Но и в самом легком дне,

Самом тихом, незаметном,

Смерть, как зернышко на дне,

Светит блеском разноцветным.

В рощу, в поле, в свежий сад,

Злей хвоща и молочая,

Проникает острый яд,

Сердце тайно обжигая.

Словно кто-то за кустом,

За сараем, за буфетом

Держит перстень над вином

С монограммой и секретом.

Как черна его спина!

Как блестит на перстне солнце!

Но без этого зерна

Вкус не тот, вино не пьется.

Кирилл выслушал ее, как всегда очень внимательно, словно был прилежным учеником. Потом признался: «Я много думал о смерти в юности. А сейчас – нет». Арина усмехнулась: «Но о чем-то же ты думаешь наедине с собой?» Он ответил вполне серьезно: «Конечно. О тебе».

В людей, которых создавало ее перо, Арина вдыхала собственную душу, и этих душ оказывалось так много, что она и сама порой ужасалась своей многоликости. Иногда Арина придирчиво выбирала самого подленького из персонажей и пристально разглядывала: «Неужели и это тоже я?» За спиной раздавалось противное хихиканье: «А то кто же?» Тогда она задумывалась: существует ли в мире та грань зла, которой не нашлось бы места в ее душе? Ответ удручал, но на помощь приходили те герои, о которых люди из реального мира вздыхали: «Вот бы встретить такого (такую)…» И Арина с облегчением понимала – и это тоже она.

Читательницы тихонько признавались: «Я просто влюбилась в вашего…» Имена назывались разные. Арина слушала их с удивлением и жалостью, ведь они еще не знали героя той вещи, которую она только писала. И который, конечно, был несравненным, ведь именно он составлял ее сегодняшнюю жизнь. Спустя год, Арина с недоумением выслушивала дифирамбы в его адрес. «Ах, тот… Да, этот роман был неплох… Но та вещь, что я пишу сейчас!»

Отпихнув сумку, она с наслаждением раскинулась на диване и беззвучно рассмеялась. Пишу… В этом смешном коротеньком слове заключалось столько скрытого от остального человечества счастья, что Аринино сердце не раз переполнялось сочувствием к этому самому человечеству: «Чем же вы живы до сих пор?!»

Лишись Арина Фролова своего дара, что бы от нее осталось? Она отмахивалась от наплывающего страшноватого образа: одинокая женщина в возрасте Христа, заурядной внешности и небольшого ума, привязанная к одному только глуповатому псу… Но азартное веселье, уже закипавшее у нее в крови, подтверждало: пока волноваться не о чем. Мелким секущим дождям не удалось изрешетить ее дар до состояния сплошной дыры.

– Пишу, – произнесла она одними губами свой волшебный пароль, который пропускал в мир, где Арина повелевала судьбами и заставляла людей произносить слова, рождавшиеся в ее сердце.

Перечитывая написанное, и сама порой удивлялась: откуда взялись эти мысли, эти печальные образы, этот завораживающий ритм, в который попадаешь с первой строки и не можешь выпасть до последней? Она до сих пор помнила самый первый упрек в свой адрес: «Вы пишите слишком интеллигентски». Поразмыслив над этими словами, Арина даже обрадовалась, потому что всегда боялась обратного – простоватости. Ей негде было набраться интеллигентности. Арину угораздило родиться в семье многодетной, и, соответственно, полунищей, где на жизнь отец зарабатывал, спускаясь в забой. В беспорядочных воспоминаниях детства просматривалось постоянное мельтешение, и только одна фигура оставалась статичной – не отходившая от плиты мать.

«Вокруг меня все только и делали, что ели, – как-то призналась она Кириллу. – А если нечего было есть, то думали о еде. Наверное, поэтому я так ненавижу готовить».

Уединение было для маленькой Ариши единственной и совершенно несбыточной мечтой. Однажды она просто вышла из дома с распухшей от воплей братьев и сестер головой, села на автобус и уехала в деревню, где жила подруга матери. Светлана была парализована, за ней ухаживала старая тетка. Арина была у нее лишь один раз, но потрясение, вызванное видом заваленной книгами и журналами невзрачной комнаты, оказалось столь сильным, что девочка надолго запомнила путанную дорогу. Вглядываясь ночами в темноту, колеблющуюся от дыхания большой семьи, Арина видела картину совершенного счастья: одна, в постели, среди книг и фантазий. Ей до того хотелось окунуться в такое уединение, что сжималось сердце, а ногти сами собой впивались в ладони. И, наконец, Арина решилась.

Родители не особенно возмутились ее выходкой. Может, им и самим не раз мечталось бежать на край света, в захудалую избушку, полную лишь нетопленной тишиной. Но реальность, как всегда, оказалась только тусклой копией мечты. Светланину тетку обрадовало появление Арины, и она тут же спихнула ей все заботы о больной. Девочка была приучена ухаживать за беспомощными людьми, но те были совсем маленькими. К тому же, она никогда не ощущала на себе бремя полной ответственности. Желанное уединение распадалось под гнетом переполненных «уток», промерзших поленьев для печки, впивающихся в ладони ручек ведер… Несколько раз Арина едва удержалась, чтобы не сбежать домой, и только самолюбие и страстное желание овладеть тайнами непрочитанных книг заставляло ее взять себя в руки.

Трудности, перерастающие в привычку, уже не угнетают. Со временем Арина научилась управляться с хозяйственными делами ловко, как взрослая, лишь бы скорее от них отвязаться. Но едва долгожданное счастье стало понемногу вылепляться, как Светлана умерла. Арина до сих пор не могла думать о ней без боли и никогда никому не рассказывала. Ей казалось, она потеряла единственного человека, которого любила.

В том же году Арина окончила школу и, не заглянув к родителям, уехала поступать в институт. Не чувствуя призвания ни к чему, она выбрала филологический факультет: там оказался небольшой конкурс, и главным предметом была литература. Суета студенческого общежития пробудила в ней знакомую тоску по уединению среди книг. Судьбе было угодно наградить ее. Кирилл предоставил ей возможность жить в одиночестве, Арина заполнила его книгами. Которые, к тому же, были ее собственными.

Глава 6

– Откуда такое странное имя – Лари? – спросила Арина уже на выезде из города.

Примостившийся сзади Цезарь положил улыбающуюся морду на спинку ее сиденья, словно тоже интересовался ответом. За последние два дня хозяйка ни разу не назвала его «скотиной», и пес был тихо, благодарно счастлив. Если б Цезарь умел мыслить логически, то понял бы: нынешним затишьем он обязан человеку, которого продолжал дичиться, но уважал за то, что Кирилл не навязывался с ласками.

– На самом деле его зовут Илларион. По-моему, в нем есть грузинская кровь, – пояснил Кирилл, не отрывая взгляда от дороги, которая не успевала просохнуть в перерыве между дождями. – Но ему никогда не нравилось собственное имя. В детстве его называли Илей. Это он тоже отверг. Жена придумала звать его Лари.

– Мило! – отрывисто сказала Арина.

Он предупредил:

– Только не говори этого ему. Он терпеть не может, когда акцентируют внимание на его имени.

Арина со смешком повторила:

– Акцентируют внимание… Черт возьми, как сказано!

– Это ты у нас мастер слова.

– Только письменного. На устную речь мне, честно говоря, наплевать! Можешь говорить, как канцелярская крыса.

– Вот спасибо! – обиделся Кирилл. – Значит, я – крыса?

Она опять засмеялась, мотая головой:

– Нет, лапочка мой! Ты – королевич. Им и останешься.

– Ладно, так и быть. Интересно, как ты определишь Лари.

– Я пока о нем не думала, – равнодушно отозвалась она и покосилась на Кирилла: расслышал ли он фальшь в ее тоне?

Человека, распоряжавшегося судьбой Кирилла, она помнила хорошо. Жилистый, смуглолицый Лари, причудливо одетый в прозрачную белую рубаху с пышными рукавами и пестрый жилет, хотя еще и не был использован ею, но – запримечен. Арина предполагала, что рано или поздно доберется до него, и ее коллекция образов пополнится стареющим немногословным человеком, который может оказаться вовсе и не хозяином ресторана. Кем – она пока не задумывалась, его черед еще не наступил. Однако стоило Кириллу заговорить о том, чтобы она пожила пару недель за городом у Лари, как по жилам сразу пробежали знакомые, долгожданные пузырьки восторга, который принято называть вдохновением.

«Лари!» – ухватилась она, и рука, которую сжимал Кирилл, погорячела от нетерпения.

– Сколько ему лет? – спросила она, стараясь не глядеть на Кирилла.

Противное чувство вины закопошилось в душе, как бывало всякий раз стоило Арине только занести ногу над тропой невинного увлечения, подпитывающего ее фантазию. Голосом Кирилла оно шептало (крик уже истощился за долгие годы), что нельзя так обращаться с людьми, и он сам – живой человек, хотя так и не стал героем ее романа. В такие минуты Арина сникала и почти робко гладила его тщательно выбритые щеки. Все же Кирилл оставался единственным родным человеком, и с ее стороны, конечно, было свинством… Обычно Арина прощала себя раньше, чем успевала договорить фразу.

– Кому? Лари? – уточнил Кирилл, хотя ни о ком другом и речи не было. – Уже шестьдесят два. А он и не думает уходить на покой.

Он даже глотнул воздух, пытаясь поймать последние слова. Арина соображает слишком быстро, и способна распутать его замысел до того, как придумается достойное оправдание. То безразличие, с которым она приняла эту фразу, могло оказаться обманчивым, как и все в ней. Обычно Арина держалась так, словно ничего не замечала вокруг себя. Однако при этом впитывала множество штрихов, и, читая ее книги, Кирилл пугался того, что рано или поздно она использует какую-нибудь сцену из их жизни. Но до сих пор не обнаружил ни одного своего следа.

– У него большой дом? – продолжала расспрашивать Арина, уворачиваясь от сочившегося нежностью собачьего языка.

– По нынешним меркам не очень. Будь я хозяином ресторана, я бы построил побольше.

«Идиот, – простонал он, спохватившись. – Какой из меня, к черту, интриган! Что на уме, что и на языке…»

Насквозь промокший лес вокруг них выглядел вертикально поставленным болотом – бурым, зыбким, ведущим какую-то пугающую, смертоносную жизнь. Пальцы Кирилла стиснули руль, будто стоило выпустить машину из-под контроля, и ненасытная трясина поглотила бы их. Столько раз он мечтал об этом, а сейчас от напряжения, с которым Кирилл удерживал машину, заболела спина. Его маленький зверек возился на соседнем сиденье, и Кирилл готов был сам лечь под колеса, только бы «Ауди» благополучно миновала несуществующее болото и вывезла Арину к жизни.

– Эй, ты чего? – окликнула она. – У тебя сейчас такое лицо…

– Какое?

– Словно ты душишь кого-то.

«Наоборот, – подумал он. – Я разжимаю чужие руки на твоей шее».

– Нет, маленький, ничего подобного, – заверил Кирилл. – Просто голова разболелась. Это приближение Лари так на меня действует. Но тебе ничего не грозит, не бойся. Я всегда тебя спасу, запомни это.

– Тебе не хочется разговаривать? – спросила Арина без тени обиды. – Давай помолчим. С тобой так хорошо молчится… Не испытываешь ни малейшей неловкости. Этим ты отличаешься ото всех на свете. Со всеми приходится говорить… А я люблю только писать.

– Скоро ты этим займешься, – пообещал Кирилл. – Тишина, одиночество, лес и бумага…

Арина протяжно вздохнула:

– Вот оно счастье… Даже не верится, что скоро я все это получу. Хотя, по правде сказать, все это не очень удобно.

Кирилл насмешливо заверил:

– Еще как удобно! Лари будет в восторге. Ты очаруешь его за пару минут.

Ему так нравилось, когда Арина стеснялась чего-то, как маленькая. Тогда Кирилл начинал чувствовать себя ее покровителем, не столько богатым, сколько сильным и надежным. Ему даже верилось, будто Арина нуждается в нем.

Притормозив у поворота, ведущего к дачному поселку, где много лет назад поселился Лари, он посетовал на размытую лесную дорогу и вскользь спросил:

– Хоть позвонишь мне?

– А разве ты не будешь приезжать?

«Как же ты обрадовалась, моя бесстыжая рысь!»

– Пока Лари в отпуске, ресторан полностью на мне, – напомнил, он и похвалил себя за выдержанный тон. – Я не смогу часто отлучаться, сама понимаешь.

– Я позвоню, – равнодушно пообещала Арина, но тут уже Кирилл сплоховал, и она успела заметить, как дрогнуло его лицо.

«Сейчас пустит слезу!» – ужаснулась она и быстро заглянула в глаза, красиво, как у девочки, оттененные черными ресницами.

– Что? – сердито спросил он.

Арина с облегчением выдохнула:

– Любуюсь. Красивый же ты, королевич!

Кирилл обрадовано разулыбался:

– Все ты врешь, хищница! Что ты опять задумала?

– А! По-твоему, я никогда не говорю правду?

– Только когда хочешь есть.

– А знаешь, чего мне хочется сейчас?

– И не надейся!

– Я же еще ничего не сказала!

– Руль я тебе не доверю. Ты разобьешь нас всех.

Несколько лет назад он совершил огромную глупость, научив Арину водить автомобиль. Она захотела этого, а Кирилл тогда ни в чем не мог ей отказать. Выучить правила дорожного движения Арина даже не пыталась, считая любые экзамены насилием над личностью. Два года гоняла по городу без прав, но оставалась точно заговоренной – ее ни разу не остановили. До тех пор, пока на пути не встретилась раскисшая от дождей рытвина. Машина опрокинулась в кювет. Хотя Арина не пострадала, Кирилл перепугался до смерти и с тех пор ни разу не пустил ее за руль.

– Не строй мне глазки, коварная кошка! Свою «Ауди» я тебе не доверю.

– Так ты за нее боишься? Мило! – она обернулась к Цезарю. – Где мой единственный заступник? Смотри-ка, дрыхнет!

– Сейчас проснется, уже почти приехали. Тогда сможешь ему нажаловаться… Видишь, маленький, какие теперь строят замки? Дом Лари против них – избушка на курьих ножках.

– Мне ни с кем не придется делить комнату?

– А ты бы хотела ее с кем-то разделить?

Она довольно хмыкнула. Ей нравилось, когда Кирилл выказывал признаки ревности, хотя оба понимали, что это не всерьез. Ревновать Арину было так же бессмысленно, как пытаться поймать ветер, который то и дело меняет направление, и никому не дается в руки.

– Вот он! – объявил Кирилл и подбородком указал вправо.

Арина одобрительно заметила:

– Ну не такая уж избушка. Два этажа.

– На каждом всего по две комнаты.

– Одному-то хватит! Или он не один?

– Я не знаю, – откровенно сказал Кирилл. – Мы никогда не разговариваем на такие темы. Все-таки я ему не сын…

Она издала какое-то фырканье:

– Но ты-то сводил меня показать ему!

Кирилл так улыбнулся, что у нее сжалось сердце: «Черт возьми! Это не мужчина, а просто Аполлон Бельведерский!»

– Ты – единственное, чем я могу гордиться, – сказал он.

– А твой ресторан?

– Это не мой ресторан.

– Но когда-нибудь он станет твоим. Я ведь знаю о твоих грандиозных планах.

Кирилл ответил так спокойно, будто его это уже и не трогало:

– Лари отмел их все. Он боится перемен. У него слабое сердце. Третьего инфаркта ему не выдержать.

«Да кто ж меня за язык-то дергает?!»

– Первый случился, когда Макс попытался отравиться, угадала?

Что-то дрогнуло в нем, будто машина угодила во временную яму, и на мгновение Кирилл очутился внутри себя тринадцатилетнего. Он ощутил ступнями сухую корявость тропинки, ведущей к реке. Макс, как всегда, сзади, но Кирилл не выпускает его из виду – тощего, сутулого, невзрачного. Они с разбегу влетают в воду, и Кирилл не удерживается, повизгивает, хлопая по груди мокрыми ладонями. Но тут темные маленькие глаза Макса наплывают дрожащими сигналами беды: «Слушай, а я наглотался таблеток…»

Первое, что Кирилл ощутил – не страх, а обида: «Ах так, тебе наплевать, что я останусь один? Друг называется!» Уже потом он тащил упиравшегося Макса к дому, где не оказалось никого из взрослых, и Кирилл от отчаяния орал и матерился, не зная, как поступить. Телефона тогда у Лари не было. Решив, что один добежит быстрее, он оставил друга возле дома, а сам помчался к магазину, где был автомат, и долго дозванивался в «Скорую». Связь с городом была плохой, и пришлось орать, одновременно отгоняя любопытных дачников.

Вернувшись, он обнаружил, что Макс засыпает, и перепугался еще больше. Подхватил его подмышки и поволок навстречу «Скорой». К счастью, дорога шла под гору, и он заставлял Макса переставлять ноги. Это и облегчало задачу, и не позволяло тому уснуть. С машиной они встретились на повороте к городу.

Кирилл тогда был так растерян, что даже не попросил взять его с собой. И только когда «Скорая» отъехала, испуганно рванулся следом. Он бежал и бежал за Максом, не решаясь остановить попутную машину, ведь у него не было с собой денег. Вдруг одна из них притормозила сама: «Эй, парень, ты куда на ночь глядя?» Только тогда Кирилл заметил, как стемнело. Водитель беспечно сказал: «А я думаю: грабитель по дороге бегать не станет. Случилось что-то у человека… Да ты к тому же пацан совсем!»

Но Кирилл в тот день перестал быть пацаном, потому что спас жизнь своего друга.

Арине он об этом не рассказывал, опасаясь вызвать интерес к Максу. Тогда она принялась бы расспрашивать, и вынудила его рассказать и то, что случилось позднее и навсегда развело их… А этого не знал ни один человек, кроме Лари. И, несмотря ни на что, Кирилл верил: Лари не обмолвится ни словом, потому и решился отвезти Арину к нему. Подсознательно он чувствовал: пороки зачастую связывают людей прочнее, чем добродетели.