Текст книги "Под жёлтым зонтом"

Автор книги: Юлия Лавряшина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 19

Я шел и шел, ни о чем не думая, ничего не помня. Только следил за небом, чтобы вовремя заметить, если появятся дождевые тучи. Я боялся их потому, что боялся всего на свете. Страх вытеснил все мысли. Я начинал думать о чем-то, и тут же оно ускользало… Спустя секунду, я уже не мог вспомнить, о чем… Что – о чем? Этого я тоже не мог сообразить.

Тяжесть возмездия расплющивала мою голову. Мне было не избежать его, ведь я дерзнул распорядиться человеческой судьбой и не подумал, что выпущенное мной зло вернется ко мне бумерангом. Его полет оказался холостым. Цель осталась даже не задетой. Зато я был сражен наповал.

Я пытался вспомнить, когда начал осознавать: происходящее – не череда нелепых случайностей. Оно неотвратимо, как та самая судьба, в ход которой я посмел вмешаться. С чего началось мое прозрение? То ли с того, что в мой кабинет заглянул наш заведующий и озабоченно попросил: «Кирилл, будь другом, закажи для Лари два билета на Канары. Он летит с какой-то дамой. Вот листок с их данными… Лари позвонил мне, а тут, понимаешь, жена требует, чтобы я отвез нашего пацана в травмпункт – с дерева свалился… Вроде ничего серьезного, но лучше проверить, правда?»

Выросло ли то дерево, о котором он говорил? Или оно тоже было вымыслом, ложью, злобной фантазией, как и все, что окружало меня? «Что с тобой, Кирилл? У тебя такие глаза… Ты не заболел?» Я не мог вспомнить, ответил ли ему что-нибудь. Наверное, да, ведь он оставил меня в покое.

Помню, как пытался сосредоточиться, но все расплывалось, будто я рисовал слишком водянистыми красками. Я силился представить Канары, куда так и не собрался, потому что мне не хотелось туда без Арины, а она отказывалась… Я, не отрываясь, смотрел на листок с ее именем, и оно выжигало мне глаза…

Мама издали качала головой, ее голос срывался от жалости: «Ты у меня какой-то слабоумный… Кто же увозит свою женщину к другому мужчине?»

Я не собирался устраивать скандал, и мне даже не хотелось плакать. Но и не хотелось жить. Мысли стали вдруг коротенькими, как у Буратино. Ни одну я не успевал додумать до конца.

…Или это произошло чуть позднее, когда я смотрел на незнакомого человека, сидевшего напротив меня, и никак не мог понять – кто он?

– Вы – налоговый инспектор, – внезапно осенило меня.

Он с недоумением проговорил:

– Я твержу вам об этом уже пять минут. Вы что, нездоровы?

– Здоров, – возразил я. – Разве не видно? Я молод, красив и здоров. Что вам от меня надо? Налоговые отчеты у нас заполняет бухгалтер.

– Вот именно, – подтвердил он. – Просчеты в последнем видны невооруженным глазом. Хотите взглянуть?

Не дожидаясь моего согласия, инспектор достал из кейса небольшой пакет, и подал мне. Я протянул руку, и вдруг женский голос вскрикнул: «Не берите конверт!» Чей это был голос? И откуда он возник?

Я отдернул руку, но он продолжал держать пакет над столом.

– Что это? – спросил я.

– Ваш отчет.

– Почему он в конверте? Разве так подаются отчеты в налоговую инспекцию?

Оглянувшись на дверь, инспектор понизил голос:

– Я не хотел, чтобы его кто-нибудь увидел, кроме нас с вами.

– Почему?

– Я ведь уже сказал! За такие нарушения вам придется дорого заплатить. Посмотрите же сами!

– Откройте конверт, – потребовал я.

На его незапоминающееся лицо наползло оскорбленное выражение.

– Не хотите, не надо, – пробубнил он и хотел было убрать конверт, но я схватил его за руку.

– Открывайте!

– Да что это с вами?!

– Что в конверте? – мне хотелось обозвать его последними словами, но я еще сдерживался.

Быстро обогнув стол, я прижал его к креслу, на котором он сидел.

– Открывай конверт, скотина, – прошипел я, сдавив его горло. – Там деньги? А здесь где-то камера, да?

– Да, – просипел он, хватая воздух.

– Ты хотел меня подставить? – я уже понял это и все же сам поразился. – Взятка налоговому инспектору… На сколько лет я бы сел? Кто тебя нанял?

– Задушишь…

– Задушу, – заверил я. – У меня, знаешь ли, сегодня как раз такое настроение....

– Беги, – вдруг выдавил он, и я разжал пальцы. Отдышавшись, он повторил: – Беги, черт бы тебя побрал! Слов камера не пишет, он поймет, что ты обо всем догадался. Этот тип все равно достанет тебя, если не смоешься.

– Кто он?

Мне было страшно услышать ответ.

– Ты сам знаешь, – он опять боязливо осмотрелся. – Здорово же он тебя ненавидит.

– За что? – голос у меня прозвучал почти жалобно, и я испугался того, что кажусь ему смешным.

Но инспектор уже шел к двери, бормоча на ходу:

– Это уж тебе лучше знать. Мой тебе совет: уходи сию же секунду, все бросай и никому не звони.

– Даже маме?

– А она у тебя актриса? Вот видишь… Она не сумеет изобразить беспокойство, если будет знать, что с тобой все в порядке. Правда, уходи, пока он не нанял киллера. Теперь он уже не остановится, я таких знаю… Ты, вроде, хороший парень. Мне жаль, что с тобой так обошлись.

– Спасибо.

Я действительно был благодарен ему, ведь никто из нас не представлял, чем это для него обернется.

– Дурацкая сцена вышла, – криво усмехнулся он и, не простившись, вышел.

Мне хотелось еще что-то сказать ему, но я так ничего и не придумал. Он тоже больше не произнес ни звука, только в дверях подмигнул мне, и это короткое движение век было, как щелчок гипнотизера, выводящего из транса. Я очнулся и едва не закричал от боли.

Кажется, я метался по кабинету, натыкаясь на стены, а потом они внезапно исчезли, и мне в глаза налетел песок. Я катался в пыли на какой-то проселочной дороге и не помнил, как здесь оказался. На мне все еще были дорогой костюм и галстук, только цвет их теперь невозможно было определить. Пыль забилась мне в горло до самых легких. Я весь состоял из пыли, как ничтожная моль. И со мной обошлись, как с молью…

Не отряхиваясь, я пошел по дороге навстречу закату. Больше всего мне хотелось дойти до него и сгореть. Но в жизни не сбываются как раз главные желания. Эта безнадежность и поддерживает в людях веру в загробный мир.

Тучи не появились, но я так старательно вглядывался в меркнущее небо, словно дождь мог мне навредить. Когда солнце все же скрылось, так и не подпустив меня, я просто рухнул под первым кустом. Я не сразу уснул, просто у меня больше не было сил двигаться.

Перед моими глазами по узким травинкам торопились домой запоздавшие, насекомые. Я видел черные движущиеся точки, но не различал – жук это или муравей. Когда-то мы с Максом без устали ловили бабочек. Не для коллекции, просто соревновались в ловкости. Мы тут же их отпускали, и ни ему, ни мне даже не приходило в голову, что бабочки уже успели пережить ужас смерти. Теперь я понимал, каково это – выскользнуть из-под сачка… Тебе возвращают жизнь, но забывают вернуть желание жить.

Кажется, я только-только задремал, когда кто-то тряхнул меня за плечо. Я сел, ничего не видя в темноте, и потер глаза, до сих пор горевшие от пыли.

– Вот это находка, – произнес незнакомый хриплый голос. – Ты что тут делаешь, салажонок?

– Я не салажонок, – ответил я, еще не разглядев, с кем разговариваю.

Он присел, обдав меня ненавистным запахом крепкого табака, и тяжело задышал в лицо. Теперь я видел, что лучше было не огрызаться – даже на шее у него, красовались тюремные наколки. Он самоуверенно взял меня за подбородок и, пристально оглядев, довольно произнес:

– Интеллигент… Люблю интеллигентов. Со мной на зоне один сидел… Фальшивомонетчик. Так языком чесал – заслушаешься! У тебя с этим как?

– Не знаю, – честно сказал я. – По-моему, не очень.

– Ломаешься? – насторожился он. – А чего разлегся посреди леса?

– Я спал.

– Кореша тебя, что ли, забыли?

– Вроде того. А вы здесь живете?

Он отрывисто хохотнул:

– Ага, прям под кустом. Как зайчик. Ты пьяный, что ли? Вроде, не пахнет. Дрянью, поди, обкурился?

– Я вообще не курю.

– Ну, вставай тогда. Болячку прилежишь на голой земле-то. Переночуешь у меня… Куда среди ночи идти?

Его звали непривычно – Макаром. За те десять минут, что мы добирались до его дома на окраине деревни, он выложил, что освободился только полгода назад, а до этого зона шесть лет была его «мамкой». Посадили Макара, по его словам, за глупость: спалил по пьяни колхозную ферму, которую сторожил. Но на земляков Макар зла не держал, вернулся сюда и в первый же вечер сошелся с одной разведенкой. Теперь ему казалось, что он всегда был к ней неравнодушен.

– Пашуней звать, – произнес он с нежностью и тут же грубовато добавил: – Накопилось в бабе ласки – замучила меня!

Когда мы выбрались на опушку, за которой начиналась деревня, Макар оглядел меня с удивлением:

– А ты чего такой грязный? Увалился куда?

– Вроде того.

Он даже обиделся.

– Чего ты все: вроде, вроде. Скрытный больно… Не доверяешь?

– Доверяю. Просто не хочу, чтобы ты смеялся.

– Не буду, – неожиданно серьезно пообещал Макар. – Я иногда сам такие номера выкидываю, хоть плачь, хоть смейся. Тебя побил кто?

– Вро… – начал я, потом сказал: – Не кулаками. Так тоже бывает.

– Рассказывай! – важно отозвался он. – Уж я-то всякого на зоне насмотрелся. И кулаками, и словами, и чем хочешь… Дай-ка я тебя отряхну… Пашка домой в таком виде не пустит. Хотя она уже спит, поди, ты там потише.

Я вспомнил, о чем хотел спросить:

– А ты чего по лесу бродил?

– Бессонница, – хохотнул он. – Не, правда! Иной раз целую ночь заснуть не могу. Веришь-нет, глаза страшно закрыть.

– Верю.

Теперь я действительно в это верил.

В доме кисло пахло дрожжами, и я с порога понял, что сейчас предложит Макар. И впрямь он затащил меня на кухню и хитро подмигнул:

– Давай по маленькой?

– Давай, – согласился я.

– А я думал, откажешься, – удивился он. – Ты, поди, хуже коньяка ничего и не пил?

– Пил, – заверил я. – В детстве, как и все с бормотухи начинал. Мы с другом в седьмом классе попробовали.

Макар снисходительно протянул:

– Ну, чего-то вы припозднились! Я еще в школу не ходил, уже самогонку со стопок допивал. Ты чем закусывать будешь? У нас тут по-простому…

– А ты чем?

– Понятно, огурцом. Но ты, может, не привык?

– Думаешь, я из дворца сбежал? Давай свои огурцы.

Мы выпили с ним по первой – за встречу. С непривычки я задохнулся, и Макар тут же сунул мне под нос кусок ржаного хлеба:

– Занюхай!

Я втянул пряный запах, и мне сразу стало легче дышать. Макар, причмокивая, зажевал огурцом и с любопытством спросил:

– А ты, правда, откуда сбежал-то?

Самогонка уже мягко обволокла мою память, чтобы я мог взглянуть на все нетрезвыми и оттого близорукими глазами. И если повезет – вообще ничего не разглядеть. Но Макар ждал, безразлично похрустывая огурцом. Конечно, я бы мог с ходу наплести ему с три короба, и он, пожалуй, не усомнился бы. Ведь мы были из разных миров, и он понятия не имел, что происходит в моем.

Но неожиданно для себя я ему все рассказал.

Глава 20

– Вот сучара! – воскликнул Макар, когда я замолчал. – Ни хрена себе, как отец! И баба твоя тоже хороша… Нашла кусок пожирнее, так что ли?

– Она никогда меня не любила.

– А ты не заступайся, простофиля. Чего ж ты в нее вцепился, коли не любила? У тебя, поди, от девок-то отбою не было! Вон ты какой… Как из кино, если отмыть хорошенько.

– Вот это точно, – спохватился я. – Помыться бы…

Макар удивился:

– Ну ты сказал! Баню среди ночи топить? Здесь тебе не город: Этих ваших душевых кабинок нету.

Мне стало смешно.

– Где ты видел душевые кабинки?

– Рассказывали, – сознался он. – Тот парень, фальшивомонетчик. В деньгах купался, паразит! Да, видать, зарвался малость… У тебя есть дома такая кабинка?

– Нету. И квартира у меня обычная.

– И евроремонт не делал? – усомнился Макар.

Я вспомнил отставшие в углу своей комнаты обои. Когда открывали форточки, стены начинали угрожающе потрескивать, будто под бумагой расправляло сухие крылья неведомое насекомое. Но ремонт пугал меня сильнее, чем это существо. К тому же, нам с мамой просто некуда было переселиться на это время. Она еще могла бы пристроиться у подруги, но кто приютил бы меня на целых три месяца?

Макар между тем продолжал допытываться:

– Куда ж ты деньги тратишь?

– Да я не так много и получал… Лари только раз прибавил мне зарплату. Может, он ждал, что я попрошу?

– Ну, и попросил бы! Чего там, раз все равно на хозяина работал? Теперь-то, конечно, оно, вроде, и лучше, что не просил…

– И потом я мечтал купить дом… За городом, как у Лари. Только побольше. Чтобы у Арины был светлый кабинет. И чтобы спальня была. И две или три детские.

– Э-э! – встревожился Макар. – Да ты сейчас разревешься… Давай-ка, еще по одной. Чтоб дух укрепить!

Выпив, он решительно сказал:

– Ничего, Кирюха, жизнь она, собака, длинная. Очухаешься. Перво-наперво, знаешь что? Откормить тебя надо, дохловат ты малость… Может, потому этот Лари так легко с тобой и справился?

– Не потому, – сказал я.

– Все равно. При твоем росте надо есть побольше. Моя Пашуня тебя в два счета откормит. А чего ты, правда, такой хилый? Не подумаешь даже, что в ресторане работаешь.

– Работал, – поправил я. – В прошедшем времени.

– Э-э, – снова протянул он. – В прошедшем мы, Кирюха, всегда успеем. Поживем пока что в настоящем.

Он постелил мне прямо на полу драное ватное одеяло и виновато пробормотал:

– Завтра мы тебя отмоем, а нынче уж так перекантуйся. Пашка голову оторвет, если я тебя таким на кровать пущу. Она в смысле порядка строгая баба.

– Ничего, – заверил я.

Сейчас это и вправду не имело для меня значения.

– Спи, дружок, – Макар заботливо прикрыл меня полушубком. —Намаялся…

Овчина пахло терпко и чуть душновато, но я накрылся с головой, чтобы получше спрятаться от того мира, который все еще был со мной. Или я с ним? От выпитого в голове завертелась шальная карусель, и постепенно я перестал различать лица тех, кто кружился на ней. А когда снова открыл глаза, передо мной оказалось совершенно незнакомое лицо. Смуглое и круглое, как большой спелый абрикос.

Еще не проснувшись окончательно, я сел и машинально произнес:

– Доброе утро.

Женщине заливисто расхохоталась и лихо закинула за плечо мягкую косу.

– Доброе, доброе! Ой, какой смешной!

– Я?!

– Ты, ты, – она опять рассмеялась. – Головка-то бобо?

– Что?

– Болит голова, спрашиваю? Похмеляться будешь?

– Нет, – я еще плохо соображал, но уже вспомнил ее имя. – Вы – Паша, да?

Она повторила с таким удовольствием, словно звук собственного имени ласкал ей слух:

– Паша. А ты-то кто?

– А где Макар? – спохватился я. – Он вас не предупредил?

– Макар, где и положено – гусей пасет, – ее развеселила собственная шутка. – На работе он, правда. Ты с ним сидел, что ли?

Видно у меня так перекосилось лицо, что Паша задохнулась от смеха, Вытирая глаза, она простонала:

– Ой, умора! Ты откуда такой взялся?

Мне постепенно передалось ее настроение:

– Не поверите, но Макар нашел меня в лесу. Под кустом.

Она даже взвизгнула:

– Грибочек! Масленочек!

Отдышавшись, Паша вдруг сменила тон на укоризненный:

– А грязный-то какой! Чистый бомж. Костюм такой хороший весь изгвоздал… Снять, что ли, не мог?

– В лесу? – не понял я.

Она снова фыркнула:

– Ага, под кусточком. Ты с кем там валялся-то?

– Еще смешнее – один.

Но Паша повторила неожиданно жалостливо:

– Один. Такой хорошенький и один. Чего так?

Мне захотелось немного похныкать.

– Никому не нужен, вот и один.

– Ну прям уж! – она взмахнула полной загорелой рукой. – Такие парни на дороге не валяются.

– Я-то как раз и валялся…

Она попыталась угадать:

– Ты – пьяница?

– Нет. Я пью только красное вино.

Паша беззлобно усмехнулась:

– Ага, видела я ваше красное вино: вон, в стаканах на донышке… А я думала, ты злой, – вдруг призналась она. – Ты когда спал, у тебя такое лицо было… Будто проснешься и прикажешь меня плетьми отхлестать. Барское у тебя лицо.

Я согласился:

– Знаю. Но что я могу с этим поделать?

– Худенький ты… Щеки прям ввалились!

– Макар поклялся, что вы меня откормите.

– И откормлю! – оживилась она. – Вставай, баня уже топится. Я тебе сейчас таких блинов напеку! Я уже на ферму сбегала, пока ты спал. Да оставь ты одеяло это! Сама уберу. Ты из города? В чем там бабы ходят?

Я задумался. Арина всегда ходила в брюках, а к остальным я не очень и присматривался.

– Кто в чем, – неуверенно ответил я, но Паше это показалось убедительным.

Удовлетворенно кивнув, она принялась готовить тесто для блинов.

– Вы делаете на воде? – удивился я.

Паша беззаботно откликнулась:

– Нет у нас коровы-то. А на ферме у нас такая бригадирша – зверь! Ей бы надзирательницей в концлагере служить. Литра не даст вынести, волчица…

– Тяжело вам приходится…

– Не то слово! Считай, впроголодь живем. Э, ты только не подумай, что я намекаю там, – смутилась она. – Что, мол, лишний рот… Не, я гостей люблю. Правда, правда! Мне тебя покормить в радость. А сейчас картошка поспела, так совсем хорошо.

– У меня, кажется, есть немного денег. Возьмите. Я не хочу быть вам в тягость.

Я достал бумажник, и Паша восхищенно причмокнула: «Кожаный? Красивый!» Потом сердито остановила меня:

– Ты брось бумажками шуршать! Небось, не объешь нас… Надо будет, сама скажу. Я не из стеснительных. Тебе они и самому, поди, пригодятся. Ты в деревню-то надолго?

– Не знаю, Паша, – сознался я. – Ничего не знаю.

Она легко поддержала:

– Не знаешь, так узнаешь. Я порой сама утром встану и не знаю: чего хочу, чего делать буду… И вот так всю жизнь. Сеструха моя младшая выучилась, институт закончила, а я так еле-еле восьмилетку дотянула. А все потому, что не знала, чего хочу. А Лизка знала.

Чтобы поддержать разговор, я спросил:

– И чего же она хотела?

– Завклубом быть. И стала! У нас, между прочим, молодежь только из-за Лизки и остается. Такая выдумщица, никому скучать не дает! Да ты меня не слушаешь!

– Слушаю-слушаю, – очнулся я. – Наверно, я просто не до конца проснулся.

Она добродушно улыбнулась:

– Сейчас баня будет готова. Только вот во что обрядить бы тебя, не знаю. Макарово-то все тебе коротко будет… Ой, а я к Лизке сейчас сбегаю! Ее покойничек высокий был. Может, не такой, как ты, но все лучше, чем в Макаркиных подштанниках щеголять.

Я попытался отказаться, но Паша только возмутилась:

– Чего – не надо-то? А что наденешь? Я-то, конечно, не против, чтобы ты голым походил, пока твой костюм сушиться будет, – она игриво хохотнула. – Да, боюсь, Макарке не понравится. Пойдем, я тебя в баньку запущу, и к сеструхе сгоняю.

Баня оказалась прямо за домом, в той стороне, откуда мы ночью пришли, но в темноте я ее не разглядел. Даже на расстоянии от нее пахло древесным паром и влажной березовой листвой. А может, я все это придумывал, до отказа нагружая свой новый мир деталями, которые могли оживить его. Я торопливо засовывал в себя и этот прозрачный дымок над плоской крышей баньки, и свисавшие между бревнами словно тина, куски пакли, и завалившуюся на бок тачку, в днище которой зияла дыра. Я распухал от этих подробностей, и все равно чувствовал себя пустым. Во мне не было ничего, ведь все, чем я был полон до сих пор, оказалось лишь блефом.

– Можешь не запираться, никто не войдет, – сказала Паша, приоткрыв маленькую дверцу. – И слышь… Говори мне «ты», ладно? Так, конечно, уважительно. Только я слегка побаиваюсь, когда мне «выкают». Непривычная я. Да и лет-то мне всего сорок. С копеечкой.

Когда я остался в бане один, мне почудилось, будто стены ее покачиваются в полумраке – так густо колыхался пар. Передергиваясь от брезгливости, я сорвал грязную одежду, и скомкал в углу лавки. Хотелось залезть в какую-нибудь бочку и отмокать в ней до вечера. Но это была бы уж слишком большая роскошь…

Первая грязь сошла, и в голове у меня тоже слегка прояснилось. Я с недоумением огляделся: «Что я здесь делаю? В этой деревне? В этой бане… Словно попал в параллельный мир, и живу чужой жизнью. А где моя? Что от нее осталось? Одна только мама…»

Внезапно я понял, что рано или поздно мама вычислит номер Лари и дозвонится туда. Это показалось мне самым унизительным из всего, что я мог представить. Она будет просить у них помощи. У них! Скорее всего, мама даже не удержится и заплачет, потому что мать не может не плакать, когда у нее пропадает сын. Мне даже в голову не приходило осудить ее за слабость. Я корил себя за то, что и впрямь оказался умственно отсталым, и не смог придумать получше, как обставить свое исчезновение. Я просто взял и ушел. И теперь уже не мог вернуться…

Через четверть часа Паша крикнула через дверь:

– Эй, можно войти? Я тебе одежду принесла.

– Входи, – я спрятался за выступ стены. – Ну как, обо мне уже вся деревня знает?

– Вот еще! – голос ее сел от обиды. – Я только Лизке сказала, а она не из болтливых. И ходила я с хозяйственной сумкой, чтобы никто не увидел, что несу.

– Молодец, хитро придумала, – похвалил я.

– Думаешь в первой? С моим Макаром научишься хитрить. То от участкового прячется, то от председателя… Шальной мужик.

Я услышал, как она усмехнулась.

– Ладно, домывайся, я пойду блины печь. Как выйдешь, сразу за стол!

Мне понравилось, как она строжится.

Выполз я минут через сорок с явными признаками размягчения мозга и костей. Одежда «покойничка», как выразилась Паша, была мне как раз. Когда я ввалился в кухню, она всплеснула руками:

– Ай да молодец! Кудрявенький… А то чумазый был и не разглядишь, как следует.

– Воды! – прохрипел я.

Она живо метнулась к большой бутыли:

– Квасу хочешь?

Сил у меня нашлось только на короткий кивок. Когда я напился, Паша посоветовала:

– Ты приляг пока, очухайся. Городскому много надо-то?

Достав из шкафа запасную подушку, она взбила ее, и положила на диван:

– Укладывайся.

Я не улегся. Я рухнул. На мгновение в глазах потемнело, но вскоре мир пробился сквозь густую пелену. Мышцы гудели так, будто я опять с утра отмахал километров тридцать.

Наконец-то, я смог разглядеть дом, приютивший меня. Простота обстановки ни в чем не сбивалась на безвкусицу. Никаких лебедей на ковриках и подушечных пирамид. На окнах были прозрачные желто-зеленые занавески, легкие и ласкающие глаз, как японское кимоно. Покрывало на кровати, прикрывающее подушки, оказалось им в тон. Вся мебель была светлой, неполированной, и это создавало в маленькой комнате ощущение простора. Пейзажи в золотистых рамах, украшавшие стены, были явно авторскими.

– Красиво у вас! – крикнул я, желая доставить хозяйке удовольствие.

Она тотчас возникла в дверях комнаты и оглядела ее с некоторым замешательством, будто, как и я, была здесь впервые. Потом с откровенным сожалением сказала:

– Это все Лизка. Я ее всегда с собой беру, когда чего-нибудь купить задумаю. У нее… Как это? Вкус есть. В городе же училась.

Желая усилить похвалу, я заметил, что далеко не все городские обладают хорошим вкусом.

– А Лизонька обладает, – сказала Паша с гордостью. – Да ты и сам увидишь. Я ее к нам обедать пригласила. Вечером-то у нее клуб, а днем еще может оторваться. И Макар подойдет. Ты сейчас блинчиков поешь, и поспи малость. Тебе побольше спать надо.

– Почему? – удивился я.

Она так застенчиво улыбнулась, будто прекрасно понимала, что лезет не в свое дело, но не могла отказать себе в маленькой слабости. И ничего не ответила.