Текст книги "Клинки и крылья (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ГЛАВА VI

Кезорре, портовый город Ирпио

– Проходите, – буркнул стражник, отдавая растрёпанный свиток торговцу кожами. Тот со вздохом облегчения отшвырнул свиток с глаз долой – в тележку, откуда свешивались куски не распроданного товара. И, погоняя ослика, решительно прошёл через узкие ворота; кладка желтоватого камня вокруг них чудовищно крошилась. После великолепия Вианты это наводило на печальные мысли о кезоррианской провинции. Рядом с торговцем семенила его жена – худая, жилистая женщина с младенцем на руках. Судя по испуганно-ошарашенному лицу, она до сих пор не верила своему счастью: возможности вырваться отсюда.

Очередь ещё на полшага продвинулась вперёд, и Синна начала нервничать. До них оставалось всего два человека. Стражник ужасно медлителен, а солнце печёт даже сквозь вуаль, но всё же – так мало…

– Нас ведь могут и не пустить, правда? – почти одними губами прошептала Синна, повернувшись к Авьелю. Собственно, она лишь озвучила то, что и так было известно им обоим. Однако волшебник поддерживал её под руку с таким безмятежным лицом, будто вышел на прогулку в предместьях. В последние дни Синна до скуки насмотрелась на его смуглый орлиный нос, но по-прежнему не выяснила, как этот невероятный человек может быть уверенным и храбрым даже посреди полнейшего безумия.

Во всех магах, наверное, есть что-то необъяснимое. А особенно – в магах, привыкших к войне.

– С чего бы это? – так же тихо ответил Авьель, неотрывно глядя на низкую стену впереди. – Наши документы в порядке.

Он имел в виду пропуск от имени новых властей Кезорре – разумеется, искусную подделку. Сделана она была, как догадывалась Синна, не без участия магии. Под кратким текстом стояла печать Вианты, рядом с которой пауком распластался личный росчерк одного из главарей Дома Агерлан. На свету под строками проступал силуэт золотистого сокола, которому, видимо, суждено стать новым здешним гербом…

Проблема только в том, что никакого именного пропуска для Авьеля никто не подписывал. Более того, по «закону» – закону крови и произвола, единственно возможному в Великой войне, – он, как и все волшебники, обязан был присягнуть на верность новым властителям Кезорре, из Высоких Домов и из числа жрецов Прародителя. А также – в точности исполнять их приказы и принять соответствующую веру, позабыв своих прежних богов. Ах да: ещё письменно заявить о том, что он поддерживает королеву Хелт и никогда, ни при каких обстоятельствах не выступит против неё и «дела, начатого в защиту магии и во имя справедливости во всём Обетованном»…

Хотя был и другой вариант, конечно. Умереть.

Ходили слухи, что милосердные властители даже оставляют за ослушниками право выбрать для себя способ казни – ибо доброта и благость Прародителя не имеют границ, а все люди созданы равными.

Но Авьель, полунищий боевой маг из городка Лоберо, чуть не разорённого набегом шайальдских кочевников, не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он собирался наглейшим образом бежать из страны: под чужим именем, с поддельным пропуском и в обществе леди Синны эи Заэру, за которую Дома с радостью потребовали бы от Дорелии немаленький выкуп.

Перед сном Синна смиренно молилась каждому из четвёрки дорелийских богов, чтобы у Авьеля всё получилось. Всего за несколько дней он стал её последней надеждой выжить и добраться до дома – как, почему это произошло? Что за дикая случайность правит всеми, что за хаос царит в головах?… Синна отчаялась в этом разобраться. Она не поняла – да и, пожалуй, не очень хотела понять – откуда взялись тёмные чары на картине Лауры и был ли ир Пинто, друг Ринцо, причастен к кровавой каше, начавшейся в королевстве Кезорре. Она просто рвалась домой, к отцу, который брошен один на один с армией Альсунга – рвалась праведными и не очень способами, забыв обо всех увещеваниях и советах… Лорд-отец в письме попросил её при необходимости идти к старому чару Энчио; но чар, скорее всего, сожран той громадной чёрной змеёй, как и все Правители (кроме тех, кто поддерживал заговорщиков). Либо (в лучшем случае) чуть позже добит людьми, чья жестокость и подлость не уступают змеиным…

Синна знала, что Авьель не понравился бы отцу. Да и девушку, готовую в гуще интриг и резни довериться совершенно не знакомому мужчине, лорд бы счёл просто дурой. Она была уже готова признать, что так и есть: стремление что-то кому-то доказывать осталось там, на залитых кровью улицах Вианты. Она собиралась выслушать всю отцовскую ругань, все проклятия, накопившиеся у старика за эти жуткие месяцы, – только бы он был жив. Только бы они оба остались в живых и вновь были вместе.

Иначе какой во всём этом смысл?…

– А место на корабле? – спросила Синна, покрепче прикалывая вуаль. Даже сюда, на засушливую пыльную дорогу, долетал морской ветер из гавани – а им совсем не нужно, чтобы при всех показались её приметные рыжие волосы. Если стражник опознает знатную чужеземку, никакого дома ей уже никогда не увидеть. – Мы купим его сегодня же?

Авьель усмехнулся по-своему – криво и зло. Он вообще умел быть на редкость неприятным типом: при дворе в Энторе Синна избегала таких грубиянов.

– Да, а ещё добавим куколку, платье и маленькую корону для принцессы, – съязвил он, пробежавшись по ней высокомерным взглядом. – Видимо, я сейчас должен, как истинный рыцарь, ответить, что для Вас будет всё и сразу.

Синна вздохнула. Она ко многому уже привыкла, но иногда всё равно хотелось наградить эту бронзовую скуластую щёку пощёчиной позвонче.

– Жаль разочаровывать, но до рыцаря Вам ещё дальше, чем мне до принцессы. Я просто пыталась уточнить, когда Вы намерены пойти в порт и искать для нас место, потому что это будет непросто. Вот и всё.

– Да уж, по поводу «непросто» – весьма меткое наблюдение… – кивнул Авьель, мельком оглядываясь. В его тоне наконец-то проскользнула искренняя озабоченность. Хоть он и не ответил на укол Синны, это уже маленькая победа…

За ними длинным хвостом тянулась очередь – болтливая, шумная и грязная. Она терялась где-то за поворотом дороги, нырявшей между оливковой рощицей и постоялым двором. Торговцы и крестьяне, внезапно вспомнившие о родственниках в других королевствах или просто решившиеся бросить всё; паникующие чары, эры и иры с семьями (женщины, морща носы, шарахались от пропахших потом, оливками и козьим сыром фермеров, как породистые лошади от ослов); разжалованные при новой власти, заметно помятые керы без всяких доспехов – должно быть, мечтают наняться на службу к королю или хотя бы к какому-нибудь захудалому лорду; просто какие-то личности невнятного происхождения и рода занятий – Синна ещё утром, на дороге, приметила, что Авьель тщательно прячет от них кошель… Была даже грустная девушка-менестрель с неправдоподобно громадными глазами; она прижимала к груди чехол с лирой и изредка в задумчивости гладила флейту на поясе, как единственное своё сокровище. Синна старалась пореже смотреть на неё: каждый раз что-то внутри переворачивалось, закипая злобой и горечью.

«Переворот» в Кезорре, ну надо же… Почему из-за безрассудства и подлости кучки негодяев столько людей должно отречься от дома, пустить неведомо куда свой талант, и труды, и храбрость? Кому в угоду недотёпа Ринцо никогда уже не увидит ни своих виноградников, ни жену?…

Словно отвечая на её обличительные речи (жаль – а может, и к счастью – греметь ими Синна решалась лишь в мыслях), разревелся маленький сын одной из дородных, курчавых крестьянок. Синна давно запомнила её в пути: кажется, она тоже из предместий Вианты – возможно, даже из Ариссимы… Немного напоминает служанку Ринцо, Челлу, только раза в полтора меньше.

Мальчик тонко и жалобно повторял, что голоден. Мать, крепко выругавшись (даже Авьель дрогнул бровью), влепила ребёнку подзатыльник, но потом вздохнула и наклонилась, чтобы вытереть ему нос.

– Ну-ну-ну, – быстро забормотала она на простонародном кезоррианском, и потом Синна не разобрала несколько фраз. – Перестань плакать, а то отдам тебя степнякам Шайальдэ…

Авьель побледнел, а зрачки у него сузились, высветлив и без того по-тигриному рыжеватую радужку. Когда рядом упоминали Шайальдэ, он казался Синне беззащитным и маленьким, несмотря на свой башенный рост. Точно такой же мальчик, мучимый ночными кошмарами… Ей так и не удалось узнать, оставил ли он в Лоберо семью и друзей. Она бы скорее предположила, что маг жил одиночкой: перескоки его настроения кого угодно вывели бы из себя. Но, так или иначе, то, что Авьель видел там, в день нападения кочевников, до сих пор душило его ночами, заставляло срывать злость на Синне и слегка заикаться в минуты волнения. Просто смешно, если подумать: он благородно спасает жизнь леди, прячет её, всюду сопровождает, достаёт документы на поддельное имя – и при этом зачем-то изводит её и себя унизительными насмешками… Если Синна пыталась как-то выразить свою благодарность или начинала расспрашивать Авьеля о его прошлом, это вызывало только новый приступ гнева и волчьей тоски.

Синна уже привыкла полагаться на мужчин, на их ум и силу, которые всегда, даже без особых стараний с её стороны, почему-то оказывались в её распоряжении. Привыкла считать, что иначе ей просто не выжить – и ничего в этом нет зазорного, просто так уж устроен мир. Её вёл сначала отец, потом Линтьель, потом Ринцо… Каждый из них, включая менестреля, по-своему берёг и уважал её; каждый был чем-то ей дорог.

Но ни один не был так бесцеремонен, как этот волшебник с ореховыми глазами. Ни один не помогал ей (невозмутимо, будто бесполое существо) отмываться от крови, грязи и рвоты после виантского бунта, своими руками притащив таз горячей воды в чей-то хлев, где они спрятались на ночь. Ни один не кормил Синну лепёшками и сыром с зеленью, когда ещё пару дней она не могла поднести ко рту пищу – так судорожно тряслись пальцы от одних воспоминаний. Ни в одном надёжность не сочеталась так странно с беспричинными истериками и мрачной ненавистью.

Ненависть – да, именно она вела Авьеля в Дорелию, на войну с северным королевством. Теперь Синна видела, что эта ненависть пустила корни в Лоберо, выросла в Вианте и пышно расцвела здесь, среди беженцев на пыльной дороге, что ведёт в гавань Ирпио – или, по названию новых властей, в Город-у-Южного-моря. Авьель со страшным спокойствием, сосредоточенно ненавидел королеву Хелт за развязанную ею войну. Заочно ненавидел. Синна, кажется, впервые сталкивалась с подобным.

Она вообще впервые сталкивалась с такой сложной головоломкой, как Авьель.

Стражник тем временем пропустил ещё одного путника – старого жреца, когда-то служившего богине плодородия Тиэрдис. Синна помнила, что и в Вианте был небольшой храм Тиэрдис, обсаженный душным облаком цветов и кустарников. Ринцо показывал ей его… Городская беднота, наверное, успела разграбить храм, завесив цветы с витражами белыми полотнищами во славу Прародителя. А может, и вовсе сжечь.

Всё-таки маги Высоких Домов поступили мудро, когда позволили нищим утолить жажду мести в бунте и надругаться над богатствами знати. Даже несмотря на то, что цели Домов несколько противоречат тому, как не доверяют волшебству наиболее фанатичные из служителей Прародителя… Теперь простой люд сделает для своих новых повелителей что угодно – а значит, у Хелт появятся новые союзники.

А значит, Дорелии – и отцу – будет ещё сложнее сопротивляться.

– Они, как сто лет назад, пугают детей Шайальдэ, – произнёс Авьель, обращаясь словно к самому себе. – А набеги всё продолжаются… Кажется, что Дома намеренно не пресекают их. Чтобы дать урок непокорным и окончательно подчинить Кезорре себе.

Синна покосилась на него с подозрением: волшебник редко бывал с ней таким разговорчивым (по его, конечно же, меркам).

– В Энторе у тебя будет возможность остановить это, – тихо сказала она.

Авьель покачал головой:

– Чёрная магия… И Хаос. Они по-прежнему здесь, вокруг нас. Дело не в коневодах Шайальдэ: скорее всего, они были просто обмануты теми, кто чуть поумнее.

– А в ком тогда дело? – Синна, притворившись, что зевает, прикрыла рот ладонью и прошептала: – В Хелт?

Авьель долго молчал, прислушиваясь к пению насекомых у дорожной обочины и к бормотанию толпы.

– Может быть. Но вряд ли в ней одной. Думаю, она служит кому-то более сильному – или есть ещё другие звенья… Это цепь зла, которую не размотать одному человеку. Так что нет, – он снова недобро улыбнулся. – Даже в Энторе мне не предоставится возможность всё это остановить. Есть маги талантливее меня и властители могущественнее, чтобы решать такие вещи.

– А для чего тогда ты? – осмелилась спросить Синна. Удалось сделать ещё один шаг – ещё шаг к заветным воротам. Город-у-Южного-моря… На кезоррианском – просто непроизносимо. Но такова новая политика: имена городов должны быть понятны всем, в том числе простому народу, а не отсылать к забытому древнему языку. Синна слышала, что Вианта теперь называется Городом-у-Красной-реки…

Что ж, по крайней мере, правдиво: в день праздника богини Велго река действительно стала красной.

– Чтобы сражаться, – хмуро ответил Авьель; морщинки у него на виске проступили ещё резче. – Сражаться и извести как можно больше воинов Хелт. Я хочу расправиться с ними сам, своей магией. Хочу тоже насылать на них иллюзии с оборотнями и монстрами. Хочу видеть смерть в их глазах… Пусть эта борьба обречена – но то, что творилось в столице и у стен Лоберо, я никогда не прощу.

Дрожь прошла по телу Синны, пугающая и сладкая. Похожие высокопарные слова она слышала от сотен рыцарей и лордов, но ни один из них не был так честен. Ни один не был настолько мужчиной – больным, озлобленным, нервным мужчиной, который идёт убивать.

– А я хочу это видеть, – севшим голосом сказала она.

– Пропуск!.. – рявкнул стражник.

Авьель и Синна плечом к плечу шагнули ему навстречу.

ГЛАВА VII

Минши, остров Гюлея – океан

Король покидал Гюлею вместе с солнцем – как положено, на фоне густо-рыжего, с розоватыми росчерками заката. На волнах выжидательно покачивался корабль короля, больше похожий на большую крутобокую лодку с жёлтыми парусами. То и дело раздавались тоскливые, монотонно-надломленные крики чаек. Они мешали слушать торжественные речи вельможи-глашатая, который, стоя на сходнях, с отточенно-ораторскими жестами вещал что-то перед толпой. Рядом с ним застыла безмолвная фигура в золотой маске: слово Сына Солнца не так уж просто заслужить, и обычно при разговорах с подданными он пользуется чужими устами.

Альен и Ривэн выбрали место подальше – почти у самого начала торговых рядов в порту, – и теперь ветер доносил до них лишь обрывки речей. Альена это, впрочем, не слишком расстраивало. Скучая, он переводил основные мысли, которые и мыслями-то назвать было трудно: набор омертвелых формул, как обычно бывает в таких случаях. Толпа миншийцев хранила почтительное молчание, отдающее печалью, но не скорбью (хоть в целом провожание короля на новый остров и напоминало Альену похоронный обряд). Тот факт, что Сын Солнца побывал на их земле и даже остался доволен, оказывался важнее его ухода. И в этом, наверное, все миншийцы: умеют осмысленно наслаждаться каждым мгновением сильнее, чем жалеть о его невозвратимости.

– А зачем вон та золотая штука? – тихо спросил Ривэн, указав на блестящий плоский диск, прикреплённый к мачте. Диск (конечно, с расчётом) был повёрнут к солнцу так, что его сияние слепило любого, кто осмеливался смотреть на корабль слишком долго.

Альен пожал плечами.

– Очередной символ солнца, я думаю. Оно уходит с Гюлеи, чтобы побыть где-то ещё.

– Странный обычай, – вздохнул Ривэн. – Странный, как всё здесь… Сказали что-нибудь нужное?

– Абсолютно ничего, – Альен опять вслушался в ветвистые излияния глашатая. – Его величество передаёт, что удовлетворён гостеприимством Гюлеи… Что особенно благодарен почтенной семье Ар-Дага и Ар-Лараха, которые приняли его… Что общество людей Гюлеи приятно ему не меньше, чем других его детей во всём королевстве…

– И им лестно такое слушать? – удивился Ривэн; его кривые брови поползли вверх. – Забавный народ.

– Для миншийца важно знать, что он как все, – в меру собственного понимания постарался объяснить Альен. Не то чтобы он жаждал читать мальчишке лекции, точно профессор в Академии, но это хотя бы отвлекало от мыслей о том, что предстояло им ночью. – Их это не оскорбляет, а успокаивает.

– А Сен-Иль? – резонно спросил Ривэн. В таком людном месте имя ювелира-колдуна звучало до странности недозволенно. Скользнув взглядом по полоске света на воде, Альен качнул головой.

– Мне кажется, он не был в полном смысле миншийцем… Теперь говорят о нас.

– Да ну? – оживился Ривэн. – И что именно?

– Король рад был принести справедливость в Гюлею, решить несколько споров и избавить двух путешественников от несправедливой казни, – пряча язвительную улыбку, перевёл Альен. Как тонко и дипломатично сказано – в Ти'арге никому бы не снилось. Людское правосудие во всей красе – рука об руку с людской честностью…

И путешественников-то вдруг оказалось двое вместо троих. Третий лежит на этом же острове, в гробнице под белыми камнями; но рабам, рыбакам и торговцам не обязательно знать об этом.

– От казни… – с гримасой повторил Ривэн. Искоса взглянув на него, Альен догадался, что тот вспоминает о своих энторских похождениях. – Видно, на роду мне написано в последний момент спасаться от какой-нибудь дряни.

Альен поразмыслил и решил, что формулировка ему нравится. Просто и со вкусом, что вообще-то редкость для Ривэна.

– Ну, в этом мы не отличаемся, – утешительно сказал он. Ривэн смущённо уставился в землю, пошевелил пальцами ног в сандалиях.

– Я вещи собрал, если что, милорд… Ой, – он испуганно зажал себе рот пятернёй, опять перемазанной каким-то соком вперемешку с грязью. – Альен, – тем временем глашатай на секунду умолк, не то собирая дыхание, не то разматывая новую часть свитка из рисовой бумаги. Бледно-виноватая улыбка Ривэна, однако, уже занимала Альена куда больше. – Иногда я боюсь произносить Ваше имя. Не знаю, почему.

Естественно, он не знает, почему. Кому дано знать такие вещи?…

Альену казалось, что многие в его окружении могли бы признаться в том же самом – начиная от Горо и заканчивая бородатыми сородичами Бадвагура, которые не величали его иначе как человеком, некромантом или (более снисходительные) волшебником. Есть в имени что-то жуткое, будто скреплённый обет; что-то законченное, магическое – как в любом слове. Как в песне, пропетой от чистого сердца…

Альен вздрогнул. Мысль о песне была не его – просто не его, и всё. Не из его знаний, памяти, способа думать: она никогда не пришла бы ему в голову. Он вспомнил о существе из своих снов, о девушке-птице с холодными пальцами, и почему-то его пробрала тревожная дрожь.

О чём он думал? Имя, власть имени, сила имени, магия… Фиенни.

Нет.

– Я тоже собрался, – сказал Альен и снова стал смотреть вперёд. Толпа жителей Гюлеи, придя в движение, волна за волной падала ниц перед мужчиной в маске, пока тот поднимался на палубу.

– Король так и не сказал о старухе, – заметил Ривэн после стянутого молчания, когда над берегом разлились удары гонга – ритмичные, ровные, как чьё-то громадное сердце. – А он ведь отпустил её на волю, верно? Разве это не событие?

– Событие, – согласился Альен. – Он просто старается не упоминать Сен-Ти-Йи. Пришлось бы объяснять, с какой стати он сделал это, объясняться с Люв-Эйхом… Всё-таки по закону, как рабыня, она оставалась его собственностью.

– Понятно, – кивнул Ривэн. – Проще уплыть, и дело с концом.

Альен улыбнулся – на этот раз через силу. Если Ривэн рассчитывал на шутку, получилось не так уж смешно. Хотя точнее точного: уплыть, и дело с концом… Что они совсем скоро и сделают.

* * *

Придя к морю ночью, Альен ощутил затхлый привкус дурной повторяемости. Он чувствовал это и в прошлом, когда доводилось изо дня в день, неуклонно тупея, заниматься одним и тем же (возможно, поэтому при мыслях о месте профессора в Академии или о законном титуле лорда Тоури его всё ещё пробирала дрожь)… И вот будто бы кто-то властный и насмешливый снова пустил его по старому кругу, как бродячие артисты на потеху детям пускают дрессированную белку в колесе.

Точно так же он стоял на берегу с Зелёной Шляпой. Тогда с ним тоже был Ривэн – но и Бадвагур тоже был.

И тогда Альен не пропах ещё этими проклятыми пряностями, от которых теперь не отмыться, словно от крови.

– Красиво, – вырвалось у Ривэна сдавленным шёпотом. Звёзды над Гюлеей отличались от привычных ему, и он засмотрелся на небо.

Пусть уж лучше на небо засматривается – шепнул внутри Альена кто-то объективный и злой. Он отмахнулся от этого голоса: стыдно признаваться, но копаться в чувствах Ривэна он сейчас не очень настроен.

Ривэн вызвался тащить их вещи, чтобы Альену не пришлось тратить силы, пользуясь магией. Нечего сказать, благородное предложение; но от этого Альену не стало бы ни лучше, ни хуже. Они уже плывут в Лэфлиенн с Сен-Ти-Йи – с врагом, – причём их принудили к этому: разве что-то более постыдное можно себе представить?…

Если только дом сотни поколений предков, по доброй воле отданный альсунгцам… Впрочем, хватит думать о лорде-отце – сейчас совсем не тот момент.

Альен наконец-то дорвался до моря, по которому так тосковал на душных островах Минши. Добрался до его переливчатой, тихо шуршащей глади – той ночью она казалась почему-то не чёрной, а исчерна-синей, как тёмный сапфир. До его солёного запаха, до его толщи, знающей всё обо всех. Знает ли море о новой жертве, принесённой на его берегах? Или на Бадвагура в каменной гробнице ему так же плевать, как на тело ювелира Сен-Иля, давным-давно обглоданное рыбами?…

– Ты смотришь туда, словно влюблённый, Альен Тоури, – с дребезжащим смешком заметила Сен-Ти-Йи. Старушка просеменила к воде, неловко клонясь на один бок (Альен почувствовал естественный и глупый порыв помочь); охнув, присела на корточки. Тишина стояла такая, что Альен расслышал, как скрипнули её кости, и невольно поморщился.

Отвечать он не стал. Сен-Ти-Йи глубоко ошибалась, если думала, что после похорон Бадвагура он будет снисходительнее.

– Не могу поверить, что она правда из этих, – шепнул Ривэн, остановив взгляд на затылке старухи – на растрепавшемся пучке седых волос, который выглядел, точно наспех пришпиленный комок паутины. – Ну, из тех, о ком говорил Зелёная Шляпа. Из бессмертных, тэверли или как их там…

– Она не в своём теле, – ответил Альен, злобно радуясь тому, что Сен-Ти-Йи явно слышит их шушуканье. – Здесь только её сознание – так действует эта магия. Бессмертная вынуждена много лет существовать в этом жалком, сморщенном мешке.

Ривэн тихо ойкнул, зажав себе рот. Но Сен-Ти-Йи даже не пошевелилась в ответ на выпад – лишь водила кончиками пальцев по мокрой гальке, бормоча что-то себе под нос. Мелкие волны по-прежнему набегали на берег, точно волны ленивого, малоподвижного войска, которое слишком уверено в победе. Наверное, именно так Хелт сейчас атакует Дорелию.

О, пусть её самонадеянность и в самом деле окажется глупой – во имя Хаоса и во славу его…

– Не таком уж и жалком, волшебник, – всё-таки отозвалась Сен-Ти-Йи пару минут спустя, поднимаясь. – Лет тридцать-сорок назад это тело было красиво, почти как твоё сейчас. Откуда тебе знать, что ты или твой друг не позарились бы в ту пору на маленькую рабыню?…

Насмешливое мурчание послышалось в её голосе – нотки, знакомые Альену по речам другой Сен-Ти-Йи. Той, что обладала прекрасными струящимися волосами и рожками… Он выстоял, не позволив себя смутить.

– Ну вот ещё… – брезгливо проворчал Ривэн и со вздохом опустил их вещи на песок – видимо, устал держать. Он завернул до локтей рукава рубахи – родной, дорелийского пошива, – так что от прохладного ветра кожа покрылась мурашками. – Кстати, о мешках. Долго мы ещё тут простоим? Или придётся до утра перетаскивать всё это с места на место?

Альен хмыкнул: Ривэн даже теперь может рассуждать деловито не по годам. Практичного супруга найдёт в нём потом какая-нибудь девчонка – лет через десять, когда воришка перебесится и станет степенным мужем…

Если, конечно, у него будут эти десять лет. И если ещё раньше он не превратится в безвольного раба тауриллиан.

– Пока госпожа колдунья не завершит всё, что нужно, отплыть не получится, – сказал он. – Что делать – таков уговор… А что там у тебя, снова еда? – Альен ради интереса приподнял один из мешков и кашлянул, удивившись тяжести. – Ты булыжников туда набросал?…

Ривэн поскрёб в затылке.

– Ну, почти… Я вернулся в ту ночлежку, как мы хотели. Сегодня сбегал… Хозяин никуда не дел агховы статуэтки, продать хотел. Ну, я и…

Стало солоно во рту, и Альен осознал, что уже несколько секунд стоит с больно прикушенной губой. Он забыл о последних работах Бадвагура – позорно забыл, несмотря на их разговор… Вроде бы мелочь, если смотреть широко – но уже давно его не охватывал такой отвратный, до тошноты, стыд.

– Спасибо, что забрал их, – сказал он. – Я…

И тут что-то словно толкнуло его в грудь, в глазах потемнело, и чутьё подсказало: магия. Могучая, древняя магия где-то рядом. Альен инстинктивно выставил мысленную защиту – так резко, что Ривэна отбросило на пару шагов, и он еле устоял на ногах. Потом развернулся к Сен-Ти-Йи, собирая жар силы на кончиках пальцев.

Но старуха всё возилась у кромки воды, словно ничего не случилось. Альен в смятении сглотнул горькую слюну. Берег Гюлеи был пронзительно тих, и звёзды мирно перемигивались в небе – но что-то непоправимо изменилось. Его точно позвали издали – тоскливо, рыдающе, с неизбывной жаждой, – и зов этот длился, и длился, и конца ему не было.

– Альен? – Ривэн подкрался и в кои-то веки позволил себе тронуть его за плечо. – Милорд?… С Вами всё в порядке?

Снова милорд, снова «с Вами»… Погрузившись в странное волнение, Альен сумел только сбросить ладонь Ривэна и промычать что-то невнятное. Напряжение не отпускало, он по-прежнему слышал этот зов.

Через пару мгновений удар повторился, и теперь сердце Альена сбилось с ритма – заколотилось, затянуло надсадной болью, как от перебора с вином или снадобьями…

Что-то огненное, манящее, важное звало его, тянуло к себе – оттуда, с западных берегов, куда вечно рвался Фиенни. Море, серп месяца, мешки с вещами, чумазые скулы Ривэна – всё поплыло перед ним, смешалось в бессвязную кучу. Там, далеко, были белые врата, за которыми гудело пламя древнее всех живущих, древнее фундамента Кинбралана, древнее Долины Отражений, драконов и тауриллиан. Силу и свободу обещал его жар – страшную, нечеловеческую свободу от смерти. Не истина была в нём, но много истин, и вечная игра ими, и вечный перебор карт. Жар предлагал смену масок, и каждая маска легко приживалась, врастая в лицо, а потом так же легко давала себя отбросить. Жар предлагал подчинение или борьбу, предлагал необъятный выбор из тысяч возможностей – игру без правил. Пламя готовилось выбраться из-за белых врат, оно почти лизнуло щёку Альена, он почти протянул к нему руки…

Хаос в его груди бесновался, почуяв наконец свой источник. Порождения открытой им «прорехи» – те, кого Бадвагур называл Саагхеш, – во всём Обетованном замерли, ожидая приказа хозяина.

Альену хотелось смеяться и плакать одновременно. Разрыв в ткани Обетованного до дикости логично совместился с разрывом в нём самом – и всё вдруг стало ясно, всё так, как должно быть. И бедный агх, выходит, погиб не зря; и не зря он так долго мыкался, и так долго страдал о море, и вся эта безумная, бессмысленная круговерть смертей и рождений, и хрустальные звуки лиры под пальцами менестреля, и обжигающе-морозный воздух в ельнике у этого замка (будь Кинбралан проклят вовеки веков), и Фиенни – учитель, зачем ты оставил меня? зачем мы столько лгали друг другу? – и чужие мысли выдаваемые за собственные и вечная игра королей конопушками армий на карте и строкистрокистроки, чёрные строки на белых листах когда терпеть невмоготу о забери меня отсюда, забери наконец или дай добраться до правды…

– Я чувствую его, – поражённо выдохнул Альен, собирая себя по кускам и выдирая из пламени за вратами. Ещё не время опускаться в него. И ведь именно он должен не пустить это пламя сюда – он, больше всех его жаждущий! Подумать только, как же всё это нелепо… – Представляешь? Я его чувствую.

– Ну ещё бы, – сипло и мрачно отозвался Ривэн откуда-то сверху; Альен понял, что от боли в сердце успел свалиться на колени. – Я его даже вижу.

– Что… Я о разрыве, – он зажмурился, справляясь с головокружением. – О разрыве, ведущем в Хаос. Он действительно там, куда мы направляемся, Сен-Ти-Йи не блефует. Я действительно могу его закрыть! Мы нашли его, понимаешь?

Вместо того, чтобы выказать должное восхищение, Ривэн ткнул подрагивающим пальцем в сторону моря. Вот дурачина – ведь Альен только что сообщил, что у его ненаглядной Дорелии есть шанс спастись!..

– А я вот об этом. Старая ведьма хочет затащить нас туда? Серьёзно? Нет, просто скажи мне, она не шутит?…

Альен мутным взглядом проследил за его рукой, медленно поднялся. Волны теперь утробно рокотали и, нарастив новые гребни, жадно заливали берег, чуть не докатываясь до его сандалий. А за ними в клочьях пены и потёках тёмной воды из глубин поднялась громадная, по-трупному серо-зелёная туша со склизкими щупальцами. С одной стороны щупальца покрывали присоски, с другой – сотни чёрных провалов-глаз, время от времени не в такт мигающих.

Старый знакомый, Дии-Ше. Сен-Ти-Йи вызвала его ещё раз – решила продемонстрировать свою власть над тёмными существами из океана?…

От чудища несло древним колдовством, да и просто – гнилью. Именно эти щупальца не так уж давно громили палубу корабля из серебристого дерева, одновременно руша планы Зелёной Шляпы.

Однако теперь тварь определённо не была настроена на битву. Она замерла неподалёку от берега – там, где было достаточно глубоко, – и бугрилась под звёздами, точно небольшая гора. Затаилась. Ждала. Альен с неуместным смешком подумал, что будет, если здесь проведёт свою лодочку какой-нибудь припозднившийся рыбак… К счастью, дисциплинированные миншийцы обычно не плавают по ночам, и вся Гюлея уже мирно сопит, помолившись Прародителю.

Сен-Ти-Йи, стоя спиной к ним с Ривэном, воздела узловатые руки; седой пучок окончательно растрепался, утратив остатки чопорности. Под звёздным светом Сен-Ти-Йи как никогда походила на старую ведьму – как ей, собственно, и полагалось.

– Аннган сун лируэ! – выкрикнула она, и Альен узнал слегка искажённый язык Отражений. Что же ещё скрывали от него Фиенни, Старший и другие обитатели Долины? Не пошла ли их зеркально-плавная речь напрямую от речи бессмертных?…