Текст книги "Клинки и крылья (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ГЛАВА XI

Океан – Лэфлиенн (западный материк Обетованного). Земли тауриллиан

Он не думал, что сможет испытывать боль – какую угодно – после смерти Фиенни. В нём выгорело столько всего, что это на самом деле казалось нереальным, в чём-то даже смешным. По-настоящему больно ему не бывало очень долго. Наверное, поэтому он мало чего боялся и творил со своей жизнью всякие несуразности.

Но теперь Альену было больно – очень примитивно, как любому смертному. Тело болело от гнувшей его, разрывавшей изнутри магии, а душа – от тоски по Бадвагуру и вины перед ним.

И Фиенни (как причина боли) тоже никуда не делся, разумеется. Иногда Альен думал, что уж эта пытка явно кончится только с последним вздохом – в такие моменты его настигала истерически-весёлая обречённость.

Разрыв с каждым днём приближался, а приступы становились чаще, так что уже не тянуло подшучивать ни над ними, ни над собой – «старой развалиной». Последние дни плавания Альен безвылазно провёл в каюте, слушая, как море по-кошачьи шершавым языком вылизывает чёрные борта корабля. Но было почти невозможно встать и подняться на палубу, чтобы взглянуть на это море ещё разок – перед темнотой, мечтающей о его поглощении. При любом резком движении Альена начинало шатать (по трогательному, но саркастичному выражению Сен-Ти-Йи – «как осинку на ветру»), перед глазами разлетались искры, а сердце заходилось в бессмысленной панике. Меньше всего ему хотелось выслушивать насмешки Сен-Ти-Йи и принимать заботу поникшего Ривэна, но именно это и приходилось делать.

Корабль, сотворённый из тела Дии-Ше, между тем, продолжал двигаться к своей цели. Альен внутренне замер и ждал: вот сейчас, уже скоро, уже на днях чёрные паруса и канаты опять станут щупальцами чудовища…

И тогда его сказка закончится.

В то утро он проснулся оттого, что почуял в каюте чьё-то присутствие. Кто-то осторожно коснулся его сознания – будто постучал согнутым пальцем по спине, подкравшись сзади.

Пора вставать, Повелитель Хаоса. Время вышло.

Он открыл глаза и встретил немигающий, по-вороньи чёрный взгляд Сен-Ти-Йи. Старуха сидела на койке у него в ногах. За окошком рождался блёклый рассвет.

Не самое приятное пробуждение.

За ночь в горле пересохло; Альен сглотнул слюну. Потом протянул руку и оперся о столик, чтобы приподняться. И с огромным удивлением обнаружил, что чувствует себя не то чтобы хорошо, но обыкновенно – совсем как до начала приступов. Хаос в его груди притих, свернулся клубком: поджидал скорого угощения.

– Лэфлиенн?

– Лэфлиенн, – Сен-Ти-Йи кивнула. – Мы подходим к берегу. Скоро сбросим якорь.

– Отлично, – пробормотал Альен. Должно быть, впервые в разговоре с ней он подразумевал в точности то, что сказал.

* * *

Туман скрывал берег, будто плотное облако пара. Альен не смог разглядеть ничего подробно, пока чёрная лодочка не подвезла их вплотную к песчаной бухте.

Грёб Ривэн, совершенно не умеющий это делать. Поэтому добрались не без приключений: волны поднялись сильные, и пару раз лодку чуть не перевернуло. Сен-Ти-Йи оба раза стойко молчала и применяла удерживающие заклятия, но Альен видел, что её подмывает отвесить Ривэну пару подзатыльников.

Интересно, притворялась ли она строгой матушкой, когда общалась с «сыном», Сен-Илем, при других рабах?… Странно даже представить. Вспомнив прекрасную женщину с рожками, Альен решил, что ей бы всё-таки это не пошло.

– Красивая бухта, – сказал он, увидев полоску белого песка в каменистой оправе, поросшей кое-где мхом и молодыми кипарисами. Дальше, за нагромождениями валунов, шумели зелёные заросли – снова кипарисы, тополя; в грустном объятии слилась пара стройных сосен с красноватыми стволами. Линия берега изгибалась ещё более плавно, чем в Бухте Лезвия – может, здесь тоже какой-нибудь древний правитель расстался с мечом, воткнув его в землю?…

Ривэн без всякого энтузиазма вздохнул.

– Да, пожалуй…

– Вот и Лэфлиенн, Повелитель Хаоса, – прошелестела Сен-Ти-Йи, не без удовольствия глядя, как Ривэн пыжится, орудуя тяжёлыми вёслами. – Земля Запада перед тобой. Точнее, кусок её южного побережья – наше прибежище и тюрьма.

– Тюрьма бессмертных… Звучит внушительно, – отметил Альен и обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на чёрные паруса – но море было пусто, а на их месте не стало ни корабля, ни чудовища. Чары Сен-Ти-Йи, конечно; а может, и просто туман.

Ступив на берег, он не ощутил ничего особенного – земля как земля. Ноги, правда, сразу увязли в песке, неприятно напомнив об острове Рюй. Ривэн, выгрузившись рядом, угрюмо-оценивающим взглядом прошёлся по камням, кипарисами вдалеке и обнявшимся двойняшкам-соснам. Выглядел он так, будто из-за угла с минуты на минуту должно вылезти сухопутное подобие Дии-Ше.

На пару мгновений Альен закрыл глаза, прислушиваясь к себе. Тишина; ясный и чистый воздух словно омыт дождём. В такие дни хорошо просто сидеть и думать чём-нибудь, не тратя время на суету и бесполезные слова.

Чуялось и ещё кое-что: всё здесь было пронизано магией. Не откровенной, не навязчивой, как кое-где в Обетованном, не пугающей и лишающей сил, как при контакте с порождениями Хаоса или некромантии. Здесь магия жила естественно и просто – частью земли, небес и камней, с каждым вдохом оставаясь в лёгких. Из-за неё всё вокруг казалось волшебно-красивым – завершённым. Словно книга, песня или полотно, запечатлённые в вечности ценой чьей-то изжитой боли.

Наверное, таким когда-то было и Обетованное. Альен даже не сомневался теперь, что было. Некоторые места и моменты в мире по-прежнему напоминают об этой изначальной, дарованной всем правде – но они исчезают, пожалуй, с каждым годом…

Больше всего её, этой правды, наверняка сохранилось в Долине Отражений.

– Я не чувствую разрыва поблизости, – сказал он, обернувшись к Сен-Ти-Йи. Она стояла сгорбившись – маленькая и жалкая в открывшемся им величии; здесь куда уместнее бы смотрелось подлинное, не человеческое её тело. – Я чувствую, что он где-то здесь, но не рядом.

– А он и не рядом, – Сен-Ти-Йи озирала берег с облегчением, как после тяжёлой работы; но в ней совсем не было видно той усталой теплоты, которой веет от любого смертного, когда он возвращается домой. – Но не так уж много придётся пройти, чтобы добраться до него. Однако ты дал слово сделать это не сразу, Альен Тоури.

– Да ну?… – нахмурился Ривэн. – А может, ты угрозами Бадвагуру вытянула из него это слово?

Альен потёр занывшую переносицу. И почему в их перепалках ему всегда приходится вставать на сторону Сен-Ти-Йи?…

– Всё в порядке, я действительно обещал, – сказал он. – Мы договорились, что я немного побуду среди тауриллиан и выслушаю их… доводы, прежде чем закрывать разрыв.

Ривэн наклонился, чтобы стряхнуть с ноги мелкую прибрежную рыбёшку. Альен тоже взглянул вниз и заметил невдалеке странного на вид скорпиона – будто вырезанного из камня.

– Доводы, значит? – сухо переспросил дорелиец. – А Хелт тем временем преспокойно продолжит громить королевства на нашем материке? Пусть люди гибнут, а ты пока решишь, соизволишь ли спасти их?

Альен даже растерялся: он не ожидал от Ривэна такого напора. Вот Бадвагур – другое дело… Но Бадвагур-то как раз и отказался сопротивляться у последнего рубежа.

Сен-Ти-Йи сложила губы в усмешку, безмолвно подкалывая: ну, и что же Повелитель Хаоса ответит на это? Может, наконец-то выложит своему другу всю правду о сделке?…

– Я не это имел в виду, когда соглашался, – презирая себя, уклонился Альен.

Давай-ка, ещё поизворачивайся – у тебя даже неплохо выходит.

– А что ты имел в виду? – Ривэн вздохнул. – Если есть возможность отправиться к этому разрыву прямо сейчас и покончить со всем, то – Альен, пожалуйста…

– Они не переубедят меня, – как можно увереннее сказал Альен. Очарование берега сразу померкло; ему уже давно так отчаянно не хотелось прервать какой-нибудь разговор. Ещё и Сен-Ти-Йи со своими ехидными кивками подливала масла в огонь – или подкладывала, как, пожалуй, сказали бы боуги. – Я обещаю, Ривэн.

– Сколько торжественности, – вставила Сен-Ти-Йи. – «Я прошу тебя… Я обещаю тебе…» Повелитель Хаоса намерен пойти куда-нибудь? Или мы дождёмся заката?

– Не стоит, я думаю, – сказал Альен, мысленно её поблагодарив. – Может, уточнишь только, где именно мы находимся?

На самом деле, ему было интересно, далеко ли до места, где можно увидеть драконов – или хотя бы одного. Мысль о том, что он так близко от мечты Фиенни, заставляла предвкушать что-то необычайное.

– О, мы причалили именно там, где тебе обязательно понравится, – промурлыкала Сен-Ти-Йи. – Мы во владениях Поэта.

Поэта?… Это что, ещё более тонкий способ поиздеваться над ним?

Альен хотел уже спросить о причинах столь необычного выбора, да и вообще – усомниться в наличии поэтов среди бессмертных и всезнающих тауриллиан. Но тут новое ощущение пронзило его, как сияющий меч. Как клинок вроде того, что заносило над Бадвагуром крылатое существо, первое из явившихся к нему порождений Хаоса…

Беззвучная, болезненно-сладкая мелодия наполнила его до краёв, а магия Лэфлиенна вдруг превратилась из прекрасной в невыносимую. Нежное сияние волшебства обрело чёткость, так что сознание захлестнуло огненной волной. Зеркало испуганно вжалось Альену в пояс; он медленно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями и заставить себя беззащитными глазами смотреть на солнце.

А солнце меж тем стояло уже напротив него. Оно вышло из-за кипарисов, едва касаясь травы узкими босыми ногами.

Раньше Альен думал, что от Отражений исходят мощные токи Силы – мощнее, чем ото всех. Но сравниться с этим они могли не больше, чем амулеты деревенской знахарки – с артефактами из древних хранилищ Кезорре.

Нечто подобное – но не такое сокрушительное – Альен испытал, когда говорил во сне с Сен-Ти-Йи. Возможно, дело было в том, что она тогда не стояла перед ним воочию, как теперь солнце.

Ривэн ловил ртом воздух, точно давешняя рыбёшка. Альен посочувствовал: что же должен чувствовать дорелиец, если даже его так запросто смяло, не оставив ни единой мысли в голове?…

– Свет по водной глади бежит, но время бежит быстрее, – мелодично произнесло – почти пропело – солнце. – Скоро ли застанет нас в пути свет зари? Скоро ли стены далёкого города?…

Это были строки из длинной древней поэмы, которую Альен с детства любил и перечитывал от начала до конца, наверное, раз восемь. Поражённый, он закончил отрывок за солнце:

– Скоро ли не останется больше шагов, чтобы вести нас по этой дороге, которой конца не видать? Скоро ли, о Лааннан, герой из героев?

– Замечательно звучит, не правда ли? – обрадовалось солнце, и в алмазных лучах Альен начал наконец различать очертания тела. Солнце было стройным, высоким мужчиной с золотистой кожей и пером, воткнутым за ухо. Мужчина был наг. – Я долго работал над этим текстом. Тебе нравится, путник? Некоторые места, возможно, слабоваты, но целое, по-моему, прозводит недурное впечатление.

Альен долго не мог ответить ничего вразумительного. Обнажённый человек (о нет, не человек, конечно – лишь некто, пожелавший придать себе такую форму) смотрел на него с вершины каменной гряды, и из его глаз исходило неземное сияние, так что и цвет их нельзя было определить. Его кожа тоже сияла – не загаром, а золотом, будто у статуи; а перо за ухом было белее снега. И нагота не вызывала неловкости – то была божественная нагота, и пришедший больше всего походил на юного бога.

Единственное, что насторожило Альена, вернув ему чувство «здесь и сейчас»: перед «солнцем» мучительно хотелось пасть на колени.

– Да, – выдавил он, недоумевая, откуда бессмертному известен его родной язык. Лишь потом он сообразил, что пришедший говорит на слегка изменённом его варианте – как бы более устарелом. И правда, похоже на древний ти'аргский; хотя Сен-Ти-Йи творила заклятия на древнем наречии Отражений… – Когда-то я был очень впечатлён поэмой о Лааннане. На моих берегах имя её автора считается утраченным.

– Очень жаль! – воскликнуло «солнце» – так искренне, что сразу становилось тоже жаль. – Хотя, наверное, нельзя было и ожидать ничего другого… Я давно не встречал никого из-за океана. Трудно даже вспомнить, насколько давно.

На секунду Альен забыл, как дышать.

– Быть может, не так уж давно? – с сильно бьющимся сердцем спросил он. – Не семь ли раз описало круг солнце?…

– Нет, Поэт не знаком с твоим другом, – чуть насмешливо (хотя и меньше, чем всегда) сказала Сен-Ти-Йи. – По крайней мере, не был знаком при жизни.

– Ничего не понимаю! – в отчаянии произнёс Ривэн, плюхнувшись на узел с вещами: видимо, устал стоять. – Так, значит, это Вы… это он… это Вы написали поэму о Лааннане? Нас даже в приюте заставляли учить наизусть отрывок о бое в море, а по зачину мы учились писать… В переводе на дорелийский, само собой. Как такое может быть?

Поэт посмотрел на него светло и открыто – без малейшего презрения. Он точно не походил на сумрачного тирана, какими Зелёная Шляпа изображал тауриллиан.

– Почему же нет, уважаемый путник? Думаю, если хорошо покопаться в вашей словесности, можно найти немало строк, созданных этой рукой.

Он сделал несколько бесшумных шагов и каким-то образом оказался совсем близко. Сияние его разума снова ослепило Альена; блоки на его сознании разлетелись в щепки. Он чувствовал себя жалким и слабым – точно студент-первокурсник в Академии или неопытный ученик в Долине, с провалами освоивший первые заклинания.

Тем не менее, бессмертный признался:

– Я чувствую в тебе силу, которую ни в ком доселе не чувствовал… Нить протянута от огненных врат, что недавно разверзлись, прямо к твоему сердцу. Греет она его или сжигает, о странник?

Его слова сами собой складывались в ритм, в изящный узор – прихотливый, но без чего-либо лишнего. Альен быстро заслушался.

– Скорее сжигает, о бессмертный Поэт, сочинивший Лааннана. Не в моих силах, увы, ответить так же гладко… Я тот, кому обещали встречу на этом берегу. Я приплыл, чтобы зашить разрыв в нашем мире, в Обетованном.

Почему-то ему хотелось говорить об Обетованном как о мире в целом, не разделяя свою родину и Лэфлиенн. Поэт долго смотрел на него; и, если честно, это было безумно приятно – словно золотые лучи продолжали захлёстывать душу.

И в глазах его тоже плескалось не то золото, не то древняя расплавленная бронза. Драконьи глаза, внезапно понял Альен.

– А мне кажется, что ты приплыл зашить совсем другой разрыв, Альен Тоури, смертный из Ти'арга… Добро пожаловать в мой дом.

* * *

Поэт жил на чердаке. Наверное, так и полагается поэтам; по крайней мере, многие менестрели, попадавшиеся когда-либо Альену, любили селиться где-нибудь повыше, и солнечные мансарды в Кезорре прекрасно удовлетворяли их запросы. Другие, странствующие, просто однажды появлялись в замке лорда или усадьбе чара, с загадочно-утончённым видом требуя себе комнатку в башне либо на верхнем этаже, куда не будут пускать посторонних. Альену всегда было смешно наблюдать, как они при этом закатывают глаза, притрагиваясь к лире или флейте – будто к опаснейшему в мире оружию.

Такими, разумеется, были не все, но большинство. Таинственное очарование, окружавшее менестрелей, рассеялось для Альена очень рано, лет в тринадцать-четырнадцать. Может, тогда и началось то неумолимое, что обычно называют взрослением – странные мысли, желания и вопросы, предсмертная агония любви к песням о рыцарях и строкам о герое Лааннане.

Увидев же чердак Поэта, Альен был вынужден допустить, что агония эта всё-таки не закончилась. Иллюзии – вообще живучая штука.

– Заклятие сжатого воздуха? – полюбопытствовал он. Над верхушками кипарисов, на фоне нежно-синеватого неба, парил мраморный портик с колоннами и маленьким округлым куполом. Создавалось впечатление, что от другого, большого, здания отпилили кусочек – самый невесомый, точно клочок облака – и отправили в свободный полёт.

Поэт тихо засмеялся. Его смех обжигал медовым, солнечным теплом; Альен пока не привык к этому – после холодного чёрного корабля, дней в море и неотвязной боли рядом с тауриллиан слегка хмелела голова. Свет его Дара по-прежнему наполнял всё вокруг красотой и смыслом; Альен почти с ужасом попытался представить, каким могло бы быть личное зеркало Поэта, поселись он в Долине Отражений. К нему, должно быть, даже приблизиться было бы сложно.

– Не знаю, – сказал Поэт и поманил «чердак» пальцем. Портик снизился, осторожно облетая кипарисовые ветви, и замер на уровне роста Поэта – словно обученная белая птица. – Разве для волшебства нужны готовые определения?… Я не задумывался о том, как назвать это, когда творил себе дом.

Сен-Ти-Йи кашлянула в кулачок, и Поэт, казалось, впервые толком заметил её.

– Знаю, что ты не согласна с этим, старая подруга, – с улыбкой он предложил старухе руку, нисколько не стесняясь своей золотистой наготы. Слово «старая» звучало, на взгляд Альена, слишком уж двусмысленно; хотя какое тауриллиан дело до возраста?… – Никакого бездумного вдохновения, и разум превыше всего, так?…

Сен-Ти-Йи с забавной важностью приподнялась на цыпочки, чтобы опереться на длиннопалую руку. Ривэн, не удержавшись, хрюкнул от нервного смеха; на него никто не обратил внимания.

– Разумеется, так, мой неизменный друг. В Обетованном, среди смертных, разум начинаешь ценить вдвойне… Особенно когда протянешь столько же, сколько я, в отвратительной на вид и неудобной оболочке, – поразмыслив, старуха прислушалась к шуму кипарисов на слабом ветерке и прибавила: – Ещё и давно разложившейся, между прочим.

Тычок в адрес его некромантии – или просто к слову пришлось?…

Ривэн поморщился; Альен явственно видел, что его тошнит. Кажется, летающий «чердак» не искупил качку на заколдованном корабле и общество старухи.

А может, он просто не простил ей смерти Бадвагура и приступов Альена. Не хотелось рассуждать о том, чего именно – в большей степени…

– О боги… – прошептал Ривэн, с опаской отодвигаясь от обоих тауриллиан. – Никогда не думал об этом. Она ведь действительно разложилась.

Звучало это жалобно – он словно искал у Альена защиты. Но неужели Повелитель Хаоса способен защитить кого-то от идеальных воплощений этого самого Хаоса?…

– Нужен маленький пропуск, Альен Тоури, – Поэт достал из-за уха перо и, щёлкнув по нему ногтем, вызвал из небытия капельку чернил. – Моё жилище только кажется беззащитным. Не верь своим глазам.

И снова игры: последняя фраза явно относилась и к нему, и к отвращению Ривэна, который никогда не видел Сен-Ти-Йи в истинном облике… Альену оставалось лишь восхититься уровнем.

– Наверное, надо что-нибудь написать? – догадался он, глядя, как от кипарисов разлетается стая крупных синих бабочек. Они кружили у портика, словно мотыльки у фонаря, но не могли пересечь невидимую границу. – Экспромт?

Сияние вокруг Поэта на секунду померкло. Он замер с пером в руке.

– Хочешь сказать, это предсказуемо? – разочарованно протянул он.

– Довольно-таки, – осторожно согласился Альен. Мысленно он делал ставки на возможную реакцию. Проверить на уязвимость бессмертного – когда ещё предоставится такой случай?…

Но, уже к его разочарованию, Поэт с новым смехом поднёс перо к мраморному фундаменту портика.

– А мне нравится, – сказал он. – Знаешь, что самое страшное в бессмертии при отстутствии перемены мест, Альен Тоури?… Нет, не одиночество. Скука. Вот мы и развлекаемся – каждый так, как умеет…

Он написал строку на фундаменте – Альен успел разглядеть тонкую вязь букв, – и мрамор беззвучно впитал чернила. Стёрлось всё дочиста – раньше, наверное, чем до самого Поэта добрался смысл написанного; мрамор жадно съел слова. Отчего-то Альену стало не по себе.

В тот же миг в портик хлынула стая бабочек; потом он бесшумно опустился на землю, примяв ковёр из мха и пышные папоротники. Мелодичная птичья трель раздалась издали; ей отозвалось хлопанье крыльев. Вслед за Сен-Ти-Йи и Поэтом (они всё ещё держались за руки, будто бабушка и заботливый внук – если допустить, что старая ведьма и юный бог могут быть родственниками) Альен вошёл в портик. Ривэн хмуро шаркал следом. Мешок со статуэтками Бадвагура он нёс в руках, упрямо отказываясь принять магическую помощь Альена.

– А если твой приступ повторится? – пробормотал он в ответ на безмолвное предложение. И покрепче прижал мешок к себе. На Поэта он не смотрел, с видимым усилием заставляя себя его игнорировать – так пьяница отводит глаза от бутылки, а чуть позже, для верности, ещё и отодвигает её.

– Уже не повторится. Он пришёл туда, куда стремилась его сущность, – не оборачиваясь, проскрипела Сен-Ти-Йи. Её седые космы снова разметались по плечам, но вот так, со спины, были даже красивы – будто земля Лэфлиенна заменила их паутинную дряхлость серебром. – Проходи, волшебник. Будь гостем… Страшно подумать, сколько я не бывала здесь – а ничего не изменилось.

– Пусть вовек не меняется то, что радует чьё-то сердце, – ритмически отозвался Поэт, и на плечо к нему опустилось сразу несколько бабочек.

Альен огляделся: на «чердаке» не было ничего, кроме стола – точнее, подобия конторки – для письма стоя. Впрочем, по одному желанию Поэта на ней появилась большая чернильница и лист бумаги, а рядом – четыре удобных кресла, столик с бокалами и пыльным кувшином вина. Ривэн сделался ещё более унылым: колдовство со скоростью мысли нарушало все его представления о мире и потому пугало.

Поэт с кошачьим изяществом сел в одно из кресел, вытянув голые ноги. Бабочки вокруг него напоминали уже второй, синий ореол.

– Прошу. Ведь так принято на востоке Обетованного встречать гостей, Альен Тоури?

– Почти.

Альен сел напротив. Почему-то вспомнилось, как сам он в Домике-на-Дубе встречал Нитлота – своего последнего гостя в прежней жизни, жизни без теней Хаоса в груди и их ядовитого шёпота ночами. Тогда он не знал, что этот гость последний; иначе, наверное, вёл бы себя повежливее… А может, и нет. Трудно быть вежливым с тем, кто тебя ненавидит, – особенно если сам без должного жара отвечаешь взаимностью.

– Опять из западных виноградников? – Сен-Ти-Йи кивнула на кувшин. – Ты постоянен во вкусах не меньше, чем в пристрастии к наготе, мой эксцентричный друг.

– О виноград лэфлиеннского запада – слаще тебя только поцелуй, которого желаешь и боишься одновременно… – пропел Поэт, с особым значением посмотрев почему-то на Ривэна. Тот разозлённо отвернулся. Альен пообещал себе при первой возможности научить дорелийца ставить блок на сознание: начала этой техники доступны даже тем, кто не имеет Дара.

Иначе обидные намёки бессмертных доведут его, чего доброго, до искреннего отчаяния. А в их компании вполне достаточно одного отчаявшегося…

Кувшин приподнялся в воздух, откупорился, и густо-алые струи пролились над каждым из бокалов поочерёдно. Альен по въевшейся привычке не стал пить, пока Поэт и Сен-Ти-Йи не сделали по глотку. Зрелище удивляло: он ни разу не видел, чтобы старушка пила что-нибудь крепче миншийского чая. Хмелеть она, однако, не собиралась – даже не поморщилась; лишь чуть поредела сетка морщин на лбу.

– Неплохо, – оценил Альен, посмаковав вино. Оно было, пожалуй, чересчур сладким и древне-примитивным для него, но в нынешнем положении лучше, наверное, ограничиться комплиментом. И без того непонятно, кто он здесь – почётный гость, пленник, мясо на тарелке для изголодавшихся по воле и власти?… – Здесь ты и написал Лааннана?

– Нет, – Поэт вздохнул. – Я написал его, когда не был заперт на этом берегу. Когда был волен отправиться, куда пожелаю, и слагать стихи о чём и ком угодно. Упоительное было время. Всё вокруг внимало моим словам.

– …Ибо выхода ни у кого не было, – с притворной обречённостью проворчала Сен-Ти-Йи. – Спасения от твоих слов даже за морем, как оказалось, не отыскать.

Поэт не обиделся – наоборот, отправил одну из бабочек на желтоватый нос Сен-Ти-Йи.

– Это лишь доказывает мне, что они повелевают временем и расстояниями. Слова, подруга, ничто другое. Наш гость похож на того, кому это хорошо известно.

Альен вздохнул.

– Ваш гость похож на того, кто слишком долго сюда шёл… и слишком многое потерял в пути, – (он натолкнулся на сочувственный взгляд Ривэна; стало досадно), – …поэтому не хотел бы тратить время на общие разговоры. Я приплыл, чтобы закрыть разрыв в Хаос.

Прямота никогда не была его сильной стороной – вот и сейчас вышло не очень убедительно.

– Но разве не ты его открыл? – спросил Поэт, рассматривая тонкие крылья бабочки на свет. Бабочка спокойно сидела на его ладони, утопая в золотом блеске – поскольку явно не думала о том, что сильные пальцы в любой момент могут раздавить её.

– Я. Но это вышло случайно.

– Неужели? – глаза бессмертного резнули его, без спроса проникая в голову, в самое нутро. Альен слизал с губ остатки вина, пытаясь собраться с мыслями.

– Да. Моя магия…

– У меня есть представление о том, что именно случилось, – Поэт отвёл глаза, и возражать стало куда легче. Бабочка улетела невредимой, развеяв подозрения Альена. Сен-Ти-Йи молча потягивала вино – казалось, что она вообще не участвует в беседе. – Я изучал разрыв. Хоть я, наверное, не могу считаться самым знающим среди нас, – он с уважением кивнул в сторону Сен-Ти-Йи, – но всё же кое-что в этом понимаю.

Альен набрал в грудь побольше воздуха. Портик – воздушный, лишённый стен – стал вдруг теснее тёмного склада с пряностями.

– Это была некромантия.

– О нет… То есть я почувствовал контакт с изнанкой, – (Ривэн недоумевающе скривил рот). – С миром ушедших, я хочу сказать. Мы все почувствовали. Но этого недостаточно, чтобы разорвать ткань мира – тем более такого древнего и прочного, как Обетованное.

Сен-Ти-Йи отставила бокал и кашлянула.

– Стоит ли сейчас?…

– Стоит, о отважнейшая из притворщиц, – Поэт улыбнулся. – По-моему, он готов и в нетерпении.

Альену почему-то остро захотелось встать и опрокинуть чернильницу с конторки, чтобы белый мрамор залился чёрной жижей, чтобы перестал быть таким невинным – будто пергамент или бумага, на которых никто ничего не писал.

– Я не понимаю. Мы выяснили, что всё из-за нарушенного баланса…

– Верно. Качнулись весы меж двух Цитаделей, – Поэт налил себе ещё вина – но кувшин, судя по звуку, и не думал пустеть. Все эти мелочи так напоминали неуловимую магию Зелёной Шляпы, что Альену стало жутко. Интересно всё-таки: все ли боуги против возвращения тауриллиан?… – Как это всегда бывает. Всё начинается с них. Поединок Порядка и Хаоса скрепляет соты – миры, и вся наша жизнь, Альен Тоури, держатся на смерти… Смерть всегда рядом, она естественна, как дыхание. Чтобы нарушить это устройство, просто коснуться её недостаточно… А некромантией ты только и мог, что коснуться. Некроманты были и раньше, в древности. Я не сказал бы, что много, однако во все времена жили те, кто готов рисковать, заигрывая со смертью. Магия, сама по себе, здесь не так уж важна.

– А что важно? – спросил Альен. Теперь он не смотрел на Ривэна так же усиленно, как Ривэн – на Поэта.

Поэт долго молчал, сияя в своём кресле. Песням большой птицы в зарослях кипариса теперь вторила ещё одна. Альену в голову лезли строки из поэмы о Лааннане, и избавиться от них было не так-то просто.

– Желание, – казалось, бессмертный наконец-то подобрал слово. – Желание, которое сильнее смерти тела. Сильнее магии. Сильнее печатей, наложенных когда-то Порядком… Воля одного, способная разрушить всё и всё пересоздать заново.

– Какое желание? – Альен уже всё понял, и голос звучал хрипло, точно бормотание во сне.

Бежать отсюда, бежать немедленно. Несуществующие боги, как пережить этот страх? Как пережить чужие касания к тому, чего никому не дозволено касаться?…

– Любовь, – очень просто сказал Поэт.

На этот раз молчание тянулось ещё дольше; бедняга Ривэн перестал дышать. Сен-Ти-Йи напряглась, точно хищник в засаде. Поэт невесомо встал и отошёл к конторке; Альен почувствовал, как портик дрогнул и мягко оторвался от земли, чтобы снова превратиться в «чердак» без этажей ниже.

Альен позволил себе улыбнуться. Все они ждут взрыва, но он не доставит им такого удовольствия. Только не сейчас.

– Любовь, – пересилив себя, повторил он. – Мне нравится ход ваших мыслей. Очень… трогательно.

– Да, – тихо признал Поэт, скользя пером по пустому свитку. – Это тронуло даже тех из нас, кто давно устал и остыл.

Фиенни.

– Это не так уж меняет дело. Точнее, совсем не меняет, – Альен встал. – Я приплыл, чтобы закрыть разрыв, и я закрою его… Во снах ко мне приходили огненные врата. Где они?

– Врата – просто образ, – прошелестела Сен-Ти-Йи. – На самом деле их там нет. Разрыв не виден обычным взглядом.

– Где именно – там?

– В Золотом Храме, в Эанвалле, – сказал Поэт, и странное слово будто бы отозвалось в Альене эхом чего-то давно утраченного. – В самом прекрасном месте Лэфлиенна, в сердце наших владений… Мы, бессмертные, живём по одному, Альен Тоури, и создаём вокруг себя свой маленький мир – так лучше коротается вечность. Лишь в Эанвалле мы собираемся вместе – друг с другом… И с древней расой Эсалтарре.

Это слово Альен уже точно где-то слышал. Такое же мучительное узнавание он испытал, услышав от вождя агхов Далавара о Хелт…

Когда вспомнил её грязное имя на губах Фиенни.

– Эсалтарре? А это не?…

– Вот именно, – золотистый палец указал на бокал Альена. Он рассмотрел внимательнее дутый стеклянный бок и увидел прозрачное клеймо – кожистые крылья, узкая змеиная голова… – Вы, смертные, зовёте их драконами.

* * *

…После этого заявления Ривэн окончательно перестал что-либо понимать. К тому же летающую беседку Поэта (так он назвал её про себя) качнуло ещё раз, куда сильнее; это мешало сосредоточиться.

Ещё больше мешало сосредоточиться присутствие тэверли, тауриллиан, или бездна знает, как там правильно… Написал Поэт знаменитого Лааннана или нет, было уже не так важно: исходившей от него силой Ривэна в буквальном смысле прижимало к мраморному полу, и он, пожалуй, никогда ещё не чувствовал себя таким крошечным ничтожеством.

И самым мощным ударом – просто «последней прощупкой», как выражались карманники Энтора, – стал их играюще-жестокий разговор с Альеном. Ривэну и без этих поворотов сложно было поверить, что он только что переплыл океан на застывшем чудовище и теперь вот потягивает приторное вино в компании двух бессмертных…

А тут ещё вдобавок пресловутое Отражение, учитель Альена по имени Фиенни, которого здесь почему-то приплетают к чему ни попадя. Короче говоря, Лэфлиенн пока если и впечатлял его, то не в хорошем смысле.

Ривэн начинал злиться.

Какое отношение магия и судьба Обетованного имеют к тому, чего когда-либо хотел или не хотел, боялся или не боялся Альен Тоури?

И вообще – какое, о бездна, сам он имеет к этому отношение?

Почему ему так больно?…

– Я согласен пойти к Золотому Храму, – как сквозь сон или хмель, до него донеслись слова Альена.