Текст книги "Клинки и крылья (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ГЛАВА IV

Кезорре, Ариссима

Дождь стучал по розовым кустам, по дорожке, ведущей к крыльцу, по ажурной кованой ограде. Виноградные лозы, приникнув к шпалерам, втягивали влагу не менее жадно, чем земля и цветы. Блёкло-серые тени расползлись по саду – темнили краски, сплетались в клубки, тщетно вожделеющими пальцами подбирались к дому из светлого камня.

Лаура чувствовала, что ещё немного – и они окажутся внутри. Бесшумно взберутся по ступеням, минуют гостиную, проскользнув мимо уютной мягкой мебели, которая теперь ждёт своей очереди в предчувствии разорения. Оставляя за собой холодный след, поднимутся на второй этаж и повернут…

Куда? В мастерскую или в спальню?

Лаура тихо засмеялась – так тихо, чтобы тени не заметили её. Быть может, они повременят, не сразу ворвутся, не сразу пролезут ей в грудь и начнут грызть мясо изнутри, как голодные сороконожки – листья?…

Лаура сидела меж картин, на полу, обняв колени, медленно покачиваясь взад и вперёд. Качаясь, было как-то проще продолжать существовать.

Она убрала простыни, прикрывавшие холсты, и все не распроданные работы бесстыдно уставились на неё. Сегодня Лаура сама сняла каждую простыню – медленно, вдумчиво, ощущая все складки, с некрасиво нахмуренным лбом нюхая пятна краски. И теперь сидела в кругу (точнее, в беспорядочном маленьком лесу) из полотен больших и поменьше, старых и едва высохших. Взгляды чаров и эров казались укоризненными: точно ещё чуть-чуть – и их рты откроются для обвинительных речей, а ещё лучше криков. И это будет справедливо. Грешница, подсудимая! – крикнут они. Закон богини Велго, закон всех богов и людей – против тебя. Не должна носить тебя земля Кезорре, и нет в Обетованном места, где найдётся для тебя приют.

Ибо не бывает преступлений страшнее предательства.

В одно из высоких распахнутых окон ломился дождь вперемешку с ветром. У Лауры намокли шея, руки и платье – даже вуаль, которую она набросила, собравшись поехать в Вианту. В Вианту, скорее в Вианту! – по глупости надеясь успеть.

Она не смогла бы предупредить Ринцо – теперь она знала. И даже не потому, что ей не хватило бы времени. И не потому, что не удалось бы добраться до главной площади сквозь беснующуюся толпу.

Не смогла бы потому, что так должно было случиться. Потому, что серые тени бесновались за окнами, поглощая все оттенки мира – один за другим. Вианты больше не было для Лауры, как и Ариссимы, – нигде, никакой. Никаких больше закатов, никакой игры света и тени на окрестных холмах. Она была уверена, что сейчас в столице, в этом дивном городе с белыми дворцами и храмами, нет ничего, кроме бесцветности, небытия, тумана, где пропадают и зарождаются, но не живут цвета и формы. Серые тени пожрали изумрудные стебли в руках цветочниц, мягкую голубизну неба, горячую, красную черепицу крыш, звенящую прозрачность бокалов для вина в тавернах и лавках. Всё растворилось, миновало, прошло – как бурей прошло отчаяние в самой Лауре.

Как прошла боль, которую не описать словами, пришедшая до всякой разумной мысли: этот человек больше не прикоснётся к тебе, не заговорит, не укроет заботливо во сне. Лаура никогда не думала о том, сколько на самом деле значит для неё Ринцо, пока эта боль – вполне конкретная, ощутимая телом – не скрутила её, заставив броситься на колени и расцарапывать себе щёки, точно женщину из древних легенд о поединках с драконами.

«Убит вместе с другими Правителями. Нам искренне жаль. В столице беспорядки, эра Алья. Постарайтесь не покидать дом в ближайшие несколько дней».

Убит. Убит. Убит.

Лаура, кажется, долго не могла понять, о чём речь. Челла уже давно рыдала, обняв себя за пухлые бока, когда до неё наконец дошло.

– Они обещали мне, – повторяла она часами, которые смазались в памяти в один склизкий, беспросветно-тёмный комок. – Обещали. Обещали.

Челла – добрая душа – конечно, не понимала, о ком она. И в голову бы ей не пришло, что её госпожа в сговоре с магами-убийцами из Дома Агерлан. Что её молодая хозяйка – преданная предательница… Челла просто ловила бившуюся в судорогах Лауру, прижимала её к своей груди – мягкой, как подушка, и пахнущей кухней, – и отпаивала водой с лимонным соком. Утешения давались ей так же неумело, как песни.

Задушен ожившей змеёй с её картины. Со страшного, полного извращённой силы творения, из-за которого весь последний месяц Лаура не могла спать. Чары на которое были наложены с её ведома и согласия – после сделки, заключённой с человеком в сером, лицо которого было таким чересчур заурядным…

Задушен. Не съеден, а задушен. А может, гонцы новой власти Вианты просто пощадили её и избавили от подробностей?…

Задушен. Ринцо терпеть не мог духоту, особенно с тех пор, как начал полнеть. Возвращаясь с заседаний Совета, он при первой возможности расстёгивал крючок на воротнике официального одеяния – и потом облегчённо, немножко смешно вздыхал.

Лаура снова засмеялась, уже не пытаясь сдерживаться, захлебнулась и закашлялась. Слюна ниточкой повисла у неё на подбородке.

Убит. У-бит. Какое простое, короткое слово. Наверное, не найти таких больше в кезоррианском. Разве что: пре-дан. Про-дан. Не-лю-бим.

Лаура уронила голову на руки, запустила в волосы пальцы; содранные в истерике заусенцы путались в жёстких колтунах. Должно быть, сейчас она похожа на ведьму. Хуже той северянки, королевы Хелт.

Ушла её «тонкая» красота, которой так гордился Ринцо – растворилась, выцвела, запела в хоре теней.

Её лицо осталось Другому. Тому, за чью жизнь она расплатилась сполна. Почему-то теперь произнести его имя даже в мыслях Лауре было тяжело. Тонкая, невидимо-огненная ниточка, связывавшая её с братом, тоже потеряла цвет. Ушло последнее из того, что всегда казалось ей нерушимым.

Скоро и Кезорре уйдёт – навсегда прервётся южная песня этих земель, навсегда поблёкнет многоцветье. Жизнь пойдёт трещинами, отвалится кусками, будто старая фреска, и обнажится неприглядная изнанка: извёстка, грубая кладка из камня или кирпичей. Краска слезет, потому что все краски – ложь, за которой не кроется ничего, кроме серости, бесцветного холста, одинакового готового для красоты и уродства. Пустоты. Небытия.

Говорят, страну раздирают беспорядки и бунты. Столицу захватил альянс магов из Высоких Домов и жрецов Прародителя. День и ночь пылают костры и вздымаются виселицы – для всех, кто высказывался против магии или веры в Единого, для всех, готовых поддержать Дорелию в Великой войне… И просто для дорелийцев, которым не повезло оказаться в Кезорре в эти лихорадочные времена. (О леди Синне Лаура почему-то не вспоминала – её будто бы никогда не было: острая линия подбородка, рыжий локон, высокомерный прищур – набросок от скуки, из тех, что она не заканчивала). Дома аристократов в предместьях по-прежнему разоряют, причём часть крестьян поддерживает восставших. В Ариссиме спокойно, пожалуй, лишь потому, что люди здесь действительно любили и уважали Ринцо, так что часть этих любви и уважения по наследству перекочевала к Лауре.

По наследству и незаслуженно.

Чернота волос скрыла от Лауры мастерскую. Как в детстве: зажмёшь глаза ладошками – и спряталась, и никакие чудища из сказок тебя не достанут. Потом можно ещё и нарисовать их углём, чтобы стало уж точно совсем не страшно…

Лаура сидела, содрогаясь от смеха. У неё тягуче сводило скулы, ныли щёки, но смеяться она не прекращала.

Одной скучно. Было бы хорошо, если бы эти молчаливые люди с портретов – важные зануды! – и оливы с пейзажей Ариссимы, и мосты через ручьи разделили её веселье. И пусть грустный Ремье-философ, юный сын чара Энчио, тоже хоть раз в жизни от всей души расхохочется. Лаура слышала, что его тоже убили в день бунта, но какое это имеет значение?! В смерти есть много забавного – как и в жизни. Всегда есть над чем посмеяться.

Лаура встала, слегка шатаясь от голода. Ноги онемели и подкашивались. Продолжая посмеиваться, Лаура опёрлась локтем о высокий, измазанный въевшейся краской стол, где хранила грифели и кисти. Ей хватило сил протянуть руку за плоским ножиком для бумаги – таким холодным и лёгким, что стало щекотно руке, и Лаура опять захихикала.

…Такой и нашла эру Алью-художницу её кухарка Челла: с застывшей улыбкой, с ножом, который она, очевидно, несколько раз вонзала себе в грудь. Все холсты в мастерской были изрезаны, и восстановить их позже не удалось.

ГЛАВА V

Лэфлиенн. Молчаливый Город – селение боуги (под Холмом)

У Фиенни была привычка рисовать, чтобы объяснить что-нибудь. Для Тааль, которая всё ещё не могла приспособиться к рукам и пальцам бескрылых, это было вдвойне удивительно. Она заворожённо смотрела на то, как увлёкшийся разговором волшебник, перебросив на плечо тёмный хвост, хватает мелок, или огрызок карандаша, или изящное павлинье перо (видно, при жизни он был не последним ценителем красоты…) – и как от нескольких точных движений на листке или каменной плитке возникают штрихи, знаки, схемы. Фаэнто показал ей свои карты Обетованного и Лэфлиенна, которые заметно отличались от карт отца и фрагментарных изображений на древних черепках. Несколько дней пролетело, как один вдох; Тааль казалось – она только и делает, что отсыпается после изнурительных испытаний, слушает Фаэнто и пьёт с ним чай. Дымящиеся чашки не пропадали со стола, и прозрачный свет солнца из-за тёмно-зелёных занавесок заливал их по-прежнему. От трав и сластей Тааль согревалась и тяжелела; лопатки ныли по ночам уже не так сильно, и она отвыкла считать себя невесомой, готовой взмыть от любого порыва ветра. Под руку с Фиенни она бродила по Молчаливому Городу, вслушиваясь в его тишину – и совсем скоро стопы перестала обжигать боль, вызывающая смутные мысли о каком-то предательстве и не менее смутную тоску по чему-то, утраченному навсегда.

– Тебе нужно восстановить силы, – повторял Фиенни, отвечая на не высказанный вопрос. – Для встречи с духами и тауриллиан они понадобятся.

Но Тааль и сама не рвалась уходить. Слова Фиенни расслабляли ещё больше, чем просто его присутствие; почему-то она безоговорочно верила тому, что с Гаудрун и Турием всё хорошо, что маленький Биир жив, что гнездовье на Высокой Лестнице никто не сровнял с землёй. Наверное, это было не совсем разумно – но нужно же хоть чему-нибудь верить. Эоле и его бессмертные соплеменники втянули её в свои игры с тауриллиан, ничего не спросив – так обязана ли она непрерывно размышлять и мучиться, торопясь исполнить их волю?… Оставаясь в Молчаливом Городе, Тааль испытывала нечто вроде лёгкого злорадства – будто, задерживаясь, она мстит жестоким духам и их помощникам.

Впрочем, после таких мыслей ноги вновь начинали ныть, а совесть терзала Тааль с удвоенным аппетитом. Только новая кружка чая и рисунки Фаэнто утешали её – наброски огромных угловатых домов, рек с мостами и мельниц, волшебных зеркал… С каждым его словом Обетованное становилось всё ближе – ещё ближе, чем Молчаливый Город за окнами. Будто не было ни океана, ни войны, ни суровой старой магии, разделившей два материка. Засыпая, Тааль повторяла про себя чужие названия: Альсунг, Дорелия, Минши, Кезорре, Феорн… И Ти'арг. Ти'арг – горы и леса, королевство учёных, крестьян и лордов с чеканным, завершённо-красивым языком.

Тааль понятия не имела, как подвести Фаэнто к главному разговору. Каждый раз он вежливо отклонялся от темы или отворачивался, безучастно нюхая жасмин. Тааль же не хватало наглости настаивать: она чувствовала, что лезет пальцами – своими новыми, нежными пальцами без когтей – в не затянувшуюся рану. И в то же время знала, что без главного разговора ни в коем случае не полетит (ох, то есть не пойдёт…) дальше.

– Можно обратиться к ним? – спросила Тааль однажды, во время вечерней прогулки, когда они проходили мимо засохшего фонтана с русалками. Одна из призрачных полурыб-полудев опять заплетала волосы подруги и напевала что-то, не издавая ни звука. Её тонкое, жемчужно-белое тело напоминало туман, готовый растаять на солнце.

Фиенни пожал плечами.

– Попробуй. Но мне они ни разу не отвечали.

– Может, просто не поняли языка? – предположила Тааль, помня о своей способности. Но Фиенни грустно улыбнулся:

– У мёртвых нет языка. Все мы способны понять друг друга.

Тааль вздрогнула. Когда он открыто называл себя мёртвым, её до сих пор охватывал неприятный холодок. Даже слыша, что Фаэнто не спит по ночам, или замечая его прозрачность при лунном свете, или не видя тени от него, она не испытывала такого знобящего ужаса.

– Но ведь дракон говорит с тобой…

– Миаар-Да'эль? – пропел Фиенни почти непроизносимое имя дракона. Вчера это поразительное существо снова прилетало к его крыльцу, и он выходил ненадолго – просто чтобы прошептать что-то ласковое в жёлтые глаза с узкими зрачками, а потом по-приятельски почесать чешую. Их давняя (очевидно) связь восхищала Тааль, но одновременно и навевала грусть, как всё в Молчаливом Городе. Трудно было сказать, кто от кого больше зависим – призрак-дракон от призрака-мага или наоборот. – Да, если это можно назвать речью. Но драконы проще идут на контакт, чем морской народ…

– А майтэ? – не сдержалась Тааль, делая лишний шаг к бортику фонтана. Русалки, плававшие в воздухе вполоборота к ним, пока её не заметили. – Для нас есть место в твоей иерархии?

Фаэнто, казалось, смутился.

– На самом деле, я почти не общался с майтэ до тебя, Тааль… Был единственный опыт – не очень удачный. Если хочешь, когда-нибудь я расскажу.

– Странно, что не очень удачный, – вздохнула Тааль, не вдаваясь в расспросы. – В моём гнездовье ты бы наверняка понравился всем.

Фиенни не ответил. Тааль запоздало поняла, что это был нескромный комплимент – и вспыхнула. Пожар на щеках усугубила беглая мысль о синеглазом Повелителе Хаоса из её снов. Вот кто не прижился бы среди майтэ: он уж точно не идёт путём спокойного созерцания красоты мира, пения на заре и полётов… Тааль поспешно шагнула к фонтану. Русалки, встрепенувшись, зашлись в беззвучном крике; пугливо замелькали их серебристые хвосты.

– Погодите, не исчезайте!.. – попросила Тааль и медленно поклонилась, приложив руку к груди. – Я не причиню вам вреда.

Русалки переглянулись. Вблизи Тааль разглядела, что они не одинаковы, как ей показалось сначала, – и всё-таки по-сестрински похожи. На шее у одной было ожерелье из ракушек – такое же прозрачное, как она сама.

– Живая, – еле слышно выдохнула русалка, и за движением бледных губ Тааль расслышала мерный шум воды, как в голосе Эоле. – Живая среди ушедших. Для чего ты нарушаешь наш покой?

– Для чего? – эхом поддержала её вторая, скорбно положив голову на плечо подруге. Длинная зеленоватая прядь скользнула вниз, почти коснувшись дна фонтана. Тааль в смятении оглянулась на Фиенни; тот ждал поодаль, невозмутимо глядя на неё.

– Не задерживайся, – сказал он почти шёпотом; в здешнем безмолвии любые слова долетали легко, как крики. – Скоро ночь, Тааль. Ночью тебе лучше возвращаться под крышу: тут много кто обитает…

Он всегда говорил так, и Тааль это уже не очень пугало. Кивнув, она снова обернулась к фонтану.

– Я хочу узнать, что вы думаете о войне… О тауриллиан. О духах стихий… и о смертных из-за океана. Я не враг.

Русалки переглянулись. Одна из них протянула руку с перепонками между бесплотных пальцев и коснулась щеки Тааль. Она вздрогнула, не почувствовав ничего, кроме холодного покалывания.

– Живая… Тёплая. Мы не знаем. Мы ничего не знаем.

– Мы давно ушли.

– Очень давно.

Они говорили в унисон, перебивая друг друга – будто волны, накатываясь одна на одну, с шипением перебрасывали на песок пенистые гребешки… Тааль не знала, откуда это пришло ей на ум: ведь она никогда не видела моря. Наверное, ещё одна мысль волшебника из снов, ученика Фаэнто.

И верно – море должно ему нравиться… Что-то туго и томительно сжалось у Тааль в животе. Она осторожно распрямилась, чтобы сбросить пальцы русалки, и прогнала навязчивый образ из памяти. Неизвестно ещё, появится ли тот в Лэфлиенне и будет ли на её стороне, пойдёт ли против тауриллиан – а она уже ждёт его, словно рассвета в ночь бдения перед Хнаккой.

– Но хоть что-то вы должны были слышать… Мне нужен ваш совет. Пожалуйста.

Русалка в ожерелье вдруг улыбнулась. Зубы у неё были белые и очень острые, как у Двуликих в зверином облике. Тааль уже успела пожалеть, что не последовала совету Фиенни не приставать к призракам, но тут русалка нагнулась и вытащила из щели в коричневатых камнях бортика что-то маленькое и блестящее. Металлический золотой кругляш, чуть-чуть позеленевший от времени.

– Сначала золото – уже потом дерево и пламя. Передай ему, – она указала на Фаэнто. Тааль с опаской сжала монету в кулаке.

– Покажи, – попросил-приказал Фиенни, подходя к ней. А увидев подарок, почему-то обрадовался. – Хорошо, что ты заговорила с ними, Тааль. Всё лучше, чем я думал.

– Почему?

– Потому что это золото боуги. Они ждут тебя уже сейчас, раньше встречи с атури – вот что значит послание.

– И это хорошо? – Тааль растерянно вертела в пальцах холодный кругляш. Как она ни старалась, не получалось разглядеть стёртую чеканку. – Ты ведь говорил, что боуги, ушедшие за волшебный барьер южнее Пустыни, поддерживают тауриллиан. Как и все существа, которые согласились там жить или были угнаны в рабство… То же самое и Турий рассказывал.

– Так и было, – сказал Фиенни, аккуратно обхватывая её за плечо, чтобы увести от фонтана. Русалки разочарованно зашушукались. – Но теперь что-то определённо изменилось. Будь боуги сторонниками тауриллиан, они не звали бы тебя своим золотом (его явно переправили сюда магией) и не намекали бы на атури. «Дерево и пламя» – речь о духах, и я даже подозреваю, о каких именно… За барьером есть селение боуги. Думаю, завтра я провожу тебя туда. А потом, Тааль… – он вздохнул. – Потом нам придётся расстаться. Я не могу отходить далеко от Молчаливого Города – он даёт мне силы не растворяться в небытии… Боуги умны, тебе понравится с ними. Но нужно будет сохранять осторожность: они любят шутки и иногда заигрываются… Лукавы, почти как атури. Все их фокусы с маслом, золотом и похищенными младенцами… Хотя что это я – ты должна знать лучше меня. Возможно, даже была знакома с кем-то из них?…

Речь Фаэнто звучала размеренно и сладко для слуха, как и всегда, но Тааль различала в ней скрываемое беспокойство. У неё возникла безрадостная уверенность, что Фиенни ждал возможности наконец проводить её куда положено, не приближаясь к опасной теме.

– Я буду осторожна, – пообещала Тааль, слушая скорее его тон, чем сами слова. – И после того, как выслушаю духов, обещаю лететь… то есть идти… прямо к тауриллиан. Но есть кое-что более срочное, нежели боуги, даже если теперь они – наши союзники, – дождавшись паузы в речи Фиенни, Тааль набрала в грудь побольше воздуха и потребовала: – Расскажи мне о своём ученике. Расскажи о Повелителе Хаоса. Я должна знать… И тебе тоже известно, что я должна, – сбивчиво и как-то жалобно закончила она. Просьба получилась не внушительной, как ей бы хотелось.

Они уже подходили к дому Фиенни. Он молчал до тех пор, пока жасминовый куст не поприветствовал его своим ароматом. Потом произнёс, не пряча нежелание:

– Ты права. Видимо, мне придётся, – и, помолчав, добавил: – Его зовут Альен. Альен Тоури. Что именно ты хочешь узнать?

– Всё, – решительно сказала Тааль. – Всё, что ты мне позволишь.

* * *

Главный разговор состоялся. Была ночь, и был рассвет, который Фиенни назначил временем ухода Тааль. Внешне ничего вроде бы не изменилось – но изменилось всё. Так – внезапно, по неясной тревоге в воздухе – понимаешь, что вскоре будет гроза.

Бескрылый из снов, далёкий человек с Обетованного по имени Альен, теперь стал для Тааль живым. Осознавать это было почему-то страшновато. «Я подумаю об этом позже», – пообещала себе Тааль, потому что сейчас было рано. В ней – под беспёрой, жалкой кожей, что так легко обжигается солнцем – зрело что-то большое и важное. Что-то новое, чудесное и жуткое. Может быть – то, ради чего она когда-то вылупилась, пробив крошечным клювом материнскую скорлупу.

Чтобы попасть в нужное место, пришлось пройти Молчаливый Город насквозь. Рука об руку с Фиенни Тааль робко прокралась мимо величавых руин в незнакомой для неё части Города, по выщербленным плитам площадей, меж колонн и ступеней непонятного предназначения. Здания здесь поражали воображение не меньше, чем по дороге от торгового Лабиринта к дому Фаэнто; однако Тааль, взволнованная будущим, теперь обращала на них не так уж много внимания.

Тень Двуликого-волка пронеслась совсем близко к Тааль на одном из перекрёстков, едва не коснувшись её полупрозрачной шерстью. Проследив взглядом за бесшумной поступью лап, Тааль подумала, что любые звуки в нормальном мире покажутся ей оглушающими после здешней немоты.

– Мы пришли, – сказал Фиенни, указав на круглую площадку, выложенную треугольными плитами ярких и тонких оттенков – от пурпурного до лилового и золотисто-рыжего. Солнце пощадило цвета так, будто когда-то плитки выточили из драгоценных камней.

А может, так и было. Кто знает, до чего додумались когда-то тауриллиан с их магическим искусством и любовью к красоте…

– Что это? – спросила Тааль с виноватой улыбкой: эти слова она, пожалуй, произносила в последние дни чаще всех других. Фиенни явно подумал о том же, но ответил со своим неизменным тактом:

– Раньше это место было окружено стенами из серебристого дерева. Тауриллиан называют его Го'Анаэль – Колыбель Драконов… Я не уверен, но, думаю, тут было нечто наподобие посадочной площадки для них. Прибывая с полётов, они могли приземлиться и отдышаться здесь.

– В нашем гнездовье тоже есть похожее место, – обрадовалась Тааль. Ей нравилось всё, что позволяло сближать драконов и майтэ. – Но ведь оно просто огромное…

Будь Тааль в прежнем теле, ей бы понадобилось немало времени, чтобы облететь сверкающий круг. Каких же размеров был средний дракон?… Явно больше, чем приятель Фаэнто.

– Да уж. Зрелище наверняка было впечатляющее, – сказал Фиенни, но было видно, что мыслями он где-то далеко. Пурпур и тигровая рыжина плиток отражались в его серых глазах, не проникая в глубину. Наверное, до сих пор перебирает свои воспоминания; да и чем ещё заниматься, когда ты навеки в городе мёртвых?… – В центре площадки – портал, магический проход, ведущий в край тауриллиан… Ничему не удивляйся, Тааль: у них там собственное время и собственные законы. Ничего не бойся и поступай так, как сочтёшь правильным.

– Спасибо, – выдавила Тааль, поклявшись себе не расплакаться. Ей не хотелось уходить – несмотря даже на уверенность в том, что у тауриллиан она встретится наконец с Альеном… Фиенни превратился для неё в необходимость – правда, совсем не такую, как Гаудрун или Турий. Наверное, так устроена жизнь за пределами родного гнезда: всегда нужно оставлять чай, печенье, и зелёные занавески, и жасминовый куст, чтобы брести дальше, навстречу неизвестно чему. – Я не хочу расставаться с тобой… Ты спас меня. Показал мне Обетованное, точно в своих волшебных зеркалах. Не дал потеряться среди призраков… Я никогда этого не забуду.

Чем дальше лились слова, тем отчётливее Тааль понимала, что не в силах высказать самое главное.

– Не нужно, – мягко прервал Фиенни и поправил лёгкую вуаль, которую подарил ей, чтобы прикрыть голову от пекла. – Мы ещё встретимся, если так распорядится судьба…

– …Но она вряд ли так распорядится. Верно?

Фиенни не ответил. Отвёл глаза и кивнул на площадку:

– Тебе пора, Тааль. Не забудь зайти к боуги, они ждут тебя… И постарайся узнать всё, что получится, об обряде тауриллиан, – лоб Фиенни прочертила уже знакомая Тааль морщинка. – Не представляю, что именно может им от тебя понадобиться, но лучше быть начеку.

Над ними раздался шорох крыльев. Тааль подняла голову и в разжарившемся небе увидела полупрозрачного, ртутно-струистого дракона – того самого. Он кружил над Фиенни, будто ястреб, охотящийся на птенцов.

– Если мы всё-таки увидимся, я попрошу его прийти к тебе, – твёрдо пообещала Тааль. А потом, не дожидаясь ответа, вошла в сверкающий круг.

* * *

Она ожидала боли, или нового наплыва видений, или полного бесчувствия, как в пустынных испытаниях, – но в этот раз магия показала себя удивительно будничной. Тааль как бы задремала на несколько секунд, а потом очнулась, – вот и всё. Волна сухого, раскалённого воздуха Пустыни поднялась от ярких камней и накрыла её с головой, чтобы схлынуть совершенно в новом месте.

Тааль покачнулась и неуклюже завалилась набок, не удержав равновесия: справляться с этим громоздким телом было всё ещё нелегко…

Вместо камней или уже более привычного песка её локоть упёрся в траву.

Настоящая трава. Всё ещё не веря, Тааль провела по ней рукой – гладкий, шелковистый зелёный ковёр. Травинки тонкие, но сочные, совсем как в краях у Высокой Лестницы, где майтэ вплетают их в гнёзда. Тааль так давно не видела нормальную, живую траву, не прикасалась к ней, что у неё по-дурацки защипало глаза.

Воздух здесь – где бы ни было это «здесь» – не язвил Тааль ни жаром, ни холодом; свежий и прохладный, прозрачный от чистоты, он так и манил в полёт, о котором ей теперь нельзя и мечтать. Тааль вдыхала глубоко, стараясь втянуть в себя как можно больше этого воздуха; он пьянил сильнее, чем маковые зёрна, которые в их гнездовье любил поклевать шалопай Руоль.

Она оперлась на локоть, села и не сразу заметила, что глупо улыбается сквозь слёзы. Под ней был пологий, по-звериному обросший травой холм без единого дерева. Ещё несколько таких же холмов окружали его с трёх сторон, а в ложбине меж ними плавно изгибалась неширокая желтоватая дорога. Просто дорога, совершенно обычная – какое счастье после Дороги Драконов, полной видений и каменных скорпионов, после безумных мороков Пустыни, после призраков Молчаливого Города!.. С четвёртой стороны, на западе, лежала ровная земля – равнина или, скорее, большая поляна, поросшая луговыми цветами. За ней чернел лесок, будто бы полыхающий под золотистым закатом. Кажется, дубовая роща – впрочем, зрение Тааль в теле двуногой сильно притупилось, и она была не уверена.

Где же Пустыня, и как Тааль попала сюда? Если преодолеть колдовской барьер так легко, почему он вызывает столько хлопот у тауриллиан?

Тааль осторожно встала, продолжая вбирать тихую красоту этого места. Здесь было так спокойно, что ей не хотелось думать ни о тауриллиан (которые, возможно, уже где-то поблизости), ни о лукавых духах и боуги, с которыми ей придётся говорить. Переливы неба над головой разбудили в ней новый приступ исконной жажды – хотелось кричать от желания подняться туда, почувствовать в перьях тугое сопротивление ветра…

Но стыдно кричать, когда твои крики ничего не изменят. Уж лучше помалкивать, сохраняя своё достоинство – по крайней мере, так всегда думал отец.

Дневная яркость ещё не до конца покинула небо, и облако на границе синевы с золотом напоминало драконьи крылья. Тааль вздохнула, мысленно посочувствовав Фиенни: как жаль, что он не может покинуть свой мёртвый город и оказаться тут вместе с ней. Ему бы понравилось – а если он был здесь раньше, то наверняка уже нравилось…

Отряхнувшись, она стала спускаться с холма и уже через несколько шагов расслышала первый далёкий звук вне шума ветра и шелеста. Тааль снова замерла – настолько дико это было после всего пережитого. После разорённого гнездовья, глумливых загадок Хнакки, душевных истязаний в пещере Эоле, после знания о войне… Вдали, со стороны леса, играла музыка – какая-то скрипучая и слегка несуразная, слишком тяжеловесная по меркам майтэ, но всё же музыка. Весёлый мотив набирал скорость, обещая сорваться в пляску; слух Тааль по привычке нащупал незамысловатую мелодию.

Значит, тут живут разумные, живые существа!.. Спускаться с холма ей было легко и приятно; Тааль разбежалась, едва сдерживая рвущийся из груди смех. Её распирала радость. Совестно, конечно: ведь Фиенни был к ней так добр…

А ещё – что уж там отрицать – он мудр и прекрасен, как звёздные карты Турия. Любимец драконов, мастер-зеркальщик, Его учитель.

Но Фиенни мёртв. И вот такой забавной, скрипучей, временами фальшивой музыки от него уже не услышать. Он ни разу бы не сфальшивил – не смог бы.

Тааль вихрем сорвалась с холма и двинулась к дубовому леску; подошвы её сандалий еле касались травы, а потом утоптанной дороги. Музыка звякала и дудела всё ближе, но вокруг по-прежнему не было ни души. И вдруг…

– А мышь вырвалась и убежала от ястреба.

– А ястреб попросил атури ветра, чтобы те отнесли его прямо к мыши.

– Так нечестно, мы без атури играем!..

– Без атури? А превращать крота в мышь было честно?!

– Молчал бы, сам вчера наделил своего крота зрением! Любой дурак знает, что не бывает зрячих кротов.

Тоненькие голоса звучали совсем рядом, хотя видно никого не было. Тааль замерла, стоя почти в тени ближайших дубов – толстых и старых, с бугристыми, прорвавшими почву корнями. Боковым зрением она уловила золотое свечение, мелькнула чья-то крошечная ладошка, раздалось хихиканье – и снова ничего.

Показалось? Новые чары?… Решив двигаться осторожнее, Тааль сделала ещё пару шагов.

– Ладно, значит, ястреб облетел поле с другой стороны…

– А там было пугало.

– Не было!

– Было! Большое такое, с тыквой вместо головы.

– А вот и не было. Кто его там поставил?!

– Да кто угодно! Кентавры сделали, чтоб никто не поклевал их овёс.

– Ага, дожидайся, будут кентавры такой ерундой заниматься!..

– Кто здесь?! – в ужасе спросила Тааль, оглядываясь. Может, Фиенни на самом деле опоздал со своей помощью, и в Пустыне она успела сойти с ума?…

Вновь потянулось молчание, но вскоре голоски сдавленно зашептались.

– Как думаешь – показаться ей? К нам давно не приходили чужачки.

– Вот именно, можно хорошенько развлечься! Лучше помучить её – пусть заблудится…

Тааль покраснела от такой дерзости. Голоса были совсем птенячьи, детские – а она в последнее время ощущала себя как минимум вдвое взрослее, чем в ту пору, когда улетала с Гаудрун… Имеет право поставить их на место, даже если это просто голоса у неё в голове.

– Я не заблудилась ни в Великом Лесу на севере, ни в Пустыне Смерти, ни в городе призраков! – как можно увереннее объявила она, глядя в густую тень между дубами. Голоски затаились. – И ни в один свой полёт не сбилась с курса, пока у меня ещё были крылья. Вы всерьёз думаете, что Тааль-Шийи потеряется в этой рощице?!

– Она нас понимает… Так неинтересно, – разочарованно протянул один из голосков, после чего оба они скороговоркой провозгласили: – Ястреб мышку не поймал, круг игры закончен! Сердце мышки бьётся – ястреб не сдаётся!..

Что-то негромко хлопнуло, сверкнуло, и в паре шагов от Тааль появились два маленьких человечка с острыми, как у рысей или диких котов, ушами. Она видела боуги единственный раз в жизни – тот неведомо как забрёл к ним в гнездовье с диковинками и фокусами, обеспечив себе многолетнюю славу в слухах, – но сразу узнала эти уши, и рыжие волосы, и немного пугающие, с безуминкой, жёлтые глаза. Эти глаза напомнили Тааль о Двуликой – женщине-лисице, ребёнка которой ей неожиданно пришлось спасать. Интересно, где она сейчас, довела ли своё племя до тауриллиан, чтобы служить им?…