Текст книги "Пепел и роса (СИ)"
Автор книги: Юлия Алева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
5
Встречали нас в Москве и журналисты, и полиция, но мне удалось, накинув вуаль на лицо и переодев Устю в свою старую мантилью, проскочить мимо этих стервятников. Кто рискнет трогать двух скорбящих вдов? В здании вокзала я вызверилась на железнодорожного чиновника уже представившись ему по полной, и вдоволь насладившись переходами цвета лица из серого в зеленовато-бурый и обратно, позволила бесплатно отправить нас курьерским в Петербург. Первым классом, само собой.
Дома меня ждала пара телеграмм от родственника (тут же ответила, отправив Мефодия на телеграф). Трогательно это все-таки. Написала ему письмо, где без цензуры высказалась относительно организации железнодорожных перевозок.
Кроме того, наблюдалась глубокая драма на лице кухарки, которую я на время своего путешествия отпустила к родственникам. Драма уже поджила и сияла всеми оттенками зеленого. Ее муж исхитрился заделать ребенка еще и жене брата, так что обстановка в деревне царила так себе. Почему свекровь и деверь решили сорвать злость на беременной женщине – я не пойму никогда. Чудо, что обошлось без выкидыша. Опять же, прелести дореволюционной деревенской морали и доброты.
Я вздохнула и предложила поработать после родов до тех пор, пока ребенок не начнет ходить. В конце концов, к нам санитарная служба не придет, а малыш в люльке или в манеже на качестве еды вряд ли скажется. Евдокия ползала на коленях невзирая на растущий живот и все норовила целовать руки. Еще раз стоит поблагодарить Господа, что уберег меня от роли крестьянки.
Красноперовых мы разместили, как я и обещала, в одной комнатке, хотя Евдокия и сокрушалась, что не прилично это. Акцентировав внимание на их сиротстве, я запретила расспрашивать о прошлом и послала Мефодия в лавку за платьем для Устиньи. Все они теперь носили темно-шоколадного цвета платья с атласными оборками кофейного оттенка. Мужчинам пришлось заказать форму – брюки, рубахи и сюртуки того же цвета, а жилеты – кофейные.
– Как баре, – смеялась кухарка.
* * *
Устя вообще оказалась на диво обучаема и быстро привыкла к новым условиям. По-видимому, именно такая адаптивность не позволила ей сломаться после всего произошедшего. Что происходило в голове у Демьяна – мне не ведомо, но по дому он носился как робот-пылесос, оттирая все невидимые глазу пятнышки на стеклах, перилах и полах, расставляя мебель по линеечке, возясь со шторами и вообще выполняя все поручения.
К следующей неделе сразу несколько газет опубликовали рекламу женских салфеток для свежести и чистоты. Торговля почтой, все, как мы с Фролом и планировали. Одно из объявлений я вырезала и отправила Ольге Александровне.
Через месяц Фрол удвоил штат сотрудниц, потом посадил их работать в три смены, а я, наконец, получила свой первый доход. И пусть эти пятьсот рублей – смета легкого шоппинга, но это первый мой организованный пассивный заработок.
Деньги Фрол привез сам, несказанно меня порадовав. Тем более, что накануне я ознакомилась с налоговыми претензиями к бедной маленькой графине. Оказалось, что паразитизм мытарей – не изобретение нашего века, а посему пришлось наряжаться и ехать в Усадьбу, выпрашивать у Лугина разрешение на пользование библиотекой, потом разумно оценивать свои возможности в скорочтении, ехать в книжный магазин и искать хоть какое-нибудь издание Свода Законов Российской Империи. Оказалось, что издают его редко и малыми тиражами. Вообще пора начать посещать распродажи имущества – очень хочется набить книжные шкафы, а то там до сих пор три еще саратовские книжки стоят – «О хорошем тоне», «Азбука Цветов» и Священное Писание. Яркая характеристика моего богатого интеллекта и широкого кругозора.
Короче говоря, так и пришлось обращаться к стряпчему графа Татищева. Тот бодренько рассчитал все мои долги государству, с учетом подключения к городской канализации, содержания Лазорки, сборов на прислугу – за них тоже, оказывается, должна была платить я. Это ж получается, сколько мороки из-за меня было у Фрола? Я в лавке считала простые вещи – приход, расход, порчи, излишки, а налоги и подати он уже сам высчитывал. Оказалось, что моя помощь не так уж была и велика. Хорошо, хоть за недвижимость все уже оплачено на пятилетку вперед.
Поэтому к моменту приезда Фрола я была преисполнена самых благостных чувств.
– Проходите, Фрол Матвеевич! – я сама встретила его на пороге.
Он со смесью смущения и восхищения рассматривал мое жилище, трогал изразцы на печи, восхищался котлом (пока еще не эксплуатируемым по причине тотального страха Мефодия перед адской машиной), недоумевал по поводу зимнего сада с одним лишь фикусом – подарком Гроссе. В общем-то стали куда более заметны мои навыки хорошей хозяйки, а вернее их полное отсутствие.
Ну хоть кухарка не дала упасть в грязь лицом, приготовив достойный обед.
– Как Вам дом, Фрол Матвеевич? – с надеждой спросила я.
– Ну этакий дворец нашему не чета. – степенно отвечал он, осторожно пробуя консомэ на овощном бульоне – приближался Великий Пост и Евдокия начала экспериментировать с рецептами.
– Зато жизни в Вашем доме куда поболее будет. – отмахнулась я. Действительно, построив дом и наполнив его прислугой, я все равно ощущала какую-то пустоту, заполнить которую не получалось. Не было пустоты в суете калачевской лавки, в тесноте самарской квартирки Петра, но как только я осталась одна – появилась эта яма.
– И то верно, холодно тут… – согласился Фрол, переходя к мясным закускам. – Я вот о чем поговорить хотел…
– Да?
– То письмо Ваше об увеличении капитала… Когда Петр Николаевич только преставился… Еще в силе? – осторожно начал он.
– Конечно, Фрол Матвеевич.
– Да я тут… Мы… В общем, Антон Семенович хочет дело свое в Саратове закрывать, и в столицы перебираться. Тут и общество культурнее и вообще…
Антошина попа ищет приключений, понятно.
– Да и я подумал, что можно и мне тут торговлю открыть. Опять же, салфетки эти Ваши как хорошо пошли…
– Прекрасная мысль! Я могу тысяч пятьдесят вложить. – Все равно я их на постройке дома сэкономила, только как бы мне не начать спонсировать этого мелкого паразита. – Как же в Саратове дело?
– Да я уже все обдумал, вот. – он протянул бумаги. – Бабы пока пусть шьют. Я над ними Данилку оставлю – смышленый малый получился. Лавку у меня Фома Петрович Печатников покупать хотел.
– Конечно, мы ж ему конкуренцию тогда составляли с нашими рекламными акциями.
– Да, до сих пор переживает. – посмеялся мой гость.
– А прислугу куда?
– Фёклу-то с собой возьму. Куда нам одним. – ах, уже нам. – А Никитишна прихворнула как Вы уехали, да и преставилась волей Божьей.
– Жалость-то какая… – я уже думала ее себе взять по такому случаю в пару к Евдокии. – Ну Царствие Небесное, добрая была женщина.
Перекрестились, помолчали.
– Фрол Матвеевич, я только хочу, чтобы Вы правильно все поняли. Все имущество мы оформим на Вас под Ваше же гарантийное письмо. Так у меня будет доля в доходах, а у Вас – чистый собственный капитал. Решения будем принимать совместно. И вот еще что… Деньги мы вложим в Ваше дело, а аптека Антона Семеновича, ежели он такую открывать планирует, будет отдельным предприятием. И я смогу в ней поучаствовать, но уже как самостоятельный инвестор.
Фрол немного потух глазами, но предложение все равно было весьма и весьма неплохим.
Пока же мои приятели сняли квартиру на Большой Подьяческой, всего две комнатки и кухню, на пятом, самом дешевом, этаже доходного дома, и Рябинкин упивался столичной жизнью. Интересно, на сколько хватит Фрола?
Гуляли мои друзья не так уж и долго – до начала Поста. То есть Фрол уехал раньше, а Антон Семенович, периодически наведываясь ко мне пообедать, иногда даже в компании очередного воодушевленного творца, дотянул до масленой недели.
Вместо билета на поезд он обзавелся очередным узорчатым галстуком и пришел ко мне в печали. Так и пришлось ехать вместе с ним на вокзал, покупать билет и следить за отправлением поезда.
Вроде бы во времена моего детства Масленица была символом окончания зимы. Но не здесь и не сейчас. После начала Великого Поста зарядили сырые метели и промозглость проникала даже сквозь стекла с этим тусклым светом, с непонятным переходом от ночи к вечерним сумеркам и странным пограничным состоянием между депрессией и жаждой свершений. Начинало казаться, что вот-вот и я пойму, в чем же смысл этой невозможной истории.
Лазорка цвела и пахла, а еще рвалась на волю похлеще меня. В гололед я за нее побаивалась и дальних походов мы не совершали, зато если выпадал снежок, то с удовольствием и уже безо всякого смущения изучали окрестности. Да, в сумерках, покуда еще не было большой толчеи, но восемь-девять кварталов в одну сторону уже не казалось невероятной далью. Наибольшую нежность наша злыдень стала испытывать к Демьяну, а тот все чаще старался взять свой обед и покушать рядом с ее стойлом, отдавая ей весь хлеб. Мефодий немного ревновал, но поскольку я повысила его до дворецкого, уже больше времени проводил в доме, важно листая газету. Не то чтобы его переполняли успехи в чтении, но страницу в день он мог одолеть.
Поток наказанных из Усадьбы стал лавинообразен – то ли Лугов вдруг озверел, то ли редкие визитерши нашептали о красавчике-работнике, но теперь в горничных недостатка не было. Я договорилась с Устей и Мефодием, и ради даже случайной встречи с Демьяном барышням приходилось выскребать по пол-дома. Зато они успели обучить Устю модным прическам, что опять же приносило мне одни дивиденды.
В один особо промозглый денек наш дом пережил большую инспекцию – в столицу с отчетом приехал московский губернатор. По пути из Зимнего дворца Его Превосходительство изволили навестить мою скромную обитель и быть бы скандалу, не проспи накануне Сусанна утреннее построение и не окажись в наказанных. С удовольствием гоняясь за Демьяном по этажам – я полагаю, именно он больше всех благодарен Василию Ивановичу за непредсказуемые лестницы – она успела сообщить, что граф приехал утренним поездом и почти сразу же отбыл к Высочайшему столу.
Что тут началось!!! В столовой расстелили шикарную скатерть с тонкой вышивкой рябиновыми листьями – я даже не помнила откуда у меня такое сокровище. Небось еще с приданного. На кухне Евдокия в полуобмороке готовила обед из семи блюд – я сроду такой расточительности в пище не поощряла, но та ссылалась на собственный опыт. Лишь бы не родила от волнения. По нашим с ней подсчетам выходило, что разрешаться от бремени ей в конце марта, но это дело такое… Мефодий натер все латунные ручки внизу до блеска. Лазорке насыпали свежей соломы под копыта и дали тройную норму овса.
Потом горячка спала, прислуга засела на кухне, а я у окна. Снова вьюжило. Я всегда очень любила зиму с метелями, снегом, терпким морозцем, но вот после январской поездки энтузиазм подостыл.
Роскошный экипаж с гербом на дверце замер возле моих дверей и я колобком покатилась с третьего этажа как раз чтобы успеть чинно спуститься последний пролет лестницы прямо в объятья родственника.
– Ну здравствуй, Ксения Александровна. – он небрежно скинул шубу, трость и шляпу на руки Мефодию, а я отправилась демонстрировать свои достижения.
* * *
За пару месяцев нам удалось более или менее обжить большую часть пространства. Музыкальная комната все еще пустовала, хотя там поставили несколько кресел и диванчиков. В прочих комнатах особой загроможденности не было, хотя по стенам я развесила Петины акварели и теперь они хотя бы не зияли пустотой. В зимнем саду определялись с планами на будущее кадки с пальмой, плеть хойи и еще пара зеленых питомцев неназванного вида – их приобрела на гаражной долговой распродаже имущества обанкротившегося адвоката.
Тот был явным показушником, на что намекали пафосные картины и бюсты мыслителей, но мне же не его услуги покупать. Изначально я отправилась было за книгами, но все так удачно сложилось – мороз с утра ударил за тридцатку и наплыва посетителей не было, поначалу я вообще оказалась одна и лишь Мефодий грустно переминался у входа. Хотя официальный аукцион должен был начаться позже, за пять рублей пристав устроил мне право первой ночи. Оптом за сто рублей я выкупила книжный шкаф со всем содержимым и глобус, а в нагрузку юной вдове подарили цветочки. Их обернули газетами и для верности накрыли ковром за двадцать рублей. Я прямо перед приходом нескольких профессиональных торговцев успела урвать за следующую сотню роскошный огромный стол – да-да, с зеленым сукном и массивными резными тумбами, огромную карту Российской Империи и чуть потертое кожаное кресло. Уезжала почти по-пиратски. Зато теперь моя библиотека похожа на таковую, а на стол первым делом я выставила пресс-папье от Тюхтяева. Миленько получилось. На стене висел портрет Александра Третьего, который меня всегда восхищал юмором и упертостью. Оба эти качества теперь мне не помешают.
В следующую мародерскую вылазку стало понятно, что некоторые вещи можно покупать еще дешевле, и пришлось останавливать себя, чтобы дом не стал похож на секонд-хэнд. Зато теперь появились разномастные кресла, ширмы, подсвечники, кушетка в зимнем саду, вазы всяческих окрасок и стилей, шкура загадочного, явно краснокнижного животного на полу в спальне, сундуки, шкатулки, морской бинокль, а уж часов-то – в каждую комнату есть что поставить. Последние, напольные шли парой, но я разделила их между прихожей и кабинетом. В одной шкатулке, со стойким запахом табака, кстати, обнаружилось потайное отделение с дерринджером внутри. Интересно тут люди живут, что такие вещи забывают.
Я не гналась за древностями – по мне антиквариат все, что здесь встречается, так что просто отбирала вещи на свой вкус. Потом приглашала обойщика – и вся разномастность приобретала стиль и единообразие. Раза в три дешевле выходит, чем новое покупать.
Граф прогуливался по моему гнезду – а я демонстрировала только парадные помещения, и долго формулировал мысли.
– И тебе самой нравится?
– Более чем. Места много, все мои капризы при строительстве учли, даже вот канализацией не пахнет. Прислуга хорошая, порядок поддерживать легко. Райская жизнь. Жаль, Петя не дожил.
– Да, жаль… – постучал пальцами по перилам граф.
– Пообедаете со мной чем Бог послал? – с надеждой спросила я.
– Да, что-то я подзадержался в Зимнем.
Евдокия превзошла себя, исхитрившись в пост приготовить почти полноценную еду – борщ с фасолью, грибную лазанью, несколько овощных салатов, тушеного кальмара. На морепродукты подсадила ее я, не в силах переживать холод и безысходность этой зимы.
Граф откушал, а потом пристально посмотрел на меня.
– И вот ты прямо так постишься?
– Не всегда. С сыроядением у меня плохо складывается, так что каюсь. Кашки ем. – честно ответила я.
– Удивляюсь я тебе.
– Зато со мной не соскучишься. – улыбнулась ему в ответ.
– Ольга тебе жениха нашла. – начал родственник.
– Нет!!! – я уже думала, ее отпустило.
– Сама понимаешь, не она, так кто другой начнет. Дмитрий Васильевич Хрущёв. Из побочной ветви, но семья хорошая. Генерал гвардии. Недавно в отставку вышел. Именье свое есть, неподалеку от Москвы. Вдовец. Дети уже взрослые.
Какая чудесная партия. Я, конечно, не так юна, но престарелый генерал после моей вольницы-то…
– Николай Владимирович, давайте серьезно. У меня только два вопроса: обязательно ли это с Вашей точки зрения, и что с ним не так?
– А почему что-то должно быть не так? – удивился он.
– Потому что с каждым человеком есть что-то «не так». Просто оно или безобидное, или нет. Одному будет приемлемо, а другому невыносимо. Например, со мной «не так» очень много – я свободолюбивая, дерзкая, салонные развлечения не люблю. У всего этого есть и светлые стороны – на бальных вопросах можно экономить время, деньги и нервы, а в случае сложной ситуации – не пропаду. Но мужчине, желающему тотального контроля, со мной будет плохо. И мне тоже с ним – не мед.
– Разумные вещи говоришь, но жена мужу должна подчиняться.
– Я любила и уважала Петю. Поэтому у нас с ним конфликтов было – пальцев одной руки хватит пересчитать. И все из-за вольнодумных приятелей или дуэлей. Хотя и денег у нас было мало, и я была большим сорванцом – сами видели. Вам этот генерал Хрущёв в друзьях или врагах полезнее?
Свекор пошевелил усами.
– В друзьях, конечно… У него сейчас в делах упадок и невеста с приданным бы очень помогла. – ну вот с этого и надо было начинать.
– А дела в упадок пришли почему? – если бизнес какой, то интерес еще может быть.
– Ну там долг чести… – начал было родственник.
– Нет-нет-нет. Игрока прибью подсвечником и в обществе выйдет огромный скандал. Рука у меня тяжелая, сами видели. – так, вдохнули-выдохнули. – Николай Владимирович! Выпить хотите?
– Так пост же. – улыбнулся он.
– А Вы в дороге, как лекарство. – я плеснула грамм сто пятьдесят высокоградусного антидепрессанта. – Если очень нужно, я могу встретиться с генералом и тогда он сам разочаруется лично.
– Пожалуй, без этого можно обойтись. – согласился граф и откинулся в кресле.
– А Вас приглашали по поводу коронации? – я давно планировала поднять эту тему, и делать это надо так, с глазу на глаз.
– Откуда знаешь? – изумился родственник.
– Это логично. Траур прошел, время пока есть. По всему выходит, что коронацию в мае устраивать станут, после поста.
– Верно. Жаль, ты парнем не уродилась – я б к себе в службу взял. Мозги-то светлые, не бабьи.
– Благодарю. – я продолжала потягивать клюквенный морс и то ли ягода плоха, то ли нервы ни к черту, а горечь на языке смертная. – Я бы хотела привлечь Ваше внимание к двум вопросам. Во-первых, Ваша безопасность. Те, кто Гершелева присылали, вряд ли упустят такую возможность…
– Упустят. – с гордостью произнес граф. – Ты Тюхтяеву что-то такое насоветовала, что он до сих пор о тебе дифирамбы поет, чем очень огорчает Ольгу Александровну, кстати. Так вот, его люди умудрились всю ячейку взять. И такие там разные люди нашлись, что только диву даемся…
Ну хоть одной головной болью меньше.
– И еще один момент. Если празднование будет на Ходынском поле, то за тринадцать лет население Москвы выросло наполовину, а пространство для празднования осталось прежним. И меня одолевают плохие предчувствия…
– Да пустяки все это. Не бери в голову. – отмахнулся граф и вскоре уехал.
И тут я тоже исправить что-то не смогу.
6
Не спалось. Переодевшись из парадного в домашнее шерстяное платье, я бесцельно бродила по своим апартаментам. Не каждый день тебя принудительно выдают замуж, и ведь сегодня только почву прощупывал, старый лис. По-моему, в этом году с постом не получилось. Я нырнула в сейф, где помимо Петиной шкатулки, деловых бумаг и лекарств ХХI века держала стратегические запасы шоколада. После поезда вообще к шоколаду пристрастилась. Внутри глобуса у прежнего хозяина был мини бар, а я блюду традиции. Выбрала вискарь – сейчас самое то.
Метель, уже почти без снега, завьюжила с новой силой, когда я вновь увидела человека за фонарем. Ну с пистолетом-то я стала смелая, и ерунда, что патроны к нему не родные, а кучность стрельбы оставляет желать много лучшего. Поэтому легко сбежала по всем пролетам – теперь у меня ноги накачены как у любой фитнес-леди с таким-то количеством ступенек, накинула подаренную Фролом шаль и открыв ночной запор выглянула наружу. Не столько человек, но мрачная тень стояла за фонарем.
Матеря и наблюдателя, и собственное любопытство, я выскользнула на совершенно пустынную улицу. Во дворе заржала Лазорка, но за воем метели ее возмущение было лишь чуть слышно.
– Вы, сударь, раз пришли, то стучать надобно. – хрипло проговорила я.
– Не хотел беспокоить. – с улыбкой в голосе произнесли из темноты.
Наверное, в глубине души, я об этом и мечтала. Весь год. Протянула руку, которую, чуть помедлив, прижали к заледеневшим губам. Я бы тоже помедлила, если бы мне руку с пистолетом протягивали. Отступила и позволила отвести себя в дом. Закрыла дверь. Молча поднялась по ступеням к себе и лишь наверху, в кабинете, поставив шоколад и коньяк к каминному пламени, позволила себе рассмотреть это чудо вблизи.
– У Вас не было этого шрама. – тонкая розовая полоска пересекла бровь, добавив лицу более ироничное выражение.
– Ерунда.
– Как голова? – этот вопрос меня раньше тревожил сильнее всего – ведь я отправила инвалида в путешествие между мирами.
– Врач оказался прав, и даже головной боли больше нет… А Вы похорошели. – Он вытянул ноги в тонких туфлях ближе к огню.
– Но как?…
– Это я у Вас хотел спросить. – он строго смотрел поверх бокала.
– Не поверите, заскучала по этим нарядам.
– Не поверю.
– А зря…
Я прошлась по комнате, задержалась у окна чтобы увидеть это – Федор Андреевич Фохт собственной персоной в моем доме. Снова. Как будто и не уезжали.
– Знаете, Федор Андреевич, я здесь прижилась. Лучше даже, чем там.
Конечно лучше – там вокруг меня рутина мелкого креакла, а тут торговля, слухи, опять же некоторая предсказуемость. В две тысячи пятнадцатом можно чуть ли не каждый вторник и четверг перед завтраком ждать начала третьей мировой войны с большими и красочными спецэффектами без иллюзий для выживания человечества, а здесь я наперед знаю все угрозы.
– Где бы я еще себе такой дом построила?
Фохт задумчиво изучал интерьер.
– Да, очень необычный и сказочный домик получился.
– Вы могли бы зайти в декабре.
– Не мог. Тогда я случайно был здесь рядом… по делу… и не ожидал Вас встретить. Если бы не трилистник на доме – не поверил бы.
* * *
Он снова вспомнил ту слежку, когда два месяца через пол-Европы вел господина Тулина и почти уже вошел в его кружок… Возвращался с собрания в доходном доме Северова и тут увидел новенький дом – узкий, с необычными плавными линиями крыши, огромными окнами и непривычной отделкой трилистниками. Подумал еще, что ей бы такой очень понравился, а ведь уже почти не вспоминал. И остолбенел, рассмотрев силуэт в желтой раковине мансарды. Она никогда не зашторивала окон.
Потом Тулина арестовали, хоть и другой группой, неважно. Зато есть время раскрыть его сеть, и понять, что с этим всем делать.
В окнах мансарды перестал зажигаться свет. Он уже приготовился зайти на Рождество – узнал, что она прожила полгода в усадьбе свекра, со смехом выслушал дикие измышления о ее смертоносном очаровании, придумал речь, обличающую глупейший поступок – возвращение… Цветы заказал… А графиня Татищева пропала.
Потом в газетах прочитал о маскараде в доме генерал-губернатора с описанием всех участников, пожелал Тюхтяеву множественных переломов главных карьерных костей, выбросил из записной книжки адрес цветочника и жил дальше. И почти не заглядывал в этот переулок. Почти.
* * *
– Я узнавала о Вас еще весной. Мне сказали, что Вы больше не служите… – осторожно начала восстанавливать события я.
– Все равно же узнаете. – он сменил позу, открыв каминному теплу другое колено. – Когда Вы исчезли, началось служебное расследование. Я же вернулся, как Вы и предупреждали, в тот же самый день. Дыра все-таки этот Ваш городок. Письмо купцу прямо в лавку сунул. Пока доехал, здесь уже шум – два дня пропадал непонятно где. А потом граф Татищев наведался с претензиями. До него письмо не сразу дошло, это потом он все быстро замял, а поначалу додумался меня в убийстве обвинять. Но, как у Вас говорят, ложечки нашлись, а осадок остался. Меня перевели в другой департамент. Мы этого вашего Ульянова-Тулина наблюдали. Интересный человечек, скажу я вам.
– Вы дедушку Ленина живого видели?!!! – восторженно изумилась я. Невозможно к такому привыкнуть.
– Только издали. Он сейчас занят малость будет. Лет на пять-семь.
– Ничего, я потом послушаю. Обязательно нужно побывать. А то я его только мельком в мавзолее видела. – решила я, начав расхаживать по комнате. Совсем же забыла о культурной стороне жизни. – Вообще нужно список составить и начать знакомиться с живыми классиками.
И я перечисляла тех, кого возненавидела на уроках литературы. Сейчас же есть уникальная возможность высказать претензии в лицо. Эх, жаль Достоевский успел уйти.
– Вы – невозможная женщина. – рассмеялся он и поймал мою руку во время очередной дуги.
Я смотрела на него сверху и коснулась шрама кончиками пальцев. Отвратительный жандарм, обманом проникший в наш самарский дом и столько нервных клеток убивший в Суздале. Уставший до смерти, обозленный следак, телом закрывший меня от взрыва в Петербурге. Потерянный ребенок в такси. Умирающий от приступа мужчина в реанимации. Сильный хищник в своей стихии сегодня. Совершенно неоднозначный человек.
И непредсказуемый.
Он, не отрывая от меня взгляда, коснулся ладони губами, сухими и горячими, продолжил целовать руку все выше и выше. Ткань его явно не смущала. Дойдя до ключицы, он оторвался, чтобы хрипло спросить.
– Вы уверены?
Нет, давай письменные переговоры начнем. Я погрузила пальцы в короткие жесткие волосы и почувствовала, что отрываюсь от пола, меня подхватывают и несут наверх. Надо бы спросить, как он научился столь хорошо ориентироваться в моем доме. Хотя здорово, что не нужно отвлекаться от такого важного и приятного дела, поясняя маршрут.
Оказалась, что он очень хорошо целуется, мягко, но неумолимо подчиняя своей воле партнершу. И мне все равно где и на ком он практиковался. Да и раздевать здешних женщин он тоже умеет неплохо.
У домашнего платья есть свои преимущества – лиф и юбка не предполагают дюжины нижних нарядов, так что с моим разоблачением Фохт закончил до рассвета. А сам он за год похудел, стал более жилистым. Брутальный тип, и такой изумительный.
Я провела ладонью по его груди, стягивая нижнюю рубаху, коснулась плеч, поцеловала ту впадинку над ключицей, которую запомнила еще с аквапарка. Хлопнула ресницами и посмотрела на него снизу вверх. Не отаодя взгляда кончиком яхыув провела от правой ключицы к левой, и тут ад развезся. Он подхватил меня и с легким полурыком-полуурчанием опрокинул на кровать.
Читала я о позднем появлении культуры женского оргазма, но и в девятнадцатом веке удалось найти мужчину, способного доставить удовольствие партнерше. Или все же господин Фохт посвятил изучению сайтов для взрослых больше времени, чем мне показалось год назад.
Когда я уже процарапала на его спине всю карту мира, он вернулся к моему лицу, впился в губы, ладонями прижал плечи к постели, вошел в меня и… Это не так больно, как я ожидала, вообще оказалось вполне естественно и даже Фохт не сразу понял, что произошло. Лишь через пару минут я поняла, что партнер замер и смотрит мне в глаза. Нехорошо так смотрит.
– Вы ничего не хотите мне сказать, сударыня?
– Нет. – я воспользовалась замешательством и опрокинула его на спину, оказавшись сверху. Так даже ещё лучше…
Спустя несколько десятков минут я лежала в ванне, выстраивая из пены фигурки на его голове.
– И все-таки мне хочется понять. – ну до чего же он упрямый.
– Что? – если быть вежливой занудой, то ему надоест расспрашивать.
– Вы были замужем. – он аккуратно подбирал выражения. – И я сам свидетель того, что ваш с графом брак не был формальностью.
– Не был. Мы любили друг друга. Просто так получилось… И вообще, это слишком личное, а мой покойный муж точно бы не захотел о подобном распространяться. – нырнула под воду, обняв его ногами.
– Вы – моя первая… Я никогда ранее… – ошеломленно повторял он.
– Вот не поверю, что я Ваша первая женщина. – протиснулась к нему за спину и теперь расположила его голову на своей груди, продолжая архитектурные изыскания.
– Нет. То есть да… Вы сводите меня с ума!
И мы переместились на шкуру того самого загадочного зверя, несомненно наполнив ее жизнью. Это прекрасно, что можно полностью раскрыться перед партнером, не тая желаний, эмоций, фантазий. Испробовав самые разные позы из мирового порнонаследия, мы валялись на этом клочке меха совершенно вымотанные.
– Вы моя сказочная фея. – прошептал мой партнер. Не станем шутить насчет волшебной палочки, а то уж совсем пошло выходит, но пару заклинаний я могу еще применить.
Я не буду сегодня считать сколько лет у меня не было секса, но он стоил ожиданий. Стоил каждой минуты.
Светало. Полусонную, он уложил меня в постель и поцеловал.
– Мне нужно идти. Я обязательно вернусь, моё сокровище.
И так хотелось сказать, что дверь заперта, что Мефодий скоро встанет, но было до того сонно и тепло… Волосы и постель пропахли им и не хотелось возвращаться в мир реальности. Реальность сама постучалась в дверь.
– Ксения Александровна! Утро уже. Завтрак готов.
– Устя, у меня болит голова, скажи всем, что я умерла в прошлом месяце и до обеда не выйду. – сообщила я из-под одеяла.
– Хорошо, Ваше Сиятельство. – она научилась улыбаться шуткам. – там записка пришла от Их Сиятельства.
– Позже, все позже.
Вот как у людей хватает совести портить такое волшебное утро?! Мне хотелось понежится в постели денька три-четыре. И чтобы диета из миндальных пирожных и травяного чая. И никаких известий из внешнего мира. Но раз графу неймется…
Я скатилась с кровати на пол и изумленно уставилась на комнату. Следы вчерашнего погрома практически уничтожены. Моя одежда аккуратно сложена на пуфик, только пуговицы к корсажу надо будет пришить. Бутылка стыдливо притулилась на каминной полке – это я спрячу в сундук. В ванной непросохший пол – но я добавлю душем, а вот простынь из-под кровати следует достать и куда-то перепрятать. Не то чтобы я стесняюсь прислуги… Я очень стесняюсь. Да и моя девственность – это был мой второй по значимости секрет в этой Вселенной. Теперь хоть об этом переживать не нужно.
Хотя нет, нужно, да еще как! Это я из дома привезла целый арсенал медикаментов, что сейчас в сейфе лежит. А вчера ни одним мозговым щупальцем не вспомнила, что их бы применить неплохо… Так, мирамистин и фарматекс – по основному своему направлению уже как мертвому припарки, ну вдруг хоть от каких болячек может помочь. А остальное теперь в руках более могущественны и ироничных. Я начала заправлять постель с криво натянутой простыней, когда заметила чуть потертый на краях черный бархатный футляр. С бешено бьющимся сердцем открыла его и заскулила от умиления – полтора десятка покрытых изумрудной эмалью серебряных с позолотой трилистников скреплялись замочком – божьей коровкой с клеймом «К. Фаберже». Он помнил. Он все запомнил.
* * *
Его Сиятельство изволил сообщить о необходимости («желательности») присутствия на ужине сегодня в Усадьбе. Даже экипаж прислал, и один из кучеров с завистью изучал новое обиталище Мефодия. Пришлось наряжаться, на этот раз в темно-зеленое платье с оборками сзади и изящной драпировкой на бедрах. Я долго спорила с портнихой о рукавах, и отстояла что-то адекватное. А в остальном строга, элегантна. Хорошо, что мелкие царапки от щетины на шее прикрыты воротником. Я слегка улыбнулась своему отражению. По сути, беспокоиться буду через пару недель, если что. А до того изменить все равно нечего. Добавила новые гагатовые бусы, стала еще больше напоминать чопорную англичанку. Накинула шляпку, ротонду и отправилась на Моховую.
