Текст книги "Пепел и роса (СИ)"
Автор книги: Юлия Алева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Широко распахнутые окна позволили моим соглядатаям в подробностях рассмотреть огромный веер из перьев у камина, за которым распласталась я в одних укороченных панталонах и тонком шарфе, опоясывающем грудь. По обнаженным плечам и ногам становилось понятно, что за веером ничего нет, но формально непристойности не было. На лицо мне пририсовали маску с теми же перьевыми мотивами, и это вообще позволяло хулиганить, но перед графом, все же, было как-то неудобно.
Первая ночь после этюдов прошла спокойно, а на вторую я обнаружила замену действующего игрока среди наблюдателей. Даже один остался, без напарника. Сам выбрал свой удел, зловеще улыбалась я белой ночи. Поэтому утром долго крутилась перед зеркалом, примеряя драгоценности. Они же на голой коже смотрятся лучше всего, а одежда только отвлекает. Кстати, активные занятия верховой ездой, здоровое питание и четырехэтажный дом сделали то, на что не сподобились несколько лет спортзала – я стала подтянутой со всех сторон, а чертовщинка во взгляде только добавляет очарования. Упражнения с плиткой позволили сохранить кожу лица в приличном для тридцатника состоянии и в целом, не стыдно было бы позировать и действительно голышом.
К обеду пришел посыльный из магазина с большой полосатой коробкой. Халат с глухим воротником в пол жемчужно-персикового цвета был, конечно, несколько монашеским, но мне понравился. Какой же он милый, однако, вроде как уже разбежались, а подарки дарит. Я распахнула окно пошире и примерила обновку. Опять же на голое тело. В бинокль разглядывала чуть позже его окаменевшее лицо. Тяжек, тяжек труд политического сыщика.
* * *
Презентация портрета прошла при большом стечении народа. Поскольку летом домочадцы семейных инженеров находились на дачах, то общество было преимущественно мужским, из женщин привели лишь немногочисленных подружек и невест. Мы с Оленищевым немного волновались: он за художественную ценность, я – за пуританскую мораль, но столько аплодисментов я еще не срывала. Не зная предыстории, изображенную женщину можно было принять за балерину или актриску бурлеск-шоу, а поскольку сейчас звезда мадмуазель Кшесинской высока как никогда, подобные картины не особенно удивляют, и лишь избыточно озорной взгляд в прорезях маски выдает несовременную барышню.
На этот раз я была очень осторожна с алкоголем и лишь пела разные задушевные песенки. Отлично провела время. По ходу действия мы все пришли к выводу, что первоначальный проект карты нуждается в доработке и стоит сделать карту еще и рельефной, что требовало дальнейшего вдумчивого обсуждения. Хотя признаемся честно, изначальная идея уже стала лишь поводом для посиделок.
* * *
Когда я спровадила всех гостей, ответив на очередную порцию комплиментов и отклонив самые нескромные предложения, осталась наедине с картиной. Ее мне единогласно презентовали мои приятели.
Из недр дома вышла прислуга и критично уставилась на творение коллежского асессора.
– Срам-то какой. – охнула Евдокия и перекрестилась. Устя, по-видимому, была с ней согласна.
– У нас в усадьбе разные обнаженные висят. Даная есть, нимфы всякие. Есть графини и поболее открытые. – возразил Мефодий. – Бабка Николая Владимировича, царствие ей небесное, вообще по пояс голая.
А вот этот портрет я видела. Оказалось, что в конце XVIII-начале XIX века мода несколько отличалась от того, что нам показывали в «Войне и мире». Причем настолько капитально отличалась, что я потом даже в интернете прошустрила, а то казалось, что попала в вертеп развратников. Платьица тогда носили из тонких тканей и без чехлов. То есть ножки и все прочие прелести светили только так. А декольте, обнажавшее соски, вообще считалось нормой жизни. Говорят, Наполеон раз осмотрел очередную даму на балу и потребовал одеться, прежде чем заговаривать с ним. Действительно, ладно осьмнадцатилетние прекрасные дивы, но после стандартных пяти-восьми родов, без фитнеса и подтяжек выставиться в тонкой тюли – это тот еще экстрим. Да и для русской зимы мода – самое то.
И лишь Демьян взирал на картину с восхищением – насколько я поняла, ему понравились перья. Надо будет прикупить перьевую щетку для хрусталя.
– Дареному коню в зубы не смотрят. – резюмировала я. – Мефодий, пойдем в спальне повесим.
Но в спальне этому полотну мешали жабы, в гостиной я уже стены заняла, столовая – не лучшее место, в кабинете не сочеталось со стилем… Устя уже понадеялась, что выкинем ко псам, но тут я вспомнила про зимний сад. Среди зарослей передумавшей умирать хойи эротическое полотно хозяйки дома смотрелось вполне органично.
Прислуга отправилась спать, а я еще полюбовалась на себя. Лучше, чем в жизни получилась. Главное, чтобы теперь мальчик мной особенно не увлекался.
13
Пост напротив моих окон словно умер. Раньше мальчики менялись и работали в режиме сутки через сутки, я привыкла уже к ним, Мефодий исправно подкармливал, о чем, очевидно, начальству не докладывали. А тут уже несколько дней окна зашторены, позавчера вообще в эти комнаты заселилась семья с детьми. Глава семьи явно из морского ведомства, дома практически не бывает. Я с помощью бинокля рассмотрела все возможные точки наблюдения за собственными окнами – глухо.
Так оно, конечно, приятно, что наблюдать больше не будут, но странно как-то.
Дом уже затих и погрузился в сон, когда возле моих дверей остановился экипаж. Пассажира как-то коряво выгрузили на мостовую и подтащили к крыльцу. Вслед за телом отправился объемистый саквояж. Возница воровато огляделся и явно сомневался, стоит ли бросить все как есть, постучать или свалить, копался в карманах и в целом не внушал доверия.
Поскольку я не ложилась спать и музицировала на забытой гостями гитаре, то рассмотрела всю сценку. Господин Тюхтяев живописно распластался у моей двери.
– Демьян!!!!! – заорала я и бросилась отпирать замок и засов.
Немой в одном исподнем выбежал в парадную, мгновенно оценил ситуацию и затащил тело внутрь. Тем временем я трясла кучера.
– Барыня, да не знаю я ничего. Он письмо просил вручить. С Вашим адресом. А сам сомлел. Я и привез сюда. – бормотал бородатый кучер не самого великого ума.
– Письмо где? – отпустила я его сюртук.
Мне передали конверт и лошадь припустила как на хороших гонках.
«Дорогая Ксенія Александровна!
Обстоятельства вынуждаютъ меня совершить дальнее путешествіе, о которомъ я уже Вамъ разсказывалъ. Но считаю своимъ долгомъ предупредить Васъ о грозящей всѣмъ намъ опасности. Люди, чье вліяніе и возможности, намного превосходятъ мои, могутъ нанести вредъ Н.В. Возможно, выбравъ своимъ инструментомъ Васъ. Поэтому заклинаю – будьте благоразумны и не доверяйте каждому, кто встрѣчается на Вашемъ пути.
Сожалѣю, что мы провели такъ мало времени вмѣстѣ. Вы удивительная женщина, и наше знакомство я считаю одной изъ лучшихъ неожиданностей въ моей судьбѣ.
Вашъ покорный слуга М. Тюхтяевъ».
Недалеко же ты, дружок, уехал. Я заперла дверь и вместе с домочадцами наблюдала, как медленно растекается темно красное пятно под статским советником.
– Демьян, Мефодий – аккуратно несем господина в комнату для гостей. Девушки – воды вскипятите. И простыни туда же отнесите.
Сама взметнулась наверх и залезла в тайник. Оттуда вытащила и оставшийся с саратовских времен хирургический набор – за неимением другого, шить будем так, и кое-что из кровоостанавливающих медикаментов, шприцы – местными еще не закупилась, а пачки одноразовых для единственного пациента мне как раз пока хватит, антибиотики, противовоспалительные…
Перекрестилась перед иконой, понимая, что в этот раз моих знаний точно может не хватить. Хорошо хоть пила сегодня мало. И отправилась вниз.
Совместными усилиями мы раздели пострадавшего и увиденное было не так чтобы плохо… Хреново было. Огнестрельных ран на теле не нашлось, зато в правой части живота виднелась хорошая такая ножевая. Рассуждая логически, при такой ране в печень он уже должен бы истечь кровью, но, раз пока жив, да и пульс есть, поборемся. Выгнала всех от греха и начала в одиночку.
Я промыла рану, обнаружив, что торчит что-то желтоватое (сальник, дура – прозвучал в голове Люськин голос) и вроде бы до кишечника рана не дошла, так что все повреждение условно поверхностное. Правда, вряд ли медики со мной согласятся. Увиденное мне очень понравилось – у Тюхтяева хороший Ангел-хранитель, перитонит тут пока лечить не умеют – и я принялась за дело. Щедро пролила все операционное поле антисептиком и настоящим кетгутом зашила внутренние мышцы брюшины (ну я так думаю, что это были они), шелковыми нитками – наружные швы, вколола антибиотик и выдохнула. Дренировать все равно особенно-то и нечем, да и не умею. Так что понадеемся, что за счет быстрой реакции мы избежим некроза тканей и он выживет. Позвала Демьяна, вдвоем мы туго перевязали рану и села рядом с пациентом. Пульс все еще был и это чудо. Я поправила простой потертый серебряный крест на шее пациента – следы помятостей на нем, да и поджившие шрамы на теле внушали надежду, что раз эта переделка не первая в его жизни, так и последней не станет.
– Мефодий! – позвала подслушивающего за дверью дворецкого. – Вот это. – кивнула на неподвижное тело. – хороший знакомый графа. Сейчас хорошенько запомни все, что я скажу и первым же поездом езжай в Москву. Так же все расскажешь графу, и только ему и только наедине, никаких писем не передавай и не бери. Понял?
– Как не понять. – покосился на ночного гостя горбун.
– Если Николай Владимирович что скажет делать – делай. Что захочет передать – запоминай. Если кто чужой спросит – едешь стойло для Лазорки обустраивать. Касаемо наших домашних дел – ничего не происходит необычного.
– А что, мы в белокаменную переезжаем? – заинтересовался Мефодий.
– Бог даст, нет. – буркнула я. – Запоминай. Михаил Борисович Тюхтяев был доставлен к нам в дом без сознания. Кучер клялся, что не знает ни его, ни обстоятельств этого случая, но веры ему нет. Ранение серьезное, я его зашила, но кто знает, чем дело обернется. При нем было письмо, в котором он намекает поменьше говорить. Понял?
– Понял, Ваше Сиятельство.
– Идем, денег тебе дам.
Заодно переоделась, выдохнула, прихватила нашатырный спирт. Лето на дворе, а меня колотит как в ноябре.
* * *
Пациент приходил в себя тяжело и долго.
– И снова здравствуйте, Михаил Борисович! – с неестественным восторгом улыбнулась я.
– Вы? – просвистел он.
– Я. – промокнула его губы влажным полотенцем. – На этот раз Вы весьма экстравагантно меня навестили.
Он пошевелился и поморщился.
– Что? – он приподнял простынь, которой был укрыт и даже немного покраснел, соотнеся недостаток одежды и мое присутствие рядом.
– Ножевое ранение. Вроде бы без повреждений внутренних органов. Вас зашили, обработали, перевязали. Денек полежите – и вставать начнем.
– Кто? – и смотрит на меня. А я почем знаю, кто тебя так отутюжил?
– Сюда Вас кучер довез, которому Вы письмо для меня передавали…
– Л-лечил кто?
– А вот об этом лучше не спрашивайте. – я протянула ему стакан с водой, который он жадно выпил и провалился в сон.
Прелесть этого времени в том, что опиаты продаются совершенно свободно и запасы морфия можно скопить убийственные.
Я сама уснула и проспала до обеда, доверив пациента заботам Устиньи и Демьяна. Перекусила, привела себя в божеский вид и отправилась в аптеку за двумя жуткими, но крайне нужными вещами.
– Сударыня, но это для клиники отложено…
– Двойная цена.
И кружка Эсмарха вместе с судном оказались у нас дома. Что-то мне подсказывало, что подобного с моей стороны Тюхтяев не допустит, так что пришлось обучать Демьяна нехитрым манипуляциям. И если насчет судна он все понял быстро, то с клизмой дело стопорилось. Так вдвоем и пошли.
– Михаил Борисович, тут такое дело… Насчет надобностей Ваших – зовите Демьяна. А к ночи нужно кишечник промыть.
– Нет! – твердо заявил пациент.
– Да.
Мы еще немного перепирались и доторговались до того, что я могу прикинуться сестрой милосердия, и тогда это уже попроще будет. От такой перспективы пациент согласился на любые процедуры в исполнении Демьяна.
Тюхтяев все переживал, что доктор мог доложить начальству о ранении, и тогда не получится все скрыть.
– Не доложит. – бескомпромиссно заявила я.
– Вы не понимаете, есть инструкции, порядки. Я сам их составлял. – и ладно, в мое время тоже врачи обязаны докладывать обо всех ножевых и огнестрелах. И некоторые даже так поступают. Некоторые.
– Доктор теперь вообще ни с кем говорить не будет. – попробовала я успокоить раненного чиновника, но неудачно подобрала слова.
– Вы его убили? – охнул пациент.
– Нет, конечно, куда ж я без Вас бы труп спрятала? – забавный он, все-таки.
* * *
На второй день мы кое-как поставили нашего героя на ноги. Он морщился, но мог передвигаться, а повязка почти не кровоточила, и это меня несказанно радовало. При перевязке, которую тоже пришлось отстаивать с боем, пациент попросил зеркало и внимательно всматривался в мою работу.
– Мне так раньше не зашивали раны. – проговорил он после долгого молчания. – Новая методика какая-то?
– Вроде того. – я тщательно промазывала края зеленкой.
– А это лекарство? Я его тоже еще не встречал.
Да я и сама не в курсе, в каком году эту зеленку изобретут. По-моему, европейцы вообще без нее обошлись, но у нас экстренный случай.
– Зато действенное.
– И откуда же оно у Вас?
– Вы же в курсе, я работала в аптеке. Там у меня была возможность немного экспериментировать. – я уже закончила свою работу и теперь с ужасом смотрела на воспаленные края раны. Логика настойчиво намекала, что как по волшебству все бы за ночь не заросло, но видок все равно – не очень. Люська что-то еще рассказывала про необходимость дыхания кожи. Вспомнить бы…
– Экспериментировать? – каркающе проговорил Тюхтяев.
– Ну да. – я встала и распахнула окно для проветривания. – Есть же всякие новые идеи у фармацевтов в мире, которые еще не апробированы в России. Жаль, без диплома мне не развернуться было… Но Вы не переживайте, все хорошо работает – я на себе проверяла.
И еще сотни миллионов детей в СССР могут подтвердить живительную силу зеленки при любых неурядицах.
Больной тоскливо уставился в потолок. Потом додумался до чего-то своего.
– И зашивали меня тоже Вы? – зрачки сузились, а брови, напротив, приподнялись над обычным своим местоположением.
Ох, как же ему хочется услышать отрицательный ответ.
– Согласитесь, лучше, чем та вышивка получилось?
Только шум внизу спас нас обоих от скандала.
* * *
Пришли мои инженеры, о которых я совсем запамятовала. Мы с ними пообедали, причем я вынуждена была все время помнить, что рядом со мной, буквально через десяток метров лежит статский советник, при котором уместны не все шутки. А мои гости – Оленищев, Аркадий Павлович Гугучев, плотный и величественный брюнет, и совершенно бесцветный внешне, но искрометно шутящий Дмитрий Михайлович Еремеев, племянник руководителя Русского минералогического общества, этого не знали, и потому себя не сдерживали. Вопреки всем опасениям работа над картой уже продвинулась настолько, что гипсовый уменьшенный вариант был готов, настоящий решили сделать размером два аршина длиной и один шириной, так чтобы поместить как можно больше минералов. На гипсовом макете карандашом разметили расположение пород, пересчитали их соответствие с нашими запасами, погрузили все добро в телегу и увезли в мастерскую. Конечно, я во всем этом процессе напоминала пятое колесо, но зато всем было весело. После ухода мальчиков стало как-то пусто и тихо – теперь формальный повод для встречи представится только когда все будет готово. Учитывая наличие у меня постояльца – неплохой вариант, но я уже привыкла к ним…
Тюхтяев пребывал в меланхолии. Температура тела в 37?С намекала, что процесс лечения идет нормально, зато моральный дух пребывал в упадке.
– Вы пугаете меня, Ксения Александровна. – бесцветно произнес он.
– Полагаете, что я похитила Вас и удерживаю для опытов? – я не очень удачно пошутила, да он «Мизери» не читал.
– Нет. Но эти Ваши наклонности… Вы могли бы поступить в медицинский Университет, стать фельдшером, но не нарушать закон о врачебной практике… – неужели сам в это верит?
– При Его Величестве Александре Александровиче у меня было не очень много шансов на высшее медицинское образование, да и средств на него в моей семье особенно-то и не нашлось. – я с ногами, попирая все приличия, устроилась в кресле. Это оказалось удивительно удобным, надо будет его перетащить в кабинет. – А потом, Вы сами знаете мои обстоятельства. Скорее всего Николай Владимирович давненько уже попросил Вас собрать обо мне всю информацию. Когда бы мне что успеть?
– Но…
– А если бы я не обладала всеми моими знаниями или боялась их применять на практике, то Вы бы уже истекли кровью.
– Так-то оно…
– Будем считать, что это Вы так выразили признательность за то, что я смогла Вам помочь в трудную минуту. – неужели нет других тем для разговоров?
– Но раз Вы столько всего знаете, просто преступно закопать свой талант в землю. – с неуместной патетикой заявил он.
– Я подумываю над открытием фармацевтической фабрики, но средств, даже моих, на это не хватит. – призналась я. – На этом можно было бы успешно заработать, а если производить что-то, неизвестное в других странах – то и получить преференции в случае войны. Вспомните, какие были санитарные потери в Крымскую? Имей мы преимущества в медицинском обеспечении, могли бы расширить границы Империи еще тогда.
На самом деле, это стало моим диким разочарованием. До своего второго пришествия в XIX век я рассчитывала на быстрый поиск адекватного фармацевта, которому по сходной цене, а то и за процент от прибыли, смогла бы продавать рецепты. Потом стало понятно, что пока еще тут нет ни одной полноценной фармфабрики, и это стало моей идеей-фикс. Но все попытки найти подходящего проводника потерпели сокрушительный крах: ни врачи, ни фармацевты не желали слышать о любых, самых мизерных новшествах. Самая большая моя надежда была на графиню Ольгу, которой очень понравились обезболивающие. Если бы она надавила на мужа, то можно было бы… Но и здесь все глухо. На намеки Ольга не реагировала, а к графу лезть как-то боязно.
Перед сном я еще раз осмотрела швы – они неплохо подживали, да и вообще, создалось впечатление, что на Тюхтяеве – как на собаке… Он молчал, на вопросы отвечал односложно и вообще не проявлял всегдашнего добродушия.
– А где же Вас так угораздило? – задала я мучавший меня вопрос.
– Не берите в голову, Ксения Александровна. – поморщился пациент.
– А все же? – я поудобнее устроилась на стуле всем видом демонстрируя намерение встретить второе пришествие именно здесь.
– Да прямо на Моховой – я Его Превосходительству бумаги только завез. Даже не рассмотрел, пока с кучером договаривался. – с какой-то детской обидой на мироздание сообщил он.
Интересный поворот. Второй порезанный – и все рядом с господином Татищевым. А тут и граф приезжал что ли? Но оказалось, что губернатор сидел в Москве, а бумаги ожидали его приезда.
Ранним утром в двери заколотили. Мефодий стоял чуть позади, а разгневанный граф атомным ледоколом возвышался на пороге.
– Где он? – ни дать, ни взять суровый отец, застигнувший растлителя юной дочери.
– На втором этаже в комнате для гостей. Устинья, проводи. – распорядилась я. – И, Николай Владимирович, не очень его тревожьте, а то швы разойдутся.
Подслушивать не стала, хотя и очень хотелось.
Вышел губернатор из палаты мрачный, не глядя опрокинул солидную порцию коньяка, закусывать отказался и устроился на диванчике. Я успела прикрыть свой портрет-ню ширмой и терпеливо ожидала речи.
– Молодец, что выходила. – наконец выбрал тему для разговора. – Теперь он просто обязан на тебе жениться.
– Может не надо? – заканючила я. – Мы никому не расскажем о его лечении.
– Посмотрим. – отрезал родственник. – Соглядатаи твои небось уже напели начальству?
– Птички улетели еще до приезда Михаила Борисовича. Они из жандармского отделения были.
– С чего ты взяла? – вскинулся граф.
– Так, когда они уже надоели, я с Мефодием пирогов к ним отослала. Ну и подружились. Они вроде как следят, я вроде как подкармливаю. Но пару дней назад сгинули.
– Остроумная ты сверх меры, как я погляжу. Замуж точно надо. – резюмировал ошарашенный родственник.
– Боюсь, там со мной легче не станет. – парировала я. – Но у меня тут кое-какие догадки возникли. Вы велели сразу говорить…
– Ну? – он закурил, хотя я не очень поощряла подобное.
– Вряд ли жандармы решатся на откровенное смертоубийство, так что вашего покойника кто-то другой уложил. И как бы этот труп сам не из особого отделения был. Это, во-первых. Во-вторых, и неизвестного, и господина статского советника резали, а не душили или застрелили. Похожий тип покушений. Логично предположить, что это одно и то же лицо.
– Резон есть. – согласился гость и сам налил себе еще.
– Тюхтяева на той встрече не было, так что Вам виднее, кто еще может желать Вам зла. Михаил Борисович грешит на расследование Ходынской трагедии, но вряд ли кто захочет руки марать. Господин Пален же уже подготовил отчет, где во всем винит москвичей? Ему только это выгодно найти. А Сергея Александровича любая кара минует. Так что за все ответ нести будете или Вы, или господин Власовский. То есть он-то точно, а вот Вы не обязательно.
– Ты чем вообще голову себе забиваешь?! – громыхнул Татищев. – Выброси эти мысли все и думай про бабьи дела.
– Про них я тоже подумаю. Но за Вас очень переживаю. И при любом раскладе трупы вокруг Вас никому не вспонадобятся. Поэтому я могу предположить только один вариант – еще одно покушение. Господин Тюхтяев пока выбыл из строя, Вы достаточно много времени проводите на людях, из-за чего это удобно. Поэтому заклинаю Вас тем, что Вам дорого – благополучием Ольги Александровны и детей – будьте осторожны.
– Эк ты накрутила-то… – нахмурился родственник. – Покушение… Господь меня доселе берег, и впредь управит…
Я только губы поджала. Упертый мужик, не сдвинешь.
– Ладно, понял я тебя. Поеду в Зимний, там у меня тоже дела есть, а ты тут за Тюхтяевым приглядывай. Дорог он мне. Говорит, ты в медицине разбираешься?
– Слегка. Вы же сами про аптеку знаете… – завела я старую песню.
– Да твой купец тоже торгует разным, а корицу с шоколадом сам не вырастит… – Он постучал по столешнице пальцами. – Вроде как ты лекарства новые на нем испытывала?
– Не на нем. Я их до него испытывала, а его уже так лечила. – чем вообще думала, когда решилась на такую глупость? Вот что стоило просто повизжать в холле и вызвать доктора Полозова? Пусть бы он сам и разгребал все неприятные нюансы врачебной тайны и полицейских инструкций.
– Да, для третьего дня после ножа он у тебя неплохо выглядит… – с удовлетворением заметил граф. – И, говоришь, это в армии можно применять?
– Бриллиантовый зеленый – не сжигает кожу, но убивает всех возбудителей воспаления. Есть у меня еще несколько задумок, но там оборудование нужно и фармацевт образованный.
– Что ж… Подумаем… – граф обладает весьма светлым умом во всем, кроме женской интуиции и собственной безопасности.
– На этом можно заработать. – решилась я. – Вот если бы Вы… Или кто-то еще, столь же авторитетный и влиятельный, открыл свою фармацевтическую фабрику, где изготавливал бы лекарства для армии – качественные, в больших масштабах, чтобы не было зависимости от способностей маленьких аптекарей – это бы позволило усилить нашу Державу. Да и для гражданских нужд тоже бы пошло…
Глаза графа расширялись, что придавало ему некоторое сходство с птицей. Казалось, он совсем забыл уже утренний гнев и досаду. Ну давай, родной, давай заработаем вместе.
– Есть в твоих словах резон… Да только такое дело хорошо в войну идет, а у нас, слава Богу, мир. – он не спорит еще, но близок.
– Во время войны некогда будет производство налаживать, да строиться… – парирую я.
– И то верно… – он встал, прошелся пару раз по комнате. – Я к тебе вечерком или с утра заеду. Поговорим еще.
И сгинул. Весь такой величественный, как старинный парусник. И устойчивости к невзгодам двадцатого столетия у него столько же – если не перестроится, то пропадет.
Я ждала до ночи, проснулась ранним утром, и опять уселась у окна. Не появляется на горизонте ни фамильная пролетка, ни казенная. Тоскливо и тягостно ждать неизвестно чего.
Даже Тюхтяева проведывала не столь часто. Он уже активно рвался двигаться и догулял до зимнего сада. Долго и нехорошо любовался на даму в перьях, сравнивал прически, родинки на руках и отмечал свежесть краски.
– Холст этот, Ксения Александровна… – несколько смущенно начал болезный поймав меня на лестнице перед обедом.
– Да? – зловеще протянула я.
– Неприличная картина для публичного обзора. Ее бы куда в приватное помещение вешать, коли уж так полюбилась.
Я плюнула и Мефодий перевесил холст в мою уборную. Там среди нарядов и самого веера она, конечно, уместнее смотрелась. Чтобы уж наверняка. Правда, к вечеру, переодеваясь к ужину я передумала и решила, что у больного должны же быть какие-то развлечения. Тюхтяев с непроницаемым лицом смотрел на новый предмет интерьера в своей комнате. Не комментировал.
Графа снова не было.
Я отправила Мефодия в Усадьбу и выяснила, что туда наш герой тоже из Зимнего не вернулся. Не арестовали же его, в конце-то концов?
Через трое суток изрядно помятый родственник почтил нас визитом.
– Ну будет, будет. – успокаивал он меня, повисшую на шее. – Я тут тебе новости хорошие привез. И много!
Для меня же лучшей было то, что встречаемся мы дома, а не в следственном изоляторе.
Накрыли ужин на троих, выставили много вкусностей для нас с графом и бульон и несколько кашиц для Тюхтяева. Тот тосковал, но терпел.
– Из Москвы мы переезжаем сюда! – громко известил родственник. Ну Питер не Сибирь, малой кровью обошлись. – Должность губернатора в Москве упраздняют, все полномочия теперь у генерал-губернатора, ну да Бог ему в помощь.
Выпили не чокаясь.
– Власовского на пенсию отправят. – тяжелый взгляд в мою сторону. Я пожала плечами: малой кровью дядька обошелся. – А меня товарищем министра внутренних дел. Вот, – он достал из-за пазухи конверт. – назначение.
– Радость-то какая. – показушно просияла я. Это ж теперь вся семейка будет в прямом контакте, и я от Ольгиных проектов не отверчусь.
– Да. Нелегко это все сложилось, – он потер висок. – но теперь уж решено. Тебя, Михаил Борисович, тоже переведем сюда. Глупость это – в Томск ехать в твои-то годы. Глядишь, остепенишься, корни пустишь…
Престарелый саженец покосился в мою сторону и углубился в тарелку.
– А покуда заберу я твоего пациента, Ксения Александровна, а то не дело это незамужней под одной крышей с чужим мужчиной жить. – с показушной строгостью произнес граф, когда подали чай.
– Только чтобы кучер плавно ехал, без тряски. Пусть рану два раза в день мажет. И повязки чтобы свежие меняли. А швы снимать я сама приеду. – засуетилась я.
– Гляди, Михаил Борисович, как заботится. – рассмеялся господин Татищев.
Мы быстро собрали все пожитки пациента, он на прощание посмотрел мне в глаза и поклонился.
– Благодарю Вас, Ксения Александровна, за все. Я теперь Ваш вечный должник.
Я обняла его и отпустила обоих мужчин восвояси.
Вот, значит, как жизнь поворачивается. Это все, конечно, изменит мою жизнь, но к добру ли? Само собой, ссылка графа или опала точно прибавила бы хлопот и огорчений, но я привыкла уже жить без надзора… С другой стороны, всегда можно попросить помощи или денег, да и по-родственному оказаться на разных балах и приемах.
Так и не определившись в своем отношении к назначению родича, я отправилась ко сну.
Утром помаялась и все-таки поехала в Усадьбу проверять состояние больного. Граф пребывал в наилучшем настроении за время нашего знакомства: сброшенное с плеч губернаторство отчего-то только радовало и наполняло умиротворением.
– Чай будешь? – он с легким умилением наблюдал как я переминаюсь с ноги на ногу.
– Да я тут… Хотела посмотреть… Повязки проверить. – дома чудить проще.
– Да иди уже. – рассмеялся хозяин дома.
Тюхтяев был застигнут за поеданием жареной курицы, и я вызверилась на него по полной – как привыкла с Петей и почти так же, как с Фохтом по ту сторону нашего приключения. Тот смутился и все порывался спрятать тарелку под кровать, чем изрядно меня рассмешил. Рана была прекрасна – ни свищей, ни воспалений, чудесные корочки. Я потыкала ее в свое удовольствие и только потом заметила странное выражение лица Тюхтяева.
– Что-то не так? Больно? – всполошилась я.
– Нет. – он рассматривал меня как впервые. Потом взял мои руки в свои и поцеловал кончики пальцев. Сначала на правой, потом на левой. Медленно и очень чувственно получилось. Контраст очень жесткой щетины, горячих губ и пристальный взгляд, прожигающий до затылка, но не подозрительно или ехидно, как обычно, а совсем иначе, словно темный янтарь глаз плавился прямо сейчас. Даже дыхание перехватило – и это у меня-то.
Ну вот зачем, а? Так же все хорошо шло…
– Михаил Борисович! Это неэтично, когда пациент флиртует с доктором. – попыталась пошутить я. Вот только комок в горле мешает беззаботно похихикать.
– Так я же не всегда буду пациентом. – улыбнулся он почти прежней своей улыбкой.
– Если станете есть что ни попадя – надолго задержитесь в этом статусе. – строго произнесла я и отправилась восвояси. Почти что с достоинством, если бы еще не спотыкалась на пороге.
Викторианская мораль и ограничения в контактах между полами приводят к совершенно обратным результатам – мимолетные прикосновения становятся сильнейшим афродизиаком, люди придают пустячным контактам излишнее значение. Ну вот почему меня до дрожи пробрало? Тюхтяев – мужик неплохой, но видов я на него вообще не имею. Неприятный шепот рассудка сообщал, что Тюхтяев – улучшенная версия Фохта: тот же сыскарь, но опыта поболее, не считает, что служба и я не совмещаются, знаком со всеми моими тараканами (ну хорошо, не со всеми, зато без скидок на мое происхождение), вкус имеет специфический, раз на меня позарился, графа, опять же, устраивает… Возраст, конечно. Зато мозги есть. То, что не красавец – это точно не главное в наше время. А почему бы и нет?
