Текст книги "Пепел и роса (СИ)"
Автор книги: Юлия Алева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
– Это – клевер. – обиделась я и спрятала лоскуток обратно.
– Ну да, конечно. – он чуть покраснел. – Я слышал, Вы дом достроили в Санкт-Петербурге.
– Да, у меня осталось небольшое наследство от моего бедного супруга. – к чему эта проверка счетов?
– Необычное занятие для графини. Стройка, торговля… – он хитро улыбнулся.
– Я не скрываю свою историю. Глупо отрицать прошлое.
Еще раньше, когда принимала решение о вхождении в аристократию, догадалась, что у хомячка просто хороший PR, в отличие от крысы, поэтому скрывать то, что может потом выйти боком не стала. Да, история Золушки, вынужденной работать, пока еще не самый писк моды, но и позор в этом меньший, чем мутное пятно на биографии. Тем более, что замужество благополучно отмывает почти любое прошлое, особенно если свекор – губернатор второго города Империи. То, что некоторые двери для меня будут закрыты – не так тяжко, как если сначала пустят, а потом выгонят.
– Вы вряд ли захотите скучать в салонах. – полуутвердительно продолжал гость.
– Современная женщина всегда сможет найти интересы по вкусу.
– В молебнах-то? – скептически приподнял бровь он.
– Есть в жизни место и Богу, и суете. – перекрестилась я. Вот попробуй, прижми теперь.
– Но чем Вы займетесь теперь? Новое замужество, семья…
– Или путешествия, наука, искусство… Михаил Борисович, на все воля Божья. Будь посланник графа в пятницу порасторопнее, я бы спокойно сидела в своей спальне пока этот человек заходил к графу. Будь граф торопливее или я сообразительнее – нейтрализовала бы его раньше, и тогда глядишь – Ваш сотрудник мог выжить. Мы с Вами тут можем загадывать много разного, но жизнь – цепочка случайностей.
– Верно рассуждаете, графиня. Рад, очень рад, что не ошибся в Ваших умственных способностях. – потер он руки. – А как Вы смотрите на возможность служить Отечеству?
– Мне? Это в качестве кого? – признаться, я ожидала допроса, всяких нездоровых измышлений о прошлых делах…
– Как Вы понимаете, я состою на службе в Особом департаменте. И нам не помешала бы помощь особы с такой интуицией.
Ищейка-чудотворец что ли? Ты на мне еще мишень нарисуй и в горнило революции пятого года выпусти. Отличная мысль!
– Я как-то плохо представлю себя на канцелярской работе, Михаил Борисович. А другое женщине Вы вряд ли предложите.
– Ну отчего же? – он готов был выложить множество льстящих моему самолюбию вариантов, вроде внедрения под прикрытием. – Можете просто наблюдать и делиться своими наблюдениями.
– То есть стать шпионкой? – про Мату Хари пока еще не знают, а мысли уже есть. – Достаточно, Михаил Борисович. Я не обладаю столь кротким характером, чтобы работать в государственной бюрократической системе. И держать меня с расчетом, что я еще кого угляжу – непродуктивно. Да что говорить, я только что новоселье справила, переезжать в Москву не намерена.
Чуть было не палилась, назвав Москву столицей. Но это ж надо, как у него фантазия работает!
– Так что пока наша беседа не имеет практической ценности. Но раз уж Вы столь трогательно заботитесь о моем времяпрепровождении, отвечу Вам любезностью – Вашим сотрудникам полезно изучать труды ученых-психологов. Есть такое направление – профайлинг. Это определение типа поведения любого человека и прогнозирование поступков. Обычно каждый из нас оценивает и анализирует поступки других исходя из того, как поступил бы сам. А это в корне неверно…
На меня уставились с недоверием и иронией.
– Взять к примеру Вас. Мы не знакомы, общаемся второй раз, а другой информацией, помимо собственных наблюдений я пользоваться не хочу, так что эксперимент будет чистым. Судя по всему, служба для известного нам обоим статского советника – фундамент всех прочих ценностей. Она заменяет многие социальные роли, отчасти замещает семью и дает возможность реализовать все потребности: и в обеспечении нужд жалованием, и в общении, и в уважении – Вас ценят сотрудники и другие люди, например, Его Высокопревосходительство. Вы самореализуетесь, совершенствуя собственные навыки. И неосознанно предполагаете, что и другие люди ориентируются на такую же схему, modus operandi. Но у кого-то базисом будут только собственные желания – и тогда ему потребуются совсем другие аргументы. Кто-то превыше всего ценит борьбу ради борьбы – и с ним не сработает все вышеперечисленное. Так вот, профайлинг – это исследование самих моделей поведения, а после уже – поиск тех, кто в нее вписывается. Куда эффективнее, чем простое просеивание всех свидетелей. Этот метод не заменит, а дополнит то, что Вы используете.
– Так-так-так. Давайте-ка еще раз. – он пару раз моргнул, словно отгоняя наваждение, и начал делать какие-то пометки.
– Теперь вернемся к нашему случаю. После Рождества все ходят с визитами. Младшие – к старшим, подчиненные – к начальствующим. Поведение каждого при этих визитов в общем-то традиционно – засвидетельствовать почтение, закрепить связи и обменяться сплетнями. Порой можно решить какие-то дела, но в целом это когда взрослые мужчины меряются… статусами. Такова традиция.
– А Вы, сударыня, жестоки и циничны не по годам.
– С удовольствием разочаруюсь в себе. – парировала я. – Господин Гершелев оказался в необычной среде: его окружали высокопоставленные чиновники, чье внимание было бы полезно привлечь к своей исполнительности. Но он вообще не реагировал ни на насмешки над своими коллегами, ни на другие события – сидел, погруженный в свои мысли, просветленный, улыбался, даже не рассматривая публику. Хотя там было на что посмотреть и кого послушать. Он не отреагировал на женщину рядом до тех пор, пока я сама не приблизилась к нему. Тогда сработала вбитая с детства вежливость, но и после этого он не пытался поддержать разговор. Более того, в его отношении ко мне появилась нотка презрения после того, как он услышал мой титул. Ну пусть он застенчив от природы – тогда что он делает в кадровом департаменте и как застенчивость и презрение к титулу могут сочетаться? Он не попробовал наладить даже зрительный контакт с более близкими ему по статусу сотрудниками. Когда мы вошли к Его Превосходительству, понял, что не все идет по плану и попытался использовать запасной вариант, выхватывая пистолет – вот тогда у него появились эмоции – и раздражение мной, и ненависть к Николаю Владимировичу. Все тревожные признаки по отдельности ничего не значат и могут быть объяснены иначе, безобиднее. Но все вместе вызывает обеспокоенность. Попробуйте использовать эту идею в работе – лишней точно не будет.
– Интересные теории Вы излагаете, Ксения Александровна. Где же такому учат? – заинтересовался гость.
– Я много читала в деревне, а потом долго молча наблюдала за людьми в лавке. – я уселась-таки на стул. – Хотя сколь-нибудь системного образования не имею. Посему в практической работе бесполезна.
И улыбнулась. Приятно иногда блеснуть интеллектом, хотя получилось, что высунулась еще больше. И вряд ли сценаристы «Criminal Minds» опирались на работы ученых столь глубокого прошлого. Но с Тюхтяевым не сдержалась – наверняка есть у него талант разговорить даже дерево.
Распрощались мы с ним без явственных обид, но с заметным его недоумением. И вот что мне не молчалось? Этот, если захочет, раскопает все, что не надо – вон как глазами зыркает.
* * *
Перед завтраком лакей на серебряном подносе подал мне коробку конфет и пресс-папье с фигуркой совы.
На мой немой вопрос веселящийся граф ответил.
– Чем-то ты Михаила Борисовича поразила. До того он женщинам подарки не делал. Даже… Никому, в общем, не делал.
Ольга Александровна повертела сову в руках.
– Странные подарки. И сам он тоже. – обратившись ко мне с жаром продолжила. – Не думаю, что Вам, Ксения, стоит поощрять его знаки внимания. После маскарада я получила столько писем с восторгами относительно загадочной рыбки, что мы сможем устроить Вашу судьбу куда лучше.
Я проглотила даже не комок, а целую жабу в горле.
– Да я как-то не готова к… устройству судьбы. – как же можно было упустить подобную угрозу.
– Мы все очень любили Петеньку и будем его помнить, но Вы так молоды и еще сможете завести семью, деток и…. – она щебетала, щебетала, а я тоскливо смотрела поверх ее головы на графа. Тот безмолвствовал.
– Вы очень добры ко мне, графиня, но вряд ли я встречу кого-то лучше. А с худшим связываться незачем. – я всхлипнула и пошла к себе, по пути прибрав подарки.
Как я пропустила момент, когда Ольга решила выдать меня замуж? В общем-то решение вполне понятно – чем ожидать от меня всяких непредсказуемых поступков, способных навредить фамилии Татищевых, проще передать меня с рукой, сердцем и ответственностью кому-то еще. А уж если эта передача принесет определенные дивиденды ей и мужу – вообще замечательно. Так я стала активом, инструментом для построения связей и себе не принадлежащим приложением к имени. Жаль, ведь почти поверила, что могу стать частью семьи. Тошно как-то. Сразу вспомнился Фрол, принимавший меня вслепую, независимо от обстоятельств. Хотя и для него я старалась приносить пользу, но он больше уважал мою свободу. И понятнее стало, от чего сбежал Мефодий.
Кстати, надо сообщить прислуге, что я задерживаюсь. Хотя там и писать-то некому – и Евдокия, и Мефодий оба не шибко грамотны, и понимают только примитивный счет в деньгах, так что придется просить Лугова оповестить их о моем пребывании.
Я уже начала собирать вещи от расстройства, когда разразился апокалипсис местного масштаба. Над домом раздавались крики графини и даже что-то разбивалось. Неоднократно разбивалось.
Я высунулась в коридор, где как раз пробегала очередная горничная.
– Что случилось, голубушка?
Та помялась и шепотом на ухо:
– Графиня гневаются. Очень. Письмо получили и гневаются.
Судя по всему, у графа обнаружился выводок в полдюжины внебрачных детей, как минимум. Я немного помедлила, но решила пойти узнать, стоит ли готовить траурный наряд или погодить пока. Граф встретился в коридоре обеспокоенным и несколько смущенным.
– Кто-то расстроил Ольгу Александровну? – уточнила я и без того явный факт.
– Понятия не имею. Может ты, как женщина с женщиной с ней поговоришь? – все-таки недолюбливает женские истерики. А мои слезы в свое время его не трогали. Хотя я тогда думала только о себе, а кто знает, что он переживал с утратой первенца, с неразрешенными конфликтами, с появлением проходимки в семье?
Я осторожно приоткрыла дверь и застала графиню в окружении черепков и стекла.
– Можно?
– Ненавижу ее! Ужасная, страшная женщина! – какая-то безделушка отправилась в угол.
Я осторожно – тканевые домашние туфельки на раз режутся любым стеклом – подошла к графине и попыталась ее обнять.
– Все будет хорошо. Мы со всем справимся… – что там еще в таких случаях говорят?
– Нет, не справимся. Она так специально сделала. У нас нет времени…
Растоптанный лист бумаги с поплывшими уже чернилами извещал, что в программе бала, даваемого княгиней Юсуповой в доме Великого Князя Сергея Александровича, произошли изменения… У Господа есть чувство юмора и за мой рыбий хвост Ольге отомстили – до начала бала остается девять часов, а она только узнала о необходимости карнавального костюма.
– Я готовила это платье несколько месяцев. – рыдала жена второго человека в городе. – И все это знаааают.
Шедевр стоял в гардеробной и сиял всеми цветами летнего заката. Яркое, изумительно сшитое платье с множеством мелких украшений – его можно было рассматривать часами.
– А разве прилично сообщать о таком в день торжества? – уточнила я.
– Она захотела унизить меня. Извиняется, что курьер потерял первое приглашение. А ведь не было его… – и снова в рев.
Конечно, бал у Великого Князя – мероприятие статусное, посерьезнее домашней вечеринки и сюда с рыбой не заглянешь.
– А Ваше прекрасное зимнее? – и тут же пожалела о своих словах.
– Но его же ВСЕ видели. Это катастрофа!.. – она рухнула в подушки и продолжила оплакивать свою судьбу.
Графиня – слабенький игрок в этой лиге. Там, где повелевают родственники Императора, она только может играть по чужим правилам, но подобное унижение выходило за рамки дозволенного и задевало, кроме всего прочего, еще и Его Сиятельство. Шуточки о том, как судорожно второе лицо в городе искал наряд, вряд ли укрепят его репутацию. Да и как выбрать то, что не вызовет нездоровых ассоциаций?
– Мы что-нибудь обязательно придумаем.
Я вышла и обнаружила графа с бокалом вина.
– Что с ней? Я за все годы подобного не видел.
– Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова известила, что на бал к Великому Князю следует явиться в костюмах. – скривилась я. – А вы оба к этому не готовы. Ольга Александровна очень расстроена.
На мой взгляд повод пустяшный, но губернаторше нужно сохранить лицо, а как это сделать? Я, конечно, могу предложить один вариант… И мы даже успеем, но есть нюансы.
– То есть и я должен буду наряжаться? – уточнил граф с легким отвращением. Странно, пиратом он вполне таки нравился себе. Но что я знаю о подковерных интригах?
– Было бы очень красиво, если бы вы оба пришли в похожих нарядах.
Мне и в самом деле нравится их пара – сильный и видный он, хрупкая она.
– Каких же? – язвительно уточнил граф, чей ход мыслей не сильно отличался от моего.
– Насколько я понимаю, здесь есть много подводных камней, которые желательно обойти. – я дождалась кивка и продолжила. – Нельзя опередить Великих Князей, не стоит давать повод для насмешек исподтишка и при этом стоит сохранить достоинство. Поэтому сейчас метаться по магазинам не стоит.
– Да. – он отставил выпивку и выпрямился.
Устал. Это я дурака валяю, а он каждый день по три-четыре часа проводит с секретарем, принимает посетителей, читает огромный массив бумаг – и это в праздники. А тут мы со своими прожектами.
– Можно одеться фараоном и его женой. Сейчас в Европе эта мания спала давно, так что риск повторить чью-то идею невелик. Что-то мне подсказывает, что образ Зимы уже занят кем-то… А такие наряды мы успеем подготовить.
– Фараоном?
– Чтобы не было дурных ассоциаций – Египетским царем.
– Это как?
В моей бурной корпоративной молодости костюмы четы фараонов шли по цензу 18+. Но если сусх удлинить до пола, то мои родственники будут выглядеть свежо и эффектно. Насчет материалов я была уверена – белых простыней в доме хватает, золотистые лоскуты остались у меня, с камнями вот посложнее, но тут пусть он сам решит вопрос.
До открытия гробницы Тутанхамона еще жить и жить, так что мы сварганим вольную версию.
В помощь мне отдали восьмерых горничных, экономку, трех лакеев и гувернантку детей. Этим дружным коллективом за три часа мы создали и отгладили костюм графа, причем большую часть времени потратили на головной убор.
Примерка стоила мне полкило нервных клеток. Сначала убеждали камердинера графа, что это можно одеть в люди. Потом вышел сам граф в нашем творении и метал громы и молнии. Белоснежный сусх оказался слегка просвечивающим, так что пришлось оставить ему нижнее белье для поддержки уверенности в себе. Тут как раз я вспомнила о жезле. Его оклеили фольгой и получилось вполне таки прилично.
Успокоившаяся и проспавшая полдня графиня отлеживалась с ледяными компрессами на лице, пока мастерили ее наряд. Тут все оказалось проще, и мы лишь разорили ее шкатулку в византийском стиле, с которой содрали все украшения. Тоненькая, в одном лишь корсете и комбинации она стояла и мужественно терпела нанесение макияжа.
Царственная чета, на мой скромный взгляд, удалась. Выглядели они по одному очень просто, но вместе – элегантно и законченно.
На все про все ушло меньше пяти часов, и вот когда они уже покрутились перед зеркалами и под всеобщее восхищение смирились со своими образами, Ольга меня убила.
– Пусть Ксения едет с нами.
И напрасно мы с графом наперебой отговаривали ее от подобного выверта – она оказалась непреклонной. До бала два часа, а идей больше нет. Ну то есть не совсем нет…
Главное во всем этом – не пить. Мой наряд был совершенно непристоен, но зато гармонировал с хозяевами. Я наконец нарядилась мумией, замотавшись лентами из старых, слегка пожелтевших простыней прислуги поверх корсета и коротенькой, выше колен юбочки. После едкой, но конструктивной критики графа добавили бахрому из лент, спускающихся от талии до икр. На шею повесили амулет, гармонировавший с нарядом графини, набросили на всех плащи и отправились в карете на Тверскую, 13.
Лучше бы я умерла рыбой.
Поскольку Ольга Александровна еще до окончательной примерки собственного наряда уже оповестила принимающую сторону об увеличении числа гостей, мне пришлось судорожно искать кавалера. И им оказался… Ну вы же поняли, да? Костюм нашего спутника состоял из легкого летнего сюртука, трости, лупы и пробкового шлема – сделан на коленке, зато тянет на археолога, а уж энтузиазма у господина Тюхтяева было на троих.
Наше появление не произвело фурор, но и не оказалось провалом. Семья Татищевых выдержала удар и даже набрала очки в какой-то своей великосветской игре. Слава Богу мой костюм практически не предполагал возможности поболтать, и я лишь кивками могла высказать свое мнение о происходящем. Как оказалось, не одни мы оказались в таком цейтноте и многие шептались о чудовищной бестактности. Не одна и не две модницы вынуждены были сказаться больными, дабы не опозориться в повторе. А я смогла рассмотреть вблизи тех, по чьим портретам изучала искусство рубежа веков и историю. Например, вот Великий Князь, потрясающей красоты мужчина, высоченный, с тонкими чертами лица, высоким лбом, изящными руками и убийственного обаяния глазами. И шансов нет, особенно с моими вторичными половыми признаками. Но на него можно обожающе смотреть и это как любоваться Ниагарским водопадом, цветением сакуры или извержением вулкана – красиво, но в дом не надо.
Конечно, понятно, почему Зинаида Николаевна вызывала столь сильные эмоции – она обладает особой, царственной красотой, непередаваемой глубиной серых глаз, фарфоровой кожей и тонкими запястьями. На ее фоне любая женщина сразу выглядит коровой и мне лишь повезло, что костюм мумии и не претендует на грацию. Её Снежная Королева убивала наповал любые спецэффекты Голливуда 2010-х, а фамильная жемчужина с хорошую виноградину лишь подчеркивала величие. Как бы ни носились в мое время с Елизаветой Федоровной, она не дотягивала до этой планки. Насколько я помню, личная жизнь Великой Княгини от моей далеко не ушла, но внешне это не проявляется – она еще светится счастьем и радостью.
Графиня Ольга пользовалась бешеным успехом в своем легком, почти провокационном наряде. Я же предпочитала прятаться за колоннами и провожать голодными глазами вереницы лакеев с напитками и вкусной едой – со всей этой костюмерной чехардой ни завтрака, ни обеда у меня не состоялось. Оказалось, что у Тюхтяева мозги сочетались с совестью и после очередного танца мне поднесли фужер шампанского с соломинкой. Первый раз я почувствовала признательность к этому человеку.
– Спасибо, Михаил Борисович. – промычала я.
– Осмелюсь заметить, Вы выбрали крайне эксцентричный наряд, Ксения Александровна. – лукаво улыбнулся мой спутник.
– За два часа до нашей встречи я была уверена, что отправлю Николая Владимировича и Ольгу Александровну на праздник и отправлюсь спать. Мало того, что их костюмы за день слепили из всего, что было, так еще и мне пришлось. – вот как получилось, что я ему жалуюсь?
– То есть это Ваша идея? – изумился он, глазами указывая на египетскую чету, кружащуюся в вальсе.
– Восемь часов на идеи и воплощения. Даже Вас вот удалось вписать в общий замысел. – я с удовлетворением оглядела дело рук своих.
– Восхищен Вашими талантами. – он манерно поклонился и поцеловал правую забинтованную конечность.
Как выяснилось, его присутствие здесь было неизбежно именно в целях безопасности, а то, что хочешь спрятать, нужно выкладывать на самом виду. Мы даже потанцевали с ним. И еще непонятно с кем, потому что пока искусство запоминания множества лиц и их титулов от меня ускользало, а пара бокалов шампанского на пустой желудок вообще не сочетались с хорошей памятью.
Ярче остальных, во всех смыслах этого слова оказалась скандальная жена Саввы Морозова Зиновия, которая преуспела в деле скрещивания человека и павлина. Ее платье с множеством перьев, блесток и с хохолком бриллиантов на голове произвело фурор.
Но вот мы без происшествий дожили до полуночи, прозвонили часы, все поздравили друг друга с наступлением Нового Года, и я попросилась у графа домой. Поскольку формально он был самым статусным гостем после Сергея Александровича, растворившегося с последним боем часов, то мог бы и отпустить меня, но не судьба. Графиня была в ударе, и мы отработали практически полную смену, попрощавшись с гостями около семи утра.
Как я уже говорила, лучше бы сдохла рыбкой.
Завтрак в доме Татищевых не состоялся, равно как и обед тоже. Оголодавшая, я бродила по тихим коридорам в поисках ну хоть кого-нибудь, потому что вчерашние конфеты были уже съедены и забыты.
По запаху, каким-то чудом, удалось разыскать ход на кухню, где сразу забегали, засуетились – и выдали мне от большой щедрости бисквиты с бульоном. Пора и честь знать, решила я.
Хозяева дома пробудились в прекрасном настроении, благостные, счастливые, особенно графиня, которая не только сохранила самообладание, но и еще чудесно провела вечер, и теперь лишь ворчала на мужа за приглашение «этого ужасного Тюхтяева». Можно подумать, вчера меня удалось бы сбыть с рук удачнее.
Наконец мне удалось отпроситься поехать в дальнейшее свое путешествие. Напоследок граф пригласил меня в библиотеку.
– Сударыня, эти твои поездки в Саратов…
– Владимир Николаевич, они носят совершенно невинный и отчасти деловой характер.
Он ехидно посмотрел на меня, а я, аккуратно подбирая слова, дабы не нарушить принципы цензуры и хорошего тона, попробовала донести простую истину.
– Равно как добродетель любой женщины вчера могла быть в безопасности с одним древнегреческим богом, так и я имею с Фролом Матвеевичем только дружеские отношения.
Смутился. А я-то помнила, как Его Светлость Дионис пялился на тыльную часть фараона.
* * *
Поездка на родину прошла крайне сумбурно – город весь увлекся праздником – все же это было первое Рождество после государственного траура. Рябинкин стремился успеть все и немного больше, так что нам досталась лишь ночь.
Уезжала я, имея за спиной маркетинговый план, подкрепленный восьмью бездетными вдовами, которые в съемном доме дни напролет шили прокладки. Получалось около десятка в час у каждой. Медленно, но лучше, чем ничего. И этот съемный дом находился над подвалом, чью безопасность мне было столь важно сохранить.
* * *
Все десять дней моих похождений погода не донимала. То есть в Москве я быстро перешла на ротонду и морозы вообще не задевали. Фрол подарил шикарную пуховую шаль, благодаря которой можно было путешествовать сколь угодно долго, но в целом зима была безболезненной. А вот на пути в Петербург нас накрыло метелью. Сначала поезд сбросил скорость, а потом и вовсе встал в поле. Несколько часов пурги – и намело почти до окон. В ночь пассажиры ушли в легком беспокойстве. Точнее это другие ушли в беспокойстве – мой опыт путешествий научил доверять железной дороге.
А утро встретило прохладой. Я не учла, что поездки на электровозе и на древнем паровозе имеют существенные различия – у нас банально закончились дрова. В вагоне-ресторане нас угостили холодными бутербродами, и я была не единственной, кто прихватил бутылочку чего покрепче. К обеду кочегар и его помощники сбегали к ближайшей рощице, где нарубили дров для первого класса, так что шубу уже можно было снять, но в остальном поезде творился кошмар. Из вагона третьего класса пассажиры выходили прямо на снег лишь бы подвигаться. От скуки или избытка горячительного меня потянуло спасать людей. Экскурсия в дальние вагоны напомнила фильмы про блокаду Ленинграда. К счастью, детей было мало, и их уже приютили на кухне, но один крестьянин уже точно не проснется – зайдя по нужде в тамбур, он там так и задремал навсегда. Мое же внимание привлекла одна пара – непривычно одетые парень и девушка лет семнадцати. На ней особым образом завязанный платок, а он угрюмо смотрит в пол. Она сложила руки в замок и бормотала молитву.
Вокруг этой пары образовалось пустое место, хотя остальные сбились в кучку, пытаясь хоть так сохранить живое тепло.
– Что с ними? – спросила я у проводника.
– Да сектанты это, кулугуры-беспоповцы. Тьфу.
– Замерзнут же так. – не сразу дошло до меня.
– А и невелика потеря. – его явно раздражала необходимость находиться тут из-за каприза знатной пассажирки. Теперь я при каждом удобном случае сообщала свой титул, а если бывала в особом задоре, то и родственные связи.
Нетвердой походкой я подошла к отверженным.
– Пойдешь ко мне в прислуги?
Девица подняла глаза, оказавшиеся вовсе не кроткими, а жесткими, как у много повидавшей старухи. На ресницах уже начинал белеть иней.
– Пойду. – с каким-то отчаянием прошептала она.
– А мужа с собой возьмешь? – я кивнула на не реагировавшего на нас парня.
– Это брат. Не говорит он. Со мной везде.
– Ну пошли. – я развернулась и пошла к себе, считая свой долг по благотворительности на сегодня исполненным.
Проводник еще что-то верещал, но после трехрублевой купюры быстро вспомнил о других делах. Кулугуры сели в уголке моего купе, взяв один маленький узелок на двоих, а я легла спать прямо в одежде.
Проснулась я от стука проводника. Оказалось, что поезд пока дальше не пойдет, а пассажирам первого и второго класса можно уехать на санях, которые прислал местный староста. Эта идея меня не особо впечатлила, так что я пока отказалась, попросив лишь подать мне пару бутылок коньяка. Оказалось, что есть только одна, последняя, зато литровая. И пусть по цене ящика, но меня она очень даже воодушевила.
Тут я рассмотрела других пассажиров.
– А вы кто? – ну то есть я весьма смутно помнила свой выход в люди, и не была уверена в его итогах.
– Красноперовы мы. Устинья и Демьян. – настороженно сообщила девица.
– Хорошо, Устинья. Меня зовут Ксения Александровна Татищева. Я графиня, так что зови меня «Ваше Сиятельство». Дом у меня в Петербурге. Вы сами-то куда ехали?
– В Москву. – глядя в пол сообщила Устинья.
– Семья там?
– Нет у нас никого. Одни мы.
Что-то я раньше о старообрядческих семьях другое слышала.
– А откуда вы?
– Из Пензы. Там у нас село. Было.
Понятно, больная тема.
– И чем же вы в Москве заниматься собирались?
Она помолчала и, видимо решившись на что-то свое, выдала:
– Там у людей старой веры работа для своих всегда найдётся. Даже для таких, как мы.
– А что же с такими, как вы не так?
– Мы с горнего согласия. Староста наш, Ефим Титыч, с другими рассорился и один спасаться решил. Скит наказал выкопать. Мы туда всем селом пошли и сидели. Месяц без малого. А там солдаты пришли, и тогда мужики наши матицу подрубили. Мало кого откопали. Нас вот с Демьянушкой, у Сычевых бабку одну – она все равно потом померла. Бекешины все полегли. А у Гусевых малой остался. Крыдина молодуха… – она спокойно перечисляла фамилии, а у меня выбивался весь алкоголь из головы.
Двадцать шесть дворов. Более двух сотен человек. И чуть больше дюжины выживших. И тишина в информационном пространстве. Кто ж тех кулугуров считать будет.
– Нас потом в монастырь свезли. – так же невозмутимо продолжала девица. – а Демьян без меня никак не мог, его били, а он сильный – вырывался. Так и заперли в умалишенном доме. Я, когда сбежала, к ним прокралась ночью и позвала его – он в окно вылез. Мы у старьевщика на мое колечко тулуп с валенками сменяли. Потом на ярмарке Демьян с мужиками на спор дрался – так денег на билет набрали. Вот и поехали.
Фильм ужасов из обычной сельской жизни.
– Документов у вас, как я понимаю, нет? – надо же, а голос совсем не дрожит. Почти.
– Нет, Ваше Сиятельство. – согласилась Устинья.
Ну сама я с таким же стартом начинала. Только закалка послабее была.
– Прежде чем двигаться дальше, я бы хотела узнать, во что вы сейчас верите. То есть какие у вашей веры запреты, что вам можно.
– В Бога веруем. – она истово перекрестилась двумя перстами, как мои предки прямо. – В церкву вашу не ходим. Врать нельзя, красть, жизни лишать. Водки и табака нельзя. Молиться только на свои иконы можно.
– А как же вы теперь?
Она опасливо оглянулась, распустила косу и достала из волос мешочек, где на дне позвякивали две крошечные иконки. Услышав шорох за дверью змеей свернула все обратно и снова уставилась в пол.
– Ты грамоте обучена?
– Читать умею по нашему и по вашему немного научилась в монастыре. Писать немножко и счет понимаю.
– А сколько ты в монастыре-то просидела?
– Недолго, года два.
Черт возьми, а я на свои горести жаловалась.
– Вам лет-то сколько?
– Мне пятнадцать. А он на четыре старше.
Здоровый лоб после двух лет в психушке. Мое самое блестящее приобретение, покруче Лазорки будет. Зато хоть девка не потеряется в любой ситуации.
– А с ним что? – я кивнула на меланхоличный тюк овчины.
– Он не говорит.
– Немой что ли?
– Нет. Но не говорит. – она погладила его по плечу. – Иногда что и скажет, но больше молчит.
– Устя, а он нас слышит? – осторожно кивнула я в его сторону.
– Конечно, – улыбнулась она. – Познакомься с барыней.
Он посмотрел на меня, и я пропала. Нет, не влюбилась. Просто такие глаза на иконах пишут – бесконечно добрые, наивные, чуть удивленные. Как у верной собаки, которую без вины пнули, но она все хозяину простит.
– Договоримся так. Полгода работаете за комнату, стол и одежду. Потом справим вам бумаги и положим жалование как всем. Жить сможете в одной комнате. Кому вы в ней молитесь – дело ваше. В доме с другими вопросы религии не трогать, и я им тоже накажу. Одеваться придется в городское, но это для работы. В комнате, опять же – ваше дело. – По трудовому кодексу это рабство, а по местным меркам – роскошное предложение. – Что бы в доме не узнала – посторонним не рассказываешь. Захочется обсудить – выскажись брату. Возникнут вопросы или претензии – мне. Устраивает?
– Да, барыня, век за Вас молиться буду. – Устинья крепко сжала руку брату, а тот встал передо мной на колени и поклонился. Он оказался еще и очень высоким, статным. Смерть девкам, если заговорит.
Это был лучший момент, чтобы вспомнить, что Фекла оставила мне два пирога.
Нас откопали к исходу четвертого дня, когда я проголодалась как волк и прикончила все запасы алкоголя, гостинцы Феклы, и чуть-чуть отморозила кончики пальцев. Самый старый, переживший со мной свадьбу и все похороны зарядник после этого так и не ожил, а телефон, спрятанный под корсетом – вполне. Мои слуги (звучит-то как) спали, прижавшись ко мне и завернувшись во все одеяла что нам удалось найти. В третьем классе выживших не нашлось.
