Текст книги "Пепел и роса (СИ)"
Автор книги: Юлия Алева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
4
Курьерский поезд прибыл по расписанию, без пяти девять утра. Морозный воздух на несколько секунд прервал дыхание, но тут же обрушился гомоном встречающих, служащих Императорской железной дороги, рестораторов, прочей публики. Я как-то уверилась в том, что приглашение родственника предполагает встречу, поэтому долго прождала на пустеющем перроне, прежде чем согласилась на уже почти безнадежное приставание носильщика. Извозчик с сомнением оглядел меня после озвучивания адреса на Басманной улице, но отвез. Новое матине оказалось не таким уж и теплым, или просто морозы в Москве зарядили сильнее обычного, но я окоченела, пока добралась до дома губернатора столицы. Там меня встретили по одежке, настороженно, но после того, как я подала свою визитную карточку, челядь забегала сильнее прежнего – оказалось, что лакей, отправленный к поезду, перепутал вагоны и теперь гнев сурового губернатора каждый перекидывал на другого. Наконец мои пожитки уволокли в глубины дома, а саму проводили в зал ожидания, где толпилось множество чиновников самого разного ранга, сияющих наградами и лопающихся от собственного пафоса. Лишь один скромного вида клерк с большой коробкой в руках догадался уступить мне место на диванчике и помочь раздеться.
– Гершелев, Дмитрий Константинович, – поклонился он. – Помощник секретаря кадрового департамента.
– Татищева, Ксения Александровна. – чуть наклонила голову я.
Вокруг нас со смешками и едкими шутками обсуждали, как после подарочного рождественского гуся почти полностью слегла с вульгарным несварением желудка администрация кадрового департамента, и остался от них невредимым только один младший коллежский секретарь, который и был тем самым вежливым юношей. Юношей с тонким лицом, изящными ладонями, просветленным взглядом и румянцем на скулах. Праздничная открытка, а не российский чиновник, если бы не одно «но» – цепочка на часах с маленьким брелоком, который так хорошо мне запомнился еще с первого февраля.
Сразу стало как-то слишком жарко, слишком громко, а время потянулось слишком медленно. Судя по большим настенным часам, тикало именно там. А может и в этой здоровой коробке… И что теперь? Бежать? Кричать? И то и другое – крайне непродуктивно. Если все совсем плохо, то в нескольких сантиметрах от меня бомба, способная разнести на микрофрагменты всех посетителей и половину прислуги. Если совсем удачно рванет – то и верхние этажи рухнут. У меня даже сглотнуть не получилось. В этот раз я вряд ли смогу рассчитывать на спину Фохта и провал во времени. Не то расстояние, не та геометрия, не то везение.
– Жарко сегодня как… – просипела я. – Не сочтите за труд, пусть принесут воды.
Юноша все так же безмятежно улыбнулся, бережно поставил коробку на угол журнального столика и вышел. А может сейчас? Ведь каждый из этих павлинов поверит мне с полуслова, а поверив, без паники, осторожно и тихо пойдет к выходу. Без суеты, без криков, которые так «любит» нестабильная взрывчатка…
– Возьмите, Ваше Сиятельство. – он вернулся, держа стакан воды.
Мне пришлось кончиком языка его придержать, чтобы слишком громко не стучал о зубы.
– Благодарю Вас.
Медленно течет время. А граф Татищев Бог знает где – прием пока не начался и аудитория, все увеличиваясь в количестве, начинает переживать. Но есть и на нашей улице праздник – расслышав титул, близлежащие фанаты губернатора уже более плотоядно устремляются ко мне и начинают рассказывать, как хорошо они знали моего покойного супруга. Вот послушать – так он прожил лет пятьдесят крайне насыщенной общественной жизни, ведь успевал погостить одновременно в разных именьях, покачаться на стольких коленях, перецеловать столько дочурок… Я киваю, слушаю, улыбаюсь-улыбаюсь-улыбаюсь…
Наконец створки заветных дверей открываются и донельзя чопорный (куда до него Лугову) секретарь сообщает о начале аудиенции. Это последний шанс.
– Господа, – я умоляюще оглядываю эти лица – морщинистые и пока еще хранящие гладкость, тусклые и маслянистые глаза, жиденькие прядки и напомаженные кудри, ордена, погоны, усы, бороды. – позвольте, я только обниму papa.
И пока ни один не успел возразить, поднимаюсь и опираюсь на руку Гершелева. Почти естественно получилось чуть качнуться и ухватиться за надежное мужское предплечье – коробку он пока не взял.
– Что-то душно здесь. – и мягко потянула его в недра приемной.
Вот это кабинет. Всем кабинетам кабинет. С половину моего строительного участка.
– Папенька! – Возопила я почти от двери. Тот удивленно пошевелил бровями и начал подниматься на столом. Я же сложной дугой рванула к нему, продолжая держаться за локоть ошалевшего революционера. Мы чуть задели стол секретаря, за что я многословно извинилась, а после продолжила свой путь. И почти у самого стола изумленного родственника произошли два события – мне удалось опустить на затылок спутника пресс-папье, подобранное на секретарском столе, а а у него сорвался маневр извлечения чего-то из-за пазухи. Господин Гершелев на миг замер, повернул ко мне лицо и тут я ударила его еще раз в лоб. Точнее метила в лоб, попала в надбровную дугу, кровищи столько… И так медленно он падал…
– Что это значит, сударыня? – В тишине родственник выглядел не очень приветливым.
Ну я же могла ошибиться. И что тогда? Притворюсь истеричкой, здесь это помогает.
Секретарь у свекра оказался порасторопнее – он перевернул тело юноши, достал небольшой револьвер из внутреннего кармана и многозначительно уставился на шефа.
– Там, – сипло прошептала я, – на столике коробка. Этот принес. Тикает.
Все-таки скорость мышления у Татищева старшего куда выше, чем у моего покойного мужа, потому что решения он выдавал со скоростью звука.
– Это – унести, позвать Тюхтяева, пусть полюбуется. Остальных – всех сюда вместе, с коробки глаз не спускать и аккуратно унести на задний двор, в колодец.
Откуда-то появились два невзрачных молодца, которые тихо скользнули в эпицентр гомона, еще пара таких же небрежно поволокла тело моей жертвы.
Поцеловал меня в лоб, впервые обняв и подтолкнул к боковой двери.
– Графиню проводить в комнату, пусть отдохнет…
План был толковым, и наверняка бы сработал – взрыв в узком колодце можно было бы даже списать на аварию водопровода, как хотел губернатор, но все получилось иначе.
Я послушно следовала за слугой в парадной ливрее, когда в глубине дома раздался глухой хлопок, но за общей суетой это заметили не все и не сразу. Сюрреализм какой-то.
А граф-то силен – час невозмутимо улыбался, принимал поздравления, раздавал сувениры пришедшим гостям, пока наконец к полудню не спровадили последних гостей и не закрыли двери особняка.
Дом наводнился серыми мундирами, людьми с нехорошим взглядом, вспышками фотоаппаратов.
– Ксения Александровна, могу я войти? – он не дождался ответа и прошел в комнату, где я не отводила взгляд от люстры с дикими завитками ковки.
– Как ты? Держишься? – он помедлил и сел рядом на кушетку. – Там с тобой поговорить хотят. Не бойся, говори, как есть.
– Нет, Николай Владимирович, нельзя как есть. – прошептала я. – у него цепочка как у госпожи Чернышовой. Я по ней и догадалась. А если про цепочку расскажу, то и про Наталью Осиповну придется. У Вас проблемы начнутся.
– Ну раз не хочешь про госпожу Чернышову вспоминать, тогда про чутье скажи. Что интуиция у тебя хорошая. – вывернулся родственник.
– Хорошо. Только не уходите, ладно? – полагаю, что я впала в какой-то ступор, потому что чувств не было вовсе. Адреналиновый всплеск выжег все. И даже тех теней было жаль, но как-то без эмоционально…
– Конечно, девочка.
– Я тут вам всем подарки привезла. – столь же тускло продолжала я. – а меня не встретили. Так и пришлось на извозчике. А потом не пускали…
– Ты уже все сегодня подарила. И не только мне. – он отошел к окну и долго смотрел на снег.
– А как иначе-то? – я помолчала. – А те господа… Они оба…?
– Один. Понял, что донести не успеют и в сейф закинул, а дверь спиной прижал. Сейф покорежило, и краем Желторотова. – он и впрямь расстроен. Раньше я бы сказала, что до посторонних ему дела вовсе нет.
– Герой. – вяло произношу я.
– Да ты и сама… – он хотел что-то еще сказать, но на пороге нарисовался невысокого роста круглолицый толстячок лет сорока пяти, с аккуратной в палец длиной темно рыжей курчавой бородой, глубоко посаженными глазами под прямыми в черточку бровями, носом картошкой и огромными чуть оттопыренными сверху ушами. Уютный, плюшевый, пока глаза на меня не поднял. А я еще Фохта за это упрекала. Этот промораживает еще три метра вглубь, хотя и цвет-то у них теплый, темно-янтарный.
– Познакомите, Николай Владимирович? – он устроился в кресле, словно это его собственный дом, достал бумаги, крикнул, чтобы подали чаю, бутербродов, пододвинул стул. – Присаживайтесь, барышня.
– Ее сиятельство графиня Ксения Александровна Татищева. – чуть более чопорно, чем надо, произнес губернатор Москвы. – имею честь представить Вам, моя дорогая, статского советника Михаила Борисовича Тюхтяева.
– Да, сударыня, задали Вы нам сегодня хлопот. – уставился на меня вышеозначенный господин. И тон этот показушно-шутливый, и взгляд придирчивый, и беспардонность – решительно все меня раздражало.
– Я ли? – это он вообще к чему?
– Ну не Вы… Если б не Ваша реакция – хлопот было бы куда больше. – рассмеялся гость, но присоединяться к нему не хотелось. – Рассказывайте.
– Что рассказывать? – по вступительному слову графа я не поняла, насколько он доверяет этому человеку. Так что будем как с чужим. – Я потеряла своего супруга позапрошлой осенью и Его Сиятельство был столь добр и милостив ко мне, что позволил уединиться в его петербургском доме. В этом году приличия уже дозволяют отплатить за доброту, и я решила поздравить своих близких с праздниками. Вчера я выехала в Москву.
– Курьерским? – уточнил мой собеседник.
– Который приходит в 9 утра. – да не помню я, как он называется. – На перроне меня должны были встретить, но слуга что-то перепутал, так что пришлось взять извозчика и приехать самой. Прислуга здесь меня не знает, поэтому все засуетились, и почему-то привели в приемную господина губернатора. Там господин этот – забыла фамилию – уступил мне место. Все еще смеялись, что он один из всего департамента сумел из уборной выбраться. Простите, так и говорили, я еще удивилась, как это его угораздило. – Господи, что я несу! Но марку глупышки надо уметь держать. – Когда у нас дома горячка была, всех свалила без разбора. А потом коробка эта тикает. Часы же дарить – плохая примета. Мне и подумалось, что нечисто что-то с этим милым юношей.
– Графиня мудра не по годам – захихикал сыщик.
– У нас в семье дураков нет. – парировала я, а губернатор только переглянулся с гостем.
– И что дальше?
– В приемной было очень много людей. Если бы я оказалась права, то любая тревога могла привести к трагедии. Если бы я ошиблась – к неловкости.
– Ну да, дураков у вас в семье нет. – хихикнул Тюхтяев.
– Нет. – с металлом в голосе повторила я. – Поэтому я попросила этих милых господ пропустить меня к papa первой и предупредить его. Они все оказались так любезны, что пошли мне навстречу. А у меня от волнения закружилась голова и пришлось опереться на его руку. Он тоже был так любезен, что проводил меня к графу.
– И там?
– И там я случайно споткнулась о стол секретаря губернатора – не помню, как его зовут, а потом…
– Да-да, что потом? – с самым живейшим интересом спросил он.
– А потом господин младший коллежский секретарь поскользнулся и упал. – вот тут бы не очень конкретизировать.
– Прямо так сам и упал? – развеселился сыщик.
– Да. Меня немного покачивало от волнения, а он тоже раскачался и упал. – и ведь почти правда.
– На пресс-папье секретаря Закоржецкого?
– Да, так вот вышло. А пресс-папье упало со стола, когда я его задела. И этот господин неудачно упал.
– Оба раза? – прямо развлекается.
– У пресс-папье такая форма. Геометрически сложная. – с нажимом произнесла я. – При этом присутствовали губернатор и господин Закоржецкий, полагаю, они могут подтвердить мои слова.
– Ладно. Жаль, что раньше мы не были представлены – с Вами так интересно, графиня. – он отсмеялся и словно переключился в рабочий режим. – Встречались ли Вы раньше с господином Гершелевым?
– Полагаю, что нет.
– Странный ответ, Ксения Александровна.
– Я врать Вам я не хочу, но сегодня могла встретиться с несколькими сотнями человек – в поезде, на вокзале, в приемной. Ни одного из них я не знаю, но точно так же мы могли пересекаться раньше. Так что я с этим господином впервые разговаривала именно здесь.
– Хм… – он что-то записал в блокноте. – О чем говорили?
– Он представился мне, когда освободил место. Я попросила принести воды. Потом я обратилась ко всем насчет разрешения пройти к господину губернатору. Все.
– Но Вы же много общались в приемной. – видимо меня опрашивают не первой.
– Да, когда всем стало известно, что я не случайная визитерша, а родственница Николая Владимировича, почти все гости вдруг вспомнили о долгой и яркой истории знакомства с моим покойным супругом. Каждому хотелось высказаться, а я, как положено, внимательно выслушивала.
– А что было потом?
– Николай Владимирович, видя мое расстройство падением гостя и волнение от этой коробки, отправил меня сюда. Отдыхать. А потом Вы пришли.
– Ну, Михаил Борисович, графиня и так натерпелась сегодня, хватит ее пытать. – вмешался граф.
– Хорошо, Ваше Превосходительство. Так-то все уже ясно. – Он с сожалением посмотрел на недоеденные бутерброды, прихватил один. – Честь имею кланяться. А с семьей Вам определенно повезло.
– Да, Михаил Борисович. – синхронно огласились мы с графом.
За сыщиком закрылась дверь и в доме наступила тишина.
– Что теперь будет? – осторожно полюбопытствовала я у хозяина дома.
– С кем? – он думал о чем-то своем.
– С этим… человеком. – Я теперь наконец-то включила мозг и поняла, что стала ему личным врагом, которого он в живых не оставит. И зная имя, найдет даже в моем клеверном домике. Обидно-то как, ведь только-только обжилась.
– Не переживай. Его в тюрьме сгноят. Да и… – в дверь постучали и дождавшись разрешения войти, лакей что-то передал шефу. – Вот даже как…
Я вопросительно смотрела.
– Помер наш бомбист.
– Как?! – это я, что же, человека убила?
– Не твоя вина, разговорить его пытались. Перестарались чуток. – Без особого сожаления проговорил губернатор.
– А со мной что? – даже если не убила, то всяко напала… Со времен Катусова что-то мне не везет в этом отношении – всегда находятся свидетели и всегда доходит до полиции.
– Ордена – уж извини – дать не смогу. Скорее всего об этом происшествии вообще не узнают посторонние. И ты никому не рассказывай. А пока пойдем почаевничаем. Ее сиятельство с детьми уже ждут.
– Мне бы переодеться… – я только сейчас поняла, что на мне все то же дорожное платье из черного крепа с атласной оторочкой, да еще расцвеченное бисеринками крови покойника.
* * *
Откуда-то появилась горничная, которая с трудом удерживалась от разговоров – прислуга всегда все видит и все знает, так что я вызывала у нее живейший интерес. Меня причесали – вот это удовольствие, когда дефекты в прическе исправляет кто-то другой, а ты только капризничаешь… Нарядили в ежевичного цвета платье с черными бархатными вставками и выпустили в народ.
Дети за год подросли и Наташенька уже пыталась выглядеть серьезной дамой. Правда чопорность снесло сразу, как только появилась коробка с зайчихой в вечернем платье. Алеша порадовался костюму русского витязя, а когда из коробки достали щит и меч, стал абсолютно счастлив и погнался за ордой куда-то вглубь дворца.
– Завтра вечером мы даем небольшой прием-маскарад. – полуофициально произнесла хозяйка дома. Мы переглянулись с графом: я взирала с ужасом, а он расслабленно. Действительно, в доме взрыв, два трупа, но праздник будет. – Было бы очень мило, если бы Вы присоединились к этому скромному развлечению.
Да, самое то.
– Но будет ли это приличным? – как еще спросить, много ли вы пили с утра, братцы.
– Даже траур по Императору уже завершился. Полагаю, никто не упрекнет тебя в легкомыслии, если более года твое вдовство могло быть примером для любой жены с куда большим семейным опытом. – рассудительно произнес свекор. – С лошадью вон даже меня удивила. Лазоркин нрав – не для каждого, а у тебя она, говорят, расцвела, помолодела.
– Да, очаровательная кобыла. Я даже иногда выезжаю на ней. – я разулыбалась без напряжения. Мы пока даже собаку заводить не стали.
– Лазорка? – переспросила Ольга Александровна. – Это та твоя старая кобылка? Она разве жива еще?
– Полагаю, Ольга Александровна, с ее характером она любого сама переживет. – рассмеялась я.
Разговор постепенно переставал быть натужным, и пусть не превращался в задушевную беседу, но вполне мог считаться непринужденной болтовней. Меня вежливо расспросили о доме и посетовали на скорый переезд. Согласились, что сложно подобрать хорошую прислугу. Ужаснулись, как я обхожусь одной Евдокией и Мефодием. Про суеверия усадебной прислуги я рассказывать не стала, так как сегодня сама увидела два лишних тому подтверждения. Может потому и романов у меня нет, что я смерть мужикам несу? И лишь Фрол, бедняжка, выдерживал все.
* * *
Перед завершением трапезы я передала подарки старшим родственникам. В этот раз я схитрила, и запаслась всяким еще в две тысячи пятнадцатом. Раз уж не обязательно стало беречь тонкую канву истории, то гульнула я хорошо.
Для подарков графу и Фролу, а еще себе для разных нужд, прикупила с десяток перьевых ручек. Красивых и простых. Самую пафосную, черную под мрамор, со шноркельным механизмом заправки и иридиевым пером вручила хозяину дома. Показала, как ею пользоваться и отговорилась, что приобрела по случаю на рынке у изобретателя, которого более не встречала. Глядишь, на год-другой точно хватит. А там пусть сам находит производителя, делает реплики и штампует. Мужик он не глупый, выгоду не упустит. Неожиданно он заинтересовался новой игрушкой, залил чернила и вертел всячески – руки оставались чистыми. Полюбил.
Графине подарок выбрать было куда сложнее. Все, чем можно порадовать мою современницу либо многокаратно (и здешние мастера умеют делать куда лучше), либо завязано на современные технологии. Поэтому пришлось напрячь воображение и в итоге я нашла комплект удивительных щеточек для ногтей, где одной стороной пилки сначала чуть стачиваются шероховатости ногтевой пластины, а второй стороной полируется до перламутрового масляного блеска. С десяток оставила дома, а парочку преподнесла родственнице и тут же продемонстрировала. Та лицо сдержала, но скорость эффекта ее явно потрясла. Мне вот тоже интересно, что за химикат туда добавлен, что все так бодро получается.
Посиделки быстро свернули, так как каждый ринулся в свои апартаменты играть новым приобретением. Мне же пришлось ломать голову над нарядом. Начнем с того, что любой бал – подлинная катастрофа для меня. Несколько лет бальных танцев в далеком отрочестве оставили смутные воспоминания о вальсе, па-де-грас, па-де-труа. Но все это были занятия в студии, без обкатки на живых кавалерах. А о фигурах танцев 1895 года я вообще представления не имею.
Хотя есть шанс, что меня не пригласит никто. И я просто посижу в уголке, посплю под елкой. Но даже под елку нужно заползать в костюме, и тут мой скромный дорожный гардероб отказывается от продолжения банкета. Насколько я помню прошлые годы, между Рождеством и Новым годом модные магазины особенно не работают. Только если нехристианские…
Для утренней поездки в город мне выделили гербовую карету и графиню в попутчики. Как и ожидалось, лавки с карнавальными костюмами не порадовали. Бал не был тематическим и я на всякий случай держала про запас костюм мумии.
– А есть и у Вас в доме, Ольга Александровна, швейная машина? – заинтересовалась вдруг я.
– У экономки точно есть, – подумав ответила графиня и заинтересовалась. – Вы хотите успеть сшить костюм самостоятельно?
– Или наряжусь египетской мумией, чем точно запомнюсь надолго.
В еврейской лавке купили ткань подходящего желто-оранжевого оттенка, даже вуаль в цвет нашлась – и двинулись домой. Когда я попросила небольшое количество сена, даже невозмутимость графини дала трещину и под дверью комнаты экономки начал собираться народ. Это облегчало мою задачу, потому что в одиночку такой проект нужно делать хотя бы вечер и ночь, а я была очень ограничена во времени. К работе пристраивали всех любопытствующих.
По большому счету в моем проекте слабым местом были приличия, перчатки и чулки. Но насчет приличий меня успокоил граф, а с текстилем пообещала помочь кухарка и вполне успешно справилась со своей задачей, окрасив мои шелковые чулки и приготовленные на выброс Ольгины театральные перчатки луковой шелухой.
Я не собиралась наряжаться курицей, а вот золотых рыбок на балах еще не было. Корсет мы задрапировали золотистой вуалью на живую нитку, добавив образу распутства. Посмотрела я на получившийся результат и поняла, что для бурлеска граф еще не готов. Вернулась к юбке, которая очень узкой обтягивающей трубой, не предусматривающей особых нижних изысков кроме турнюра, шла до середины лодыжек, а после обрывалась, уходя в сказочный хвост сзади. Хвост мы набили соломой, а чешую настрочили из лоскутков вуали. На корсет надставили вуаль до шеи, и так же настрочили чешую. Маску долепливали из папье маше и досушивали на печи уже когда гости начали стягиваться. В волосы прикрепили мелкие жемчужные бусы, выданные хозяйкой и морские раковины из сувениров хозяина.
Сама хозяйка нарядилась Зимой и выглядела блистательно – лед, белизна, парча, стеклярус… Оказалось, что платье шили четыре месяца. Пятичасовая рыбина-переросток рядом не стояла. Но поскольку мне пришлось усовершенствовать костюм добавив разрезы по бокам для свободы передвижения, то блистание рыжими коленками таки тоже произвело фурор.
Ко мне потянулись охотники за исполнением желаний. И если часть из них я еще могла исполнить, заворачивая гостей к волшебнице-Зиме, способной на любое чудо, то некоторые, озвученные шепотом в танце, заставляли с тоской вспоминать о безвременно почившем пресс-папье. А танцы были, и было их много. Я сначала пыталась отбрыкаться от них наличием хвоста, но мне тут же принесли щипцы-паж, которыми я и таскала этот нарост. Возможно с мумией идея была не так плоха. Из угла ехидно улыбался господин Тюхтяев, который участия в общем веселье не принимал, но за обстановкой приглядывал в костюме средневекового палача. Если б не язвительное «Жаль, что сегодня без удочки зашел» и не узнала бы.
– Вес не возьмете, Михаил Борисович. – огрызнулась в ответ.
* * *
Через пару часов я уже выдохлась, а коллектив, напротив, только раздухарился. Вдруг Зима исчезла с горизонта. Я пожала плечами и решила навестить удобства, где и обнаружила донельзя расстроенную хозяйку дома.
– Что-то случилось? – не то чтобы она мне нравилась, но такое огорчение вряд ли связано с тем, что кто-то на балу мог ее затмить.
– Ах, Ксения Александровна, мне придется покинуть бал. Внезапно началось то состояние… Ну Вы же понимаете…
Я-то понимала, а проблема в чем?
– Мне всегда так нехорошо в начале, а от опия становится еще хуже. – на нее прям больно смотреть.
Я проводила несчастную до будуара – там тоже, кстати, балы можно закатывать, подумала малость и пошла к себе. Достала из закромов именно на такой случай припасенную модель прокладки и несколько таблеток анальгина, которые растолкла и завернула в листок бумаги, чтобы уж совсем не дезавуировать их происхождение. Остается пара лет, пока их не изобрели, а Рябинкин не мычит и не телится. Петербургские врачи и аптекари оказались еще большими снобами. Мои главное денежные коровы обещали бесславно пасть до первого удоя.
Несчастная Зима валялась на полу, а ее рыдающая хозяйка в расстройстве лежала на кровати, положив под себя подушку. Одно время у меня тоже были проблемы с критическими днями, так что я ее понимала. И пусть она зацикленная на себе, поверхностная красотка, но по-женски ее очень жаль.
– Ольга Александровна! – я тронула ее за плечо. В покрывале всхлипнули. – Попробуйте, хуже уже не будет.
Минут через пятнадцать ее отпустило, а когда я уговорила ее одеть мой гениальный проект, то настроение стремительно улучшилось.
– И где Вы достали эту удивительную вещь? – она даже попрыгала, не нанеся ущерба своей одежде, что особенно радовало.
– О, это мой давний знакомец, купец Калачев будет производить по медицинскому патенту. Необычайно удобная вещь, не находите?
– Непременно закажу, как только начнется торговля. – Она несколько раз присела на белые простыни, вставала, снова садилась и вдохновлялась все больше и больше.
– Но раз в несколько часов все же стоит менять, – предупредила я ее и отдала несколько сменных вкладышей.
Это услышала уже её спина, потому что провальный бал обещал стать весьма таки успешным…
И я снова щебетала с гостями, несла им восторженную чушь про сбывающиеся желания… В очередном вальсе я прошептала на ухо пирату с выдающимися усами и окладистой черной бородой.
– Спасибо, Николай Владимирович. Мне за весь день ни разу не было страшно.
Тем временем подвыпившие гости добыли у прислуги плетеный гамак и этой сетью начали ловить меня. Пришлось махнуть хвостом и исчезнуть в пучине темных коридоров.
* * *
Наутро я получила в подарок флакон духов от хозяйки дома и ротонду из золотистой норки с высоким воротником от хозяина. Такая красота, где же успел достать? Хотя кто рискнет отказать губернатору… Риторический вопрос.
Вскоре у дверей появилась горничная с запиской от графини. Я отсыпала горсть таблеток и задумалась. А что, если не стоит убеждать фармацевтов самой?
За завтраком хозяйка пребывала в прекрасном настроении и восхищенно щебетала о прошедшем бале. Кстати, небольшой прием – это чуть более четырех дюжин гостей. Я специально посчитала.
– Я еще раз хочу поблагодарить Вас за приглашение. Столько счастья и радости. – повторяла я слова признательности и за подарки, и за праздник.
– Да и ты всем праздник устроила. – улыбнулся граф. – Ольга сказала, ты сама сделала наряд за день?
– Ну у меня же не было с собой ничего подходящего. Пришлось импровизировать.
– Милая, а почему у тебя импровизировали портнихи по цене хорошей лошади? – нежно поинтересовался граф у жены, а та скорчила грустную гримасу.
– Зато наряд Ольги Александровны можно выставлять в музее, а мой – только на один раз показывать в легких сумерках. – примиряюще высказалась я.
– Для Вас – просто Ольга, моя милая. – прощебетала хозяйка, и мне вдруг стало сомнительно относительно наименования таблеток. Дома я пересыпала их из блистеров в бутылочки, но вдруг где случайно попался транквилизатор? Сколько всего говорят о фальсификации медпрепаратов.
Короче говоря, и сегодня я опять не уехала. Начинало складываться ощущение, что я застряну тут навечно. Об этом я решила расспросить хозяина дома и города, в котором он стоит.
– Николай Владимирович, я, конечно, очень признательна за все, что Вы для меня сделали, но не пора ли мне домой? – задалась я вопросом, поймав его в библиотеке.
– А разве тебе тут плохо? – он чуть приподнял глаза от очередной стопки бумаг.
– Очень хорошо, но и обременять Вас как-то не хочется…
– Вот и живи пока…
«Дорогой мой Фролъ Матвѣевичъ!
Съ наилучшими пожеланіями и поздравленіями съ Новымъ Годомъ и Рождествомъ! Отъ всей души поздравляю и желаю всяческихъ благодѣяній Вамъ, Антону Семеновичу, Ѳеклѣ, Агаѳьѣ Никитишне, Данилке и Авдею. Я всё еще не теряю надежды добраться до Саратова въ эту зиму, но врядъ ли раньше окончанія Святокъ смогу покинуть домъ губернатора Татищева. Очень настоятельно прошу запускать шитье тѣхъ самыхъ салфетокъ хотя бы въ расчетѣ нѣсколькихъ сотенъ дюжинъ. Думаю, пора.»
* * *
Конечно, в этот раз в доме Татищевых меня принимали намного теплее чем, когда либо, и, скорее всего, это предельный возможный уровень близости для нас, но я уже начинала тяготиться своим пребыванием. Мои полутраурные туалеты выглядели явно бедненько на фоне московской неуемной роскоши, разговаривать было не с кем, а газеты в праздники были на редкость скучны. К графине приходили гости и меня пару раз усаживали на диванчик в углу, вынуждая слушать сплетни о людях, которые мне не знакомы. Чтобы уж совсем не заснуть от тоски, я начала вышивать салфетки для собственного дома – потому что трилистник-то был мне еще по силам. То, что выходило, можно было с гордостью выдавать слепым гостям. Мое поведение называли коротким словом «Дичилась», и то, только из уважения к должности свекра. Внедрение в великосветскую тусовку шло плохо.
Ко вторнику, когда приближалась уже неделя моего вселения в дом родственников, а дата отъезда все больше покрывалась туманом, состоялось второе пришествие Тюхтяева.
– Ваше Сиятельство, какая радость встретить Вас в столь прекрасном расположении духа! – умилялся он, как дурак фантику.
– И Вам, Михаил Борисович, тоже доброго утра! Чем могу быть полезна? – уходи, милый, уходи и не возвращайся.
– Да вот, пообщаться хотел. Укрепить, так сказать, знакомство… – он извлек из недр сюртука свой потрепанный блокнот, карандаш и похлопал рядом с собой на диване. – Устраивайтесь поудобнее, Ксения Александровна.
– Да лучше я постою. – я подошла к окну и оперлась на подоконник. Когда-то на тренинге по управлению персоналом, нас учили, что дискомфорт для противника стоит малых потерь для себя. Но казалось, что сыщик вообще не замечал ни света, бьющего в глаза, ни подчеркнутой холодности. Хотя, скорее всего, его обычные собеседники были еще менее приветливы, чем я.
– Как Вам угодно, сударыня. – он покопался в записях и продолжил. – Я тут уточнить кое-что хочу. Касательно коробки.
– Что именно?
– Почему Вы решили, что она представляет опасность? – и смотрит так невинно.
– Любезный Михаил Борисович! Все гости, пришедшие к Его Превосходительству, оказались без особой поклажи. И только он – с огромным коробом. Вел себя очень странно, был полностью погружен в себя. А я читала про всяких таких…
– То есть Вас озаботило поведение человека настолько, чтобы лишить его сознания? – невозмутимо продолжил он.
– Господин упал на пресс-папье. – отчеканила я и замкнулась.
– Сударыня, не обижайтесь, все Вы правильно сделали. – Он постучал карандашом о блокнот. – А чем Вы сейчас занимаетесь? – внезапно сменил тему.
– Вышивкой. – я извлекла из сумочки несчастную салфетку, которую гость долго изучал.
– Сударыня любит современную живопись? Эти новомодные художники… – протянул он после некоторого раздумья.
