Текст книги "Пепел и роса (СИ)"
Автор книги: Юлия Алева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Юлия Алева
Пепел и роса
1
Вот уже которую неделю я не нахожу себе места. Перестала нормально есть, плохо сплю. Подолгу не могу находиться на одном месте и не отвлекают ни вечеринки, ни спорт, ни поездки. Как больное животное уходит из норы умирать, так и мне беспокойно во всех знакомых и до сей поры дорогих местах. Черт, я понимаю, к чему все это. Но чего ради? Я рвалась домой, я прожила тут большую часть жизни. Прожила хорошо, комфортно. Меня любят здесь, я нужна своей семье, я не героиня комикса, которой предначертано спасти планету – я обыкновенный руководитель проектов. А мой проект, где-то в параллельном мире без меня развивается не так как надо.
Я попробовала запить на корпоративе по поводу хорошего заказа, который был сделан еще в другой жизни – в январе, а оплата дошла лишь в конце марта. Получилось так себе, потому что спьяну стремление посетить одну полузаброшенную автостоянку только усиливалось. Взяла неделю в счет отпуска и поехала в Крым. Там стало совсем тошно – любоваться на те места, которые изучила по Петенькиным акварелям. И Ласточкино гнездо теперь красивее, но не такооое. Как классическая истеричка плакала у каждого исторического вида. Наконец сообразила развлечься канатной дорогой. Она-то не должна вызывать ностальгии, верно?
– Отчего скучает такая милая девушка?
Лет тридцать, скорее всего молодой чиновник, по говору – из Первопрестольной. Ксюша, для чего люди ездят на курорты?
– В этом году так медленно наступает весна…
* * *
Стандартный сценарий, который знают все, но каждый раз играют, как впервые. Прогулка, вовремя проявленная галантность – хотя после мужа он более напоминает бегемота в костюме-тройке, прикосновение к лицу, ресторан, один, но довольно страстный танец, поцелуи в лифте, суетливый поиск ключей у номера.
* * *
– Ты, что – целка что ли? – после нескольких долгих минут копошения спросил Виталик.
– Да, вроде того. – сквозь зубы процедила я.
– Гонишь!? – он даже отправился взглянуть на такое поближе.
Сначала этот факт его воодушевил, но несмотря на адскую боль и смену поз, далеко мы не продвинулись. Еще пару раз ткнувшись в меня, он перекатился на спину и закурил.
– Нет, милая, в твои-то годы девственность – патология. И бороться с этим лучше хирургическим путем.
Он похлопал меня по попке и начал собираться.
– Когда решишь свою проблему – пиши. – На тумбочке материализовалась стильная визитка с двуглавым орлом и триколором.
Стало еще противнее, чем в самый первый мой раз. Отмывалась в ванной часа полтора. Закрыв глаза представила роскошную мраморную купальню графини Татищевой и вновь сердце кольнула тоска по ушедшему навеки.
А в самолете мне пришла в голову простая, безумная, но резко успокоившая мысль. А действительно, почему нет?
* * *
Приехав домой, первым делом отправилась к нотариусу и занялась делами. Уволилась, оформила генеральную доверенность на управление имуществом и завещание на маму, перевела заначки на карточные счета, расплатилась со всеми штрафами и пошла серьезно поговорить с мамой и сестрой. Выпить бы для храбрости, но интуиция подсказывает, что кататься нам всем сегодня долго, и хорошо если мимо Алтынной горы, где таким географам как я – самое место.
Когда я вышла из фотостудии, где с моих селфи смогли отпечатать неплохие снимки, семья уже клевала салатики. Я поздоровалась и начала выкладывать самый сумасшедший пасьянс, который мог бы встретиться в их жизни.
– Мам, я начну с кольца. – Я с трудом стянула ободок с пальца и выставила на свет гравировку.
«К.Т. П.Т. Iюня 3-го 1894».
И заполировала несколькими фотографиями с Петей, которые удалось снять, когда мы оба смотрелись в зеркальце. В день свадьбы, в Москве, на какой-то пирушке.
– Парень твой? А что раньше не рассказывала? Это вот сейчас в Крыму так? – затараторила Люся. – А что, классная фотосессия, и наряды прямо…. Ух!
– Это не фотосессия, Люся. – я старательно не смотрела маме в глаза.
* * *
В качестве последнего аргумента я потянула шпильки и волосы рассыпались по плечам. До этого я их утягивала в пучок, а тут получился сильный эффект.
– Так тебе же их нарастили, ты говорила. – пробормотала Люся.
– А ты посмотри внимательнее. – я придвинула макушку к ее глазам.
За два года моя грива увеличилась на порядок. Несмотря на стрессы и отсутсвие современных средств ухода, здоровая экология и правильная еда сделали свое дело – волосы стали гуще и сильнее чем, когда бы то ни было. Мама осторожно подергала прядки на затылке.
– Это все… – она встряхнула ладони, будто пытаясь освободиться от этого морока.
– Нет, я все равно не верю. – твердо заявила сестра и откинулась на стуле.
– Посмотри остальные фотографии. – я начала выкладывать их по очереди. Вот наша… Фрол Матвеича лавка. Вот Данилкины вихры торчат. Это комната – там раньше мать Фрола жила, а потом ее мне отдали. Да что я говорю, поехали на дом посмотрим, пока совсем не снесли.
Мои родственницы молча сопровождали меня по пути к дому. За эти недели его еще и подожгли, так что смотреть было уже почти нечего. Но на раскуроченной раме оставалась обугленная ручка прихотливой формы, которую было видно и на фотках. Мама и Люся так же молча внимали моему сбивчивому рассказу.
– Так вышло, что я познакомилась вот с этим молодым человеком. Петей. И он сделал мне предложение. Мы обвенчались в Ильинском храме – его уже снесли, так что можно сравнить вот эту фотку с архивными. Потом уехали в Самару – Петя был офицером и вскоре погиб.
– То есть ты теперь еще и вдова, правильно я все поняла? – сухо осведомилась мама.
– Да. Вот это кольцо – с бриллиантами, между прочим – мое обручальное. Был еще браслет, но я его продала, деньги нужны были.
Показала им фото браслета и сообщила, сколько теперь у меня образовалось свободных денег. Выписка со счета еще больше озадачила Люсю, которая все пыталась найти несостыковки в моей истории.
– Но, если ты и вправду не ударилась головой и где-то там была… – протянула сестра. – То должны остаться следы этого.
– Нету этих следов. По документам Петра убили на дуэли чуть раньше, Фрол повесился после смерти матери, а я нигде не была. – горько перечислила я.
– Вооот! – торжествующе подняла палец вверх Люся. – Значит это просто подмененные воспоминания. Деменция, травма мозга. Завтра поедем на МРТ.
Я усадила все еще настороженных родственниц в автомобиль и выложила им свой наряд, в котором вернулась с другого конца истории. Корсет с именной биркой французского модного дома, юбки всякие, лиф, корсаж, шитую черными кружевами и бархатом накидку. Одела все это, прошлась по автостоянке…
Без толку все. С тем же успехом я могла рассказывать о поездке на другую планету.
* * *
– Ну ладно. Оставим пока все эти споры. – решила мама. – Ты нам почему вдруг решила рассказать эту удивительную историю?
– Я… – это как перед погружением в ледяную купель. – Я хочу обратно.
– Как?!!! – воскликнула разом потерявшая сдержанность родительница.
– У меня там жизнь своя сложилась за это время… И несмотря на все сложности, мне там не так тошно, как здесь.
– Делать нечего. Если уж ты, как говоришь, вернулась, то хватит. – твердо вынесла вердикт мама.
– И как ты думаешь туда возвращаться? – неожиданно хищно спросила сестра. Она смотрела на меня больше не как родственница, а профессионально, как мясник на тушу.
И мы снова поехали, на этот раз собрав кучу пробок. Когда дохали до живописной мельницы начинало смеркаться. Проскользнули мимо охраны и вскоре стояли возле ямы.
– И что? – спросила Люся. – Тут ты что делать хочешь?
А мама пристально смотрела вниз. Слишком пристально для той невозмутимости, которую пытается демонстрировать. Я достала из сумки рекламный проспект и бросила во тьму. Мама вздрогнула, а Люся заинтересовалась.
– Я же вижу эту кучу… Куда он делся?
– Какую кучу? – переспросила мама.
– Ну вот же. – Люська подобралась к самому краю и посветила телефоном. Потом достала недоеденное яблоко – у нее всегда в сумке еды полно – и бросила вниз. Я услышала шуршание, но не увидела ни единого огрызка, неприятное ощущение, что нет взаимопонимания в наших тесных рядах. Но раз обе молчат, а среди наших знакомых как-то не затесались эксперты по пространственно-временным континиумам, придется действовать строго научным методом тыка. Вспомнив историю Фохта, зажмурилась и выступающим из кольца камнем резко царапнула левую ладонь. Показалась первая капля крови, потом еще и еще… Люся все еще что-то такое говорила, когда я этой окровавленной ладонью провела по ее губам.
– Совсем сбрендила! – отступила назад сестрица. – Я тебе найду врача, но это надолго.
– Посмотри теперь. – пожала плечами я.
Люська с все еще обиженной и злой гримасой повернулась к яме, замерла, снова посветила фонариком. Уже лет десять мне не удавалось сбить с нее апломб и самоувернность, но сейчас повезло – кожа на скулах побелела и покрылась алыми пятнами.
– Это что?
– Это то. – передразнила я. – Теперь можешь идти. Только вот назад я не знаю, как вернешься – ту дверь, откуда мы приехали, вряд ли можно использовать.
– А кто это «мы»? – уточнила мама.
– Федор Андреевич. – пришлось признаться мне. – Он, как бы это сказать, совсем не местный.
– И где он, кстати? – уточнила Люся, до конца не утратившая надежду доказать мое помешательство.
Я кивнула в черную бездну.
* * *
Домой мы ехали в напряженной тишине. Каждая переваривала свое. Мне вдруг вспомнился Фрол – его единственного я защищала от истины так же, как их, и кого полюбила так же.
– Ты к нему хочешь? – спросила мама уже у дверей.
– К Фролу? – переспросила я, еще пребывая в мыслями в Саратове, той пьяной ночью накануне свадьбы. – Скучаю по нему, конечно. Он такой… Ранимый.
– Нет. – мама поморщилась. – К немцу твоему.
Это она о ком? О Фохте что ли?
– Мама, он мне – никто. Да и столько нервы мотал в свое время… – и я сразу вспомнила все те сцены в Суздале. Подумать только, и с этим человеком мне пришлось прожить несколько недель. – С Фролом мы больше года прожили душа в душу. С Фохтом мы сошлись по-настоящему только здесь, а познакомились… нехорошо. По его работе. А потом уже давно не виделись. Как Петя умер, я то в Вичуге жила, то в Петербурге – в усадьбе графа.
– Какого графа? – больным голосом отозвалась сестра.
– Николая Владимировича Татищева, Петиного отца.
Мы поднялись в квартиру, и я открыла интернет.
– У меня только одна его фотография, очень неудачная.
На снимке родич был взят со спины, вполоборота. Портреты в сети куда лучше.
– Представительный мужчина. – с интересом рассматривала его мама.
– Женат. Двое детей и душечка-графиня. – а ведь могло бы быть иначе.
Вот о них всемирная паутина знала только даты рождения с малоприятной формулировкой «после 1918 года судьба неизвестна». Сам граф стариком отступал с Белой Армией и скончался по пути в Югославию. С последних снимков на меня смотрел бородатый хищник с орлиным бровями и тяжелым взглядом.
– И ты у нас еще и графиня. – с мрачным удовлетворением произнесла сестра.
– Да. – я приняла правильную позу и сдержанно представилась. – Наше Сиятельство графиня Ксения Александровна Татищева…
Рассмеялась, но вот мои дамы этого уж не поддержали.
– Девушки, я понимаю, как это звучит. И понимаю, что поверить сложно. И фотографии можно объяснить фотошопом, и рассказы – хорошо подготовленной мистификацией. Но этот провал и мои волосы мы не можем объяснить логическими аргументами.
– А этот твой Федя… – начала сестра.
– Не мой, отдельный Федор Андреевич. Сотрудник особого отдела жандармского управления, между прочим.
– Вау, как в кино: он – жандарм, а ты – графиня. Романтика. – умилилась на мгновение сестрица.
И вся эта история напоминает какой-то сериал, который шел по первому каналу, вот только не вспомню название. Ну и, конечно, эта Люськина романтическая фантазия отлично вписалась бы в сценарий. Вот только в жизни все немного иначе оказалось. И все равно хочется туда.
– Его не принимают в моем доме. Более того, когда он начал копать под моего покойного мужа, граф изрядно подпортил ему жизнь. – сам Фохт не жаловался, но при любом упоминании свекра слегка морщился.
– А куда у тебя муж-то делся? Молодой же совсем. – Люся устроилась поудобнее с намерением выспросить все подробности.
– Это очень печальная история. Совершенно глупая дуэль, а потом ранение, внутреннее кровотечение. Я все делала, но без нормальной операционной и хорошего хирурга шансов не было. Несколько дней промучился, а потом…
До сих пор грустно вспоминать.
– И долго вы с ним прожили? – осведомилась мама.
– С 3 июня до 29 августа девяносто четвертого года. Мне понадобилось больше года, чтобы просто прижиться тут. Совсем другой язык, манеры, традиции.
Я разглаживала юбки – мою единственную теперь связь с прошлой жизнью и изумлялась тем, какой путь прошла за эти два года. Здесь за два года я что добивалась? В самом продуктивном отрезке – без экзаменов поступила в свой ВУЗ, успешно пройдя всероссийскую олимпиаду по математике. Ну или когда после диплома поступила в аспирантуру и начала преподавать, быстренько разочаровалась в этом и за несколько месяцев кардинально сменила стиль жизни, устроившись офисным планктоном (ну хорошо, креативным планктоном). И все это меркнет между скачком из безымянной бродяжки до члена семьи известного на всю страну рода. Жаль только, Петя так мало прожил. У нас мог бы получиться хороший союз. Вновь вздохнула.
– А как же ты попала сюда? В смысле обратно? – Люська так выспрашивает, словно сама собралась.
– Ну через эту яму можно только попасть в Саратов. Я оказалась в феврале 1893 года. Мы с Петей жили в Самаре, потом я проводила траур в Суздале, поселилась в столице. А потом в Петербурге в случайном доме увидела еще одну дверь. Там мне как раз Фохт встретился, и мы… это… Быстро ушли. Обратно тоже не получилось. Зато оказалась я в том же дне, который и покинула. Надеюсь и там тоже вернуться в тот же день.
Дальнейшая беседа не очень удалась. Мы спорили, ругались, плакали, утешали друг друга, и вновь возвращались к прежнему.
– Ксюша, это же все равно как умереть, ты это понимаешь? – мама выглядела совершенно разбитой.
– Нет. Мам, если бы ты там побывала, то поняла бы все. – я всхлипывала, но свято верила в собственную правоту. – Там такой мир, которого здесь уже нет и не будет. Я себя заново слепила там, чтобы прижиться, и смогла. Вот понимаешь, вжилась в тот мир. И это было непросто, но интересно. – одно белье чего стоило, конечно. – Только теперь здесь меня все вымораживает. Мы и в самом деле очень многое утратили. Человечность что ли, искренность… Там люди не так ненавидят друг друга. Они не святые, отнюдь, порой жестоки и не очень обременены гуманизмом, но это уже мои люди, понимаешь?
Она не понимала. Сестра тоже.
Конечно, Татищевы тебя со свету сживают, прислуга их в гроб загоняет, но ты, Ксюшенька рвешься туда сломя голову.
– Там безопасно, насколько это вообще может быть. – ой, зря я про это.
– Безопасно?! – воскликнула мама. – Ты о каком годе говорила? Девяносто третьем?
– Пятом. – тихо поправила я.
– Ты хоть представляешь, что там революция скоро, война? – я впервые за всю жизнь получила подзатыльник от матери. Неожиданно и больно. – Гражданская война, понимаешь? А ты-то со своим языком точно влипнешь.
– Так именно поэтому и безопасно. Я все знаю, что произойдет и смогу переехать вовремя. Здесь у меня такое точно не получится. – насупилась беглая графиня.
И верно, который год я систематически начинаю твердить всем встречным и поперечным о неизбежности ядерной войны. Это не невроз, я не переживаю уже – что уж переживать из-за неизбежного. Но в том мирке пока еще нет оружия массового поражения, что не может не радовать.
– Мама, ты же сама всегда хотела, чтобы Ксения Нечаева прожила свою жизнь. И вот у меня получилось. – мне с утра казалось, что это разумный аргумент, и уж она-то точно поймет.
Произошло немыслимое – мама полезла в Люськину сумку, достала сигареты и закашлявшись, закурила. Это мама-то, которая от табака морщилась всегда. Мы с сестрой уставились на эту сцену, забыв подобрать челюсти.
– Мам… – протянула я с опаской рассматривая родительницу. – ты же не возражала, когда я участвовала в конкурсе на рабочую визу в Новой Зеландии. А Окленд ненамного дальше моего Питера.
– Да что бы ты понимала… – горько произнесла она и ушла на кухню.
Хреновое это чувство, когда из-за тебя плачет самый близкий человек.
В вечерних сумерках кухня выглядела обителью призраков.
– Мам…
Та только одернула плечо.
– Мам, я же ни разу не была тут прям чтобы офигенно счастлива. И ты сама мне об этом говорила.
– Зря. – хрипло пробормотала она.
– Нет. Понимаешь, там оно все – как огромное приключение. А я сейчас… То есть не сейчас, но там, состоятельна, могу увидеть то и тех, кого уже не существует. И прожить целую жизнь как путешествие в мир исторических романов.
– Но мы больше никогда не увидимся… – прошептала она.
– Да. То есть не обязательно. Надоест тебе современность – на пенсию переедешь не в деревню у моря, как хотела, а в дореволюционный Петербург. – пошутила я, и только когда произнесла это, поняла, что такое вполне возможно. – Ты же тоже видишь этот ход, так что сможешь попасть туда в любой момент.
– Пообещай мне подумать. Не очертя голову прыгать за своими нелепыми мужиками, а подумать. – мама крепко держала мою ладонь.
– Хорошо. – мне бы хоть один довод в пользу современности, кроме близких моих и интернета.
* * *
На этот раз в глубины истории я решила идти более подготовленной. Купила новый зарядник на солнечных батареях – более емкий и надежный (2 штуки), запаслась лекарствами первой необходимости – антибиотиками широкого спектра действия, противовирусными препаратами, контрацептивами (а вдруг? dum spiro, spero[1]1
Пока дышу, надеюсь (лат)
[Закрыть]), противоожоговыми пластырями, современными раневыми повязками, кровоостанавливающими, еще кое-что по мелочи набрала. Купила пару книг по фармацевтике для своего бизнеса. Заготовила сувениры для родственника, кое-что на будущее. В общем, раз портить в будущем нечего, стесняться не стоит.
Я сбросила чемоданы в бездну и обернулась к нервно курящей сестре. Мама отказалась меня провожать и Люську осуждала за поддержку этого путешествия.
– Люсь, я не знаю, что из этого всего выйдет, но, если что, приезжай. Я дома оставила координаты, рекомендательное письмо к Фролу Матвеевичу и вообще. Фрол меня всегда найти сможет. Это крайний вариант, потому что я теперь несколько сомневаюсь насчет возможности попасть обратно.
– Ксюх, а может ну его? – она с омерзением вглядывалась в яму.
– Люсь, я только там живу по-настоящему. Пока, сестренка!
Прикоснулась к веснушчатой щеке и присоединилась к багажу.
* * *
Второй раз дался мне большей кровью, чем первый, как в прямом, так и в переносном смысле – падение увенчалось подвернутой ногой, наступать на которую было невыносимо больно. Я кое как доползла до выхода, проклиная собственную запасливость и столь неуместную ностальгию. Наряд выглядел чудовищно, уж не говоря о том, что вряд ли прокатил бы под местный. Дверь с легким скрипом отворилась и мне не понравилось увиденное – вместо ожидаемого снега на пригорке у заколоченного дома отцветали одуванчики.
Ничего, с этим тоже разберемся, наслаждаясь удушающей зимней одеждой подумала я и устроилась ждать сумерек. В ночи все ж таки попроще будет.
Первоначальный план с ночевкой в гостинице «Европа» пришлось быстро перекраивать и побитой собакой ковылять к лавке Фрола.
Второй час ночи, собаки лают, я бреду домой. Словно не было двух лет. А может их и не было, оборвалось вдруг сердце. Хотя вру, были-были – в витрине аптеки все еще стоит моя Нюся. Тут удалось выдохнуть, потому что паника от того, что все придется делать заново, слишком уж подняла давление – в глазах плыли черные мушки, в ушах стучало.
Я не стану описывать, с упоминанием каких бесов перебиралась через забор на задний двор лавки и как долго бросала камушки в окно Фроловой спальни. Удалось установить, что меткость – не моя сильная сторона, а преодоление забора доконало ногу окончательно.
– Кого тут черти надирают? – в окне показался родной силуэт, и я прослезилась.
– Своих Фрол Матвеевич, своих. – просипела я.
– Пресвятая Богородица, какими судьбами? – слышен грохот чего-то упавшего, разбившегося, быстрые шаги по лестнице, и вот меня подхватывают на руки. Я дома.
– Да как же так?! – причитал Фрол, ощупывая меня по всему периметру. – Я тут места не нахожу, из полиции приходили спрашивали, а вас все нет и нет. Ни весточки, ни слова.
– Фрол Матвеевич, это очень долгая и непростая история. Я домой заезжала. Ностальгия замучила.
– Попрощалась? – тихо уточнил он.
– Да. Теперь уж навсегда попрощалась. – кивнула я и побрела в бывшую свою комнату. Там особо ничего и не изменилось – даже занавески те же. В шкафу сиротливо висит траурное платье еще по Анфисе Платоновне – его то завтра и надену, раз все так бесславно получилось. Особенно полиция настораживает.
Утром проснулась рано-рано, еще до рассвета, спустилась на кухню за водой, где до полусмерти напугала, а потом обрадовала Фёклу. Та расплакалась от жалости к моей несчастной сиротской доле, что и замужем-то пожить не пришлось.
– Что же теперь? – уточнил Фрол за завтраком.
– А теперь, Фрол Матвеевич, разберемся с делами, и если меня пока в покойники не записали, то я теперь богатая вдова с большими планами. Вы мое письмо получили?
– Дда, получил… Только его полиция забрала, когда сюда приходили. – смущенно ответил он.
– И завещание тоже?
– И его.
Странные интересы у полиции. Это ж сколько меня не было-то?
– И давно ли они были?
– Да уж с месяц тому. Письмецо-то я аккурат на Сретенье получил, только марки на конверте не было. Нарочным пришло. А явился господин на Масленой Неделе. Расспрашивал, давно ли меня не видели, письма все собрал, да велел сообщить, ежели объявитесь.
– И откуда же такой интерес? – аккуратно осведомилась я.
– Так отец Петра Николаевича в розыск подал. Но вроде как неофициально.
Такое могло случиться только со мной. А раз от масленой недели прошел месяц, то…
– Зато вот к Пасхе Вы и нашлись. – сиял Фрол, и по теням на лице я понимала, что ему непросто далась эта история. Пестуя свои мятущиеся чувства, я совершенно не подумала о нем.
– Теперь все наладится. – я аккуратно взяла его ладонь в свои. Теперь все будет хорошо.
День прошел совершенно суматошно.
Россійская Имперія. Костромская губернія. С. Вичугагр. Н.В. Татищеву.
Телеграмма
Добралась до Саратова. Послѣ Пасхи вернусь въ Санктъ-Петербургъ. Прошу прощенія за доставленное безпокойство. К.А.Т.
Катусов, встреченный в почтовом управлении сделал вид, что со мной не знаком. Интересно, что ты сыщику наплел? Может меня граф уже разыскивает по обвинению в распутстве и/или двоемужестве?
В церкви, которая оказалась на диво родной и уютной после всех моих мытарств, я исповедалась и причастилась. В этот раз исповедь получилась эмоциональнее, со слезами по тем, кого больше не увижу и без сомнений в том, за что мне такая судьба. Это мой выбор и мое место.
Антуан воспринял мое возвращение без восторга, но спокойнее, чем раньше.
И вот снова поездка через полстраны, но без документов. В сопровождающие пришлось просить Фрола, который согласился одним днем посетить столицу и заодно оплатить мой билет. Сомнительное все же из меня получается знакомство.
