Текст книги "От Ханаана до Карфагена"

Автор книги: Юлий Циркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Среди торговых партнеров Тира в Ассирии упоминаются Ассур и Харран (27, 23), но нет ни Ниневии, ни Калаха, которые названы в «Таблице народов» (Gen., 10, 11). Между тем Калах был очень важным центром Ассирии. Он строился Ашурнасирапалом II сразу же как царская резиденция, и оттуда этот царь начал свой первый поход в 878 г. до н. э. В строительстве этого города принимали участие многие мастера из разных стран, в том числе финикийцы, рукам которых, вероятно, принадлежат украшения из слоновой кости в царском дворце. И после Ашурнасирапала II Калах продолжал играть важную роль в жизни Ассирии, оставаясь ее фактической столицей до постройки Саргоном II Дур-Шаррукина (Frankfort, 1969, 73, 19 т, Hrouda, 1971, 220; Grayson, 1982, 253–258). Значительную роль играла и Ниневия, в которой, в частности, засвидетельствовано присутствие финикийских торговцев (Lipinski, 1975, 1–6). Поэтому странно отсутствие в рассматриваемом отрывке этих городов. Конечно, можно предполагать, что под Ассуром подразумевается не город, а государство. Но упоминание Харрана, очень древнего города Ассирии, одного из ее священных городов (Оппенхаймер, 1980, 120, 357), наряду с Ассуром заставляет сомневаться в этом предположении. Поэтому представляется более реальным, что текст был составлен до постройки Калаха, т. е. самое позднее в начале IX в. до н. э.

Такая хронология может объяснить и упоминание Эдена, если под этим названием подразумевается Бит-Адини. Когда текст был составлен, это объединение, как и другие арамейские государства и племенные объединения и неохеттские княжества Верхнего Евфрата и Северной Сирии, еще существовало, чего уже не было в первой половине VIII в. до н. э. (Grayson, 1982, 260; Hawkins, 1982, 332). Может быть, воспоминание о сравнительно недавнем разделении еврейского царства отразилось в объединении в мысли автора Иудеи и земли Израиля (yhwdh w’rs ysr’l); автор мог еще не привыкнуть, что Израиль – независимое государство, а не часть царства Давидидов, чьим государством оставалась Иудея. В таком случае составление текста можно «подтянуть» еще ближе, к 928 г. до н. э. И все это ведет к мысли, что прозаический отрывок из пророчества Иезекиила отражает торговые связи Тира и структуру его торговли в конце IX в. до н. э.

Среди контрагентов Тира первое место занимает Таршиш. Само слово «таршиш» неоднократно встречается в Библии, обозначая и камень, и тип корабля, и даже собственное имя, но также (как в данном случае) название страны (Tyloch, 1978, 48). Точная локализация этой страны до сих пор вызывает споры (Bunnens, 1979, 339–347). Поэтому, прежде чем говорить о роли Таршиша в тирской торговле, надо установить его местонахождение.

Исайя (23, 6) призывает обитателей острова, т. е. жителей Тира, под угрозой гибели переселяться в Таршиш. Массовой исход из Тира возможен только через Средиземное море. В рассказе о приключениях Ионы говорится, что Бог потребовал от него направиться в Ниневию и проповедовать там, но Иона пошел в Яффу и сел там на корабль, отправлявшийся в Таршиш (Jon., 1, 1–3). Оба эпизода ясно указывают на средиземноморскую локализацию Таршиша. І принимая эту локализацию, некоторые ученые помещают Таршиш в Киликии, отождествляя его с Тарсом (Lorimer, 1950, 66; С. Charles-Picard, 1970, 93–95; Римшнейдер, 1977, 24–25). Уже в древности такое с отождествление принял Иосиф Флавий (Ant. Iud. I, 6, 1), однако это едва ли возможно. На финикийских монетах персидского времени имя Тарса передано как trz, а в аккадских надписях его именуют Tarzi (Шифман, 1963, 17; Galling, 1972, 7), в то время как Таршиш – trss. В Книге Ионы Бог предстает как повелитель всего мира, и не только людей, но и животных (Eissfeldt, 1956, 444–445). Так что избежать повиноваться ему можно только, убегая на край света, каковым сравнительно близкая Киликия конечно же не была.

Это же соображение заставляет отвергнуть локализацию Таршиша в Сардинии (Albright, 1961, 361). К тому же Нора – сардинский город, где найдена древнейшая финикийская надпись Запада, в первой и роке которой также упоминается Таршиш (KAI, 46), в античной традиции связывается с Тартессом в Испании (Paus. X, 17, 5; Solin IV, 1). В псалме LXXII, составленном приблизительно в середине VII в. до н. э., крайними оконечностями вселенной названы Тар-шиш и Шеба и Сава (Ps. LXXII, 8–11). Два последних топонима располагаются на юге Аравии. Это был восточный конец известной вселенной. Западный конец представляет Таршиш. Ассирийский царь Асархаддон гордо заявлял, что к его ногам преклонились цари середины моря – от страны Иа-да-на-на, страны Иаман до страны Тар-си-си (Bunnens, 1979, 341). Иа-да-на-на – это Кипр (Bunnens, 1979, 54). Перед нами – претензия ассирийского царя на господство над всем Средиземным морем, и на его западном конце, противоположном восточному с Кипром, находится Таршиш (Dhorm, 1932, 36, 46). Все это заставляет присоединиться к тем исследователям, которые помещают Таршиш в Испании, где греки располагали государство Тартесс (Tyloch, 1978, 50).

В Испании мы встречаем топонимы и этнонимы с тем же корнем. Слово Тарадюу использовал Полибий (III, 24, 2; 4) в греческом переводе второго римско-карфагенского договора, причем Ταρσηιον неразрывно связан с испанским городом Мастией. Описывая действия, предпринятые Ганнибалом перед походом в Италию, Полибий (III, 33, 9) среди испанцев, переведенных карфагенским полководцем в Африку, называет Θερσιται. Позже в Южной Испании жили племена турдетанов и турдулов (Strabo III, 1, 6), являвшихся потомками тартессиев (Perez Rojas, 1969, 370, n. 7). Артемидор передает вариант названия племени, еще более близкий слову «Тартесс» – Τουρτυτανοι (Steph. Byz. v. Τουρδηταυια). Во II в. до н. э., где-то на юге Испании находился город Турта (FHA III, р. 189). Видимо, существовало местное имя, которое греки передали как Тартесс, а финикийцы – как Таршиш, адаптируя каждый чужой топоним (или этноним) к особенностям своего языка. Позже, с исчезновением Тартессийской державы, попавшей под власть Карфагена, значение этого названия на Востоке было забыто (по крайней мере, евреями), что и послужило основанием для его непонимания. Отсюда и утверждение более поздней II Книги Хроник (20, 36–37), что иудейский царь Иосафат собирался из красноморского Эцион-Гебера плыть в Таршиш, в то время как более ранняя I Книга Царей (22, 48) называет целью этого предполагаемого плавания Офир. Отсюда же и замена слова «Таршиш» в различных переводах Библии словами «Карфаген», «море», «Африка».

Итак, можно смело говорить, что Таршиш, упомянутый во главе списка тирских торговых партнеров, – это Южная Испания, с которой финикийцы были знакомы, как уже говорилось, с XII в. до н. э.

Выше говорилось, что финикийцы доставляли отсюда в первую очередь серебро. И во времена Соломона и Хирама товарами, приходившими с Запада на Восток, были золото, серебро, слоновая кость, диковинные звери и птицы. Но уже на рубеже X–IX вв. до н. э. состав грузов, доставляемых оттуда, резко изменился. Осталось серебро, которым славилась Южная Испания. Но нет уже золота, которое вместе с драгоценными камнями теперь приходило преимущественно из Сабы И Раемы (Ez. 27, 22), и полностью исчезли предметы увеселения восточных владык Вместо этого появляются металлы – железо, свинец и олово (Ez. 27, 12), т. е. продукты, необходимые для непосредственного производства. Победа железного века привела и к изменению структуры импорта из Таршиша. И, возможно, главными потребителями этого импорта стали уже не дворы царей и вельмож, а ремесленные мастерские.

После Таршиша в списке тирских торговых партнеров назван Иаван. Никто не сомневался, что так в западносемитском мире называли греков (Bunnens, 1979, 88). Было высказано мнение, что в данном случае под Иаваном подразумевалась не вся Эллада, а только ее острова (Galling, 1972, 7). Находки на Родосе, Эвбее, Крите показывают, что по крайней мере в X в. до н. э. финикийцы активно торговали с этими островами, а на юге Крита найдены ясные следы отправления финикийского культа, что может-свидетельствовать о неком виде поселения финикийцев в этом месте (Negbi, 1992, 606–609; Board-man, 1982, 775–776).

Вместе с Иаван называются также Тубал и Мешех (Ez. 27, 13). Обычно считается, что Мешех – это Фригия, а Тубал – одно из неохеттских государств восточной части Малой Азии (Barnett, 1975а, 421). То, что под Мешехом в Библии понимаются мушки, обитавшие после падения Хеттской державы в Малой Азии, нет никакого сомнения. Однако под названием «мушки» известны две этнические группы: западные мушки, известные грекам как фригийцы и создавшие позже мощную державу, одно время удерживавшую гегемонию в Малой Азии, и восточные, с которыми ассирийцы столкнулись уже в XII в. до н. э. и которые обитали в верхнем течении Евфрата и несколько северо-западнее его (Дьяконов, 1980, 260–363) – Следует уточнить, какой из этих двух народов подразумевается в рассматриваемом отрывке. Учитывая, что Мешех назван сразу после Тубала, а с ним на востоке граничила Фригийская держава, частью которой, видимо, были восточные мушки, то вероятнее, что именно о них и шла речь (Barnett, 1975, 421–422). В XII–X вв. до н. э. коалиция различных малоазийских народов и государств, в число которых входили фригийцы, восточные мушки и Тубал, заняла все малоазийское плато (Barnett, 1975, 422). Могучее Фригийское царство было создано, видимо, на рубеже X–IX вв. до н. э., а до этого ведущим государством Малой Азии был Тубал (Табал). Он сохранял свои позиции и после поражения от ассирийцев в IX в. до н. э., и после того, как фригийский царь Мига (Мидас) стал утверждать свою власть на этом полуострове (Маккуин, 1983, 53–58).

Товарами Иавана, Мешеха и Тубала названы рабы и медные сосуды. В «Одиссее» финикийские купцы представлены в первую очередь работорговцами, использовавшими грязные приемы для приобретения «товара». Так поступили финикийцы, прибывшие на остров Сирое, где, обольстив рабыню, с ее помощью похитили, а затем продали на Итаку маленького Эвмея (XV, 414–484). Восточные мушки около 883 г. до н. э. признали верховную власть ассирийского царя Тукульти-Нинурты II и заплатили ему дань медными сосудами, скотом и вином (Barnett, 1975а, 422).

К востоку от этих стран находился «Дом Тогармы». Этот топоним как «страна Тегарама» упоминается уже хеттским царем Суппилулиумасом в XIV в. до п. э. (ANET, 318), и вообще этот район играл значительную роль в завоевательной политике хеттских царей (Дьяконов и др., 1988, 70, 144, 150). После крушения Хеттской державы эти территории заняли, вероятно, протоармяне, и здесь возникает протоармянское государство (Дьяконов, 1981, 50).

Следом за «домом Тогармы» автор называет Дедан. Многие ученые предполагают, что писец, переписывавший текст, спутал буквы «реш» и «далет», так что читать надо «Родан» и понимать под этим названием родосцев (Дьяконов, 1981, 61; Dhorm, 1932, 48–49; Katzenstein, 1973, 158; Bunnens, 1979, 335).

В таком случае можно было бы говорить о различении финикийцами греков-ионийцев (Иаван) и греков-дорийцев, с которыми тирийцы познакомились первоначально на Родосе, откуда в результате войны были выгнаны финикийцы. Уже говорилось, что финикийцы торговали с дорийским Критом и имели на его южном берегу какое-то поселение. И все же приводимые объяснения кажутся достаточно надуманными. Такими ли резкими были различия между дорийцами и ионийцами, что тирские купцы могли принять их за разные народы, довольно далеко отделив их друг от друга и поместив между ними Мешех, Тубал и «дом Тогармы», довольно сомнительно, так же, как столь ли большую роль для тирийцев играли дорийские острова Эгеиды по сравнению, например, с Эвбеей, чье торговое значение в X–IX вв. до н. э. стало устанавливаться (Snodgrass, 1981, 19) – Ошибку же переписчика надо предполагать тогда, когда нет других объяснений. А другое объяснение, несомненно, существует. Известно, что в восточной части Киликии существовала страна (или народ) Доданим, где правил «дом Мопса» и где было довольно сильным финикийское влияние.

Выделение Дамаска из общего комплекса государств Сирии вполне понятно. В последний период царствования Соломона некий Резон с отрядом удальцов захватил Дамаск и создал там независимое государство (I Reg. 11, 23–25). После распада единого еврейского царства роль Дамаска резко выросла. Дамасский оазис был важным экономическим центром. Здесь пересеклись торговые пути, идущие с севера в Палестину и Заиорданье и из Месопотамии к средиземноморскому побережью. Сам оазис, орошаемый рекой Баркад и многочисленными ручьями, был довольно плодороден. В частности, здесь выращивали превосходный виноград и занимались разведением крупного рогатого скота. Вино и шерсть являлись, как кажется, главными экспортными продуктами Дамаска. Позже, во время войн с ассирийцами, последние при вторжении сюда в первую очередь вырубали сады и виноградники (ANET, 280). Разбив войска дамасского царя, ассирийцы наложили на Дамаск огромную дань в 20 талантов золота и 2300 талантов серебра (ANET, 281–282), не говоря о железе, льняных одеждах и изделиях из слоновой кости, что несравнимо с данью, выплачиваемой другими сирийскими государствами, что также свидетельствует

0 его богатстве. Уже в X в. до н. э. Дамаск становится важным политическим центром всей Южной Сирии (Klengel, 1992, 206), и Тир довольно скоро устанавливает с ним достаточно тесные отношения, которые в значительной степени компенсировали урон, полученный в результате распада еврейского государства (Katzenstein, 1973, 123–124). Именно вино и шерсть спали главными товарами, приходившими в Тир из Дамаска (Ez. 27, 18). Тирийцы оказывали определенное влияние на Дамаск. Свидетельством этому является стела дамаскского царя Бар-Хадада с изображением тирского городского бога Мелькарта и посвящением ему (KAI, 201), датированная концом IX в. до н. э. (Lipinski, 1995, 229–230).

Не рассматривая другие топонимы, названные в анализируемом тексте, и подводя общий итог, надо сказать, что текст этот дает яркую картину тирской торговли. Тир выступает здесь как центр не только морской, но и обширной сухопутной торговли. Его связи простираются от. Южной Испании до Северной Месопотамии и от Малой Азии и Армянского нагорья до юга Аравии. В то же время удивляет отсутствие в этом тексте таких ожидаемых партнеров Тира, как филистимские города палестинского побережья Аммон и Моав в Заиорданьи, с которыми финикийцы (и тирийцы в частности) были несомненно связаны. Предполагают, что в тексте имеются лакуны или что заиорданские государства не названы, так как они были в то время не самостоятельными царствами, а вассалами Израиля (Katzenstein, 1973, 160). Последнее утверждение едва ли верно по отношению к тому времени, когда этот текст был составлен, т. е. сравнительно скоро после распада древнееврейского царства, так как и Иудея, и Израиль были в то время довольно слабы. Лакуны же вполне возможны, ибо за два с лишним века, которые прошли между составлением текста и его вставкой в пророчество Иезекиила кое-что в нем могло быть потеряно. Но возможно и другое объяснение. Текст перечисляет не только страны и народы, с которыми торговал Тир, но и товары, которые оттуда приходили в Тир. Ни разу не упоминаются экспортные товары Тира, но речь идет только о его импорте. Поэтому вполне возможно, что ни Филистия, ни Моав, ни Аммон, ни некоторые другие страны не упоминаются потому, что они выступали для тирийцев лишь как транзитные территории.

Данные археологии подтверждают и уточняют сведения об обширных торговых связях Тира. Это, в первую очередь, находки в некрополе Рашидие несколько южнее Тира. Здесь, в частности, найдены неоспоримые свидетельства контактов этого города с Эгейским бассейном. Они позволяют говорить, что торговля с Грецией осуществлялась через Киклады, а важнейшими греческими контрагентами финикийских торговцев были Эвбея и Аттика (Doumet, Kawakabani, 1995, 391) – В это время финикийцы, по-видимому, уже полностью потеряли свои опорные пункты в Эгейском бассейне. Как уже говорилось, во время своей колонизации в XII–XI вв. до н. э. финикийцы обосновались на Родосе, Мелосе, Фере и Кифере в южной части Эгеиды и на Фасосе в северной части. С Фасоса они были вытеснены, вероятнее всего, в IX в. до н. э. в результате так называемого второго великого переселения фракийских племен (Данов, 1968, 156, 176). Поселившиеся на острове фракийцы восприняли финикийский культ Мелькарта и передали его грекам, когда те основали на этом острове свою колонию, отождествив Мелькарта со своим Гераклом (Berchem, 1967, 108; Graham, 1978, 91–92). Виновниками же вытеснения финикийцев из их поселений в Южной Эгеиде были греки.

Итак, финикийцы были вытеснены не только с Родоса, но позднее и с Феры. По Геродоту (IV, 148), их вытеснили лакедемонские колонисты, прибывшие на этот остров, а также часть минийцев, видимо, до-дорийского (но, вероятнее всего, все же греческого) населения (Geisau, 1979, 1345). Рассказывая о событиях, связанных с переселением на Феру, историк ссылается как на лакедемонян, так и на ферейцев (Her. IV, 150). Позже он, опять же ссылаясь на ферейцев, повествует об основании ими колонии Кирены в Африке (IV, 150–153) – Сопоставление рассказа Геродота с подлинным эпиграфическим памятником – «Стелой основателей» показывает сходство описания событий и подтверждает рассказ Геродота (Яйленко, 1982, 67–72), который подчеркивает, что эллинский предводитель Фера не собирался изгонять финикийцев, а наоборот, собирался жить с ними в дружбе. Однако никаких следов совместного греко-финикийского проживания на острове не обнаружено. По-видимому, нечто похожее произошло и на Мелосе. Греческие авторы (Her. VIII, 48; Thuc. V, 84; Xen. Hell. И, 2, 3), упоминая мелосцев, каждый раз подчеркивают их лакедемонское происхождение. В то же время сами мелосцы, если верить Фукидиду (VI, 112), основание своей общины возводили к последней четверти XII в. до н. э., т. е. к обоснованию на острове финикийцев. Наличие этой преемственности позволяет предполагать отсутствие разрыва между финикийским и греческим поселением и сравнительно мирное взаимодействие эллинов и тирийцев. И все же, как и на Фере, финикийское население Мелоса исчезло. Киферой сначала овладели аргосцы (Her. 1, 82), а позже спартанцы (Thuc. IV, 53). На Кифере осталось больше финикийских следов. До сравнительно более позднего времени сохранился храм, в котором почиталась финикийская Астарта, хотя греки уже считали ее своей Афродитой; может быть, следом финикийского присутствия было и название гавани – Финикунт (Ooivucouc;) (Xen. Hell. IV, 8, 7). Но о финикийском поселении на Кифере или хотя бы остатках населения говорить не приходится. И спартанцы (лакедемоняне), и аргосцы были дорийцами. Некоторые исследователи полагают, что существовали две модели греческой колонизации – дорийская и ионийская, причем первая была в большей степени насильственная (Демографическая ситуация, 1981, 77; ср.: Фролов, 1988, 214). Если принять эту точку зрения, то вытеснение финикийцев объясняется самим характером дорийских колонистов, независимо от наличия (как это было на Родосе) или отсутствия сопротивления финикийцев и даже от первоначального желания самих дорийских переселенцев или их предводителей. При этом надо сделать важную оговорку: речь идет не о взаимоотношениях между дорийскими городами и финикийцами (те и другие оказались заинтересованы в партнерстве, что и произойдет позже), а об отношениях между дорийскими колонистами и жившими там до них финикийцами. Некоторым исключением кажется присутствие финикийцев на дорийском Крите, о чем уже говорилось. Однако и в этом случае финикийское поселение, если оно действительно существовало, позже практически бесследно исчезло.

Более заинтересованными в связях с финикийцами оказались ионийцы. Недаром слово «Иаван» стало обозначать для финикийцев, а через их посредство и для других народов Ближнего Востока, греков вообще. С потерей Фасоса финикийцы, по-видимому, были уже менее заинтересованы в контактах с северной частью Эгейского бассейна. Их интересы переместились южнее, и главным партнером сч ал остров Эвбея, что было неслучайно, ибо именно на этом острове после хаоса переселений и разрушений быстрее шло восстановление политической и экономической жизни. Так, уже в XI в. до н. э. после недолгого перерыва возобновилась жизнь в Лефканди (современное название), и вскоре это поселение устанавливает контакты с Ближним Востоком, которые еще более усилились в X–IX вв. до н. э. (Themelis, 1983, 153; Baurain, Bonnet, 1992, 121). Несколько позже важнейшими центрами Эвбеи становятся Эретрия и Халкида. Об их значении для Греции говорит тот факт, что когда в конце VIII в. до н. э. между ними вспыхнула война за обладание плодородной Лелантской равниной, то в ней приняли участие на той или другой стороне многие другие греческие государства (Колобова, 1956, 27). Но до этой войны оба города были союзниками и партнерами. Такими, видимо, пни выступают и в отношениях с финикийцами. Находки финикийских и вообще восточных изделий на Эвбее и греческих (эвбейских и кикладских) на сиро-финикийском побережье показывают усиление контактов между финикийцами и эвбейцами. Эвбея становится одним из «терминалов» важного торгового пути, связывающего Восток с Грецией (Doumet, Kawkabani, 1995, 391). И если сначала на этом пути господствовали финикийцы, то сравнительно скоро и эллины приняли активное участие в восточно-западной торговле. Даже на крайнем Западе, в Испании, археологи находят греческие изделия, и прежде всего керамику. Сейчас можно думать, что по крайней мере часть этих изделий доставили сами греки, особенно эвбейцы, которые вместе с финикийцами пользовались одним и тем же торговым путем (Cabrera, 1995, 228). Когда развернулась Великая греческая колонизация, важной вехой на пути на запад становится эвбейская колония на острове Питекуссе, там вместе с греками жили и активно действовали финикийские купцы и ремесленники (Moscati, 1989, 57–59). Эвбейцы пытались обосноваться и на восточном побережье Средиземного моря. Сюда греки I тысячелетия до н. э. шли по следам минойских и микенских торговцев и, может быть, поселенцев предшествующего тысячелетия. Важнейшим пунктом стало устье Оронта, где греки обосновались в Аль-Мине. Полагают, что это был город Посидей, который, по словам Геродота (I, 91), основал Амфилох на границе Киликии и Сирии (Вулли, 1986, 152). Правда, судя по археологическим раскопкам, это поселение перестало существовать в 314 г. до н. э. (Вулли, 1986, 159), а существование Посидея еще в I в. до н. э. или даже на рубеже эр засвидетельствовал Страбон (XVI, 2, 8; 12). Расположен страбоновский Посидей южнее устья Оронта, так что, видимо, вопрос о греческом названии этого места надо оставить открытым. Раскопки показали, что греки обосновались здесь в начале VIII в. до н. э., вероятно, приблизительно в то же время, как и на Питекуссе, и что это были эвбейцы (Яйленко, 1990, 138–145; Jeffrey, 1976, 63; Jones, 1987, 691; Baurain, Bonnet, 1992, 126–127). На восточносредиземноморском побережье существовали и другие греческие поселения. Не рассматривая их подробно, надо отметить лишь, что ни Аль-Мина, пи другие поселения не были колониями в полном смысле этого слова. Их население было смешанным, а сами греки обладали там лишь особым кварталом, где находились их склады и торговые конторы (Вулли, 1986, 150), ибо главным назначением всех этих пунктов была торговля с Востоком (Mosse, 1980, 8–9). Значительную часть населения составляли финикийцы. Таким образом, можно говорить о сосуществовании финикийцев и греков-ионийцев как на торговых путях, так и в тех или иных поселениях.

Раскопки в Рашидие, о которых уже говорилось, показывают и связи с Урарту (Doumet, Kawkabani, 1995, 383, 387). Между тем в тексте финикийского «путеводителя», включенного в пророчестве Иезекиила, Урарту не упоминается. Никаких намеков на Урарту нет и в «Таблице народов» (Gen. X, 1–32), в которой в виде родословий потомков Ноя дается, по существу, описание всего известного тогда мира. Исследование этого пассажа показывает, что «Таблица народов» была составлена в VII в. до н. э. и в конечном итоге источником сведений библейского автора были финикийцы (Tsirkin, 1991, 117–134). Конечно, это вполне можно объяснить тем, что в середине VII в. до н. э. Урарту уже не играло столь большой роли, как это было в предыдущем столетии. Тем более что в повествовании о потопе, предшествующем «Таблице народов», упомянуты горы Урарту (Gen. VIII, 4). Однако происхождение географических названий этого повествования еще не ясно. Само сказание о потопе явно восходит к месопотамской мифологической традиции, и не исключено, что и упоминание Урарту было воспринято автором Пятикнижия оттуда же. Поэтому, не делая окончательных выводов, можно предположить, что финикийские, в частности, тирские купцы, до самого Урарту не добирались, а местом их встречи с урартскими торговцами был район устья Оронта или Северная Сирия вообще, которая играла значительную роль как для финикийцев, так и для урартов (Барамидзе, 1959, 299–303).

Такой размах торговли чрезвычайно обогащал Тир. Недаром Исайя (23, 8) говорит, что тирские купцы были князьями и торговцами – «знаменитостью земли». В следующем стихе причиной Божьего гнева против Тира пророк называет стремление посрамить надменность всякой славы, дабы унизить все знаменитости земли. Позже о богатстве Тира, его товарах, стенах и башнях, каменных домах и тенистых деревьях говорил Иезекиил (26, 4–12; 27, 4–5). Предрекаемое Иезекиилом падение Тира приведет, по утверждению пророка, к всеобщему плачу и смятению на море и островах (26, 16–18).

Однако это богатство и блеск скрывали острые противоречия внутри тирского общества. Тирские земледельцы, т. е. жители материковых владений Тира, выступили с оружием в руках, требуя новых земель за пределами государства (Curt. Ruf, IV, 4, 20). О внутренней борьбе в Тире говорит Саллюстий (lug. 19, 1), упоминая о «жаждущих власти», которые возбуждали плебс и других людей, жадных до переворотов. Этими «жаждущими власти» явно были аристократы, потерпевшие поражение во внутренней борьбе, вроде царевны Элиссы, о которой речь пойдет позже. В другом месте (lug. 78, 1) Саллюстий говорит о «гражданских раздорах» в Тире. Показателем политической нестабильности была чехарда на тирском троне.

Внук Хирама Абдастрат был убит около 910 г. до н. э. (Katzenstein, 1973, 127) в результате заговора, организованного сыновьями его кормилицы (Ios. Contra Ар. I, 18), и старший из них захватил власть. Иногда полагают, что его звали Метастарт или Метуастрат и он явился основателем новой династии, правившей Тиром двадцать два года (Eissfeldt, 1948, 1885; Katzenstein, 1973, 127–128). Но уже давно было отмечено, что греческий текст Иосифа Флавия не даст оснований для такого вывода. Историк не сообщает имя узурпатора, а лишь говорит, что это – старший из сыновей кормилицы. Учитывая, что он заимствовал сведения из сочинений Менандра Эфесского, который, в свою очередь, использовал тирские источники, можно говорить, что имя Метастарт (или Метуастрат) было вычеркнуто из тирских хроник, и следующие цари – Астарт (может быть, правильнее Абдастарт II), Астарим и Фелет не имеют к нему никакого отношения (Тураев, 1903, 102). Иосиф Флавий говорит о коварстве, с каким заговорщики убили законного царя, и даже не упоминает о старшем из них как о царе, лишь отмечая, что он захватил власть, а сменивший его Астарт уже «царствовал». Говоря об Астарте, историк называет имя его поцарствовавшего отца – Леастарт, что было бы необычно, если бы речь шла об основателе новой династии. Упоминая позже о захвате трона Итобаалом, Иосиф его отца не называет. Видимо, Леастарт, хотя и не царствовал (да неизвестно, жил ли он после переворота), но считался законным царем, и приход к власти Астарта рассматривался как восстановление законного порядка. Если же принять предположение, что полное имя нового царя Абдастарт, то его можно было считать внуком убитого Абдастарта I, ибо подобное название человека по умершему к тому времени деду было вполне в духе финикийской и вообще западносемитской традиции. Таким образом, можно говорить, что после девятилетнего перерыва законной истории Тира потомки Хирама вернулись на трон.

Может быть, воспоминания о правлении сыновей кормилицы отразились в странной истории, рассказанной Юстином (XVIII, 3, 6–14), согласно которой многочисленные рабы захватили власть в Тире, убили почти всех господ и женились на их женах, произведя уже свободное потомство, и лишь позже, поняв, насколько свободные люди умнее рабов, сделали царем некоего Стратона, спасенного своим рабом. Правда, Юстин в начале своего повествования говорит о многочисленных победоносных войнах тирийцев с персами, что как будто относит эту историю к персидскому времени, т. е. к VI–IV вв. до н. э. Но как мы увидим дальше, никаких победоносных войн тирийцы с персами не вели. Возможно, что источник Помпея Трога, сочинение которого вкратце изложил Юстин, объединил под названием «персы» всех восточных соседей Тира, включая ассирийцев, с которыми тирийцы действительно воевали, но далеко не успешно. Греко-римские авторы обычно называли Стратоном финикийца, в чьем имени присутствовал элемент с упоминанием богини Астарты. Но именно таково было имя царя, пришедшего к власти после сыновей кормилицы, – Ас-тарт или, скорее, Абдастарт. Из текста Юстина (XVIII, 3, 18–19) вытекает, что Александр Македонский после захвата Тира распял взятых в плен его жителей, (читая их потомками рабов и пощадив только потомков Стратона, которым вернул власть. Действительно, Александр часть пленных распял (Curt. Ruf. IV, 4, 17), а на тирском троне был оставлен прежний царь Азимилк. Но ни один историк, рассказывавший о захвате Александром Тира, не говорит о мотивах распятия. Трог обычно использовал источник, который восходил к местным преданиям. Думается, что в данном случае речь может идти о народном рассказе, в котором смутные воспоминания о заговоре слуг и последующем возвращении прежней династии на трон смешались с такими же смутными воспоминаниями о персидском господстве, жестокостях Александра и возвращении власти прежнему царю.

Возвращение к власти потомков Хирама не принесло полного успокоения. Сын Астарта (Абдастарта II) Астарим был убит собственным братом Фелетом, а того, в свою очередь, сверг и убил Итобаал. Итобаал был жрецом Астарты (Ios. Contra Ар. 1, 18), a высшее жречество в финикийских городах было связано с царским родом (Katzenstein, 1973, 129–130). Это событие отражает еще один аспект внутренней борьбы в финикийских городах – между царем и высшим жречеством. Юстин (XVIII, 4, 5) отмечает, что в Тире жрец Мелькарта был вторым человеком после царя. И при определенных условиях столкновение между этими лицами становилось неизбежным. Подобное столкновение произошло при правнуке Итобаала Пигмалионе, которое на этот раз закончилось победой царя и убийством жреца (lust. XVIII, 4, 5). Еще позже в Сидоне власть сумел захватить жрец Астарты Эшмуназор, передав эту власть и жреческий сан сыну Табниту (KAI, 14), но внук, оставаясь царем, жрецом уже не был (KAI, 15). Возможно, что и Итобаал снял с себя жреческий сан, ибо в текстах, где он упоминается, говорится о нем только как о царе.