Текст книги "От Ханаана до Карфагена"

Автор книги: Юлий Циркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

И все же фактическое положение Баркидов было относительно самостоятельным, как это подчеркивают все современные исследователи. Примерами такой самостоятельности были заключение договора с Римом (Polyb. II, 13, 7; Liv. XXI, 2, 7; Арр. Hisp. 7), основание новых городов (Diod. XXV, 10, 2), чеканка собственной серебряной и бронзовой монеты (Beltran, 1957, 57; Blazquez, 1976, 3–12; Marchetti, 1978, 369–371; ViIIaronga, 1986, 157–162). Важен в этом плане способ наследования Баркидами власти: Гасдрубал встал во главе армии после гибели своего тестя по воле народа (Polyb. III, 13, 3; Liv. XXI, 2, 4; Арр. Hisp. 6; Diod. XXV, 2), Ганнибала после смерти Гасдрубал а избрали сами воины, и народ лишь утвердил этот выбор (Polyb. III, 13, 4; Liv. XXI, 3, 11; Арр. Hisp. 8; Han. 3), а Ганнибал, двинувшийся в поход в Италию, просто оставил в Испании брата (Polyb. III, 33, 6; Liv. XXI, 2, 1), и мы ничего не знаем о реакции в столице. Можно думать, что Баркиды едва ли имели полномочия, каких до сих пор не было ни у кого, но осуществляли их самостоятельно, чему способствовали различные факторы.

В первую очередь надо отметить тесную связь Баркидов с армией. Об этом, в частности, свидетельствует случай, произошедший во время Ливийской войны: когда солдатам была предоставлена возможность выбора между Гамилькаром и Ганноном, они выбрали первого (Polyb. I, 82, 12). О связях Баркидов с армией говорит и выбор Ганнибала полководцем. Такая связь давала Баркидам твердую опору в их отношениях с правительством.

Вторым важным фактором явилось то, что Баркиды выступали не только как полководцы, но и как политические деятели, связанные с «демократической» группировкой в Карфагене (достаточно вспомнить о Гасдрубале). Но и другие Баркиды не теряли связи с народом. Ливий (XXI, 2, 4) отмечает, что баркидская фракция пользовалась успехом больше у воинов и плебса, чем у умеренных. Роль народа в назначениях Баркидов во главе армии была велика: и Гамилькар, и его зять были провозглашены стратегами народом (Diod. XXV, 12), да и выбор Ганнибала утверждался народом (Polyb. III, 13, 4), а еще в конце предыдущего столетия полководцев назначал совет (Diod. XX, 10). Баркиды не только пользовались поддержкой своей «партии», но и материально весьма щедро поощряли ее (Polyb. III, 17, 10; Liv. XXI, 15, 2; Арр. Hisp. 5; Nep. Ham. 5, 1).

Баркиды стремились добиться усиления своего влияния и в правящих кругах Карфагена. Не только успехи на поле боя, но и приток богатств из Испании привлекли к Гамилькару симпатии правителей. Немалую роль в этом сыграл, вероятно, и прямой подкуп (Арр. Hisp. 5). О росте влияния Баркидов в правительстве говорит рассказ Ливия (XXI, 4; 11) об обсуждении в совете вопросов, связанных с Ганнибалом: в 224 г. до н. э. еще существовала группа «лучших» – противников Баркидов, а при обсуждении сагунтинского конфликта весь совет, кроме Ганнона, был на стороне Ганнибала.

Наличие солидной опоры среди карфагенского гражданства позволяло Баркидам весьма эффективно противопоставлять себя правительству, с чем оно должно было считаться. Это проявилось вскоре после Ливийской войны, когда олигархия пыталась привлечь Гамилькара к суду. Укрепление баркидской фракции внутри самого правительства сводило на нет попытки противников установить за ними действенный контроль. В этих условиях члены совета, находившиеся при особе командующего, выступали не столько как наблюдатели и гаранты его конституционного поведения, сколько как офицеры его штаба и его помощники (G. et С. Charles-Picard, 1958, 208).

Третьим фактором, действующим в пользу Баркидов, была их связь с местным населением Испании. Внешне это нашло выражение в браках Гасдрубала и Ганнибала с дочерьми испанских князьков (Diod. XXV, 12; Liv. XXV, 41, 7). Следствием женитьбы Гасдрубала стало его провозглашение местными царьками и вождями стратегом-автократором (Diod. XXV, 12). Мы не знаем, какой испанский или карфагенский титул дали ему испанцы. Рассказывая об аналогичном случае, героем которого был Сципион, Полибий (IX, 40, 2) и Ливий (XXVII, 19, 3) употребляют слово «царь» (βασιλεύς, rex). Диодор предпочел назвать Гасдрубала стратегом-автократором. Вероятно, как и в греческом мире, речь шла о концентрации в одних руках всех военных и дипломатических полномочий без коренного изменения политического строя. Для испанцев, вероятно, речь шла о признании (добровольном или нет) Гасдрубала своим верховным вождем. По-видимому, такое признание распространялось и на его преемников. После завоевания Земель к северу от Ибера Ганнибал поставил во главе их Ганнона, которого Ливий (XXI, 23, 1) называет префектом (точнее, использует глагол praefecit), а Полибий (III, 36, 3) – гегемоном. Латинский титул точно соответствует карфагенскому ‘s ‘l – тот, кто над чем-либо (G. Charles-Picard, 1966, 1258), как назывались чиновники на территории карфагенской хоры. К югу от Ибера в таком качестве префекты не встречаются. Правда, Ливий (XXVIII, 30, 1) упоминает Ганнона, префекта Магона, но это – латинское обозначение офицера, стоящего во главе небольшого отряда. Надо думать, что испанцы, жившие к северу от Ибера, не признавали, в отличие от южных, в карфагенском полководце своего верховного вождя, и Ганнибал организовывал управление ими на ливийский манер. В более же южных районах Пиренейского полуострова этого не требовалось.

Браки и провозглашение карфагенского полководца стратегом-автократором создавало новые отношения с местным населением. По отношению к последним он теперь выступает не столько как чужеземец, сколько как собственный вождь. Упомянув об этих событиях, Диодор далее отмечает, что вследствие их Гасдрубал основал Новый Карфаген и другой город. Видимо, положение верховного вождя испанцев давало карфагенянину возможность распоряжаться и территорией, необходимой для основания города. Правда, известно, что новый город основывал и Гамилькар (Diod. XXV, 10), ознако надо учесть, что античные авторы выразительно противопоставляют этих двух карфагенских властителей Испании. Так, Полибий (III, 36, 2) говорит, что Гасдрубал в отличие от Гамилькара укрепил карфагенское владычество не столько военными деяниями, сколько связью с местными правителями. Видимо, акт Гамилькара представлял собой недвусмысленное проявление права сильного, а поступок его зятя явился для испанцев следствием его положения во главе союза племен и мелких государств Пиренейского полуострова.

Занятие Баркидами положения верховных предводителей тех испанцев, которые признавали его верховенство, изменило и положение испанских воинов в их армии. Раньше все испанцы служили карфагенянам в качестве наемников (например, Diod. XIII, 54, 1). Даже во время I Пунической войны карфагеняне набирали среди испанцев наемников, говорит Полибий (1, 17, 4), хотя сам же несколько раньше (I, 10, 5) отмечал, что значительная часть Испании была подчинена карфагенянам. Иным было положение испанцев в баркидской армии. В рассказе Ливия (XXIII, 29, 4) о битве на реке Ибер ясно противопоставляются испанцы, поставленные в центр войска, и отряды наемников на левом фланге. Об этом же свидетельствует и то, что перед началом войны с Римом Ганнибал перевел часть испанского войска в Ливию (Африку), а ливийского – в Испанию (Polyb. III, 33, 8–9; Liv. XXI, 21, 11–13). По-видимому, испанские воины находились на том же положении, что и ливийские (Meltzer, 1896, 313–314).

В качестве верховных вождей Баркиды выступают во внешнем мире как защитники своих подданных. Так, конфликт между сагунтинцами и турдетанами (или турболетами), подчиненными карфагенянам, даже если этот конфликт был спровоцирован самим Ганнибалом, послужил для карфагенского полководца поводом для нападения на Сагунт (Polyb. III, 15, 8; Liv. XXI, 13, 5; Арр. Hisp. 10).

Таким образом, в Испании возник обширный союз местных народов во главе с карфагенским полководцем. Но охватывал он далеко не все население, подчиненное Баркидам. Территория их державы была гораздо обширнее. Еще во время Ливийской войны Гамилькар был назначен стратегом Ливии и отправился в Испанию, не сдав отчета по ливийским делам (Арр. Hisp. 4). Действуя в Испании, он послал Гасдрубала подавлять восстание нумидийцев (Diod. XXV, 10, 3). Ганнибал накануне II Пунической войны, как уже говорилось, перевел испанское войско в Африку, а ливийское – в Испанию. Полибий (III, 33, 7) подчеркивает, что перед походом в Италию Ганнибал позаботился о безопасности Африки. Следовательно, юрисдикция Баркидов распространялась и на африканские земли, включая Нумидию. Если учесть, что к этому времени Карфаген лишился Сицилии и Сардинии, то видно, что власть Баркидов распространялась на всю территорию Карфагенской республики вне самого Карфагена и его хоры. Что же касается союза, возглавляемого Ганнибалом, то перечисление Полибием племен, воинов которых он отправил в Африку, может быть, дает указание на народы Испании, вошедшие в этот союз. Это – терситы (тартессии), собственно иберы, мастиены, олькады, ореты (оретаны), т. е. народы Южной и Юго-Восточной Испании. Среди них карфагеняне производили принудительный набор в войска, как это сделал Гасдрубал, сын Магона в 206 г. до н. э. (Liv. XXVIII, 12, 13). Вне этой территории были другие племена и общины, находившиеся на ином положении. Некоторые из них, прежде всего тирские и карфагенские колонии, как уже говорилось, пользовались известной автономией. Такое сочетание автономных и несамоуправляющихся частей государства было характерно для эллинистического мира.

Держава Баркидов была создана в первую очередь в результате военных акций Гамилькара и его преемников. Дипломатическая деятельность Гасдрубала дополняла ее. Даже на юге, где речь шла не о новом завоевании, а о восстановлении карфагенского господства, баркидское завоевание создавало новую ситуацию, ибо покоренные народы подчинялись теперь не далекому правительству в Карфагене, а находившемуся в самой Испании полководцу. Поэтому власть Баркидов имела в значительной степени военный характер и основывалась на «праве копья». Этим она оказывалась очень похожей на власть преемников Александра Македонского на Востоке (ср.: Самохина, 1979, 99–101).

Так же, как и у эллинистических монархов, очень важна была личная связь Баркидов с подчиненным населением. Личный характер этой власти доказывает тот факт, что положение Гасдрубала было в значительной степени основано на его провозглашении стратегом-автократором, а положение его преемников – на наследовании этого статуса. Заключая договор с Римом и не представляя его на утверждение в Карфаген, Гасдрубал действовал именно как вождь Испании, а не как магистрат Карфагенской республики. Конечно, с карфагенской точки зрения, этот договор был скорее всего беритом, т. е. таким видом соглашения, которое связывало только его непосредственных участников (Bickermann, 1952, 18). Но использование этой старинной семитской практики в новых условиях было явно связано с новым положением Баркида.

Тесные связи с местным населением (как с испанцами, так и с давно жившими в стране финикийцами) подчеркиваются и чеканкой Баркидов. В Карфагенской державе право выпуска монет имела не только столица (Huss, 1990, 354–356). Этим правом, в частности, обладали Гадес и Эбес в Испании. Поэтому мы не знаем, насколько превысили и превысили ли вообще свои конституционные полномочия Баркиды, выпуская собственные монеты, но обращает на себя внимание их символика. Монеты, выпускаемые в свое время в Сицилии, предназначенные, вероятнее всего, и для армии, имели легенды, намекающие на эту связь: mhnt (лагерь), ‘m mhnt (народ лагеря) и т. п. (Huss, 1990, 355; Les Pheniciens, 1997, 253). Ничего подобного в баркидской чеканке нет. Монеты выпускала не армия, а лично полководец; они достаточно хорошей пробы (Vegas del Pinar, 1993, 114–115) и отличаются от выпускаемых в это же время в Карфагене (Huss, 1990, 356). На реверсе баркидские монеты сохранили обычные карфагенские символы – коня или его голову, пальму, слона, нос корабля (Harden, 1980, 158–159), но аверс резко отличается от аверса карфагенских монет. На последних обычным было изображение женской головы, которое считается изображением Тиннит (Huss, 1990, 353–354). Эта богиня к тому времени играла первенствующую роль в карфагенском пантеоне, и ее «портрет» Становится эмблемой Карфагена. Однако в Испании эта богиня была не столь почитаема. Ее культ хорошо засвидетельствован в карфагенских колониях, особенно на Питиуссе, но на материке он гораздо более редок (Циркин, 1976, 82–83). И на баркидских монетах ее заменяет Мелькарт, который уже до этого встречался на монетах Гадеса (Blazquez, 1976, 3–12; Blazquez, 1983, 453–454). Появление Мелькарта вместо Тиннит не случайно.

Мелькарт занимал определенное место в карфагенском пантеоне. В городе был его храм (CIS 264, 5575), карфагенская ономастика засвидетельствовала его почитание. Достаточно вспомнить полководцев, носивших такие имена, как Бомилькар (Бодмелькарт) или Гамилькар (Хамелькарт). Но особым почитанием карфагенян пользовался храм этого бога не в своем городе, а в метрополии. Туда, а не в свое святилище, отправляли карфагеняне десятину от своих доходов (Diod. XIII, 108; lust. XVIII, 7, 7). Постоянно отправлялись в Тир «священные посольства» (Arr. Anab. IV, 2, 10; Polyb. XXXI, 12). Карфагеняне явно рассматривали храм в Тире как основной, а свой – как имеющий чисто местный и второстепенный характер.

Иным было положение в Испании. Гадитанский храм Мелькарта был одним из самых известных в средиземноморском мире. Сам Гадес был основан по велению Мелькарта (Strabo III, 5, 5), а в храме находилась могила бога (Mela III, 46), который, по финикийским сказаниям, погиб в Испании (Sal. lug. 18, 3); можно думать, что там локализовалось и воскресение Мелькарта. В Гадесе торжественно отмечался праздник гибели и воскресения этого бога (Ferron, 1972, 202, 210). Гадитанский храм был не только религиозным, но и экономическим центром и, вероятно, казнохранилищем города (Garcia у Bellido, 1963, 70–153; Aubet, 1994, 239–241; Fierro Cubiello, 1995, 140–141). Культ Мелькарта, отождествленного с греческим Гераклом и римским Геркулесом, был широко распространен и за пределами Гадеса, как в других финикийских городах, так и в туземной среде (Циркин, 1976, 66–78). Следовательно, заменяя карфагенскую богиню богом, особенно почитаемым в Испании, Баркиды подчеркивали свою роль не столько как представителей Карфагенской республики, сколько как руководителей Испании, обосновывая этим культом свое право на власть в этой стране (Lopez Castro, 1995, 81–84).

Большинство исследователей полагают, что лицу Мелькарта на монетах приданы портретные черты членов семьи Баркидов (G. Charles-Picard, 1963/1964, 31–41; Scullard, 1970, 249, 252–253; Кораблев, 1976, 61; Blazquez, 1976, 4–7; Harden, 1980, 64–65). Интересен вопрос – пропаганда ли это собственного образа под личиной бога или претензии Баркидов на обожествление. Возможно, Баркиды надеялись, что их отождествление с божеством станет привычным для подчиненного населения. В любом случае, перед нами проявление индивидуализма, роста личностного начала, что характерно для эллинистического менталитета. Баркиды явно проникались духом эллинистических образцов: образы Александра Македонского и его преемников, которые из полководцев сделались царями, вдохновляли Баркидов, недаром статуя Александра стояла в гадитанском храме (Suet. Iul. 7, 1). Схожесть монет показывает, что они и сами сознавали свое духовное родство с эллинистическими владыками (Gil Farres, 1957, 63). Появление на одной из серий монет изображения Мелькарта с царской диадемой (под которым, по-видимому, подразумевался Гасдрубал) говорит, что порой монархические претензии не очень и скрывались. Вероятно, появление этих монет надо связать с попыткой монархического переворота Гасдрубала, о чем уже говорилось. Недаром Гасдрубал построил в Новом Карфагене роскошный дворец. Сам этот город Полибий (III, 5, 3) называет βασιλειον. Слово βασίλεια обычно используется в эллинистических государствах для обозначения столицы и царского дворца (Бикерман, 1985, 34).

Новый Карфаген дает пример определенных социальных характеристик того политического образования, которое сложилось под властью Баркидов. Здесь выделяются несколько категорий городского населения: граждане, поселенцы, «ремесленники», рабы. Естественно, на вершине этой пирамиды находились граждане, но они, как говорилось выше, не были вооружены, практически не управляли городом, да и земли в окрестностях города принадлежали не им, а государству, т. е. фактически Баркидам. Такое положение характерно для Александрии (Helck, 1979, 144–245; Левек, 1989, 61–62; Свенцицкая, 1989, 311). Так как Новый Карфаген был основан, по-видимому, на месте древней Мастии, то поселенцами, вероятнее всего, были мастиены, продолжавшие жить в городе. Их социальное положение могло быть подобным «народу, живущему на земле» в африканском Мактаре, о котором уже говорилось. Выше было сказано и о новокарфагенских «ремесленниках», являвшихся особой зависимой социальной группой. Так что в Новом Карфагене смешивались черты, свойственные доэллинистическому восточному обществу, и эллинистическому.

Таким образом, можно говорить, что держава Баркидов типологически была близка эллинистическим государствам. Однако в положении Баркидов и эллинистических царей была существенная разница. Первые все же не были полностью самостоятельны. Как уже отмечалось, над полководцами стоял карфагенский совет. Когда Баркиды стояли на вершине своих успехов, реальный контроль правительства был минимален, а посланцы совета были скорее членами их штаба. Но по мере поражений баркидской армии правительственный контроль усиливался, и чем дальше к концу II Пунической войны, тем меньше можно говорить о самостоятельной или полусамостоятельной державе Баркидов.

Хотя такая держава существовала недолго, ее значение для истории Карфагена было довольно велико. Впервые в рамках Карфагенской республики появилось социально-политическое образование в принципе нереспубликанского типа с иными, чем в полисном мире, отношениями с подчиненным населением.

Это образование противостояло республиканскому строю Карфагена с всевластием его олигархии и могло представлять угрозу самому существованию Карфагенской республики, которая была абсолютно реальной в случае победы Ганнибала над Римом. Этого не могли не понимать карфагенские правители. Видимо, этим было продиктовано странное на первый взгляд решение после битвы при Каннах не только направить Ганнибалу сравнительно небольшое подкрепление, но и приказать Гасдрубалу двинуться с армией на помощь брату, а в Испанию направить другую армию (Liv. XXIII, 13, 7–8; 27, 9–28, 2). Конечно, с чисто военной точки зрения было бы гораздо более разумным направить в Италию значительные подкрепления и тем самым нанести ослабленному страшным поражением Риму решительный удар. Но в таком случае после войны под властью Баркидов оказалась бы еще и Италия вдобавок к тем землям, которыми Бар-киды самовластно распоряжались накануне войны. И тогда свержение существующей власти победоносными полководцами казалось неминуемым. Карфагенское правительство приняло решение, которое, как ему думалось, убивало двух зайцев: и новая армия направлялась к Ганнибалу для победоносного завершения войны, и предотвращалось чрезмерное усиление Баркидов. Из этого расчета ничего не вышло, но это показывает степень политических противоречий в Карфагене во время II Пунической войны.

Еще больше эти противоречия обострились после войны. В результате катастрофического поражения Карфаген фактически лишился своей державы. А это означало, что возможности «подкармливания» карфагенского плебса за счет эксплуатируемого подчиненного населения исчезли. Недаром еще в конце войны «рыночная толпа», т. е. карфагенский плебс, решительно выступила против мира именно из-за страха потерять все, что имела (Арр. Lib. 55). К тому же в Карфаген собрались карфагеняне из городов, захваченных римлянами и нумидийцми. И хотя в нем еще оставались незастроенные участки, принадлежавшие государству и храмам (Арр. Lib. 93), не говоря об аристократическом предместье Мегаре с его садами, огородами и каналами (Арр. Lib. 117), плотность городской застройки резко увеличилась. Так, на склонах холма Бирсы вместо металлургических мастерских появляются жилые дома, представляющие стандартные жилые блоки с минимальными жизненными удобствами (Lancel, ThuIIIer, 1980, 26–36). По словам Страбона (XVII, 3, 15), в Карфагене накануне III Пунической войны жили 700 тысяч человек, что резко увеличивало напряжение в городе. О таком положении свидетельствует деятельность Ганнибала в 195 г. до н. э. и обстановка, в которой эта деятельность протекала. Судя по рассказу Ливия (XXXIII, 46–47), всевластие, надменность и вульгарное казнокрадство правящей олигархии Карфагена достигло небывалых размеров, что, конечно, вызывало ненависть плебса, горячо поддержавшего активность Ганнибала, занявшего в этом году должность одного из суффетов. И тогда, в какой-то степени оттесненные от «кормушки» карфагенские аристократы добились вмешательства смертельного врага карфагенян – Рима, чтобы пресечь деятельность ненавистного суффета. В свое время, как об этом говорилось выше, некий Суниат пошел на предательство из-за соперничества с Ганноном, и результатом была казнь предателя. Теперь же на тот же путь встала практически вся карфагенская аристократий. Это ясно говорит о крушении хоть какого-то подобия полисной солидарности и о распаде гражданского коллектива.

С течением времени этот распад все более усиливался. Свидетельством этому явилось появление, как об этом говорилось, трех различных политических группировок. Борьба между ними шла довольно ожесточенная. Примером может служить изгнание сторонников нумидийского царя, причем было принято решение не только их более не принимать обратно, но даже и вносить такое предложение (Арр. Lib. 70). Когда лидеры «демократической», т. е. фактически антиримской, группировки выступили неудачно, они были приговорены к смертной казни (Арр. Lib. 74), ответом на что стало вооружение одним из этих лидеров – Гасдрубалом – 20 тысяч воинов, которых он двинул против города (Арр. Lib. 80). И даже во время последней войны, когда, казалось, только сплочение всех граждан может спасти обреченный город, тот же Гасдрубал обвинил своего тезку, командовавшего войсками внутри города, которого его сторонники без всякого суда убили (Арр. Lib. 111). Последняя война, которая по существу свелась к почти беспрерывной осаде Карфагена, не умерила страсти. Против сторонника решительной борьбы с Римом Гасдрубала выступил совет, в котором, по-видимому, еще сильны были аристократы, а Гасдрубал в ответ на это совершил переворот, арестовав и убив часть его членов и став фактически тираном. Такое обострение внутренних противоречий, которые становились сильнее, чем гражданская солидарность, является самой характерной, ясно видимой чертой кризиса полиса. Это было свойственно и Греции в IV в. до н. э., и Риму на исходе республики. Так что можно говорить, что и карфагенский полис, утративший свою державу, тоже вступил в полосу кризиса, который был прерван римским завоеванием.