Текст книги "От Ханаана до Карфагена"

Автор книги: Юлий Циркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Геродот (I, 169) говорит, что после завоевания Киром греческих городов Малой Азии эти города были вынуждены платить дань персидскому царю, и только Милет, заключивший с царем союз, обрел мир и спокойствие. При этом историк выразительно противопоставляет судьбу Милета судьбам других греческих городов Ионии. Несколько раньше Геродот (I, 141) написал, что союз с персидским царем Милет заключил на тех же условиях, что и с прежним азиатским сувереном, а говоря об этих прежних отношениях, Геродот (I, 22) отмечает только союз и дружбу, и ни о какой дани речь не идет. Остальные ионийские города, сражавшиеся с персами, были вынуждены платить победителям дань. По-видимому, подобные отношения между победителями и побежденными можно распространить и на другие территории царства Кира, в том числе на Финикию. Правда, сам Кир говорит о тяжелой дани, которую ему добровольно принесли подчиненные цари Запада. Однако это можно понимать и как относительно добровольные дары, точнее, откуп от возможного нападения. Кажется, хотя данных об этом нет, что финикийские города ограничились признанием верховной власти персидского царя, может быть, на тех же условиях, что и раньше вавилонского, т. е. на условиях чисто политических. Но в отличие от Навуходоносора Кир даже не стал менять царей. Во всяком случае, Хирам III, правивший Тиром к моменту падения Вавилона, оставался на престоле и после этого события. Не исключено, что именно тогда была восстановлена власть Тира над материковой территорией, включая Сарепту. Такое мягкое отношение Кира к финикийцам, кроме всего прочего, объясняется и стремлением персидского царя использовать финикийский флот. Невозможность подчинения островных ионийцев силой Геродот (I, 143) объясняет отсутствием у персов флота. Таким образом, довольно мягкое отношение к финикийцам было выгодно и самим персам.

В 525 г. до н. э. персидский царь Камбиз, сын Кира, подчинил Египет. Геродот (III, 1) указывает, что в египетском походе участвовали все покоренные персами народы, следовательно, и финикийцы, явно предоставившие персидскому царю свой флот. Но когда Камбиз решил подчинить и Карфаген, финикийцы решительно отказались участвовать в этом предприятии, заявив, что было бы нечестием выступать против своих потомков (Her. III, 19) – Этими финикийцами были, конечно, тирийцы, ибо другие их соотечественники не имели основания считать карфагенян своими потомками. Царь был вынужден отказаться от своего замысла, ибо без финикийского флота осуществить его не мог. Это еще раз подчеркивает значение Финикии и ее кораблей для персидского царя.

Официально для Финикии в первое время мало что изменилось. Финикийские города по-прежнему подчинялись Вавилону, только там находился уже не суверенный монарх, а наместник персидского царя, которым даже был тот же человек, что и при Набониде, и только после его смерти прежняя территория Ново-Вавилонского царства составила провинции Вавилон и Заречье. Последнее наименование объясняется взглядом Вавилона и самой Персии: Заречье покрывало страны, находившиеся за Евфратом. Финикия, естественно, стала частью этой провинции. Финикийцы спокойно приняли персидское господство и не участвовали в восстаниях, охвативших Персидскую державу в конце 20-х гг. VI в. до н. э. (Galling, 1937, 25). Когда персидский царь Дарий I провел свою административную реформу, разделив страну на двадцать сатрапий, Финикия вместе с Сирией и Палестиной составила пятую сатрапию (Her. III, 91) – Возможно, само стратегическое положение этого региона как моста между азиатскими владениями Ахеменидов и Египтом заставило персидского царя отделить Заречье от Месопотамии, выделив его в отдельную сатрапию (Galling, 1937, 26).

Эта реформа Дария имела своей целью упорядочить не только управление огромным государством, но и налоговую систему. По словам Геродота (III, 89), до этого подчиненные народы приносили персидским царям добровольные дары (δωρα), а теперь был установлен ежегодный налог (προσοδον την επέτειον). Вся пятая сатрапия должна была платить 350 талантов подати, и если учесть, что с меньшей по территории Киликии собиралось 500 талантов серебра и 360 белых коней (Her. III, 90), то это было сравнительно немного. Если судить по цифрам, приведенным Геродотом (III, 90–95), дань, выплачиваемая Заречьем, была средней. Некоторые сатрапии выплачивали много больше (например, Египет – 700 талантов или Вавилония – 1000 талантов), но были и такие, которые платили меньше, как одиннадцатая сатрапия Каспиана, выплачивавшая царю только 200 талантов. Нехитрый подсчет показывает, что дань с Заречья составляла несколько более 4,5 % всех поступлений в царскую казну. При этом неизвестно, сколько из этой суммы падало именно на Финикию. Поскольку в состав пятой сатрапии входили и довольно бедные территории, то иногда предполагают, что финикийские города платили много больше, чем остальные районы (Elayi, 1990, 62). При этом надо иметь в виду, что, кроме подати, финикийцы, как и другие народы Персидской державы, должны были в случае необходимости нести трудовую повинность. Так, они участвовали в работах по сооружению канала через Афонский перешеек накануне похода Ксеркса на Грецию (Her. VII, 23). Работали финикийцы также в арсенале в Мемфисе, где строили и ремонтировали корабли (Дандамаев, Луконин, 1980, 171), и, видимо, в других местах державы. Может быть, как такую повинность можно рассматривать поставку тирийцами и сидонцами леса для восстановления иерусалимского храма Йахве, производимую по приказу персидского царя. Примечательно, что в отличие от местных камнетесов и плотников финикийцы получали не серебро, а только пищу, питье и масло (Ezra 3, 7). Но главное – финикийцы, как и жители других приморских городов (Her. VI, 95), со своими кораблями были обязаны участвовать в войнах персидских царей. Так, в том же походе Ксеркса участвовало 300 финикийских военных судов, что составляло почти четверть всего персидского флота, причем эти корабли считались лучшими (Her. VII, 89; ср.: VII, 99).

В захваченных греческих городах (до греко-персидских войн) персы изменили государственный строй, поставив во главе этих городов тиранов, полностью зависимых от царя, без благосклонности и власти которого они удержаться не могли, что прекрасно понимали (Her. IV, 137). Произошли ли эти изменения сразу после персидского завоевания или были проведены приблизительно одновременно с административной реформой Дария, мы не знаем. В Финикии же никаких изменений персы не производили ни во времена Кира, ни во времена Дария. Даже откровенный акт неповиновения Камбизу остался официально не наказанным. Финикийские города являлись единственными в Заречье, которые управлялись собственными царями (Eph'al, 1988, 143). Конечно же это объясняется ролью финикийских кораблей в персидском флоте и прекрасным пониманием этой роли персидскими царями. Недаром Ксеркс столь радовался победе сидонцев в морской «битве», устроенной им, видимо, в качестве репетиции будущих морских сражений (Her. VII, 44), а в сражении при Саламине против афинских кораблей, несомненно лучших в греческом флоте, были поставлены именно финикийские суда (Her. VIII, 85).

Итак, финикийские города-государства, признав верховную власть персидского царя, которого они называли «господином царей» – ’dn mlkm (KAI, 14), сохраняли свою автономию и при персах. В то же он время персидский период отмечает изменение роли отдельных финикийских городов. На второй план отступает Тир. Может быть, толчком к такому изменению послужил упомянутый уже отказ тирийцев выступить против Карфагена, и Камбиз, казалось, никак на это не отреагировал, в действительности же он решил сделать своей опорой в Финикии старого тирского соперника – Сидон (Katzenstein, 1979, 27–28).

Конечно, на положение Тира не мог не оказать влияние распад его колониальной державы. Уже только прекращение выплаты дани, которую, как говорилось выше, выплачивали колонии метрополии, наносило удар тирской казне. Еще до этого распада финикийские колонии становятся независимыми от метрополии в экономическом отношении: там развивается собственное производство, в частности, керамика в середине VII в. до н. э. (Bartolini, Moscati, 1995, 41–44). Еще раньше собственную керамику начал изготовлять Карфаген (Cintas, 1970, 452–453). Вообще связи Карфагена с метрополией были не очень значительными в доэллинистическое время, кроме как в религиозной области (Циркин, 1987, 71). В этих условиях подчинение финикийских городов Африки, Сицилии и Сардинии наносило серьезный удар контактам Тира со Средиземноморьем.

Тир выступал как важнейший поставщик западных, особенно испанских, металлов на Восток. Однако в середине VI в. до н. э. происходят очень важные изменения в Испании. Значительный экономический и политический кризис переживает Тартессийская держава, следствием чего является «закрытие» тартессийской экономики (ср.: Alvar, 1995, 44–45). С другой стороны, на самих тартессийских рынках усиливается греческая конкуренция, как показывают, в частности, раскопки в важном тартессийском центре Онобе (Fernandez Miranda, 1986, 256–258; Ruiz Mata, 1989, 111). В результате всех этих изменений финикийцы покидают ряд своих поселений на средиземноморском и атлантическом побережье Испании, а также Могадор у атлантических берегов Африки и концентрируются в немногих городах, находившихся в более выгодной позиции, так что, кроме Гадеса, в Испании остаются еще только три финикийских города – Малака, Секси и Абдера (G. et С. Charles-Picard, 1968, 92, 95; Aubet, 1994, 278, 285, 294–295; Martin Ruiz, 1995, 62–98; Lopez Castro, 1995, 56–58). Уже в VI в. начинается и в V в. до н. э. окончательно происходит перестройка хозяйственной жизни испанских финикийцев, в экономике которых теперь большое значение имеет обработка продуктов рыболовства и торговля ими (Lopez Castro, 1995, 63–66; Martin Ruiz, 1995, 39). Для более позднего времени Страбон (III, 4, 2) говорит о тесной связи Малаки с противолежащим берегом Африки, совершенно умалчивая о каких-либо контактах с Финикией и вообще Восточным Средиземноморьем. Эти изменения на крайнем западе средиземноморского мира и в прилегающих районах Атлантики непосредственно сказались на положении Тира. Конечно, связи между западом и востоком Средиземноморья не были прерваны полностью. Использование происходящего из Испании «белого льна» при постройке Ксерксом моста через Геллеспонт в 480 г. до н. э. свидетельствует о сохранении этих связей, ибо этот материал доставляли на Восток явно финикийцы (Hammond, Roseman, 1996, 90). Но связи стали гораздо менее интенсивными, а главное – исчез поток испанских металлов, приходивших в Тир и оттуда распространявшихся по странам Востока. Тир утерял роль «шарнира», связывающего Ближний Восток и Дальний Запад с его металлическими богатствами. Это не значит, что он перестал быть значительным торговым и морским центром, но он перестал занимать лидирующее положение на сиро-финикийском побережье. Эта роль теперь перешла к Сидону (Harden, 1980, 50).

Именно сидонцы одержали победу в «потешном» морском бою, устроенном Ксерксом накануне похода в Грецию (Her. VII, 44). Перечисляя командиров различных эскадр в персидском флоте, Геродот (VII, 98) начинает с сидонца Тетрамнеста, называя уже затем тирийца Сирома (явно Хирама) и арвадца Мербала. Когда Мардоний по поручению Ксеркса перед сражением при Саламине спрашивал совета, начинать ли это сражение, опрос он начал опять же с царя Сидона (Her. VIII, 68). Характерен эпизод, произошедший несколько раньше, когда Дарий послал греческого врача Демокеда на разведку к берегам Эллады. Именно в Сидоне был снаряжен корабль, на котором Демокед со своими спутниками отправился в Грецию, а затем в Италию (Her. III, 136). Видимо, в это время уже Сидон становится главным пунктом связи Востока с западными странами. Это произошло еще до завоевания Дарием Самоса (ср.: Her. III, 139), т. е. до 517 г. до н. э. (Дандамаев, 1985, 108), и говорит о том, что переход первенства в западных контактах от Тира к Сидону произошел довольно быстро.

Диодор (XVI, 41, 4) пишет, что Сидон выделялся среди других финикийских городов своим изобилием и что его жители, занимаясь торговлей, приобрели огромные богатства. Эти сведения относятся к середине IV в. до н. э. Но уже в конце VI в. до н. э. сидонские цари приступили к грандиозной перестройке храма Эшмуна вблизи города, что требовало огромных средств. Храм был построен в первой половине века по месопотамскому образцу, но теперь стал перестраиваться по персидской модели (Les Pheniciens, 1997, 177). Едва ли это предприятие было вызвано религиозными нуждами, оно явно было политическим актом: сидонский царь подчеркивал свою преданность персидскому суверену. Позже, когда финикийские города стали чеканить свою монету, только на сидонских изображался персидский царь (Harden, 1980, 158; Betylon, 1980, 5–6, 137), что подчеркивало особое положение Сидона. Персидские цари тоже выделяли Сидон. Около этого города находился царский «парадис», в котором персидский царь отдыхал (Diod. XVI, 41, 5). Такие «парадисы» были обычно парками с фруктовыми деревьями и вообще всем, что считалось лучшим из растущего на земле, и служили резиденциями персидских царей (Дандамаев, Луконин, 1980, 154). В самом городе имели свою резиденцию персидские сатрапы и полководцы (Diod. XVI, 41, 2), и Диодор этим объясняет особую тяжесть персидского ига, падающую на сидонцев. По-видимому, город был обязан содержать высших персидских чиновников во время их пребывания там. Возможно, остатком резиденции сатрапов являются фрагменты колонны в ахеменидском стиле, найденные в Сидоне (Les Pheniciens, 1997, 177). Едва ли это означает, что Сидон являлся центром сатрапии Заречья. Такой центр, вероятнее, находился на территории, непосредственно подчиненной персидскому царю. Скорее всего, это был Дамаск, о котором Страбон (XVI, 2, 20) говорит, что он был самым славным городом Сирии во времена персидского владычества. Недаром, как пишет Арриан (Anab. II, 11, 9–100), именно в Дамаск после битвы при Иссе и сам персидский царь, и многие персы отправили свое имущество (Eph‘al, 1988, 154–155). Однако и Сидон явно играл значительную роль в управлении сатрапией. Диодор отличает сатрапов от полководцев. Это полностью соответствует административной реформе Дария, который отделил гражданское управление от военного командования. Позже в руках сатрапа все чаще сосредотачивались и военные функции (Дандамаев, Луконин, 1980, 113). Поэтому возможно, что сведения Диодора восходят к сравнительно ранним временам, хотя, конечно, не исключено, что в Заречье разделение функций сохранялось и в середине IV в. до н. э., о чем и писал Диодор.

Несомненно, значительную роль в это время играл и Арвад. К сожалению, сведения о нем крайне скудны. Но все же известно, что арвадский флот активно участвовал в походе Ксеркса на Грецию, и Геродот (VII, 98) называет арвадца Мербала, сына Агбала, на третьем месте после руководителей сидонской и тирской эскадр. Как и Сидон и Тир, Арвад в IV в. до н. э. чеканил монету. Однако ее стандарт отличался от стандарта других финикийских городов: он был персидским (или вавилонским), что, может быть, отражает какие-то более тесные связи этого города с внутренними районами Персидской Державы (Betylon, 1980, 78). Это не мешало Арваду поддерживать отношения и с греками, свидетельством чему являются глиняные антропоидные саркофаги, найденные в некрополе Арвада, в которых ясно ощущается греческое влияние. Их изготовление начинается на рубеже VI–V вв. до н. э. (Lembke, 1998, 119–120). Хотя арвадские некрополи персидского времени были разрушены, все же по их остаткам можно судить о значительном богатстве города и его жителей. В частности, найдена фамильная гробница какого-то арвадского купца с дромосом и девятью погребальными камерами, в которых и найдены упомянутые саркофаги (Lembke, 1998, 119).

Среди командиров эскадр Геродот не упоминает предводителя библского флота, и это несмотря на то, что каждый приморский город должен был выставлять корабли во флот персидского царя. Видимо, значение Библа в первой половине V в. до н. э. было невелико, и он, может быть, даже не имел флота (Elayi, 1990, 80). Между тем в поэтической части пророчества Иезекиила о Тире (27, 9), принадлежавшей самому пророку, говорится о старцах и знатоках Библа, которые чинили тирские пробоины. Вероятно, в начале VI в. до н. э. библские мастера, занимавшиеся судами, были еще довольно известны, а это бессмысленно при отсутствии собственных кораблей. Военный корабль изображается на библских монетах в конце V в. до н. э. (Hill, 1910, LXV). Обширное строительство, предпринятое в Библе в персидскую эпоху, свидетельствует об экономическом благополучии города (Les Pheniciens, 1997, 174). Можно предположить, что в бурный период крушения Ассирии и борьбы за власть в Передней Азии роль Библа резко уменьшилась и он, пожалуй, даже лишился своего флота. В более спокойное время персидского владычества началось возрождение Библа, и снова появился библский флот (Elayi, 1990, 80). И все же вернуть себе ту роль, какую он играл во II тысячелетии до н. э., Библ уже не мог. Характерно, что в перипле Псевдо-Скилака он совсем не упоминается.

Возникает вопрос: ограничивалось ли число финикийских городов-государств четырьмя – Тиром, Сидоном, Библом и Арвадом. Никакое другое государство не упоминается ни в эпиграфике, ни в нумизматике этого времени. Правда, известно, что древний Цумур был в персидское время довольно значительным торговым центром, чьи связи распространялись, с одной стороны, вдоль всего восточного побережья Средиземного моря, а с другой – вплоть до Южной Испании (Baurain, Bonnet, 1992, 92). Но возможно, что в это время Цумур принадлежал Арваду, и широта его торговых контактов отражает широту арвадской торговли.

В амарнскую эпоху, как говорилось выше, значительную роль играл Верит. И в IV в. до н. э. Псевдо-Скилак (104) упоминает Верит, говоря о нем как о городе и гавани. В эллинистическое время этот город будет чеканить свою монету (Hill, 1910, XLVI–XLVII). Раскопки показали, что в персидский период территория города расширилась, выйдя за пределы прежних городских стен; в городе найдены жилой и ремесленный кварталы, сам город приобрел регулярную планировку с улицами, пересекающимися под прямым углом (Sader, 1997, 401–402). Все это свидетельствует о росте и относительном благополучии Берита, и, хотя нет прямых доказательств, можно предполагать, что Верит и в I тысячелетии до н. э., по крайней мере под властью персидских царей, составлял отдельное царство.

Сидон, Тир и Арвад активно участвовали в греко-персидских войнах. Уже на первом их этапе во время ионийского восстания именно финикийские корабли были направлены на его подавление и разбили греческий флот в битве у Лады (Her. VII, 14). Рассказывая об этих событиях, Геродот (VII, 6) говорит, что лучшими в персидском флоте были финикийцы, а участвовали в походе также киприоты, киликийцы и египтяне, так что финикийские корабли не были как будто единственными, но в рассказе о самой битве он упоминает только финикийцев. Персидский флот, по словам историка (VII, 9), насчитывал 600 кораблей. Эта цифра очень подходит к принятой именно финикийцами, ибо у них число судов в эскадре было обычно 60 или кратное ему (Rebuffat, 1976, 74). И в то же время только для финикийцев эта цифра слишком велика; в более позднем походе Ксеркса, для участия в котором были, видимо, мобилизованы все силы государства, финикийских кораблей было 300. Может быть, действительно финикийские суда составляли только часть общего флота персов, но в самой битве против опытных эллинских моряков были брошены именно финикийцы как лучшие в персидском флоте. И после этого финикийские корабли пытались контролировать все судоходство в Эгейском море (ср.: Her. VII, 41). Финикийцы явно должны были участвовать в походе Мардония на Грецию в 492 г. до н. э., хотя Геродот их и не упоминает, и соответственно потерпеть тяжелый урон во время крушения у мыса Афон (Her. VI, 44), а также в походе персидских полководцев Датиса и Артафрена непосредственно через Эгейское море. Выразительнее говорит Геродот об участии финикийских кораблей в походе Ксеркса в 480 г. до н. э.

Как уже говорилось, финикийские суда составляли почти четверть всего царского флота. Кроме того, финикийцы поставили царю еще какое-то количество грузовых кораблей (Her. VIII, 97). Все они были поставлены под персидское командование, но эскадрой каждого города непосредственно командовал собственный командир. Геродот (VII, 98) перечисляет этих командиров. В связи с этим возникает вопрос: были ли они царями своих городов или флотоводцами, которым это командование было поручено царями. Особенно большие сомнения вызывает сидонец Тетрамнест. Если два других командира имеют несомненные финикийские имена и отчества – Матген сын Сирома (Хирама) и Мербал (Магарбаал) сын Агбала, то Тетрамнест – имя явно не финикийское, как и имя его отца – Анис. Из погребальных надписей сидонских царей известны имена сидонских царей персидского времени, и среди них нет ни Тетрамнеста, ни Аниса, ни какого-либо другого имени, фонетически схожего с ними (Baurain, Bonnet, 1992, 80). Но, с другой стороны, корабли других народов и городов в персидском флоте возглавляли цари, как например, царь кипрского Саламина Филаон (Her., VIII, 11). Да и перед битвой при Саламине первым среди тех, к кому персидский полководец обратился за советом, назван царь Сидона (Her., VIII, 68). Следовательно, царь находился в персидском флоте во время этого похода, и трудно себе представить, что кораблями одновременно командовал другой человек. Поэтому все же, при всех возможных оговорках, надо признать в Тетрамнесте сидонского царя и в таком случае, вероятно, отождествить с Табнитом, а его отца – с Эшмуназором (Garbini, 1984, 3–7; Coacci Polselle, 1984, 173). Что касается тирского царя, то имена Маттен и Хирам не раз встречаются среди царских имен Тира. Едва ли отец участника похода был тем же Хирамом III, который признал власть Кира, ибо, по словам Иосифа Флавия (Contra Ар. I, 21), этот Хирам правил двадцать лет и на четырнадцатом году своего правления признал власть Кира; следовательно, умер он в 532 г. до н. э., и для правления его сына остается слишком большой промежуток времени (Garbini, 1984, 4). По-видимому, речь идет о Хираме IV (Katzenstein, 1973, 187) и Матгане III.

В походе Ксеркса участвовало 300 финикийских кораблей. Геродот (VII, 89) уточняет, что финикийцы действовали вместе с палестинскими сирийцами. Поскольку речь идет о кораблях, а тот же Геродот, как уже упоминалось, сообщает о поставке кораблей именно приморскими городами, то здесь явно подразумеваются жители приморских городов Палестины, а Псевдо-Скилак (105), называя приморские палестинские города, отмечает их принадлежность си-донцам или тирийцам. Палестинские города, принадлежавшие Сидону, получены уже после похода Ксеркса, как об этом будет сказано ниже, но Акко, который Псевдо-Скилак называет «городом тирийцев», принадлежал Тиру еще много раньше. Правда, как об этом уже говорилось, он был отнят вместе с другими материковыми, владениями ассирийцами, но позже вполне мог быть возвращен. Принадлежность Акко Тиру доказывается и граффити из египетского Абидоса, в котором житель Акко называет себя тирийцем (KAI 49, 34; Elayi, 1990, 23). Псевдо-Скилак (105) говорит и о принадлежности тирийцам Аскалона, а раскопки показали наличие в этом городе финикийского населения в конце VI или начале V в. до н. а (Gitler, 1996, 1–2). Так что палестинские сирийцы, вероятнее всего, – это те же финикийцы, но жившие на палестинском побережье и скорее всего подчинявшиеся Тиру, тем более что никакого палестинского командира Геродот не упоминает. Поэтому можно полагать, что все 300 кораблей были финикийскими. Какова была доля каждого города в этом флоте, сказать невозможно. Геродот (VII, 96) говорит, что из финикийских кораблей лучшими были сидонские, но это не значит, что их было больше других.

Участие финикийцев в походе Ксеркса было весьма активным. В решающей битве при Саламине финикийские корабли сражались против афинских, лучших в греческом флоте, и потерпели поражение, как и все морские силы персов (Her., VIII, 85; Diod., XI, 19, 1). После сражения Мардоний обвинил финикийцев, а также египтян, киприотов и киликийцев в трусости, взвалив на них вину за поражение (Her., VIII, 100). Отзвуком этого обвинения является сообщение Диодора (XI, 19), что финикийцы после поражения первыми бежали в Азию. Трудно сейчас сказать, было ли это обвинение обоснованно. Геродот о бегстве финикийцев в Азию сразу же после битвы не сообщает. Да и невозможно представить, что в персидских вооруженных силах, скованных деспотической волей монарха, можно было, не дожидаясь решения, покинуть флот и уйти в Азию.

На этих этапах греко-персидских войн финикийцы понесли тяжелые потери. Неизвестно, каковы были потери персидского флота у Лады, кроме трех кораблей, захваченных фокейцем Дионисием, но упорное сопротивление части сражающихся ионийцев (Her. VI, 14–15), несомненно, нанесло кораблям врага значительный урон. В кораблекрушении у Афона погибло 300 кораблей (Her. VI, 44). Еще до Саламина в результате бури персидский флот потерял тоже большое количество судов (Her. VII, 188). И, наконец, огромные потери принесла саламинская битва. Вскоре после нее персидский флот состоял уже только из 300 кораблей (Her. VIII, 130); можно предполагать, что в саламинском сражении персы потеряли три четверти флота. Даже если эта цифра преувеличена, потери были громадны. Геродот не говорит, какова была доля финикийцев в этих потерях, но, учитывая количество их кораблей, составлявших почти четверть всего царского флота, и их значимость, можно считать, что потери были огромны. Финикийские корабли были триерами. На этом типе судов служили до 170 гребцов, около 30 матросов, ведавших снастями, и 12–20 воинов (Античная цивилизация, 1973, 76). Даже если среди воинов, кроме местных солдат, имелись персы, мидийцы и саки (Her. VII, 96), каждый такой корабль нес не менее 200 уроженцев финикийских городов. Это значит, что в походе Ксеркса участвовали приблизительно 60 тысяч финикийцев. И большое количество их погибло здесь и в предшествующих кампаниях. Все это чрезвычайно подорвало и технический, и людской потенциал Финикии. Геродот (IX, 96) говорит, что незадолго до битвы при Микале в 479 г. до н. э. персы отослали домой финикийские корабли. Учитывая значение финикийских эскадр в морских силах персов, этот поступок выглядит весьма странным. Единственной причиной могло быть лишь жалкое положение этих триер. На какое-то время финикийские корабли были выведены из игры.

Относительно скоро финикийцы сумели оправиться. Уже в битве при Эвримедонте в 469 (или 465) г. до н. э. их флот вновь составлял значительную часть морских сил персов, причем в это же время другая финикийская эскадра стояла у берегов Кипра, готовая прийти на помощь основным силам. В этой битве греки вновь одержали блестящую победу, и финикийцы потеряли не менее двухсот кораблей (Thuc., 1, 100; Diod., XI, 60; Plut. Cim., 12). Погибла и та эскадра, которая стояла у Кипра и не успела прийти на помощь к сражавшимся у Эвримедонта (Plut. Cim., 13). Позже финикийские корабли участвовали в подчинении восставшего Египта и изгнании оттуда афинян, пришедших на помощь египтянам (Diod., 75–76). Приняли участие финикийцы и в последнем эпизоде греко-персидских войн – в событиях вокруг Кипра, когда в 449 г. до н. э. афинский полководец Кимон высадился на острове, чтобы завоевать его. Финикийские и киликийские корабли пытались предотвратить высадку Кимона, но неудачно (Plut. Cim., 18). В том же году Кимон умер на Кипре, и греки пошли на мир с персидским царем. Финикийцы на какое-то время были избавлены от необходимости поставлять корабли и моряков для авантюр персидского монарха.

Сидонский царь Эшмуназор II в своей надгробной надписи (KAI, 14) гордо сообщил, что «господин царей» за его ценные дела навсегда передал Сидону Дор, Яффу и плодородные земли в долине Шарона в Палестине. Возникают вопросы: когда был сделан этот щедрый дар и какова его причина. При всех существующих сомнениях относительно точного времени царствования Эшмуназора можно принять как наиболее вероятные расчеты, датирующие правление этого царя 475–461 гг. до н. э. (Coacci Polselle, 1984, 173). К какому-то году в этом промежутке времени и относится дар персидского царя. Но если это так, то никакие «ценные дела» сидонского царя в это время неизвестны. Правда, именно при его правлении (если принять, эту датировку) финикийцы участвовали в битве при Эвримедонте, но эта битва окончилась поражением царского флота, так что ничего особо «ценного» для персов в этом сражении не было. Другое дело – внутренние события в Персии. В 465 г. до н. э. в результате дворцового переворота был убит Ксеркс, и власть была фактически захвачена командиром придворной гвардии Артабаном, может быть, не без подстрекательства сына Ксеркса Артаксеркса. Позже Артабан пытался устранить и Артаксеркса, официально провозглашенного царем, но тот сумел его опередить и, уничтожив Артабана и его сторонников, стать подлинным правителем. Вскоре новый царь подавил восстание своего брата Виштаспы (Гистаспа) и убил его. Одновременно Артаксеркс проводил изменения в правящей верхушке государства (Дандамаев, 1985, 176–177). В этих условиях поддержка вассальных царей была весьма важна персидскому монарху. Так что «ценными делами» Эшмуназора могли быть какие-то действия, совершенные им в пользу захватившего престол Артаксеркса, а передача ему палестинских земель и городов вполне вписывается в изменения, производимые в начале царствования.

Передавая сидонскому царю Дор, Яффу и часть Шаронской долины, Артаксеркс мог преследовать еще одну цель. Севернее этих территорий находилось царство Тира. Но и расположенный южнее Аскалон тоже принадлежал Тиру. Таким образом, Артаксеркс создал на палестинском побережье политическую чересполосицу, располагая поочередно владения Тира и Сидона, что, несомненно, вбивало клин в отношения между двумя городами и давало возможность персидскому царю манипулировать ими в случае необходимости. Эта цель персидского царя становится еще яснее, если вспомнить, что Дор когда-то принадлежал Тиру и был важным центром контактов с Западом. Позже город был потерян Тиром, и неизвестно, вернулся ли он под его власть, как Акко. Но даже если это и не произошло, память о былой принадлежности Дора могла сохраниться у тирийцев, и его передача Сидону не улучшала взаимоотношения этих городов. В этом же направлении шла и передача сидонскому царю Яффы. Именно через этот город осуществлялась морская связь между Финикией и Палестиной (Ezra 3, 7). Судя по библейской Книге Ионы (1, 2), Яффа была портом, откуда корабли уходили в далекий Таршиш. Сам Иона жил в VIII в. до н. э. (II Reg. 14, 25), но само это произведение, в котором очень силен фольклорный элемент, возникло гораздо позже, после возвращения иудеев из Вавилонского плена (Шифман, 1987а, 44), т. е. приблизительно во времена Эшмуназора. Передача этого порта Сидону была еще одним ударом по тирской дальней торговле.