Текст книги "От Ханаана до Карфагена"

Автор книги: Юлий Циркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Такое государственное устройство существовало в Карфагене довольно долго. Даже острая политическая борьба, развернувшаяся между двумя Пуническими войнами в III в. до н. э., шла в рамках существующих политических институтов. Правда, Гасдрубал попытался захватить царскую власть (Polyb. III, 8, 2), но до открытого реального переворота дело не дошло, и Гасдрубал вернулся назад в Испанию. Реально в это время, с одной стороны, политический строй республики резко демократизировался, а с другой – усилилось значение военачальников. Однако юридических изменений в устройстве государства не произошло.

Насколько нам известно, последняя реформа политического устройства Карфагена относится к 195 г. до н. э., когда ставший суффетом Ганнибал провел через народное собрание постановление, согласно которому «судьи» могли избираться только на один год и не имели права переизбираться два года подряд (Liv. XXXIII, 46). Под «судьями» (iudices) здесь явно подразумеваются не суффеты (хотя слово «суффет» вполне может быть переведено именно как iudex), ибо Ливий прямо говорит, что их должность была пожизненной: они были perpetui iudices, а суффеты, как уже говорилось, избирались ежегодно. Здесь же Ливий говорит о «сословии судей» (iudicium ordo). По-видимому, речь идет о совокупности высших должностных лиц, социально совпадающей с верхами карфагенского общества. Эти верхи Ливий называет «принцепсами», противопоставляя их плебсу. Интересно замечание историка, что «квестор» пренебрег приказом суффета, поскольку должен был после окончания «квестуры» перейти в сословие судей. Видимо, высшие должности в Карфагене пополнялись путем кооптации как непосредственно из своей среды, так и из числа верных более низших магистратов. Но при всей надменности и всем всевластии «сословия судей», которые могли быть Ливием и несколько преувеличены, они были вынуждены подчиняться решению народного собрания. Следовательно, юридически власти более высокой, чем собрание карфагенских граждан в республике, не существовало. Реформа Ганнибала резко ограничила всевластие олигархии и усилила демократические элементы карфагенской «конституции». Недаром, по словам Ливия (XXXIII, 46, 7), этим актом Ганнибал снискал расположение плебса и ненависть большей части «принцепсов». После этого и стала возможной та политическая обстановка, которая сложилась в Карфагене накануне III Пунической войны, когда массы приобрели решающее значение в жизни государства и на гребне массовых движений к власти стали приходить демагоги типа Гасдрубала (Арр. Lib. III; ср.: Polyb. XXXVIII, 2, 7–12). Само появление таких демагогов отражало кризис карфагенского социального и политического устройства. Ход истории не позволил узнать, как этот кризис мог быть преодолен: в результате III Пунической войны Карфаген был разрушен, и Карфагенское государство перестало существовать.

Во время этой войны карфагеняне оказали героическое сопротивление римлянам. Это долгое сопротивление показало не только горячее стремление карфагенян сохранить свободу, но и наличие у них военных традиций и воинского умения. Со времени военной реформы Магона (lust. XIX, 1, 1) в карфагенской армии широко использовались наемники. Возможно, что с течением времени их роль в армии увеличивалась. Наряду с наемниками в карфагенской армии служили ливийские, а во время II Пунической войны и испанские под данные Карфагена (Diod. XIII, 54, 1; Liv. XXIII, 29, 4 и др.), а также вспомогательные части союзных и вассальных царьков (например, Diod. XX, 38, 1). Это не означает, что сами карфагенские граждане не привлекались к военной службе. В рассказах Диодора о войнах в Сицилии постоянно упоминаются сражающиеся граждане Карфагена (XI, 1, 5; XIII, 44, 8; 80; XIV, 75, 2–4 и т. д.). Воевали карфагеняне и в Африке, как например, при вторжении Агафокла (Diod. XX, 17, 2). Из них формировался «священный отряд» (Diod. XVI, 80, 4; XX, 10, 6; 11, 1; 12, 3), воевали они и в других частях, служили и во флоте. Иначе трудно понять ту горячую речь, с которой, по Полибию (I, 27, 1), обратились к морякам карфагенские стратеги перед битвой при Экноме, призывая спасти родину (Meltzer, 1896, 135–136).

Карфагеняне, служившие в армии, играли и политическую роль. Об этом свидетельствует договор Ганнибала с Филиппом V, в котором среди контрагентов македонского царя упоминаются «все карфагеняне, воюющие вместе» с Ганнибалом (Polyb. VII, 9, 1; 4). Этот договор содержал не только военные, но и политические статьи. Под «карфагенянами, воюющими вместе» со своим полководцем, а также находившимися в его ставке членами карфагенского совета, нельзя подразумевать ни наемников, ни части, набираемые среди подчиненных народов. Следовательно, речь идет именно о гражданах, и, может быть, они играли роль походного народного собрания (Ковалев, 1986, 205). Структура армии отражала государственную. Судя по этому договору, ее основными элементами были полководец (пожалуй, вместе с высшими офицерами), члены карфагенского совета и все карфагенские воины (в государстве соответственно – магистраты, совет, плебс). Возможно, воюющие карфагенские граждане и составляли «народ лагеря» (‘m mhnt), от имени которого выпускались некоторые монеты во время войн в Сицилии (Head, 1887, 737–739).

Командующий состав карфагенской армии формировался из аристократии. Все полководцы, о которых имеются сведения, принадлежали к карфагенской знати. Известно только одно исключение: во время I Пунической войны, когда римляне стояли почти под стенами Карфагена, правительство, видимо, в такой опасный момент не доверяя собственным гражданам, пригласило на должность командующего наемника – спартанца Ксантиппа (Polyb. 1, 32). Больше о нем сведений нет: по-видимому, выполнив свою роль, он был отослан из Карфагена. Это единственное исключение только подтверждает правило: хотя рядовые воины и их конкретные командиры в значительной степени были наемниками, высшее командование находилось в руках карфагенской аристократии.

Таким образом, карфагенские граждане были представлены на всех ступенях вооруженных сил республики – от рядовых бойцов до командующих. Это существенно дополняет наши знания о политической структуре Карфагена, так как в древности, как известно, военная служба и политический Статус были неразрывно связаны.

Подводя итог рассмотрению социальной и политической структуры Карфагена, необходимо отметить следующие моменты. Карфаген представлял собой гражданскую общину, не подчиняющуюся никакой верховной власти вне ее самой. Карфагенская аристократия при всем своем могуществе не представляла собой силу, противопоставленную гражданскому коллективу, и в случае (хотя и весьма редком) выступления рядового гражданства была вынуждена его решению подчиниться, как это было при проведении реформы Ганнибала. Рядом с общинным сектором экономики не отмечено другого, и государственная и храмовая экономики были лишь ипостасями той же общинной экономики. Граждане владели землями на территории хоры именно как граждане Карфагена. Основной эксплуатируемой силой были захваченные на войне рабы и зависимые ливийцы. Нет сведений об эксплуатации сограждан, хотя какой-то намек на это может дать жертвоприношение уЫ, но лишь намек и не более. Несмотря на то, что внутри гражданского коллектива фактически существовали две группы – «могущественные» и «малые», вместе они противостояли негражданам, в том числе различным категориям полузависимого, зависимого и рабского населения. Выгоды от эксплуатации этого населения доставались не только аристократам, но и более широким кругам карфагенского гражданства. В принципе верховной властью обладал «народ Карфагена», который осуществлял ее через народное собрание, выше которого власти в республике официально не было, а любой гражданин теоретически мог быть избран в советы или магистратом, если он обладал «достоинством» и, главное, богатством. Граждан могли привлекать к военной службе. Политическим строем Карфагена, за исключением краткого начального периода, была республика. Все эти черты в той или иной степени присущи такой форме социально-политического устройства, как полис (ср.: Утченко, 1977, 18–41; Кошеленко, 1979, 4–15; Фролов, 1988, 225–228).

Таким образом, можно говорить, что Карфаген представлял собой полис, т. е. ту форму социально-политической и экономической организации древнего общества, которая определила собой античный (греко-римский) путь его развития. Это уже понимал Аристотель, который выделил Карфаген из общей массы «варварских» государств и в своем теоретическом сочинении о полисе – «Политике» – использовал примеры из его государственного устройства, а иногда и целые истории наряду с примерами из жизни греческих полисов.

Одной из особенностей карфагенского полиса является его олигархический характер. И сближения карфагенского политического строя со спартанским и критским, которые неоднократно встречаются в «Политике», кажутся совершенно обоснованными. В формировании олигархического полиса в Греции большую роль играла обстановка завоевания и порабощения местного населения, в ходе чего формировался полис (Фролов, 1988, 228–229). В Карфагене, как кажется, полис слагался в середине V в. до н. э., после свержения власти Магонидов и утверждения республиканского строя. К этому времени происходит окончательное подчинение окружающего ливийского населения, и Карфаген уже встает во главе обширной державы. Следующий период его истории будет характеризоваться борьбой за расширение этой державы. Можно говорить, что характер карфагенского полиса определился теми тенденциями социально-политического развития, которые выявлены наукой на греческом материале.

Восточное происхождение Карфагена определило наличие в нем институтов, которые были далеко не полностью поняты греко-римскими авторами, так как политические институты Карфагена не полностью соответствовали греческим или римским нормам. К ним можно отнести нерасчлененность судебной власти, которая при ликвидации монархии перешла к самодовлеющей общине, и вся община в лице самых разных учреждений и должностей этой властью обладала. Другой восточной чертой явилось наличие таких групп населения, как «сидонские мужи» и «ремесленники», видимо, наследники «царских людей», существовавших в Финикии.

Структура Карфагенской державы была сложной. Ее ядро составлял, естественно, сам Карфаген со своей хорой. Эта хора, расположенная в Африке непосредственно за стенами города, делилась на территориальные округа («земли» – ’rst). Во главе такого округа стоял особый чиновник – «тот, кто над землей» – ’s‘l ’rs (G. Charles-Picard, 1966, 1258–1265). В состав таких округов входило несколько общин: так, «земля» Тугги насчитывала 50 общин, которые Аппиан (Lib. 68) называет городами. Надписи уже римского времени сообщают о сохранении в некоторых из них старых карфагенских институтов, как в Тугге, где встречаются суффеты (по крайней мере, почетные знаки суффетов) и следы такого восточного установления, как собрание представителей «ворот» города (Seston, 1967, 218–222). Вероятно, те же органы самоуправления существовали в Тугге и других подобных городах карфагенской хоры и под властью Карфагена. Но надо думать, что их самоуправление было поставлено под контроль карфагенских представителей. Аристотель (Pol. II, 8, 1273b; VI, 4, 1320b) упоминает о посылке из Карфагена людей для управления городами (επι τας πόλεις) и в окрестные места (προς τας περιοικιδας). Под последними, как кажется, надо понимать именно общины хоры. Такие представители обладали значительной властью, которая могла доходить до произвола. Судя по словам философа, целью таких назначений было дать возможность бедным гражданам обогатиться. В таких городах могли стоять карфагенские гарнизоны, командиры которых, видимо, носили титул rb nwtr (Garbini, 1966, 89–90).

Возможно, что расширением Карфагенской державы в состав карфагенской хоры включались и вне-африканские владения. Может быть, юридически в ее состав вошли города, основанные в Испании Баркидами, прежде всего Новый Карфаген, их столица. В этом городе постоянно находился карфагенский гарнизон, состоящий из тысячи (Polyb. X, 21, 2), а по Аппиану (Hisp. 19), даже из десяти тысяч человек. Из рассказа Полибия (X, 12–19) о падении Нового Карфагена видно, что жители города не были вооружены. Только во время уже непосредственного нападения римлян командир гарнизона вооружил около двух тысяч граждан, а остальные стояли на стенах, сбрасывая штурмовые лестницы римлян и кидая в них бревна и другие предметы. Такое положение, когда граждане оставались безоружными, а в городе находились постоянные войска, сказывалось и на его управлении. Ничего неизвестно о городских магистратах, хотя в городе были люди, считавшиеся его гражданами. Монеты, чеканившиеся в Новом Карфагене, выпускались не городом, а Баркидами. Магон, командир карфагенского гарнизона, назван Полибием «поставленный над городом». Это – явно перевод финикийского ’s ‘l qrt – тот, кто над городом. Надо заметить, что этот полибиевский термин очень схож с аристотелевским. Видимо, такое же положение складывалось и в других городах, куда посылались карфагенские наместники.

Вероятнее всего, в хору была включена и завоеванная в VI–V вв. до н. э. часть Сардинии, кроме финикийских городов. Как уже отмечалось, система крепостей отделяла ее от свободной территории острова. Каким образом было оформлено управление этой части Сардинии, неизвестно. Финикийские же города пользовались автономией (Moscati, 1977, 139).

С Карфагеном были тесно связаны его колонии. Как и колонии Тира, они составляли часть державы своей метрополии и осуществляли надзор над окружающими землями. Во многих случаях они имели важное экономическое значение, будучи центрами торговли и ремесла. Очень важно было то, что колонии служили резервуаром для поглощения «излишков» гражданского населения, избавляя Карфаген от демографического напряжения и стабилизируя социальную и политическую ситуацию. Возможно, что колонии пользовались определенными привилегиями, но административно подчинялись метрополии, посылавшей туда своего резидента (Шифман, 1963, 65, 97). Одной из таких колоний был город Эбес, который, судя по событиям 217 г. до н. э., имел собственные вооруженные силы и оказал упорное сопротивление римлянам, пытавшимся его захватить (Liv. XXII, 20, 7–9). Видимо, колонисты не были обязаны поставлять солдат в карфагенскую армию, но в случае необходимости помогали метрополии, как это было в 206 г. до н. э., когда эбеситане предоставили прибывшему туда полководцу Магону (брату Ганнибала) продовольствие, оружие и молодежь для пополнения флота (Liv. XXVIII, 37, 4). Ливий, рассказывая об этом, использует глагол dare – давать (точнее, причастие data), что подчеркивает добровольность поставки продовольствия и подкреплений. Чеканил Эбес и свою монету (Blazquez, 1983b, 505–506). Возникает вопрос: можно ли такое положение распространять и на другие карфагенские колонии. До сих пор следов местной чеканки в прочих колониях Карфагена нет. Перед II Пунической войной Ганнибал послал в столицу войска из городов метагонитов (Polyb. III, 33, 13). Это были карфагенские колонии, расположенные в Метагониях, т. е. на побережье Африки к западу от собственно карфагенской территории (Le Glay, 1979, 1259). Судя по рассказу Полибия, речь идет не о какой-либо добровольности, как это было в случае с Эбесом, а о прямом приказе карфагенского полководца. На этом основании можно считать, что некоторые карфагенские колонисты обязаны были участвовать в военных мероприятиях метрополии. В дошедших до нас официальных правовых документах, каковыми являются договоры Карфагена с Римом и Ганнибала с македонским царем, колонисты вообще не упоминаются. Это можно объяснить тем, что колонии специально не выделяются, а рассматриваются как часть самого Карфагена. В таком случае понятие «господа карфагеняне» (κύριοι Καρχηδονιοι), упоминаемое в договоре с Филиппом V (Polyb. VII, 9, 5), охватывает граждан Карфагена и его колоний.

В состав Карфагенской державы входили и старые колонии Тира. Если в первом договоре Карфагена с Тиром упоминаются только сам Карфаген и его союзники (Polyb. III, 22, 4), то во втором, между Карфагеном и союзниками, появляются народ Утики и тирийцы (Polyb. III, 24, 3). В договоре Ганнибала с Филиппом V вновь в качестве самостоятельной единицы появляются жители Утики (Polyb. VII, 9, 5). Можно говорить, что Утика, старейшая финикийская колония в Африке, официально считалась равноправной с самим Карфагеном. Она явно имела и какие-то войска, используя их для изгнания карфагенского гарнизона во время Ливийской войны (Polyb. I, 82, 10). Что касается «тирийцев», также названных во втором договоре в качестве равноправной с карфагенянами единицы, то, как говорилось в главе о втором этапе финикийской колонизации, под этим названием надо подразумевать население тирийских колоний, основанных в Испании, которое, следовательно, как и утикийцы, официально считалось равноправной единицей Карфагенской державы. Гадес и другие финикийские города в Испании выпускали свою монету (Alfaro, 1986, 121–129; VIIIaronga, 1986, 157–162; Martin Ruiz, 163). Страбон (III, 5, 3) говорит о большом флоте Гадеса, а Ливий (XXVIII, 37, 1–3) рассказывает, что после ухода из Гадеса карфагенской армии во главе с Магоном, вернуться в город она не смогла, несмотря на все предпринятые усилия. Едва ли гадитане могли оказать столь решительное сопротивление, даже учитывая близость в это время римской армии, если бы у них не было собственных вооруженных сил. В противном случае Магон просто взял бы штурмом безоружный город, ибо карфагеняне, как мы видели выше, не церемонились со своими соотечественниками, тем более в такой драматической ситуации, в какой оказался Магон. На последнем этапе войны с римлянами в 207 г. до н. э. карфагеняне разместили в Гадесе свой гарнизон, наличие которого позволило Магону совершать различные бесчинства (Liv. XXVIII, 2, 16; 36, 3). Видимо, наличие гарнизона особенно возмутило гадитан, посланцы которых обещали римлянам выдать город и карфагенскую армию (Liv. XXVIII, 30, 4). По всей видимости, можно судить, что до этого времени карфагенского гарнизона в городе не было. Не допущенный в Гадес Магон жаловался, что гадитане перед ним – союзником и другом – закрыли ворота (Liv. XXVIII, 37, 2). В данном случае речь едва ли идет о личных взаимоотношениях Магона и Гадеса, так как первый явно предстает как полководец Карфагенской республики. Вероятно, такое положение – союза и дружбы – юридически определяло отношения Карфагена и Гадеса, и его также можно было бы распространить и на другие города испанских «тирийцев». Наконец, вполне возможно, что на положении официального равноправия находился и остров Коссура между Африкой и Сицилией (Шифман, 1963, 97).

Другие старые финикийские города юридически занимали более низкое положение. Видимо, именно они в первую Очередь подразумеваются под подчиненными карфагенянам и имеющими с ними одинаковые законы (Polyb. VII, 9, 5). В эту категорию, возможно, входили и элимские общины Сицилии, в свое время, как мы видели, добровольно подчинившиеся Карфагену. Таким образом, эта группа охватывала некоторые финикийские и местные общины Сицилии, Сардинии, меньших островов, Африки. Их политическое устройство копировало карфагенское. Так, мы находим «народ» (‘m) в Гавлосе (IFPCO Malta, 6), Витии (IFPCO Sard. Npu, 8, 1), Хадрумете (KAI, 119) и других городах. Во многих городах, как Панорм, Эрик, Таррос, Каларис, Лептис и другие, встречаются суффеты (KAI, 119, 120; IFPCO Sard., 36, 5) (Ehrenberg, 1931, 648). Интересна надпись из Тарроса в Сардинии (IFPCO Sard., 32), в которой датировка дается по суффетам Карфагена, хотя в ней упоминаются и суффеты самого Тарроса. Все это оправдывает официальную характеристику этих городов как «имеющих одинаковые законы с карфагенянами».

Диодор (XX, 55) и Плиний (V, 24) упоминают живущих в Африке ливофиникийцев, причем, по Диодору, они имели право на брак с карфагенянами. Ливофиникийцы появляются и на юге Испании (Av. Or. mar. 421). Геродор (FHG, fr. 2A) считал их колонистами из Карфагена, а Псевдо-Скимн (196–198), наоборот, говорил, что они приняли колонистов из Карфагена. Наконец, в римское время в Южной Испании жили бластофиникийцы (Арр. Hisp. 56) и бастулы, именуемые пунами, т. е. карфагенянами (Ptol. II, 4, 6). Они чеканили монеты с особыми легендами, не похожими на легенды других местных общин Пиренейского полуострова (Jensen, 1958, 142–148). По Аппиану, это были отпрыски финикийцев, которых поселил здесь Ганнибал. Разнобой в источниках и не особенно ясный контекст вызывают и разнообразие современных интерпретаций. Не входя в детали этого вопроса, можно, по-видимому, предположить, что под ливофиникийцами в Африке подразумевалось смешанное население (Шифман, 1963, 96–97), какое было, например, в Лептисе (Sal. lug. 78), а также жители тех африканских общин, которые занимали более привилегированное положение (Fischer, 1926, 262). Правда, существует мнение, что под ливофиникийцами сначала подразумевалось население финикийских городов в Африке, подчиненных Карфагену (Huss, 1990, 26). Что касается испанских ливофиникийцев, то они могли действительно быть переселенцами из Африки, смешавшимися затем с местными жителями (ср.: Lopez Castro, 1992, 47–65).

Надо, однако, сказать, что официальное положение и подлинная роль всех этих городов в Карфагенской державе далеко не всегда совпадали. При юридическом равноправии Утики и Карфагена первая, несомненно, подчинялась второму. Она практически была лишена и возможности вести самостоятельную внешнюю торговлю, не говоря уже о внешней или военной политике. Недаром, как показывают раскопки, после подчинения Утики Карфагену в V в. до н. э. город сразу же обеднел (Cintas, 1951, 25–29; Cintas, 1954, 144–146), за что утикийцы платили карфагенянам «старинной ненавистью», как говорит Аппиан (Lib. 75). И не раз во время серьезных испытаний, выпавших на долю Карфагена, Утика проявляла колебания, а то и открыто присоединялась к его врагам. Так было во время экспедиции Агафокла (Diod. XX, 54, 2), во время Ливийской войны (Polyb. I, 82, 9–10) и в начале последней войны Карфагена с Римом (Polyb. XXXVI, З, 1; Арр. Lib. 75). Над городами тяготел тяжелый финансовый гнет. Ливий (XXXIV, 62, 3) сообщает, что Лептис платил Карфагену десять талантов ежедневно. Судя по второму договору Карфагена с Римом, африканские, сардинские и испанские владения первого представляли зону монопольной карфагенской торговли (Polyb. III, 24, 4; 11), и только сама столица могла торговать с другими государствами (Polyb. III, 24, 12).

Совершенно другое положение сложилось в Сицилии. В условиях постоянных и далеко не всегда успешных войн на этом острове карфагеняне были заинтересованы в лояльности местного населения. Поэтому Сицилия оставалась открытой для торговли других государств, в частности Рима (Polyb. III, 22, 10; 24, 12), что, разумеется, было выгодно сицилийским финикийцам. Финикийские и элимские города Сицилии чеканили собственную монету (Les Pheniciens, 1997, 251–253), имели армию, вели прибыльную торговлю с греками, этрусками, римлянами. И они отвечали Карфагену не только лояльностью, но и стойкостью. Достаточно вспомнить о героической, хотя и безуспешной, обороне Мотии (Gsell, 1918, 292–298; Huss, 1978, 93–94).

Следующей категорией были племена и народы, находившиеся в подданстве у карфагенян (Polyb. VII, 9, 5). Это были ливийцы, жившие вне хоры, подчиненные племена Испании и Сардинии. Они, по-видимому, находились в разном положении. В дела большинства подданных карфагеняне без необходимости не вмешивались. Они сохраняли старую племенную или (если она существовала, как в Южной Испании) государственную структуру, ограничиваясь взятием заложников. Иногда же, если это было особенно важно, карфагеняне ставили подданных под «прямое» управление. Так поступил Ганнибал с племенем баргусиев в Северо-Восточной Испании, которых он, как писал Полибий (III, 35, 4), подчинил власти своего офицера Ганнона в качестве не только «начальника», но и «господина» (δεσπότην). Это было вызвано тем обстоятельством, что баругсии оказались единственным племенем к северу от реки Ибера, которое благожелательно приняло римских послов (Liv. XXI, 19, 7). Но независимо от степени автономии все подданные насильственно привлекались к военной службе, что с несомненностью засвидетельствовано для ливийцев (Diod. XIII, 44, 1; 54, 1), а в последние десятилетия III в. до н. э. для балеар (Liv. XXVIII, 37, 9) и народов Южной и Юго-Восточной Испании (Polyb. III, 33, 8–9; Liv. XXI, 21, 11–13; XXIII, 29, 4; XXVIII, 12, 13).

Подданные облагались тяжелым налогом, который к тому же можно было произвольно увеличивать, как это было, во время I Пунической войны (Polyb. 1, 72, 1–2). Точный размер налога неизвестен, но во время войны после его увеличения он достигал половины урожая. В Сицилии налогом облагались не отдельные люди или семьи, а целые общины, которые уже сами распределяли фискальную тяжесть между своими членами (Ensslin, 1943, 271; Шифман, 1968, 248). То же самое, по-видимому, имело место и в Испании, так как Полибий (III, 13, 7) пишет об обложении денежным сбором Алтеи и других городов (а не их жителей). Такой же принцип применялся в Африке, по крайней мере, по отношению к тем общинам, которые Полибий (I, 72, 2) называет городами. Жестокий налоговый гнет, тяжелая обязанность проливать кровь за интересы правящей верхушки, произвол карфагенских чиновников – все это вызывало лютую ненависть к Карфагену. Ливийцы, сарды, испанцы не раз восставали против Карфагенской державы. Самое крупное такое восстание охватило практически все владения Карфагена после I Пунической войны.

Наконец, карфагеняне в той или иной степени властвовали над «союзниками». Последние упоминаются во втором договоре с Римом и в договоре Ганнибала с Филиппом V (Polyb. III, 24, 3; VII, 9, 5). Они управлялись самостоятельно, но были лишены внешнеполитической инициативы (в приведенных договорах от их имени выступает Карфаген) и должны были поставлять контингенты в карфагенскую армию. Их попытка уклониться от подчинения карфагенянам рассматривалась как мятеж (Diod. XX, 38, 1). На них накладывалась подать (Diod. XXV, 10, 3), их верность обеспечивалась заложниками (Diod. XXIV, 10, 2). Однако понятие «союзники» было довольно широким. Возможно, что подобные отношения устанавливались только с теми союзниками, которые жили поблизости от самого Карфагена (Машкин, 1948, 41). А чем дальше от него, тем самостоятельнее становились местные царьки, династии, племена. Видимо, взаимоотношения карфагенян и «союзников» варьировались в зависимости от конкретных обстоятельств. Если в 230 г. до н. э. зять Гамилькара Гасдрубал силой привел в покорность союзных нумидийцев, уничтожив восемь тысяч человек, захватив десять тысяч и наложив на остальных подать (Diod. XXV, 23, 3), то в 204 г. до н. э. другой Гасдрубал, сын Гисгона, был вынужден выдать свою дочь замуж за нумидийского царька Сифакса, чтобы обеспечить его верность (Liv. XXIV, 23, 3), ибо Сифакс вел себя самостоятельно и даже пытался играть посредническую роль в римско-карфагенской войне. Подлинными союзниками (а не подчиненными, чье положение прикрывалось таким названием) были во времена II Пунической войны илергеты в Испании (Polyb. III, 76, 6).

На весь этот сложный конгломерат городов, народов, племен накладывалась, вероятно, сетка территориального деления. Так, вполне вероятно, особый округ образовывали так называемые Эмпории с центром в Лептисе (Liv. XXXIV, 62, 3), и в этот округ входили как финикийские города, так и территории, населенные местными жителями (Gsell, 1918, 128). Другим таким округом могли быть уже упоминавшиеся Метагонии, которые охватывали земли, расположенные в первую очередь по побережью к западу от Карфагена. В качестве особых округов можно, вероятно, выделить африканские земли вблизи самого Карфагена, подчиненные карфагенянам части Сардинии и Сицилии. Ливий (XXVIII, 2, 12) упоминает гадитанскую провинцию в Испании. Это упоминание относится к событиям 207 г. до н. э., когда под властью карфагендн оставались лишь старые финикийские города, включая Гадес, да еще сравнительно небольшая территория, к ним прилегающая. Но возможно, что ранее это название относилось ко всем карфагенским владениям в Испании (ср.: Lopez Castro, 1995, 77). Эти округа («провинции») тоже могли делиться на более мелкие территориальные подразделения, подобные «землям» карфагенской хоры. Предполагают, что в Испании могло быть три таких «земли», или пага, как их иногда называют на римский манер (Wagner, 1983, 444–445). Характерно, что во всех случаях, когда более или менее можно говорить о территориальных подразделениях Карфагенской державы (вне карфагенской хоры), эти округа охватывают и финикийские, и местные города и племена. Это показывает, что юридические различия играли для карфагенян меньшую роль, чем удобства непосредственного управления.

Выше говорилось, что после свержения Магонидов и до 195 г. до н. э. юридических изменений в структуре политической власти Карфагена не произошло. Но на «втором этаже» этой структуры такие изменения все же имели место. Во время I Пунической войны впервые после ликвидации господства потомков Магона в Африке встречается стратег, выполнявший гражданские функции: собирающий налоги и подати (Polyb. I, 72, 2–3). Вероятно, в это время в практику Карфагенской державы входит институт стратегии, аналогичный эллинистическому, с сосредоточением в одних руках военной и гражданской власти над определенной территорией (Bengtson, 1952, 160–161; Bondi, 1971, 657–658). Первым известным таким стратегом был Ганнон перед Ливийской войной (Polyb. I, 67, 1). Аналогичным было, вероятно, положение боэтарха, как его называет на греческий манер Полибий (I, 79, 2), в Сардинии (Moscati, 1977, 139). Это положение распространялось и на более низких должностных лиц. Так, в начале II в. до н. э. некий Карталон в Африке был и командиром отряда, и правителем какой-то территории, видимо, округа, «земли» (Арр. Lib. 68).

В III в. до н. э. в рамках Карфагенской республики сложилось особое образование – держава Баркидов, когда представители одной семьи Баркидов – Гамилькар, его зять Гасдрубал и его сыновья Ганнибал и Гасдрубал – управляли значительной частью территории республики. По-видимому, с юридической точки зрения их власть не отличалась от этого нового вида стратегии. При полководцах находились члены карфагенского правительства (Polyb. X, 8, 1; Liv. XXVI, 51, 2). В принципе над командующими стоял карфагенский совет (сенат), отдававший им распоряжения. Так например, в 216 г. до н. э. совет отдал Гасдрубалу приказ двинуться с войсками в Италию на помощь брату, и тому против воли пришлось выполнять этот приказ, и не его вина, что, потерпев в 215 г. до н. э. поражение, он не сумел перейти реку Ибер и был вынужден остаться в Испании (Liv. XXIII, 27, 9–29, 17).