Текст книги "Повесть о доме Тайра"

Автор книги: Юкинага Монах

8. Дальние стрелы

Ёсимори из Вады, самурай Минамото, не взошел на корабль, а остановил коня на берегу, у самой кромки воды, снял шлем, передал его челядинцу и, привстав на стременах, с силой натягивая тетиву лука, так метко посылал стрелу за стрелой, что в пределах трех те ни разу не промахнулся. Одна из его стрел полетела особенно далеко, и он стал звать и кричать: «Эй, верните-ка мне эту стрелу!»

Князь Томомори приказал подать стрелу, взглянул и увидел, что была она длиной в тринадцать ладоней и два пальца[609]609
  ...длиной в тринадцать ладоней и два пальца... – Длину стрелы измеряли шириной ладони и шириной сложенных вместе пальцев – одного, двух, трех, четырех.


[Закрыть], с некрашеным древком, украшена черно-белыми журавлиными и лебедиными перьями вперемешку, а на древке, на расстоянии примерно кулака от стального острия, лаком сделана надпись: «Ёсимори из Вады».

Много превосходных стрелков было среди воинов Тайра, но все же лишь немногие смогли бы послать стрелу на столь дальнее расстояние... Наконец призвали Тикакиё из Нии, жителя земли Иё, и вручили ему эту стрелу, чтобы он отправил ее обратно. Ему тоже пришлось стрелять на дальнее расстояние, ибо ладья, на которой он находился, отстояла от берега больше чем на три те. Тем не менее посланная им стрела глубоко вонзилась в предплечье самурая Исиды из дружины Миуры, который стоял даже дальше на добрый тан, чем Есимори из Вады. При виде этого остальные дружинники подняли Ёсимори на смех:

– Ёсимори из Вады думал, что никто не сможет выстрелить дальше него, и глядите, как осрамился!

Услышав эти насмешки, раздосадованный Ёсимори въехал в маленькой лодке в расположение кораблей Тайра и стрелял там без передышки, многих убив и ранив.

Тайра тоже послали стрелу на корабль Минамото, на котором плыл Ёсицунэ, и, так же, как Вада, стали звать и кричать: «Эй, верните-ка нам эту стрелу!» Ёсицунэ велел вытащить стрелу, взглянул и увидел, что была она длиной в четырнадцать ладоней и три пальца, с некрашеным древком, окаймлена перьями фазана, а надпись гласила: «Тикакиё из Нии, житель земли Иё».

Ёсицунэ призвал Санэмото Готоо.

– Есть ли кто-нибудь в нашем войске, кто смог бы возвратить эту стрелу назад, на корабль Тайра? – спросил он.

– Самый могучий стрелок – Ёити из Асари, он из тех отпрысков Минамото, что живут в краю Каи!

– Если так, позвать его! – приказал Ёсицунэ, и Ёити из Асари явился.

– Эту стрелу прислали нам Тайра с моря, – сказал Ёсицунэ, – и теперь призывают вернуть ее... Сможешь ли ты выстрелить на такое дальнее расстояние?

– Пожалуйте мне эту стрелу, я взгляну! – сказал ёити и, помяв ее кончиками пальцев, промолвил: – Древко у этой стрелы несколько слабовато, да и коротковата эта стрела... Если уж стрелять, так у меня есть на случай стрелы не хуже! – С этими словами взял он свой лук длиной в девять сяку, вложил стрелу длиной в пятнадцать ладоней с лакированным древком и с силой натянул тетиву. Со свистом вылетела стрела, пронеслась больше четырех те, вонзилась в грудь Тикакиё и свалила его на дно ладьи. Остался ли он в живых или умер – за дальностью расстояния разглядеть было невозможно. Да, недаром слыл могучим стрелком этот ёити из Асари, с расстояния в два те без промаха попадал он в бегущего оленя!

Закончилась перестрелка, и теперь Тайра и Минамото, с криками, с воплями ринулись в бой, не щадя собственной жизни. Казалось, ни одна из сторон не уступает друг другу. Но на стороне Тайра находились три священные императорские регалии и сам император, украшенный всеми Десятью добродетелями, и потому сомнительно было, чтобы Минамото удалось одержать верх. Но как раз в то время, когда Минамото уже готовы были усомниться в своей победе, все увидали, что в воздухе плывет нечто похожее на белое облако. Оказалось, однако, что то не облако, а летящий по воздуху белый стяг, не имевший владельца. Спустившись с неба, стяг парил над кораблем Минамото, почти коснувшись шеста на носу.

– Это знамение Хатимана, великого бодхисатвы! – возликовал Ёсицунэ, вымыл руки, ополоснул рот, поклонился белому стягу, и все его самураи последовали его примеру.

И еще было знамение: великое множество морских свиней – рыб-дельфинов, внезапно появившись возле кораблей Минамото, поплыли в сторону Тайра. Увидев их, князь Мунэмори призвал ученого мудреца Харунобу Абэ, ведавшего законы Инь-Ян.

– Морские свиньи обычно плывут стадами, но столь огромного стада мне еще ни разу видеть не доводилось... Погадай же, что сие предвещает?

И Харунобу ответил:

– Если дельфины повернут вспять, Минамото погибнут, но если они поплывут вперед, под днищами наших судов, тогда нам угрожает опасность. – И не успел он договорить эти слова, как все дельфины дружно пронеслись под днищами судов Тайра, и Харунобу воскликнул:

– Свершилось!.. Решена судьба Поднебесной!

Сигэёси из Авы все последних три года служил Тайра верой и правдой, неоднократно бился, не щадя жизни, в сражениях, но когда сын и наследник его Нориёси очутился живым в плену, Сигэёси в сердце своем мгновенно изменил Тайра и перешел на сторону Минамото.

У Тайра был хитроумный замысел: императора и всех знатных вельмож поместить на простые суда, а рядовых бойцов – на большой корабль, какие строят в Танских пределах, и, когда воины Минамото яростно набросятся на этот большой корабль, – окружить их и перебить. Но после измены Сигэёси, Минамото, не обращая ни малейшего внимания на танское судно, рвались только к простому кораблю, где, кроме императора, находился также сам глава рода Тайра, князь Мунэмори, в доспехах простого самурая. И в тысячный раз сокрушался и досадовал князь Томомори: «Проклятие! Надо было зарубить этого негодяя Сигэёси!» Но поздно – уже ничем нельзя было помочь беде.

Тем временем все самураи, уроженцы островов Сикоку и Кюсю, отвернулись от Тайра и перекинулись на сторону Минамото. Воины, еще мгновенье назад, плечом к плечу сражавшиеся в едином строю, теперь обращали стрелы против прежнего господина, обнажали меч против прежнего повелителя. Тщетны были усилия Тайра выйти на берег – бурные волны преграждали им путь к спасению; напрасны попытки пристать к противоположному берегу – там уже поджидали наготове враги, дружно обратив против них свои боевые луки. По всему было видно, что сегодня приходит конец борьбе между Тайра и Минамото за владычество в государстве.

9. Гибель малолетнего государя

Уже воины Минамото перепрыгнули на корабли Тайра. Уже кормчие и гребцы, убитые, лежали на дне судов, застреленные, порубленные, и некому было направить ход кораблей. Князь Томомори в маленькой лодке переправился на корабль, где пребывал император Антоку.

– Час нашей гибели наступил, – сказал он, – уберите, сбросьте в море все, что нечисто и оскорбительно для взора! – с этими словами он носился по судну, от носа и до кормы, убирая, сметая грязь, самолично наводя чистоту.

– Господин Тюнагон, как идет битва? – наперебой приступили к нему с расспросами дамы.

Громко засмеялся им в ответ Томомори.

– Скоро вы собственными очами узрите доблестных самураев востока!

– Как можете вы насмехаться над нами в такое время? – воскликнули дамы, стеная и плача в голос.

Госпожа Ниидоно давно уже в душе приняла решение. Переодевшись в темные траурные одежды и высоко подобрав край хакама из крученого шелка, она зажала под мышкой ларец со священной яшмой, опоясалась священным мечом, взяла на руки малолетнего императора Антоку и сказала:

– Я всего лишь женщина, но в руки врагам не дамся! И не разлучусь с государем! Не медлите, следуйте за мной все, кто решился!

Императору Антоку исполнилось восемь лет, но на вид он казался гораздо старше. Черные прекрасные волосы ниспадали у него ниже плеч. Он был так хорош собой, что, казалось, красота его, как сияние, озаряет все вокруг.

– Куда ты ведешь меня? – удивленно спросил он, и Ниидоно, утерев слезы, отвечала юному государю:

– Как, разве вам еще неведомо, государь? В прежней жизни вы соблюдали все Десять заветов Будды и в награду за добродетель стали в новом рождении императором, повелителем десяти тысяч колесниц! Но теперь злая карма разрушила ваше счастье. Сперва обратитесь к восходу и проститесь с храмом Великой богини в Исэ, а затем, обратившись к закату, прочитайте в сердце своем молитву Будде, дабы встретил он вас в Чистой земле, обители райской! Страна наша – убогий край, подобный рассыпанным зернам проса, юдоль печали, плохое, скверное место! А я отведу вас в прекрасный край, что зовется Чистой землей, обителью райской, где вечно царит великая радость! – так говорила она, а сама заливалась слезами.

Государь, в переливчато-зеленой одежде, с разделенными на прямой ряд, завязанными на ушах волосами, обливаясь слезами, сложил вместе прелестные маленькие ладони, поклонился сперва восходу, простился с храмом богини в Исэ, потом, обратившись к закату, прочел молитву, и тогда Ниидоно, стараясь его утешить, сказала:

– Там, на дне, под волнами, мы найдем другую столицу! – и вместе с государем погрузилась в морскую пучину.

О горе! Ветер бренности веет в нашем мире непостоянства; под его дуновением мгновенно осыпался благоуханный цветок!

О скорбь! Волны злобы бушуют в греховной нашей юдоли, где жизнь и смерть во власти неумолимого рока; мгновенно поглотили они священную императорскую особу!

Дворцом Долголетия называли его чертоги, дабы жил он там долго-долго; вратами Юности назвали ворота и написали на них:

«Да не войдет сюда старость!» Еще и десяти лет не исполнилось государю, а он уже погрузился на дно морское! Словами не описать, сколь непрочной, сколь бренной оказалась его участь, судившая ему родиться для трона! Дракон, обитающий в поднебесье, вмиг обратился в рыбу, жительницу морских глубин!

Некогда, окруженный вельможами и министрами, обитал юный государь во дворце, подобном высокому терему Брахмы или замку Радости Индры, повелевая бесчисленными родичами, близкими и далекими, а ныне в одно мгновение лишился жизни, бросившись с корабля в глубокие волны. О скорбная, скорбная участь!

10. Гибель правителя Ното

Государыня Кэнрэймонъин опустила за ворот с правой стороны каменную грелку, с левой стороны – тяжелый прибор для туши, и бросилась в море, но воин Муцуру из дружины Ватанабэ подцепил ее боевыми вилами за длинные волосы и вытащил из воды, хотя и не ведал, кто перед ним.

– О святотатство, ведь это императрица! – наперебой закричали дамы. О пленнице доложили Ёсицунэ и поспешно переправили ее на главный корабль. Госпожа Дайнагонноскэ, супруга князя Сигэхиры, тоже хотела броситься в море вместе с драгоценным китайским ларцом, в котором хранилось священное зерцало, но стрела пригвоздила подол ее длинного одеяния к краю судна. Споткнувшись, она упала, и тут ее схватили воины Минамото. Самураи сбили замок со священного ларца и уже хотели было приподнять крышку, но в тот же миг в глазах у них потемнело, и кровь хлынула носом.

– Это священное зерцало! – воскликнул пленный дайнагон Токитада, – Простым смертным не дано его лицезреть! – И, услышав эти слова, все самураи попятились, объятые страхом. Тогда Ёсицунэ, переговорив с дайнагоном, снова завернул ящичек в ткань, как и был он завернут прежде.

Тем временем братья покойного Правителя-инока – Норимо-ри, Тюнагон у Ворот, и Цунэмори, глава Ведомства построек, – поверх панциря навесили каждый по тяжелому якорю и, взявшись за руки, бросились в море. Сыновья покойного князя Сигэмори Комацу, Сукэмори и Аримори с двоюродным братом Юкимори, взявшись за руки, тоже все вместе погрузились в пучину.

Так поступали многие, но князь Мунэмори с сыном неподвижно стояли у края судна, растерянно озираясь по сторонам, и непохоже было, чтобы они решились топиться... Тогда самураи, не в силах сдержать негодования, пробежав мимо, как будто нечаянно столкнули князя Мунэмори в воду. Увидев это, его сын Киёму-нэ тотчас же сам прыгнул в море. Все другие тонули, ибо поверх тяжелых доспехов взваливали на себя еще какой-нибудь груз или прижимали к груди какой-нибудь тяжелый предмет, но князь Мунэмори с сыном не последовали примеру других и к тому же оба превосходно умели плавать и потому не ушли под воду. «Я утоплюсь, если Киёмунэ утонет, – думал князь Мунэмори, – а если он спасется, спасусь и я!» А Киёмунэ, в свой черед, думал: «Я утоплюсь, если отец утонет, но если он останется жив, останусь в живых и я!» Так, глядя друг на друга, плавали они по волнам, а тем временем Ёсимори из Исэ в маленьком челноке подплыл к ним вплотную и, первым подцепив вилами Киёмунэ, вытащил его из воды. Увидев это, князь Мунэмори уж тем паче не решился пойти ко дну и точно так же очутился в плену живым.

Молочный брат его, Акацунэ из Хиды, подплыв в челноке к кораблю Ёсимори, перепрыгнул на палубу и, обнажив меч, бросился к Ёсимори, воскликнув:

– Кто дерзнул пленить моего господина?!

Казалось, Ёсимори угрожает неминуемая гибель, но в этот миг его паж вклинился между противниками, стараясь защитить господина. Взмах меча Акацунэ – и надвое раскололся шлем пажа! Второй удар – и слетела с плеч его голова! И снова смерть нависла над Ёсимори, но тут засвистела стрела, пущенная с соседнего судна самураем Тикацуной Хори, вонзилась в Акацунэ, угодив ему под шлем, в голову. Пошатнулся Акацунэ... В тот же миг с соседнего судна перепрыгнул на корабль Ёсимори самурай Ятаро Хори, схватился с Акацунэ, сбил его с ног, а вассал Хори, перепрыгнув следом за господином, приподнял защитную пластину панциря Акацунэ и дважды поразил его мечом. Славился силой Акацунэ из Хиды, да, видно, пришел конец его счастью – тяжко раненный, окруженный многочисленными врагами, он в конце концов пал мертвый. А князь Мунэмори – что испытал он, видя, как у него на глазах убивают молочного брата?

Никто не решался выйти против стрел Норицунэ, правителя земли Ното. Но вот расстрелял он все свои стрелы и, верно, решив, что настал его смертный час, облачился в красный парчовый кафтан и в панцирь, скрепленный узорным китайским шнуром, обнажил грозный, могучий меч, вытащил из ножен секиру на длинном древке белого цвета и с оружием в обеих руках с такой силой косил врагов вокруг себя, что подступить к нему никто не решался. Многих он перебил! Но тут князь Томомори прислал к нему человека, велев сказать:

– Правитель Ното, не греши понапрасну! Разве достоин тебя такой противник?

«Ясно, он велит мне схватиться с самим Ёсицунэ!» – понял правитель Ното, перехватил оружие поудобнее, перепрыгнул на вражеский корабль и продолжал биться, испуская крики и вопли. Но ни разу не видев ранее Ёсицунэ, он не знал его в лицо и, заметив воина в нарядных доспехах, гонялся за ним, принимая за Ёсицунэ.

Ёсицунэ понял, что правитель Ното ищет с ним встречи, и готов был принять его вызов, но в пылу сражения они разминулись, и ему все не удавалось схватиться с правителем Ното. Но вдруг правитель Ното каким-то чудом перепрыгнул на корабль, на котором находился Ёсицунэ, и, заметив его, бросился на него с мечом. Однако Ёсицунэ – уж не потому ли, что опасался не совладать с правителем Ното? – зажал под мышкой секиру на длинном древке и одним прыжком ловко перепрыгнул на соседнее судно. Правитель же Ното, может быть, оттого, что не отличался таким проворством, не стал преследовать Ёсицунэ и даже не пытался прыгнуть ему вдогонку.

«Конец!» – решил он, бросил меч и секиру в море, сорвал с головы шлем, швырнул его прочь, сбросил доспехи, остался в одном лишь легком нагрудном панцире и остановился, широко раскинув руки в стороны.

Так стоял он как вкопанный, с распростертыми вширь руками, с беспорядочно спутанными волосами, подавляя все кругом грозным видом. Словами не описать, как страшен был он в эти мгновения!

И воскликнул тут Норицунэ, правитель Ното, громовым голосом:

– Подходите, кто считает себя могучим и храбрым, схватитесь с Норицунэ и попробуйте взять его в плен живым! Охота мне съездить в Камакуру, повидаться там с Ёритомо, перекинуться с ним словечком! Подходите же, подходите! – так кричал он, но приблизиться к нему никто не решался.

Был тут некий Санэмицу из Аки, сын Санэясу, правителя уезда Аки, что в краю Тоса, храбрец, равный силой тридцати самураям, а с ним – один из его вассалов, не уступавший силой своему господину, и младший брат Дзиро, тоже могучий воин. Бросив взгляд на правителя Ното, сказал тут сей Санэмицу:

– Какой бы ни был силач, хоть сам дьявол ростом в десяток дзё, неужели мы не одолеем его, если набросимся все втроем? – С этими словами господин и вассалы сели втроем в маленький челн, поравнялись с судном, на котором стоял правитель Ното, с криком перепрыгнули туда и, обнажив мечи, накренив защитные пластины у шлемов, дружно двинулись прямо на него. Но правитель Ното даже не дрогнул; как только вассал Санэмицу, подступивший первым, коснулся его краешком панциря, он пинком ноги свалил его и сбросил в море. Потом зажал Санэмицу, наступавшего следом, под правой рукой, его младшего брата Дзиро – под левой, стиснул обоих что было силы и, воскликнув: «Так ступайте ж вы оба со мною вместе на гору Смерти!» – со всего размаха прыгнул с корабля в воду, тяжко рухнув в морскую пучину, двадцати шести лет от роду.

11. Священное зерцало в столице

И сказал тогда князь Томомори:

– Все, что рок судил мне увидеть, ныне увидал я сполна! Настало время покончить с жизнью! – и, обратившись к молочному брату своему Иэнаге, спросил: – Помнишь ли давнишний уговор наш? Ты ему по-прежнему верен?

– Разумеется! – отвечал Иэнага.

Он помог князю надеть один панцирь поверх другого, облачился и сам в тяжелые двойные доспехи, и, взявшись за руки, они вместе бросились в море. Увидев это, более двадцати самураев, вассалов Тайра, не желая покидать господина, взявшись за руки, тоже погрузились вслед за ним в волны. Только Морицуги из Эттю, Тадамицу из Кадзусы, Кагэкиё и Сиробёэ – неизвестно, когда и как? – сумели бежать и скрыться.

О скорбный вид! Алые знамена, алые стяги, брошенные, изорванные, плавали в море, как багряные кленовые листья, что устилают воды реки Тацута, сорванные порывами бури. Алым цветом окрасились белопенные волны, набегающие на берег. Опустевшие судна, потерявшие кормчих, гонимые ветром, увлекаемые течением, качались на волнах и уносились в неведомые морские дали...

Были взяты живыми в плен – князь Мунэмори, его старший сын и наследник Киёмунэ, дайнагон Токитада, его сын Токидзанэ, главный казначей Нобумото, чиновник Военного ведомства Масаакира и восьмилетний отрок Ёсимунэ, младший сын князя Мунэмори, а из лиц духовного звания – епископ Сэнсин, управитель храмов Торжества Веры, Ноэн, тюнагон Тюкай и преподобный Юэн. Из самураев в плен попали Гэндаю Суэсада, Моридзуми из Сэтцу, а также Сигэёси из Авы с сыном Нориёси и другие – всего тридцать восемь воинов-самураев. Таканао Кикути и Танэнао Харада вместе с вассалами сами добровольно сдались в плен еще до сражения. Из женщин в плену оказалась государыня-мать Кэнрэймонъин, а также супруги вельмож Мотомити и Канэмасы, князей Сигэхиры, Токитады и Томомори – общим числом сорок три дамы.

Шла к концу третья луна 2-го года Гэнряку, весна была на исходе – злосчастная весна злосчастного года, когда сам император погрузился на дно морское, когда игралищем волн стали его вельможи всех ста самых высоких рангов! Когда Мать страны и ее придворные дамы очутились во власти восточных варваров, западных дикарей, а их верные слуги превратились в пленников воинственных восточных дружин! Не в парчовом наряде, как Чжу Майчэн, а в одеждах печали возвращались они теперь в родные края, и женщины, охваченные скорбью, вспоминали, как горевала красавица Ван Чжаоцзюнь[610]610
  ...вспоминали, как горевала красавица Ван Чжаоцзюнь... – Ван Чжаоцзюнь, одна из обитательниц гарема ханьского императора Юань-ди (годы правления – 48—32 до н. э.), гордая своей красотой, не пожелала подкупить художника, писавшего портреты придворных дам, и тот, рассерженный, изобразил ее некрасивой. Когда же по условиям перемирия с сюнну (гуннами) ханьский двор обязался прислать предводителю гуннов китайскую красавицу, решено было отправить самую невзрачную. Выбор, производившийся по портретам, естественно, пал на Ван Чжаоцзюнь. Император Юань-ди, впервые увидев живую Вань Чжаоцзюнь, был поражен ее красотой и сожалел о своем решении, но отменить было уже нельзя, и Ван Чжаоцзюнь отправили к гуннам, где она оставалась до самой смерти, оплакивая свою судьбу. Судьба Ван Чжаоцзюнь неоднократно служила темой литературных произведений различных жанров.


[Закрыть], когда ее против воли увозили в страну варваров сюнну...

В третий день четвертой луны Куро Ёсицунэ отрядил в столицу самурая Гэмпати Хироцуну с донесением во дворец государя-инока:

«Двадцать четвертого дня минувшей третьей луны у заставы Модзи, что в краю Будзэн, и у заставы Акама, в заливе Данноура, в краю Нагато, было сражение, в коем мы нанесли дому Тайра окончательное и полное поражение и благополучно вернули священные императорские регалии».

Как только разнеслась эта весть, весь дворец пришел в волнение. Хироцуну позвали во внутренний двор, и государь-инок подробно расспросил его о ходе сражения. На радостях пожаловали Хироцуне новый высокий ранг офицера Левой придворной стражи. В пятый день той же луны государь-инок отправил на запад придворного Нобумото, повелев: «Поезжай, догляди, точно ли удалось вернуть священное зерцало целым и невредимым?» Тотчас же дали Нобумото коня из дворцовой конюшни, и он, даже не заходя домой, пустился в дорогу, поспешал, нахлестывая коня, держа путь на закат.

В четырнадцатый день той же луны Куро Ёсицунэ вместе с пленными Тайра, мужчинами и женщинами, прибыл по дороге в столицу в край Харима, в бухту Акаси.

Недаром славится красотой эта бухта! По мере того как сгущалась ночная тьма, луна на небе засияла так ярко, как в других краях сияет лишь осенней порой.

– Когда в прошлом году мы проезжали эти места, кто мог думать, что нас постигнет столь злая участь? – горевали женщины, проливая украдкой слезы.

Супруга дайнагона Токитады, госпожа Соцуноскэ, устремив взор в небеса и предаваясь бесконечным воспоминаниям, в слезах сложила:

 
Впитавшая слезы, искрится парча рукавов в сиянии лунном...
О дворце в заоблачных далях ты, луна, поведай сегодня!
Увы, неизменно сияет на небе луна —
с веранды дворцовой когда-то и я любовалась луною в заоблачных далях!..
 

А супруга князя Сигэхиры, госпожа Дайнагонноскэ, сложила:

 
Я сном бесприютным под вечер забудусь
в пути близ бухты Акаси,
и ночлег разделит со мной
в море дремлющая луна...
 

– Как у них, должно быть, тяжко на сердце! Как тоскуют они о былом! – всей душой сострадал женщинам Ёсицунэ, ибо хоть был он суровый воин, но сердце имел отзывчивое.

Когда стало известно, что священное зерцало и священная яшма в двадцать пятый день той же луны прибудут в Тобу, государь-инок отправил туда придворных во главе с тюнагоном Цунэфусой и отряд самураев во главе с Ёриканэ, дабы встретить и принять священные регалии.

Того же числа, около полуночи, священное зерцало и ларец с яшмой водворили в помещение Государственного совета. Священный меч погиб безвозвратно, но ларец с яшмой не утонул и плавал по волнам в море. Передают, что заметил и подобрал его самурай Цунэхару из Катаоки.