Текст книги "Повесть о доме Тайра"

Автор книги: Юкинага Монах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 48 страниц)

10. Наследник престола

По случаю траура по покойному императору Нидзё во дворце не совершалось ни церемонии Очищения[88]88
  Церемония Очищения. – Перед вступлением на трон будущий император совершал омовение на берегу р. Камо в столице. Этот обряд, уходящий корнями в глубокую древность, сопровождался сложным ритуалом.


[Закрыть], ни церемонии Первого Подношения риса[89]89
  Великая церемония Первого Подношения риса – торжественная церемония, совершавшаяся лишь однажды, при вступлении на царство (в отличие от обычной, совершавшейся ежегодно). Император подносил вареный рис и сакэ богам Неба и Земли.


[Закрыть]. В том же году, в двадцать четвертый день последней луны, высочайшим указом было даровано звание принца крови малолетнему Такакуре, сыну прежнего государя Го-Сира-кавы, рожденному от его супруги, государыни Кэнсюнмонъин[90]90
  Государыня Кэнсюнмонъин – Сигэко Тайра, последняя супруга императора Го-Сиракавы, взятая вопреки многовековой традиции не из аристократического дома Фудзивара, а из самурайского сословия, ранее презираемого, – явное свидетельство растущего могущества дома Тайра и всего самурайства в целом. Сигэко была младшей (сводной) сестрой супруги Киёмори Тайра, госпожи Ниидоно.


[Закрыть]. С наступлением Нового года название годов изменили, начались годы Нинъан. В том же году, в восьмой день десятой луны, шестилетний принц Такакура был провозглашен наследником престола. Он доводился дядей царствующему государю Рокудзё, которому от роду было всего три года, так что наследник оказался старше императора. Впрочем, нечто подобное бывало и в минувшие времена, во 2-м году Канва, когда император Итидзё вступил на престол семилетним, а наследником провозгласили будущего императора Сандзё, которому исполнилось в ту пору одиннадцать лет...

Двухлетним начал царствовать государь Рокудзё, и было ему всего лишь пять лет, когда он уже покинул престол – отрекся в пользу нового императора Такакуры. Еще и обряда совершеннолетия не успел совершить, а уже стал именоваться прежним государем! Такого, наверно, никогда еще не бывало ни в нашей стране, ни в Китае!

Церемония вступления на престол нового императора Такакуры совершилась в третьей луне 2-го года Нинъан. С воцарением этого государя дом Тайра, казалось, будет благоденствовать еще больше. Августейшая мать, госпожа Кэнсюнмонъин принадлежала к семейству Тайра и, сверх того, доводилась младшей сестрой супруге князя Киёмори, госпоже Ниидоно. Дайнагон Токитада Тайра был ее старшим братом и, значит, родным дядей государя. Казалось, ни во дворце, ни за его пределами не было вассала, более могущественного, чем Токитада. Продвижение в званиях, новые назначения – все вершилось по воле этого человека. Точь-в-точь как вознесся некогда Ян Гочжун[91]91
  Ян Гочжун – брат Ян-гуйфэй (дамы Ян), фаворитки танского императора Сюаньцзуна (см. примеч. 36), пользовался огромной властью.


[Закрыть], брат Ян-гуйфэй, любимой наложницы императора Сюаньцзуна, так и сей Токитада стал первым человеком на свете. Молва его восхваляла, процветанию его не было предела. Сам князь Киёмори держал с ним совет по всем делам государства, большим и малым, за что люди украдкой прозвали Токитаду регентом Тайра.

11. Поезд вельможи

В шестнадцатый день седьмой луны 1-го года Као, прежний государь Го-Сиракава постригся в монахи, но и приняв духовный сан, он по-прежнему ведал всеми делами в государстве, так что двор его ничем не отличался от резиденции царствующего монарха. Всех своих приближенных, начиная от вельмож и кончая погонщиками волов и самураями дворцовой охраны, он обласкал и щедро осыпал милостями. Но так уж устроены люди, что всегда и всего им мало. Близкие друзья не раз шептались между собою: «Вот если бы правитель такой-то земли умер, освободилась бы его должность!» Или: «Если не станет имярек, его место будет свободно!»

Сам Го-Сиракава не раз говорил своим приближенным:

– С давних времен верные государевы слуги истребляли врагов-смутьянов, но никто не чинил такого самоуправства, как Тайра! Садамори[92]92
  Садамори. – Садамори Тайра с отрядами своих воинов уничтожил восставшего в 940 г. Масакадо Тайра (см. примеч. 6); за эту заслугу получил должность правителя земли Муцу (на северо-востоке о-ва Хонсю).


[Закрыть] и Хидэсато[93]93
  Хидэсато. – Хидэсато Фудзивара вместе с Садамори воевал против Масакадо Тайра и собственноручно отрубил голову Масакадо, когда тот, раненый, упал с коня; в награду получил должность правителя земли Симоцкэ.


[Закрыть] одолели крамольника Масакадо, Ёриёси[94]94
  Ёриёси. – Ёриёси (иначе – Райги) Минамото (995 – 1082); воевал в северо-восточных областях Японии (земля Муцу) против Ёритоки Абэ, отказавшегося подчиняться правительству в столице Хэйан. Военные действия длились с перерывами девять лет (фактически даже больше – двенадцать) и закончились разгромом восставших. В истории Японии эти события известны под названием Девятилетней войны. В награду Ёриёси получил четвертый придворный ранг (младший) и должность правителя земли Иё (современная префектура Эхимэ, о-в Сикоку).


[Закрыть], расправился с Садатоо и Мунэтоо[95]95
  Садатоо и Мунэтоо – сыновья восставшего Ёритоки Абэ. Погибли вместе с отцом.


[Закрыть], Ёсииэ[96]96
  Ёсииэ – Ёсииэ Минамото (1041 – 1108), старший сын Ёриёси (см. примеч. 94). С пятнадцати лет участвовал в походах отца против Абэ и проявил большую сноровку в военном деле. При обряде совершеннолетия взял себе имя Таро Хатиман (букв.: Старший Сын (бога) Хатимана). С него началось возвышение феодального дома Минамото.


[Закрыть] уничтожил Такэхиру и Иэхиру[97]97
  Такэхира и Иэхира. – Иэхира (племянник) и Такэхира (дядя) из старинного знатного рода Киёхара; первоначально участвовали в походах ёсииэ, Таро Хатимана (см. примеч. 96), но затем отказались ему повиноваться и в течение трех лет воевали против него на северо-востоке страны, в краю Дэва.
  В истории Японии эти события известны под названием Трехлетней войны. После длительной осады Ёсииэ удалось овладеть укрепленной усадьбой Иэхиры (1087). Иэхира и все его родичи погибли. На этом прекратила существовать северо-восточная ветвь рода Киёхара.


[Закрыть], и что же? В награду им пожаловали всего лишь звание правителей различных земель, чем они были вполне довольны! Киёмори же ведет себя неслыханно дерзко и своевольно, всех остальных ни во что не ставит. А все оттого, что близится конец света и власть императоров утратила свою силу!

Так говорил государь-инок, но удобного повода поставить Тайра на место все не случалось, и ему никак не удавалось их проучить. Что же до семейства Тайра, то они вовсе не питали злобы или вражды ко двору государя Го-Сиракавы, так что до поры до времени все обходилось тихо. Началась же смута в государстве вот по какой причине:

В шестнадцатый день десятой луны, во 2-м году Као, выпал снег; прекрасен был вид осенних увядших полей, покрытых пятнами снега. И вот Сукэмори, второй сын князя Сигэмори (в ту пору ему было тринадцать лет, и он имел звание всего лишь правителя земля Этидзэн), отправился на охоту в окрестности равнин Мурасакино, Рэйдайно и конского ристалища Укон. С ним была свита – человек тридцать молодых самураев; взяв с собой множество соколов, они целый день гоняли перепелов и жаворонков. Когда же сумерки окутали землю, пустились они в обратный путь, в Рокухару.

А в это время знатный придворный, первый советник царствующего монарха, регент Мотофуса выехал из своей усадьбы, что стояла на перекрестке двух дорог, Накамикадо и Хигаси-тоин, и направился во дворец государя. Желая прибыть к воротам Благоухания, ехал он сперва по дороге Хигаси-тоин, потом карета свернула к западу, на дорогу Оимикадо; здесь, в местности Иноку-ма, свита вельможи лицом к лицу столкнулась с всадниками юного Сукэмори.

– Кто вы такие? Что за дерзость! Это поезд его светлости регента, прочь с коней! – закричали слуги, но, увы, среди тех, к кому они обращались, не нашлось никого, кто уважал бы правила этикета, ни один самурай не сошел с коня, не проявил почтение к закону. Они вовсе не желали свернуть с дороги, вознамерившись проложить себе путь прямо через поезд вельможи.

Меж тем стало уже совсем темно; не подозревая, что перед ними внук Правителя-инока, – а может быть, и догадавшись, но притворяясь, что это им неизвестно, – слуги его светлости силой стащили юношей с коней, и том числе самого Сукэмори, всех поколотили и осмеяли. Бедняга Сукэмори, едва живой, чуть ли не ползком добрался до Рокухары. Когда же он описал все происшествие деду своему, Правителю-иноку, тот разгневался не на шутку.

– Пусть он хоть трижды регент, но должен почитать родного моего внука! Допустить, чтобы ребенка избили – ни с чем не сообразное поведение! Нельзя оставить без внимания такой поступок, а то люди, чего доброго, и вовсе потеряют к нам уважение! Нет, я не успокоюсь до тех пор, пока этот вельможа хорошенько не уразумеет, на кого он осмелился поднять руку. Обида должна быть отомщена! – так говорил он, но князь Сигэмори рассудил по-другому.

– Никакой обиды я тут не вижу. Если бы неуважение к моему сыну проявил Еримаса, Мицумото или кто-нибудь другой из родичей Минамото, это и впрямь было бы оскорблением нашей родовой чести. Мой сын, отрок, не сошел с коня при встрече с каретой уважаемого вельможи – вот это и есть безобразный поступок! – И, призвав самураев, сопровождавших Сукэмори, он сказал им: – Впредь ведите себя осмотрительнее! А за вашу грубость при встрече с поездом регента мне придется принести извинения! – С этими словами князь Сигэмори вернулся в свою усадьбу Комацу.

Спустя несколько дней, втайне от князя Сигэмори, Правитель-инок призвал шестьдесят самураев во главе с Цунэтоо из Намбы и Канэясу из Сэноо, людей необузданных, грубых, родом из захолустья, не ведавших страха и в целом свете боявшихся лишь одного – ослушаться приказаний своего господина, – и сказал им: – В двадцать первый день этой луны во дворце назначено обсуждение предстоящей церемонии совершеннолетия государя, так что его светлость непременно туда поедет. Повстречайте его где-нибудь по дороге, отрежьте пучки волос форейторам и всей свите и отомстите за позор Сукэмори!

Меж тем регент Мотофуса, ни о чем не подозревая, повелел на сей раз устроить выезд даже более пышный, чем обычно, – ведь он ехал на совет, чтобы обсудить церемонию совершеннолетия государя, предстоящую в новом году; а также церемонию восшествия на престол и новогодние празднества, когда производят очередные назначения на должность. На этот раз регент решил въехать во дворец через ворота Приветствия Мудрости, и потому поезд направился по дороге Накамикадо на запад. Неподалеку от Иноку-мы его уже поджидали триста самураев из Рокухары, все верхом и в полном боевом снаряжении. Со всех сторон окружили они поезд его сиятельства; грянул боевой клич, и тут же кинулись они стаскивать с коней форейторов и прочих свитских. Напрасно те пытались бежать, – самураи гонялись за ними, а поймав, валили на землю, пинали ногами и всем отрезали волосы, собранные в пучок. Среди свитских находился благородный Такэмото из Правой дворцовой стражи, – ему тоже срезали волосы. В особенности же гонялись они за благородным Таканори; поймав его и срезав волосы, крикнули: «Эй ты, скотина, это не тебе мы срезали волосы! Считай, что это волосы твоего господина!» Карету регента во многих местах проткнули кончиками боевых луков, сорвали и бросили наземь бамбуковые завесы, обрезали постромки и хомут у вола, словом, бесчинствовали, как только умели и, наконец, ликуя, с победным кличем умчались обратно, в Рокухару.

«Молодцы! Славно!» – похвалил их Правитель-инок.

В свите регента был некий Кунихиса-мару, один из скороходов при карете, родом из селения Тоба, низкорожденный, но добрый сердцем юноша. Обливаясь слезами, кое-как поправил он постромки и помог его сиятельству вернуться в свою усадьбу. Утирая слезы рукавом парадной одежды, возвратился регент домой, – словами не описать, какое жалкое зрелище являл теперь собой его поезд!

Никогда еще не бывало, чтобы с отпрыском славного дома Фудзивары, вельможей в самом высоком ранге, обошлись подобным образом, не говоря уж о великих предках его – Каматари, Фубито, Ёсифусе или Мотоцунэ. С этого и начались все злодеяния Тайра.

Узнав о случившемся, огорчился князь Сигэмори! Всех самураев, участников нападения, он строго наказал и прогнал со службы.

– Пусть даже на то был приказ Правителя-инока, но как же вы от меня его скрыли? А виноват во всем Сукэмори! Недаром говорится: «Сандаловое дерево благоухает с первых же двух листочков!» Тебе уже полных тринадцать лет, пора бы знать правила поведения и поступать благоразумно! Дерзость твоя наносит лишь вред славе Правителя-инока. Поступок твой доказывает, что тебе неведомо почтение к старшим! Ты и есть главный виновник! – И, сказав так, князь Сигэмори временно удалил сына в Исэ. Все – и господа, и вассалы – уважали князя за мудрость и хвалили за справедливость.

12. Оленья долина

Из-за этого происшествия обсуждение предстоящей церемонии совершеннолетия императора Такакуры[98]98
  ...совершеннолетия государя Такакуры... – В отличие от Китая в Японии не был установлен возраст, когда наступало совершеннолетие, отмечавшееся соответствующим обрядом. «Совершеннолетним» мог стать десятилетний и даже восьмилетний ребенок, который тем не менее с этого момента уже считался «взрослым». Император Такакура (годы правления 1169—1180) стал «совершеннолетним» в возрасте восьми лет.


[Закрыть] в тот день отложили. Совет собрался заново во дворце государя-инока двадцать пятого дня той же луны.

В четырнадцатый день двенадцатой луны регенту Мотофусе пожаловали звание Главного министра – не мог же он бесконечно оставаться Левым министром! В семнадцатый день, он, как обычно, отблагодарил за новое звание, устроив пир и торжественную церемонию. И все же спокойствие в мире не наступило.

Меж тем год подошел к концу. Наступил 3-й год Као. В пятый день первой луны отпраздновали совершеннолетие государя, в тринадцатый день император Такакура пожаловал во дворец своих августейших родителей. Государь-инок Го-Сиракава с супругой Кэнсюнмонъин ждали его и вышли ему навстречу. Каким же прекрасным показался им сын, когда они впервые увидели его в парадном головном уборе взрослого человека! Дочь Правителя-инока стала его супругой в ранге него – младшей императрицы. Лет ей было пятнадцать, для вящего почета считалась она приемной дочерью государя-инока Го-Сиракавы.

Как раз в это время министр Моронага[99]99
  Министр Моронага как сын Ёринаги Фудзивары (1120– 1156), одного из главных участников так наз. смуты годов Хогэн (см. примеч. 23), в 1156 г. был сослан в край Тоса (о-в Сикоку), но в 1164 г. прощен и по возвращении в столицу получил должность Среднего, а затем и Главного министра (1177). Однако вскоре по приказу Киёмори Тайра снова был сослан и снова возвращен после смерти последнего.


[Закрыть] вознамерился отказаться от звания главного военачальника Левой стражи. Слух, что это звание пожалуют вельможе Дзиттэю[100]100
  Вельможа Дзиттэй. – Дзиттэй (иначе – Санэсада) Токудайдзи, родной брат «дважды императрицы» Масарутсо (см. примеч. 63).


[Закрыть]. Тюнагон Канэмаса[101]101
  Тюнагон Канэмаса. – отпрыск другой боковой ветви дома Фудзивара, носившей фамилию Кадзанъин.


[Закрыть] также хотел получить это звание. А кроме того, страстно мечтал именоваться военачальником Левой стражи дайнагон Наритика[102]102
  Дайнагон Наритика – Наритика Фудзивара (1138—1178). За участие в смуте Хэйдзи (см. примеч. 10) был сослан, однако вскоре прощен. Служил при дворе императора Го-Сиракавы, получил звание дайнагона.


[Закрыть], третий сын покойного тюнагона Касэя. Этот Наритика был любимцем государя Го-Сиракавы. Уповая на поддержку своего августейшего покровителя, он отправил сотню монахов в храм бога Хатимана[103]103
  Храм бога Хатимана. – Бог Хатиман считался покровителем воинов. Под этим именем почитается дух легендарного императора Одзина (201—310), обожествленного после смерти. Один из трех главных храмов, посвященных Хатиману, находился близ столицы Хэйан, на склоне горы Мужей Отокояма.


[Закрыть] и приказал им в течение семи дней читать перед алтарем от начала и до конца всю Великую сутру Высшей Мудрости[104]104
  ...читать... от начала и до конца всю Великую сутру Высшей мудрости (яп. Дайхання-харамитта-кё, санскр. Маха-прадж-на-парамита-сутра). – Под этим наименованием объединены шестьсот отдельных буддийских сочинений, возникших в разных районах Индии в разное время, начиная с I в. н. э. Переведены на китайский язык известным буддийским монахом Сюаньц-заном (VII в.) – Высшая Мудрость, Высший Разум (яп. «хання», санскр. «праджна»).


[Закрыть]. И вот в самый разгар молений с горы Мужей, Отокояма, слетели три голубя, затеяли драку на ветвях большого померанцевого дерева, растущего перед храмом, и вскоре заклевали друг друга насмерть. Голуби – первые слуги великого бодхисатвы Хатимана. Никогда еще не случалось столь странного происшествия, и потому преподобный Кёсэй, служивший в то время келарем в храме, доложил о драке голубей во дворец государя Го-Сиракавы. Придворные жрецы обратились к оракулу, и оракул предсказал: «Близится смута». И еще возвестил он: «Самому государю-иноку ничего не грозит, но вассалам его надо остерегаться». Дайнагон Наритика, не убоявшись такого предостережения, семь ночей кряду, по обету, ходил пешком из своей усадьбы в Верхний храм Камо[105]105
  Два храма Камо, Нижний и Верхний, в селении Камо, в окрестностях столицы, были посвящены богам-покровителям столичного града Хэйан: Нижний – богине Тамаёри-химэ, матери легендарного первого императора Дзимму, Верхний – другому ее сыну, богу Вакэ-Икадзути.


[Закрыть], – днем его могли бы заметить люди. В седьмую, последнюю ночь обета он, возвратившись домой усталый, прилег отдохнуть и задремал. Во сне привиделось ему, будто пришел он в храм молиться, отворил двери, ведущие во внутреннее святилище, и вдруг звучный, красивый голос торжественно возгласил:

 
Вешних вишен цветы!
На ветер с реки Камогава
не таите обид —
ибо вашему увяданью
уж ничто помешать не в силах...
 

Но и этому предсказанию не внял дайнагон Наритика. Он послал в Верхний храм Камо знакомого чародея, приказал ему устроить алтарь в дупле огромной криптомерии, растущей позади храма, и сто дней кряду произносить заклятия, взывая к демону тьмы Дакини[106]106
  Демон тьмы Дакини – злой дух ночной тьмы, обладающий способностью предугадать точное время смерти человека за шесть месяцев до кончины и наделяющий этой способностью того, кто к нему взывает и ему поклоняется.


[Закрыть]; внезапно в это огромное дерево ударила молния, вспыхнул пожар, храм чуть не загорелся, сбежавшимся жрецам едва удалось погасить огонь. Тут хотели они прогнать чародея, творящего греховные заклинания, но тот и с места не двинулся, говоря: «Я обязан пробыть тут сто дней. Сегодня пошел лишь семьдесят пятый, и потому я отсюда не тронусь». Доложили об этом во дворец. «Действуйте согласно закону, – приказал государь-инок, – гоните его взашей!» Тогда жрецы, вооружившись дубинками, стали колотить чародея по голове и прогнали его прочь. Всем известно, что боги не терпят, когда люди нарушают порядок, установленный Небом; дайнагон молился о звании военачальника, коего по положению своему не был достоин, оттого и случились все эти чудеса.

В те времена продвижение в званиях, назначение на должность совершались не по воле императора или государя-инока Го-Сиракавы, не по решению правителя-регента. Все творилось единственно по усмотрению дома Тайра, а посему ни Дзиттэй, ни Канэмаса так и не получили желанного звания. Оно досталось военачальнику Правой стражи князю Сигэмори Комацу[107]107
  Князь Сигэмори Комацу (1138– 1179) – старший сын и наследник Киёмори Тайра, часто именуется в эпосе князем Комацу по названию его-усадьбы в г. Хэйан, где он жил отдельно от других родичей Тайра. В средневековой Японии, как, впрочем, и в других странах в эпоху феодализма, часто именовали знатных людей не личным именем, а по названию принадлежавшей им усадьбы или земельных владений.


[Закрыть], старшему сыну и наследнику дома Тайра, – теперь он возвысился до звания военачальника Левой стражи, а его прежнее звание перешло к следующему за ним брату князю Мунэмори, одним скачком обогнавшему многих и многих вельмож, старше его по рангу. Что сказать о столь дерзком самоуправстве?! В особенности обидно было Дзиттэю – ведь он имел высокое звание дайнагона, происходил из благороднейшего знатного дома Токудайдзи[108]108
  ...происходил – из дама Токудайдзи... – т. е. из одного из ответвлений рода Фудзивары, ведущего начало от Киндзанэ Фудзивары (1053—1107), впервые получившего фамилию Токудайдзи.


[Закрыть], талантами и умом превзошел многих, был старшим сыном и наследником в своем семействе, а его обогнал в звании сын дома Тайра, и при этом даже не самый старший! «Не иначе как он уйдет в монахи!» – шептались между собой люди, но Дзиттэй сказал: «Нет, погляжу еще немного, как пойдут дела в этом мире!» – и, сложив с себя придворный ранг дайнагона, удалился в свою усадьбу.

А дайнагон Наритика – страшно вымолвить! – думал: «Я стерпел бы, если б звание военачальника Правой стражи досталось благородному Дзиттэю или Канэмасе. Но оказаться ниже второго сына из дома Тайра – это уж слишком! Такой произвол нельзя сносить бесконечно. Будь что будет, а я добьюсь своей цели любой ценой! Пусть даже весь их род придется для этого изничтожить!»

Отец его, Иэнари, был всего-навсего тюнагоном. А Наритика, Даром что младший сын, носил звание второго ранга, титул дайнагона, получил в дар обширные земли, старший сын его и даже вассалы были осыпаны щедротами трона. Чего же ему не хватало, что замыслил он подобное дело? Не иначе как демон его попутал, другого объяснения не сыщешь! В смуту Хэйдзи его уже приговорили однажды к смерти, когда он примкнул к мятежному Нобуёри, но князь Сигэмори всячески за него заступался, и в ту пору голова дайнагона уцелела. И вот ныне, забыв о прошлом благодеянии, он в укромном месте, втайне от посторонних, готовил оружие, подговаривал воинов-самураев и только этим и занимался.

У подножья Восточной горы, Хигасияма, было место, именуемое Оленья долина. Оно примыкало к владениям монастыря Миидэра. Здесь, в горной глуши, находилось имение Сюнкана – почти неприступная крепость. Часто собирались здесь единомышленники и на все лады обсуждали, оттачивали все подробности заговора против семейства Тайра. Однажды сюда пожаловал даже сам государь-инок Го-Сиракава. Вместе с ним преподобный Дзёкэн, сын покойного сёнагона Синдзэя[109]109
  Преподобный Дзёкэн, сын покойного сёнагона Синдзэя... – Синдзэй – монашеское имя вельможи Митинори Фудзивары. Убит в 1159 г., в смуту Хэйдзи, одним из главных участников которой он был.


[Закрыть]. В этот вечер, под шум пирушки, государь посвятил его в заговор.

– Государь, я поражен, – в смятении воскликнул Дзёкэн. – Здесь не я один – многие слышали ваши речи. А раз так, тайна очень скоро выйдет за пределы этого дома, и великая смута начнется в государстве!

Услышав эти слова, дайнагон Наритика изменился в лице, вскочил с места, но в это время широким рукавом кафтана зацепил стоявшую перед ним бутылочку с сакэ, и она упала на пол.

– Что там такое? – спросил государь-инок, и дайнагон, усаживаясь на место, ответил:

– Тайра пали!

Го-Сиракава рассмеялся и молвил:

– Господа, так давайте же веселиться! Тут вышел вперед монах Ясуёри и сказал:

– Ох, слишком уж много здесь таких «тайра», немудрено, что я захмелел!

А Сюнкан спросил:

– Как же нам с ними поступить? И тогда инок Сайко ответил:

– Да лучше всего – голову снять! – И с этими словами, отломив бутылочную головку, удалился.

Преподобный Дзёкэн чуть не лишился дара речи при виде столь дерзостного поступка. С какой стороны ни посмотри, страшное задумали дело! Кто же были эти друзья-сообщники? Инок Рэндзё, в миру Наримаса, Сюнкан, управитель храмов Хоссёдзи, Мотоканэ, правитель земли Ямасиро, придворные Масацуна, Ясуёри, Нобуфуса. Сукэюки, Юкицуна из рода Минамото, боковой ветви, что в Сэтцу; к ним присоединились многие самураи из дворцовой стражи государя Го-Сиракавы.

13. Битва в Угаве

Сей Сюнкан, управитель монастырских земель Хоссёдзи, храмов Торжества Веры, был внуком дайнагона Гасюна из рода Минамото и сыном преподобного Канги из столичного храма Кидэра. Дед его, дайнагон, хотя и не принадлежал к числу самураев, нрав имел столь свирепый, что даже не разрешал людям проходить и проезжать мимо своей усадьбы; постоянно стоял он у главных ворот и, скрежеща зубами, так и кипел от злобы. Кто знает, может быть, оттого, что Сюнкан был внуком такого человека, он тоже, даром что носил духовное звание, нрав имел крутой, несговорчивый. Это и толкнуло его на безрассудный, опрометчивый шаг. Меж тем дайнагон Наритика, призвав Юкицуну, сказал ему: – Мы рассчитываем, что вы, как опытный воин, возглавите наше войско. При благополучном исходе дела вы получите поместья и земли сколько душе угодно. А для начала возьмите это хотя бы на колчаны для луков! – И преподнес ему пятьдесят танъов[110]110
  7дм – единица измерения тканей, один тан – 10,6 м.


[Закрыть] дорогой белой ткани.

В пятый день третьей луны 3-го года Ангэн благородный Моронага был назначен Главным министром, а князь Сигэмори Комацу – министром по делам государства, обогнав и звании дайнагона Садафусу[111]111
  Дайнагон Садафуса – сын Правого министра Масасады Минамото.


[Закрыть]. Военачальник Левой дворцовой стражи и одновременно министр – можно ли желать большего! По этому случаю был устроен великий пир. Почетным гостем был, говорят, Левый министр Цунэмунэ[112]112
  Левый министр Цунэмунэ – Цунэмунэ Фудзивара.


[Закрыть]. Должность Левого министра была наследственной в семье Моронаги, но, памятуя о злосчастной судьбе отца – Левого министра Ёринаги (молва нарекла его Злобным), Моронага не хотел носить это звание и добровольно от него отказался.

В старину государи, уступившие трон сыновьям или внукам, не держали дворцовой стражи. Впервые ее учредили при бывшем императоре Сиракаве; с тех пор и вплоть до нынешних времен многие перебывали на этой службе. С юных лет служили там Тамэёси и Морисигэ, в ловкости и проворстве не имевшие равных. При императоре Тобе отец и сын Суэнори и Суэёри опять-таки вместе несли там службу, передавали прошения на имя бывшего государя. Но все эти люди знали свое место и вели себя, как подобает в их положении. Однако в дворцовой страже государя-инока Го-Сиракавы служили заносчивые, наглые люди, вельмож и придворных не ставили ни во что, предписанные этикетом правила поведения не соблюдали. Многие из них, имевшие ранги самые низкие, теперь продвинулись к самым высоким, а вслед за тем удостоились права бывать во дворце. Столь стремительное продвижение стало ныне самым обычным делом, оно-то и породило в людях непомерные вожделения, оттого и затеяли они безрассудный, преступный сговор.

Были среди них двое, Моромицу и Нарикагэ, в прошлом вассалы покойного сёнагона Синдзэя[113]113
  ...в прошлом вассалы покойного Синдзэя. – Синдзэй – монашеское имя вельможи Митинори Фудзивары. Убит в 1159 г., в смуту Хэйдзи, одним из главных участников которой он был.


[Закрыть]. Моромицу был когда-то низшим чиновником у правителя земли Ава, а Нарикагэ, хоть и вырос в столице, происходил из подлого звания. В свое время оба служили рядовыми стражниками в знатных домах, далеко от сто-лици, но, будучи от природы смышлеными, даром что простолюдины, в конце концов попали на службу во дворец государя Го-Сиракавы: Моромицу – в Правую, а Нарикагэ – в Левую стражу, одновременно удостоившись звания лучников.

Когда в смутное время Хэйдзи погиб их господин Синдзэй, оба приняли постриг; однако и после принятия духовного звания они по-прежнему оставались на службе, ведая дворцовыми кладовыми. Моромицу стал именоваться в монашестве Сайко, иноком Левой стражи, Нарикагэ – Сайке, иноком Правой стражи.

Сайко был сын Моротака. Этот тоже благодаря покровительству государя был в большой силе, стал чиновником Сыскного ведомства пятого ранга, а затем, в конце 1-го года Ангэн, при раздаче должностей по случаю церемонии Изгнания Зла[114]114
  Церемония Изгнания зла ежегодно отмечалась во дворце в последний день двенадцатой луны для удаления духов зла (яп. «Они-ярай»).


[Закрыть], стал правителем земли Кага. Не успел Моротака получить эту должность, как стал чинить беззакония, нарушать установленные порядки, отнимать и присваивать поместья, принадлежавшие буддийским и синтоистским храмам и знатным семействам, – словом, творил дела поистине безобразные. Пусть приблизился конец света, пусть столетия отделяют нас от счастливых времен мудрого Шао-гуна[115]115
  ...от счастливых времен мудрого Шао-гуна... – Шао-гун – другой младший брат основателя династии Чжоу, У-вана (XI в. до н. э.). Историческая традиция рисует его справедливым судьей, мудро решавшим споры между людьми под сенью дикой яблони (см. также примеч. 72).


[Закрыть] все же правителю надлежало бы справедливо управлять вверенным ему краем! Моротака же, не помышляя о том, своевольничал и бесчинствовал.

Летом 2-го года Ангэн правитель Моротака назначил своим наместником младшего брата Мороцунэ. И вот что случилось вскоре после того, как сей наместник прибыл на землю Кага. Неподалеку от усадьбы наместника, в уединенной горной местности, стоял храм Угава. Как-то раз наместник, проезжая мимо этого храма, увидел, что монахи нагрели воду и совершают омовение, купаясь в бочке; он въехал во двор, всех разогнал и сам залез в бадью для купания, а потом приказал своим подчиненным спешиться и вымыть коней водой, приготовленной для монахов. Монахи, понятное дело, разгневались. «С древних времен ни один правитель не смел и ногой ступить за ограду святого храма! – заявили они. – Соблюдайте обычай прошлого и немедленно покиньте пределы монастыря!» Но наместник Мороцунэ дерзко ответил: «Прежние наместники все были дурни, вот вы и своевольничали. Меня вам не удастся морочить. Я заставлю вас повиноваться закону!»

Не успел он договорить, как монахи напали на его подчиненных, пытаясь выгнать их за ограду, те же со своей стороны рвались во двор храма. Любимому коню Мороцунэ перебили тут ноги. Обе стороны обнажили мечи, стали рубить и стрелять друг в друга, и началась сеча. Наместник, как видно, поняв, что монахов легко и просто не одолеешь, с наступлением ночи убрался прочь. А наутро скликнул всех чинов земельной управы и во главе тысячи всадников нагрянул в Угаву, где сжег дотла все строения, не пощадив ни единой кельи.

Сей монастырь Угава подчинялся главному храму на Белой горе, Хакусан[116]116
  Белая гора, Хакусан (иначе Сирояма) – одна из трех «священных» горных вершин Японии (две другие – Фудзи и Татэяма). Здесь издавна селились отшельники, монахи-аскеты. Стала религиозным центром с VIII в.


[Закрыть]. Кто же отправился в главный храм с жалобой на бесчинство наместника Мороцунэ? То были престарелые монахи Тисяку, Какумё, Ходайбо, Сети, Какуон, Тоса и многие другие.

Услышав такое, поднялись как один все монахи трех храмов и восьми обителей монастыря Хакусан и в сумерки девятого дня седьмом луны того же года силой в две с лишним тысячи человек подступили к усадьбе наместника Мороцунэ. «Солнце уже зашло. Отложим битву до утра!» – решили они и затаились в засаде.

Дышал прохладой осенний ветер, росой покрылись листва и травы; и молния пронзала тучи, и в блеске молний сверкали стальные украшения шлемов...

Меж тем наместник, учуяв, верно, что ему несдобровать, той же ночью обратился в бегство и отбыл в столицу. Когда на рассвете монахи приблизились к усадьбе и дружно грянул их боевой клич, из усадьбы не донеслось в ответ ни звука. Послали лазутчика на разведку. «Все убежали!» – доложил он. Делать нечего, пришлось монахам ни с чем воротиться домой на Святую гору. В двенадцатый день восьмой луны, в час Коня, в тот самый миг, когда ковчег[117]117
  Священный ковчег. – Самой большой святыней синтоистского храма считался ковчег, в котором обитает «божественный дух». Ковчег богато украшали позолотой, резьбой и т. п. Монахи нередко использовали эту святыню, внушавшую благоговейный страх, как своеобразное средство давления при предъявлении разного рода требований.


[Закрыть] прибыл к восточному подножью Святой горы, с севера раздался оглушительный удар грома; громовые раскаты с грохотом покатились в направлении столицы. Внезапно повалил снег, и все крутом – и горы, и строения, и вечнозеленые кроны деревьев, – все скрылось под белоснежным покровом.