Текст книги "Звезды светят на потолке"

Автор книги: Юханна Тидель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Юханна Тидель
Звезды светят на потолке

Спасибо Магнусу

Стихотворение Йенны Вильсон.

Предмет: шведский язык.

Класс: 7 «В».

«Мама должна кое-что тебе рассказать».

Так она и сказала, таким вот голосом – взрослым. Йенна стояла на пороге маминой спальни в носках с Микки-Маусом, зажав под мышкой пушистого зверя по имени Рагнар. Мама лежала на кровати, укрывшись мохнатым пледом, и серьезно смотрела на Йенну.

«Мама должна кое-что тебе рассказать».

Так она и сказала, и Йенна ответила: «Что?», или: «Ну, говори!», или что-то еще, уже и не вспомнить. Так давно это было.

Семь лет, четыре месяца и шестнадцать дней назад.

Наконец Йенна шагнула по скрипучим половицам. Осторожно ступая, она подошла к мягкой маминой кровати и села на самый край. Мама взяла Йенну за руку. За окном шел снег. Снежные хлопья разбивались о стекло. Йенна гадала, больно им или нет.

«Йенна, – сказала мама, поймав ее взгляд, блуждающий по большой комнате. – Йенна, ты слушаешь?»

Йенна кивнула и крепко-крепко обняла Рагнара.

«Понимаешь, Йенна, я заболела. Не так, как на прошлую Пасху, когда меня тошнило, помнишь? Нет, не так, а сильнее. Серьезно заболела. Сегодня ходила к врачу и…»

Мама замолчала.

Йенна молчала.

И Рагнар молчал.

А снежинки разбивались о стекло.

«Йенна, – сказала мама. – У меня рак. У меня в груди нашли рак».

Глава 1

– Погоди! – Йенна машет рукой. – Он идет! Пригнись!

Йенна и Сюсанна вместе с велосипедами спрятались за большим кустом. Они, конечно, понимают, что выглядят глупо и уж точно подозрительно, но все равно прячутся. Сюсанна ждет, когда они, наконец, вылезут из кустов и пойдут дальше, а Йенна ждет совсем другого!

Сюсанна опирается на руль велосипеда. Очки сползли на кончик носа, она сердито их поправляет.

– Достала ты, Йенна, – шипит она и случайно задевает звонок велосипеда. Дзин-н-нь!

– Тихо ты! – шипит Йенна в ответ и толкает Сюсанну. – Надо незаметно!

– Незаметно? То есть мы тут незаметно стоим, по-твоему? – фыркает Сюсанна.

Йенна не отвечает, она старается тихонько раздвинуть ветки, чтобы получилось окошко для обзора. Ветки капризно скрипят и ноют, листья сердито шуршат. Но вот и он. Он! Сакариас, Сакке из 9 «А», Сакке с двадцать второй страницы в школьном альбоме – второй слева в первом ряду. У Сакке черные волосы, толстовка с капюшоном и потертые джинсы. Йеннин Сакке.

Или почти.

Будущий Йеннин Сакке.

– Может, пойдем уже? – Сюсанна дергает руль велосипеда. Звонок снова дзинькает.

– Тише! – шикает Йенна.

Сакке разговаривает с парнями из своего класса: Тоббе, Никке и Этим-Как-Его-Там. Они смеются. Йенна не глядя может отличить смех Сакке от остальных. Из тысячи смеющихся голосов она узнает Сакке.

Из ста тысяч!

– Все, я пошла, – говорит Сюсанна.

В зазоре между ветвями (не очень-то маленьком, но Йенне плевать) видно, что парни громко смеются, что Никке хлопает Сакке по спине, тот улыбается в ответ, и улыбка его – краше всех, а волосы блестят в лучах солнца, и весь он СВЕТИТСЯ! – и блин, блин, какой он классный! Раз, два, три – парни вскочили на велосипеды. Тоббе, Никке и Этот-Как-Его-Там едут в одну сторону, Сакке – в другую.

В сторону Йенны.

– Все, – говорит она, – поехали.

– Не-ет, – ноет Сюсанна, – опятьследить? Тебе сколько лет?

– Поехали. Все равно нам по пути.

– Чего? Только не говори, что сегодня прямо вот возьмешь и поздороваешься!

– Может быть.

– Да уж, верю…

– Что ты хочешь сказать? У тебя что ни слово – все поперек! Поехали, говорю.

Йенна вскакивает на велосипед и сердитым пинком убирает подножку. Сюсанна обнимает ее одной рукой.

– Вы уже сто лет живете в одном подъезде, – говорит она. – Или тысячу. И еще ни разу не говорили. С чего ты взяла, что что-то изменится?

– Поехали, говорю.

Йенне обидно: Сюсанна несет что попало, лучше бы думала головой. Говорит гадости и даже не замечает.

Сюсанна вздыхает и качает головой, и Йенна тоже вздыхает и тоже качает головой, и они принимаются крутить педали – быстро, быстро, но не слишком быстро, все-таки надо держаться на расстоянии от черноволосого Сакке. Чтобы он их не заметил. Хотя самая большая мечта Йенны – чтобы Сакке ее заметил (хотя нет, это почтисамая большая мечта). Но для этого все-таки надо выбрать момент.

Иначе нельзя.

Когда говоришь, что у тебя отличные соседи, можно подумать, что ты и вправду их очень хорошо знаешь, прямо чуть ли руками не трогал. Но в Йеннином подъезде есть только один человек, которого ей хочется потрогать руками, – это Сакке, который живет на третьем этаже, напротив тетеньки с собакой.

Сюсанна еле-еле тащится, и Йенна, конечно, опять упускает момент – впрочем, как всегда. Момент, когда можно заговорить с Сакке, пристегивая велосипед у подъезда. Она давно мечтает о том, как они с Сакке одновременно подъедут к дому, может, несколько метров проедут рядом, а может, даже подведут велики к одной велосипедной стойке или даже столкнутся – хотя лучше нет, просто заденут друг друга. Может быть, засмеются. И даже заговорят друг с другом.

Но из-за Сюсанны, которая еле крутила педали, Сакке исчез в огромной пасти подъезда в ту самую секунду, когда Йенна въехала во двор. Момент снова упущен.

– Вот гадство! – Йенна обращается непонятно к кому и старается хотя бы велосипед свой пристегнуть рядом с велосипедом Сакке, но у нее ничего не выходит – слишком мало места. Рядом уже стоит самый ненавистный велик. Он принадлежит Уллис.

Уллис тоже живет в этом подъезде уже сто лет. Они вместе учились в начальных, потом в средних классах, и теперь – как Йенна ни молила судьбу о пощаде – им предстоит вместе мучиться в старших [1]1
  В Швеции начальными классами называются 1–3, средними – 4–6, старшими – 7–9. Последующие два или три года обучения называются гимназическими. (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть].

Седьмой «В».

Седьмой «Вонючий».

Уллис, которую Йенна ненавидит больше всех, встречается с парнем по имени Хенке из девятого класса. Он возит Уллис на своем мопеде. Шлем он всегда отдает ей, и Йенне это нравится – в шлеме Уллис хотя бы поуродливее. А на свою рыжую голову Хенке нахлобучивает бейсболку. Уллис и Хенке встречаются уже три недели. До этого Уллис встречалась с Калле. А до Калле – с Лукасом. А еще раньше – с Патриком. И Йонни. И Филиппом.

Парни обожают Уллис.

Уллис-Сиськуллис!

Да, все они как будто под гипнозом от ее крашеных светлых волос, длиннющих ресниц и белой пудры. Ее обожают за то, что у нее всегда блестящие ногти, что она поливается духами и вечно носит одежду в обтяжку. Даже уродливую щелку между зубами они обожают! Йенна считает, что это просто уродство. Это и было бы ужасно некрасиво, если бы щелка не принадлежала своей хозяйке, Уллис. А в Уллис нет ничего некрасивого.

Йенна с ненавистью пинает велосипед Уллис и идет домой.

– Привет! – кричит Йенна, оказавшись в холле, где сильно пахнет жареным луком.

– Привет, привет! – доносится из кухни мамин голос, и тут же – ужасный грохот.

– Мама! – Йенна, не разуваясь, бросается на кухню.

Но там не то, что она боялась увидеть. Мама просто пытается поднять с пола упавший костыль, тяжело дыша от напряжения.

Только и всего. Костыль. А больше ничего.

Мама улыбается Йенне, лицо раскраснелось от жары и лукового духа.

Йенна облегченно вздыхает.

– Я думала… что ты опять… – Йенна смотрит на пол.

Мамина улыбка немного бледнеет.

– Ну уж нет, больше тут падать никто не будет, – заявляет она. – Поможешь?

Йенна поднимает костыль. У него теплая потертая ручка, и Йенна вздрагивает, прикасаясь к нему, но мама берет костыль как ни в чем не бывало.

– Садись, – говорит Йенна, снимает кастрюлю с плиты и ставит на стол. Мама плюхается на стул и морщится.

– Больной день сегодня? – осторожно спрашивает Йенна, садясь напротив.

Мама кивает и отпивает воды из стакана. Йенна не хочет спрашивать дальше, не хочет слышать, отводит взгляд. Она быстро вываливает спагетти на тарелку и заливает их кетчупом.

– Как сегодня в школе? – спрашивает мама, ковыряя салат.

Она теперь не очень много ест.

– Как обычно, – отвечает Йенна.

– Как это – обычно, ведь школа новая?

Йенна кивает, жует, кетчуп брызжет на белую скатерть. Йенну тошнит от этой новой школы. Правда, тошнит. Ничего не изменилось.

– Может, новые друзья?

– У меня есть Сюсанна.

– Это я знаю. А другие? Йенна, может, надо разнообразить жизнь, а не общаться все время с одной и той же подружкой?

Йенна смотрит на маму и не может сдержать злобы.

В молодости мама была Крутой Девчонкой. Йенна об этом знает. Бабушка все время трещит про безумные юные годы Лив, про сотни поклонников, про то, как мама не ночевала дома. Да Йенна и сама имела удовольствие видеть фотографии в старых маминых фотоальбомах. Загорелая стройная мама на пляже, мама-старшеклассница с венком на шее, мамин первый парень Лассе, мама с подружками – Гуллан, Лайлой, Кикки, Викки и Гиттой, мамин второй парень Рогер, мама танцует на столе на какой-то вечеринке, мамин третий парень Бьерн, четвертый – Ингемар, пятый – Рольф.

Лассе, Рогер, Бьерн, Ингемар, Рольф.

Йенна знает всех!

«Хранить и помнить – это очень важно», – говорит мама, доставая камеру при каждом удобном случае. Хранить и помнить – это очень важно.

Да уж, да уж. Йенна не видит в своей жизни ничего особенного, чтобы это нужно было хранить и помнить. Йенна – не Крутая Девчонка, она не Уллис-Сиськуллис. Но ее, конечно, и не травят, как Малин-Уродку, так что грех жаловаться.

Йенна где-то посередине между Уллис и Малин.

– У меня есть Сюсанна, – повторяет она. – Мне хватает.

Мама кивает и больше ничего не говорит. Но Йенна знает – мама молча думает дальше, и это еще хуже.

– Кстати, – произносит Йенна, чтобы сбить маму с мысли, – нам дали листок, надо заполнить.

– Да? Что за листок? – спрашивает мама.

– Ну, Бритта, наша классная. Она все время говорит, что нам надо заработать денег на поездку всем классом в девятом. Я знаю, времени еще навалом, но она говорит, что надо откладывать заранее, так что у нас будет вечеринка для родителей и для нас тоже, скоро. С входными билетами. Так что надо как бы написать, придешь ты или нет.

Мама откашливается. Получается такой беспокойный звук, что у Йенны схватывает живот.

– Это когда? – спрашивает мама.

– Типа, через три недели.

– Это значит… когда… смотря как я буду чувствовать себя после…

Йенна понимает, но не хочет слышать, ей надоело об этом слушать.

– Знаю, – перебивает она и жует дальше.

– …курса облучения, – произносит мама.

– Я знаю! – повторяет Йенна, сердито глядя на маму, которая опускает глаза и смотрит на кусочки льда в стакане.

Курс. Курс облучения, после которого мама возвращается из больницы никакая и целыми днями спит. Облучение, после которого к ним приезжает бабушка, чтобы «поддерживать порядок», помогать маме и доставать Йенну. Облучение, после которого Йенна закрывается у себя в комнате и включает «Кент» на всю катушку.

Йенна ненавидит это облучение.

Это проклятое облучение!

Йенна доедает спагетти и ставит галочку в обеих клеточках: «Я приду» и «Я не приду» – на всякий случай.

Глава 2

Сразу после ужина Йенна едет на конюшню. В последний раз – о чем и сообщает Сюсанне, которая уже чистит лошадь в стойле.

– Я больше не буду ездить верхом.

Сюсанна оборачивается. Самый толстый конь в конюшне, Хуго, поднимает голову и смотрит на Йенну. Карие глаза, как у Сакке. Ну, не совсем, конечно. Но почти.

– Что ты говоришь? – переспрашивает Сюсанна. – Не будешь? Почему это?

Йенна пожимает плечами и водит сапогом по полу, усыпанному опилками, – получается узор.

– Просто не хочется. Больше не интересно. Тоска одна.

– Тоска? Да ты только что научила Дикси брать препятствия! Блин, да она теперь скачет как…

– Как лошадь.

Йенна смеется. Сюсанна невольно смеется в ответ.

– Да, – соглашается она и снова принимается чистить спину Хуго. – Как лошадь.

Йенна прислоняется к стене и делает глубокий вдох. Лошадиный запах пробирается глубоко внутрь, согревая все тело, – здесь спокойно и надежно. Здесь хорошо. Но все равно. Все равно она больше не будет.

– Потому что Уллис и Карро говорят, что это для лохов? – спрашивает Сюсанна.

Йенну передергивает. Она снова утыкается взглядом в опилки. Замечает, что нарисовала сердечко.

– А они так говорят? – спрашивает она.

– Ты сама знаешь, что говорят.

– Не знаю я! Да и вообще, не потому.

Сюсанна принимается тереть Хуго с новой силой, и тот закрывает глаза от удовольствия, а Йенна думает, что, если бы она терла или хотя бы чесала спину Сакке, он бы тоже вот так закрыл глаза.

И так же дышал бы покоем. И надежностью. И все было бы хорошо.

– Все равно, сегодня последний раз, – говорит Йенна. – И все.

– А зачем ты тогда вообще пришла?

У тебя даже занятия нет сегодня.

– Просто не хотелось сидеть дома.

– Что случилось?

– Ничего. Нет, ничего такого.

– Точно?

– Говорю – да!

Сюсанна – лучшая подруга Йенны с тех самых пор, как еще в садике подарила Йенне ластик с фруктовым ароматом. Если случилось что-нибудь хорошее, кому звонить, как не Сюсанне. К кому еще ходить в гости с ночевкой, с кем еще гулять под ручку, когда очень захочется, если не с Сюсанной.

С Сюсанной Фридой Эммой Нильсон можно много чего делать.

Но не все.

– Помочь? – Йенна делает шаг в сторону Хуго.

Сюсанна, похоже, все еще дуется, но пожимает плечами и бурчит:

– Можешь подковы почистить.

Йенна приходит домой, когда мама переодевается в пижаму. Маленький телевизор в ее комнате включен, идут новости – показывают всякие ужасы, которые произошли в мире за день. В другом, чужом мире.

– Как на конюшне? – спрашивает мама, снимая носки.

– Нормально.

Йенна вытягивается на маминой кровати, уставившись в потолок.

– Ездила верхом?

– Нет.

Йенна поворачивает голову, чтобы рассказать маме, что больше не будет заниматься верховой ездой, но в эту секунду мама стягивает с себя футболку, под которой нет лифчика. Видна только нежная розовая кожа. И синий шрам, похожий на застежку-молнию.

В тот день, когда у Йенны выпал передний молочный зуб, маме отрезали левую грудь. Йенна все гадала, что у мамы будет за вид, когда останется только одна грудь. Но все обошлось – маме сделали искусственную, которую можно подкладывать в лифчик.

– Вообще не заметно! – воскликнула Йенна, когда мама впервые примерила накладную грудь.

Мама согласно кивала, поворачиваясь перед зеркалом. Совсем не было заметно, что грудь справа – ненастоящая: обычная мама с двумя шариками. Но перед сном мама снимала левый шарик. «Жалко», – думала Йенна. Иногда, когда Йенне снились страшные сны, она пробиралась в мамину комнату и залезала в тепло маминой постели, где спокойно и надежно. И тогда, конечно, хотелось, чтобы мама была такой, как раньше, – мягкой и округлой, а не плоской наполовину.

Вначале Йенне было противно и страшно от этого шрама, но она ничего не говорила, чтобы не расстраивать маму.

И еще Йенна жалела правую грудь, которая осталась одна-одинешенька, и гадала, что же сделали с левой.

Выбросили прямо в больнице?

Может, там есть специальная мусорная корзина для грудей, больных раком?

А может, их засовывают в банки, как консервированные половинки персиков – такие склизкие и противные, которые бабушка дает на десерт?

Но об этом Йенна не спрашивала.

Время шло, и Йенна привыкла к «застежке-молнии». Ну, почти привыкла.

– Ну вот! – говорит мама, натянув на себя пижаму с Бетти Буп на груди.

Она забирается в кровать и укрывается теплым одеялом. Йенна ложится у мамы под боком и смотрит телевизор, а мама тем временем перебирает ее волосы, и Йенна засыпает.

Глава 3

В Херрелундской средней школе каждый нормальный человек должен блюсти закон. Точнее, четыре закона:

Пей пиво по выходным (или хотя бы сидр).

Имей большую грудь (если ты девчонка, конечно).

Не учи уроки.

Кури на каждой перемене (или хотя бы через перемену).

Йенна и Сюсанна, получается, не очень нормальные. Они не пьют, груди у них вовсе не большие (особенно у Йенны), а еще они учат уроки и никогда не пробовали курить. Йенна сигарет даже в руках не держала.

– Ты б хотела попробовать? – спрашивает она Сюсанну.

Они сидят на изрезанной и исписанной скамейке на школьном дворе. Сюсанна испуганно поднимает голову от учебника английского.

– С ума сошла? – говорит она, поправляя очки на переносице. – А ты что, хочешь?

– Нет-нет. Просто спросила.

– Курят только идиоты. Вроде моего папы.

– Нормальный у тебя папа.

– Но курит.

– Но он же нормальный!

Йенна бросает взгляд на кусты, за которыми прячутся Курильщики. Уллис, как всегда, тоже там, в обнимку со своим Хенке. Лучшая подружка, соратница и последовательница Уллис – Карро – стоит рядом. Кажется, она только что сказала что-то ужасно смешное: друзья Хенке ржут как ненормальные. «Гы-гы-гы» и «го-го-го». Еще за кустами тусуются Анна X., Анна К. и Лиселотта, которая вечно жует жвачку. Они не такие крутые, как Уллис и Карро, и это знают все. Но они стараются. Берут на затяжку то у Уллис, то у Карро. А если Уллис совсем добрая, то она велит Хенке достать еще одну сигарету для этих троих, которые пищат: «Блин, клево! Блин, классно, спасибо!» – и клянутся в следующий раз принести свои. А Уллис, такая: «Да ладно, девки, я угощаю».

– Идешь завтра на конюшню? – спрашивает Сюсанна.

– Я же бросила, – отвечает Йенна и видит, что к кустам направляется Сакке.

Уллис здоровается и обнимает его.

– Может, ты передумала, – нудит Сюсанна. – Ну, одумалась, вроде как.

– Нет, – отрезает Йенна, не сводя взгляда с Сакке. – И вообще, мне надо с мамой к бабушке и дедушке.

– Отстой.

– Угу.

Йенна вздрагивает от визга Карро:

– Бли-и-ин, какой он кле-е-евый! – пищит она снова и снова.

Она прыгает на месте и машет какой-то фотографией перед носом Хенке. Тот отпустил Уллис и стоит, набычившись.

– Что, конкурент у тебя, Хенке? – дразнит Карро.

– Кончай, Карро, больная, что ли? – отвечает тот.

– Что за базар, Хенке? Это моя подруга, между прочим! – шипит Уллис.

Хенке отступает назад.

– Ну, извиняюсь, – бормочет он.

– Ой-ой, обиделся, – Уллис бросает многозначительные взгляды на девчонок в кустах, а парни ухмыляются и тычут друг друга в бок, хлопают по плечам, делают «дай пять». Уллис что-то шепчет Сакке, тот смеется. Красивые белые зубы. Хенке что-то бормочет, Йенне не слышно.

– Блин, ну и дебилы, – говорит Йенна, но не очень громко – они все-таки недалеко.

– Она что, опять показывает фотографии с Кипра? – говорит Сюсанна, не отрываясь от словаря.

– Да, – отвечает Йенна. Как же они ей надоели.

Как же ей надоела эта пачка снимков с Айя-Напы: Уллис ездила туда со своей сестрой Лолой, которая живет в Лондоне. Эти фотографии Уллис хранит в своем шкафчике с позапрошлого века, они ходили по рукам на ста миллионах уроков, над ними хихикал весь класс на ста миллионах перемен.

На них сто миллионов Уллис!

Уллис в тесном бикини в прибрежном кафе. Уллис на роликах посреди уличного движения. Уллис перед дискотекой в компании парней («Это Чарли, ну, он англичанин, это Марио из Испании, а это Тим и Томек из Германии, а этот… кажется, Джон… или Дон… блин, не помню, я так напилась!»). Уллис ест мороженое, слизывает шоколадный соус. Уллис и продавец фруктов с огромной дыней-мутантом в руках. Уллис покупает на рынке браслет. Уллис на пляже без лифчика: именно эту фотографию – Фотографию! – парни из класса хотели скопировать и повесить на доску объявлений в одном кабинете.

«Нет уж, спасибо», – сказала тогда их классная, Бритта.

«Нет, только не это!» – хотела крикнуть Йенна.

Но не крикнула. Она так не умеет. Йенна из тех, кто, как говорится, тише воды, ниже травы.

И это всем известно.

Глава 4

Бэ-Дэ (так Йенна зовет бабушку и дедушку) живут в настоящей дыре, где есть только отделение банка, киоск и толпа бабок, которые здороваются с каждым встречным. Ехать туда двадцать минут на автобусе.

Но Йенна с мамой больше не ездят туда на автобусе. Они вызывают социальное такси.

Йенна ненавидит ездить на соцтакси, но она знает, как трудно маме забираться в автобус, а потом из него вылезать, а если еще и с пересадкой… Особенно трудно приходится, когда у мамы больные дни и ей приходится брать костыли. В самом начале она и сама не любила соцтакси, но ко всему можно привыкнуть.

Особенно если нет выбора.

Едва высунувшись из автомобиля, Йенна попадает в объятья бабушки, благоухающей кокосом.

– Добро пожаловать, дорогие мои! – квохчет бабушка, обнимая Йенну с мамой. – Ой, перемажу ведь вас маслом от загара!

– Ну, от этого не умирают, – со смехом отвечает мама.

– Надо, надо себя беречь! – восклицает бабушка и трясет рыжими кудрями, седыми у корней.

Она говорит об озоновых дырах и парниковом эффекте и о том, как же все меняется, и – «ох, надо же, как жарко, а уже ведь сентябрь, и ах, как же хорошо, что вы приехали!»

Бабушка распахивает дверь в дом и вопит так, что Йенна боится, как бы чистое, без единого пятнышка зеркало не разлетелось на куски:

– А-а-альби-и-ин! Они прие-е-ехали!

В гостиной раздается скрип и треск: дуэт шестидесятитрехлетнего деда и кожаного дивана.

– Ох-хо, добро пожаловать! – дед треплет по щеке сначала Йенну, потом маму. – Красотки мои! И как у вас дела? Хорошо ли добрались?

Дедушка отмечает, что мама без костылей, та отвечает торжествующей улыбкой. Дед склоняется к маме и шепотом спрашивает о следующем курсе лечения, и Йенна протискивается мимо его толстого пуза и спешит на кухню.

А на кухне все идеально, как всегда.

На полу – ни пылинки, на столе – ничего лишнего (все ненужные и нужные вещи – на полках), никаких забытых пакетов с мусором в прихожей. Бахрома на ковре приглажена. Посуду ополаскивают под краном так, что в посудомоечную машину она попадает уже почти чистой – и, конечно, аккуратными рядами.

Добро пожаловать к Бэ-Дэ!

– Пора пить кофе! – зовет бабушка маму и деда, которые, по ее мнению, слишком долго шушукаются в прихожей.

И все садятся за стол, хвалят потрясающей красоты сливочный узор, которым бабушка украсила торт, и пьют, пьют кофе до скончания века.

– Как школа, Йенна? – спрашивает бабушка, вдоволь наговорившись с мамой о карнизах для штор.

Бабушка всегда спрашивает про школу. И всегда хочет слышать один ответ: все хорошо! Поэтому Йенна и отвечает:

– Все хорошо.

– Ты умница, Йенна-Пенна, – говорит дедушка, отправляя в рот здоровенный кусок торта.

– Это точно! – поддакивает бабушка. – И маме ты, наверное, помогаешь? Заботишься о ней?

Бабушкины слова повисают в воздухе. За столом воцаряется тишина, только бой часов доносится из гостиной: бом-бом, бом-бом. Йенна представляет себе молоток, который стучит по бабушкиной голове.

Бабушка всегда нервничает, когда повисает такая тишина. Вот она уже теребит свои золотые браслеты, которые ей подарили на день рождения.

– Конечно, помогает, – произносит, наконец, мама и гладит Йенну по коленке. – И заботится.

Бабушка быстро кивает – да-да, помогает, да-да, заботится – и принимается рассказывать про соседку Гун, которая купила новую машину, и про Карлссонов, которые скоро переедут, и про дочку Лассе в Свэнгене, у которой скоро родится ребенок. Дедушка поддакивает, мама кивает. Положение спасено – они говорят о чужих проблемах вместо своих собственных.

Только Йенна не говорит.

Бабушку надо любить. Но иногда просто нет сил. «Надо помогать, Йенна». «Надо заботиться, Йенна». «Подумай о маме, Йенна». «Мама у тебя – стойкий оловянный солдатик, Йенна».

Как будто она не знает! Как будто она не видит, не понимает, не догадывается о том, как маме больно, трудно дышать, как ее мучает жажда, как она устает, как ее тошнит. Как будто Йенна живет где-то в космосе, а не в одной квартире с мамой.

Нет, Йенна живет не в космосе.

А жаль.