Текст книги "Сафари под Килиманджаро"

Автор книги: Йозеф Вагнер

Соавторы: Надя Шнейдерова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Бубны над рекой Грик

Мы разбили лагерь на берегу реки Грик, которая была границей между территориями, на которых жили два племени – себеи и карамоджа. Эта речка, как вы увидите из дальнейшего рассказа, была своего рода «линией фронта», которая разделяла два совершенно разных мира. Чтобы набрать рабочих, мы зашли в ближайшую африканскую деревню и в маленьком грязном магазинчике, который ничем не отличался от других хижин, объявили, что нам нужны люди. Уже на следующий день в нашем лагере царило оживление. Пришло огромное количество людей из самых различных племен и из самых отдаленных районов. У меня просто в голове не укладывалось, как эта новость могла так быстро разнестись.

Набор наших будущих помощников я возложил на Эди, с которым познакомился еще во время своей прошлой экспедиции. Брань, спор и яростная торговля продолжались несколько дней, пока нам, наконец, не удалось укомплектовать нашу группу – она состояла из представителей племен себеи, бугисов, суков и кикуйю.

В дальнейшем мне было интересно наблюдать, как отдельные члены племени держались вместе, таким сильным было у них чувство принадлежности к своему племени. Они вместе жили, вместе готовили себе еду. Мелкие конфликты они разрешали между собой сами, как это бывает в больших семьях. Но если дело доходило до серьезного конфликта, то каждый член племени яростно отстаивал своего собрата независимо от того, прав он или нет.

Насколько они преданы своему племени, продемонстрировал мне сам Эди – руководитель наших африканских помощников. Эди был из Кении, из племени кикуйю, его слово в лагере было решающим. За три недели Эди уволил большую часть туземцев, происходящих из племени себеи, а вместо них взял членов своего племени, которые пришли к нему из самой Кении. Он дал им работу оплачиваемую лучше всех и во всем был на их стороне. Я в это вмешиваться не хотел. В нашем лагере, на этом маленьком кусочке территории Уганды, говорили на самых различных языках. Каждое племя имело свой язык. Можете себе представить, что было бы в нашей стране, если бы в каждом районе был совершенно иной язык, иные обычаи и образ жизни. Вот бы было дело! Но в нашем лагере был полный порядок. Африканцы между собой договаривались на языке суахили. В Восточной Африке каждый ребенок свои первые слова говорит на двух языках – на языке своего племени и на суахили. Исключение составляют масаи и карамоджа – они признают только свой язык. А если кто-нибудь из них выучит несколько слов на языке суахили, то это будет такая же редкость, как у нас в стране, например, человек, говорящий по-китайски.

Наш лагерь находился, как я уже говорил, на «линии фронта» – между себеи и карамоджа происходили постоянные конфликты и столкновения. Я расскажу вам немного об этих племенах.

Себеи не кочуют со скотом, как это делают карамоджа. Они живут оседло в своих небольших селениях и обрабатывают маленькие поля. Скот пасется в общем стаде, но каждый из них прекрасно знает своих коров, овец, коз и тщательно охраняет свою частную собственность. Себеи быстро приобщаются к цивилизации, они уже не носят первобытной одежды, восхищаются европейской манерой одеваться, особенно обожают майки и трусы. Дети ходят в школу в одноцветной одежде, сшитой из дешевой ткани. Каждая школа имеет свой цвет и свой фасон одежды. Плата за обучение тоже разная. Однако большинство детей в школу не ходит, потому что у родителей нет денег на вступительный взнос и на покупку предписанной одежды. Себеи отличаются от карамоджа и характером. Они благодушны, целыми днями просиживают у своих хижин, пьют домашний банановый самогон – вараги, и всегда им есть о чем поговорить. Обычно они говорят все сразу, но это им нисколько не мешает понимать друг друга.

Долгое время для меня оставался загадкой их обычай, связанный с погребением умерших. Обычай карамоджа я знал – вечером они относят покойника от хижины, примерно на триста метров в западном направлении, и там оставляют его на съедение диким зверям. Не раз во время охоты мне попадались черепа и кости карамоджа.

Себеи поступают совершенно иначе. В этом я убедился сам. Однажды африканцы нашли вблизи нашего лагеря на берегу реки Грик мертвую женщину. Она была из деревни Нгее, которая находилась в каких-нибудь ста метрах от нас. Муж, дети, друзья и знакомые громко оплакивали покойницу. Они внесли ее в хижину, и там она лежала несколько дней. Примерно на пятый день родственники и знакомые вышли из хижины и неподалеку от нее начали рыть могилу. Каждый должен был вырыть часть этой могилы. Женщину похоронили в той же одежде, в которой она умерла. По-видимому, себеи не переодевают покойников в парадную одежду.

Громкий плач и причитания по умершей продолжались еще и потом, примерно шесть недель. Должен признаться, что меня это ужасно угнетало. Плач меня преследовал повсюду, даже во сне… Оплакивание начиналось всегда за час до восхода солнца и за час до его захода.

Карамоджа – гордые, неприступные, отвергают цивилизацию и продолжают жить так, как и сотни лет назад. Работают у них только женщины и дети. Как только мальчик подрастает, с него снимают обязанности работника, и он становится гордым воином. Карамоджа имеют свои собственные школы, в которых, однако, обучают только военному искусству. Каждый воин имеет два копья, два ножа и боевой щит. В гости они ходят без оружия, только с палкой. В одной руке они несут скамейку, а в другой – тыкву, наполненную молоком и кровью. Карамоджа – смелые и сильные, они не боятся ходить ночью в буш и проводить там долгие часы. Для них нет никаких законов, за исключением своих собственных, они не признают президента Уганды и его правительство. Себя они считают богом избранным народом, абсолютно независимым, который никому и ни в чем не позволит себя ограничивать. Карамоджа не признают частной собственности, все у них общее.

Они живут целым родом, который состоит из нескольких родственных семей. Один род – это маньята (деревня). Все коровы, овцы, козы и ослы являются общим достоянием маньяты. У карамоджа нет вождей – во главе рода стоит совет старейших. Карамоджа поделена на миниатюрные районы, каждым из которых управляют представители отдельных маньят. Эти представители собираются несколько раз в году, а также в случаях острой необходимости. Таким важным событием может стать, например, спор по поводу скота, пастбищ или раздоры между отдельными маньятами. Если воин берет себе жену из соседней деревни, то платит за нее маньята из общих средств. Маньяты живут на одном месте, пока скот не съест всю траву вокруг. Тогда они перебираются немного дальше, на новое место, где снова строят себе деревню.

Карамоджа обладают исключительной сопротивляемостью к болезням и ранениям. Возможно, что это результат их сурового воспитания. Они ненавидят охранников заповедников, не могут понять, почему им запрещают охотиться и почему это считается браконьерством.

Теперь, когда я немного рассказал об этих племенах, вам будет легче понять, как я себя чувствовал в тот памятный для меня день…

– Бвана, что-то случилось, – взволнованно прошептал Нельсон, показывая рукой в сторону подъездной дороги, ведущей к лагерю, по которой сломя голову неслись два человека. Когда они приблизились, я их узнал – это были два себеи из деревни Набисва, расположенной всего в нескольких милях от нашего лагеря.

– Бвана, наверное, случилось что-то страшное!

Благодушные, спокойные себеи, которых не так-то просто вывести из себя, мчались к нашему лагерю. Ничего хорошего это не предвещало. Сначала они не могли произнести ни слова и в страхе оглядывались, словно за ними кто-то гнался.

– Что произошло? – спросил я нетерпеливо. – Говорите!

– Карамоджа, – заикаясь, сказал первый. – Бвана, карамоджа!

Признаюсь, что и я тогда оглянулся. Карамоджа – непостижимый народ, и поэтому никогда нельзя было предвидеть, что может произойти. Может быть готовится военное нападение на нас?

– Сегодня ночью… два мертвых… ох, бвана, ох, ох…

– Мертвых?

В конце концов выяснилось, что ночью карамоджа угнали у них сто шестьдесят голов скота, а двух мальчиков, которые стерегли стадо, убили.

– Помоги нам, бвана.

– Но как? – Я действительно в ту минуту не знал, чем им можно помочь.

– У тебя есть «огонь», есть джипы. Мы их догоним.

Я им объяснил, что «огонь» – это всего-навсего безвредные зажигательные бомбы, что оружия у меня нет, а джипами я имею право пользоваться только для охоты на животных. Кроме того, я не являюсь гражданином Уганды и не имею права, будучи только иностранным охотником, вмешиваться во внутренние споры между племенами.

– Нет, бвана. Ты все можешь.

Они не поняли моих доводов, а мне их было очень жаль. Себеи работали у нас, наш лагерь находился на их территории. Скот для них был самым большим богатством. Мне не хотелось их обижать. И еще, где бы я потом взял рабочую силу для нашего лагеря? Не мог же я его перенести на другую сторону реки Грик к карамоджа. К тому же это все равно ничего бы не дало, потому что карамоджа, в основном, не хотят работать. Что же делать? Мне хотелось помочь себеи не только из практических соображений, но и потому, что правда была на их стороне. Однако принимать решение в эту минуту было трудно и рискованно. Между племенами были давние и непрерывные раздоры. За четыре месяца нашего пребывания рядом с «линией фронта» было убито четырнадцать человек! Трудно было принять решение!

– Нельсон, – сказал я, наконец. – Пойдешь со мной.

– Ой, бвана, куда? – спросил он испуганно, думая, по-видимому, что мы идем воевать с карамоджа.

– Нельсон, пойдем в Хепсикуньо.

В Хепсикуньо находилась полицейская инспекция, главной обязанностью которой было как раз не допускать подобного угона скота. Но как только я упомянул о стражах закона, Нельсон испугался еще больше.

– Ой, бвана, нет! Ой, бвана, нет, нет…

Я смотрел на него, ничего не понимая. А потом вспомнил. Однажды охранник заповедника обнаружил, что недалеко от нашего лагеря браконьеры поймали в западню антилопу. Я оказался в крайне неприятном положении. Пришел полицейский и без долгих разговоров, арестовал Нельсона, избил его палкой и увез в тюрьму в Хепсикуньо. Я был уверен, что Нельсон к этой истории не имеет никакого отношения. И тогда я превратился в сыщика. Я начал искать. Примерно в двухстах метрах от лагеря, в хорошо скрытом кустами месте, я нашел костер, на котором коптили украденную антилопу. Преступником-браконьером оказался пастух нашего стада Бугисан.

– А почему полицейский арестовал именно тебя? – спросил я Нельсона после его освобождения.

Нельсон застеснялся, а потом признался, что он ухаживает за женой полицейского. Вот почему Нельсон предпочел пойти воевать с карамоджа, чем снова встречаться с разъяренным мужем.

В Хепсикуньо я отправился один. Начальник был пьян и мой рассказ не произвел на него никакого впечатления.

– Где ваш полицейский вездеход? – спросил я, потеряв терпение.

– Не знаю. Возможно, поехал за кукурузой.

– Тогда вызовите по радио помощь из Мбалы.

Мбала – это провинциальный городок себеи.

Начальник отхлебнул из бутылки солидный глоток и сказал:

– Не выйдет.

– Почему?

– Тот, который обслуживает радиостанцию, поехал играть в футбол.

На какой-то момент я просто онемел от удивления. Но потом вспомнил, что нахожусь в девственном лесу.

– Ну, сделайте что-нибудь! Дайте себеи несколько полицейских! Ведь сто шестьдесят коров – это не пустяк!

– Не могу, – ответил он.

Однако после долгих объяснений, он все же вызвал двух полицейских. Они тщательно оделись, причесались, взяли оружие и отправились искать стадо. Себеи приготовили свое оружие – различные копья, стрелы, панги. Спустя несколько часов поиска, стадо было найдено… Его гнали два воина. Карамоджа, видя превосходство противника, сбежали в лес. Раздался победный клич себеи.

Но вскоре на всю округу разнесся сигнал из воловьего рога. Карамоджа выскочили из укрытия и начали окружать себеи. Бой был коротким. С одной стороны – спокойные, добродушные себеи, которые даже не умеют обращаться с оружием, а с другой стороны – организованные и обученные карамоджа. Полицейские были счастливы, что унесли ноги.

Четыре себеи и один карамоджа были убиты, много раненых, а стадо разбежалось в буше Карамоджа – таков итог боя.

Однажды, через какое-то время после этой истории, я побывал в маньяте карамоджа. Должен признаться, что у меня душа уходила в пятки. Но все обошлось очень хорошо. Гость для них – всегда большое событие. Женщины ради гостя немедленно сменили рабочую одежду на парадную. А «одежда», в основном, состоит из украшений – бесчисленных бус или металлических браслетов на шее, руках и ногах. Мужчины у них тоже большие франты. Уход за своей внешностью, прической, одеждой и чистка украшений занимает ежедневно довольно много времени.

Мужчины с удовольствием танцуют и устраивают состязания ради девушек. Двое танцующих встают друг против друга и под возгласы и ритмичное похлопывание присутствующих начинают прыгать на месте. Ноги и все тело натянуты как струна. Кто прыгнет выше, тот и выигрывает.

– Спойте мне что-нибудь, – попросил я.

Долго они не могли понять, чего я от них хочу. Тогда я начал петь сам. Они поняли. Быстро собрались все вместе, один из них запевал. Это был очень своеобразный хор. Напоминало мне это «Страсти господни». Даже текст был, примерно, такой же.

Пели так:

«Пришел к нам белокожий, он лысый, мы думали, что он из Мороты, а он из Набисвы…».

Они явно хотели мне польстить и проявить свои добрые чувства ко мне. А я с удивлением обнаружил, что у них нет своих песен, нет своих традиций.

И все же мне довелось пережить еще один необыкновенный и незабываемый день – примирение между себеи и карамоджа. На границу тогда пришло около восьмидесяти воинов-карамоджа – в полном боевом снаряжении, сопровождаемых торжественными звуками рога. Навстречу им шли себеи. Они приближались друг к другу торжественно, медленно и гордо покачиваясь… Лица у них были хмурые. Я вспоминаю, как у меня тогда мурашки пробегали по телу. Зрелище было незабываемым.

Переговоры продолжались целый день. Вечером было устроено пиршество – разложили большие костры, на которых зажарили теленка и барана. Запивали самогоном. В танцах было прекрасно, с большой наблюдательностью и остроумием воспроизведено поведение животных – величественная походка жирафа, нападение буйволов, ритуальный свадебный танец страусов-самцов. Песни о примирении и вечной дружбе звучали до поздней ночи.

Встреча с палачом

– Позвольте вам представиться: я государственный палач. Каждая профессия нужна, подумал я. Однако… Какое счастье, что моя профессия так меня закалила, что я готов был к любым неожиданностям и привык сохранять хладнокровие в любых ситуациях.

– Интересная профессия. Я думаю, что мы проведем с вами приятный вечер. Я очень рад, господин…

Господин Филипп не отвечал. Позже он мне признался, что просто потерял дар речи. Рассказывать начал я… правда, сейчас я уже не помню о чем, а в голове у меня была только одна мысль – передо мной палач. Тысяча вопросов вертелось у меня на языке: сколько у вас, господин, на счету мертвых? Как вы себя чувствуете в ту, последнюю, секунду между жизнью и смертью? Как реагирует на это ваш пищеварительный тракт? Нуждаетесь ли вы перед казнью в допинге? Испытываете ли чувство удовлетворения от хорошо выполненной работы? Приходят ли к вам во сне ваши мертвые? Ставите ли свечку в день памяти усопших? Реагируете ли на последние слова казненных?

Но я не сказал ни слова. Не знаю, почему… ведь меня считают очень любознательным человеком – собственно, я тоже себя таким считаю. Но сейчас что-то заставило меня не затрагивать этой темы, а вести разговор с Филиппом, например, о погоде.

Мы собрались в мужской компании у начальника заповедника. Вечер был очень приятный, а украшением его был господин Филипп. Вокруг него было постоянное оживление, а сам он блистал остроумием и находчивостью. Но все это было до тех пор, пока между нами не произошел этот короткий диалог. С этой минуты господин Филипп не отходил от меня ни на шаг и не спускал с меня глаз. Он следил за мной своими быстрыми и колючими глазами. Гости были разочарованы, потеряв такого великолепного собеседника и не могли понять, что с ним произошло. А больше всех не мог понять я. В центре внимания теперь оказался я, по-видимому, потому, что был новым человеком, – а новое всегда бывает интересным. Гости меня окружили, я должен был отвечать на множество вопросов, но меня интересовал только господин Филипп. Он сидел в углу комнаты, откуда ему хорошо было меня видно, задумчиво подперев голову руками и… молчал.

Примерно через час, а может быть, через два – он встал и направился прямо ко мне. Я чувствовал, что он хочет мне что-то сказать и с интересом ждал.

– Вы были правы, господин, – сказал он. – Мы провели вместе очень интересный вечер.

Но, кроме тех двух фраз во время нашего знакомства, мы не сказали друг другу ни слова. Что он имеет в виду?

– Вы интересный человек, – сказал государственный палач.

Я ничего не понимал и чувствовал себя очень неловко.

– Благодарю вас, – ответил я неуверенно. – Не сомневаюсь в искренности ваших слов. Но боюсь, что моя персона не заслужила такой похвалы.

– Ваша персона отравила мне радость, – сказал государственный палач и нервно ослабил узел своего модного галстука. Кто бы на моем месте не был удивлен? Изумленно смотрел я на палача и, заикаясь, спросил:

– Я вам отравил радость… Я?..

– Вы, господин!

– Вы меня, пожалуйста, извините, но я не понимаю…

– Я не удивляюсь, – махнул рукой палач. – Пошли выпьем.

Я с благодарностью принял его приглашение. Слуга не успевал наливать этому господину, а он все оставался трезвым, как-будто вместо крепкого виски вливал в себя воду. Истинный палач… У палача не может закружиться голова.

– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал он, утолив свою жажду. – Чтобы я, наконец, развязал язык. Правда?

– Я сгораю от любопытства, господин.

– Ах, ничего особенного нет. Всего лишь невинная шутка, которую я себе позволил, чтобы скрасить свою однообразную жизнь.

Палач выпил еще один бокал – слуга стоял за его спиной, готовый в любой момент налить еще.

– Ну, я не сказал бы, чтобы ваша жизнь была однообразной, – отметил я. – Совсем наоборот. У вас, наверное, много интересных впечатлений.

– Вот это да! – воскликнул государственный палач и громко рассмеялся. Однако, что может быть смешного в казни – этого я не могу понять.

– Знаете, я многие годы развлекаюсь тем, что смотрю на реакцию людей с самых различных континентов на мои слова, когда я говорю, что я палач. Я им представляюсь, подаю руку… мысленно воображаю, как эта особа спешит тут же в туалет, чтобы вымыть руки или даже по более неотложным делам. Ну, а когда они приходят в себя, начинают на меня смотреть, как на экзотическое существо. Забавно, правда?

– Да. Очень.

– Я вспоминаю, как представился одной красивой актрисе, нежной блондинке – она душераздирающе закричала и без памяти рухнула на землю. Пока ей оказывали первую помощь, у нее украли драгоценное ожерелье. История была неприятной еще и потому, что все это происходило на вечере у полицейского префекта… Богатый плантатор выпросил у меня как-то необычный сувенир – кальсоны… Другой миллионер предлагал мне фантастические деньги за одежду казненного. Да, все это было очень забавно – до появления того американского журналиста…

Палач замолчал, нахмурился… Казалось, он вспоминает о чем-то очень неприятном. Потом взглядом, оценивающим соперника, он посмотрел на меня.

– Вы мне отравили радость, – сказал он недовольно.

– Вы мне уже говорили об этом. Но почему?

– Когда я вам представился, вы сделали вид, будто имеете честь познакомиться с торговцем зубными щетками. Одним словом, на вас это не произвело никакого впечатления.

Должен ли я был признаться, что он ошибается? Это отравило бы ему радость еще раз. Поэтому я с веселым выражением лица дружески похлопал его по спине и ответил:

– А мне как раз очень понравилось. Я люблю все необычное. Я думаю, нам вместе будет очень интересно.

Палач задумался, потом посмотрел на меня своими быстрыми, колючими глазами и значительно спросил меня:

– А как вы относитесь к смертному приговору?

– Меня, господин, интересует жизнь. Творить жизнь ради жизни – это моя профессия.

Палач улыбался.

Между нами было что-то недосказанное. Чтобы прервать неловкое молчание, я спросил:

– А что было с этим американским журналистом. Мне показалось, что у вас с ним связаны не наилучшие воспоминания. Может быть, вы расскажете мне о нем?

– Вы правы. Это была очень неприятная история. Он хотел взять у меня интервью, написать серию репортажей, книгу… Предлагал фантастический гонорар, правда, я от всего отказался. Я не мог от него отвязаться, он следил за моим домом днем и ночью, он посадил мне на хвост частного детектива, а когда все рухнуло – он рассчитался со мной довольно вульгарным и примитивным способом.

Господин Филипп осторожно сел.

– Вы сказали… когда все рухнуло. Что вы имели в виду?

– Знаете, а я вовсе и не палач.

Он был начальником тюрьмы. Впоследствии мы с ним стали большими друзьями. Я не мог себе представить этого веселого, добродушного, остроумного и сердечного человека в роли начальника огромной тюрьмы.

Uganda Prison Farm, государственная тюрьма, находилась вблизи нашего лагеря. На обширных ее плантациях работали заключенные, а господин Филипп был постоянным поставщиком овощей для нас и зеленых кормов для наших антилоп и страусов. Он был частым гостем у нас в лагере. Но всякий раз, когда его машина появлялась на дороге, африканцы просто впадали в панику.

– Бвана, он едет…

Слово «он» произносилось с почтением и страхом, но охотнее всего африканцы от него прятались.

В тот день, о котором я собираюсь вам рассказать, мой слуга с волнением сообщил, что ко мне едет господин Филипп и тут же бросился бежать. Выхожу на дорогу – кругом пусто, но если африканцы сказали, что он едет, значит, обязательно приедет. Слухи до них доходили намного быстрее, чем до нас, а мне так и не удалось выяснить, как они это делают. Я ждал его на «главной дороге». Кстати, строительство такой дороги очень простое дело. Сначала бульдозер прокладывает борозду и выкорчевывает кустарник; из глины делается довольно высокая насыпь, а ее поверхность скрепляется так называемым муррамом. Тяжелая железистая глина плотно склеивается с основой – насыпью и до тех пор, пока не наступит сезон дождей, она совсем неплохо заменяет «асфальт». Такую же дорогу мы построили себе в лагерь, правда, без бульдозера. Вскоре послышался шум мотора, и появился вездеход Филиппа.

– Джо, – торжественно произнес начальник тюрьмы. – Наконец, я могу выполнить свое обещание. Этот буйвол находится здесь.

И посмотрел на охранника заповедника Батармая.

Я не понял, почему он вдруг назвал Батармая буйволом. До сих пор они ладили между собой, а теперь… да, действительно, человеческие чувства непостоянны.

– Этот буйвол здесь, – сказал Филипп снова. – Я тебе докажу это!

– Бвана, бвана, мбого думе мкубва, харака, харака, – взволнованно воскликнул Батармай. – Господин, буйвол-самец, скорей, скорей!

Наконец, до меня дошло, в чем дело.

На берегу реки Грик, где расположился наш лагерь, на большой акации была прикреплена табличка: «Debasien Animal Sanctuary – Game Reserve No Shooting», – а над ней – два огромных черепа кафрских буйволов. Один из них был уже почти истлевший, а другой совсем свежий. Откуда здесь взялись кафрские буйволы? Во всем районе нашей охоты во время отлова зебр, антилоп и жирафов нам никогда не попадался даже и след. Когда-то кафрские буйволы жили большими стадами на всей территории от Судана до Кейптауна. Сегодня в Юго-Западной Африке они практически истреблены. В Восточной Африке они живут свободно, в основном, на севере. От охранника заповедника Батармая я узнал, что время от времени с другой стороны реки, из Кении, сюда забредает буйвол-одиночка.

– Но мы его тут же убиваем, – заверил меня Батармай.

– Почему? – спросил я с огорчением.

– Потому что буйволы наносят ущерб плантациям посла Муганги и государственной тюрьмы.

Потом он мне еще объяснил, что в Уганде на государственных фермах и в окрестностях железной дороги буйволы законом не охраняются и их можно убивать.

– Когда пойдете охотиться на буйвола, – попросил я тогда Батармая, – возьмите меня с собой. Я вам дам наш охотничий джип.

Буйволы меня очень интересовали. Но за все долгое время нашей охоты в этой области ничего не произошло и я об этом разговоре давно уже забыл. Вот почему я был так удивлен.

– Мне сказали, что кажется их там два. Не один, а два, Джо! – гордо воскликнул мой друг Филипп, готовый ради меня даже забыть о том, что буйволы уничтожают его плантации.

– Мы не стреляли… ждем тебя. Давай, Джо, быстрей!

– Но… пока мы приедем…

– Не бойся, Джо, они никуда не денутся, – заверил меня Филипп. – Я приставил к ним вооруженную тюремную охрану. Я все предусмотрел, Джо!

Я представил себе эту картину – вместо заключенных охранники стерегут буйволов и мысленно рассмеялся. Я предвкушал необычную охоту.

Во время работы и исследований в Восточной Африке мне повезло – я смог обстоятельно изучить кафрских буйволов. Но особенно мне памятна моя первая встреча с буйволами. Это было на плоскогорье Серенгети… Входные ворота в национальный парк напоминали пограничную заставу. Два сторожевых домика, шлагбаум…

– Я считаю своим долгом предупредить вас, что дороги в парке непроезжие и что в том направлении уже давно никто не ездил, – сказал нам серьезно охранник, но мы не обратили внимания на его слова. Мы заплатили за въезд на территорию парка и попали в таинственное царство диких зверей.

Дорога действительно была непроезжей. Мы предпочли с нее съехать на обочину и дальше наш путь пролегал через необъятную саванну. Трудно описать эту картину – всюду вокруг нас было множество различных зверей и птиц. Наконец, перед нами на горизонте появилось стадо буйволов. Мы должны их увидеть, мы должны их сфотографировать!.. Повсюду предостерегающие таблицы: «Выход из автомашин после 16.00, в связи с опасностью, строго запрещается!».

Перед нами препятствие – полоса мягкого грунта шириной, примерно, в тридцать метров. Однако, его поверхность покрыта строго травой… может быть удастся проскочить… Перед собой мы видим только прекрасное стадо. В половине пути мы безнадежно застряли.

Раскачиваем машину, толкаем, подкладываем ветки, но все напрасно.

– Нужно проложить дорогу.

– Но как?

– Руками.

Руками разгребаем грязь, колпаками, снятыми с колёс, носим песок, ножом режем траву, которую подстилаем под машину, руками и ногами все это утрамбовываем. Так мы строили дорогу.

А тем временем стадо буйволов приближалось и начало окружать нас со всех сторон.

Термометр в машине показывает 65 градусов жары, тело покрывается волдырями, дыхание перехватывает, словно легким не хватает воздуха. Нечеловечески тяжелый труд и страх – хотя вслух никто не признается. И все же мы фотографируем… Поочередно сменяем друг друга за рулем, стараясь всеми возможными средствами вырваться из «грязевого» плена, сантиметр за сантиметром. Наконец!.. Машина вырвалась, перешла на твердый настил, и совсем рядом мы пронеслись мимо грозного стада кафрских буйволов. Вечером мы «обмыли» эту первую встречу теплым пепси-кола с банановым самогоном – вараги.

Интересный случай произошел со мной в саванне между Хобе и Пара. Я хотел выяснить, какие инстинкты наиболее развиты у буйволов, какие существуют законы в стаде, как заботятся самки о своем потомстве и тому подобное.

Мы гнались за стадом буйволов на полной скорости. Рядом с самкой бежал детеныш, очень неуклюжий. Он путался у нее под ногами, а потом и совсем отстал. Стадо неслось дальше, а одинокий детеныш лег в высокую траву. Мы вышли из машины и с интересом наблюдали, что он будет делать дальше. Бросится бежать от нас? Ничего подобного. Детеныш выскочил из травы, стал путаться под ногами у нас – в эту минуту его стадом были мы. Он даже продолжал идти за нашей медленно удаляющейся машиной. Этот эксперимент мы повторили несколько раз. И каждый раз детеныш бросался к нам, как к своей матери. Когда мы отъезжали подальше, он растерянно оставался стоять, а потом ложился снова в траву.

Стадо находилось от нас на расстоянии, примерно, полукилометра, и нам было страшно за детеныша. Мы запомнили место, где он лежал, и отправились за стадом. Некоторое время мы наблюдали за самкой, которая была недалеко от нас: она оглядывалась, принюхивалась, искала своего детеныша, но все напрасно…

Начинало смеркаться, и больше мы ждать не могли. Тогда мы начали гнать джипами стадо в ту сторону, где лежал малыш. Как только к нему приблизились первые буйволы, он вскочил, смешался со стадом, где его уже легко отыскала мать.

Много у меня было встреч с кафрскими буйволами…

Но сейчас вернемся к нашей необычной охоте.

– Что скажешь, Джо? – спросил меня с восторгом Филипп, ожидая моей похвалы.

– Великолепно! – Филипп превратил эту охоту в прекрасный парад в мою честь. Только духового оркестра недоставало. Интересное зрелище, мы, наверное, собой представляли!..

Вооруженные до зубов тюремные охранники торжественно маршировали в буше. Зрелище было очень яркое – форма тюремных охранников состояла из рубашек цвета хаки, шортов, модных черных ботинок на шнурках, эффектных гольфов и огненно-красных касок.

Шествие заключали мы – Филипп на своем вездеходе и я на «Виллисе». Если на пути встречалось какое-нибудь препятствие, то мы останавливались и ждали, пока «полк» его не преодолеет – перепрыгнет или обойдет. Для Филиппа это было поводом высунуться в очередной раз из своей машины и прокричать мне:

– Ну, что скажешь, Джо?

– Великолепно.

В нашем эскорте я заметил пятерых мужчин, форма которых отличалась от остальных. Они выглядели не так элегантно, хотя белая полотняная ткань была чистой и выглаженной.

– Кто это? – спросил я Филиппа, чтобы скоротать время, так как мы беспрерывно останавливались.

– Убийцы, – ответил Филипп.

– Кто?

– Убийцы, – повторил начальник тюрьмы. – Обрати внимание, Джо, у них на рукаве зеленая полоска.

Затем Филипп мне объяснил, что цвет полоски зависит от состава преступления. Желтая – это воровство, синяя – хулиганство, зеленая – убийство.

Я понял, что Филипп берет с собой заключенных для тяжелых подсобных работ, а также на случай большой опасности. Да, Филипп действительно все предусмотрел.

Охота на буйволов в Африке считается одной из самых тяжелых и опасных. Пули буйвола не берут, а если они его ранят, он начинает бешено атаковать; многие охотники погибли именно в такой момент. Однажды, на знаменитого путешественника, охотника и ученого Селоуса, который имел на своем счету несколько сот убитых буйволов, напал раненый буйвол. Селоус сидел верхом на лошади. Буйвол поднял лошадь на рога и подбросил ее вверх, словно перышко. Опытный охотник с трудом спас свою жизнь. Буйвол может нанести тяжелые раны, которые, как это ни странно, заживают быстро и легко. Намного быстрее, чем раны, нанесенные хищниками, которые вызывают заражение крови.