Текст книги "А вот еще..."

Автор книги: Йон Колфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Новый снаряд угодил соседнему дракону в плечо, и тот штопором устремился вниз, к поверхности планеты, оставляя за собой шлейф иссиня-черного дыма.

– Эй, ты вообще собираешься реагировать? – поинтересовался Зафод. – Где твоя хваленая сверхбыстрая реакция? Или она есть только у главных богов?

Хеймдалль очнулся и развил бурную деятельность.

– Летите, мои красавчики! – завопил он. – Прячьтесь внизу!

Драконы разомкнули боевой порядок и разлетелись во все стороны, стараясь быстрее убраться подальше от места, где кто-то расстреливает их товарищей. Однако при всей своей стремительности они не могли оторваться от снарядов, которые целым роем вынырнули из-за горизонта и по мере захвата датчиками целей отворачивали и гнались каждая за своим драконом.

Хеймдалль опять сложил свой рог и набрал номер экстренной связи с Хельхеймом.

– Хель? На нас напали!

– Знаю, – отозвалась дьяволица. – Не беспокойся, я послала несколько дюжин снарядов. Видишь неприятеля?

Хеймдалль всегда славился бдительностью, особенно чуткой благодаря его способности обходиться без сна. В любом скандинавском кабаке вам расскажут, что он увидит, как растет трава, и услышит, как падает на землю лист, – даже если это происходит на другом берегу океана. Однако с тех пор прошло немало времени, и теперь Хеймдалль частенько не прочь вздремнуть после чашечки латте, а уж какой-нибудь листопад и вовсе не заметит.

– Не вижу никого. Только торпеды, летящие со стороны южного полушария.

Хель задумчиво хмыкнула.

– Южного, говоришь? Не с арки Бифроста?

– Да нет. Мост передо мной как на ладони. Говорю тебе, с юга.

– И никаких пришельцев? Ну, хоть зеленых таких, с лазерами, или бластерами, или еще чем таким?

Хеймдалль стиснул Гьяллархорн с такой силой, что тот аж заскрипел.

– Нет. Никаких, Зарк их подери, пришельцев, ясно? Только косяки голубых торпед с розовым выхлопом. Немного похожи на наши, какими я их помню.

– Да нет, нет, – произнесла Хель виноватым тоном подростка, не пропускающего мать к себе в спальню, полную девиц, парней, травы, колес, краденых драгоценностей и прочих предосудительных вещей вплоть до играющей задом наперед музыки. – Не могут это быть наши. У наших выхлоп красный. Ну, светло-красный, но никак не розовый.

Хеймдалль зарычал: еще одного его дракона сбили.

– Плевать мне, какого они цвета. Сбей их, Хель. Можешь их сбить?

– Э… да. Пожалуй, могу. Вот… компьютер вычислил их частоту, и мы можем послать команду на самоликвидацию, что я сейчас и делаю… сейчас.

Оставшиеся торпеды взорвались, разбросав по небу розовые и голубые искры. По льду громко застучали осколки.

– Отлично проделано, – выдохнул Хеймдалль, по щекам которого текли слезы облегчения. – Я доложу Одину о твоих сегодняшних подвигах.

– Правда? Доложишь? Но это же здорово! Конечно, будь это наши торпеды, я бы уничтожила их еще быстрее – ведь их-то частоты я и так знаю. Так что это наверняка не наши торпеды, да и откуда здесь взяться нашим торпедам… В общем, если кто спросит, отвечай, что не наши. Кто-нибудь вроде, например, Одина. Не наши. Понял?

Хеймдалль открыл было рот, чтобы ответить, но тут заметил, что Зафод Библброкс собрался с силами и снова бежит, прихрамывая, к стене.

Если он доберется до стены, я обязан буду вести переговоры…

Впрочем, даже осознание этой истины и значительные потери в корпусе драконов не удержали Хеймдалля от ухмылки. Библброкс почти достиг стены, однако пользы от этого «почти» было примерно столько же, сколько от флабуза в любом деле, для которого требовался большой палец – в открывании бутылок, например, или в игре на лютне, или в голосовании на обочине. С таким же успехом уроженец Бетельгейзе мог бы стоять на месте, ибо одолеть бога в беге на короткую дистанцию – дело нереальное. До стены Библброксу оставалось всего несколько шагов, но шансов на победу у него имелось не больше, чем если бы он находился на расстоянии светового года отсюда в свинцовом пиджаке и башмаках из нейтрония.

Поймать Библброкса, подумал Хеймдалль, и не успели еще стихнуть электронные импульсы этой мысли, как он уже стискивал горло Библброкса, прижав того спиной к стене.

– Не знаю, что ты сделал с моими дорогими драконами, но тебе это не поможет!

Зафод ощущал себя так, словно на грудь ему сел сиськодонт. И не какой-нибудь симпатичный травоядный сиськодонт, который и сел-то на него по ошибке и сойдет, едва услышав голос Зафода. Нет, злобный, кровожадный сиськодонт-мутант, не слушавшийся своих родителей в детстве и своего стада в юности, а вместо этого получающий наслаждение, расплющивая добычу задницей, прежде чем ее сожрать.

– Чертов сиськодонт-мутант, – прохрипел, задыхаясь, Зафод.

Хеймдалль сжал его горло чуть сильнее.

– И это все? И это последние слова знаменитого президента Нидлфакса?

И тут Зафод кое-что вспомнил.

– У меня ведь не у одного прозвище имеется, верно?

Бог неуютно поморщился.

– О чем это ты толкуешь?

– Только не вздумай отпираться. У вас, ребята, у всех есть типа тайная кличка. Вроде пароля. Это мне как-то Тор по пьяни рассказал, когда мы с ним бухали на Дзенталквабуле. Мы так набрались… ты даже не поверишь. Я целовался с силагестрийкой.

– Врешь, – прошипел Хеймдалль.

Зафод даже обиделся.

– Гордиться тут, конечно, нечем, но я целовался с той силагестрийкой… и ее хозяином тоже.

– Смертным не дано знать наши прозвища. Это тайна. Ты все врешь.

Огромное гладко выбритое лицо Хеймдалля придвинулось к Зафоду на расстояние в несколько дюймов, и воздух вокруг него буквально гудел от разлившейся в нем ярости. Гьяллархорн – так прямо раскалился докрасна. Зафод покосился на все это, но стоял на своем.

– Я? Вру? По-моему, ты немного перебарщиваешь, тебе не кажется? Я всего лишь повторяю то, что мне говорил Тор. Типа не убивай вестника… и все тому подобное.

– Не пудри мне мозги. Я тебя предупредил, смертный.

Нелепость этого предупреждения была очевидна даже Зафоду.

– А то что? Сделаешь со мной что-нибудь страшное? Ну там, драконов натравишь… или голову оторвешь?

До Хеймдалля дошло, что, если уж отрывать Зафоду оставшуюся голову, это надо делать немедленно, пока тот не назвал тайного прозвища, но внезапный приступ сомнений сковал на мгновение его члены. Однако способность инстинктивно воспользоваться подходящим моментом всегда считалась одним из немногих реальных достоинств Зафода Библброкса наряду со знаменитой техникой Большого Взрыва, приготовлением «Пангалактического грызлодера» в три руки и методикой сушки волос снизу вверх, сообщавшей его челке особый шик.

– Ну же, Гнутая Палка, – произнес он. – Пусти меня.

И Хеймдалль покорился. Собственно, он не мог не покориться, стоило прозвучать его божественному прозвищу. Бог отступил на несколько шагов и понуро отвернулся.

– Кто-нибудь… да кто угодно… назовет меня в Асгарде Гнутой Палкой, и мне приходится покоряться. Гнутая, черт ее подери, Палка? Ну что за прозвище для бога? – Он принялся раздраженно скидывать с моста куски битого льда, от чего на поверхность лежащей под ним планеты просыпался град. – Это все Локи придумал, а Одину, конечно, показалось смешным. «Гляньте-ка на Хеймдалля, – сказал Локи. – Как он на лыжах по склону летит… аж палки гнутся». Босс чуть бородой не подавился от смеха. И с тех пор чуть что – Гнутая Палка то, Гнутая Палка это… Было же у меня прежде нормальное прозвище. Я был Оком Асгарда. Круто, но после дюжины кружек трудно выговорить, вот я и стал Гнутой, мать ее растак, Палкой. – Плечи у великана вздрагивали так, что со спины казалось, будто он всхлипывает от жалости к себе.

– Эй, да что ты, – сказал Зафод, поднимаясь и отряхиваясь. – Чего так расстраиваться? У тебя столько еще впереди.

– Чего у меня впереди? Сижу как идиот на этом чертовом мосту, а компании – всего стая летучих рептилий. – Он с досадой топнул ногой, от чего содрогнулся весь мост. – Вот подумаю, чем они там сейчас занимаются, а? Скажи, чем?

– Ну, я не…

– Оргиями! – выкрикнул Хеймдалль. – Классными такими, старомодными оргиями! А я? Торчу здесь, охотясь за смертными. Я ведь мог сидеть там, весь в латексе, по шею в…

– Да ладно тебе, дружище. Всякого хватает на свете, и даже такого, что у меня в обеих головах не укладывается.

– У Локи два дворца. Два! И это после всех пакостей, которые он натворил. И он столуется вместе с Одином. А все почему? Нет, почему? Только потому, что умеет запоминать анекдоты. – Хеймдалль повернулся к Зафоду; отсыревшие усы понуро обвисли, в глазах сквозило отчаяние. – Гребаные анекдоты! А мне здесь охранять целую планету. Общий привет!

Зафод сунул третью руку в карман.

– А знаешь, что я вижу перед собой?

– И что? – отозвался Хеймдалль, обиженно выпятив нижнюю губу.

– Я вижу героя.

– Очень мне нужно твое сочувствие, Фиб… Библброкс.

Зафод похлопал бога по ляжке.

– Вовсе я никому не сочувствую, балбес ты этакий. Просто ты настоящий герой. Таких во всей Вселенной не больше десятка наберется. Ты, я, ну и еще человека четыре.

Даже обладая таким огромным подбородком, Хеймдалль ухитрился кивнуть так, что этого движения не заметил бы почти никто.

– Ну, может… Сам Один так не считает.

Зафод приподнялся на цыпочки.

– Один меня сейчас способен услышать?

– Пока ты на мосту да в пузыре – может, и нет. Если только не подслушивает специально.

– Тогда, уж прости за откровенность, Один тебя не заслуживает. Я тебе больше скажу: может, это Одину стоило бы посмотреть на себя и задаться вопросом: «Кто должен сейчас пировать со мной? Трусливый словоблуд? Или мой верный страж?» Мне кажется, многим было бы интересно выслушать ответ на этот вопрос.

– Трусливый? Ты правда так думаешь? Многим?

– Мы, люди, возможно, и смертны, но не глупы. Народ тебя любит, Хеймдалль. Черт, да он от тебя просто в восторге.

– Может, и любили… когда-то давно.

– Да нет же – сейчас. Знаешь, например, что на Алголе до сих пор существует культ Хеймдалля? Этим солнечным обезьянам ты еще не надоел.

– Правда? На Алголе, говоришь?

– Да и на Земле… бывшей уже Земле… ты был… ну, настоящим богом. Там повсюду стояли твои изваяния.

– А, Земля? – Хеймдалль довольно усмехнулся. – Им вообще все про мой рог нравилось. – Взгляд его затуманился, на мгновение бог Света погрузился в воспоминания о Скандинавии и только потом сообразил, что Зафод умело играет на его слабостях.

– Нет! – рявкнул бог, шмыгнув носом. – Все, хватит. Хватит! Никаких переговоров со смертными.

– А придется. Я знаю твое тайное прозвище.

– Ну да… вот так сразу. Это низко даже для такого, как ты.

Зафод решительно упер две из трех рук в бедра.

– Тайным именем твоим заклинаю тебя и требую законного права на вход, Хеймдалль, бог Света, известный также как Око Асгарда!

Хеймдалль хмыкнул (не слишком чтобы недовольно), поднял Гьяллархорн и стукнул им по стене. Огромный пласт льда мгновенно откололся от нее и со скрежетом («Свобода! Наконец-то свобода! Хеймдалль, гад!») рассыпался в мелкую пыль, растаявшую в воздухе.

– Придется мне тебя пропустить, – заявил бог Света. – Тор, поди, в «Колодце Урдов» – завивает горе веревочкой. Он туда, можно сказать, почти переселился. Пропустишь с ним кружку-другую, если он позволит, конечно.

– Только одну, – пообещал Зафод. – Глоточек отхлебну, и все.

Если бы Левый Мозг смог перехватить эту мысль, он бы долго смеялся, объясняя всем, что для Зафода Библброкса «один глоточек» означает примерно то же, что для мыши дать прямой ответ на простой вопрос.

8

Борт «Тангриснира»

Форд Префект тоже собирался по пиву. Исследователь с Бетельгейзе исполнился решимости наслаждаться, пока дают, тишиной и покоем путешествия по темному пространству. Он занавесил иллюминаторы одеялами, заказал репликатору кружку пива «Гогглз» и подключился к бортовому компьютеру. Конечно, «Путеводитель» тоже оснащен неплохой суб-эта-связью, но бортовой компьютер «Тангриснира» работал так быстро, что принимал голографическую передачу в реальном времени практически в момент, когда она снималась.

Мегабыстро… круто, подумал Форд, не знавший о голограммах ничего, кроме того, что они мерцают и что их нельзя лизнуть.

Форд зарегистрировался на Ю-торге и поспорил сам с собой на вторую кружку пива, что не профукает все свои настоящие и будущие сбережения прежде, чем успеет моргнуть. Выиграть это пари оказалось проще простого. Вслед за этим он приобрел пару дорогих космических яхт, триста галлонов чесночного желе, небольшой континент на Антаресе для любимого племянника и несколько горшков ядовитых (если их полить) цветов для нелюбимых сослуживцев из ИнфиДим Энтерпрайзис – оплатив все это своей безлимитной ресторанной кредитной картой.

Возможно, мне полагалось бы испытывать некоторую вину перед «Путеводителем», думал Форд, когда бы главный редактор Зарнивуп Ванн Харл не был бесхребетной марионеткой, принимающей взятки от вогонов.

Вообще-то как полевой исследователь Форд не имел ничего против взяток, но всему есть свои рамки, а для Форда Префекта в эти рамки никак не вписывались те, кто пытался лишить его жизни тем или иным болезненным способом. Убийство с помощью алкогольного отравления он, пожалуй, простил бы, но против уничтожения посредством термоядерных боеголовок решительно возражал.

Восстановив силы и душевное равновесие, Форд поморгал немного и откинулся на спинку кресла.

Спасибо, Докси Рибоню-Клегг, подумал он. Спасибо, что изобрел суб-эту.

Необходимое пояснение. С формальной точки зрения, Докси Рибоню-Клегг не столько изобрел суб-эту, сколько обнаружил ее существование. Суб-эта-волны существовали вокруг нас примерно столько же, сколько существовали боги, если не раньше – просто они ждали, пока кто-нибудь начнет закачивать в них информацию. Предание гласит, что Рибоню-Клегг валялся как-то раз на травке своей родной планеты, лениво глядя в небо. Именно тогда уважаемого профессора посетила мысль о том, что весь окружающий космос буквально нашпигован информацией, и что он и сам, возможно, мог бы переслать толику своей, если только обработать ее предварительно надлежащим образом. С этой мыслью Рибоню-Клегг поспешил в свою маленькую лабораторию и сконструировал самый первый известный истории суб-эта-передатчик. При создании его было использовано несколько мельниц для специй, несколько живых новорожденных крысят, разнообразные собранные с миру по нитке приборы, а также профессиональные парикмахерские ножницы. Собрав все это в единую конструкцию, Рибоню-Клегг сунул в нее пару фотографий из своего свадебного альбома, нажал на кнопку и принялся молиться о том, чтобы они появились в расположенном в противоположном углу комнаты приемнике. Фотографии не появились, зато вместо них на табло высветился выигрышный номер предстоящего тиража национальной лотереи, и это настолько ободрило профессора, что он поспешил запатентовать свое изобретение. Лотерейный выигрыш Рибоню-Клегг почти полностью потратил на стаю акул-юристов, выигравших процессы против восьмидесяти девяти компаний, которые изобрели реально функционирующие суб-эта-передатчики. В результате этого профессор сделался самым богатым человеком планеты – ненадолго, поскольку свалился ненароком в бассейн к своим юристам, и те, подчиняясь инстинктам, его съели.

Форд как раз принялся за четвертую кружку, когда дверь его каюты скользнула вбок и на стену-дисплей упал прямоугольник зеленого света.

– А, заходи. Я тут, понимаешь, пытаюсь расслабиться, продувая денежки родной компании. Только свет свой зеленый выключи.

– Очень смешно, – отозвался голос, такой саркастический, что даже глухие как пробка ореховые полевки с Огларуны ощутили бы это усиками.

Форд развернулся в кресле и понял, что свечение исходит от стоявшей в дверях фигуры.

– Что-то вид у тебя зеленоватый, – заметил он.

Рэндом насупилась.

– Ты бы тоже позеленел, посидев взаперти в прозрачной трубе, заполненной газом для счастливого настроения.

– Счастливого? Но на тебя он не подействовал, нет?

– Еще бы ему подействовать, когда родная мать занимается зарк знает чем с этим гнусным инопланетянином – прямо у тебя под носом. Гадость какая.

Форд понимающе кивнул.

– Ах да, принцип Де Бьёфа. Читал, читал – в такой штуке с настоящими бумажными страницами. Ну, которые еще самому переворачивать надо.

– В книге, – кивнула Рэндом. Форд даже не мог сказать, злится она или нет.

– Ну да, точно. Так я понял, тебе не слишком нравится романтический поворот событий?

Рэндом вошла в каюту; с каждым шагом над ее плечами поднималось маленькое облачко зеленой пыли.

– Нет. Не нравится. Он такой самодовольный. Настоящий…

– П&&добол? – с готовностью подсказал Форд.

– Да. Именно так.

Пальцы Форда нетерпеливо барабанили по воздуху в ожидании возможности взяться за кружку.

– Ну почему бы тебе не поговорить об этом с Артуром? В конце концов, он твой биологический отец.

Рэндом горько улыбнулась.

– Артур? Я пыталась, но у него тоже роман. С его чертовым компьютером.

Эта новость удивила даже Форда. Не то чтобы люди не могли влюбляться в машины – один его кузен как-то провел два года наедине с тостером, – но Артур все-таки оставался для этого слишком уж старомодным, стопроцентным землянином.

– Любовь – штука сложная, – философски заметил он, пытаясь припомнить содержание брошюры, которую ему всучили как-то на курортах Гавалиуса. – Не суди других, пока сама не захочешь жить с кем-нибудь другим, возможно, даже зеленым, вот тогда жизнь вас рассудит и вы пойдете дальше вместе, вот тогда и сможешь судить, потому что судить можно, только испытав то, что хочешь судить… ну и так далее. – Форд перевел дыхание. – Ну, ты понимаешь, я пропустил уже пару пива, так что цитирую приблизительно.

Он поморщился, представляя себе, какой шквал цинизма обрушится сейчас на его голову, но Рэндом неожиданно смягчилась.

– Право же, это очень мило, Форд, – произнесла она ангельским голосом. – Я бы даже сказала – мудро. Пойду-ка я к себе в каюту, смою хоть часть этого дерьма и как следует поразмыслю над тем, как не судить людей.

Форд галантно помахал ей рукой.

– За совет денег не беру, юная мисси. Захочешь еще мудрых истин – не стесняйся, заходи к старине Форди. У меня тонны советов в таких областях, о которых большинство даже отдаленного представления не имеет. Что, например, делать, если планета вот-вот взорвется. Уж поверь, по этому конкретному вопросу во всей Вселенной не найти эксперта лучше меня.

И вернулся к компьютеру, теша себя мыслью о том, что исполнил роль Форда Префекта, Наставника Молодых – по крайней мере в этой жизни.

Воспитание… Проще пареной репы. Решительно не пойму, чего из-за этого так парятся.

Будь Форд хоть на капельку более внимателен и хоть на капельку менее рассеян, он мог бы и вспомнить по собственному подростковому опыту, что ангельское поведение в этом возрасте случается исключительно по одной из трех причин. Причина первая; имеется какая-то шокирующая новость, которую придется довести до всеобщего сведения. Беременность, например, или употребление каких-либо запретных веществ, или запретная связь. Причина вторая: сарказм означенной особы подросткового возраста достиг таких высот, что уже не воспринимается никем, кроме других мастеров жанра, к каковым особа, на которую он нацелен, никак не относится. И, наконец, причина третья: разговор медовым голосом – всего лишь отвлекающий маневр, когда ангельски ведущему себя подростку необходимо что-то стырить.

К моменту, когда Форду полагалось бы заметить, что его безлимитная кредитная карта пропала, ее уже вернули на место. Но прежде Рэндом воспользовалась на Ю-торге опцией ретро-покупок и купила кое-что у давным-давно умершего продавца. Кое-что пострашнее трехсот галлонов чесночного желе.

В самом деле, желе с чесноком – не так уж это и страшно.

* * *

– Я самый невезучий человек во Вселенной, – жаловался Артур Дент компьютеру «Тангриснира». – Вечно со мной всякое случается. Не знаю почему, просто так было, сколько я себя помню. Моя нянька утешала меня, давала всякие там конфеты, драже, но называла меня «Тридцать Три Несчастья». Только она была родом из Манчестера, поэтому слово «несчастья» выговаривала как «нисястя».

Мерцающая голограмма, сидевшая, скрестив ноги, в изножье койки, нахмурилась, поворошив память Артура.

– О, – произнесла она. – Драже. На какую-то наносекунду мне показалось…

– Где бы я ни оказывался, всюду появляются какие-нибудь злобные пришельцы и разносят все к чертовой матери. Взрывают или сжигают.

– Но не вас, – заметила Фенчёрч.

– Что?

– Вас не взорвали и не сожгли. Вы прожили долгую, насыщенную жизнь, а теперь начали новую.

Артур нахмурился.

– Да, но… Это был возраст, когда заставляют спать в длинной ночнушке или в пижаме. Можно ли ощущать себя несчастнее? Лежать, можно сказать, связанным…

– Большая часть вашего вида погибла, – перебил компьютер именно в той манере, как это в воспоминаниях Артура сделала бы Фенчёрч. – У вас имелся один шанс выжить из миллиарда, но вы выжили. Дважды. Мне это представляется везением. Такое чаще случается с вымышленными героями.

– Ну да, но…

– А еще у вас красивая дочь.

– Да. Только характер тяжелый.

– Правда? Странно для подростка. Пожалуй, вам и впрямь хронически не везет.

Артур ощущал себя совершено раздавленным. И как, скажите на милость, себя ощущать, если по тебе проехали катком? И тут голографическая Фенчёрч расстроила его еще сильнее, высказав довольно неочевидную мысль. Ну, не то, чтобы совсем уж дурацкую фразу типа «Ой, смотри! Обезьянка!», но ненамного менее причудливую ерунду.

– «Страсть» может быть как существительным, так и наречием, – сообщила она.

– Ясно, – машинально отозвался Артур и тут же опомнился. – А как насчет «удачи»?

– Ну, разговор у нас поверхностный, правда? Так вот, это именно то, что вы хотели знать.

– Что такое «страсть»?

– Да. И почему вы ее, похоже, не утратили.

Артур почувствовал, что сердце его забилось чуть быстрее, так подействовала на него эта истина.

– А ты знаешь? Можешь мне сказать? Только без цифр и формул, пожалуйста.

Фенчёрч почесала лоб, от чего изображение заискрилось.

– Я могу объяснить значение слова «страсть» – все словарные трактовки, синонимы и тому подобное. А также могу рассказать все об эндорфинах, нервных окончаниях и мышечной памяти. А вот сердечное томление остается для меня загадкой. В конце концов, я ведь всего лишь компьютер, Артур.

Артур привычно скрыл разочарование потиранием рук и покусыванием губы.

– Да конечно. Ничего страшного.

– Я изготовлена, чтобы жить вечно, а вы – чтобы просто жить.

– Это что, лозунг Кибернетической Корпорации Сириуса? – нахмурился Артур.

Фенчёрч подкрасила две группы пикселей, изобразив румянец.

– Возможно. Все это означает, что целая рекламная фирма полагает, будто вы в это поверите.

– А… Значит, никаких ответов.

– Одни вопросы.

– А мне казалось, главного вопроса мы так и не знаем.

Фенчёрч внимательно изучала ногти.

– Главный вопрос для каждого свой. Для меня, например, это период полураспада топлива в корабельном реакторе. На самом-то деле меня изготовили вовсе не для вечной жизни, это просто рекламный лозунг такой.

– И какой же ответ на вопрос о полураспаде?

– Не знаю. Эта чертова штука использует божественную магию. Ей полагалось заглохнуть еще десять тысяч лет назад.

– Значит, ты ответов тоже не получила?

– Ни фига.

– Мы ведь просто разговариваем, да?

– Вроде так.

– Похоже, здесь все рассчитывают на Тора. Я знаю, он был прежде твоим боссом, но мне он представляется чудовищным занудой.

Фенчёрч мечтательно прикрыла глаза.

– Занудой? Нет. Он был замечательный. Божественный.

Такого выражения на лице реальной Фенчёрч Артур ни разу не видел.

– Мне кажется, по этому вопросу мы с тобой расходимся.

– Очень хорошо, Артур Дент. Могу я выбрать из вашей памяти другую тему для разговора?

– Хорошая мысль.

Несколько мгновений компьютер рылся в его воспоминаниях.

– Не хотите ли чашечку чая? – спросил он наконец.

– Наконец-то вопрос, на который я могу ответить, – улыбнулся Артур.

Асгард

Необходимое пояснение. Асы всегда раздували чудеса Асгарда неадекватно их реальным достоинствам. Так, например, Бальдуру, сыну Одина, приписываются следующие слова: «Все здесь огромно, величественно и ослепительно. Вам, смертной мелюзге с вашими жалкими постройками и скарбом даже представить себе невозможно, что такое настоящее великолепие. Великолепие Асгарда свело бы вас с ума… впрочем, есть у нас такие штучки, типа эликсиры, которые вернули бы вам ваши жалкие умишки. Что еще у нас такого… ну, например, космическая корова, слизавшая весь лед с Валгаллы, или тот старикашка, из подмышки которого родился Одинов папаша. У нас в Асгарде такое в порядке вещей».

Примерно такая болтовня в свое время побудила Боума Катарси, харизматичного главу культа агностиков с Горризонии, тайком пробраться в Асгард, чтобы увидеть все это своими глазами. На планету богов он попал, спрятавшись в живот козлиной туши. Вот что гласит расшифровка передачи, которую он вел с поверхности планеты: «…вонь стоит почти невыносимая, но я постараюсь вытерпеть ее ради вас, друзья мои. Ничего удивительного в том, что в этих богов больше никто не верит, так от них несет. Что-то потрескивает… уж не огонь ли? Пожалуй, пора достать нож и выбираться отсюда, пока тушу не нанизали на вертел. Сейчас… сейчас… нож… Где этот чертов нож? Я же точно помню, что взял его, сунул в карман треников. Ох, черт. Зарк! Я же в джинсах! Огонь все ближе, я уже ощущаю жар. Помогите! СПАСИТЕ! Я верю, верю! Не ешьте меня, пожа…» – дальше слова Боума Катарси сделались неразборчивы, за исключением двух: «ой, ноги» и «мамочки!» На протяжении следующего десятилетия после жертвоприношения Боума на его родной планете расцвел культ поклонения асам, а самой популярной надписью на футболках стали слова «Я ВЕРЮ. НЕ ЕШЬТЕ МЕНЯ».

В общем, все это говорится к тому, что во времена Боума Катарси об Асгарде не было известно почти ничего, а в наши дни – и того меньше, поскольку ни одному смертному не удалось с тех пор побывать на Асгарде и вернуться оттуда живым, а те смертные, которые утверждают, будто это им удалось, на деле либо Один в человеческом обличии, либо просто психи.

От Моста-Радуги на поверхность Асгарда Зафод Библброкс спустился на шикарном фуникулере. Мало того, что кабина фуникулера отличалась неслыханным комфортом – на полочке даже стоял баллончик жидкости для полировки шлемов, а ноги грели задумчивого вида ящерицы, – так он оказался еще и чертовски удобным, ибо конечная станция располагалась в самом центре Валгаллы.

В напоминающей блокпост будке иммиграционного контроля сидел викинг, выказавший при виде сходящего на перрон смертного признаки некоторого удивления. Точнее говоря, он был так потрясен, что глаза его буквально выскочили из глазниц.

– Вау, – восхитился Зафод. – Гадость какая. А повторить можешь?

– Не, не могу, – отозвался викинг, возвращая глаза на место. – Побери меня Эдда, кто ты такой?

Зафод чисто инстинктивно выбрал проверенную временем тактику ответов вопросом на вопрос.

– Провалиться мне в ад, а ты кто такой?

– Здесь вопросы задаю я!

– И какие здесь вопросы задаешь… ты?

Викинг закатил глаза и издал звук, похожий на то, как беззубый старик тянет чай из блюдца.

– Ты что, нарочно меня из себя выводишь?

– А что, тебя нарочно выводят из себя?

Викинг вскочил на ноги.

– Ладно. Я мертвый викинг, меня оживили. Ясно? Мы погибаем в бою, чтобы попасть сюда – а эти сволочи оживляют нас и делают прислугой. Я был капитаном собственной гребаной ладьи. Мы неплохо порезвились в Англии, повыбивали пыль из этих саксов. А здесь меня посадили на контроль. Гребаный контроль – поверишь ли? Меня! Эрика Красную Руку! Красную, сам понимаешь, от пролитой ею крови. Не моей, чужой. – Тут Эрик замолчал, потому что глаза его выказывали явное желание вывалиться еще раз.

– Ух ты! – снова восхитился Зафод. – Да это у тебя в привычку входит.

– Да, подгнивать начинают, – признал викинг, протирая глаз рукавом.

– Но сейчас как, лучше?

– Ага, – вздохнул Эрик. – Их, знаешь ли, полезно проветривать.

Зафод похлопал его по плечу.

– Тебе, приятель, стоит последить за душевным здоровьем.

– Спасибо. Это первые добрые слова, что я слышал с тех пор, как подрядился в тот набег на Британию. Я, может, даже прослезился бы, если б мог.

– Всегда пожалуйста. Зафод Библброкс всегда готов нести радость в такие места, которые другим президентам недоступны.

Эрик подслеповато прищурился, поднеся блокнот к самым глазам.

– А, да. Библброкс. Хейми-лыжник звонил мне насчет тебя. Только забыл упомянуть, что ты из смертных. Зачем щадить сердце старины Эрика, если он и так мертв? И так всегда.

– Я вообще-то Тора ищу.

Эрик оживился.

– Э, его-то найти проще простого. «Колодец Урдов». Ступай к Иггдрасилю, самому огромному вязу, от него налево… только единорогам денег не давай, они от этого наглеют. И еще: встретишь вдруг парня с носом, типа крючковатым, откликающегося на «Лейф» – передай ему: сдается мне, мы с ним глазами случайно поменялись.

Даже Зафод при всех своих способностях без труда нашел золотое дерево – и это при том, что его то и дело отвлекали толпы похожих на зомби оживленных викингов, шатавшихся по улицам, стискивавших костлявыми лапищами корзины с бельем из прачечной или волочившихся на поводке за крошечными собачками.

– Фигня какая, – раздражено буркнул он. – У них у всех крючковатые носы.

Дерево оказалось огромно. Его сверкающие ветви спускались до самой земли под тяжестью привязанных к ним мечей и щитов павших героев, а также рекламы фирмы-изготовителя готовых завтраков, каковая, если верить надписи на биллбордах, являлась генеральным спонсором транспортировки павших героев валькириями с поля боя.

Зафод махнул рукой на поиски парня по имени Лейф и свернул в захламленного вида переулок, со стен которого осыпался хлам, потому что они и состояли из хлама. Впрочем, поскольку дело происходило все-таки в волшебном королевстве, хлам летел и обратно с земли на стены.

– Ну и хлам, – не выдержал Зафод, отметив про себя, что фраза эта не только отображала его эмоции, но и констатировала факт, а также могла служить предостережением тому, кто по чистой случайности шел за ним следом.

– Это ты мне, чувак? – произнес зычный голос, и Зафод сообразил: то, что он принял за сталагмит из мусора, на деле представляло собой пробившийся сквозь булыжную мостовую грязный-прегрязный корень вяза Иггдрасиля.

– Прошу прощения, – спохватился Зафод, ощущая некоторую неловкость от разговора с деревом. – Я принял тебя за деталь местной канализации.

– Не слишком и ошибся, – буркнул Иггдрасиль; никакого рта или других органов речи при этом не наблюдалось – неудивительно, что Зафод не сразу определил источник звука. – Тут прямо на землю, знаешь сколько дерьма выливают… а мне все это корнями впитывать. И еще потом кое-кто удивляется, почему у меня IQ понизился. Как пожрешь, так и… в общем, так и думаешь.