Текст книги "Люций: Безупречный клинок (ЛП)"
Автор книги: Йен Сент-Мартин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Грохочущее гудение исходило из глубины ядра крейсера. Частички статики соединялись в цепочки голубых молний по всей его надстройке. Демоническое войско завизжало в диссонансном единстве, когда поле Геллера вновь вспыхнуло, испаряя Нерожденных или сбрасывая их с «Диадемы». Демоны падали в бездонную бездну, окружавшую их. Последний из них – вздымающаяся масса пронизанного позвоночником жира и трепещущих щупалец, закричал детским голосом, когда комбинированное воздействие поля и огня со внешней зубчатой стены, наконец–то высвободило ударный крейсер из его лап.
Кларион наблюдала с трона на мостике за тем, как последний демон сорвался и исчез в пустоте. Хотя в этом и не было физической необходимости, она вдохнула, ощущая привкус крови и дыма, витавших в воздухе. Ребенок наслаждался едким букетом ароматов, когда желеобразный монстр Бога Чумы исчез с экрана окулуса.
Взглянув на палубного офицера, она отдала команду рассредоточить отряды охотников-мутантов по всему кораблю. Существо, носившее плоть ребенка, знало себе подобных. Вряд ли она была настолько глупой, чтобы поверить, что никому из Нерожденных, напавших на них, не удалось пробраться на борт.
Мутанты в её распоряжении не дотягивали до Легионес Астартес по всем параметрам, но все–таки они являлись весьма способными солдатами рукопашного боя. К тому же, их было достаточно много. Они прочесывали «Диадему» палуба за палубой, очищая всё вокруг огнем, когтями и зубами. Большинство из них умерли, защищая корабль, но это было обычным делом, да и не касалось Кларион. Зловонная тьма нижних палуб всегда кишела богатым урожаем. Мутанты влачили примитивное и ожесточенное существование, что и превратило их впоследствии в беззаботных убийц в бесконечном горниле клановых войн. Они всегда стремились служить, проливать чужую и отдавать свою кровь, поклоняясь божественному.
Кларион неприятно удивилась тому, что корабль таки придется очистить. Хотя она и не доверяла колдуну, свое обещание он сдержал. Они выжили. И теперь находились вне пространства Ока, в месте между реальностями.
«Диадема» оказалась в паутине.
Межпространственная сеть – святилище эльдар – разверзлась перед Кларион на окулусе. Её бездонные очертания не мог охватить ни один смертный разум. Кларион почувствовала беспокойство своей команды. То, что их окружало, вызвало в психике чувство противоположное клаустрофобии – сокрушительную и всеобъемлющую опустошенность, превращающую их в бессмысленные пылинки. Даже пустота неспособна была сделать подобное.
Зрение Кларион выходило за пределы пространства, что казалось бесконечным. Она родилась в эфире, и её чувства не были связаны с основными понятиями, которые так порабощали смертную жизнь. Она видела тайные глубины, скрытые во тьме, исчезающие следы, оставленные существами, древними сокровищами и забытыми цивилизациями. Кларион всё еще слышала песни эльдар, умерших тысячелетия назад. Песни созидания, торжества, лучезарной радости, песни отчаяния, войны и горя.
За всё время своего существования Кларион лишь мимолетно ознакомилась с паутиной, но этого оказалось достаточно для понимания того, что это лишь одна из граней бесконечного разнообразия святилища. Эльдары использовали свои магистрали для соединения осколков их раздробленного вида – от тропинок, по которым едва мог пройти один человек, до разверзнувшейся бездны, в которой теперь и оказалась «Диадема». Целые участки древней паутины закрыли или полностью отдали Нерожденным. Они заблокировали каждый дюйм бесчисленными кричащими ордами, толпясь и распухая, подобно паразитам, проникшим в кишечник умирающего существа. Приливы хаоса лишь еще больше укрепили их власть над последним убежищем эльдар.
Где–то в этом лабиринте находились ядовитые города комморритов, а в одном из них – Люций.
+Мы прибыли, варп-ткач,+ послала сообщение Кларион. +Как ты предлагаешь его найти?+
Сообщение пришло вместе с дурманящим запахом потерь вызванных перемещением «Диадемы» в паутину. Колдуну придется носить заработанные и телом и душой раны до конца своих дней. Кларион не могла не улыбнуться глубине страданий мага.
+Вперед, моя дорогая. Предоставь это мне.+
III.VII
«Почему?»
Он повторял это раз за разом. Этот вопрос терзал разум, но ответа на этот вопрос, все–таки, у Диренка не находилось.
«Почему я просто продолжил спать?»
Мысли раба вернулись к полубогу в доспехе цвета слоновой кости, проводящим манипуляции над мозгом умирающего. Он думал и о том моменте, когда проснулся, покинув сновидение, в котором хотелось остаться. Сновидение, в котором он впервые обрел счастье. Обрел покой.
Но того места не существовало. Шторм пожирал «Диадему» своей пастью. Диренк крепко зажмурился. Он наблюдал, как всё вокруг материализуется из вихрящейся бессмыслицы, бьющейся о купол башни Композитора. Они не проникли внутрь, но захватили его разум, оставляя одно лишь безумие. Один лишь вопрос.
Диренку отчаянно хотелось избавиться от предсмертного крика полубога-псайкера, но сейчас он уже умолял о том, чтобы боли стало меньше. Ничто не могло затмить муки, терзавшие его разум.
Когда «Диадема» ворвалась в паутину, атака Нерожденных прекратилась и варп-шторм смени тишина. Но даже это не могло бы сравниться с его внутренней борьбой.
Композитор, явно истощенный этой битвой, обмяк на кафедре, как только ударный крейсер пересек варп-шторм. Прошло несколько минут, прежде чем колдун смог восстановиться и начать передвигаться. Со своего места, в оковах у подножья трона колдуна, Диренк наблюдал, как Композитор подошел к каждому из распятых бедолаг, украшавших внутренние стены помещения. Он упивался их криками, втягивая в себя их души через плоть, чтобы набраться сил, пока от них не осталось ничего, кроме пепла, осыпающегося с треснувших костей.
После первого колдун смог выпрямиться. После третьего – даже не нуждался в поддержке своих приспешников. После десятого левитировал. Его жизненная сила искрилась и кружила вокруг доспехов, подобно светлячкам.
Композитор вернулся на вершину своей башни. Диренк отшатнулся, когда тот приблизился. Его оковы замерзли, черное железо покрылось коркой инея и Композитор снял кандалы с ног, рук и горла раба.
– Осторожнее, смертный, – произнес колдун, нависая над Диренком, – лишь немногие представители нашей расы видели паутину изнутри. Ты теперь среди их числа. Неужели ты не видишь тех даров, которые я преподнес?
Звенящий треск позади привлек внимание Диренка, – посох Композитора ударил о пол:
– Подумай о великолепии событий, которые я позволил тебе пережить. Подумай о милости, которую я проявил. Прочувствуй настоящее великолепие происходящего.
Композитор под рычание древних доспехов опустился на корточки напротив Диренка. Теперь его праздничный серебряный шлем поравнялся с рабом.
– Мы так много дали тебе, не так ли? И все же я ничего не просил. Ничего взамен всех этих даров. Возможно, ты боролся, страдал, чтобы найти способ выразить свою благодарность. Ты же благодарен, не так ли?
Диренк дрожал. Он попытался пошевелить челюстью, но ужас сжал её в тиски. Боль пронзила его сильнее, чем когда–либо.
– Отлично, – Композитор поднялся одним плавным движением. Он повернулся и зашагал вниз по ступеням башни, жестом приглашая Диренка проследовать за ним. Раб, пошатываясь, поднялся на ноги и последовал за колдуном на почтительном расстоянии.
– Не отчаивайся больше, поскольку ты действительно можешь кое–что сделать, чтобы отплатить мне за щедрость. Мы пришли в это место, – начал Композитор, широко раскинув руки в сторону бездонной тьмы, простиравшейся за куполом, – в это чудесное царство, чтобы найти нашего хозяина. Но эта обитель огромна и таит в себе множество опасностей для тех, кто не знает дороги. Чтобы найти путь, мы должны понять природу того, кого ищем и природу существ, которые явно заблуждались, поймав его в ловушку. Видишь ли, эльдары из Тёмного Города, где сейчас находится наш вечный хозяин, существуют совсем не так, как их сородичи, которые бороздят пустоту на своих огромных кораблях из душ и костей. Эти ксеносы воссоединяются в любви к самому молодому богу в тот момент, когда сбрасывают свою смертную оболочку. Однако, жители Комморрага кормят нашего Тёмного Принца собой, непрерывным потоком каждую секунду, пока они дышат. Будучи напуганными невеждами, они отчаянно пытаются отсрочить свое слияние с божественным. Именно поэтому, они должны постоянно причинять страдания, предлагая мучения своих жертв взамен.
Композитор и Диренк достигли подножья башни. Колдун трижды постучал посохом по полу. Афилай появился в боковом проходе. Броня неуклюжего терминатора вновь сияла во всем великолепии. Он привел рабов. Диренк узнал рыже-коричневые лохмотья. Он опознал в людях тех, кого забрали с горящих палуб «Эллипса».
– Благодаря постоянному потоку душ, ксеносы образуют нерушимую связь с Тёмным Принцем, – произнес Композитор, гладя одного из рабов по лицу, – в эфире живут сущности, способные видеть эти реки агонии так же ясно, как и свет пламени. Все, что мы должны сделать, так это найти одного из таких Нерожденных и привязать к нашей цели. Мы будем охотиться на тех, кто пленил Похитителя Душ, а эта сущность приведет нас к ним.
Композитор посмотрел на Диренка.
– Ты хочешь помочь мне найти такую сущность?
Диренк собрался с силами, чтобы ответить. Он едва мог сосредоточиться. Боль вызывала тошноту и ставила его на колени.
Композитор вытащил из–за пояса пузырек. Его голос передавал улыбку даже через шлем.
– Нет? Даже ради этого?
Мир Диренка рухнул, его отставил на второй план электрический жужжащий голод при виде амброзии. Всё вокруг исчезло, остался только он и содержимое флакона. Раб должен был заполучить его. Единственное средство, которое сможет унять боль.
– Пожалуйста! – взмолился Диренк, не в силах отвести взгляд от пузырька, – пожалуйста, отдайте! Мне нужно это!
– Я хочу тебе это подарить, – горячо ответил Композитор, – но мое милосердие достигло предела. Этот дар тебе придется заслужить.
Диренк закивал. Со рта полилась слюна.
– Заманить к себе демона, который нам нужен – довольно простая задача, – произнес Композитор, – это порождение предательства, выкованное из братоубийства. Это убийство воплощенной невинности. И нет лучше приманки для такой сущности, чем та, которая образуется сама из себя.
Колдун указал на группу рабов.
– Мне, конечно же, легко было бы сделать это самому, но тогда это превратится в скотобойню. Язык не повернется назвать это убийством и отнюдь привлечет его голод. Понимаешь?
Думать Диренк не мог. Он едва мог дышать. Ажиотаж. Эйфория. Надеяться было невыносимо. Все, чего он хотел – вернуться к тому себе, кем он был в самом начале. Его налитые кровью глаза выпучились, как будто могли схватить пузырек с амброзией из ладоней Композитора, если бы раб достаточно пристально смотрел на сосуд.
– Чем больше помощи от тебя будет, тем больше ты получишь, – Композитор встряхнул пузырек и наклонился вперед, – ты заинтересован?
– Д-да, – Диренк начал заикаться. Он почувствовал, как что–то внутри него умерло вместе с этим словом. Что–то незаменимое. – Д-дай. Дайте мне пистолет и я сделаю это.
Композитор медленно покачал головой.
– Это чрезвычайно древний демон, малыш, – он достал мачете размером с руку Диренка. Рубящее лезвие аккурат подошло бы к примитивным непролазным джунглям мира смерти, – Они так любят таинственное и театральное. Поэтому, чтобы удовлетворить вкусы такого демона, наши методы обязаны быть старомодными.
Композитор вложил мачете в дрожащую руку Диренка.
– Заставь их прочувствовать всё это.
– Приветствую, маленькая богородица.
Люций здоровался так каждый раз, когда видел архонта Тиндрак. Те же слова, та же улыбка.
Его заточение изменилось. После того, как Вечный преодолел испытания арены в восьмой раз, Тиндрак надоело возвращать его в висячие сады. Его братья пробудились от вынужденного сна, чтобы принять участие в самых грандиозных битвах, поскольку гладиаторские бои подходили к концу. Каждый раз, когда она возвращала Люция в крови своих любимых животных и чемпионов, сады звенели, восхваляя его имя. Она негодовала от парада побед того, кого они называли «Вечным». Только что он вернулся с очередного поединка и его вновь заковали в цепи.
Хор заключенных, их пыл стал непредвиденным и тревожным событием для её слуг и визирей. Сама она никогда не показывала слабости, но разделяла их нарастающее беспокойство. Потому и решила изолировать Люция от своих висячих садов. Теперь он больше не будет купаться в славе, торжественно шествуя среди своих сородичей, подпитывая, свою, и без того огромную манию величия.
Люций висел, распятый на стене простой камеры, глубоко под ареной. Тиндрак стояла в дверях. Она не входила, словно его присутствие создавало какой–то невидимый барьер. Архонт бросила ядовитый взгляд на мечника и его вечную улыбку, её раскосые глаза сузились.
– Из твоего мерзкого братства, обреченного на смерть, – сказала Тиндрак, её слова шипели на готике из центра богато украшенного ворота, – тебя единственного, признаю, оказалось проблематично убить.
– Если бы только твои сородичи смогли сказать так же.
Тиндрак усмехнулась.
– Ты животное. Развлечение.
Она вошла в камеру, оставив в тени коридора своих инкубов-телохранителей:
– Толпу забавляет кровопролитие, которое ты обеспечиваешь, и они будут удивлены, когда прольется твоя кровь и ты умрешь. Для них ты не более, чем мимолетное увлечение. Так же, как и для меня.
Стилет выскочил из рукава эльдара и попал к ней в ладонь. Она рисовала им в воздухе хитрые узоры.
– Все мои чемпионы настойчиво требуют, чтобы тебе пустили кровь, – Тиндрак остановилась перед Люцием. Стилет блеснул в тусклом свете камеры, прежде чем она приставила острие к горлу Вечного.
– Интересно, возможно я должна разделаться с тобой здесь?
После минутного молчания от стен камеры эхом донеслись раскаты ревущего смеха. Слезы стекали по лицу Люция, когда от безумного ликования у него перехватило дыхание.
Жгучий удар Тиндрак заставил его голову повернуться в сторону. Вечный сплюнул кровь на пол, всё еще смеясь.
– А, теперь понял, – произнес Люций, успокоившись, – значит, ты действительно не знаешь, кто я. Неправда ли?
– Я достаточно знаю, – прорычала Тиндрак, – поверь в это, мон-кей. Ты умрешь здесь моим рабом ради мимолетного удовольствия.
Все признаки веселья исчезли с лица Вечного.
– Что ж, тогда поверь моим словам. Если тебе плевать останусь ли я в живых, то учти, что мертвым я понравлюсь тебе куда меньше.
III.VIII
Выбрать, кто из них умрет первым, было труднее всего. Широко открытые глаза, руки, скованные звенящими кандалами – первая жертва тщетно пыталась защититься. Мужчина панически закричал на языке, которого Диренк не понимал. Да и разве это имело значение? Если бы Диренку понадобилось, он с легкостью понял бы смысл криков.
Дрожь пробежала по руке от первого удара. Крик остановить ему не удалось, только усилить. Потребовалось еще три удара, прежде чем глухой звук тупого лезвия эхом отразился от стен башни.
Окровавленный мачете стал скользким в руке. Диренк окинул взглядом следующую жертву. Молодая девушка – она ещё совсем недавно была ребенком. В разуме Диренка воевали мысли, словно шквал волн холодной кислоты. Заколебавшись, он отшатнулся. И тут раб ощутил аромат, витавший в воздухе. Мускус. Экстаз обещал окутать его и унести подальше от этого места.
Вздрагивая, он вдохнул его в лёгкие. Вокруг всё исчезло и Диренк принялся танцевать. Девушка у его ног поднялась ему навстречу, её оковы таяли и превращались в изысканное платье из шелка, украшенного цветами. Диренк улыбнулся и взял её за руки. В помещении зазвучала музыка, достигающая высоких сводчатых опор огромного бального зала.
Сладостные разговоры и смех слились со струящимися мелодиями, и пары разодетых дворян сплелись друг с другом в традиционном организованном танце. Диренк ощутил мягкую ткань одежд на своей коже. Завиток каштановых волос упал на лицо девушки, когда та закружилась, разоблачая иллюзию, созданную её напудренным париком.
Музыка изменилась. Четкие и сдержанные ноты сменились зажигательной партитурой с нарастающим темпом. Диренк оттолкнул девушку и взял за руки аристократа. Смеясь, они закружились в танце. Раб менял партнеров снова и снова, музыка становилась всё громче и прекраснее.
Танец закончился под ликующие аплодисменты всех присутствующих. Слуга подал Диренку бутылку шампанского и это привлекло внимание людей с высокими хрустальными фужерами. Пробка вылетела из бутылки с брызгами золотистой пены, разбрызгивающейся на гостей под взрывы хохота. У Диренка закружилась голова – шампанское стекало с его подбородка.
Девушка неподалеку окликнула Диренка. Он посмотрел на неё и зажигательно улыбнулся в ответ. Остальные танцоры стояли друг напротив друга, взявшись за руки и образовали туннель из радостных лиц. Диренк рассмеялся, догоняя девушку, остановившуюся под шпилем из соединенных рук. Раб подкрался к ней, и, смеясь, повалил на полированный мраморный пол.
Танцоры рухнули вокруг них, перекатываясь и веселясь вдоволь. Вино и амасек разлились по полу, люди не обращали внимание на то, как жидкость пропитывает их наряды. Теплый, липкий воздух приправили экзотические ароматы. Диренк рассмеялся, игриво взмахнув тросточкой, которую ему передали, и рубанул ею по макушке девушки. Она прекратила улыбаться и с притворной болью рухнула к нему на колени. Её тело задрожало от сдавленного смеха.
Внезапная острая боль удивила Диренка и он сморгнул струйку вина, брызнувшую в глаз. Он смахнул вино пальцами, и окинул взглядом кровь, покрывающую их кончики. По его конечностям пронесся холодок.
Мягкий раскатистый смех окутал Диренка. Изысканные одеяния и элегантные платья завсегдатаев балов, потускнели и превратились в рваные лохмотья.
Стены задрожали, бесценные произведения искусства рухнули на пол и разбились, превратившись в купол башни.
Диренк в ужасе отшатнулся. Всё, что он теперь слышал – сдавленные рыдания и ровный грохот под полом, который быстро превратился в решетку из стали и тёмного железа.
Композитор снял шлем и посмотрел на хихикающего раба, сидящего на полу в самом центре кровавого месива. Вокруг него лежали тела сорока людей – мужчин и женщин, изрубленных на ровные кусочки. На коленях у смертного лежала молодая девушка. Она всё ещё дергалась в предсмертных конвульсиях. Мачете торчало из её черепа.
Колдун наслаждался этими криками. Он упивался животной паникой, охватившей рабов в шаге от смерти. Он понимал их язык и те сумасшедшие вещи, которые они выкрикивали своему обезумевшему убийце, проводя последние мгновения жизни. Они обещали невозможное в обмен на время.
Колдуну нравилось за этим наблюдать, но его любимый момент был впереди. Момент, когда реальность проявилась. Момент, когда Диренк прозрел.
Композитор прислушался. Сперва раба охватил шок, он неглубоко вдохнул, действие амброзии прекратилось. Диренк замахал руками и отшвырнул от себя труп девушки, после чего неуклюже плюхнулся на палубу. Мужчина заревел, задыхаясь от полного отчаяния. Он свернулся на полу, прижав колени к груди. Крики раба стали животными – мучительной панихидой ненависти и горя.
Для ушей Композитора это звучало, как самая сладкая музыка.
Теперь он ощутил, как нечто приближается к ним из кромешной тьмы. Присутствие кое-чего, холодного и древнего, приближающегося, идущего, подобно уставшему путнику, жмущемуся к огню в попытках согреться.
– Хватит, малыш, – прошептал Композитор. Он наклонился и взял лицо Диренка в свои ладони. Колдун нежно поцеловал раба в лоб, упиваясь разрядами тока, прокатившимися по его губам от вкуса невинной крови. – Ты отлично постарался.
Кларион отдала приказ держать курс прямо, насколько это было возможно в непроглядной тьме. Она слушала отчеты, поступившие от охотников-убийц. Во всяком случае от того, что он них осталось. Кровь мутантов лилась потоками, но корабль очистили, по крайней мере, до того состояния, что и раньше. В самых тёмных уголках ударного крейсера всегда жили демоны. По плоти девочки пробежал холодок. Кларион посмотрела на свою руку, удивляясь мурашкам, покалывающим кожу. Что бы там ни делала ведьма, это призвало нечто новое из тёмных глубин.
Словно по сигналу, мысли Композитора слились с сознанием демонического ребенка у штурвала «Диадемы».
+Опускай поле Геллера.+
Часть IV
Безупречный
IV.I
Люций свесил голову вниз во тьме камеры. Архонт покинула его несколько часов назад, оставив на растерзание безжалостному потоку рева украденных душ, заточенных внутри него. После сывороток Фабия и тех высот, до которых они его подняли, спад после прекращения их действия, утягивал всё глубже.
Истинная слабость стучала молотом по его плоти за пределами прежнего онемения. Он чувствовал, как теряет контроль. Но что дальше? Что придет на смену этому чувству?
Король закован в цепи и побежден врагами, которых даже не видит?
Люций поднял голову. Он оглядел каменные своды камеры. Пустота вокруг ничуть не успокаивала. Вечный не был уверен, доносился ли голос извне или пришел изнутри.
Это ль совершенство, взять божественность и пренебречь её дарами?
Голос пробивался сквозь крики, отражая их презрение, но не был пропитан безнадежностью пленника. Он лился с уверенностью, почти спокойно, наблюдая за тем, как Люций разрушается изнутри.
Ты хоть знаешь, почему ты избран? Знаешь, какие цели уготованы тебе судьбой?
Люций с глухим стуком ударил голову о стену. Он снова и снова ударялся головой, голоса дрожали.
Да, ослабь свои оковы еще больше.
Люций сжал зубы, чтобы вновь приложиться о стену. Мышцы на шее взбугрились и голова отказалась двигаться. Он посмотрел вниз, видя как руки сгибаются и медленно сжимаются в кулаки.
Время помнит, а твое уже почти наступило. Все ближе и ближе.
Люций ощутил, как голос покидает его, подобно лезвию выскальзывающему из сердца. Он задыхался, набирая полные легкие холодного воздуха. Вечный, хоть и медленно, но пришел в себя, вполне достаточно для того, чтобы услышать мягкие шаги и звуки доспехов ксеносов, приближающихся к двери.
Люция накрыло слабое облегчение. Когда он дрался, убийцы в разуме вели себя тихо. Эльдары вошли в камеру. Двое из них сняли оковы с тела мечника, а остальные, окружив его остриями клинков, повели на окровавленную арену.
Он уже слышал резкую, пронзительную музыку. Тысячи ксеносов пировали над его головой, ожидая кровавой бойни. Люций шёл по коридору, поглядывая на тонированные бронестекла и чернильную воду по обе стороны. Он замечал малейшие движения от силуэтов внутри, намекавших на то, что они живы. На поверхности воды возникали пузыри.
Двери лифта арены распахнулись с невероятно тихим шепотом машины ксеносов. Надзиратели Люция проводили его в центр подъемника и удалились. Крики нарастали по мере того, как он приближался к арене.
Зловредные огни вспыхнули над ним, как рассвет сквозь ядовитую бурю. В запутанном орбитальном амфитеатре толпились ксеносы, вопя от жажды крови и наслаждения. Ненависть и оскорбления полились на Люция, но не без чего–то нового. Что–то таки исходило от них все больше и больше, с каждой его победой.
Страх.
Подъемник замедлил ход и остановился, перестраиваясь вместе с каменным полом, словно всегда был его частью. Люций шагнул вперед. И, как всегда, его первой мыслью было найти клинок. Его плеть распуталась, это движение далось ему так же легко, как разминка конечностей.
Глухой хруст отразился от камня позади Вечного. Еще один удар последовал прямо перед ним, следующий – слева. Звук ударов раздавался вокруг мечника, перекрываясь коротким тарахтящим треском железа о камни.
Люций присел на корточки. У него не было времени искать клинок. Ему придется воспользоваться тем, что несут новые противники, после того, как он заберет оружие с их трупов. Вечный выпрямился и расслабил спину. Этот звук он знал так же хорошо, как биение своих сердец.
Сгорбленные хищные силуэты материализовались из пыли. Они покачивались из стороны в сторону с грацией, не соответствующей весу грохочущих ранцев на спинах. Люций услышал тихий шорох плаща из человеческой плоти, разрезанного так, чтобы походить на перья.
Последний из Орлиных Королей возник перед ним, ведя за собой оставшихся рапторов культа Рипакс.
– Братья, – поприветствовал Люций Виспиртило и его хищников, – мне так приятно снова вас увидеть.
Восторженные крики зевак усилились, несмотря на предательство, которое они совершили против чемпионов своей расы. Подобно теням, опускающимся вместе с закатом солнца, эльдары двигались от укрытия к укрытию стремительными прыжками, потоком мелькающих кинжалов и зазубренных боевых доспехов. Люций отогнал бесконечный крик как можно дальше от своих собственных мыслей, фыркая из–за крови, текущей из носа и неизбежно капающей в пыль. Он усмехнулся, раскинув руки перед своими товарищами из Когорты Назики.
– В каком прекрасном воссоединении нас здесь собрали, братья мои. Давайте же покажем им всю серьезность их ошибки.
Композитор почти дошел до вершины своей башни, когда ощутил, что поле Геллера «Диадемы» погасло. Сила колдуна без барьера выросла. Он напряг своё сознание, вглядываясь в бездонную тьму в поисках той силы, что приведет их в Тёмный Город.
Это заняло всего лишь несколько секунд.
Колдун схватил и встряхнул Диренка. Крики отчаяния лишили раба голоса. Теперь только влажное дыхание пробивалась сквозь сжатые зубы. Раб крепко зажмурил глаза, и поэтому не увидел сверкающую булавочную головку света в том виде, в каком та материализовалась – крошечное отверстие, пробитое в завесе.
Композитор остановился на вершине башни и вздохнул. Прекрасно было ощущать то, как рожденный в небытии прорывается сквозь пёстрые мысли колдуна, приближаясь и становясь всё ярче.
– Я могу забрать твою боль, – прошептал Композитор, глядя на Диренка сверху вниз, пока свет ослеплял их, – все страдания, которые ты перенес, будут стерты. Ты хочешь, чтобы я забрал их?
Диренк ещё сильнее съежился. Его сердце словно разрывалось на части, отчаянно терзаемое вновь проснувшимся голодом. С тех пор, как он впервые попробовал амброзию – казалось это было вечность тому назад на борту «Бойцовой псины» – она захватила тело и разум. Наркотик вцепился в него так крепко, что Диренк уже не мог вспомнить себя до него. Вспомнить то, каково это не ощущать опустошающую ломку, подобную яме, которую никогда не заполнишь. Он забыл, что чувствовал, он помнил только то, что эти чувства у него были.
Все существа испытывали голод – постоянное напоминание о смерти. Цветущая бездна внутри всего живого, которая подтверждает, что только взяв извне и пожирая внутри, мы сможем расширить нашу спираль. Голод испытывают все, кому суждено умереть. Когда они питаются, они постоянно дают взятки, дабы оттянуть приход смерти.
Диренк являлся разумным существом, ведомым голодом. Пустотой, которая менялась и преображалась, оставаясь непостижимой и вечно бескрайней. Пустотой, которая становилась только шире, когда он подкармливал её. Пытка усиливалась с каждой попыткой насытить эту пустоту. Сначала она шептала, но вскоре стала похожей на него и заговорила. Это сузило его существование до потаканию голоду.
Голод захватил Диренка, сделав его частью себя, разрастаясь и распространяясь, уничтожая то, чем он раньше являлся. Раб задыхался. Он думал о том, что сделал, пытаясь избавиться от чувства голода. Диренк стал кем–то другим, кем–то, кто делал… ужасные вещи. Когда он впервые осознал это, то испугался. Раб не мог понять, кто он и на несколько секунд оказался между тем, кем он был раньше и тем, кем собирался стать.
Впервые вкусив туман, Диренк смог дышать – наркотик ненадолго заглушил его голод. Но продолжалось это недолго. Действие амброзии было кратковременным. В следующий раз и во все разы после, он не остановился, поскольку ему было все равно. Ему было все равно, что он сломает или заберет. Ему было все равно, что он делает или с кем делает это, чтобы заставить ощущение голода отступить хоть на мгновение. К счастью, он превращался в чудовище только в те мгновения, когда был одурманен.
Это чувство перестало существовать отдельно от Диренка. Оно выросло и превратилось во что–то, что руководило им. И в конце концов остался только голод, который ничто не могло унять. Диренк почувствовал, как хрустели его зубы, когда он стирал их в пыль.
Сдавленный стон – вот все, что удалось выдавить его губам.
Композитор медленно кивнул. Это согласие и большего колдуну не требовалось.
– Так и будет.
Колдун поднял Диренка, словно новорожденного ребенка древнего короля, выставленного на обозрение всему собравшемуся королевству. Ставни раздвинулись в сторону над головами несчастных ревущих бедолаг, открывая беспрепятственный обзор сквозь купол на увеличивающееся солнце, несущееся по направлению к ним. Кровь хлынула из глаз Диренка, как только он открыл их и увидел образы кипящих языков и зубов падающей звезды.
В последнее мгновение прежде, чем его сознание уничтожили, Диренк понял, что являлось истинной приманкой. Демон вращался в эфире боли. Только не боль искромсанных рабов привела его сюда, а внутренняя боль Диренка.
Раб вылетел из рук Композитора. Демон проник сквозь хрустальный купол и впился в плоть мужчины. Темно-синий огонь загорелся в его глазах, вырвавшись из кричащего рта и, в конце-концов, окутал его полностью. То, чем когда–то был человек, стерлось, превратившись в сосуд из костей и мяса для древнего разума, рожденного благодаря миллиардам лет смертных страданий.
Демон левитировал над Композитором, раскинув конечности крестом, скованные невидимыми цепями, в тот момент, когда колдун пленил его своей волей. Демон даже не попытался сопротивляться его мастерству. Пир страданий Диренка целиком и полностью завладел вниманием сущности.
– Покажи мне течения самого молодого бога, – приказал колдун, – реку мучений, которая связывает Его с теми, кто возвестил Его рождение.
+Лети.+ Сказал Композитор.
+Лететь?+ ответ Кларион на неопределенное послание колдуна был резким. +Куда лететь, смертный?+
+Следуй за страданием.+ – ответил Композитор, излучая вежливость и спокойствие. +Или наоборот, убегай от волны, что так быстро несется на нас.+
Кларион ощутила его, как заряженный воздух неба, которое вот-вот разразится бурей. Ревущий поток демонов. Необузданный тайфун нематериальной злобы огромной силы появился вдалеке. Он напоминал слабый рассвет, вспыхивающий над тёмным горизонтом по левому борту «Диадемы».
