Текст книги "Одержимый ею (СИ)"
Автор книги: Яся Белая
Соавторы: Яло Астахова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Глава 13
ИНГА
И снова всё повторяется. Только в этот раз он ведёт меня не из кабинета, а в кабинет. Но моя ладонь в его – большой, сильной, шероховатой – по-прежнему ощущается удивительно правильно.
Больше нет страха, разъедающей боли, отчаяния. Наоборот, в крови бурлит адреналин.
…прощаю сразу же, как просьба о прощении слетает с его губ.
Просто Валерий так смотрит на меня, что не простить нельзя. Потому что он сейчас совсем без панциря, без масок, с душой нараспашку.
Он ждёт моего ответа, затаив дыхание. И я физически ощущаю, как в нём клокочет отчаяние.
Не простить сейчас значило бы ввергнуть его в пучину разрушения и ненависти к себе.
А он этого явно не заслуживает.
Ведь сейчас так нежно, так отчаянно обнимает меня и прижимает к себе.
Мне не нужны ответные признания – я и так знаю, что значу для него куда больше, чем он хочет показать.
Но он всё-таки признаётся и говорит такие слова, от которых замирает душа:
– Ты – бесценное сокровище. Смысл жизни. Воздух. Ты – моя уязвимость.
Сегодня он позволяет себе быть уязвимым. Стоять передо мной на коленях. Только моим. Только – со мной.
Моё домашнее Чудовище.
После наших объятий и поцелуев мне хочется немного пошалить, чтобы закрепить эффект, растянуть удовольствие – находиться рядом с любимым. И я сама затеваю игру в профессора и студентку, и Валерий охотно подхватывает её.
Действительно, если только на минуту представить, что у меня в институте такой сексапильный профессор, то мне можно было бы только посочувствовать. Влюбилась бы без памяти.
Вот прям как сейчас.
Когда дверь кабинета захлопывается за моей спиной, я нервно сглатываю и чувствую, что начинаю дрожать от предвкушения.
Валерий резко хватает меня, как хищник – добычу, усаживает на стол и нависает надо мной.
Сгребает в горсть мой хвостик, оттягивает голову чуть назад, причиняя лёгкую боль, но горячие губы, скользящие по моей шее, тут же сменяют её на удовольствие.
– Вы готовы к взысканию, Василевская? – шепчет он, посылая табун мурашек по моему телу.
Я вскидываю взгляд и тону в потемневших почти до черноты глазах. Он тоже возбуждён до предела, как и я.
– Да, мой профессор, – выдыхаю ему в губы.
И получаю в награду дикий страстный поцелуй.
Он задирает мою кофточку, стягивает её с меня и отшвыривает в сторону. Дома лифчик я не ношу – у меня небольшая грудь.
Её тут же накрывает мужская ладонь, сминая и поигрывая, вырывая у меня стоны.
Я хочу большего – ёрзаю, вьюсь, трусь об него.
Он чуть отстраняется и смотрит на меня строго.
– Что за поведение, Василевская?
Правда, ответить не даёт, снова впиваясь мне в губы. Остаётся только мычать и путаться пальцами в густых шелковистых волосах.
Наконец, он стаскивает с меня брючки, ворча, чтоб в следующий раз приходила на взыскание в юбочке и чулках.
И вот я остаюсь только в тонких кружевных трусиках.
Валерий обнимает меня, покрывает поцелуями шею, плечи, грудь, а при этом собирает трусики в узкую полоску и тянет вверх. Ткань впивается в нежную плоть.
Я всхлипываю, но при этом двигаюсь, чуть натирая кожу. Это больно и очень сладко.
Трусики он разрывает резко и в клочья.
А потом в меня – так же резко – проникают сразу два пальца. Едва ли не взвизгиваю, подаваясь им навстречу.
Наконец он меня оставляет, но лишь для того, чтобы высвободить член, который уже стоит колом.
И…мы проваливается в безумие.
Валерий врывается в меня, сразу навязывая необузданный дикий ритм. Его большие ладони сжимаются на моей талии в кольцо, и он буквально насаживает меня на себя – как бабочку на иглу.
Вою, всхлипываю, скулю, обвивая ногами его бёдра и подмахивая ему. Выгибаюсь, извиваюсь, ёрзаю.
Жар разрастается и поглощает меня, сжирает в яркой вспышке огненного голода…
Я исчезаю… разлетаюсь… чтобы воскреснуть.
Чтобы смотреть в любимые глаза, полные нежности, и прошептать:
– Люблю…
Он осторожно целует меня в уголок губ. Потом стягивает с себя свитер и бросает мне:
– Прикройся.
Надеваю, чуть прикрывая глаза, чтобы впитать его запах.
Меня подхватывают на руки и несут по коридору.
Мы вновь в его спальне. У двери ванной он опускает меня на пол и говорит:
– Потерпишь моё присутствие ещё и в душе?
Я киваю…
…и безумие продолжается под струями воды…
Мы наспех завтракаем, и снова отправляемся в библиотеку, но в этот раз – с ноутбуком.
И тут я понимаю на собственной шкуре, какими занудами бывают ботаники.
Валерий гоняет меня по стеллажам, требуя принести ему то ту, то другую книгу. Заставляет рыскать по фолиантам в поисках нужных цитат и тезисов.
Меня поощряют жаркими поцелуями, когда я быстро нахожу нужное, и наказывают лёгкими шлепками по попе, когда не понимаю, чего он хочет.
– Думай, Инга, думай, – ворчит Валерий, прибавляя: – И чему только в этих институтах учат?
В общем, к обеду у нас уже готова замечательная презентация – но не люблю я их делать, бывает такое. А эта – должна быть на высшем уровне. Именно такой и выходит.
– Спасибо, – восхищённо шепчу я.
Демонстрацию слайдов смотрю, сидя у Валерия на коленях.
– Я тобой так горжусь! Ты у меня такой умный!
Он светло улыбается:
– Запомни то, что сказала, – говорит он.
– Про умного? – удивляюсь я.
– Нет, про «у меня». Приручила чудовище, теперь ты за него в ответе.
Я нежно обнимаю его, трусь о щетину на щеке.
– Ты тоже, – говорю, – за меня. Потому что я только твоя и ничьей больше быть не хочу.
– Как насчёт того, чтобы переместиться в спальню и заказать какой-нибудь вредной еды?
– А как ты Клавдии Свиридовне в глаза смотреть будешь?
Он нагло ухмыляется:
– А я тебя пошлю. Ты ресничками похлопаешь. Вон, как на меня подействовало, – он кивает на ноутбук, где светится заставка моей презентации.
Я киваю – разве могу возражать?
Он собирает технику, вручает мне, а потом берёт всё своё добро, как заявляет, ухмыляясь, в охапку и тащит в спальню.
Здесь, удобно расположившись на широченной кровати, мы снова включаем компьютер, но совсем для других целей – мне нужно выбрать платье на открытие, а ещё нам – заказать еду и напитки.
И сегодня я чувствую себя так, как должна была чувствовать весь месяц – молодой женой, окружённой любовью и заботой.
И мне плевать, сколько продлится эта иллюзия и как потом она аукнется мне. Я решила жить здесь и сейчас, и наслаждаться каждым мгновением рядом с любимым.
Выбирая платье, мы немного ссоримся, но тут же гасим ссору поцелуями.
В результате приходим к соглашению, что мне подойдёт элегантное фиолетовое платье, с кружевным верхом, сидящее по фигуре и разлетающееся фалдами от колен.
Заказываем доставку наряда на завтра.
…так за хлопотами незаметно наступает вечер, и, сложив, наконец, ноутбук, я целую Валерия у щёку и собираюсь в свою маленькую комнату – завтра предстоит день, полный суеты и подготовки, хочется, как следует выспаться.
Только кто бы мне позволил.
– Куда собралась? – выдаёт Валерий, хватая меня за руку и притягивая к себе. – Отныне теперь ты спишь здесь.
– Это почему ещё? – возражаю я, а сама уже ерошу его волосы, глажу щетину на щеках, которая так ему идёт.
– Потому что я так хочу. На правах бандита, чудовища и победителя последнего боя.
Пытаюсь показательно фыркнуть и обидеться, но он утыкается лбом мне в живот и произносит, чуть задыхаясь:
– А ещё потому, что трудно спать, жить и дышать без своего сердца…
Ах, Чудовище, что ты делаешь со своей Белль? Зачем ты так сильно любишь её?
ВАЛЕРИЙ
Есть зрелище, коему трудно подобрать равное по красоте, – юная женщина в первых лучах утреннего солнца.
Она ещё сладко спит, утомлённая за ночь любовной игрой. Маленькая ладонь заведена под щёку, каштановые кудри рассыпаются по подушке, длинные ресницы чуть трепещут, а по щекам разливается нежный румянец, спорящий с самой зарёй.
Одеяло чуть сползло, открывая взору небольшую девичью грудь, на фарфоровой белизне которой сладкой ягодкой выделяется розоватый сосок.
Формы спящей красавицы совершенны – тонкая талия, округлые бёдра, упругие ягодицы, длинные стройные ножки…
Юная прелестница так хрупка и нежна, что хочется касаться её бережно, невесомо, осторожно, потому что, кажется, одним неловким движением можно сломать её…
Поздравляю, Пахом, хмыкаю, мало тебе было художеств, ещё и в поэты решил податься.
И что-то не припомнится, чтобы ночью ты думал о бережных прикосновениях, когда наматывал её волосы на кулак и вколачивался в неё на всю длину в бешеном ритме.
И не твои ли засосы, нежный ты наш, красуются на этой изящной шейке, поганя её белизну?
А синяки на бёдрах девушки – они тоже плод трепетного отношения?
Сволочь ты, Пахом.
Внутренний голос ехидничает, конечно, но вяло, беззлобно и сыто.
Потому что этой ночью всё было правильно – я брал то, что мне позволили, и давал то, чего от меня ждали.
Кто бы мог подумать, что тоненькая, как веточка, Белль окажется такой страстной, чувственной и ненасытной, теша тараканов своего Чудовища, любящего пожестче и без церемоний.
Секс с Ингой фееричен. Она дарит мне просто охуительные оргазмы. Такого фейерверка у меня давно не было. Потому что никогда прежде женщина подо мной не вызывала у меня такую бурю эмоций.
А Инга… То, как она стонет, как выгибается, как шепчет моё имя, как соблазнительно приоткрывает губы, как опускает ресницы – это просто эстетический экстаз.
И охрененно головокружительно, когда женщина отдается тебе так искренне, с глубоким чувством, нараспашку… А когда ты знаешь, что у этой женщины – желанной, сладкой, офигенной – ты первый, то и вовсе крышу сносит от восторга…
К твоим чувствам и к твоему прощению Чудовище будет привыкать ещё долго, о, Белль…
А какую игру затеяла вчера маленькая шалунья!
Профессор? Пахом, из тебя профессор, как из хуя пуля! Но эта иллюзия странным образом заводила. Я даже учеником никогда не был, а тут – сразу профессор и такую чудесную студентку в свои когти могу заполучить. Хм, а может, быть солидным, правильным и, главное, законопослушным не так уж и плохо? Ведь что-то в этом есть, когда тебя любит такая женщина, ждет, искренне волнуется о тебе.
Там, в моём кабинете, когда я брал её на столе, я понял, что хочу большего – всю её, навсегда, каждый день, засыпать и просыпаться с нею, в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть, на хер, не разлучит нас!
После улётного секса особенно весело было включить зануду и умника, и погонять её по библиотеке.
Чему только сейчас в институтах учат? Ведь презуху по истории искусства сделать – как два пальца же, блядь. Интересно, а я еще не все сроки слил поступить и получить диплом?
Потом я утащил добычу в своё логово и уже не отпустил. Всю ночь сладостно мучил её. И если бы ни куча дел на сегодня – не отлип бы до сих пор. Мне её всё время мало.
Вот и теперь задираю одеяло, трогаю атласную кожу ягодиц, чуть проникая между ними пальцем.
Потом тихонько переворачиваю Ингу на спину, любуюсь ею, сонной, нежной, немного растрепанной, раздвигаю ножки и припадаю ртом к её идеально выбритой киске.
Моя сладкая…
Она мычит во сне, неосознанно подаётся, мечется…
Нет-нет, милая, я хочу, чтобы ты проснулась.
И ласковый язык сменяют жёсткие пальцы. И тогда фиалковые глаза распахиваются, а с губ слетает стон.
Глушу его поцелуем.
Убираю пальцы, и осторожно вхожу. Утренний секс должен быть тянучим и сладким, как карамель.
Впрочем, у меня его никогда прежде не было. Но с Ингой – пока мы вместе – я хочу, чтобы было именно так.
Потом тащу шалунью в ванну, и там мы повторяем сеанс, но уже погорячее.
Довольная и сияющая Инга упархивает на кухню – готовить сюрприз, как сказала сама, а я иду разбираться с делами.
Нет, конечно, валяться в постели с моей Белль – замечательно, но проблемы сами себя не разгребут. Значит, будем переквалифицироваться в говновозы. Обкладываюсь бумажками, читаю донесения, просматриваю файлы с камер наблюдения…
За этим делом меня и застаёт Инга с целым подносом вкуснятины: тут и стейки, и салат, и оладушки, и сок.
– Сокровище ты моё! – притягиваю к себе, когда она ставит еду на стол передо мной. – А сама? – усаживаю на колени.
Она мотает головой:
– Я уже перекусила на кухне.
Легонько шлёпаю чуть ниже поясницы, она айкает.
– За что?
– В следующий раз давай кушать вместе, хорошо?
Я не договариваю: мол, не знаю, сколько у нас осталось совместных трапез, она, моя умница, понимает и так.
…Вскоре привозят Ингин наряд на завтра, и она упархивает на примерку.
Не хочу видеть её сейчас, хочу устроить себе сюрприз и смотреть завтра, как она будет в этом платье спускаться по лестнице, чтобы выйти в свет вместе со мной.
Но, блядь, когда это всё у меня шло по плану.
Влетает Айгуль и тарахтит, как сбрендивший мотор:
– Там этот… как его… ну противный такой… он не хочет переделывать платье… Инга Юрьевна плачет.
Так, что там за хер бессмертный мою Белль доводит до слёз? Мозги суке вышибу.
На всякий случай засовываю за пояс пистолет, под дикий взгляд Айгуль, и бегу следом за ней.
Примерочную устроили в той маленькой комнатке, где, до переселения в мою, кантовалась Инга.
Захожу, какой-то пидорского вида мужичок приторно воет:
– Вы что не понимаете, это же дизайнерское платье! Оно не перешивается. Это всё равно, что Рембрандта попросить перерисовать, потому что вам цвета на его картинах не нравятся!
Ах ты мудила грёбанный! Я тебе сейчас такой вернисаж устрою!
– Что здесь происходит? – для начала интересуюсь спокойно, хотя внутри от вида полных слёз глаз Инги всё начинает дрожать.
Моя девочка не должна плакать! Я же обещал ей!
– Понимаете, – начинает этот пидорюга своим противным голоском, – ваша женщина просит меня подогнать платье ей по фигуре.
– И в чём базар? Просит – подгоняй!
Да, моя Инга – не ваши швабры-модели без жопы и сисек. Она хоть и тоненькая, но всё на месте.
– Это невозможно! Такое платье – произведение искусства!
– Слушай ты, ценитель прекрасного, Ван Гога знаешь?
– Причём тут Ван Гог? – удивляет пидорёнок и хлопает своими подведёнными глазёнками.
– У него уха не было, слышал.
Модельер судорожно сглатывает: доходить стало, ублюдку.
– Хочешь уйти от сюда с двумя ушами – лучше держи язык за зубами. А то и его отрежу. Понял?
Он кивает.
Я встречаю взгляд Инги – но не осуждающий: в фиолетовом омуте плещутся бесенята.
Возвращаюсь в кабинет – работы ещё хуева туча до завтра. Но день сегодня явно не мой.
Уже под вечер, когда я собираюсь поужинать с Ингой, а потом вновь затащить её в постель, на пороге появляется Айгуль.
И, судя по лицу, опять с нехорошими вестями. Пора вводить штрафы за дурные сообщения.
Служанка хлопает раскосыми глазами и лепечет:
– Валерий Евгеньевич, там Артем Евгеньевич Ингу Юрьевну до слез довел и ругается очень, к себе не подпускает, вас требует!
Что этот засранец опять удумал? Да и вообще, как смеет он третировать посторонних? Инга ему никто, а он ее до слез доводит, скотина!
Конечно же, Тема заметил, что Инги в его комнате нет. Вот и сорвал на бедной свою неуемную и незаконную в общем-то злобу, довел до слез девочку ни за что.
Врываюсь к ублюдку, рычу:
– Что ты себе позвляешь?
Он фыркает:
– А ты? Уже добрался до мякоти, подмял, да? – шипит он зло.
– А тебе какое дело, подонка кусок? Она тебе не жена! – зло и холодно чеканю я.
– Тебе тоже, – ухмыляется он. – И никогда не будет. Поэтому лучше уступи её мне. Мы в этот раз официально поженимся, а ты трахай сколько влезет. Она всё равно не в моём вкусе. Ну, давай, соглашайся, я же тебе помочь хочу.
– Обойдёмся без твоей помощи, – отрезаю я.
– Предпочтёшь, чтобы Ингу ославили шлюхой и твоей подстилкой. Давай, вперёд. Когда это дойдёт до её родителей – не жалуйся.
– Мы разберёмся, – выскакиваю прочь, хряпаю дверью.
Беситься я могу сколько угодно, но в одном Тёмыч прав – что-то решать со статусом Инги надо как можно скорее. Пока наша связь не ударила по ней…
Глава 14
ИНГА
Я жарю оладушки для любимого мужчины и размышляю о случившемся…
Мой Валерий – настоящий ураган в постели. Впрочем, не только в постели, но и под душем, и на столе в кабинете…
Вспоминаю о том, что случилось в эти два дня – и щёки заливает пунцовый румянец.
А какое пробуждение он устроил мне сегодня утром!
И теперь я хочу, чтобы каждая моя ночь и каждое моё утро начинались и заканчивались им. Чего уж лукавить хотя бы перед собой – я хочу быть не просто его любовницей, но и его женой. Родить ему детей, создавать уют, окружать заботой… Просыпаться от его ласк… Печь ему оладушки в конце концов.
Более того – я понимаю, что не с ним всё это невозможно. Никакому другому мужчине никогда не позволю прикоснуться ко мне. Лучше умру. А значит, такие простые радости как счастье материнства и семья мне не светят.
Когда я ухаживала за ним, избитым спецназовцами, Валерий ясно дал понять – никаких «нас» не существует.
У наших отношений нет будущего.
И думать иначе, на что-то надеяться – мучить любимого, который не сможет дать мне то, чего я так желаю.
Поэтому мечты надо давить в корне и жить одним днём, здесь и сейчас.
А завтра…
Завтра у нас не будет. А, может, не будет и нас самих. Не зря же Валерий сказал, что враги пока что только затаились. И что ударят обязательно, выбрав момент наибольшей слабости и уязвимости.
Тяжело вздыхаю.
Клавдия Свиридовна смотрит на меня с сочувствием.
– Эх, деточка, – произносит она, – я бы могла сказать, что рада за вас с Валеркой, потому что такая любовь, как у вас, – она ловко переворачивает румяный стейк, – редкость в нашей жизни. Вы же когда вместе – светитесь, как две лампочки. Только вот не радостно мне, детка, а тревожно. И за тебя, и за него. Не та атмосфера в этом доме, чтобы любви цвести. Скорее, она здесь чахнет…
Давлю слёзы. Нет, плакать не буду. Это тоже нечестно по отношению к Валере. Если увидит мои слёзы – почувствует себя виноватым. А вина разрушает и делает слабым. Больше никогда не позволю ему чувствовать вину. Мне хватит тех ужаса и отчаяния, которыми фонило от него тогда в библиотеке.
Решительно дожариваю оладушки и принимаюсь за салат.
К стейкам Клавдия Свиридовна меня не подпускает. К ним, говорит, нужен особый подход.
Зато по салатам – я непревзойдённый мастер.
Нарядно сервирую поднос и несу в кабинет, где трудится мой любимый зануда. Ставлю поднос на стол, и тут же оказываюсь в кольце сильных рук.
Меня усаживают на колени.
– Сокровище ты моё! – говорит Валерий, и я тону в его сияющем взгляде. Клавдия Свиридовна права – такая любовь, как та, в которой купают меня, в наши дни – музейная редкость. – А сама? – интересуется он.
Мотаю головой:
– Уже перекусила на кухне.
Получаю лёгкий удар по попе.
– Ай! За что?! – возмущаюсь.
– В следующий раз давай кушать вместе.
Согласно киваю: неизвестно сколько осталось у нас этих «вместе»…
… Дальше мой день просто мчится со скоростью поезда.
Приезжает модельер с платьем. Платье великолепно. Я даже думать не хочу о ценнике. Раз мой мужчина решил подарить мне такой наряд – я его приму.
Модельер, одетый, как попугай, – на нём малиновая футболка со стразами, кислотно-зелёный спортивный костюм с подкатанными холошами, кроссовки на громадной «тракторной» подошве, тоже малиновые и со стразами, – оглядывает меня как-то слишком скептически.
– У вас нетипичная фигура, – выговаривает он, наконец, противно растягивая гласные. – «Скрипки», «песочные часы» сейчас не в моде.
О да, фыркаю про себя, у вас всегда в моде одна фигура – швабра.
Развожу руками, произношу с притворной грустью:
– Сама страдаю. Одежду шьют или сорокового или сорок второго размера. А у меня, скорее, сорок первый.
– Нет! – фыркает модельер. – Нет-нет и нет. Проблема не в этом. У вас грудь и задница, мадам.
Боги! Это существо не знает, что у женщин бывает грудь и задница? А, ну да, судя по его внешнему виду и манере поведения, он больше по мужчинам.
– Грудь-то всего второго размера, – говорю, густо краснея. Некстати вспоминается, как уютно моей груди в ладони Валерия.
– Это проблема! Под моё платье предусмотрен нулевой! Понимаете, мадам, ну-ле-вой!
– Ну можно же подогнать… – робко предлагаю я.
Он взрывается:
– Подогнать! Резать шедевр!
– Это всего лишь платье! Его у вас купили! Оно моё, и я вправе ждать, что товар подойдёт мне! – этот «радужный» гад начинает меня заводить.
– Вы когда картину покупаете, что же заказываете перерисовать её под себя?
– Не сравнивайте, – возмущаюсь я, – картина – это несколько иное, это – произведение искусства. У нас с вами вещь, хоть и пошитая по индивидуальной задумке, но всё-таки рассчитанная на несколько другое использование.
– Боже! – восклицает он. – С кем приходится работать?! Накачают себе сиськи. Сосут у бандитов. И мнят себя принцессами!
Вот же урод!
Его мерзкие слова всё-таки вышибают слезу: ведь ничего из перечисленного я не делала! Но каждому же не объяснишь…
Айгуль, которая до этой минуты молча сидела рядом, вскакивает и, выругавшись на своём языке, убегает из комнаты…
Модельер продолжает бесноваться и оскорблять меня… Ровно до той поры, пока в комнату не влетает разъярённый Валера. Мой мужчина находит весьма изящные аргументы, чтобы убедить этого тряпичных дел мастера всё-таки подогнать платье мне по фигуре.
Кутюрье вздыхает так, словно его заставили совершить святотатство. А потом мучит меня обмерами, подгонкой на живую иглу. Крутит меня, как куклу.
Если не считать того платья у Лютого – передёргивает от одного воспоминания – у меня в жизни не было столь красивых и дорогих нарядов. И где-то в глубине души скребёт тем, что меня покупают, как очень дорогую шлюху. Но я гоню прочь эти ассоциации. Я помню, с каким энтузиазмом Валерий выбирал мне платье. Речи о покупке не шло! Он просто хотел, чтобы его женщина блистала. Глупости! Нет ничего унизительного в подарках от любимого мужчины.
Модельер уходит, унося с собой платье – ему надо будет за ночь сделать его сидящим по моей фигуре.
Измученная долгой примеркой, бреду на кухню – хочу попросить Клавдию Свиридовну приготовить нам лёгкий ужин, когда меня окликает Айгуль.
– Там Артём Евгеньевич… вас поговорить зовёт.
Меньше всего я сейчас готова к беседам с Артёмом, но кое-что между нами нужно прояснить раз и навсегда.
Толкаю дверь в его комнату и встречаю уже привычно злой взгляд бывшего не-мужа.
– Спишь с ним? – сипит он.
Усмехаюсь:
– А если и да, тебе какое дело? Я, по-моему, совершеннолетняя и тебе никто.
– Я ж о тебе забочусь, Инга. Валерка тебя сломает, попользуется и бросит.
Вскидываю руку вверх:
– Ой, всё! Хватило меня твоей заботы. До сих пор от неё в кошмарах просыпаюсь. А Валерия оскорблять не смей! Ты мизинца его не стоишь.
– Надо же как запела! Хорошо трахает, да?
– Прекрати! Если ты позвал меня, чтобы унижать – не трать моё время.
– Нет, Инга, я позвал предложить помощь.
Вскидываю бровь:
– Это даже интересно! Слушаю.
Складываю руки на груди, застываю напротив него.
– Давай поженимся. По-настоящему.
Смеюсь в голос:
– Ты в своём уме? Мне кажется, ты упустил свой шанс заполучить меня в жёны.
– Инга, я серьёзно! – Артём даже насупливается для важности. – Ну сама подумай, что может предложить тебе Валерий. Быть его шлюхой? Подстилкой? Думаешь, тебя в таком статусе будут долго терпеть на работе? Я знаю твоего директора – она не потерпит. А отцу с матерью ты что скажешь? А если залетишь?
Стискиваю зубы. По больному бьёт.
Я и сама думала, что будет, если забеременею. Ведь мы не предохраняемся, а Валера уже столько раз изливался в меня. Нет, я хочу от него ребёнка. Безумно хочу. Но у меня хватает мозгов понять, что ребёнок сейчас не принесёт счастья ни ему, ни мне.
Артём продолжает добивать:
– Знаешь, что стало с моей матерью? Её подстрелил киллер, как только она вернулась из роддома. Она много лет пролежала овощем, в коме… Ты этого хочешь? А такова участь женщины коронованного авторитета. Нет, твоя будет ещё хуже. У тебя заберут ребёнка, а саму – отправят в бордель. Мои отец и мать были официально женаты, Валерий на тебе не женится.
Меня начинает трясти, душат слёзы.
Зачем? Зачем Артём говорит мне это?
Но он не унимается:
– А если ты выйдешь за меня – официально сможешь остаться в этом доме. И кувыркайся со своим Валерой сколько хочешь. И даже ребёнка вашего на себя запишу.
Глотаю слёзы:
– Зачем тебе это? С чего вдруг такая благотворительность?
Он пожимает плечами:
– Много свободного времени… Совесть покою не даёт. Прости меня, Инга, за ту историю с Лютым. Я действительно хочу тебе помочь. Ты мне глубоко симпатична.
– Спасибо, – бросаю и поспешно выскакиваю за дверь.
Не хочу, чтобы он видел мои слёзы. Прибегаю в свою маленькую комнатку и горько плачу.
Ну почему? Почему всё так?
Почему мой мужчина не может быть моим до конца.
Через какое-то время приходит Валерий, садится рядом, сгребает в охапку.
– Тише-тише, маленькая, – шепчет, вытирая мне слёзы. А потом – нежно целует: глаза, щёки, уголок губ. – Не плачь, девочка моя.
Но я не могу, наоборот, начинаю реветь ещё горше: потому что он такой… такой… как из мечты:
– Валера… милый… как мы теперь будем? – утыкаюсь ему в грудь, меня тут же обнимают ещё крепче и надёжнее. – Что будет с нами?
– Всё будет хорошо, – он гладит меня по волосам, – мы обязательно найдём выход.
– А если я уже… если я…– захожусь в рыданиях… – беременна?
Он берёт мои руки, нежно целует, а самого трясёт:
– Солнечная моя… Родная… Единственная… Верь, мне, прошу. Вместе мы справимся.
Я верю, нежно обнимаю в ответ, позволяю себя унести.
Сегодня мы не занимаемся любовью. Просто лежим рядом.
Валерий прижимает меня к себе так, словно боится потерять. Словно меня могут вырвать из его рук и забрать навсегда…
Не знаю, где он находит слова утешения, но я всё-таки успокаиваюсь и даже засыпаю…
А он, почему-то уверена, в эту ночь так и не сомкнёт глаз…
