Текст книги "Одержимый ею (СИ)"
Автор книги: Яся Белая
Соавторы: Яло Астахова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Глава 3
ИНГА
Меня трясёт.
Как я не сорвалась в истерику – сама удивляюсь. Но словно отмерло что-то в душе. С того момента, как Сеня с братками ворвались в ресторан и стали всё громить, распугивая гостей.
Хорошо, хоть дали им всем уйти. Но мне страшно подумать, как я буду смотреть в глаза друзьям и знакомым.
Не знаю, какие силы благодарить, что мои родители не приехали. Завтра что угодно сделаю, но уговорю этого… монстра – теперь я даже мысленно не могу называть Пахомова человеком – позволить позвонить родным. Мама и папа будут ждать звонка, надеюсь, не видео, потому что как тогда я продемонстрирую им Артёма?
…только ушёл доктор. Моего мужа распяли на каких-то жутких железках. Теперь сам он точно не сможет справляться со многими…нуждами. К счастью, для тех самых нужд будет профессиональная сиделка. Но и мне забот хватит.
На работу ведь не надо – у меня отпуск на весь медовый месяц.
Да уж. Медовее не придумаешь.
Доктор осмотрел и меня. Строгий такой, глаза за очками – суровые. Сам седой, похож на моего папу.
Когда уходил, заявил Пахомову, который всё время осмотра подпирал притолоку:
– Женщине нужен покой и, желательно, позитивные эмоции. Иначе случится нервный срыв.
Говорил буднично. Видимо, ему не впервой видеть кровавые сцены в этом доме.
– Обеспечим, – полушутя-полусерьёзно заметил Пахомов.
Ага, подумалось мне, особенно, позитивные эмоции! Это он умеет.
Когда доктор покинул эту комнату, мне стало жутко.
Я одна…с ним…
Он – родного брата не пожалел, изломал всего…
Сажусь на пол у постели Артёма, обнимаю колени и больше всего на свете хочу исчезнуть.
А лучше – проснуться. И чтобы этот жуткий сон мне больше никогда не снился.
Он не уходит.
Почему? Испытывает границы моей выдержки? Ждёт, когда я сорвусь, чтобы сорваться самому?
Чувствую его взгляд на себе, тяжёлый, как прикосновение.
– Вам нужно привести себя в порядок, – холодно констатирует он. – Я пришлю Айгуль. Пусть поможет…
Он уже собирается уходить, когда я говорю:
– Мне нужно во что-то переодеться. Я не могу ходить в свадебном платье.
– Хорошо. Айгуль подберёт.
Он всё-таки уходит, и я могу вздохнуть спокойно.
Поднимаюсь, сажусь на край кровати, смотрю на Артёма.
Я не знаю, что сейчас чувствую к нему теперь. Наверное, жалость – острую, иррациональную, бабью. Любви нет. Её выдрали из моего сердца и цинично изнасиловали. Несколько раз за сегодня.
Пытаюсь понять, как мне быть дальше. Бросить Артёма сейчас – это подло. Да и вряд ли Пахомов позволит мне уйти. Это раз.
Два. Я действительно хочу, чтобы вся эта гадкая ситуация с долгами прошла мимо меня. Пусть сами всё решают своими грязными методами. Но пока решают – мне лучше быть здесь.
Я не дура, и понимаю, что из двух зол следует выбирать меньшее. У Пахомова пунктик на семье, это я уже поняла. И странная забота. Извращённая, дикая, жестокая, но забота. Значит, с ним я в относительной безопасности.
Чего не могу сказать, если окажусь за пределами этого дома. Возможно, все эти Лютые и Князья сразу доберутся до меня и потащат на аукцион, о котором рассказывал Пахомов.
Из двух зол следует выбирать меньшее. К тому же, я действительно теперь жена. И мой долг оставаться рядом с мужем. Каким бы этот муж не был.
Поток моих мыслей прерывает женщина, появившаяся в дверях. Ей – сильно за тридцать, невысокого роста, полноватая. Глаза раскосые. Должно быть, киргизка или казашка. Странно видеть кого-то столь… обыкновенного и не очень красивого в этом сказочном замке. Здесь даже чудовище красиво.
– Айгуль, – представляется женщина.
Она кладёт на тумбочку стопку вещей – можно рассмотреть полотенца, какую-то одежду.
– Давайте помогу, – говорит она с лёгким акцентом.
И я поворачиваюсь к ней, чтобы она избавила меня, наконец, от этого ужасного платья.
Переступая пену кружев, прошу:
– Сожгите это.
Айгуль качает головой:
– Как можно! Такая красота! Давайте почищу – дочке вашей на память будет.
Морщусь: какие мне дочки, я не знаю, что со мной будет завтра.
– Не нужно это моей дочке. Оно проклято.
Узкие глаза Айгуль расширяются, в них ужас. Похоже, я попала в нужное суеверие.
Она сгребает ткань, словно собирает пену, и уходит.
А я беру принесённые её вещи и ныряю в ванну.
Вот теперь можно себя отпустить…
Падаю на колени, реву в голос.
Что мне делать теперь? Что делать? Никогда ещё не чувствовала себя такой одинокой и беззащитной.
Кидаю взгляд в зеркальную плитку – что за нарцисс облицовывал ванну? – вижу распухший нос, красные глаза, волосы, висящие сосульками вдоль бледного лица.
Да уж. Типичная невеста в первую брачную ночь.
Это немного бодрит.
Нахожу в себе силы окончательно привести себя в порядок. Вытираюсь мягким байховым полотенцем – оно так приятно к телу. И берусь за одежду, которую мне принесла Айгуль. Надо же, всё новенькое. И даже упакованное. Нахожу простенькие хлопковые трусишки и пижаму – маечку и шортики. Очень мило. Наверное, у них комплекты для горничных.
Переодеваюсь, сушу волосы и более-менее пришедшая в себя возвращаюсь в комнату.
Артём по-прежнему спит – ещё бы, ему вкололи просто лошадиные дозы обезболивающих и снотворного.
Айгуль суетится, готовя мне постель. Для этих целей – разложила диван. Я бы и на сложенном вполне вместилась.
Айгуль извиняется за такое ложе.
– Всё нормально.
Она качает головой.
– Ненормально, Инга Юрьевна. Вы с мужем должны.
Пожимаю плечами: что уж теперь, желаю ей спокойной ночи и валюсь спать.
Думала, не усну, что всю ночь будут мучить кошмары. Но… проваливаюсь в сон, едва голова касается подушки.
А вот утром – просыпаюсь от неприятного ощущения чужого взгляда.
Кое-как продираю глаза и понимаю – на меня смотрит Артём.
Смотрит недовольно и зло.
Судорожно сглатываю и тяну на себя одеяло.
Да что же в этой семье такие недобрые мужчины?!
ВАЛЕРИЙ
Не надо быть врачом, чтобы понять: девушка измотана и держится уже из последних сил, только на морально-волевых. Тёмочке стоило бы поучиться выдержке у своей жены! Ощущение, что в их семье она – больше мужик, чем муж. Криво усмехаюсь этой нелепости и продолжаю разглядывать посеревшее лицо, залегшие под чудесными фиалковыми очами отвратительные темные тени, осунувшиеся, ставшие жесткими черты все еще милого личика – ее ничто не могло испортить…
Вот тебе и самый прекрасный день в жизни каждой девушки.
Бесит смотреть на нее в таком виде!
Что же за чудовище довело этот прекрасный бриллиант до вида треснувшего стекла?
Задаю этот вопрос и хмыкаю про себя: «Тебе назвать имя этого чудовища, Валера?»
Обдаёт гадливостью на себя.
Ведь хотел иначе… Мечтал беречь и защищать. Вот только… мои мечты обычно не сбываются и ранят. В том числе и тех, кто мне дорог.
Поэтому теперь стою и давлю желание обнять её, уберечь от всех монстров мира. Потому что главный монстр – я сам.
Она сидит на полу у постели мерзавца, который женился на ней, чтобы расплатиться по долгам, и сжимается под моим изучающим взглядом.
Я ей неприятен. И тут вскипает злость, отгоняя нежность. Видимо, зря разрулил ситуацию – отсиделся бы за кулисами этого фарса, дождался, когда она станет дешевым товаром на трассе и был бы благодетелем! А сейчас – чудовище!
Сука!
Тёма, мразь, я мало тебя отделал. За такое вообще убить стоило.
Но я не могу убить брата. К сожалению, он – моя единственная семья. Правда, теперь уже нет. Теперь мне есть, о ком заботиться и помимо братца. Девочка с фиалковыми глазами стала моей семьёй. Снова прохожусь взглядом по белой тряпке, в которую превратилось ее свадебное платье. Вероятно, так выглядела Золушка посреди дороги с ошметками тыквы и бегающими мышами, когда волшебство рассеялось. Побыть что ли доброй феей хоть раз в своей жизни? Даже интересно. Любопытно, «Глок» – эквивалентен волшебной палочке? Иногда, ствол в руке творит настоящие чудеса.
– Вам надо привести себя в порядок. Я пришлю Айгуль, пусть поможет, – бросаю ей и собираюсь покинуть комнату, когда в спину прилетает тихое и робкое:
– Мне нужно во что-то переодеться. Я не могу ходить в свадебном платье! – вот тут она права на все двести процентов.
– Хорошо. Айгуль что-нибудь подберет, – киваю и выхожу, уже понимая, что сам найду все нужное.
Еще когда я только подбирался к ней, мне собрали на Ингу очень подробное досье, включая размеры ее одежды и обуви. Я, наивный дурак, надеялся осыпать ее подарками! Одним из которых должен был стать бессрочный отпуск в моей усадьбе! Да, я планировал похищение, как крайний способ заполучить Ингу в свое распоряжение. И тут брат своеобразно «помог» мне: Инга здесь, но не моя.
Но зато новеньких женских вещей нужного размера – целый шкаф. Даже нижнее бельё есть. Передаю Айгуль стопку запечатанных вещей и отправляю в комнату Артема с поручением помочь жене брата привести себя в порядок и устроиться на ночлег с комфортом, а также, присматривать за общим состоянием девушки.
А сам решаю сходить в зал, скинуть напряжение и злость.
Спускаюсь в подвал почти бегом, словно за мной гонятся все черти Ада, но нет – только образ жены брата!
Тут в полуподвале у нас организован зал: тренажеры, груша, маты на полу и ринг в дальнем углу. На ринге всегда кто-то есть, с кем можно поразмяться. Сначала прилипаю к шагомеру, потом плетусь на беговую дорожку. После кросса в десять километров, тащу свое потное тело к груше. Луплю технично, вкладывая инерцию корпуса, жестко ставлю удар.
– Вадик, Понт, на спарринг! – командую парням и лезу на ринг. Жду, когда парни нацепят защиту, но сам брезгую – я предпочитаю по старинке: жесткий контакт. В реальной стычке тебе никто не даст защиту нацепить. А я тренируюсь больше для реальных ситуаций.
Вадик осторожничает, бережет босса, а Понт, как всегда нахрапист и агрессивен. Беру его ногами в гарду и легко кидаю о мягкий, пружинистый пол ринга. Понт бесится, выворачивается из моего захвата ногами и оказывается сверху на мне. Мне прилетает от него с такой позиции два злых, коротких удара в лицо. Сбрасываю придурка. Зачем же реально бить? Как мне теперь на встречи ходить, дела с людьми решать? Но сам виноват, глупо подставился. Понт наглядно продемонстрировал, что бывает, когда теряешь сосредоточенность на деле и начинаешь грезить о сиськах. Пора с этим завязывать…
Об этом думаю, когда плетусь в душ и становлюсь под упругие холодные струи.
Ледяной душ здорово отрезвляет. И приходит решение: если я не могу поиметь конкретно Ингу, значит, нужно поиметь кого-то, очень похожего на неё. Думаю, в борделях можно найти подходящую девку. Нужно лишь на миг обмануть сознание, чтобы усмирить плоть.
Мне сейчас просто жизненно необходим грубый животный трах. Без нежностей и эмоций.
Поднимаюсь в кабинет и звоню в один из элитных борделей Лютого. С подставного номера, зачем палиться? Прошу для себя девку стройную, миниатюрную с каштановыми волосами и фиалковыми глазами, желательно, в костюме поскромнее.
– Фиалковыми?.. – уточняют на том конце провода.
– Да, – хмыкаю я, – а что – это проблема?
– Никаких проблем. Желание клиента – закон. Мы создадим любой необходимый образ.
Конечно, ехидно думаю про себя, а что вам ещё остаётся. Фиалковые глаза – редкая генетическая мутация. В природе встречаются – одни на миллион, а то и реже. Угораздило же меня втюхаться в мутанта!
Через пару часов шлюшка приезжает. И – о, чудо! – такая, какую заказывал! Даже черты лица тонкие и чем-то неуловимо похожи. Запросто обманет мой распаленный вожделением мозг. Веду девку в свой кабинет, предвкушая славный трах.
Едва мы оказываемся в кабинете, разворачиваю шлюху к себе лицом и распахиваю тонкий шелк блузы. Под ней ничего нет, только нежные полукружия груди. И у меня срывает крышняк. Сейчас эта сучка получит сполна, узнает, что не стоило драконить Пахома!
Одним движением я сметаю все со стола на пол, девка тоненько ойкает.
А потом, не успев даже ойкнуть, оказывается лежащей животом на столе, округлым задом ко мне. Я сдергиваю узкую юбку, трусиков тоже нет. Послушная шлюшка, и мне это нравится! Ниже пупка меня скручивает диким спазмом желания. Я обхватываю девичьи бедра и, не заботясь о ее комфорте и удовольствии, одним резким движением врываюсь в нее на всю длину и замираю, наслаждаясь ощущениями. Даже глаза закрыл от нереального кайфа, прошившего все тело! Трахать ее оказалось, как день рожденья в новый год: сплошные подарки, фейерверки и море позитива.
Мне хотелось трогать ее всю, и я бешено долбился почти в ее матку, беспорядочно шаря руками по всему ее телу. Уже кончая, я схватил девку за волосы, потянул на себя, выгибая узкую спину, чувствуя, как ее внутренние мышцы ритмично сокращаются в спазмах удовольствия. Мужчина во мне довольно распрямил плечи, гордый собой, победно окидывая взглядом пространство…
И в этот момент я столкнулся с невероятными фиалковыми глазами. Инга застыла в дверях моего кабинета и пялилась на нас.
Сука! Почему так?
Она, конечно же, узнала себя в этой голой, распластанной подо мной на моем столе шлюхе!
Достать что ли ствол и застрелиться?
Глава 4
ИНГА
Несколько секунд мы с Артёмом играем в «гляделки». Потом он разлепляет разбитые губы и почти стонет:
– Пить…
Заставляю себя выбраться из постели – за окном едва сереет, чего, спрашивается, проснулась в такую рань? Не иначе Тёмин взгляд разбудил.
Бурчу:
– Доброе утро.
Подхожу к его кровати, набираю воды из хрустального графина, что стоит на изящной прикроватной тумбочке, помогаю Тёме напиться. У него перебинтована вся грудь. Ему и приподняться сложно. Мне его страшно жаль.
Когда ставлю стакан назад, на серебряный поднос, муж хватает меня за руку и резко дёргает на себя.
– Ты это специально! – хрипит он.
Злой взгляд иглами впивается в моё лицо. Сейчас он ещё сильнее похож на старшего брата. А мне казалось, что его черты никогда не станут такими острыми и неприятными.
– О чём ты, не понимаю? – пытаюсь высвободить руку из захвата.
– О любовнике твоём – моём братце. Спишь с ним?
Смотрю на мужа, не веря ушам своим. Как ему такое могло в голову прийти?
– Артём, – говорю строго, – тебя вчера несколько раз ударяли по голове…
– Причём тут моя голова?.. – перебивает он, резко закашливаясь. Прокашлявшись, продолжает: – Тут и ежу всё ясно: вы с Валерой спелись, чтобы меня угробить, и этот дом к рукам прибрать. Умно! Ничего не скажешь! Трахаешься с одним братом, выходишь за другого, да, Инга?
Не будь его лицо чугунно-синим, я бы залепила пощёчину. А сейчас лишь встаю с его постели, высвободив, наконец, руку.
– Что ты несёшь? – бросаю я.
– Правду, Инга. Что, она тебе глаза колет?
Повожу плечом:
– Какая правда, Артём, ты о чём? Ты же сам убедил меня принести тебе справку, что я девственница. Нужна была уверенность, что непорченый товар на торги отдаёшь, да?
Он игнорирует мой выпад, выхватывая из речи только то, что выгодно ему:
– Подделать бумажку, подкупить врача… Да со связями и умениями Валерки это плёвое дело…
– Какая же ты мразь! – произношу в сердцах, ужасаясь тому, как за красивой внешностью и обходительными манерами не разглядела гнилое нутро.
Как мы жить-то теперь будем? Мне же противно от одной мысли, что он коснётся меня. Впрочем, от мысли, что это сделает его брат, – тоже.
Поскорей бы разрулилась эта ситуация с долгами, чтобы я вновь могла спокойно ходить на работу и забыла эту семейку, как страшный сон.
– От…шлюхи… слышу… – хрипит Артём, снова закашливаясь.
И, блин, иррациональная жалость снова поднимается во мне: ему же вчера крепко досталось. Понятно, что теперь он зол на весь мир.
– Тебе надо отдохнуть, Артём. Скоро приедет сиделка, сделает перевязку, – спокойно говорю я.
Артём хныкает:
– Я не могу отдохнуть. У меня всё болит. Сделай мне укол.
– Не умею, – честно признаюсь я, – сейчас найду кого-нибудь.
– Быстрее! – ноет он. – А то я сдохну!
Киваю и иду к двери. Где же в этом огромном доме найти Валерия, чтобы спросить у него, как помочь брату?
Словно прочитав мои мысли, Артём хрипит:
– По коридору…третья дверь… кабинет… он там наверное…
– Хорошо, – говорю я и побыстрее выскальзываю из комнаты. У меня сердце рвётся, когда я котёнка в беде вижу. А тут человек, которого ещё вчера я любила так, что готова была пойти за ним на край света.
А сейчас… Сейчас я хочу просто облегчить его страдания. Потому что это – по-человечески.
Мчусь по коридору.
Да, вот, третья дверь даже приоткрыта.
Но радует это только первую минуту. Потому что уже в следующую – слышу звуки, которые заставляют меня замереть: там плачет девушка. Это чудовище опять кого-то мучит? Садистские наклонности Пахомова я вчера пронаблюдала в полной мере!
Решительно вхожу в кабинет и…просто теряю дар речи.
Пахомов…трахает девушку, уложив её животом на стол.
Это грязно, гадко, но…я не могу оторвать взгляда. Изящная тоненькая девушка и огромный яростный мужчина… Он полностью одет, лишь штаны приспустил, она – обнажена. Его бёдра движутся мощно и зло, будто он таранит бедняжку. Хрупкое тело вздрагивает от каждого толчка.
Это красиво, чёрт возьми…и заводит!
Их дикий животный секс.
Он хватает её за волосы, выгибая дугой…
Девушка стонет от наслаждения, прикрыв глаза.
Боже! Почему я смотрю! Почему не убегаю прочь? Почему… я хочу быть…на её месте…
Ненормально… Отвратительно… Грешно…
Жарко. Боже, как мне жарко…
Сама атмосфера этого дома отравлена…
Иначе, почему у меня так мокро между ног и дыханье сбивается?
Пахомов оборачивается, и мы встречаемся взглядами.
Он матерится и прерывает процесс.
Девушка неудовлетворённо хнычет, потом тоже оборачивается.
И…я будто смотрю в зеркало…
Он запал на тебя…Ты спишь с ним… От шлюхи слышу…
Слова Артёма вдруг обретают реальность. Пугающую, безумную реальность.
Я не хочу, чтобы меня желал этот зверь! Но…
Всего секунду назад я сама желала его. Нельзя отрицать очевидное. Я завидовала той девице под ним!
Я – шлюха?
Инга, ты спятила! Стресс плохо сказался на твоей психике!
Девушка торопливо подбирает вещи, Пахомов судорожно приводит себя в порядок, я старательно отвожу взгляд.
– Долбанные извращенцы! – всхлипнув, говорит девица. – Где здесь туалет? Мне жгут эти гадские линзы.
– Вторая дверь направо, – сухо отзывается Пахомов, не глядя на меня.
Пробегая мимо, девушка притормаживает возле и спрашивает:
– Как ты ходишь в них весь день? В линзах…
Мотаю головой:
– Это натуральный цвет. Генетическая мутация…
Девушка грязно ругается, вмиг превращаясь из нежной красотки в оторву.
– Твою мать! Ещё и мутант!
Она пулей вылетает из кабинета, а я – сползаю по стене, меня душат рыдания, но я не плачу…Тупо смотрю перед собой пустыми глазами.
– Какого хрена?! – вежливо интересуется Пахомов.
Я понимаю, о чём он, но сил на слова почти нет.
– Артём… ему плохо… хотела позвать на помощь…
– Позвала, блядь! Стучать не учили?
– Простите, – зачем-то лепечу я.
Он вздёргивает меня за руки вверх и просто выплёвывает в лицо:
– Убирайтесь.
И я выскакиваю прочь, задыхаясь рыданиями.
ВАЛЕРИЙ
С того дня я начинаю сходить с ума: меня преследует образ Инги – разбитой, сломленной, раздавленной…
Когда она сползла по стене в моём кабинете – у меня остановилось сердце. В долю секунды я оценил цвет ее лица, интенсивность биения жилки на нежной шее и пришел к утешающему выводу – не умирает! Она просто была в шоке от увиденного. Ну да, Тёмочка заявил, что она девственница. Ее вполне могла напугать сцена жесткого траха.
И тот ее взгляд все никак не стирался из памяти. Помертвевший взгляд разбитой фарфоровой куклы…
Стал встречаться с ней как можно реже, поручив все заботы об Инге исполнительной преданной Айгуль. Благо, дел хватало: сбор компромата на святую троицу – Лютый-Князь-Баграт – занимал кучу времени.
Не видеться – правильно, но я иррационально скучал. Меня тянуло заглянуть к брату, якобы, чтобы проведать его здоровье, а на самом деле – увидеть Ингу. Хотя бы увидеть. Пусть даже я наткнусь на один из этих ее безжалостных взглядов, но хоть одну минуту буду впитывать ее образ. Ее аромат…
Блядь, уму непостижимо…
Несколько раз порывался отправить ее из нашего дома на все четыре стороны, оформить развод с Артёмом, но каждый раз меня что-то останавливало.
Налетала коса на камень.
Я не хочу платить по долгам Артема. Это принципиально! Иначе этот мудак охамеет и сядет мне на шею. А остальные увидят выгоду: меня на бабло раскрутить нереально, а через младшего смогут доить меня бесперебойно. Допустить такое нельзя.
Но если Инга переступает порог нашего дома – оказывается под прицелом тех, кому Тёмочка ее уже пообещал. Стоит ей выпасть из зоны моего покровительства – ее ждет аукцион. Да, за нее отвалят дохера – редкий лот: девственница с необычным цветом глаз. И внешность юной богини сыграет против нее: любой извращенец захочет замарать, испортить, сломить.
Даже мне хочется, что говорит о психически больных. Или я теперь тоже в их стане? Если да, то Лютый не удивится моему участию в этом гребанном аукционе. Пожалуй, начну там себе девчонок выкупать. Всяко лучше, чем под извращенцами страдать! Наверное. Надо эту мысль обмозговать, но позже.
Лютый-Лютый, Лютик-цветик. Цветик-семицветик, блядь, если верить слухам о его ориентации.
Сижу в кабинете за столом и барабаню пальцами по столешнице. Надо с этим цветиком что-то решать.
Для начала – проверить границы берегов.
Набираю номер, известный очень ограниченном кругу лиц, – личный мобильный Лютого.
– О, Пахом, жив еще? – раздается голос бордельного босса.
– Не дождешься, Лютый. Ты мне тут знатно дорогу перешел, когда моего брата в долги втянул, – опускаю я его с небес на землю.
– Не беспредель, Пахом! Твой брат мне реально должен! – пытается давить на совесть.
Только где он её у меня видел?
– Видишь ли, мальчик мой, – говорю, – тут такой расклад. Если моему брату нужны деньги – он идет ко мне. Но если, – и я повторю ни раз – если он идет не ко мне, то его следует отправлять ко мне, а не в долг ему отслюнивать. Ты дал ему в долг, чтобы раком нагнуть меня и мою семью? А ты знаешь, как я отношусь к своей семье, – отрезаю я.
– Пахом, все не так, не кипишуй! Я все обосную, брат, – уже реально скулит этот придурок.
– Не брат ты мне! – отрезаю я и отбиваю вызов.
Лютый тут же перезванивает. С неохотой снимаю трубку.
– Чего тебе? – бурчу недовольно.
– Пахом, я не хочу ссориться. Это никому невыгодно, – мямлит Лютый.
– Не, Лютоша, ты не путай теплое с мягким! Это только тебе невыгодно. А я бы прессанул тебя улыбчиво! – издеваюсь я над бордельным воротилой. Грозен он только с девками своими.
– Еще раз ты меня так назовешь! – рычит Лютый в бешенстве.
– И? – ехидничаю я, зная, что против меня этот щен зассыт.
Пару лет назад мы с братками собрались в сауне на сходняк, и какая-то сука нас сдала, налетели маски-шоу. И пока все шкерились от спецуры по дальним нычкам, я один вышел и послал нахер их полкана со всеми его полномочиями. Тогда один боец полез меня угомонить, и я знатно опустил его при всех. До сих пор все боятся со мной связываться – как бабка отшептала.
Вот и сейчас Лютый идет на попятный.
– Не надо так, Пахом! – уже тише говорит он и сам отключается.
Да-да, подумай, перевари. Князю позвони, поплачь в жилетку. Говорят, он недавно новую купил. Баграта позовите. На троих сообразить.
Давайте. Я вас всех разом, утырков, и похерю.
Настроение подскакивает.
Настало время приятных ощущений.
За ними – поднимаюсь на чердак. Это – полностью моя территория. Её даже отец не смог у меня отбить. Здесь, на чердаке, моё тайное место – моя студия.
…в приюте я до десяти лет почти не разговаривал. Так, бросал короткие слова: «спать», «жрать», «дай», «срать»… Там с нами никто не занимался. Всем было пофиг. А мне было проще нарисовать, что я хочу, чем сказать. Рисовал нужное и тыкал воспитателям под нос. Они меня люто ненавидели. Считали злым и идиотом. Говорили, что никто меня никогда не возьмёт. И, действительно, других – милых, болтливых, – забирали мамы и папы. А я лишь сидел на подоконнике и смотрел, как уводят очередного счастливца.
Тогда я часто рисовал спины: двое взрослых и ребёнок посередине.
Я хотел так же. До воя. До одури.
Но никто меня не брал.
А потом пришёл отец.
Мой, как оказалось, настоящий отец. Не приёмный, как у других. Родная кровь.
Большой, сильный. Тогда он мне казался самым лучшим.
Всю дорогу домой я обнимал его колени и вздрагивал от страха, что отец сейчас остановит машину и высадит меня, потому что я странный, дикий и злой.
А когда мы приехали в его красивый дом, мне показалось, я попал в рай. Я тогда дал себе зарок, что сделаю всё, чтобы отец мной гордился. Заслужу его доверие и уважение, говорил себе.
А потом отец узнал, что я рисую.
Он сломал кисти и выкинул краски, а на мне – разбил в щепки мольберт. Все эти вещи я нашёл на чердаке. И устроил здесь тайную комнату. А отец узнал…
– Чтобы я больше этого не видел, – сказал он и положил передо мной пистолет и нож: – Вот твои кисти и краски. Учись рисовать ими.
И тогда я предал мечту, потому что предать отца – было гораздо хуже.
Теперь же креплю новый холст и начинаю рисовать. Ингу. А кого же ещё? Муза может быть только одна. Её глаза больно ранят: пустые, безжизненные, фиалковые глаза. Заслужу ли я когда-нибудь помилования? Не прощения даже, нет мне прощения…
Хотя бы сносного отношения. Пусть даже из милости. Я готов червем у ее ног ползать, даже на виду у всего города.
Я не смею мечтать о ее любви. Мне вообще нельзя мечтать. Мечты – хрусталь, и разбиваясь, осколки режут всё внутри в клочья…
Я лишь молю того, кто всем управляет, чтобы она просто была рядом. Чтобы я мог защитить, уберечь. Мне очень важно, чтобы она была жива, существовала в этом мире. Тогда мир будет полным и сносным.
Я завидую кисти, которая кармином выводит её губы. Наклоняюсь и целую их.
Нарисованные.
Единственный доступный мне поцелуй…
Я не знаю, сколько времени провожу в студии, рисуя Ингу бесконечное множество раз.
Разной.
Возвращаюсь к себе в счастливом раздрае и у двери кабинета встречаю…её.
Интересно, что заставило Белль саму явится к Чудовищу?
Глазища на пол лица смотрят взволновано и немного…виновато?
– Чем обязан? – рявкаю как можно холоднее.
– Мне сегодня должны звонить родители… – лепечет она, опустив голову и теребя край кофточки, – по Скайпу…
Что мне начинает не нравиться эта прелюдия. Я вообще их не люблю.
– А я тут причём? – интересуюсь, складывая руки на груди.
– Ну…не могу же я им показать Артёма, – выпаливает она. – В таком состоянии… Будет много вопросов.
– Выход? – подталкиваю её.
– Показать им вас. Вы похожи. Артёма они в лицо не знают.
– О как! – присвистываю. – Здорово вы решили всё за меня. А если я не соглашусь?
Девочка, видимо, в отчаянном положении, совсем не хочет расстраивать родителей. Это похвально. Хорошая девочка. Вскидывает на меня свои обалденные глазищи и говорит:
– А если я вас поцелую?
– Дешевите, Инга. Смелее. На этом аукционе ставки растут. Может, предложите что-то поинтересней?
Она фыркает и порывается уйти: мол, кого я попросила о помощи.
Только рано, детка. Игра лишь началась.
Хватаю её за руку и говорю:
– Хорошо. Но вы будете слушаться. Полностью. Во всём.
Она судорожно сглатывает и кивает.
Кажется, сегодня выдался славный вечер.
Берём ноутбук и идём в гостиную – играть в образцовую семью…
