Текст книги "Химеры 2 (СИ)"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Анна Штайн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Слуа принял кружку с подогретым вином и с удовольствием отпил. Сесть не пожелал. От него пахло зимой, холодом, талой водой, еще чем-то острым, кисловатым – похоже, что растительного происхождения. Смуглые пальцы c заостренными темными ногтями унизаны витыми серебряными перстнями, и серебром же оплетены наручи.

– Я хочу, чтобы ты отвел эту госпожу полуночными тропами туда, куда она пожелает, – сказал Анарен. – Тогда твой долг я прощу.

Киаран вздрогнул и сделал большой глоток. Потом внимательно, в упор, уставился на Амарелу. Та ответила таким же взглядом. Что бы то ни было, но надо вернуться домой. Назойливо тикали напольные часы.

– Я должен спросить, что прекрасная госпожа готова предложить мне.

Вот же чертова Полночь!

– Энери, я не стану торговаться! – быстро сказала она, оглянувшись на принца. – Где Полночь – там и обман, уж прости, я запомнила.

– Пусть предлагает, я прослежу, чтобы сделка оказалась честной, – устало ответил Анарен. – Киаран, спасая тебе жизнь во время инсаньи, я полагал, что долг велик.

– Не настолько велик, чтобы я вел госпожу по землям Полуночи, ведь мне придется пойти против воли отца, оставить свои обязанности, уйти из Аркс Малеум.

– Я лучше самолетом полечу, пропасть!

– Нет, не лучше.

Амарела представила, как в аэропорту ее хватают остроухие дролери с ледяными лицами, волокут в тюрьму, где снова начинается тот же ад, только уже некому будет спасти.

– Хорошо, я послушаю, – быстро сказала она. – Только не обещаю, что дам согласие. Да они меня там сожрут! Смотри, какие у него клыки!

– Не сожрут.

– Выкладывай свои условия, как тебя, Киаран.

В темных, как полыньи, глазах Киарана мелькнула неуверенность. Похоже, он не ожидал такого поворота событий. Амарела отодвинула стул, села и демонстративно выпрямилась, выпятив подбородок. Она приготовилась оспаривать каждое слово наглой твари. Юный слуа слегка покраснел – это довольно забавно выглядело на смуглой мордочке.

– Дай мне то, чего сейчас не ждешь, – с сомнением предложил он.

– Чтооо?

– Киаран! – зашипел Энери, перегнувшись через стол. – Ты в своем уме вообще? Что ты несешь! Замолчи немедленно.

Рейна переглотнула. Сделала несколько глубоких вдохов. Отлично.

– Спасибо, что вовремя предупредили, – злобно пробормотала она. – И тебе, душа моя, принц, большущее спасибо. Кланяюсь.

Энери отвел глаза и сделался окончательно похож на серебряную статую. Амарела таращилась на него и злобно сопела. Киаран непонимающе переводил взгляд с одного на другую.

– Ты знал и молчал! Дрянь полуночная!

– Тебя же от всего тошнит. Почему я должен тебе говорить, когда и так понятно. Откуда мне знать…

– Убью.

– Киаран, это предложение неприемлемо.

– Более чем неприемлемо, вашу мать!

Слуа сделал невольное движение, словно собираясь задать стрекача сразу и немедленно. Похоже, разъяренная женщина пугала его сильнее, чем непонятная инсанья, долг перед принцем и владетельный отец вместе взятые. На скулах его горели алые пятна.

– Да не знаю я, что у тебя попросить, прекрасная госпожа! – заныл он. – Что принято, то и сказал. Видно же, что ты в тягости. Нож, давай я тебе лучше жизнью заплачу.

– Нет, забери ее от меня и доставь куда следует, – рявкнул принц. – Сил моих больше нет. Во дворце король с ума сходит, этой… прекрасной госпоже курицу подавай. Где я ей курицу возьму!

– Даже курицу купить не можешь, принц-Зззвезда! Рынок с картой и фонариком не способен отыскать!

– Я рыцарь и поэт, я не обязан по рынкам шляться!

– За семьсот лет не научился мозгами пользоваться. Поэт! Понаписал мути какой-то, ничерта не поймешь.

– Ах вот как! – Энери рывком поднялся и разъяренно сверкнул глазами.

Амарела с трудом удержалась, чтобы не закатить ему оплеуху. Врун паршивый, две недели мурлыкал, обхаживал, пирожные носил, а про самое главное смолчал.

Она обошла стол, схватила черноволосого за вышитый ворот, сколотый круглой фибулой, и приблизила свое лицо к его, заглянула в смоляные омуты.

– Ящик винтовок и патроны к ним, вот что я тебе предлагаю. Охотиться будете. А про то, чего я у себя не знаю – забудь. И про все ваши полуночные штучки – в зубах они у меня навязли. Понял? Только отбываем немедленно.

Слуа обреченно кивнул

Амарела разжала пальцы, от души хлобыстнула дверью и пошла к себе – собирать теплые вещи.

4.

Разбудил его звонок в дверь. Кое-как разлепив глаза, Рамиро глянул на часы. Восемь утра. Он крепко потер лицо ладонями и поплелся с антресолей вниз, открывать.

Даже думать не хотелось, кого принесла нелегкая в такую рань.

За порогом его ослепила белозубая улыбка, к улыбке прилагалась загорелая физиономия и несколько встрепанная, соль с перцем, шевелюра Вильфрема Элспены. Обвешанный фотоаппаратами Виль держал в одной руке кожаный планшет, в другой старомодный чемодан.

– Привет! – Виль решительно шагнул вперед, и малость обалдевшему Рамиро пришлось подвинуться. – Извини, что разбудил, но я это тебе компенсирую. Гостинцы с Южного Берега! Свежак! Куда, на кухню, в комнату?

– В комнату.

Немытая посуда и таз с засохшим желатином на столе (неделю назад Рамиро затеял смешивать грунт, но дальше замоченного желатина дело не пошло) кухню не украшали.

– Ого, какие просторы! Второй этаж, недурно.

Элспена повертел головой, потом двинулся под антресоли, к круглому столу, заваленному бумагой. Сбросил на диван свой багаж, щелкнул замками чемодана. Деловито отгреб в сторону рамировы листочки и блокноты, принялся выставлять на столешницу баррикаду пивных бутылок с характерными синими этикетками. Рамиро присвистнул.

– Ого!

– А то! Ни “Морского”, ни “Звезды Юга” мы тут долго еще не увидим, трудами сэна Эмора. – Рядом с бутылками возник и заблагоухал покрытый масляными пятнами сверток. – Чуешь ароматы? Час как с самолета, пару суток назад у мыса Рокеды плавала. Ножик давай.

Рамиро достал обмотанную изолентой заточку, которой точил карандаши.

– Вообще-то я к тебе по делу, – сказал Виль, отрезая скумбрии голову прямо на оберточной бумаге. – Ты же, как я слышал, в дружбе с главой управления цензуры? Воевали вместе, он искусством интересуется… Скажи-ка мне, как твой друг комментирует покушение на Врана?

– Боюсь, я тебе ничем помочь не смогу, – развел руками Рамиро. – Поссорились мы с ним некстати…

– Что, прям вдребезги?

– Похоже на то.

– Черт, жаль. А в поплавок заглянуть дашь?

– Дам, да толку? День меня от сети отключил. Это я ночью сегодня обнаружил. Тоже про покушение узнать хотел…

– Вот дъявол! – Виль стукнул кулаком по столу. Бутылки задребезжали. – А я-то губу раскатал. Слушай, может, помиритесь? Сейчас не время для ссор, сам понимаешь.

Рамиро покивал уныло.

– Я пытался. Он сказал секретарю, что для меня его нет и никогда не будет.

– Чем ты ему так насолил?

Рамиро сделал большой глоток из бутылки. Пиво было выше всяких похвал, хоть и тепловатое.

– Да… идейные разногласия. Так что зря ты на меня деликатесы переводишь.

– Это мой вклад в дарское прогрессивное искусство, – пробормотал раздосадованный Виль.– Идиоты. Однополчане, иттить! Как можно посраться на гражданке с тем, с кем в окопе под пулями сидел? Как можно посраться с дролери? Видел я их и в деле, и в гульбе, у них же нервов нет. Они ж нас, людей, всерьез не принимают. Ты, художник, творец, тонкая натура, ты с музами беседуешь, что ты с дролери не поделил?

– Я не тонкая натура.

– Давай я ему позвоню. Говори телефон.

– Ты представишься, и тебя пошлют.

– Я представлюсь твоим именем. Передам через секретаря твои глубочайшие извинения.

– Нет! – Рамиро чуть не подавился. – Не надо извинений.

День решит, что над ним издеваются. После того, что он обнаружил в своем загородном доме… Рамиро, конечно, там прибрал, как мог, но, скорее всего, попытка замести следы преступления разъярила Дня еще больше. А уж после вчерашнего… Денечка в два счета вычислит, кто это натворил.

Рамиро искренне надеялся, что День так разозлился, что запретил себе даже думать о бывшем товарище.

– Не надо звонить, не надо извиняться. Поздно уже извиняться.

– Подтерся бы ты своей гордостью, Рамиро Илен, – в сердцах сказал Виль и махнул рукой. – Ладно, не мое это собачье дело, взрослого мужика воспитывать. Давай лучше выпьем.

Они чокнулись бутылками. Рамиро пошарил среди бумаг, нашел пачку папирос. Элспена от курева отказался, достал жестянку с леденцами и отковырял один из слипшейся массы. Встал, принялся бродить по мастерской, разглядывая стеллажи с холстами, отдельно стоящие картины, пару незагрунтованных еще полотен на мольбертах, верстак, где Рамиро резал багет и планки для подрамников. На верстаке, поверх деревянных брусков, стояли несколько эскизов костюмов.

– Как ваш спектакль?

– Движется. На следующей неделе прогон всей первой части, зашел бы посмотреть.

– Постараюсь. Как себя чувствует госпожа Край? Я читал списки погибших.

– Работает, как зверь. Ни о чем больше не желает разговаривать.

– Может, так и надо, – Вильфрем принялся перебирать стоящие стопкой картинки, вытащил одну, небольшую, темперную, поставил на соседнюю пачку. Помолчал, склоняя голову то к одному плечу, то к другому.

– Слушай, тварюки эти… они жрут друг друга или трахаются?

– Эээ… понимаешь, тут нет литературного сюжета, – голос у Рамиро сделался скучным. Он терпеть не мог объяснять, что и зачем нарисовал. – Это ритмическая композиция.

Виль зафыркал:

– Вот уж точно, ритмическая! Куда смотрела цензура? Это же порнография натуральная, господин художник. Вот что это, как не хрен?

– Да ладно тебе. Цензура эти картинки презирает, худсовет тоже. Да я и не показываю.

– Хрен, спрашиваю, или не хрен?

Рамиро хмыкнул, но ответил обтекаемо:

– Мне тут нужна была диагональ.

– Кстати, о хренах. – Элспена вернулся к столу, пошевелил пальцами над газетой и выбрал кусок скумбрии помясистей. – Давали тут прямой эфир из Вьенто Мареро, про строительство новой авиационной базы, брал я интервью у наших соколов. И вот, на вопрос “Что вы думаете о гибели рейны Амарелы?” один прекрасный сэн вдруг заявил: “Хрена она погибла!” То есть, ни коим образом не погибла, видел, мол, и осязал, слово чести. Своими глазами, мол, видел, своими эмм… членами осязал. Ажно в Маргирее. Так и сказал. Стоит, морда наглая, глаза бесстыжие, лыбится наипаскуднейшей макабринской улыбкой – и ни шагу назад. Я чуть микрофон не уронил, но поздно – все пошло в эфир. Вот это была сенсация!

– Кто-то из макабринских офицеров сказал, что рейна жива? – удивился Рамиро. – Эээ… я правильно понял?

– Угум, – Виль покивал с набитым ртом.

– Это или провокация какая-то, или…

– Или чистейшая правда, – Виль облизал пальцы. – А если учесть, что вчера чересчур откровенного сэна приказом короля отозвали в столицу, то я почти уверен, что это правда. Я порасспрашивал о парне, у него три медали “За безудержную храбрость”. Похоже, он собирается получить четвертую. Надеюсь, не посмертно.

– Что?

Виль отмахнулся.

– Это я о своем, не обращай внимания. Тут у вас сенсация похлеще, покусились на святое. Я примчался, с самолета – к тебе, но ты, не знаю, каким тебя плохим словом обозвать, расплевался с господином цензурой. И теперь мне придется искать истину длинным извилистым путем.

– Ну, извини. Я о тебе в тот момент не подумал.

– Да ладно. В следующий раз думай.

– Наглец ты, Виль

– Я не наглец, а журналист. Работа такая. В нашем деле без связей – никуда.

– А семейство твое где? – переменил тему Рамиро.

– В деревне, до осени. Слушай, у тебя хлеба не найдется? На юге, представь, только белый жрут.

– Сейчас поищу, но не уверен… – Рамиро встал из-за стола, и тут позвонили в дверь.

Да что ж сегодня за день визитов?

За дверью оказались двое рослых плечистых парней в серой форме, с каманами на фуражках и нашивками в виде скрещенных под короной копий.

– Господин Рамиро Илен? – официальным тоном осведомился тот, кто постарше, с сержантскими лычками на погонах.

– Я.

– Королевская стража. Вы арестованы по обвинению в террористическом заговоре.

– Вот как? – Рамиро поочередно поглядел в честные квадратные лица, кивнул и отступил в квартиру. – Заходите. Мне надо собраться.

– Мы в коридоре подождем, – чуть менее напряженным тоном отозвался сержант. – Собирайтесь, только побыстрее.

– Еще раз извини, – сказал Рамиро, вернувшись в комнату. – Меня арестовывать пришли, в связи с покушением, очевидно.

Элспена выметнулся из-за стола, сцапал Рамиро за грудки и припечатал к стенке:

– Что ты натворил? – страшным шепотом.

Рамиро невольно тоже понизил голос:

– Да ничего особенного, плотину подорвал, в отстойнике, куда фоларей столичных вывезли.

– Идиот. Нашел время.

– Я две недели ходил по чиновникам, никому дела нет. Они бы там передохли все. Виль, что ты меня трясешь, как двоечника! Я это сделал, я и отвечу, хотя, конечно, надеялся, что меня не вычислят.

– Ты подорвал плотину, кретин. Ты сапер! Конечно, тебя вычислили. Чертова Врана, на минуточку, тоже подорвали.

– Ах, вот в чем дело.

– Не так это надо было делать, дурья башка. Не так! Меня бы спросил.

– Ты на Юге был. Слушай, ни с какими террористами я не связан, скрывать мне нечего…

– Тебя вздернут!

– Виль…

– Слушай меня. Молчи. Отпирайся. Не признавайся. Любое твое слово может быть использовано против тебя. Молчи, как немой, ты понял?

– Виль.

– Я подергаю за свои ниточки, но ничего не обещаю. Твое дело – молчать и не признаваться. Ни в чем! Понял?

– Понял.

– Господин Илен? – окликнули из коридора. – Поторопитесь!

– Иду! Виль, позвони Кресте, объясни ей… и Ларе, ладно?

– Позвоню. – Элспена шагнул к дивану, подхватил свой чемоданчик, сунул Рамиро в руки. – Вот, тут все самое необходимое.

– Спасибо.

Вильфрем хлопнул его по плечу – одновременно и по-дружески, и с досадой.

– Черт бы тебя побрал, Рамиро Илен. Иди. Храни тебя святая Невена.

***

Ее толкало слева и справа, и выл ветер… за запертой дверью? За пуховой подушкой, натянутой на голову? Хотелось спать, уйти обратно в уютное беспамятство, но кто-то тормошил, подталкивал – иди, иди, перебирай ногами…

Потом ее ослепил и оглушил снег. Мокрый и рыхлый, он сыпался сразу со всех сторон и ветер порывами кидал его, словно набирая полные горсти.

Холодным хлестнуло по лицу и рейна, очнувшись от сонной одури, спрятала нос в широченный шарф. Шарф, мужское черное пальто и отвратительного вида армейские ботинки отыскались в шкафах полуночного дома – на вешалках, среди разрозненной одежды сомнительного вида. Еще пыльный, домашней вязки свитер с оленями – от него отчетливо пахло нафталином. Удивительно, зачем в полуночном доме нафталин. Кто там заботится о том, чтобы моль не поела вещи. Да они сами, как моль, пропасть.

Ветер снова взвыл, захлопал, швырнул в Амарелу целый грузовик снега. Как ни странно, ветер этот пах далекой весной, талой водой, свежим и терпким древесным соком. Сквозь завывания и скрежет тоскливо прокричала то ли птица, то ли тварь какая. У рейны заныло под ложечкой.

Ее проводник небыстро шел впереди, время от времени останавливаясь. В левой руке он держал пук легких копий и настороженно поглядывал по сторонам. Ветром откидывало капюшон и снег был у слуа даже в ушах. Черные перья волос запорошило белым. Вот он в очередной раз притормозил и обернулся, поджидая спутницу.

Амарела, как во сне, продралась сквозь сугроб и сократила расстояние. Ноги в парусиновых прочных штанах вымокли до колен и, наверное, даже выше. Длинное пальто стесняло движения, но хотя бы немного защищало от полуночного гостеприимства. Похоже, что дорог здесь не строят.

Лицо горело, наверное от хлестких ударов ветра на нем появились красные пятна. Лицо Киарана, сейчас обернутое к ней, казалось бесстрастным под синим сложным узором из завитков и спиралей. Непроглядная чернота глаз выглядела уместной.

Амарела запрокинула голову – неба не было.

Или его просто скрыла метель.

– Идем, госпожа, – крикнул слуа. – Не отставай.

Она упрямо наклонила голову и продолжила вязнуть в каждом сугробе. Потом под ногу подвернулся занесенный снегом ствол, или какая-то коряга, которая деранула так, что ступня чуть не выскочила из сустава.

– Не отставай! Потеряешься!

Она брела и брела, иногда цепляясь за протянутую когтистую руку, которая силой выдергивала ее из завалов и особенно глубоких сугробов. Одном месте провалилась по пояс. Ветер выл. Тошнотворно расплывалось зрение.

– Киаран, сколько можно! Я же околею! Неужели тут нет никакого жилья! Приведи меня туда, где тепло и сухо!

И вдруг все кончилось.

Густой то ли ельник, то ли что-то на него похожее, разредился, снега под ногами и вокруг стало меньше, сугробы исчезли, потеснившись ради рыжих кремневых наплывов, выступавших из черноватой, засыпанной сухой хвоей земли.

Киаран ступил на охристые камни, скудно обведенные сухим снегом (а ведь только что падал мокрый, слипающийся) – рейна моргала и щурилась, протирала лицо рукой в перчатке с обрезанными пальцами. Неведомо откуда нанесло клочья тумана – видимость впереди так и не улучшилась. Проглядывали смутные очертания возвышенности, сухие силуэты деревьев…

– Аркс Малеум, – сказал слуа. – Крепость Яблок. Наш дом.

– Нам идти наверх?

– Да.

И здесь была дорога. Широкая, выложенная покрошившимися от времени серыми плитами, полого поднимавшаяся наверх.

Перед тем, как продолжить путь, Амарела оглянулась назад, пытаясь найти взглядом заснеженный лес, из которого только что пришла – но все тонуло в тепловатом тумане. Тогда она решительно повернулась в сторону крепости слуа, закрытой серой пеленой, и начала терпеливо переставлять промокшие ноги в надежде, что когда-нибудь ее мытарства закончатся.

Внимание постоянно рассеивалось, как во сне. Сфокусировать взгляд на какой-либо точке оказалось немыслимо. Разум блуждал вслед за взглядом и получалась бесконечная рябь.

Клочья тумана.

Наверху, за изгибом скалы, хрипловато запел рог, тишина лопнула, как мыльная пленка, послышался собачий лай. Жесткий повелительный голос что-то выкрикнул, отдаваясь колоколом от невидимой преграды. Ему вторили другие – не мягче, не тише.

Крепость предстала ее глазам не полностью – только выгиб серой стены, сложенный из внушительных валунов, да круглая приземистая привратная башня. В тумане плыли очертания высоких построек.

Обитые тусклыми металлическими полосами ворота были отперты, во дворе клубилась толпа. Отчего-то невыносимо хотелось спать – еще немного, и срубит прямо на ходу. Амарела просунула пальцы под рукав пальто и с силой ущипнула себя за предплечье. Боль немного рассеяла туман в голове, но зевота все равно раздирала рот. Из пестрой сине-черно-коричневой кутерьмы в замковом дворе выхватывались отдельные фрагменты – белые остроухие собаки на сворках приседали и нервно зевали, выкатывая языки. Фыркали и мотали сухими головами кони – страшные, черные, с отливающими ярым блеском глазами. Киаран оставил ее у ворот, подбежал к всаднику – мрачному широкоплечему слуа с длинными, цвета ржавчины волосами. Тот утесом возвышался на сером жеребце, с легкостью придерживал длинное копье. Лицо его было гордым, жестоким, неподвижным, невероятно прекрасным. Киаран схватился за стремя, запрокинул голову, начал горячо, но виновато говорить что-то. Разлаялась всклокоченная белая гончая, резные раковины ее ушей отливали алым.

Амарела с трудом удерживала взгляд на злом, с резкими чертами, лице, сон снова начал оплетать ее, неужели тут будет так всегда?

Да и о каком “всегда” может идти речь в полуночи? Есть ли здесь время? Ей вдруг стало страшно.

Низко висящие влажные тряпки туч вдруг разошлись и во двор выпал солнечный град: стена и глянцевая шерсть скакунов, и серебряные нити и кольца, и причудливо заплетенные волосы, и начищенное оружие – все озарилось ясным, прозрачным золотым светом. Амарела удивленно подняла глаза – но серое небо оставалось пустым, словно свет попадал сюда из другого мира.

Слуа повелительно сказал что-то, дернул повод, жеребец прянул вбок, рука Киарана соскользнула – мгновение, и вся кавалькада ринулась в ворота, всадники скакали попарно, по трое, процессия вилась змеей, конские копыта с режущим слух звуком высекали из булыжников искры, псы надрывались. Плотное, длинное тело конной толпы пронеслось мимо рейны, обдав ее ветром и звоном, вытянулось со двора и исчезло в тумане. Просторный, круглый, как колодец, двор крепости стал пуст, тих и словно бы заброшен.

***

– Милая матушка, уверяю, я в полном порядке, – Гваль прижимал эбонитовую трубку к уху и маялся от невозможности говорить громко – ребра стискивал плотный корсет, даже дышать было сложновато. – Скоро выпустят и я приеду.

Приветливая медсестра разрешила ему пять минут поговорить, наверное прельстилась капитанскими погонами.

Мать что-то обеспокоенно говорила в трубку, требовала немедленных доказательств того, что за ним, Гвалем, хорошо ухаживают и надлежаще лечат, ведь подумать только, какой-то захолустный городок, на северном побережье, разве здесь врачи, вот в Химере врачи, почему ты молчишь, сынок?

Он молчал, осторожно вдыхал больничный воздух, поглядывал на отваливающуюся штукатурку на стене.

Северный прибрежный город, что же, тоже старая крепость, никакого особенного значения не имел, рыбацкий порт, госпиталь и ратуша, союзники обошли его своим благодетельным вниманием, вот и штукатурка отваливается, а лампочки горят через одну…

Занимали его только две мысли – выживет ли король и уведут ли альды свои эскадрильи.

Принца Алисана, говорят, сбили в той кровавой кутерьме, которая началась после прорыва. В госпитале, по крайней мере, его нет.

Это теперь так говорят – “в день прорыва”, “когда прорвалась Полночь”.

Обычно, буднично.

Нарыв назревал, копился, потом лопнула тонкая пленка, и в Найфрагир плеснуло бедой.

Теперь каждый день воют сирены, ближе к ночи. По небу шарят прожектора.

На окна налеплены бумажные кресты – когда полуночные носятся по залитому алым небу, они раскачивают ветер, вызывают смерчи – чтобы перепады давления выдавили непрочные стекла. Потрепанный победоносный флот встал на приколе в Аннаэ, на рейде которого никогда не появлялись бронированные красавцы

– Да, мама, конечно у нас здесь тихо, – сказал он машинально. – Ты не беспокойся.

У них и впрямь было тихо – самых тяжелых раненых снесли в подвал, наспех переоборудовав там реанимацию. Окна заклеили желтоватыми полосками бумаги, нарезанными газетами. На подоконниках лежала свежесорванная рябина, кованые гвозди, пришедшие в негодность ланцеты – методы защиты от Полночи удачно сохранились в сказках и легендах. Вот только защититься от того, как сбоит сердце и гудит в ушах – никак нельзя. Вечерами носом идет кровь. С крыши и с улицы доносятся выстрелы. Вчера одному из врачей стало плохо прямо в операционной, Гваль видел, как его вынесли и положили на кушетку в коридоре.

В Химере творится тоже самое. Во всех городах – а нечисть рвется в города, что ей делать в бесплодных горах и в море – творится то же самое. Сирены, прожектора ночью, пулеметные очереди, улицы перегорожены. На ночь жители укрываются в подвалах.

Гваль подумал, пересиливая боль и обеспокоенное воркование в трубке, что мир похож на пятно с размытыми контурами и лучше в эти контуры не вглядываться. Потому что они могут оказаться очертаниями берегов моря Мертвых.

– Господин, – сестра обеспокоенно поглядела на него, коснулась плеча рукой. – Господин, вам надо вернуться в палату. Вам нельзя долго стоять.

– А? Да-да, конечно.

Он попрощался с матерью, велел целовать сестренок и небыстро пошел по коридору, чуть сутулясь и держа одно плечо выше другого. Ребра болели немилосердно. Хоть кто-то выжил в той кровавой кутерьме только потому, что полуночные, закрутив и подрав найлский флот, уничтожив несколько истребителей, вихрем понеслись к материку. Там им было интереснее – накрытый стол с едой. Еда, правда, сложная. Сопротивляется.

Около палаты, в которой разместили короля – его нельзя было транспортировать – замерли два охранника. Гваль бросил на них взгляд, но заговаривать не стал. Формально Корво Лаэрт все еще король – физически тело оставалось целым. По закону увечный король не может служить Нафрагиру.

Но в себя король так и не пришел.