Текст книги "Химеры 2 (СИ)"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Анна Штайн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

26

*

– Не стреляйте! – повторил Гваль, задыхаясь. Перед глазами все плыло, вой поверженного наймарэ еще отзывался в ушах, пронизывая до кончиков пальцев, до ноющих зубов.

На мгновение ему показалось, что он узнал Киарана… что-то знакомое мелькнуло… но из черных лохмотьев и шипов выковырялся всего лишь маленький олень, прохромал, шатаясь, мимо, потом кинулся вон из цеха. Гваль устало выдохнул, утер со лба холодный пот. Под ногами корчилась белая борзая, щелкала зубами. По тощему, обтянутому тонкой кожей, боку расплывалось алое пятно.

– Не стреляйте.

Его отряд столпился рядом, кто-то поддел штыком изодранное черное крыло. Альды и найлы сгоняли в кучку перепуганных подростков, извлекая их из-под ржавых вагонеток, облупившихся труб и щелей в бетоне. Всхлипывала коротко стриженная девочка, в обтрепанной куртке, с лицом испачканным кровью и углем.

Гваль переглотнул, огляделся внимательнее. Дети, чернявые, всклокоченные, бледные, с измаранными лицами, одеты кое-как… Анайры среди них не было, он стиснул зубы, потом подошел ближе.

– Кто у вас главный? Тут должна быть девочка… Анайра Моран. Видел ее кто-нибудь? Это моя сестра.

Шевеление, обмен взглядами. Стриженая еще раз судорожно всхлипнула и вытерла глаза перчаткой, размазав грязь еще сильнее. Вперед выступил высокий черноволосый парень в кожанке и полосатом шарфе.

– Ну, пускай я главный, – решительно сказал он. – Я Морж. Анайра была у нас, потом ее Даго увел. Наверное, к тому полуночному. Мы его в котельной заперли, там дальше по коридору железная дверь.

Гваль не дослушал, отдал несколько распоряжений своему заместителю, пошел через полуразрушенное здание цеха, спотыкаясь о разбросанный там и сям строительный мусор. Мельком заметил, что с детьми уже возится беленькая докторша-альдка, раздает им какую-то микстуру. Если бы все на свете можно было вылечить микстурой. Кого они там заперли? Киарана? Гваль достал пистолет.

В полутемном коридоре было пусто, остро пахло кровью и еще чем-то непонятным. Дверь в котельную распахнута, полусорвана, висит на одной петле. На пороге – растерзанное тело, валяется тюком, неловко подвернув руку. Гваль похолодел, потом пригляделся – не девушка. Парень…был. Грудная клетка пробита, наружу вывернуты сахарные обломки ребер, на застывшем лице – мучительный оскал.

– Анайра… – сорванным шепотом позвал он. – Эй…сестренка? Это я.

В темноте котельной кто-то шевельнулся, потом послышался тихий голосок.

– Гваль?

Он пошел на звук вслепую, чертыхаясь, едва не навернулся на каких-то железках, потом нащупал живое, теплое, подхватил на руки, прижал к себе. Анайру трясло, постукивали зубы.

Гваль неумело бормотал слова утешения, чувствуя себя чурбаном и безгласным пнем, лучше бы тут была мать, или старшая сестра или кто угодно.

– Ну, все уже в порядке. Все в порядке. Поедем домой. Все хорошо.Ты не ранена?

Анайра икала и всхлипывала, цепляясь за ворот его кожанки, Гваль закрыл ей глаза ладонью, чтобы она не видела обезображенного тела на пороге – боги, сколько времени она тут провела с ним наедине? – и так вынес из котельной. Спрашивать ничего не стал, просто упрямо переставлял ноги, направляясь обратно в цех, где осталась беленькая докторша со своим успокоительным и более подходящими словами утешения.

Когда-нибудь, когда все это кончится, я подумаю обо всем. Когда-нибудь. Почему все это свалилось на мою страну и на моих родных. На друзей. Возможно, тогда я и сойду с ума. А пока я просто буду идти. Вот так. Еще шаг и два.

Гваль вышел из коридора к светлому пятну, сощурился. Потом ослабил хватку и поставил сестру на бетонный пол. Она привалилась к его плечу и затряслась. Детское личико было раскрашено двумя черными полосами, намазанными тушью и потекшими от слез.

В помещении цеха, среди белых пятен мертвых и раненых собак, среди застывших военных, рядом со сгрудившимися, как овцы, подростками, стояла серая лошадь. А на ней сидела женщина в зеленом платье, с красными, как кровь волосами. За плечами женщины был колчан с оперенными алым стрелами, у седла в чехле – лук. Она медленно оглядывала людей черными раскосыми глазами, и все молчали. Молчание заливало пространство, как рыбий клей. Никто не шевельнулся. Лошадь фыркала и щерила зубы, у нее была красивая сбруя. Отделанная серебром.

Женщина спешилась, подошла к одной из собак,присела, подняла ей голову, вгляделась. Собака заскулила. Женщина прошипела что-то, потом запела. Гваль непроизвольно отшатнулся. Снова стало закладывать уши. Собака поднялась на одеревенелых ногах, подводя зад, закружилась на месте, будто ей перебили хребет. Возможно, так и было. Гваль потянулся к кобуре, но руки не слушались. Он вяз в рыбьем клею, и клей заливался ему в рот и легкие, лишая возможности дышать. Женщина запела громче. Собака взвизгнула, потом опустила морду к земле. Тяжело потрусила вперед, то и дело спотыкаясь. Женщина оперлась о холку своей серой, взлетела в седло, по бетонному полу процокали копыта. То ли она выехала в пролом стены, то ли просто растаяла в воздухе.

Клей растворился и Гваль смог вздохнуть полной грудью. Люди потерянно оглядывались. Когда Гваль потом спросил докторшу о всаднице в зеленом, та сочувственно посмотрела на него и попыталась тоже влить успокоительного.

Через полчаса на завод явились люди герцога Астеля и передали ему приказ срочно прибыть в порт. Эртао давал ему под начало корабль.

*

– Через месяц будете, как новенький, – судовой врач что-то неразборчиво строчил в своих бумагах. – Нервы не повреждены, смещения нет, кость срастется. А пока отдохните на больничной койке, подлечитесь.

Кав мысленно вздохнул и сдвинул брови. Ни на каких койках он, естественно, разлеживаться не собирался. Хватило королевского гостеприимства в Карселине. Рука совершенно онемела, тяжесть гипсовой повязки ощущалась и мешала. К тому же ему вкатили изрядную порцию обезболивающего и в голове шумело море.

– Разрешите идти?

– Разрешаю. Только не туда, куда вы собрались, – врач подозрительно уставился на кавову честную физиономию. – Не в командную рубку, а в ла-за-рет. Я дам вам сопровождающего.

– Не стоит. Спасибо.

Кав вышел из кабинета и, сам не зная как, в итоге оказался на верхней палубе. Наверное заплутал. Или наркоз виноват. Не было у него никакого желания валяться на госпитальной койке, мучаясь болью и слушая стоны раненых. Пусть слабаки валяются.

Он подошел к фальшборту и с наслаждением подставил горящее от лихорадки лицо соленым брызгам. “Король Тао” бороздил Алое море, как хозяин, вспарывая воду могучим носом. На поверхности резвились то ли дельфины, то ли фолари – сверху и не разглядеть.

Кав некоторое время поразмышлял о том, объявит ли теперь Лестан Дару войну открыто, или все обойдется двумя актами взаимной агрессии. Разошлись бы поровну – лестанцы незваными гостями похозяйничали в братском Марген-дель-Сур, мы за это отняли у них Рокеду. Впрочем, это дело дипломатов. Он – простой рыцарь, что лорд прикажет – то и делать будет.

Где твоя королева, Кавен Макабрин?

Голос пришел издалека, звенело в ушах. Много веков назад, в этих же водах, шел парусный флот Лавена, и Дайтон Мертвая Голова, первый из Макабринов, стоял рядом со своим будущим королем. Так с тех пор и повелось. Макабрины – верные псы короны, из тех, что укусят слабую руку, но подчинятся сильной. Не первые, но вторые.

Где твоя королева?

Я просто еще не отошел от лекарств. Температура. Надо лечь. Пойти в каюту.

Кавен облизал сухие губы, прищурился. Дельфины-фолари исчезли. Солнце стремительно заваливалось за горизонт и окрашивало воду в цвет крови. Алое море. Дальше – подводные скалы Кадакарского хребта, цепочка островов, смертельная ловушка для кораблей. Дальше – Андалан, неведомые земли, Сагайское плато, сам Сагай с его древесными богами, и где, как рассказывают, на побережье до сих пор живут люди-косатки. Мир словно был стал меньше, с появлением быстроходной техники, радио, дролерийской сети, но не стал понятнее. Не стал проще.

И теперь этот мир трясло со всех концов. Обычное, впрочем, дело.

– Сэн Кавен, вам нехорошо? Вас проводить в лазарет?

Оруженосец преданно заглядывал в глаза, беспокоился. Наверное стерег давно, а теперь решился, подошел.

Кав отвел взгляд от алых бликов на волнах.

– В каюту проводи. Я в порядке. Просто надо, пожалуй, полежать.

В каюте пусто, тихо, солнечно, хотя иллюминатор замутился от брызг. Кав пошарил в шкафчике, добыл початую бутылку альсатры, хлебнул из горлышка.

– Свободен.

Оруженосец вышел, с беспокойством оглянувшись через плечо. Кав хлебнул еще. Сел на откидную, аккуратно застеленную, койку, потряс головой. Потом поставил бутылку на пол, откинул одеяло и лег, не раздеваясь. Пальцы сломанной руки пульсировали болью.

Трещины. Как от брошенного камня, выпущенной пули. Матовые, белесые, расходящиеся паутиной… Трещины в стекле.

Заросший лес в густом тумане. В полумраке. Среди старых, корявых стволов деревьев и темных веток хилого, спутанного подлеска вьются седоватые пряди. Мох…Старые лишайники… Порыжевшая осыпавшаяся хвоя гасит звук шагов, сглатывает. Мягкая торфяная вода в бочажках. Воздух густ от звенящей мошки и комаров.

Трещины.

Кто-то стоит за деревьями. Кав присмотрелся. Темный, широкоплечий силуэт с неправдоподобно тонкой талией. Высокий. На голове – ветвистые оленьи рога.

Он за кем-то наблюдает.

Сон, вот что это. Я сплю.

Оленерогий оборачивается. Вместо лица – такая же темнота.

Падающий вертолет, снова и снова. Надсадный вой двигателей, стук винта. “Амарела, девочка моя, держись!”.

Вертолет падает в тишину. Сильно стучит механизм наручных часов. Оглушительно. Грохочет. Звон стекла.

Амарела! Амарела!

Всюду туман, ледяной, непроницаемый. Просачивается под одежду. Сизоватые силуэты еловых веток. Холод колет тысячей игл. Мягкими бесшумными прыжками рядом скользит оленерогий. Тень. Сон. Туман завивается под винтом вертолета, под ногами больше нет земли, туман – это облако и снизу его подцвечивает оранжевое солнце. Вихри. Воронка. Земля далеко внизу.

Амарела!

Вертолет падает. Механизм часов хрипит и булькает. Сыплется стекло. Кавен рывком сел в кровати, схватился здоровой рукой за ворот, с сипом отдышался. Рубаха на груди была мокрой, хоть выжимай.

– Кав, ты пьешь, – послышался неодобрительный голос. – Ну куда это годится? И где руку сломал?

Кавен повернул голову на звук. У двери каюты стояла рейна Амарела. В синем платье с вымокшим подолом, с округлившимся животом, с сухими листьями в отросших волосах – с исцарапанными руками, но живая и здоровая. Она, пошатываясь и приноравливаясь к качке, прошла вперед, отпихнула его ноги и села на койку. Потом задумчиво подняла с пола катавшуюся бутылку.

– Впрочем, я, кажется, тоже выпью глоточек.

– Рела… ты откуда здесь? Как?

– Сама не знаю, – Амарела пожала плечами. – Столько всего случилось… Полночь, город, окруженный огнями… Я была…не здесь.

Кав осторожно обнял ее за плечо здоровой рукой. Некоторые вещи лучше не обдумывать. Хотя она столько раз ему снилась…

– Из города нельзя уйти, все время приходишь обратно. Огни притягивают. А чертов Лавенг совсем не хотел помогать, смеялся только. Тогда я завязала глаза, чтобы огней не видеть, пошла утром, наугад. Глупо, но сработало. Упала несколько раз, конечно… когда сняла повязку, кругом был туман. Густой. И этот, с рогами, как у оленя. Я испугалась, побежала… А потом оказалось, что бегу по палубе корабля. И все равно туман… Зашла в первую попавшуюся каюту – а тут ты. Привет.

Кав помолчал, ощущая под рукой тепло ее тела сквозь тонкую ткань. Глубоко вздохнул.

– Привет.

*

Рамиро нес из столовой миску с макаронами по-флотски и стакан компота. Поверх стакана лежал круто посоленный ломоть черного хлеба. Рамиро заглядывал в все комнаты вдоль длинного коридора, по порядку.

– Белка, Белка, Белка! Иди кушать, Белка! Иди, маленькая, кушать! Сэн Логан, вы не видели девочку?

– С утра крутилась у нас с Вилем в комнате, – Логан Хосс вышагнул в коридор, поправляя амуницию. – Виль ей все свои леденцы скормил. Я вот раньше думал, все фоларицы – такие девки видные, сиськи, хвосты, корма такая… ну, такая, – бригадир очертил ладонью в воздухе впечатляющие дуги, – Гривы до жопы… А наша малявка просто прозрачная, одни глаза… сиротинушка.

– Лопает наша сиротинушка, как полк солдат, – проворчал из комнаты Виль, которого не особенно умиляли Белкина тщедушность и детские повадки. – И хоть бы в коня корм! Надо ей глистов прогнать. Вот я своим осенью всегда даю…

– О господи, Вильфрем! – взвыл Хосс, – Уволь меня от этих подробностей! И давай поторопись уже. Что ты там ищешь?

– Портсигар. Куда дел – не помню. Накрутил вчера целую обойму, двадцать штук, и сунул куда-то…вот черт…

– Я тебя угощу, пошли.

– Нет, ну мне интересно, куда они могли подеваться?

Попытки Виля бросить курить в очередной раз провалились. Рамиро покачал головой и двинулся по коридору дальше.

Ньет обедать не пришел, шатался где-то по городу. Нальфран навещает, скорее всего, пытается докричаться. Это люди уже на богов не надеются, а бедный парень точно знает, что они живы, но вот, почему-то молчат…

– Белка, Белочка!

Рамиро вошел в общую комнату, где стояла его кровать, и поставил миску со стаканом на стол.

– Белка?

Куда она запропастилась? Разобиделась на весь мир, что Ньет опять не взял ее в город?

Рамиро поднял занавеску в выгороженном белкином уголке – там было пусто. Крашеный зеленой масляной краской ларь для пеньки, который бойцы ОДВФ использовали как скамью, а Белка свила там гнездо и частенько заползала в него спать (резиновые боты при этом воспитанно оставляла снаружи), тоже оказался пуст. Рамиро опустился на четвереньки и внимательно осмотрел пыльную темноту под кроватями. Темнота была забита рюкзаками и прочим барахлом, поди, разбери, есть ли там кто живой.

– Белочка?

Из угла около двери, где на крюках висели дождевики и ватники, послышался шорох и какое-то хлюпанье. Рамиро прошагал туда и раздвинул груду тяжелых тряпок. Там, за забором из резиновых сапог, прижавшись к стене, сидела Белка. Она всхлипнула и втянула голову в плечи.

По мордочке и вокруг рта у нее было размазано какое-то бурое месиво, по горлу тянулись потеки, синее платье закапано.

– Белка, что с тобой? – Рамиро схватил ее за плечи и выдернул на свет божий, она зажмурилась. Какая-то плоская блестящая вещица скатилась с ее колен на пол. Белка издала невнятный горловой звук, изо рта потекла коричневая дрянь.

Острый запах сырого табака ударил в ноздри.

– Белка! Ты что? Ты сожрала вилевы папиросы?

– Уфффррммм, – сказала Белка, попыталась проглотить, что было во рту, и закашлялась, забрызгав Рамиро гимнастерку коричневой жижей.

– Дура, – Рамиро встряхнул ее, как щенка, и выпустил, – Какая же ты у нас дура… – и заорал в коридор: – Виль! Ты еще не ушел? Виль!

Из коридора затопали.

– Знаешь, куда делись твои самокрутки? Она их выжрала, до единой. Украла и выжрала!

– Все? – ужаснулся вошедший в комнату Виль, – Двадцать штук? Белочка, Белочка, посмотри на меня!

Белка возилась на полу, кашляя, плюясь и подвывая. Элспена присел перед ней на корточки.

– Белка, не плачь, открой рот… покажи язык…

– Уууу, – жалостно ныла та, истекая коричневыми слюнями.

– Ты болван, Илен, – раздраженно сказал Виль, – Даже воды ей не дал. Ей надо желудок промыть Она ведь отравилась!

– Да что с ней будет, она же фоларица, – смутился Рамиро, – Никогда не слышал, чтобы фолари травились.

– Мало ли чего ты не слышал. Воды принеси! Логан, – Элспена поднял голову на Хосса, молчаливо возвышавшегося над ними, – У нас найдется резиновый шланг?

– Коменданта надо спросить, – сказал Хосс. – Слушай, может врача вызвать, раз все так серьезно?

Рамиро хмыкнул:

– Ага, он как у пациентки зубки с когтями увидит, так и пошлет нас к своим найльским богам, а это очень далеко… давайте как-нибудь по-семейному. Уговорим девчонку выпить воды, потом два пальца…

– Белка, выплюнь! Нет, не за щеку, все выплюнь… Вот, смотри, смотри, конфетка… хочешь конфетку? Черт, нет конфеток… Белочка… да выплюнь же гадость, наконец!

Рамиро пошел за водой. Он сходил на общую кухню в конце коридора, взял чайник, наполнил его из-под крана. Когда возвращался, из комнаты донеслись чертыхания и испуганный Белкин вой.

Вильфрем Элспена тряс окровавленной рукой. Белка скулила, скорчившись на полу, над ней стоял Хосс с распоротым надвое одеялом в руках.

– Твою мать! – удивленно сказал он, – Нихрена себе когтищи!

– Что, цапнула? – спросил Рамиро. – Сильно?

– Не цапнула, дернулась, – Виль вытащил платок и обернул ладонь, – Я почти уговорил ее отдать эту чертову жвачку, а тут Логан с одеялом сунулся.

– Я помочь хотел… – Хосс отбросил лоскуты и показал Рамиро располосованный рукав, – Смотри, партизан, она и по мне отмахнулась.

– Напугали вы ее, сэн Логан. – Рамиро поставил чайник на тумбочку и снова посмотрел на свернувшуюся в узел фоларицу. Платье, и так местами дырявое, прорвалось на спине, из прорех высовывались бесцветные иглы плавника. Из локтей тоже торчали шипы, кажется, даже зазубренные. – По-моему, ее надо оставить одну, пусть успокоится. От табака с ней ничего не будет, ее приятель как-то плитку мездрового клея слопал на четыре фунта, и хоть бы хны… – Рамиро умолчал о том, как Ньет однажды сожрал юбилейный торт в виде палитры, преподнесенный Академией два года назад, забытый на стеллажах среди развалившихся макетов, превратившийся в груду засохшей, заросшей до неузнаваемости пылью органики. Пыль, однако, Ньет счистил… гравером с проволочной щеткой, ага. – А мы тут суетимся и говорим о промывании желудка. Кто хочешь испугается. В худшем случае она просто наблюет на пол.

– Вот не любишь ты детей, Илен, – огорченно сказал Элспена, поднимаясь на ноги.

– Тут, скорее, разговор о животных, – буркнул Рамиро.

– О маленьких детях! – отрезал Виль, – Девочка, конечно, отстает в развитии, но во-первых, ее угнетает влияние полночи, во-вторых…

– Слушай, мы уже десять минут как должны быть на месте, – бригадир посмотрел на часы.

– Во-вторых, за две недели с нами она из младенца превратилась в вполне осознающего себя ребенка… она даже немножко говорит, если ты не заметил.

– Если бы она еще дотянула до возраста, на который выглядит…

– Вильфрем, пошли уже! Хватит лекции читать.

– Ты только сиськи заметить и способен, Илен.

– Где тут сиськи? – Рамиро повернулся к фоларице, но она, оказывается, уже отползла к тумбочке, и там, стоя на коленях, поглощала из миски макароны. Не пользуясь ложкой, естественно. – Я же сказал, что ей все впрок пойдет.

– Вон твой портсигар, – указал под стул Хосс.

Элспена молча подобрал его и вышел, а Логан Хосс оглянулся от дверей на вылизывающую миску девицу, осклабился и подмигнул.

Шаги затихли. В казарме стояла тишина, те бойцы, кто не был занят на патрулировании и заданиях, отсыпались или ушли в город, пользуясь светлым временем.

Рамиро сел на кровать и обнаружил, что распоротое одеяло было его. Интересно, что скажет на это кастелян? Пошарив под подушкой и не найдя “Песен синего дракона”, Рамиро расстроился еще больше. Чертов принц, даже не подумал вернуть книгу. Вот и верь после этого лавенжьему слову. День расскандалится, когда узнает, что идиот Илен не сохранил его подарок.

Впрочем, где теперь дорогой друг Денечка…

Все-таки надо… ну, если не позвонить, то письмо написать. А вот Кресте надо позвонить. И Ларе надо позвонить. Как они там? Для этого даже не нужно идти на телеграф, только в комендатуру, на второй этаж.

Звякнуло – это Белка бросила на пол завязанную в узел алюминиевую ложку и с радостным мяуканьем кинулась к двери. Вошел Ньет, а за ним – двое незнакомых найлов в черных шинелях с черно-красными нашивками на рукавах. Люди герцога Астеля.

– Хорошо, что ты тут, – сказал Ньет, отодвигая отирающуюся о него подружку, – Не хотел уезжать, не попрощавшись.

– Куда уезжать? – опешил Рамиро.

– Меня человек Эртао Астель позвал. Проводником. На свой корабль.

– Чего? – Рамиро взглянул на молчаливых найлов, вставших у дверей с непроницаемыми лицами. Они никак не отреагировали на вопрос. Может, не знали альдского.

– Эртао Астель, – терпеливо повторил Ньет, вытаскивая из-под койки брезентовый мешок с лямками. – Он герцог, очень большой человек, у него корабли, много, боевой флот. Ему нужен проводник, он пригласил меня. Я согласился. Пришел за своими вещами и попрощаться. Присмотри, пожалуйста, за Белкой. Ей уже нельзя обратно в море.

– Ты с ума сошел? Ньет, ты к моему отделению приписан, тебя на довольствие поставили, личное оружие выдали, я за тебя лорду Хоссу поручился. Ты человек лорда Хосса, я же тебе объяснял. Ты не можешь просто так взять и уйти. Ты меня подведешь, и сэна Логана подведешь.

Рамиро снова охватило дикое ощущение, что Ньет, Ньере, Каньявера, ученик, племянник и друг – существо абсолютно чуждое, непонятное сейчас и не понимаемое прежде. Он похож на человека, только когда ему это удобно. Прикидывается. Мимикрирует.

– Ньет! Ты же присягу давал, хоть и временную, а теперь хочешь ее нарушить. – Рамиро выложил последний козырь. – Это обман. Ты потеряешь удачу, если пойдешь на обман.

– Я говорил об этом с герцогом, – кивнул фолари. – Он написал лорду Хоссу письмо. Вот. – Вынул из кармана конверт и положил его на свою постель. – Передашь его сэну Логану, хорошо?

Даже издали была четко видна герцогская печать на конверте. Рамиро отвернулся.

Белка, что-то по-беличьи воркуя, вертелась вокруг найлов и пыталась залезть им в карманы. Парни, беспомощно улыбаясь, выгребали на свет облепленный табачной крошкой мусор, в котором Белка деловито шарила.

Рамиро вышелушил из пачки последнюю папиросу, собрался прикурить, но сломал ее неудачно и смял в кулаке вместе с пачкой.

– И куда же ты поведешь герцогские корабли, герой? Поплывете искать дырку, из которой Полночь сыплется?

– Нет такой дырки. – Ньет перехватил горловину мешка длинной петлей и соорудил две рюкзачные лямки. – Мы плывем на Стеклянный Остров, освобождать Авалакха и остальных Старших.

Рамиро онемел и целую минуту сидел на своей койке смирно, с ничего не выражающим лицом. Потом спросил:

– Это не шутка? Герцог так и сказал?

– Совсем не шутка. Герцогу ответила Нальфран. Ну, он так считает. Все равно, другого выхода нет. Люди не справятся с Полночью.

– Но… Как вы туда доплывете? Ты знаешь дорогу?

– Сейчас не знаю. Но узнаю. Я знаю, что я его найду.

– Ну… тебе виднее.

Ньет пристроил мешок на спине и выпрямился.

– Ты отдашь письмо сэну Логану?

– Отдам.

Ньет протянул руку.

– Прощай, Рамиро. Может, свидимся еще.

Рамиро стиснул зубы и заставил себя пожать фоларийскую пятерню. Не надо привлекать внимание найлов недружелюбными действиями.

Ньет пошел к двери и Белка повисла у него на локте.

– Тебе надо остаться. Надо остаться, Белочка. Иди к Рамиро.

Девчонка заскулила, она всегда отчаянно скулила, когда Ньет уходил. Найлы, вместо того, чтобы прикрикнуть, принялись в два голоса ее уговаривать и в четыре руки оглаживать, как собаку. Белка, почуяв слабину, взвыла.

– Рамиро, позови ее. Позови, пусть к тебе подойдет.

– Когда она меня слушала?..

Рамиро комкал папиросную пачку и дожидался, когда они свалят. Беличий плач доносился уже из коридора. Бедняжка теперь не меньше часа будет сидеть под дверью и рыдать, потом устанет и заснет, и ее можно будет перенести в комнату.

Рамиро подождал еще немного, потом встал, вышел и зашагал по коридору. Но не к выходу, где плакала Белка, а в обратную сторону, к лестнице. Прыгая через ступеньки, взлетел на второй этаж. В комендантскую, к телефону.

Приемную не закрывали, оставляя к телефону круглосуточный доступ. Сейчас тут даже секретаря не было. Черт, дверь не запиралась, вернее, запиралась только на ключ, а где этот ключ?.. Даже на стул ее не закроешь, выпадет из ручки-рычага. Рамиро просто прикрыл створку, пересек комнату и снял трубку с висящего на стене телефона. По памяти набрал код связи с операционисткой.

– Девушка? – обнял трубку ладонью, стараясь не повышать голос. – Девушка, соедините пожалуйста, с Катандераной, восемнадцать, два ноля, тридцать шесть. Да, это управление цензуры. Добавочный семь четырнадцать. Срочно! Але! Але! Господина Дня пожалуйста к телефону. Чрезвычайные известия из Химеры. Неважно, кто спрашивает… ах, вы узнали. Ах, он в командировке. Слушайте, молодой человек, если День не хочет подходить, то передайте ему слово в слово… найлы идут на Стеклянный Остров, освобождать своих богов. Флот герцога Эртао Астеля…

Как отворилась дверь Рамиро не услышал, но удар почувствовал – тупой и вроде бы несильный. Повернуться почему-то не смог, в глазах вспыхнуло, а потом стало темно.