Текст книги "Химеры 2 (СИ)"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Анна Штайн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

28.

Он медленно пробирался среди солнечных пятен и зеленых побегов, лес вокруг города Изгнанника был светлый, редкий. Деревья росли привольно, никто не убирал отсюда замшелые поваленные стволы, с земли пробивалась молодая поросль, а высоко над головой шумели темные листья. Еще лес был странный. У корней бука копошился какой-то то ли зверек, то ли птица – Сэнни пригляделся и увидел, что это толстенький корявый альраун с торчащим из сморщенной головенки пучком листьев. Он медленно возился и покручивался, выкапывая себя из сухой лесной почвы и пожелтевшей хвои.

Сумерки…

Сэнни затаил дыхание и, осторожно ступая, обошел это место как можно дальше. Раскричится еще – глаза вытекут…

Обнаружив, что его соседка по заточению исчезла, Алисан сначала забеспокоился, а потом напрочь забыл о ней. Это место навевало такое спокойствие и умиротворение, что он почти позабыл даже свое имя. Заскучав в одиночестве, он стал гулять по городу, исследуя его дома и маленькие, заросшие георгинами и закрасневшими виноградными лозами, площади с пустыми чашами фонтанов. По пустым улицам деловито шмыгали лисы. Алисан однажды пошел за одной из любопытства и отыскал старую кузницу – она казалась обжитой, в отличие от остальных зданий. Словно бы в ней текло время, а во всем городе – нет. Потрескавшаяся побелка на стенах, закопченный потолок, дверь набухла и слегка перекосилась. Водосточная труба, разломившаяся когда-то, была аккуратно подвязана проволокой. У остывшего столетия назад горна лежали кузнечные инструменты – на высохшей ломкой тряпке, смазанные, чистые. Хозяина не было, зато в деревянном ящике нашлись наконечники для стрел. Алисан тряхнул стариной и сделал себе лук, не идеальный, но хороший, дальнобойный. На следующий же день подстрелил косулю – надоело с помощью кота ловить перепелок и кроликов, к тому же, кот был идиот и часто съедал все сам. Рыба тоже наскучила.

Лес сегодня казался полупустым,только покрикивали невидимые в листве птицы. Алисан миновал смешанную его часть, вышел на высокий меловой откос, обломанный когда-то ледником. На обрыве росли редкие сосны, мел белыми проплешинами прорывался из под наносного слоя земли, в опавшей листве сидела семейка рыжиков. Далеко внизу текла река. Алисан залюбовался, потом прислушался – за его спиной, среди сосен, послышался быстрый топот. Он обернулся, вскинув лук, мелькнула маленькая, с косулю, тень.

Олень, но мелкий, толку его стрелять – ни мяса, ни шкуры. Пронесся мимо, темный от пота, тяжело поводя боками, потом споткнулся, едва не полетев кувырком, остановился, посмотрел на человека, опустившего оружие. Бежит откуда-то издалека, почти загнал себя. От какой беды он спасается?

Следом за оленем на прогалину выбежала собака, белая, остроухая, похожая на сумеречных дролерийских гончих. Бежала она как-то странно, деревянно переставляя ноги, голова свернута набок, язык выкачен, но не мотается розовой тряпкой, как у живого уставшего пса, а словно бы окоченел. Шерсть на грязных боках всклокочена.

Алисан не думая снова вскинул лук и всадил в собаку стрелу. Попал.Тварь перекувырнулась от удара, попал он хорошо, в шею. Вот только собака – или кто это?– не осталась лежать мертвая на рыжей хвое, а поднялась и снова поковыляла по следу, мотая ярдовым древком, медленно и непреклонно, словно ее направляла чья-то воля.

Олень смотрел на нее, дрожа, и порывался бежать, но не мог сдвинуться с места – видимо исчерпал себя до конца.

Алисан выстрелил еще раз и еще, собака упорно вставала, брела к маленькому оленю, неостановимо, как в страшном сне, пока очередная стрела не пригвоздила ее к к сосновому стволу. Тварь так и осталась висеть, изломанная, страшная. Время от времени она медленно, с трудом, поднимала голову к боку, пронзенному стрелами и вяло щелкала зубами около древка, словно пытаясь высвободиться.

Алисана продрало холодом. В Сумерках всякое бывает, но эта собака была нездешней. Как ее занесло через границу?

– Ну что же ты, – сказал он оленю, и звук собственного голоса показался ему незнакомым и странным, – так долго он не говорил вслух. – Беги, убегай. Нечего тебе здесь делать.

Животное стояло, отвернувшись, зачарованно смотрело куда-то вглубь леса.

Сосновую рощу озарило млечное, золотое сияние и огромный, белый красавец-олень выступил навстречу маленькому, темному. Корона золотых рогов венчала гордо вскинутую голову, густой мех на грациозной шее казался шелковым, перламутровым.

В сердце принца толкнулось узнавание, потом радость.Он знал это прекрасное создание, пусть в другом облике, но знал – и это был друг. Золоторогий скользнул по нему взглядом вишневых глаз, потом повернулся к мелкому пришельцу. Раздул ноздри, наклонил голову и ударил о землю копытом, угрожая. Мелкий не дрогнул, уперся ногами, тоже опустил голову с несерьезными какими-то, о паре отростков, рожками, тоже забил копытом в землю, раскидывая веточки и лохмотья слежавшейся хвои. Алисан не знал, что делать, как вмешаться, поэтому беспомощно стоял и смотрел на них, собака все еще подергивалась, похожая на худо сделанное чучело, перебирала судорожно вытянутыми лапами.

Маленький олень отважно кинулся на большого, тот прянул вперед, взмах ослепительных рогов, ясно слышимый в тишине хруст, удар – темное тело подлетело в воздух, стукнулось о ствол дерева, упало и осталось лежать, не шевелясь. Белый олень застыл, гневно поводя боками. Кончик правого рога, блистающего, гладкого, как настоящее золото, был отломан.

– День, – прошептал Алисан, не веря своим глазам. – Денечка! Ты что, паскуда, творишь.

Неуловимое преображение – и на месте белого оленя встал золотоволосый дролери, Его щегольской серый костюм казался странным и неуместным здесь, среди сосен и шелеста листьев.

День был бледен, с темными кругами под глазами, будто не спал неделю. Сухие губы обметаны.

– Не стой босиком, простудишься, – сказал он, недовольно оглядев принца с головы до ног.

Алисан только теперь вспомнил, что до сих пор ходит в синей тунике, которую ему отдала королева Марген-Дель Сур. Что он без штанов, босиком, с исцарапанными коленками. Что по краям туники вышиты женские обережные руны, и по талии тоже.

– Бегать одному по лесу, в твоем-то положении, ай-ай-ай, – добавил Денечка странным голосом, оценив смысл вышивки.

– Золоторогий, нашел время издеваться, – вскипел принц. – Как ты меня отыскал?

– Как в сказке про синичку и пастуха коз. Королева Амарела сказала любовнику, любовник сказал дедушке, дедушка сказал Герейну, Герейн сказал мне, а я нашел козу. То есть, извини, тебя.

– Зачем ты оленя убил? Что он тебе сделал? Что вообще, происходит.

– Убил, чтобы ей не достался, – ровным тоном ответил День, мотнув головой себе за плечо. – Паршивец мог бы быть благодарен.

Алисан всмотрелся Дню за спину. Лес сегодня как-то слишком населен. Чересчур. Он испытал смутное недовольство от того, что его уединение, сладкий бесконечный сон, так грубо прервали. Как в старых альдских сказках, где перед смертью или подвигом герою по очереди являлись белый олень, красноухая собака, девушка из холмов.

Девушка стояла среди чешуйчатых стволов, еле различимая в плеске солнечных пятен и игре тени, сама как часть леса – темно-зеленое платье цвета сосновых игл, волосы, красные, как запекшаяся кровь. Безразлично-прекрасное, с острыми чертами, лицо дролери, темные глаза, кожа покрыта переплетающимися синими знаками, напоминающими вышивку на его одежде. В покойно опущеной левой руке – длинный лук. Она могла стоять здесь минуту, час, день – если бы не шевельнулась – Алисан бы ее никогда в жизни не заметил.

Девушка неуловимым движением подняла руку к плечу, еще мгновение – и Дню в сердце нацелена стрела. Алые перья, серебряный наконечник.

– Не препятствуй мне, сумеречный, – ровным голосом сказала девушка. – Отдай мне – мое.

Воздух сгустился и Алисан кожей почувствовал гнев Золоторогого.

– Ты смеешь приказывать мне на моей земле, полуночное отродье! – прошипел День, совершенно по оленьи нагнув голову. – Ты, которая пересекла границу без разрешения.

От дролери исходил ровный ток силы, как ветер, текущий над вершинами. Ветки согнулись от ее порыва, у девушки взметнулись волосы – красным полотнищем. Но она не думала отступать.

– Ты убил моего брата, Киарана мааб Инсатьявля, принца Аркс Малеум! – голос ее поднялся до звона. – Аркс Малеум требует то, что принадлежит ему. Отдай!

Стрела лежала на тетиве неподвижно и на острие ее играл солнечный зайчик.

– Ты еще что-то требуешь, тварь из рода отступников!

Алисан вдруг ощутил приступ гнева. Золоторогий вечно поступал, как ему вздумается, но сейчас в его словах и действиях была неправота.

– День, оставь ее, – прошептал он, не оборачиваясь. – Ты не за тем сюда пришел.

– Заткнись.

– День, отдай ей тело брата. Или я никуда не сдвинусь. Клянусь Невеной, ты меня не уведешь отсюда, если я того не пожелаю. Отступи.

Несколько мгновений висела пустая тишина, потом Золоторогий неохотно кивнул и отошел в сторону. Девушка опустила лук, приблизилась, заглянула Алисану в глаза, сердце его толкнулось, потом забилось неверно – так-так, тук…пауза…так-так…

– Меня зовут Кунла мааб Инсатьявль, – сказала она. – Может быть, когда-нибудь ты захочешь произнести это имя.

Глаза ее были огромными, миндалевидными, темными-темными, как две полыньи.

Слева от Алисана зашипел День, не хуже получной твари.

– Забирай свою падаль и проваливай!

Кунла, подчеркнуто не обращая на него внимания, свистнула. К ней подбежала гнедая лошадь, остановилась неподалеку, страшась незнакомцев. Кунла подняла изломанное тело оленя, приторочила его к седлу, как добычу. Маленькая голова с рожками о трех отростках беспомощно моталась на вялой шее. Под ключицей торчал обломанный кусок золотого рога, испачканный в темной крови.

– Счастливого разрешения, – буркнула вдруг дролерица, проводя лошадь мимо принца и в очередной раз смерив взглядом вышивку на его одежде.

Она легко взлетела в седло и сразу пустила лошадь галопом, не обращая внимания на крутой склон и оставшихся в лесу Алисана и Дня.

– Молодец, – сказал Золоторогий. – В следующий раз давай сразу пустим их в королев

ские покои.

– Ты ее брата убил! Он тебе ничего не сделал!

– Зато я слишком много для него сделал. Давай, залезай, поехали. Назревает война, хватит тут прохлаждаться, красавица.

– Куда зале… – Сэнни обернулся и осекся – День успел призвать свою фюльгью, которая высилась перед принцем бело-золотой громадой и всем своим видом напоминала о злосчастном пастухе коз, которого, как известно, забодала собственная подопечная.

*

– Стеклянный Остров, – говорил Ньет, тряся Рамиро за плечо. – Стеклянный Остров. Стеклянный Остров же!

– Где? – Рамиро сел, ошалело крутя головой.

– Мы приплыли, Рамиро, это он!

Ньет поднялся с расстеленного плаща и вытянул руку куда-то вперед. Впереди, похоже, собиралась гроза, темным пятном сгустились тучи, проблескивали молнии.

Рамиро тоже встал. Впервые за долгое время лица его коснулся ветер. Но не освежил, он был похож на ровное давление бесплотной ладони, весьма ощутимое, надо сказать.

Если не считать темнеющего пятна впереди, вокруг царило все то же опалово-серое безвременье, заключившее найльские корабли в лишенную горизонта сферу. В этом коконе, без направления и без движения они провисели… сколько? Сутки? Неделю? Год? Что это было вокруг – Море Мертвых или какое-то другое море?

– Мы бы не доплыли без Нальфран, – Ньет покачал головой, не отводя глаз от прошитой молниями темноты впереди. – Ты даже не представляешь, Рамиро, как мы с герцогом были самонадеяны.

– Нельзя сказать, что вы не приглашали ее поучаствовать.

– Но мы бы, наверное, все равно поплыли, даже без нее.

– Думаешь? А по-моему, вас Аранон обработал. Кстати и правда, объясни мне, как ты не разгадал этот маскарад? Я понимаю, человека обмануть, но тебя-то?..

– Никто никого не обманывал, – Ньет хмыкнул. – Аранон – не Нальфран, Аранон – человек. Не обычный, но…

– Человек? А где ж он тогда?

– Я думал-думал, и понял. В общем, можно было догадаться. Аранон – фульга Нальфран.

– Кто?

– Фульга. Альфары называют это… мм.. фюльгья. Фюльгья, слышал о таком?

Рамиро слышал. И даже знал одного… с фюльгьей.

Рамиро подергали за рукав. Белка тоже проснулась и приподнялась, лохматая и взъерошенная.

– Хлеб? – спросила она, – сухарь, печенье? Конфетка? Кушать? Макароны, компот?

– Ого, – обрадовался Рамиро, – Сколько слов сразу! Нас будут кормить?

– Должны. Спущусь в камбуз, может, что дадут.

Ньет ушел, а Белка деловито обшарила карманы рамирова кителя, нашла пачку папирос, подаренных герцогом, была немедленно этих папирос лишена и нахмурилась. Рамиро обратно уселся на плащ – его собственный плащ из чертовой кожи, постеленный на палубе подкладкой вверх.

С тех пор, как “Гвимейр” и остальной герцогский флот в буквальном смысле попали под крыло Нальфран, услуги фолари герцогу больше не требовались. А бурное северное море за бортом постепенно успокоилось, улеглось, потеряло горизонт, погоду, стороны света, время суток и вообще какое-либо время. И даже Ньет не мог точно сказать, движется корабль или парит в опаловой сфере, где нет ни ночи, ни дня. Если бы не Нальфран…

Рамиро покачал головой. Было душно, хоть давление воздуха отчетливо ощущалось. Словно уткнулся лицом в полуспущенный резиновый шарик.

Темный занавес впереди медленно разрастался, в многослойной тьме хороводом плясали молнии. Теперь и Рамиро мог разглядеть за полотнищами мглы – нечто, какую-то клиновидную, обращенную острием вниз форму. Нож? Осколок?

Стеклянный Остров.

Рамиро потер пальцем переносицу, потом пощупал темя. Голова, переставшая было болеть, снова тягомотно ныла. Хотя шишка уже не прощупывалась. Надо бы лечь, пока есть возможность, но когда еще полюбуешься на приближающуюся легенду. Будет время належаться. Вряд ли герцог позволит мне сойти на берег, запрет, небось, в каюте, подумал Рамиро, выбрав папиросу и закуривая.

Вернее, попытавшись закурить – спички гасли одна за другой. Ветер не сдувал пламя – они просто не загорались.

Рамиро оглянулся и посмотрел на фок-мачту, на перекрестье металлических труб, где раскинула крылья Нальфран – совсем как носовая корабельная фигура, только не на носу, а на самой верхотуре, прямо на решетке антенны радара.

Она так и не спускалась вниз за все время их путешествия, только перемещалась с одной мачты на другую, или перелетала на мачты других кораблей, идущих за “Гвимейром”.

Сейчас Нальфран взмахивала крыльями на своем железном насесте, но не улетала. Что она будет делать с молниями впереди?

Каждая из молний, похожая на изломанное перевернутое дерево, дребезжала сизо-белым светом, дергалась и приседала – и не исчезала, и не сходила с места. Их было много, ряд за рядом – целый лес дерганных, слепящих, стреляющих ветками опрокинутых деревьев, растущих из туч и втыкающихся в море. От них шел неумолчный зудящий гул и пахло озоном.

Откуда-то вынырнул Ньет, он нес в обеих руках несколько ломтей хлеба, переложенных кусками селедки и пару очищенных луковиц.

– Кок сказал, что не знает, когда будет обед, – Ньет протянул по бутерброду Рамиро и Белке. – Он расстроен, говорит, вода кипит холодная. А газ не горит. И все из рук валится. Обедайте, говорит, всухомятку.

– Спасибо. У меня тоже огонь не зажигается. – Рамиро посмотрел на бутерброд, понял, что ему пока рано думать о еде и отдал свою долю Белке, – Что-то с воздухом происходит, чувствуешь? Кислород будто откачали. Молнии еще эти…

– Это нас встречают. Ты же не думал, что нас пригласят войти, как к себе домой.

– Смотри! – Рамиро сложил губы трубочкой и выдохнул. Дыхание расплылось облачком пара. – Холодает, что ли?

– Да… похоже… – Ньет обеспокоенно поежился, потом замер и прислушался, – там… там что-то с машинами…

– Что?

– Что-то не так.

Металлическая палуба на глазах покрывалась тонким слоем инея.

Фоларица вдруг замычала с набитым ртом и раскашлялась.

– Белка, эй? Белка, ты что, поперхнулась? – Рамиро потянулся постучать ее по спине, но на хребте вздыбился, прорвав платье, гребень из полупрозрачных игл, а Ньет выгнулся, выронил хлеб и сказал не своим голосом:

– Позови Эртао.

Эхом, с малюсеньким опозданием, вторила ему прокашлявшаяся Белка.

– Без промедления, – медленный, тяжелый, вибрирующий голос доносился будто из двух разнесенных приемников, настроенных на единую волну, – Ты, человек, иди. Я повелеваю. Не пялься, а иди, я говорю тебе, быстро. Позови Эртао сейчас.

Рамиро осознал, что обращаются к нему.

– Эээ, Нальфран? – спросил он, гладя в остекленевшие глаза Ньета.

– Без промедления! – гаркнул Ньет чужим голосом, и Рамиро быстренько поспешил за герцогом.

Он не знал, где на “Гвимейре” рубка, как до нее добраться и там ли герцог, но на счастье почти сразу наткнулся на матроса в кожаном бушлате с откинутым капюшоном.

Принялся втолковывать ему, что Нальфран в лице Ньета требует к себе герцога Эртао, и найл, как ни странно, понял все с первого раза.

Герцог явился стремительно – высоченный, широкоплечий, с обтянутым от усталости смуглым костистым лицом. С ним – капитан “Гвимейра” Юмо Рувин и еще два офицера. Фолари, вытянувшись у фальшборта, смотрели прямо перед собой пустыми, одинаково расширенными глазами.

– Король Эртао, – заговорили они в унисон, – Я могу сломать щит и заставить машины работать, но людям будет худо. Или поворачивай. Выбирайте.

– Да, госпожа, – герцог глядел не на фолари, а, задрав голову, смотрел наверх, на перекрестье мачты, где раскинула крылья богиня. – Мы не повернем. Найлы не отступают.

– Выбери самых крепких, чтобы вести корабли. Остальные пусть желают мне удачи.

– Я понял, госпожа.

– Пусть все, кто не нужен, идут в свои каюты и лягут.

– Да, госпожа.

Рамиро проводил герцога взглядом. Надо же, король. Очевидно, старый король все-таки умер, и Нальфран божественной волей решила упразднить найлские выборы. Разумно.

Ньет отмер и, не сказав ни слова, ласточкой сиганул через обледенелый планшир в воду. Белка прыгнула следом.

– Господин альд, – сказал один из офицеров Астеля, – будьте добры вернуться в каюту. Ланно вас проводит.

Матрос, которому Рамиро объяснял волю Нальфран, кивнул и махнул рукой, предлагая следовать за собой. Очень хорошо, что нашелся провожатый. Дороги назад Рамиро не нашел бы точно.

Пробираясь за найлом по коридорам, он ощутил, как заложило уши и тугим обручем стиснуло виски. Электрические лампы замигали, померкли, да так и остались гореть вполнакала, жидким, иссякающим светом. Рамиро даже глаза протер – показалось, что это не лампы сели, а надвинулась слепота. Найл толкнул какую-то дверь в коридоре и посторонился, пропуская Рамиро – это была его каюта. Что-то сказал – Рамиро не расслышал, в ушах стрекотало от давления. Дверь беззвучно захлопнулась.

Он сел на койку и посмотрел в иллюминатор – там, в исчерна-синей мгле плясали молнии. Голова будто ватой набита. Очень душно и очень холодно.

Все вокруг – и пространство за стеклом и саму каюту – в один момент залила слепящая белая вспышка. Огромное тело корабля содрогнулось, сбивчивое гудение машин, ощущаемое не слухом, а вибрацией, поменяло регистр. Рамиро зажмурился, сжал ладонями виски и открыл рот, почувствовав мерзкую теплоту, щекотно ползущую по верхней губе.

Вытер кровь рукавом, поморгал – и вновь зажмурился от разлившейся, выжигающей зрение белизны. Больше он глаз не открывал. Нашарил тощую подушку и лег, забыв избавиться от обуви. Нахлынула дурнота. Лежать оказалось хуже, чем сидеть, но подняться уже не было сил – тело буквально размазало, словно от высокой перегрузки.

А герцог и капитан сейчас на мостике, подумал Рамиро. Им нельзя ложиться, они ведут корабли. Сумасшедшие найлы. Они будут стоять, хоть их наизнанку вывернет от перепадов давления, как глубоководных рыб. Стойкие и непоколебимые. Дай бог, не вывернет их. Дай бог, выстоят.

Сумасшедшие найлы.

Сколько времени Рамиро так лежал, зажмурившись, слушая тяжелые нутряные вибрации машин, чувствуя, как расползается под щекой холодное липкое пятно и сосредоточившись на дыхании, которое то и дело норовило остановиться – он не знал, но не меньше года. По прошествии еще пары месяцев, он понял, что машины молчат.

Отодрал щеку от подушки – кровь уже успела присохнуть – и осторожно разлепил один глаз.

Вспышек, вроде, больше не было. Молний за окном тоже. За стеклом царило что-то перламутрово-розовое, сиреневое, с переливами. Какая-то нежная рябь и мерцание.

В душном воздухе запертой каюты витал тревожный, томительный, знакомый и неузнаваемый запах – что-то из детства… из снов… из навеки ускользнувших, утонувших в памяти мгновений счастья.

Цепляясь за стены, Рамиро вышел… вернее, обнаружил себя в коридоре, потом на металлической лесенке, потом на палубе.

И замер – потому что прямо перед ним возвышалась лиловая, сизо-сиреневая бесплотная громада Стеклянного Острова, опоясанная фестонами скал и друзами темных сосен. Гигантский осколок, древний кремниевый нож, направленный острием вниз, в немыслимые светлые глубины под поверхностью тихой воды. Рамиро глянул на его лишенное корней основание – и отшатнулся, ибо там, внизу, было небо, а “Гвимейр”, и “Мерл”, и “Лаэ Эннель”, и четыре крейсера, и пять эсминцев, и вспомогательные суда, а также каскады лиловых скал и сосен, и еще ополовиненная бледно-золотая луна, и, собственно, сам Рамиро – все они, опрокинутые, погружались в толщу темнеющих вод. И только пятерка леутских черных лодок, превратившихся в стаю дирижаблей, невесомо парила в облаках.

Рамиро привычно зажмурился, проглотил горькую слюну. Пошарил вслепую рукой и ухватился за какую-то железку. Постоял, пережидая, пока мир не прекратит вертеться.

Услышал недалеко от себя истерический смех, возгласы, плеск воды. Услышал, как кого-то выворачивает наизнанку.. Услышал бронзовый перистый шелест над головой. Услышал голос Ньета:

– Рамиро? Эй? Тебе плохо?

– Ммм, – сказал Рамиро. – Нормально. Немного башка кружится. Мы прошли это… этот? Герцог… как?

– Велел привести тебя. Я вообще-то за тобой.

– Ага. Можно я за тебя ухвачусь?

– Держись.

Ньет повел его по каким-то металлическим лесенкам, переходам, на ходовой мостик, в капитанскую рубку, ловко лавируя в тесных железных коридорах. Овальная толстенная дверь в рубку была открыта, Рамиро, вслед за Ньетом, перешагнул высокий порог. В опоясанном бронированными окнами помещении находились герцог и капитан. Еще кто-то неподвижно сидел в углу, за высокой консолью с тумблерами, и его длинные ноги высовывались в проход. Герцог оторвался от бинокля и кивнул Рамиро.

– Господин м-м-м… Илен. Приветствую.

Рамиро перешагнул чужие ноги и, наконец, рассмотрел Астеля, стоящего против света – выглядел тот ужасно. Лицо серо-зеленое, нижняя часть сплошь измарана в засохшей крови, вокруг глаз черно-багровые круги, словно он и впрямь ударился о свой бинокль. Белки глаз красные, как свежее мясо. Черное сукно на груди тоже пропиталось кровью и, подсыхая, характерно порыжело. В рубке резко пахло сердечными каплями.

– Герцог Эртао, – Рамиро коротко поклонился.

– Рад видеть, что вы на ногах и, похоже, в полном сознании. Как вы себя чувствуете?

– Честно говоря, получше, чем вы, герцог, – Рамиро покачал головой, – я отлеживался, пока вы работали. Сильно люди пострадали?

– Пострадали, – Астель поморщился, – я хотел показать вам кое-что. Взгляните вон туда.

Рамиро взял протянутый бинокль и припал к окулярам, подкручивая колесико регулировки.

Перед глазами заскользили лиловые и сиреневые вертикали, потом они сменились белыми и золотистыми горизонталями – песчаной линией берега и поросшими соснами дюнами.

– Видите? В распадке между двух скал?

Рамиро увидел.

Сперва он увидел купола белых шатров и белые хвостатые знамена с распахнувшей крылья лавенжьей каманой, потом крытые брезентом грузовики, потом – тонкие, длинные стволы зениток, потом – турель крупнокалиберного зенитного пулемета, установленного на мобильной платформе – ого, это что-то новенькое!

Еще он увидел защитного цвета палатки и баррикады ящиков со снарядами, отвалы песка, суетящихся людей, спешно копающих окопы на берегу. И группу вооруженных дролери в стороне. Он узнал платиновый хвост Селя, клубничную шевелюру Вереска, коротко стриженную головку Шерлы, субтильную фигурку и прозрачные, разлетающиеся на ветерке волосы Нокто. Чуть дальше, под соснами, еще две фигуры – о, это не дролери, хоть и похожи, это братья Лавенги. Оба.

– Сэнни нашелся, – сказал Рамиро вслух.

– Очень рад за короля Герейна, – буркнул Астель, – Как видите, Лавенги выполняют свои обязательства.

– О, да. А что вы от меня хотите, герцог? Зачем позвали? Показать мне дело рук моих? Мол, не настучи я, стольких жертв бы могли избежать?

– Вовсе нет. Я подумал, что вам бы было приятно взглянуть на ваших друзей в последний раз. Вы же их больше не увидите.

– Вы так уверены?

– Абсолютно.

Рамиро промолчал. Поколебать уверенность герцога ему было нечем, хоть и очень хотелось. Он снова оглядел линию берега, работающих людей, машины, палатки и шатры. Взгляд зацепился за фигурку, спускающуюся от сосен к группе стоящих в стороне дролери. В такой же гимнастерке, как и все, со снайперской винтовкой на плече, со стянутыми в хвост золотыми волосами. Как будто не было всех этих пятнадцати долгих лет.

День остановился, повернул голову и посмотрел на Рамиро – через годы и мили, разделяющие их.

В следующий раз он посмотрит на меня сквозь оптический прицел, подумал Рамиро и опустил бинокль.

***

– Да растудыть твою черешню, кати, я тебе сказал, а не тащи! Сколько ж раз повторять, так тебя и перетак, и маму твою таким же неизящным образом!

Энери осторожно втянулся обратно в заросли можжевельника, в которых лежал уже довольно давно, прислушиваясь и приглядываясь.

Стоило, отважно рискуя жизнью, пересечь Море Мертвых, чтобы первым делом услышать нецензурную брань какого-то альдского сержанта и виноватый бубнеж его проштрафившегося подчиненного!

Он бесшумно, как кот, даже не разворачиваясь, отполз вниз с каменистого пригорка, там уже поднялся на ноги и легко, не выбирая дороги, пошел по изрезанной трещинами земле. Древний выветрившийся сланец крошился под ногами.

Остров был старым, таким старым. Немыслимо древним. Сосны и можжевельник, и вереск, и бледная, сухая, колеблемая ветром трава – редкие знаки жизни на камнях. Гранитные валуны. Песчаник, сланец, известняк, осколки туфа. Кварцевая и слюдяная крошка на берегу. Немыслимо прозрачное, бездонное море. Сияющее голубизной небо.

Комрак ждал его на берегу, в расселине известкового утеса, скрытой от посторонних глаз. На Стеклянном острове – а это был именно он, никаких сомнений – и вдруг посторонние глаза! Подумать только!

Они вдвоем доплыли сюда, нырнув в теплую морскую воду и незамысловато толкая неуправляемую лодку руками – весел ведь не было. И почти сразу выяснилось, что на острове есть люди. И не только люди.

– Это не древнее, забытое всеми богами место силы, а какой-то проходной двор, – раздраженно сказал Энери найлу. – Там целый военный лагерь, под стягами Лавенгов и людей Королевы. По многим причинам у меня в данный момент нет никакого желания к ним соваться.

– У меня знаешь ли, тоже.

Комрак на удивление хорошо держался – утром, когда они только выбрались на берег и пытались отдышаться, найл пожаловался было на головокружение и дезориентацию, но привычный к подобным странствиям Энери сначала высмеял его, а потом сжалился и отыскал местный источник – тоненькую струйку пресной воды, пробивавшуюся из меловой скалы. Комрак выпил пару глотков и заметно приободрился. Стеклянный остров вобрал его в себя, бесстрастно, как зеркало вбирает чужие отражения.

– Лавенги не поддержали нас в войне с Полночью, – зло сказал найл. – Вместо этого они отправились на Стеклянный остров. Нетрудно догадаться, кого они ждут. Дролерийские прихвостни.

– Полегче о моих родственниках!

– Так иди, поцелуйся с ними.

– Не хочу, – процедил Энери. – Там Королева и ее люди. И знаешь что… мне показалось, что я видел там Алисана.

– То есть, ты зря искал?

– Почему зря. Просто его кто-то нашел раньше меня. К лучшему, наверное.

Найл что-то пробурчал себе под нос и принялся устраивать костер из серых сухих водорослей и плавника. Отсыревшие спички грелись на плоском камне, шинель была расстелена прямо на песке, от нее шел пар – солнце поднялось высоко и ощутимо припекало.

Энери еще утром скинул осточертевшие плащ и пиджак, и расхаживал в рубашке и брюках, у которых безжалостно подвернул манжеты почти до колен. Выглядело это, должно быть, чудовищно, зато было удобно и не жарко. На серой ткани уже проступали разводы от морской воды и кое где прилип песок после ползанья по зарослям.

Он вспомнил, как тут растет можжевельник, плотными темно-зелеными купами, корнями прямо в расселинах светлого камня, поблескивающего от слюды, и ему вдруг стало спокойно.

– Ты погоди, Комрак, – мирно произнес он. – Давай отдохнем, поедим, я бы даже может быть и поспал. Торопиться уже некуда, а идти в лагерь мы оба не рвемся. Потом сориентируемся по обстоятельствам. Как там твои спички?

Найл пожал плечами, потом соскреб горсть сухих, как пыль, рыжеватых водорослей с каменного выступа, положил в середину костровища. Он даже сделал аккуратные бортики из песка, укрепив их камнями.

– Строишь на века.

– Отвлекает, – первая спичка бессмысленно задымила и погасла, вторая тоже. Комрак чертыхнулся и взял два заготовленных заранее кремешка. – Придется долгим путем… Костер я тебе разведу, дым от посторонних глаз скроет выступ скалы, а вот жрать мы что будем? Ты так уверенно насчет еды…

– И это говорит моряк и потомок моряков, – фыркнул Энери, расстегивая рубашку. – Сейчас сплаваю, наловлю чего-нибудь.

– Я эти воды не знаю.

– Ну и что? Я тоже.

Энери швырнул штаны на расстеленную комракову шинель, рубашку связал в узел и взял с собой, потом пошел к воде, с удовольствием ощущая босыми ногами песок и мелкие острые обломки раковин. Ему отчего-то было хорошо. Казалось бы – должен сходить с ума от беспокойства и горя – так сильно задела его утренняя встреча, неожиданная, непредсказанная и баснословная, но ему было хорошо.

Давно пора было на море съездить.

Он окунулся по грудь, море окатило его ласково, с лепетом плескались мелкие волны. Инстинкт подсказывал, что дна здесь нет. Просто под водой идет каменный выступ, потом острое, как нож, основание острова, а потом – ничего. Водная прозрачная немыслимая бездна.

Энери прошел еще несколько шагов и сразу нырнул. Плавал он уверенно и глубины не боялся. Под водой видна была каменная стена – темный гладкий бок острова, поросший водорослями и ракушками. Поплыл вдоль него, высматривая что-нибудь съедобное и не слишком прыткое. Тут водились и рыбы, но без остроги о них нечего и думать. Скоро ему повезло, нырнув в очередной раз, на одном из выступов он нашел нежащуюся под проникавшими на мелководье лучами семейку устриц, а чуть глубже под ней – и еще кое что.