Текст книги "Чудовы луга"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Анна Штайн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

17

– Кай, мне тяжело. – Задохнувшись, она кое-как сгребла каевы сырые волосы с лица. – И мокро.

– М-м-м…

– Кай, пусти. Слезь с меня. Надо перестелить.

Он громко сопел ей в ухо и двигаться не собирался. Ворча, Ласточка зашевелилась, перевалила тяжеленное тело на бок, и Кай с грохотом рухнул с кровати.

– Э-э! – возмущенный вопль.

Она села – и чуть не опрокинулась обратно. Комната сделала полный поворот.

Кай вскочил, поскользнулся, крепко чертыхнулся, ухватившись за спинку. Вода на полу замерзла ледяной дорожкой.

Мокрые пятна на платье мгновенно остыли, холодя живот и ноги. На груди шнуровка оказалась разорвана.

– Эй, погоди! – Кай, сунувшийся было в постель, был остановлен выдернутой простыней. – Я не собираюсь валяться на мокром. Достань из сундука чистое белье.

Кай пошлепал к сундуку, поджимая пальцы на ледяных кляксах. Ласточка, бурча под нос, перестлала постель, перевернула подушку, бросила в угол испятнанное мокрым белье.

– Платье порвал все-таки, – разворчалась она. – С мясом выдрал.

– Ну, не сердись. Почти ведь незаметно. – Кай пригладил лоскут, заглянул в лицо. В глазах его не было и тени раскаяния. – Давай его вообще снимем.

– Осторожно!

Он сдернул платье одним движением, вместе с нижней сорочкой, чуть не оторвав Ласточке голову. В отместку Ласточка сильно толкнула его в грудь, Кай с хохотом повалился на постель. Попытался затащить ее следом, но она вырвала руку и, оскальзываясь на тающих лужах, пошла запирать дверь. Мимоходом заглянула в бадью – там белесо светился ледяной горб, а сама бадья расселась и треснула. Ой, что тут будет, когда этот оковалок растает!

– Поздно спохватилась! – рассмеялся Кай. – Невинность уже убежала!

Ласточка фыркнула, накидывая щеколду.

– Вот я и запираю, чтобы ей не вздумалось вернуться.

Она забралась под одеяло, в протянутые руки, и Кай тут же облапил ее, посмеиваясь и тычась губами куда попало. Принялся вытаскивать шпильки из волос.

Ласточка чуть отстранилась.

– М?

– Ты очень изменился, Кай. Где ты шлялся, рассказывай!

Он сцапал ее палец губами, чуть прикусил, прижмурился.

– Рассказывай.

Попытался отвлечь ее поцелуями, но Ласточка отвернулась.

– Рассказывай! Уехал, ни слуху, ни духу. Фаль пишет – никто к нему не приезжал. Где ты был? Почему только сейчас объявился?

– Решил сам себе подарок сделать. За все годы.

– Ах, да, – вспомнила Ласточка. – Ты же февральский. А я, выходит, подарочек.

– Угум. Самый… лучший…

– Погоди. Значит, в Тесору ты не поехал. А с этим, – она кивнула на талую лужу, растекающуюся от бадьи. В ней дрожали и множились отражения светильника. – С этим как справляешься?

Кай сунулся лицом ей в грудь и задышал там жарко.

– А-ах… погоди, что ты делаешь… Мары полуночные, Кай… Ты говорил, что от стражников прятался! Почему? Что ты натворил?

Он поднял лицо, продолжая прижиматься, посмотрел снизу вверх.

– Ласточка… – невнятно. – Милая. Прекрати меня допрашивать. Я приехал на пару дней всего.

Она дернулась.

– Ты ведь… сказал, что вернулся.

Опустил голову.

– Не могу остаться, прости.

Ласточка закусила губу. Кай прислонился лбом к ее плечу.

– Когда ты меня выперла, я плюнул на все и к отцу поехал.

– К Шиммелю этому?

– Да.

– И что?

– Ты мне совсем не рада! – Поцелуй в плечо. – Ла-а-асточка… – Он потерся щекой, ласкаясь. – Я так скучал. Взгляни понежнее!

На руке у него был шрам, чуть выше локтя. Поперечная полоска, толщиной с пеньковый жгут. Не такая уж давняя, она не успела еще побелеть. И другой шрам, более ранний – Ласточка отодвинулась, нащупав его на ребрах – безобразная кривулина, стянувшая кожу.

– У-у! Кто зашивал?

Кай жмурился и потягивался под ее руками.

– Да есть у нас там… Коновал.

– Оно и видно. – Ласточка погладила страшненький рубец. Шрамы украшают мужчину, но этот не украшал. Впрочем, и не уродовал особо. – Ты сражался, – сказала она. – Это мечная рана.

– Не твои ручки шили, конечно. – Кай поймал и поцеловал ее ладонь. – Ладно. Я расскажу. – Голос стал серьезней. – Расскажу.

Пауза. Потрескивал и мерцал светильник на столе. За окном, в застрехе, выл ветер. Капала и журчала вода, стекая сквозь щели в подпол.

Глаза у Кая казались темными, тянущими, как болото. Под скулами легли тени.

– Я собрал людей и взял Чистую Вереть. Тебя, между прочим, лорд обнимает. Довольна?

– Так это про тебя рассказывали? – Она чуть нахмурилась и потрогала Кая пальцем меж бровей, словно там отразилась ее собственная морщинка. – Это твои разбойники? У нас тут много про Вереть болтали. Ты знаешь, что лорд Радель по весне поедет вас выкуривать?

– Конечно, – Кай беспечно улыбнулся. – Посмотрим, кто кого.

– Ты занял крепость своего отчима… Сколько у тебя людей?

– Достаточно. Две сотни. К лету будет еще больше.

– Ого! Погоди, – она тряхнула головой. – Две сотни кого? Разбойников? Каторжан? Бродяг всяких и браконьеров?

Кай прикрыл ладонью ласточкин рот.

– Тссс. Ну и что!

Рука скользнула на затылок и надавила, заставляя нагнуться, навстречу протянутым губам. Ласточка уперлась локтем Каю в плечо.

– Как «ну и что»? У них мечи-то хоть есть? Или ты их дубьем и цепами вооружил?

– Тссс! Я разберусь. Не волнуйся. Я – сын Шиммеля. Шиммель – лорд Чудовых лугов. Вереть моя по праву крови.

– Когда он был этим лордом, окстись! А до Лавена тут найлы сидели, если кто из них о своем праве заявит, его что, слушать будут?

– Шиммеля помнят и знают. Он до сих пор ездит с ватагами от снега до льда и от льда до снега. Его боятся. Это – сила, Ласточка.

Она покачала головой.

– Это морок болотный. Дух неупокоенный.

– Это – сила. И она моя. Она вот тут, – Кай прижал кулак к груди, между ключиц. Под кулаком темным кружочком лежала медная солька. – Я ею владею.

– Ты владеешь? Или она тобой? – Ласточка покачала головой. – Шиммель! Он что, правда ездит с твоим войском? Ты видел его?

– Да, – сказал Кай.

Он приподнялся на локте, приблизив лицо. Дыхание его шевелило прядку волос на ласточкиной щеке.

– Ты даже не знаешь, что на него смотреть нельзя. Никому из смертных. Понимаешь, он всегда за спиной, совсем рядом, между людей, лошадь его сивая меж других лошадей… Зацепишь взглядом – то ли он, то ли твой товарищ едет. Будешь присматриваться – удача отвернется, зарубят в первой стычке. Парни даже флягу через плечо передают, не глядя. Закон такой разбойничий.

– Душегубы всегда суеверны.

– Правда это, поверь мне. Не с чужих слов рассказываю, сам видел.

– Ты сказал, что видел Шиммеля.

– Да. Я – видел. Даже говорил с ним. Мне можно. Я такой же как он, наполовину. Кровь от крови.

– Какая кровь у мертвеца? Ты же не дух, ты живой, теплый, вот, – она положила руку ему на грудь. – Сердце стучит. И солю носишь.

– Соля даже чудь болотную не пугает. – Кай прижал ладонью ее ладонь, вздохнул и откинулся на подушку. – И Шиммель на мертвеца не похож. И на демона тоже. Только вот… – Он на мгновение отвел взгляд, огонек в светильнике вдруг присел, зашипел, плюясь искрами, тени, колеблясь, придвинулись из углов. – Только не дай Бог, Ласточка, повстречать меня, когда отец со мной. Не хотел бы я тебе таким показаться.

– Почему? Глаза огнем горят и дым из ноздрей?

Она не сдержалась, фыркнула, и Кай посмотрел на нее с каким-то непонятным, несвойственным ему прежде выражением. Как на малявку, ляпнувшую глупость. Ласточка даже бровь подняла. Что-то парень навыдумывал несусветного.

– Ты на самом деле хочешь все знать?

– Да уж рассказывай, куда ввязался.

Кай помолчал, сдвинув брови. Потер ладонью впалый живот.

– У тебя пожрать что-нибудь найдется? Горячего бы…

– Печку надо растопить.

Она приподнялась, Кай тут же поймал ее за руку.

– Не надо. Не сейчас. Потом. Хлеба дай с салом, если есть. А утром супчику сваришь, ладно? Так скучаю по твоей стряпне… – Неловкая улыбка. – Ласточка, я тебе подарков привез. Золото, шаль шелковую. Посмотришь?

Она снова покачала головой. Во рту было горько.

– Сейчас принесу тебе хлеба. А ты рассказывай. Рассказывай.

* * *

– Что там дальше? – Кай обернулся и посмотрел на Занозу.

– А пес его знает, – тот почесал в затылке, сморщился. – Ежели напрямки пойти, то потопнешь, а ежели кругаля дать на север – так к найлам попадешь.

– Нам туда, – Кай указал вперед. – Я знаю. Должна быть тропа.

– Нету там тропинок. Это ж болото, – Заноза глянул виновато.

С тех пор, как Кай вытащил мужика из передряги, а потом рассказал, зачем он здесь – тот поверил сразу и бесповоротно.

Свел с нужными людьми.

«Нужные люди», которых лорд Кавен нещадно гонял по лесам и вешал при первой возможности, выглядели не ахти. Заросшие, грязные, злющие.

Клык, здоровенный парень с белыми, как пенька кудлатыми волосами, Щавлик – молодой, пухлогубый, с усами-черточками. Рыня Оголец, дюжий мужик с бельмом на глазу. С ними – еще дюжина, Кай их даже по именам не помнил.

«Шиммелев сын», сказал им Заноза.

Кай назвался им именем, которое не носил уже давным-давно. Вентиска. Вир прозвал его так, потому что он родился в феврале, среди вьюги и мглы.

На андалате это значило – «метель».

Имя, как имя, не хуже и лучше многих.

Теперь эти люди шли за ним, каждый миг ожидая страшного чуда или знамения.

Кай не знал, как сделать так, чтобы случилось чудо, да и не хотел. Он ехал вперед, по еле намеченным лесным тропам, иногда через непролазный бурелом или по колено утопая в черной грязи.

Не останавливаясь.

Он спешился, кинул повод Занозе. Новая кобыла, светло-серая, с перечно-сивой гривой, покосилась на хозяина глазом навыкате, прижала уши.

На всю компанию у них было еще четыре лошади, остальные шли пешком.

Кай прошелся вдоль края топи, приглядываясь. Лесной длинный мох проваливался под сапогами, чавкал, в глубокие ямины следов сразу же затекала ржавая вода.

Впереди, выпирая среди ровной болотной глади, маячил очередной островок, таких тысячи по всему Элейру.

– Должна быть дорога, – он снова глянул на Занозу.

– Эй, Вентиска, не все ли едино, где болотного лорда звать, – вмешался Клык. – Раньше мы бывало…

– Что было раньше – не имеет значения, – отрезал Кай, вглядываясь в островок воспаленными глазами. – Мы должны перебраться туда.

Клык отошел, ворча недовольно. Разбойники – а что греха таить, прибившиеся к Каю бродяги были именно разбойниками, отыскали место посуше, начали возиться с костром. Сырые дрова дымили, и никак не хотели разгораться.

Заноза ходил за Каем хвостом, сопел за плечом.

– Парни дело говорят. Шиммеля где позовешь, там он и явится. Главное, чтобы кобыла была, да первый снег посыпался. От снега до льда болотный лорд на свободе ходит…

Кай не слушал, выломал палку, потыкал в мягко подающуюся грязь.

Глубоко.

– Ты бы им хоть слово сказал, хоть полслова, они ждут же… если ты и впрямь шиммелев сын. Ну, колдунство сделай какое-нибудь…чего тебе стоит… – ныл Заноза не переставая. – Они ж за тобой тогда куда хошь пойдут, хоть в болото, хоть в огонь… ты ж можешь, я знаю, видел…

– Заноза, отстань.

Парень обиделся, замолчал, потащился к костру, хрустя облетевшим подлеском.

Кай попытался промерить глубину в другом месте, вытащил палку, сделал несколько шагов, с трудом вытягивая ноги, оступился, упал ничком, вляпавшись в ледяную жижу, прикрытую пожелтевшей ряской.

У костра примолкли, но помогать никто не кинулся.

Кай с трудом выбрался на берег, лег на спину, отдыхиваясь. Вытер лицо рукавом.

Голые ветки деревьев кружились над головой, как черная сеть.

– Что он там застрял? – Клык подвинул в огонь подсохшее полено, сплюнул. – Закоченел что ли?

– Лежит, не шевелится, – Заноза с беспокойством глянул вниз, с заросшего кустарником холма, на котором устроили стоянку. – Черт его разберет, зачем. Пойти поглядеть…

– Сиди, – Клык поймал парня за рукав, удержал. – Не трогай ты его. Если он и впрямь шиммелево отродье…

– То что?

– Я с Шиммелем об прошлый год ездил. Знаю. Ежели сынок в него пошел… смотри, разозлишь его, огребешь себе беды на голову.

– Да брось, Клык, глянь на этого Вентиску, – подал голос Рыня Оголец. – Какой он шиммелев сын! Разве может у мертвяка дите человеческое родиться?

– А я почем знаю, – отрезал Клык. – Только когда Шиммель с ватагой ездит, точно так же сердце колотится, мурашки по коже и холод до костей пробирает.

– От Вентиски точно мороз по коже, – вставил Репа, здоровенный чернявый парень с найлским горбатым носом и круглыми светлыми глазами, доставшимися от матери-альдки. – Не знаешь, что от него ждать, то ли слово доброе скажет, то ли мечом рубанет.

– Холод до костей пробирает, потому как осень на исходе, – рассудительно заметил Оголец, протягивая ладони к неяркому пламени. – При чем тут Вентиска-то?

– Если болотный лорд парня признает, мы первыми при нем будем, – мечтательно протянул Репа. – На золоте спать, с золота есть. Кабы шиммелева сила да круглый год при нас была…

– Помечтай еще! Раззявил рот…

– Так Заноза же рассказывал… а ты, Клык, что тогда тут задницу морозишь? – прищурился Оголец. – Чего ждешь?

– Первого снега, – Клык подкинул в еле тлеющий костер ветку. – Чего ж еще. Кобыла сивая при нас, люди бывалые собрались. Прошлой осенью позвали его, погуляли на славу. И этой осенью погуляем. А с мальчишкой этим чудным пускай он сам разбирается.

Заноза обернулся, сощурил глаза.

Плотная пелена тумана колыхалась внизу, накатывая с мертво молчавших болот приливом, разбивалась о корявые стволы. Слабые зеленые огни вереницей двигались к берегу.

– Поглядеть бы… – повторил он неуверенно. – Может, случилось чего…

– Сам и иди, раз такой умный. Как раз чудь болотная тебя сожрет, косточки растащит, – хмыкнул Клык. – На, хлебни лучше горяченького.

Он сунул Занозе в руки побулькивающую флягу.

Тот подержал ее в руках, вздохнул тяжело, потом поднялся.

– Все ж пойду, спущусь. Туманом его накрыло, не видать…

– Вентиска! Вентиска, эй! – Щавлик решил докричаться. – Ты где? Иди сюда!

– А ну цыть, что орешь! – одернул его Клык. – Хочешь у Кавена в петле ножками подрыгать?

Щавлик испуганно умолк.

Заноза спустился к трясине, оскальзываясь на крутом склоне, настороженно вздрагивая и тараща глаза в темноту.

– Вентиска? – шепотом позвал он. – Отзовись? Ты уснул что ли? Пошли к огню.

В темноте и тумане не разглядеть собственной руки. Огни роились, перетекали с места на место в седой мгле. Слышалось шлепанье, потрескивание.

Заноза поскользнулся, ухватился за чахлую елку, выворотив ее с корнем, исколол ладони.

– Эй… – он зажмурился на всякий случай.

Никого.

– Эй… сожрали тебя что ли? Я того… пойду…

Кто-то коснулся плеча.

Заноза вскрикнул, дернулся.

– Ты чего орешь? – голос звучал смутно, расплывался в сыром воздухе. – Испугался?

Приглушенный смешок.

– Испугаешься тут… – Заноза облегченно выдохнул. – Ты где ходишь?

– Дорогу нашел, – шиммелев сын смотрел из темноты, белое лицо с черными провалами глаз подцвечено зеленым, как у мертвяка.

В руке у него мерцал неярко фонарь, из тех, с которыми чудь по болотам шастает.

– К-к-какую дорогу? – прозаикался Заноза.

– К острову. Я возвращаюсь туда.

– Как же ты? В темноте?

Вентиска снова хмыкнул, развернулся и пошел прочь, чавкая сапогами по грязюке. Волосы намокли, прилипли к плечам, но он словно не чувствовал холода.

– Я там вешки поставил, скажешь завтра этим… захотят, придут.

* * *

Кай умолк, откинулся на подушку. Потрогал влажные еще пряди.

– Слушай, не хочу я про это, Ласточка. Я…убивал, много. Не надо тебе про такое знать.

– Что ты мне особенного расскажешь? – фыркнула лекарка. – Про то, что вы, мужики, друг с другом вытворяете? То-то новость для меня.

– Может, и новость.

– Кай.

Он отыскал в темноте ее руку, поцеловал, прижал к груди. Вздохнул, подбирая слова. Заговорил снова, стараясь не пропустить и не забыть ничего.

* * *

От холода и сырости спасались яблочным вином и медовухой, в которые Клык понемножку добавлял арварановки. Заноза выстлал просмоленой рогожей щель между каменных глыб, натаскал воды, набросал раскаленных камней. В горячее озерко опускали мех с вином, когда он нагревался, Клык опорожнял туда свою флягу, и мех пускали по рукам. Смесь хорошо согревала и дурманила преизрядно. Другого горячего питья у них не было, да и еды оказалось маловато. В силки иногда попадались зайцы, Заноза собирал клюкву у края трясин и поздние черные опята в лесу. Щавлик пошел порыбачить к затону на дальний конец острова, но вернулся без рыбы и без сапог, и хорошо, что вообще вернулся. Он рассказал, что наткнулся на останки деревни, древние и черные, наполовину ушедшие в болото. Заноза даже не знал, что когда-то здесь жили люди.

Предзимье тянулось вторую неделю, по небу гуляли тучи, по болотам – туманы, днем моросило, к ночи влага превращалась в иней и округа обнадеживающе белела. К утру все таяло, и начиналось по новой: слякоть, серость, морось, озноб. Снегом даже не пахло.

Парни пили, мерзли и роптали.

– Он чокнутый совсем, – бубнил Щавлик, пристраивая поближе к огню ноги в берестяных опорках. – Зачем только поехали за ним… Снег до Юля может не выпасть, что, так и куковать тут? Сидел бы я сейчас у Маруши на печке…

– Тебя никто не держит, – буркнул Заноза. – Сваливал бы вместе с Огольцом.

Два дня назад Рыня Оголец ушел сам и увел еще троих. Исходу предшествовали ссора и мордобитие. Рыня и его подпевалы объявили Кая нетварью и колдуном, который завел их в глушь, чтобы скормить чуди. Они вооружились горящими ветками и поискали Кая вокруг лагеря, дабы опередить и прищучить, но по темноте не нашли. Потом поиски Кая перешли в поиски жбанчика с арварановкой, припрятанного Клыком для обряда, и тоже успехом не увенчались. Клык наотрез отказался признаваться, где спрятал жбанчик, парни до утра выясняли, кто самый подлый негодяй, а с рассветом Рыня с подпевалами, утерли юшку, собрали манатки и отчалили. Кай обнаружился только к полудню, отмахнулся от Занозы, поредевший отряд пересчитывать не стал, погрел руки над углями, отказался от еды и снова ушел бродить по островку.

– А Оголец, может, и прав, – бубнил Щавлик. – Снега нет, Шиммеля нет, зато чудь обнаглела, на сухое вылазит. Сегодня шуганул парочку от землянок. Это Вентиска их приваживает.

– Чудь огня боится, – неуверенно сказал Заноза.

– Хрена она боится. – Мрачный Клык задвинул поглубже в костер прогоревшее бревно. Сырая кора зашипела, повалил белесый дым. – Вот как заплюют нас из темноты стрелками своими, поглядим, кто кого боится.

Бывалый Клык держался дольше всех, но и он начал сдавать. Заноза поерзал на чурбачке – зад ныл, спину ломило, замерзший тыл, обращенный к лесу и болотам, уязвляли воображаемые стрелки.

– С нами он не ест, не спит, – гнул свое Щавлик. – Потому как чудь его кормит, и гнездо ему свила из травы сухой Как туман находит, так чудь вылезает и Вентиске жрачку несет. Видел я то гнездо, люлька такая из мха, травы и веток. Под обрывчиком!

– С чего ты взял, что он в ней спит? – нахмурился Заноза, шевеля под курткой лопатками.

– А кто? Там чудовых следов полно вокруг, а гнездо само большое, не по росту чудикам. Для Вентиски вили, зуб даю. Где он тогда ночует, скажи мне, а?

– Почем я знаю, может, он не спит вовсе.

И не ест, ага. Вторую неделю.

– Насулил золотые горы. – Репа, до того молча вертевший ножом дырки в поясе, поднял замотанную в капюшон голову. – Приманил нас как перепелок. Слушьте, парни, мож того? Пристукнем его, покуда не поздно? Зачем нам чудий выродок?

– Он не чудий, а шиммелев! – поправил Заноза, стараясь не подать виду, что испугался. Пристукнут Кая, там и до Занозы дело дойдет – кто Вентиску с ребятами свел?

– Наболтал, а вы поверили.

– Ты тоже поверил.

– Ну и я вместе с вами. Уж больно складно врал. На золоте есть, на бархате спать…

Не сулил он ничего, подумал Заноза, но благоразумно промолчал. Это ты, Репа, сам себе насулил. А теперь виноватого ищешь.

– Говорил я уже, – Клык зло сплюнул в огонь. – Было дело. Я под стол пешком ходил, а помню хорошо. Вся округа шумела. Что кавенову женку Шиммель обрюхатил, когда она ватаге попалась, вместе с поездом свадебным. Потом баба то ли родами померла, то ли Кавен ее кончил, вместе с дитем, тут уже разное болтали. А Вентиска аккурат по возрасту подходит.

– Да услышал где-то и примазался, – фыркнул Репа. – Наживка на дурней нужна? Нужна. Мы и клюнули.

– И сожрут нас с потрохами, – торжественно заключил Щавлик и чертыхнулся, вскочив – от правой опорки повалил дым.

Помолчали, слушая шипение и проклятия Щавлика, пинающего сырой растоптанный мох. Заноза ерзал на чурбачке.

– С другой стороны, – протянул Клык, – Хотел бы он нас скормить – давно бы скормил. Вторая седьмица на исходе. Ждет он чего-то. А чего здесь можно ждать?

Заноза с уважением посмотрел на Клыка. Варит котелок у парня. Действительно – наглая чудь могла бы их давно стрелками перещелкать, по одному, если б захотела. Если б Кай захотел. Ан нет, ждет, бродит, у дуба страшного сидит. Значит, не врал. Таки Шиммеля ждет.

– Пойду лошадей гляну. – Заноза встал, растирая поясницу. От бездействия и холода все тело затекло.

Он вышел из круга света в мокрый мрак, мимо землянок, крытых ветками и дерном, к навесу. Заслышав шаги, лошадки зашевелились, зафыркали, потянули морды через хлипкую загородку. Среди темных морд одна белесо светилась в ночи – каева сивка ткнулась мягким храпом Занозе в ладонь. Тот скормил кобылке припрятанный с ужина сухарь, погладил ее по носу. От лошадей тянуло теплом, хотелось втиснуться между ними и заснуть. Но спать стоя Заноза не умел, а в сырую вонючую землянку надо забираться всей гурьбой, иначе сдохнешь от холода.

Он вздохнул, поежился, потер ссутуленные плечи и побрел в темноту, от ствола к стволу, ощупывая их протянутой рукой. Другой рукой он прикрывал лицо от веток.

Рыжее пятно костра осталось за спиной, глаза кое-как научились отличать черное от непроглядно-черного и черно-серого. Под подошвами чавкало, над головой тяжело волоклось беззвездное сизое небо. По вершинам потянуло ветром, и воздух стал свежее.

Рука не нащупала ни стволов, ни веток, Заноза почувствовал подъем и остановился. На краю слуха что-то звякало печально и сипло, словно дух сгинувшей скотинки заблудился во мгле. Перед глазами плавала и ветвилась чернота.

Что-то коснулось лица, погладило – нежное и влажное, как рука призрака. Пахнуло прелью.

Заноза подскочил, мгновенно облившись потом, треснул себя по щеке изо всей силы. Пальцы опутало волглое, прохладное, невесомо упало на голову. Саван утопленника! Заноза взвыл, судорожно стряхивая невидимые путы.

– Ай-ай-ай, спасите меня! Господи помилуй, ой-ей-ей!

Бродячая скотинка зазвякала колокольцами теперь уже повсюду, потом хрипло расхохоталась:

– Заноза, успокойся! Это лента с дуба на тебя напала, ты ее оборвал.

– Вентиска? – голос у Занозы дрожал.

– Я, кто же еще. У тебя под ногами ствол поваленный. Кувыркнешься. Обходи слева.

Заноза, испуганно таращась в темноту, двинулся налево, на голос. Это всего лишь сгнившая лента с дуба, одна из многих, которыми увешаны ветви. И бронзовые колокольчики – подношения Шиммелю с тех времен, когда люди помнили, где лежит кровожадный верейский лорд. Ленты тканы из хорошего льна, дождь и ветер портят их намного медленнее, чем живую плоть.

Всего лишь лента?

Или сам Шиммель похлопал Занозу по щеке? Мол, молодец, что пришел, и людей привел, и сына моего, и сивую кобылу. Молодец, Заноза, попомню тебе…

Господи помилуй!..

– Корни, осторожней, – сказал Кай. – Садись, здесь сухо.

– Я постою.

Слева проступила и разрослась черная стена. Заноза нащупал мокрые складки коры, поспешно отдернул руку и вытер пальцы о полу. Дуб. Тот самый, уродливый. Страшный.

– Я за тобой пришел. – Заноза потихоньку приходил в себя. – Ты бы посидел с парнями, а? Негоже от людей прятаться. Ты даже хлебом нашим брезгуешь, обижаются парни.

– Мне нет до них дела, Заноза.

– Как – нет? За тобой люди пошли, под руку твою, ты ж сыном Шиммелевым сказался, тебе ватагу водить!

Усталый вздох.

– Не звал я их. Они мне не нужны.

– Да как же не нужны! Ты Шиммеля призвать собрался, как же без людей? Разбойничий лорд он, Шиммель-то, спокон веку лихие люди его призывают, зачем же его просто так вызывать?

– Уффф… надоело уже. Сколько тебе объяснять…

Рядом зашуршало, затрещали веточки в лесной подстилке, поднялась фигура – темная, в размытой серой мгле. Пятно лица с провалами глаз, тусклый отсвет пряжки на плече. Заноза не ощутил ни тепла от нее, ни человечьего запаха – только тлен лесной, горечь палых листьев.

– Шиммель мне отец, Заноза. Я хочу его увидеть. Все.

– Да нельзя его видеть, дурень! – Заноза даже голос повысил в негодовании, только его исказил и выпил туман. – Кто Шиммеля увидит, тот недолго проживет – зарубят, стрелу схлопочет, споткнется и шею свернет. Сказывают, он и своих не жалел никогда, а теперь проклятье на нем такое. Думаешь, проклятье разбираться будет, сын ты ему или не сын?

Кай молчал.

– А вот парни не стерпят, порежут тебя, потому как ты нетварей привадил, того гляди, на людей натравишь! Хошь железо в печенку? Еще денек – и никакие речи разумные их не удержат.

Кай молчал, только запрокинул лицо, в темных ямах глазниц слюдой заблестели белки. Заноза распалил сам себя, страх, усталость, горькая обида за неоцененную верность слепились в ком за грудиной и заворочались там больно и колюче.

– Пойдем к людям!

Он протянул руку, чтобы ухватить Кая за плечо, но темнота обманула, Кай стоял гораздо дальше, чем Занозе казалось. Или он отшагнул назад, а Заноза не заметил.

– Пойдем, Вентиска, чтоб тебя мары задрали!

Короткий смешок.

– Ржет еще! Поржешь с пером под ребрами! Пойдем, говорю!

– Не ори, Заноза. – Опять тихий смех, от которого волосы зашевелились. – Хватит орать. Смотри. – Кай поднял руку, ладонью к небу. – Снег пошел.

Он тенью скользнул мимо, вниз по склону, влажный треск сучьев и хлюпанье раскисшего мха словно не из-под его ног доносились. Воздух разом посветлел от падающего снега, очистился от болотных испарений. Заноза глубоко вздохнул – и тут из чащобы, от едва видного рыжего пятнышка между деревьями, донесся многоголосый ликующий вопль.

Заноза поспешил к костру, заслоняясь руками от веток, а Кая уже и след простыл. С каждым мгновением снег падал все сильнее, наполняя лес бледным свечением, и таял, не долетая до земли. Воздух сделался густ и полон небесного шороха, а сердце колотилось в предчувствии пугающего чуда.

У костра вовсю суетились. Не жалея, грузили в огонь весь приготовленный на долгую ночь хворост, все ценные еловые дрова, рубили орешник на шесты, Клык приволок заветный жбанчик. Заноза вытащил из захоронки последние два меха с яблочным. Щавлик, еще не принявший сверх обычного ни капли, вдруг расхохотался и прошелся колесом вокруг костра, дрыгая ногами в размотанных опорках.

Огонь заревел, поднялся высоко, раздвинув полог валящегося снега, искры плясали и перемешивались с белыми хлопьями. По рукам поплыла первая чаша. Заноза сделал глоток и едва не подавился – на этот раз не арварановку добавили в вино, а вино в арварановку.

Из снега вышел Кай, ведя лошадь цвета пепла. У костра она заартачилась, видно испугалась высокого пламени и возбужденных людей, присела на задние ноги, прижала уши. Кай перехватил повод в левую руку, намотал на кулак, не позволяя кобыле подняться на дыбы. Правой рукой выдернул охотничий нож и чиркнул размашисто, от себя, над светлым кобыльим плечом.

Темная струя окатила его от шеи до пояса, залила лошади грудь и ноги, дымясь, как смола. Кобыла захрипела, рванулась на дыбы, Кай повис на поводе, пригибая кобылью голову к земле. Кровь толчками хлестала на него и на землю, попадала в огонь, шипела, выплевывая желтый дым. Разбойники вопили, кобыла билась, разметывая клочья дерна. Кая мотало, но держал он крепко. Струя опала, стало слышно, как свистит и клокочет в перерезанном горле. Ноги у кобылы подогнулись, она рухнула на колени, потом тяжело завалилась на бок. Кая, не успевшего высвободить руку, бросило на землю, и лошадиная голова ткнулась ему в бедро. Издыхающая кобыла дернула задней ногой и затихла.

Разбойники заорали с новой силой, Заноза заорал вместе с ними. Забулькал мех, медный запах свежей крови и вонь горелой смешались с острым, кисловатым духом яблочного. Хохотал, не останавливаясь, Щавлик.

Кай выпутал руку из липкой веревки, поднялся неловко. Лицо у него было забрызгано, одежда блестела, будто лаком залитая, и с нее капало на сапоги.

– Шест, – прохрипел он, выговаривая слова с трудом, будто онемели губы и гортань. – Топор. Дайте.

Отрубленная кобылья голова со слепым белым глазом, со свисающими лохмотьями шкуры и жил оказалась на шесте. Разбойники словно обезумели. Горящие волчьим глаза, припорошенные снегом бороды, оскаленные зубы.

Снег летел из тьмы, со всех сторон сразу, завивался белыми струями.

Кай снял недоуздок, вложил в ощеренный рот кобыльей головы железные удила, набросил оголовье. Замер неподвижно, ожидая чего-то. Утер взмокший лоб окровавленной рукой.

– Приходи, Шиммель… – одурманенные крепким питьем мужики забормотали вразнобой, проглатывая слова. – Шиммель, приходи. Шиммель!

Молчание. Оглушающий шум леса. Потрескивание костра.

Еле слышное лошадиное ржание вдалеке.

– Приходи Шиммель! – уже громче и увереннее. – Приходи, Шиммель!

Вой ветра и нестройные выкрики постепенно соединялись в слитный шум, от которого начинало звенеть в ушах и колотилось сердце.

Кай обернулся к сплотившейся у костра толпе, стоял молча, пугающий, далекий. Он смотрел куда-то за спины, в темноту, словно видел что-то, другим недоступное. Грубый плащ трепало ветром, мокрый снег слепил глаза. Оглянуться никто не решился.

– Шиммель! Шиммель! – взвыли разбойники.

Их подхватило и понесло знакомой волной, означавшей, что он явился.

– Коня, – тем же чужим, трудным голосом приказал Кай.

Заноза подвел своего.

Кай вскочил в седло, ветер рвал его одежду, трепал волосы.

Глаза казались пустыми, как у ведьминой куклы.

– Кто за мной? – вдруг закричал он в ночь, громко и звучно, легко перекрывая шум бури и скрежет веток.

Многоголосый вой был ему ответом.

– И они поехали за мной, – Кай чуть запнулся, прикрыл глаза, вспоминая. Тени от масляного светильника очертили складку у губ, впадины под скулами. – По болоту. Не разбирая дороги. На следующий день мы захватили один из фортов лорда Кавена, а у меня было меньше десяти человек. Потом они начали прибывать, как лавина, слухи расползаются быстро… В конце ноября мы взяли Чистую Вереть и люди назвали меня болотным лордом.

Ласточка молчала, не зная, что сказать.

– Ты… ты думаешь, что этот… Шиммель… он вселяется в тебя? Как в одержимого?

– С чего бы? – удивился Кай. – Он делится со мной силой, признал. Когда мы уехали с острова, метель выла… Мело, как у черта в крупорушке. А отец… отец ехал за нами следом. Я чуял его… видел…