Текст книги "Чудовы луга"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Анна Штайн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Так, – сказал Мэлвир.

Потом замолчал. Надолго.

* * *

Краем глаза Кай видел, что пришлые найлы стоят чуть поодаль от вопящей и беснующейся толпы, спокойные, собранные. Никто даже к мечу не притронулся – их не волновали разозленные крестьяне.

Черные чуть раскосые глаза не отрывались от страшных чуд на мостках.

«Они, там на севере, любят все волшебное. Чудеса. Ты хотел посмотреть на мою звезду, Лайго? Она светит зеленым, как гнилушки в осоке»

Кай нарочито отвернулся от свалки, не беспокоясь, кто прикроет его спину. Прикроют.

Маленькие тягали его за плащ, за ремешки на сапогах, скрипели и верещали по-своему. Он понимал с пятого на десятое.

Беспокоятся, боятся, любят его, хотят предупредить…

Все лето они помогали его людям проскальзывать сквозь пальцы лорда Раделя, уводили тайными тропами, заставляли сами болота расступаться и заплетали ветки бузины в узлы, от которых шарахались и не шли дальше рыцарские кони.

«Видел ли ты когда-нибудь такое в своей Леуте, Лайго Горностай? Я болотный лорд. Это моя земля. Ее стерегут кобыльи головы. Смотри.»

Чуд оставил встопорщенные нитки шитья, гладил черные каевы волосы, перебирал пальчиками, чирикал. Острые птичьи ноготки цепляли слипшиеся пряди.

Они вечно вплетали ему в шевелюру всякую дрянь: перья, обрывки лент, дырявые камни. А узлы, завязанные болотным народцем, не распутать – только остричь. Он так и ходил, как языческий идол с причудливой прической.

Сын Шиммеля.

– Тасцццятцца, едут! – защелкал чуд на его руках, сжав кулачки. – Цинят! Мы сцццломали бревныцццки.

Армия на границе болот. Чума был прав, говоря, что они вернутся осенью.

Кай почувствовал холод в груди, как всегда в минуты опасности. Захотелось бросить чуденыша обратно в трясину, вывести Стрелку из-под навеса и кинуться в крепость за советом и помощью.

Ну уж дудки!

Я – болотный лорд.

– Много их?

– Ццц! – чуд развел шероховатыми лапками, растопырив их в стороны, насколько мог.

– Больше, чем летом?

– Больце, больце! Тасцятца! Лыццари! Коцецки на флацццках! С крылыцццками!

Его люди окриками и угрозами погнали селян по улице, загоняя по домам.

Ну приходи, Радель. Поиграем. Пока не выпадет первый снег.

Твое – то, что ты можешь удержать.

Летом у него было меньше людей. Летом он еще многого не умел.

Кай осторожно отцепил от себя чуденыша, поставил на мостки. Покопался в поясной сумке, сыпанул горсть стеклянных бусин прямо на доски – маленькие кинулись, началась свалка, шипение. Так гуси дерутся из за хлебной горбушки.

Раздавать поровну все равно бесполезно, вечно они сварятся из-за ерундовых цацек.

Он больше не обращал внимания на болотную нечисть, постоял немного, старательно дыша носом.

Армия на границе болот. Птица с кошачьей головой на знамени, камана – это значит, что король прислал свои войска. Вернее, лорд-тень.

Как много чести.

Он пошел к навесу, под которым стояли лошади. За спиной все еще пищали и дрались за цветные бусины. Белогривая Стрелка узнала хозяина, дернула головой, фыркнула. Кай похлопал кобылу по шее, ткнулся лбом в теплый нос.

Глаза застило туманом, он переглотнул, пытаясь обуздать свою силу. Заставил себя дышать ровнее.

Мысли блуждали, он подумал, хорошо, что успели с восстановлением стены, походя подсчитывал верных людей, припомнилась карта и алые точки укрепленных лесных фортов, извилистая линия границы.

Разведка. План действий. А потом война.

Он рявкнул свите, чтобы те седлали и выметались.

Вспомнил злой взгляд девицы, поморщился.

Повычистить бы тут…все… да жратва нужна. Недолго сдерживал их ненависть залитый дегтем труп раделева капитана на сельской площади.

Я пришлю вам новый. И немного тепла хмурым осенним утром.

Перед тем, как сесть в седло, он запалил от еле тлеющих углей факел и швырнул его в сарай, на ворох сена.

А чтобы помнили свое место.

Найлы обступили Кая непроницаемой стеной.

Лайго придержал ему стремя.

7

– Да пусти меня! Больно ухо! – Кай отскочил к окну. – Я что, пятилетний? Ласточка? Сдурела совсем!

Он запыхался, взмок и выпитое вино ударило в слабую после болезни голову. Стучало в висках молоточками. В глазах опять начало темнеть.

Лекарка уселась на сундук и аккуратно расправила юбку. Потом положила обе руки на колени, ладонями вниз, очень ровно. Лицо ее ничего не выражало.

Кай заметался по комнате, едва не сшибая все углы. Саданулся коленом о кровать, взвыл, уселся, смяв покрывало. Молоточки стучали все сильнее.

– Не поднимай ветер, мальчик, – Ласточка продолжала сидеть спокойно. – Ты или расскажешь мне подробно и честно, что с тобой происходит, или я, как бог свят, выгоню тебя на улицу прямо сейчас. Я не могу допустить, чтобы ты в следующий раз выстудил кровь в жилах больного или обрушил кровлю.

Кай потряс головой, словно отметая ее слова, со стоном прижал руки к вискам, свел брови.

– Нечего тут стонать, рассказывай, – Ласточка была непреклонна. – Я не для того тебя держала у себя две недели и лечила, чтобы ты сам себя сгубил дурацкими выходками.

– Я ничего не знаю! – Кай глянул честными глазами. – Со мной никогда такого не было! Я не знаю, ну Ласточка…

– Хватит канючить! С тобой никогда такого не было, и потому я отдирала тебя от простыней, как рыбину со льда. Чтобы никто не увидел, что ты творишь в беспамятстве.

– Так ты поэтому меня забрала?

– А почему еще? – возмутилась лекарка. – Думаешь, мне приглянулись твои тощие кости? Или я обожаю не спать ночами, ворочаясь на сундуке? Он твердый, между прочим!

Кай сполз на пол, подобрался поближе. Глянул снизу вверх.

– Я не знал… – пробормотал он. – Я думал…

– Ты думал, что я такая же дура, как шестнадцатилетка Тинь. Это ей ты можешь морочить голову, и строить глазки, а мне уже много лет, Кай. Я не интересуюсь сопляками, которым еще надо держаться за материнскую юбку. Кстати, где твоя мать? Кто она?

– Умерла, – Кай уставился в пол, разглядывая чисто выскобленные доски. Провел пальцем по трещине в половице. – Моя мать умерла.

– Рассказывай, – велела Ласточка, сверля взглядом его затылок. – Я не верю, что все эти штучки начались только сейчас.

– Ну зачем тебе!?

– А затем. Я может смогу что-нибудь для тебя сделать. А может, и нет. Но мне надо знать, кто ты и что с тобой происходит.

Кай вздохнул, чувствуя давящее пожатие повязки на ребрах.

Ничего плохого ему эта женщина еще не сделала. Наоборот. Ну за ухо оттаскала, это не в счет. Гречка… и черт бы с ней. Почему он на нее так зол тогда?

– У тебя дети есть? – пробурчал он, не отрывая взгляда от половиц.

– Нет.

– А почему?

– По кочану. Мы ведь сейчас не обо мне говорим, так?

– А о ком?

– Кай!

– Ладно.

– Что ладно?

Он помолчал, подбирая слова. Это ей знать не надо, это и вовсе не стоит. И это. Вот то, пожалуй, тоже.

– Я так и вижу, как ты крутишься и выдумываешь, как половчее меня провести, – проницательно сказала Ласточка.

– Отстань, – огрызнулся он. – Я не люблю рассказывать.

– Да-да, ты таинственный и непостижимый. Но придется.

– Матери я не помню! – зло выпалил он, собравшись с духом. – Она была из благородных, это точно. Меня воспитал Вир, он брат ее был, двоюродный. Я жил с ним, пока не исполнилось пятнадцать. Был его оруженосцем. Я, наверное, плохо себя вел… А он…

– Лупил тебя доской от забора. Я его понимаю.

– Вобщем, он меня с детства опекал. Вир был странствующий рыцарь, иногда нанимался на службу на сезон-другой.

– И тебя с собой таскал.

– Ну да. Иногда мы часто переезжали с места на место. Он по-своему любил меня. И заботился.

Кай снова глянул на Ласточку, стараясь сделать взгляд попроникновеннее. Женщина задумалась о своем, но слушала внимательно. А он вдруг вспомнил, живо и ярко, как все было. Сколько крови он попортил своему рыцарю.

… Кай зашевелился, неуверенно поднялся на четвереньки, зачем-то попытался поправить оторванный рукав. Разьезжающимися глазами посмотрел на стоявшего над ним Вира.

Захихикал.

Пьян он был вдребезги.

– Вставай, – сказал Вир ровным баритоном. – Поднимайся на ноги, холера тебя забери. Не дело приличному юноше обжиматься в кабаках со всякой швалью.

Кай неуверенно встал на одно колено, ощупал виски, дернул головой, откидывая длинные волосы.

У Вира у самого были такие, смоляные, рассыпающиеся на отдельные перья, только с сильной проседью.

Кай отлепил от лица мокрую прядь и облизал губы. Свет факела плясал на его рыцаре, выхватывая пятнами то худые руки, то тень под скулой, то злые блестящие глаза.

– Вставай, Кай Вентиска – повторил Вир. – Нечего тебе тут делать. Пора спать. Пойдем.

Кай вцепился Виру в штанину, попытался встать на оба колена, его повело. Второй рукой он сцапал широкий рыцарский пояс, повис, потом шатнулся, уткнулся лицом в непотребное место и снова хихикнул, как публичная девка.

Ему было очень весело.

Вир глубоко вздохнул и вздернул того на ноги одним рывком.

Не зачем лекарке знать все это. Все равно ничего не поправишь.

– Иногда мы ссорились, – выдавил из себя Кай. – И тогда случалось… всякое. Молоко кисло. Свечи гасли. Это у меня с детства. Когда я злюсь. Или когда мне плохо. Или больно.

Он задрал голову, всмотрелся в спокойные светлые глаза. Неужели ей и впрямь не страшно? Слушает, что-то обдумывая про себя.

… – Иди вперед, я сказал! – взревел Вир, теряя последнее самообладание. – Иди, щенок, крысеныш, позор своей матери, пока я не погнал тебя пинками!

Он широко зашагал по коридору, подталкивая Кая. Тот сшибал углы, цеплялся за стены и спутника, потом, почти у самой двери их комнаты, рухнул на струганные доски и облевал порог.

Вир сцепил зубы, нагнулся и снова вздернул парня за шиворот. Другой рукой распахнул тяжелую дверь и швырнул его через всю комнату, не особенно целясь. Помедлил, переступил через пахнущую кислым лужу, заложил засов.

Кай влепился в стену и сполз около умывальника. За оконными ставнями поливал осенний дождь, холодный ветер кидал капли горстью, как горох.

Рыцарь перевел дух и привалился спиной к двери.

– Ладно, – сказал он, остывая. – Приведи себя в порядок. Завяжи штаны. Умойся. И ложись спать. Нам завтра выезжать.

Парень поднял голову и уставился на Вира сквозь спутанные пряди. Кривая ухмылка перекосила лицо.

– Ты мне не брат, не отец – чтобы указывать!

– Я твой дядя и опекун, этого довольно. Чего ты добиваешься?

Ветер налетел с удвоенной силой и затряс деревянные створки, грохая задвижкой.

– Я позор своей матери, ты сам сказал.

– Твоя мать умерла, спасая тебе жизнь.

– Ублюдок. Снежное отродье, – еще одна кривая улыбочка.

– Вины твоей в том нет. Вставай. Умывайся. Ложись спать.

Вир воспитывал мальчишку, как мог, а мог он плохо. Плохая нянька из бродяги рыцаря. Молчал почти до последнего. И только недавно, в пьяной ссоре, выложил ему всю правду.

До того Кай еще носился со своими мечтами. Выдумывал себе родителя лорда, может быть даже короля. Это уже после того, как перестал считать, что его отец – Вир.

Правда была неприглядной. Страшной.

Не стоило ее рассказывать.

Не стоило.

– Не встану! Не хочу! Не буду!

– Сейчас получишь по первое число! Ремнем по жопе! Хватит с тобой цацкаться!

– Только тронь! Пожалеешь!

– Ну все, ты меня достал! – взревел Вир, кидаясь вперед. Глаза его побелели от ярости.

Бдзынь! Щелк! Глиняный кувшин на столе разлетелся вдребезги, и на лбу рыцаря набухла алая полоса. Осколок прорвал кожу, едва не воткнувшись в глаз.

Молчание. Долгое, как ночь…

– Год назад он погиб, – Кай переглотнул, помолчал. – Это было на юге, в Альта Марее. Я остался один.

– Продолжал мыкаться по постоялым дворам?

– Да.

– И чем же ты зарабатывал?

– Гречку перебирал.

– Ты ведь куда-то едешь, – проницательно сказала Ласточка. – Упорно стремишься. Проделал такой путь, зимой, без денег, по бездорожью. Один.

Знала бы она…

– Еду. Мне надо на север. К отцу.

* * *

– Все силы бросить на починку дороги, – чеканил Мэлвир. – Все, что есть. Если солдаты не справляются, будете валить лес сами.

Он внушительно помолчал, ожидая возражений. Возражений не было.

– И запомните – еще одно упоминание о демонах и болотной нечисти закончится плохо.

Мэлвир оглядел собравшихся людей, сжал руку в кулак и резко распрямил пальцы.

– Все ясно? В королевском войске нет места суевериям. Усилить посты. Используйте собак. И никаких россказней о злых духах.

Десятники хинетов, наемники с Ока Гор и раделевские рыцари, командиры копий, мрачно внимали. Даже прибывшие из Катандераны молодые рыцари переглядывались и выглядели встревоженными.

– Сэн Соледаго, – решительно высказался сэн Эверарт, марискаль лорда Раделя. – Всем рты не позатыкаешь. Среди солдат много местных, а проводники мутят воду и…

– … сеют панику, – заключил Мэлвир тихим голосом. Он всегда понижал голос, когда злился. Что толку орать. – Проводников я буду вешать. Или вы хотите застрять в этих болотах навсегда? Я – нет. Свободны.

Приглушенные голоса, бряцанье железа – воины разошлись. Потемневшие глаза, угрюмые лица, на которых паутиной лежал страх.

Кто-то справлялся с ним лучше, кто-то – хуже. Но все они боялись.

– Болотные испарения лишают этих людей воли, – сказал Радо Тальен, королевский рыцарь, покачав головой. – А хинеты всегда были суеверны.

– Они и своих баек с Ока Гор привезли, – согласился Мэлвир.

– Местные байки ложатся на их собственные как масло на хлеб.

Мэлвир вырос в Катандеране, среди ясной, точной стройности столичного фахверка, и не мог понять, как можно страшиться леса. Болотных огней. Тумана.

Немыслимо.

– Ты не перегнул палку, а?

Лорд Радель стоял за его спиной, скрестив руки на груди.

– Нет.

– Видишь ли… – Радель погладил волнистую бородку, словно подбирая слова подоходчивее. – Мы с Марком пытались тебе объяснить…

– Да, я понял, – Мэлвир решил сохранять спокойствие во чтобы то ни стало. – По владениям Кавена скачет демон на белой кобыле и наводит на людей мор, чуму, холеру и недержание. Я только не могу понять, как именно это соотносится с дисциплиной. Нашли часовых?

Радель вздохнул.

– Нашли. Собаки нашли. Идем, Соледаго.

– Всех четверых?

Герт дернул ртом.

– Двоих. И не целиком.

Тела погибших отыскали урсино. Они были спрятаны под кустами ольхи, в самой трясине, шагах в пятидесяти от дороги. Страшную находку с трудом выволокли из липкой жижи и уложили около лекарской палатки, за которой еще сохранилось чуток деревьев. Двое марковых людей сгинули бесследно.

Невысокая лекарка на пару с монахом-вильдонитом в некрашеной холщовой рясе, осматривали тела. Рядом толклись пара мрачных, как полночь, солдат и проводник – усталые и грязные.

– Вот, изволь взглянуть, – бросил Герт. – А потом, может, что-нибудь добавишь к приказу о повешеньи за распространение слухов. Подправишь, так сказать.

– Пусть меня лучше сейчас повесят, – буркнул один из солдат, смерив обоих рыцарей не слишком почтительным взглядом. – Лучше в петле болтаться, чем так вот сгинуть без покаяния.

Мэлвир кивнул лекарке, та отвернула промокшее грязными пятнами полотно, которым были прикрыты головы мертвецов.

– Вот… благородный сэн, – голос ее отчего-то звучал виновато. – Это сделали не рыбы и не ящерицы.

Мэлвир подавил подступивший к горлу ком. Лица погибших изувечены, страшно и жестоко. Запах тины и застывшей крови вызывал тошноту.

– Силен, – заметил Герт. – Лично я блеванул, когда увидел.

Лекарка смотрела на них прозрачными глазами, ждала, когда позволят прикрыть покойников. Вильдонит шептал молитву, время от времени прикасаясь к кожаному монашескому ошейнику, захлестывающему тощее горло.

– Какова причина смерти? – спросил Мэлвир, когда желудок перестал бунтовать. На Герта он старался не смотреть.

И какого черта ты спрашиваешь, Соледаго, подумал он. Что, не видно? Причина смерти в том, что кто-то изгрыз этим двоим лица. И руки. В том, что у них больше нет губ и части щек, а на месте глаз – залепленные тиной ямы. Спроси еще что-нибудь, столь же умное.

– В них стреляли, благородный сэн. Вот этим.

Лекарка протянула Мэлвиру что-то буро-зеленое, вроде палочки.

– Не уколитесь, – подал голос вильдонит. – Вот, смотрите, на острие…

Мэлвир воспользовался возможностью отвести глаза от жуткого зрелища и послушно уставился на стрелку.

Она была свернута из плотного листа в конус, обмазанный чем-то вроде древесного лака или смолы. Легкая, маленькая – с ладонь. С острым кончиком, покрытым черными потеками.

– С убитых сняли пряжки, застежки. Шнурки вытащили, растащили чешую. Кольчуги не тронули, – докладывал монах слегка дрожащим голосом. – Так и волокли… тяжесть такую…

– Как это понимать?

Герт кивнул проводнику. Тот неохотно подошел, старательно глядя под ноги. Лекарка наконец прикрыла обезображеные тела, тихо сказала что-то монаху и отошла.

– Я слушаю, – Мэл сдвинул брови.

– Я так полагаю, благородный сэн… – бедняга смешался и умолк. – Я слышал, что…

Наступила тягостная пауза.

– Я бы не хотел оказаться тем, кто сеет панику… с вашего позволения… – заключил он, не отрывая взгляда от видавших виды сапог.

Мэлвир с трудом подавил желание осушить чертовы болота голыми руками и замостить их диким камнем. Засыпав сверху солью для верности.

– Он просто хочет тебе рассказать кое-что, – хмыкнул Радель. Подошел к покореженной елке, отодрал смоляную слезу и размял в пальцах, вдыхая. Запах донимал и его. – Одной из распространенных местных историй является байка о дурачке, который нашел чудово гнездо. Жаль, ты мало интересуешься этими россказнями.

– Сейчас самое время послушать сказки, – Мэлвир призвал на помощь все свое столичное воспитание. Проклятый Радель нюхал живицу и едва ли не ухмылялся. Но глаза были злые. – Я готов. Если они разъяснят смерть четверых человек и вот это.

Он разжал стиснутый кулак с бурой стрелкой.

– Так вот, деревенский дурачок нашел в болоте гнездо. Под елкой. Никто не знает, откуда чудята берутся, а он нашел. Его вроде как сплели из травы и перьев.

– С колокольчиками, – еле слышно подтвердил проводник.

Герт удовлетворенно кивнул.

– Патка Козлик его звали, – проводник решил внести еще немного ясности.

– Спасибо, – Герт и бровью не повел. – Так вот, с головой у почтеннейшего Патки было не ахти, так что он приволок гнездо домой и сунул за печь.

– Хотел чудят маленьких посмотреть, – вставил один из солдат.

– Так посмотрел. Они повывелись и зажрали беднягу до смерти, – заключил второй. – Одни кости остались. А потом по всему селу по погребам расползлись, народу перекусали – пропасть.

– Детишек несколько заели и скотину всю, – подхватил проводник. – Попалить село пришлось. Потому как гаденыши людоедские. Нетвари.

Около лекарской палатки воцарилась нехорошая тишина, прерываемая отдаленным стуком топоров.

– Если я вас правильно понял, благородный сэн Радель, вы хотите сказать… – с усилием проговорил Мэлвир, борясь с желанием немедленно двинуть старостержскому лорду в ухо. – Если я верно понял, вы считаете, что попорченная дорога и четверо убитых – дело рук какой-то там болотной чуди?

Герт облегченно вздохнул и состроил излюбленную гримасу, высоко подняв брови.

– Я рад, что ты, наконец, это понял, сынок. К слову сказать, местные называют эти болота Чудовыми Лугами.

Мэлвир побелел от злости.

Лицо Раделя вдруг стало очень серьезным.

– Только знаешь что… я никогда не слышал, чтобы чудь осмеливалась нападать на вооруженные отряды.

Это он направляет их, больше некому, думала Ласточка, яростно оттирая руки пучком мочала. В деревянной миске плавали кровь и вода. И еще мыло. Всегда одно и тоже. Кровь и вода…

Старостержский лорд что-то вполголоса втолковывал золотому рыцарю. Тот слушал, невольно поглаживая литую рукоять шестопера. Горяч. Но кое с чем придется ему смириться. С Элейром, полным тумана и злых сказок до краев, как миска с похлебкой.

Она мельком глянула на брата Родрика. Тот все еще шептал молитву – лекарское ремесло тут уже не потребно.

Золотой снова что-то сказал – не расслышать. Радель повысил голос. Они стояли у полотняной стены и спорили все сильнее. Ласточка не выдержала, с независимым видом откинула полог палатки и зашла внутрь, делая вид, что страшно занята. Остановилась, прислушалась.

– Я говорю тебе, что летом выкинул их из Верети к чертям, – мягкий баритон Раделя теперь стал различим. – Я получил извести о смерти Кавена еще зимой и выступил сразу, как только очистились дороги. С большим отрядом. Мы маршем прошли до крепости, гать еще была цела, но…

– Но?

– Вереть пустовала. Разбойники ушли оттуда за день до нашего прибытия. Кто-то предупредил их. Умеющий очень быстро передвигаться по болотам. Да с таким перевесом мы смяли бы засранцев, как пук соломы.

Ласточка перевела дух и коснулась рукой горла. У нее почему-то закружилась голова.

– И ты оставил в Верети гарнизон, – голос золотого был холоден.

– Оставил. Оттуда зимой начинается торговый путь по реке Лисице. Когда лед закрепится. Это важная крепость, черт, что я тебе рассказываю! Она держит границу с найлами и этот чертов сса…санный путь. Прошлой зимой ярмарку в Доброй Ловле пришлось отменить. Потому что в Верети уже сидел этот щенок, который называет себя болотным лордом.

– И каким же образом щенок отбил крепость обратно?

Глухо стукнуло за стенкой. Хлопал плохо натянутый полог. Ласточка села на крышку сундука и прикрыла глаза.

– Известно, каким. Он дал кругаля на север, по землям найлов, – в голосе Раделя слышалось плохо скрытое раздражение. – Прошел дальше на восток и захватил оловянный рудник, принадлежащий Маренгам.

Радель то ли зарычал, то ли выругался. Снова что-то стукнуло. Золотой молча слушал. Залаяла собака.

– Он выпустил оттуда орду каторжников, которые отлично знают не только за какой конец держать кирку. В рудники просто так не пошлют. Он выпустил всех до единого. Святое дерьмо, говорят, он спустился в шахты и своими руками разбивал оковы!

Молчание. Удар в деревянную подпорку. Палатку шатнуло.

– Ты говоришь, что этот… их предводитель…он ведь молод?

– Сопляк. Я допрашивал деревенских – он еще даже не бреется. Красивый, как девка.

Тишина. Ветер шумит в ветвях. Стучат топоры. Целая сотня топоров.

– Знаешь, что он сделал, когда вернулся обратно в кавеновы земли с толпой каторжного сброда? Отбил крепость, приказал повесить уцелевших защитников и разослал тела по всем окрестным деревням, – старостержский лорд с трудом сдерживался, чтобы не сорваться на крик. – Их тела до сих пор там, залитые дегтем. На каждой деревенской площади стоит ивовая клетка, а в ней – труп одного из моих людей. Я помню их по именам, Соледаго.

– Он там не один, – наконец сказал золотой. – Теперь, когда ты рассказал подробно… У него наверняка есть кто-то опытный. Советник. Может быть рыцарь. На рудниках мог быть кто-то…

– Он демон, – уверенно ответил Герт. – Исчадие этих земель, болотная тварь. И лучше бы тебе в это поверить.

– Прости, не могу.

– Но когда я доберусь до него, клянусь, я порежу парня на куски по числу этих чертовых клеток. Будь он хоть трижды демоном.

– Извини, не выйдет, – в голосе золотого звучало вроде бы даже сочувствие. – У меня приказ лорда-тени: взять главарей живыми и привезти в Катандерану для суда и показательной казни.

Ласточка сидела на сундуке, слушала и время от времени притрагивалась к горлу. Ей казалось, что в ямке меж ключицами застрял осколок льда.

* * *

После Дня Цветения отправлю Кая к Фалену.

Прошлогодние связки зверобоя превратились в пыльные веники. Ласточка сняла их с чердака, где сушились и хранились травы, и вынесла за дом, к мусорной яме. В коробах осталось немного травяных смесей, на полтора месяца хватит, а там будет лето и новый лесной урожай.

На лето и осень Кай ей пригодится. Где еще найти такого смышленого парнишку, а помощник для заготовок Ласточке ой как надобен! Интересно, что он сегодня принесет в корзинке – корешки сныти, дудник или все-таки валериану?

Когда Ласточке было пятнадцать лет, она сбежала из аптекарской лавки своего дяди с бродягой-школяром. Школяра звали Фален. Фален из Мисты, Фаль Черный Дрозд. Фаль держал путь из Адесты на побережье, в Южные Уста, где какое-то заморское светило читало лекции по алхимии и астрономии. В Вереске он остановился подзаработать в аптекарской лавке, и увел оттуда молоденькую племянницу хозяина.

Ласточку соблазнили не красивые глаза, а красивые речи. Фаль был, наверное, немного чокнутым. Рассказы о превращениях вещества, о свойствах природных сил, о тайнах звезд, о невероятных явлениях, о влиянии всего перечисленного на человеческий разум и о влиянии разума на все перечисленное складывались в одно заманчивое и пугающее слово – магия. Ласточка тогда впервые увидела, как гаснет свеча в руках разъяренного дяди, застукавшего Фаля у запрещенных шкафов, и как дядя, неожиданно запнувшись на середине гневной тирады, смущается, теряется и начисто забывает, зачем спустился среди ночи в заднюю комнату. Фаль мог черпать ладонями раскаленные угли и не получить ни единого ожога. Он мог провести Ласточку по улице так, что никто, кроме собак и кошек, не замечал их. Фаль мог зарабатывать на жизнь фокусами и никуда не рваться, но он искал ответов на вопросы. Кое-какие ответы у него уже были. Но эти ответы порождали новые вопросы, и гнали парня из города в город, от одной ученой школы к другой.

Ласточка странствовала с ним несколько лет. Женщин в университеты не пускали, единственный способ получить знания – это монастырь. Однако монастырь мог подождать, а пока Ласточка, зараженная той же неистовой жаждой, заменяла Фалю мать, сестру и любовницу, в обмен на крохи, которыми Фаль изволил с ней делиться.

У Ласточки не обнаружилось ни малейшего таланта к магии, только неугасимый интерес, а этого было мало. Она не могла угнаться за Фалем. Это ее угнетало и, в конце концов, вынудило расстаться. Фаль отпустил ее неохотно, он привык к постоянной терпеливой заботе и безусловному пониманию. «Когда бы ты не вернулась, я буду рад» – сказал он на прощание. Раз в три-четыре года они переписывались, пользуясь оказией.

Теперь, устав от метаний и остепенившись, Фаль устроился придворным медиком и алхимиком у лорда Арвеля в Тесоре.

Солнце заходило, окрасив бронзой крыши и флюгера. Колокольня загораживала небо темным сквозным силуэтом, прохладная ее тень падала на двор. Орали вороны, кружась у шпиля, в воздухе томно пахло дымом – за стенами жгли траву. Куст бузины у крыльца выпустил малиново-бурые пучки листьев и соцветий, похожие на маленькие кочанчики.

За кустом бузины, на крыльце, Тинь жаловалась посудомойке на несправедливую судьбу.

– Он утром говорил, что пойдет копать аир к заводи, а я, как дура, напросилась к прачкам помогать. Так что ты думаешь, теть Лия, он там даже не показался. А я сказала, где мы будем стирать, у мостков! Там этого аира заросли… Не собьешься, туда дорожка ведет. Не пришел… Ну почему?

Потому что про аир он тебе натрепал, копать аир еще рано, и я отправила парня совсем в другую сторону, подумала Ласточка, поднимаясь на крыльцо. Тинь потупила глазки и скорчила вежливую улыбку, Лия усмехнулась. Ласточка кивнула, прошла мимо, и за спиной тут же зашушукались.

Болтают. Пусть их. Она не собиралась ни оправдываться, ни объяснять.

Однако, темнеет уже. Пора бы и вернуться.

Ласточка разожгла печку, сходила за творогом на ледник, достала из ларя муки и пару яичек. Замешала в миске тесто, добавив горсть изюма, по щепотке корицы и муската. Накалившуюся на огне сковороду помазала куском сала, наколотым на нож.

За приоткрытым окном шелестели ветки, между ними проглянули первые звезды. Ласточка ловко перевернула творожник в золотистой корочке.

За окном что-то шумно заскреблось, зашуршало, и вдруг завыло. Ласточка опрокинула сковороду над тарелкой, и ухватила ее поудобнее. В другой руке у нее была деревянная лопатка.

Рама, скрипнув, отворилась шире, и в окно полезло что-то белое. Белое, бесформенное, рыхлое, как сугроб. Вой перешел в кладбищенский хохот, и тут Ласточку накрыла волна аромата, напрочь сметающая запах жареного теста.

Горько-сладкий, свежий до одурения аромат цветущей черемухи.

Он, наверное, целый куст выломал, подумала Ласточка.

И еще она подумала – Ах!

И засмеялась.

Несколько белых лепестков осыпались на скобленый пол. Следом за огромным букетом в комнату влез Кай и тут же наследил глиной и ошметками прошлогодней травы. За спиной у него качалась грязная корзина, а плащ был извазюкан так, что стоял колом.

– Аах… – выдохнула Ласточка, принимая букет. – Где ты ее нашел? Рано же еще для черемухи.

– Поискал и нашел! Умммм, как вкусно пааахнет.. – Кай, румяный, взъерошенный, с веточками в волосах, зажмурился и повел носом.

– Стой там! Не двигайся! Только вылези из сапог.

Букет был мокрый и благоухал немыслимо. Ни в какой кувшин не влезет, только в ведро. Головы разболятся, ужаснулась Ласточка, но вслух ничего не сказала.

Головы, кстати, не разболелись.

А букет стоял неделю, не меньше.