Текст книги "Серебряный доспех"

Автор книги: Ярослав Хабаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Холодный пот выступил на лбу Хазреда, и он обтер лицо ладонями.

Несколько мгновений он сидел в неподвижности, опустив лицо к коленям в попытке прийти в себя и успокоиться. А когда он выпрямился, то увидел прямо перед собой женщину поразительной красоты.

Хотя только что ни намека на ее присутствие в комнате не было, Хазред ничуть не удивился ее внезапному появлению. Здесь все происходило чудесным образом, так почему бы не возникнуть этой красавице?

Она была очень худая, высокая, с узким, как лезвие, лицом. Золотисто-коричневая кожа так и сияла, а огромные, косо поставленные глаза лучились золотым светом. Прозрачные одежды не скрывали ее тела, и Хазред ощутил безумное влечение к ней.

Он коснулся ее плеча, обжигающе-холодного, и понял, что она заколдована. Но сейчас это не имело для Хазреда никакого значения. Его жадные пальцы, дрожа от нетерпения, нащупали край ткани, в которую была закутана красавица.

Он потянул, и платье само упало к ее ногам. Женщина негромко рассмеялась и потянула троллока за собой, на мягкую изогнутую скамью, которая так манила к себе обещанием неги.

Она улеглась, и скамья шевельнулась, принимая удобное для хозяйки положение. Совсем близко Хазред увидел раскосые глаза и в них холодную страсть. Не безумие любви руководило этой таинственной красавицей, но ледяной расчет: ей требовались мужские объятия.

Хазреду было безразлично даже это. Он знал, к чему стремится.

С громким криком, рыча, как зверь, он набросился на красавицу и подмял ее под себя. Ее руки сомкнулись на его шее, ее глаза сияли так, что смотреть было больно. Похоть овладела всем существом Хазреда. Никогда еще ему не было так весело, никогда он не чувствовал себя таким живым, как в эти мгновения, овладевая в магическом хрустальном шаре незнакомкой-колдуньей, принадлежащей к неведомой расе!

Он ощущал ее гибкое тело, очень холодную кожу, которая постепенно становилась все теплее и наконец начала обжигать, сделалась раскаленной. Ласкавшие красавицу ладони Хазреда дымились, но остановиться он не мог, и боль вплелась в наслаждение, которое он получал. А она улыбалась все шире.

Внезапно он понял, что она сжигает его силу. Он замешкался, но лишь на мгновение. Схватив ее за горло, он прошипел:

– Что ты делаешь?

– Отдай мне свое семя, Хазред! – захрипела она. Это были первые слона, которые она произнесла; до сих пор он не слышал ее голоса.

– Ты уничтожаешь меня!

– О да, – тихо засмеялась она, и он ослабил хватку. – Если ты сделаешь то, к чему стремишься, то никогда больше не сможешь овладеть женщиной… Скажи, ты согласен заплатить эту цену?

– Да! – крикнул Хазред и больше не допускал в свой разум ни одной мысли.

Ослепительная белая вспышка блаженства поглотила его, и он упал на тело своей зловещей подруги, изнемогая от боли и восторга.

Теперь она больше не обжигала его руки. Она ласкала его, обливая прохладой, а сама лениво, скучающе разглядывала расписной потолок. Хазред всхлипывал у нее на груди.

– Ты дал мне то, к чему я стремилась, – произнесла она наконец, отталкивая его от себя и садясь на лавке. – Но взамен и ты получил кое-что…

– Что? – прошептал Хазред.

– Узнаешь в свой черед…

Она встала, потянулась за одеждой. Он смотрел в ее узкую спину и не знал, чего ему больше хочется: вновь овладеть ею или вонзить нож между ее лопаток.

– Ты не сможешь сделать ни того ни другого, – спокойно проговорила она.

– Читаешь мои мысли?

– Твои мысли раскаленными знаками высвечиваются на этих стенах… – Она негромко рассмеялась. – Будь осторожен! Любой может их увидеть, ведь они проступают сквозь стены и горят на все болото. Неужели ты хочешь, чтобы о переменах в твоей жизни узнал кто-нибудь посторонний? Берегись своих мыслей, Хазред! Это бывает очень опасно – думать так громко.

Он вздохнул, опустил веки, пытаясь совладать с волнением и гневом, а когда снова взглянул перед собой, то увидел, что женщина исчезла. Исчезла так же внезапно и необъяснимо, как и появилась.

Зато теперь Хазред отчетливо видел выход из комнаты. Небольшой арочный проем, закрытый желтым шелковым занавесом с кистями. Хазред уставился на выход, размышляя, стоит ли ему покинуть комнату прямо сейчас, или же лучше задержаться здесь на неопределенное время и попытаться понять что-нибудь еще.

Как вышло, что он угодил в такую простую ловушку?

Ответ пришел сам собой. Женская жестокость более жестока, чем любая другая, – так, довольно коряво, но в целом верно выразился Гирсу.

Гирсу! Хазред подскочил. Где теперь его приятель? Жив ли он? Согласилась ли ведьма ему помочь или же позволила умереть?

Хазред подошел к выходу, дотронулся рукой до занавеса… и отпрянул.

Перед ним болталась вовсе не шелковая ткань, но жесткая шкура, содранная с какого-то существа… Грубая кожа, похожая на троллиную. Ярко-желтая, с едва заметными чешуйками. По очертаниям шкуры можно было уверенно определить вид существа: оно, несомненно, было человекообразным, небольшого роста, толстым, с округлыми боками.

Хазред быстро обернулся. Его догадка полностью подтвердилась. Так и есть! Он вовсе не покидал хижину ведьмы на болоте! Прямо у него на глазах комната начала изменяться. Красивые расписные кувшины сменились кривобокими горшками, полупрозрачные стены сделались опять прежними, слепленными из травы и болотной грязи, а скамья, на которой неведомая красавица отдавалась Хазреду… Болотный Дух! Следовало догадаться, прежде чем прикасаться к загадочной любовнице и наслаждаться ее гибким телом…

Никакой скамьи здесь не было и в помине. Хазред овладел безобразной ведьмой прямо на теле своего друга.

Глава третья

Пенна смотрела на восходящее солнце, и слезы застилали ее глаза. Она осталась в живых – единственная из всего отряда. Она осиротела. Она выжила… Гнусные твари из тумана не решатся напасть на нее при солнечном свете, – во всяком случае, она крепко надеялась на это, – а тем временем она успеет уйти далеко, туда, где живут люди и где, возможно, она отыщет для себя безопасный приют, хотя бы на несколько дней.

«Прощайте, подумала она, обращая эту мысленную молитву к своим погибшим, – сколько бы ни появилось у меня детей и новых друзей, я всем им дам ваши имена, я всех их наделю вашими лицами…»

Такова была ритуальная формула женской скорби – Пенна сама не знала, каким образом пришли ей на ум эти древние слова… Она как будто знала их всегда.

Девушка внимательно осмотрела себя, как обучили ее с детства. Снова будто наяву она слышала голос старого солдата: «Выбралась из передряги живой, возрадуйся – а после сними с себя всю одежду да огляди-ка свое тело хорошенько. Где ранка, где царапинка… Может, тебя отравили? Нет ли где-нибудь припухлости, нехорошей синевы? Не загноилось ли старое, нет ли грязи в новом? Ничего не пропускай, глядишь – и впрямь жива останешься…»

Пенна вздохнула. В том, что открылось ее взору, она обнаружила мало утешительного. В любом случае не следует выходить из болот в таком виде. Если обитатели какого-нибудь из близлежащих городков увидят ее такой – в слизи, грязи, крови, покрытую царапинами и ссадинами, с покусанной ногой, – то чужачку попросту побьют камнями. Так, на всякий случай. Чтобы не разносила заразу.

Девушка побежала дальше. С восходом солнца сил у нее прибавилось. Она торопилась – следовало найти какую-нибудь речку, смыть следы ночной битвы и по возможности привести себя в порядок.

Но сперва ей предстояло сделать самое необходимое.

Она взяла остро отточенный кинжал и, стиснув зубы, поднесла к бедру. Нельзя мешкать, иначе она окончательно утратит мужество и решимость оставит ее. Быстро взмахнув рукой, Пенна рассекла себе кожу. Потекла кровь. Морщась и вскрикивая, Пенна вложила пластину себе в рану, а потом принялась зашивать кожу. Сколько раз она проделывала эту операцию над своими ранеными друзьями! Старая костяная игла привычно протыкала прочную солдатскую шкуру. Ребята морщились от боли и шутили, чтобы не покалывать своей слабости. Пенна старалась думать о них, но боль была сильнее.

Когда девушка закончила работу, игла выпала из ее сведенных судорогой пальцев, и Пенна принялась рыдать, громко и безутешно. И не было поблизости ни одной родной души, чтобы пожалеть ее и утешить.

На какое-то время она потеряла сознание. Казалось, слезы отняли у нее последние силы. Пенна провалилась в черноту и почти сразу же с отчаянным криком пробудилась. Неужели она проспала целый день, поддавшись опасной слабости? Это равносильно самоубийству!

Но, взглянув на небо, она с облегчением вздохнула. Все еще утро. Впереди достаточно времени, чтобы добраться до города – или, во всяком случае, уйти от болот как можно дальше.

Она была голодна, однако понимала, что с едой придется повременить. Как бы ни мучили Пенну спазмы в желудке, она ясно отдавала себе отчет в том, что любая по видимости съедобная вещь может содержать смертельный яд.

Усилием воли она заставила себя забыть о голоде. В первой же обнаруженной речке она выстирала одежду и вымыла волосы. Ей пришлось пожертвовать нижней рубахой, чтобы перевязать рану на ноге. Белая глина позволила кое-как замаскировать царапины, рассекающие щеку. В конце концов Пенна осмотрела свое отражение в лужице и нашла, что выглядит удовлетворительно.

Девушка пошла по берегу реки. Она неустанно подбадривала себя. Все получится, твердила себе Пенна. Иначе для чего же она осталась в живых? Разве не для того, чтобы сохранить артефакт? Она просто обязана спастись и в конце концов вручить серебряную пластину Мор-Таурону. Но сейчас об этом думать рано. Сейчас она просто должна идти и надеяться на лучшее. Ей непременно встретятся люди. Люди всегда жмутся к воде, селятся вблизи рек и озер.

Мелкий ручеек постепенно превращался в настоящий водный поток, способный напитать не одно людское поселение. Пенна шагала по берегу, торопясь найти укрытие до того, как солнце сядет. Она не сомневалась в том, что принц-упырь не откажется от своих притязаний на нее. Им еще предстоит встретиться в смертельной схватке. Но произойдет это, к счастью, не сегодня и не завтра. Возможно, Пенна еще успеет набраться сил и сможет дать достойный отпор.

Почему простая лучница так заинтересовала это могущественное и жуткое существо? Ведь Тзаттог наверняка запросто убил бы ее, если бы действительно имел такое намерение. Однако он предпочел гнаться за ней по пятам, явно собираясь не уничтожить, а схватить ее. Для чего? Сколько Пенна ни ломала себе голову, она так и не смогла найти ответ на этот вопрос.

Все, что было известно Пенне о порождениях тумана, заключалось в одном-единственном слове: «умертвия». Да и какие магические тайны могут быть открыты простой лучнице, молоденькой девчонке, воспитанной обычными солдатами? Умертвия – враги, их следует уничтожать любым способом, вот и все.

Тзаттог, что было совершенно очевидно, представлял собой нечто вроде их предводителя. Как темный епископ у слуа, только страшнее… Интересно, существуют ли какие-нибудь сведения о так называемом принце-упыре? И кто дал ему этот титул? Сам изобрел или подхватил чьи-то льстивые слова?

Пенна была уверена в том, что никто, даже любознательные маги из ордена Тоа-Дан, не пытался приблизиться к Тзаттогу на достаточно близкое расстояние, чтобы изучить его. (Хотя с тоаданцев станется: по слухам, ради книг и новых знаний они в состоянии рисковать жизнью…) Все, на что способно при встрече с Тзаттогом большинство нормальных живых существ, – это паническое бегство.

Как уцелеть, когда кругом – смертоносный туман, из которого лезут жуткие твари? Пенна покачала головой. Такое ей точно не под силу. Тролли – да они проявляют настоящие чудеса героизма: уже пораженные чумой, по пояс в белесом тумане, они продолжают сражаться против нежити, покуда сами не падают мертвыми… Но людям, даже наиболее стойким, все-таки далеко до троллей. У людей, ижоров, троллоков все-таки нет ни троллиной отчаянной храбрости, ни троллиной живучести, позволяющей им биться до последнего вздоха, ни троллиной гордости… Большинство зеленых племен, если им не под силу одолеть врага, попросту бегут от опасности, а когда не могут убежать – умирают.

Пенна встряхнулась, с усилием отгоняя печаль. Недостойные мысли. Мысли, способные лишить мужества. Она должна сосредоточиться на другом.

Ветерок быстро высушил одежду и длинные светлые волосы девушки. Она сильно хромала при ходьбе, но все же шла достаточно быстро.

И вот наконец первые признаки близости людского поселения! Пенна едва не разрыдалась от облегчения, когда увидела выбитую в мягком грунте колею. Совсем недавно здесь проезжала телега.

Она зашагала по колее, то и дело тревожно поглядывая на небо. Солнце сдвинулось к западу и как будто застыло. Пенна знала, что эта неподвижность светила – иллюзия: уже скоро оно начнет закатываться, причем гораздо быстрее, чем хотелось бы девушке. Она почти бежала, позабыв о боли в раненой ноге.

Пенна боялась обернуться, потому что ей постоянно чудилось, будто принц-упырь, раскинув руки, в развевающейся мантии, гонится за ней, высоко подпрыгивая в воздух и преодолевая за один прыжок огромное расстояние.

Городские ворота стояли открытыми. Телеги выезжали из них, какие-то люди торопливо покидали город. Очевидно, ярмарочный день закончился, крестьяне, продав свой товар, спешили вернуться к себе в деревню, чтобы не пришлось заночевать здесь и платить за ночлег.

Лишь немногие входили в ворота, и, судя по всему, то были местные жители.

Пенна помедлила немного, а затем тоже ступила под сень ворот. У нее оставалось немного медных монет, и она рассчитывала обрести за городскими стенами временное пристанище. Утром она двинется дальше. Возможно, уже скоро она отыщет своих. Возможно, в конце концов все обернется совсем не так плохо, как представлялось поначалу…

***

Городок назывался Хеннгаль, о чем ленивые стражники у ворот нехотя сообщили измученной Пенне. В Хеннгале не слишком-то жалуют чужаков. Впрочем, таверна здесь имеется. Хорошая таверна, отличная. Там недурно можно скоротать вечерок.

А что, разве в других городах иначе? Впрочем, откуда стражникам знать – они ведь дальше собственного городка и носу не казали. Нынче опасно. И прежде ничего хорошего за городскими воротами не водилось, а уж после Катаклизма… И что говорить о чуме… Нет. Самое правильное – сидеть лома, у кого, конечно, есть дом.

А у кого дома нет – те, конечно, шастают по миру и задают занятым людям глупые вопросы.

Чем заняты эти занятые люди? А уж это не твоего ума дело, милочка… Спроси таверну «Палка и колесо», там тебя, может быть, приютят. А может, и на двор выставят. Не обессудь. Чужаков нигде не жалуют. А, мы об этом уже толковали…

Пенна прошла по вечерним улицам, разглядывая темные дома. Везде закрывали ставни, хозяйки зазывали домой детей, ворчали на прислугу. Наверняка на стол ставились сейчас миски и горшки с едой…

Сколько раз Пенна думала о чуде спокойной жизни, проходя вместе с отрядом через незнакомые города! Но тогда у нее, по крайней мере, была ее собственная семья. Такой одинокой, как сегодня, ей еще не доводилось быть.

Внезапно она остановилась, поняв, что находится у цели. Вот она, таверна «Палка и колесо». Если только поверить вывеске с соответствующим изображением. Когда Пенна вошла в задымленный общий зал, все разговоры там на мгновение стихли, – завсегдатаи с интересом уставились на девушку, одетую как воин, с луком через плечо и кинжалом за поясом. Она остановилась на пороге, ненароком коснувшись ладонью ножен. Всем своим видом Пенна показывала, что готова покинуть заведение, если ее присутствие будет здесь неугодно, однако оскорблений в свой адрес в любом случае не потерпит.

Хозяин таверны быстро оглядел ее с головы до ног и вынес собственное суждение. Довольно высокая для женщины, но очень тощая, с узкими бедрами, светловолосая. Серые глаза, широкие, почти мужские ладони. Правая рука не только больше развита, чем левая, она еще и в полтора раза крупнее. На пальцах мозоли – но не от честного труда, а от оружия, лука и меча. Длинные ноги в сапогах. Сапоги, впрочем, довольно поношенные, да и штанина порвана, а сверху кое-как наложена повязка… Похоже, вновь прибывшая женщина недавно побывала в переделке. Что ж, ничего удивительного. Мир теперь таков, что шагни за порог – и обретешь приключение себе на голову. А первейший закон жизни человека, который рассчитывает дожить до старости, – избегать каких-либо приключений. Избегать любой ценой.

В конце концов, если у странной девицы имеются деньги, будет только справедливо, если она оставит их в «Палке и колесе». Только вот кое-какие меры предосторожности принять не мешает.

– Лук отдай мне, – проворчал хозяин, кивая гостье. – И колчан со стрелами тоже. Я надежно сберегу, не беспокойся. У меня не уворуют. Здесь не принято с оружием. А вот кинжал, пожалуй, можешь не снимать. Много этой штукой все равно не навоюешь, а без кинжала, по себе знаю, человек себя чувствует голым. Что само по себе неприлично, согласна? Неприлично сидеть в моей таверне голым!

Он хохотнул. Девушка чуть заметно улыбнулась в ответ и передала хозяину колчан со стрелами и лук.

Голоса вокруг постепенно снова загудели. Люди поняли, что женщина не представляет угрозы, а если что-то пойдет с этой чужачкой не так – хозяин берет на себя всю ответственность за грядущие события. И посетители таверны вернулись к своей выпивке и обычным разговорам.

Пенна буквально рухнула на скамью. От усталости и перенесенных волнении ноги у нее подкосились. Она тяжело перевела дыхание и вымученно улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд хозяина.

– Похоже, денек выдался непростой, – заметил он.

Она молча кивнула.

– Что ж, – проговорил хозяин, – а когда в последний раз бывал у нас хороший денек? Всегда что-нибудь дурное да происходит, а с тех пор как появился этот проклятый туман…

Он вздохнул.

Пенна тихо спросила:

– В нашем городке… здесь… все еще чисто?

– Чисто, благодарение богам и всем светлым силам! – горячо ответил хозяин. – И все потому, что мы внимательно следим за всеми чужаками, которые приходят… Чума заставляет держать глаза широко раскрытыми. – Он ткнул себя пальцем в глаз, очевидно для того, чтобы сделать свою речь как можно более выразительной. Выглядело это достаточно устрашающе, Пенна даже содрогнулась. – А как же иначе, милочка моя? – продолжал хозяин. – Лучше уж я лишусь некоторых клиентов, чем потеряю самое жизнь…

– Помнишь того косматого ублюдка? – выкрикнул один из пьяненьких посетителей, который, как выяснилось, внимательно слушал разговор хозяина с чужачкой.

Хозяин ухмыльнулся:

– Как забыть! Самолично поднес к мерзавцу факел… Ничего, сгорел как миленький! – Он сжал руку в кулак и показал Пение. – Вот этой самой рукой я сжег негодяя. Явился к нам в городок, как ни в чем не бывало, а чума уже следовала за ним по пятам, как верная собачка. Приюта он, видите ли, искал. А сам тащил сюда смерть, и порождения тумана наверняка уже рыскали по его следу… Мы внимательно следим за такими вещами. В других городках всякое случается, мы слыхали. То забредут к ним пророки тумана с их гнусной ересью, то заглянут чужаки, зараженные чумой, а иногда заводятся и гнезда слуа, но у нас… У нас ничего подобного не бывает. Нет, мы следим. Мы следим за такими делами.

– Мы следим, – подхватил, точно припев знакомой песни, полупьяный посетитель и залпом прикончил то, что еще оставалось у него в кружке.

– Вот и за тобой, уж прости, хорошая моя, мы должны последить, – продолжил хозяин. – Что деньги у тебя есть, в том я не сомневаюсь. И сколько ни осталось, все твои; а все-таки мы должны осмотреть тебя.

– В каком… смысле? – произнесла Пенна.

– Ты ведь с болот сюда пришла? – в упор проговорил хозяин.

– Откуда же еще? – вопросом на вопрос ответила Пенна. Она пожала плечами. – Ваш город со всех сторон окружен болотами, так откуда бы взяться здесь пришельцам, как не с болот?

– Вот и я о том, что с болот, – пробурчал хозяин.– А там эта зараза так и вьется, так и клубится. Мы должны следить. Верно? Так что не обессудь, красавица, и снимай с себя одежду. Наш первейший долг перед самими собой и перед городом в том, чтобы удостовериться… ну, сама понимаешь… Если хоть в одной, самой ничтожной ранке на твоем теле спряталась чума, тебя следует отдать на попечение добрым сестрам святой Эстер… это не в нашем городке, а в десятке миль к северу отсюда… Что, несомненно, к лучшему для тех, кто боится заразы.

– Если я больна… – начала было Пенна.

Закончить фразу ей не дали.

– Если ты больна, то провести здесь ночь тебе никто не позволит, – резко произнес хозяин. – Пересидишь за воротами, а если останешься наутро жива, то отправишься к сестрам подобру-поздорову. Поесть тебе принесут, так уж и быть.

Пенна оставила всякие попытки объясниться. Она молча смотрела на хозяина. Тысячи отчаянных мыслей теснились в голове девушки. Если после наступления темноты она покинет городские стены, то неизбежно окажется в руках Тзаттога, в этом у нее не имелось ни малейших сомнений.

Принц-упырь не убил ее сразу, хотя наверняка имел такую возможность, именно потому, что она нужна была ему для каких-то его целей живая. Живая и сильная. Битва с умертвиями из тумана была лишь небольшим испытанием: Тзаттог желал убедиться в том, что сделал правильный выбор.

– Вы желаете… чтобы я разделась перед вами? – как будто не веря собственным ушам, переспросила девушка.

– Не ради твоих прелестей. – Хозяин убедительно приложил руки к груди, а вокруг грубо заржали. – Исключительно ради твоей и нашей безопасности. Ты должна понимать, какие трудные выдались времена. Но если уж ты здорова и сумеешь доказать это – угощение за мой счет. Тебе ведь все равно не хватит твоих жалких медяков заплатить и за ужин, и за ночлег, и за добрую выпивку.

Пенна бессильно смотрела на него. Она осознала вдруг, что не в состоянии больше ни возражать, ни сопротивляться. По-своему эти люди были правы. На мгновение ей стали понятны и даже близки их страхи. Она как будто превратилась в одного из них. В перепуганного обывателя, у которого одна-единственная заветная мечта: кое-как доскрипеть до старости. Бессмысленная мечта, если вдуматься. Что за радость коротать безотрадные дни в подобном захолустье! Но было очевидно, что эти люди дорожили своей жизнью и собственным укладом.

Что ж, следует подчиниться, если она не хочет умереть. Однако когда хозяин протянул к девушке руку, Пенна машинально сомкнула пальцы на рукояти кинжала.

– Отойди, – процедила она сквозь зубы. – Не прикасайся ко мне.

Хозяин призывно свистнул сквозь зубы, – очевидно, это был условный знак, – и десяток человек разом навалились на Пенну. Она не успела даже вытащить кинжал. Крепкие мужские руки придавили ее к столу, кто-то стиснул ей горло, кто-то вцепился в волосы, не позволяя повернуть голову и впиться зубами в запястье мучителя.

Девушка тяжело дышала. Как же так! Она справилась с упырями, существами не в пример более сильными и кровожадными, чем эти пьянчуги, а теперь позволяет трактирщику и десятку городских обывателей срывать с нее одежду и бесцеремонно шарить грязными лапами по ее телу!

«Все дело в том, что я не хотела бы их убивать, – подумала она, смятенно закрывая глаза, чтобы только не видеть склонившихся над ней любопытных физиономий. – Это люди. Великий Архааль, это ведь просто люди. Они не враги мне, они всего лишь напуганы. Бедные, не имеющие в жизни никакой опоры, кроме жалких крох, которыми владеют…

Она перестала сопротивляться, расслабилась. С нее сдернули сапоги, порвали на ней тупику, сорвали с раны повязку.

– Пустите! – крикнула Пенна. – Да уберите же руки! Мне нечем дышать!

Хозяин, очевидно, уловил перемену в ее голосе и сделал какой-то знак своим подручным, потому что Пенну отпустили. Она быстро избавилась от одежды и встала на столе, чтобы все желающие могли рассмотреть ее. Рана на бедре раскрылась, кровь опять потекла по ноге. Девушка знала, что выглядит сейчас далеко не лучшим образом, хотя порой мужчины находили ее довольно привлекательной, а ребята из отряда вечно щипали за бок, приговаривая: «Ну надо же, какой красоткой удалась наша малышка Пенна». Впрочем, она никогда не принимала эти комплименты всерьез.

И без того тощая, она здорово исхудала за последнее время, а месяцы лишений придали ее зеленоватой коже неприятный землистый оттенок. Ребра и позвонки выступали, приятные округлости фигуры исчезли, сменились почти подростковой угловатостью. И все же она была хороша, она поняла это по восхищенным вздохам.

Хозяин, впрочем, сентиментальностью не отличался. Он крикнул, чтобы принесли воды, и запыхавшаяся служанка с огромными, как бурдюки, грудями, перетянутыми фартуком, притащила кувшин и тряпку.

Хозяин лично промыл рану на ноге Пенны, причиняя ей немалую боль своими грубыми прикосновениями. Его интересовало одно: не заклубится ли в глубине ранки белесый туман, не окажется ли, что привлекательная молодая девушка принесла в таверну «Палка и колесо» смертельную болезнь.

К счастью, рана не имела никаких признаков заражения.

– Похоже на след от зубов дикого зверя, – нахмурившись, чтобы придать себе ученый вид, отметил хозяин.

Он махнул служанке, чтобы та принесла полоску свежей ткани, и помог Пенне с перевязкой. Затем вернул ей тунику.

– Штаны испорчены, – заявил он. – Но ты вела себя хорошо, девочка, и никого не пыталась поранить кинжалом, поэтому, пожалуй, я отдам тебе мои старые штаны. Они еще совсем целые. Только на колене немного потерлись. А сапоги тебе почистит Сафена.

Сафена – так, очевидно, звали служанку – отнюдь не была в восторге от нового поручения, однако возражать не стала и утащила грязные сапоги чужачки.

Пенна подумала, что хозяин не столько беспокоится о чистоте сапог новой постоялицы, сколько желает иметь у себя «заложника» – на тот случай, если денег у Пенны окажется совсем мало.

Она поймала на себе взгляд одного из местных пьяниц. Тот, очевидно, считался любимчиком женщин. Во всяком случае, он таращился на Пенну весьма откровенно, а встретившись с ней глазами, весело подмигнул. Вместо ответа Пенна с самым суровым видом показала пальцем на свой кинжал, и смазливый парень скис. Пенна едва не рассмеялась, глядя на его погрустневшую физиономию.

Хозяин поставил перед ней тарелку с мясом. Мясо было жестким и жилистым, но Пенна набросилась на еду с жадностью. Она прикончила свой ужин в мгновение ока и еще облизала тарелку. Она знала, что наверняка превратилась сейчас в посмешище для других посетителей таверны, которые с любопытством наблюдали за ней, но ничего не могла с собой поделать. Голод оказался сильнее стремления сохранить достоинство.

«В конце концов, все эти люди только что видели меня голой, – подумала она. Что же страшного в том, что теперь они полюбуются на мои ужасные манеры и полное неумение держать себя в руках!»

Она выложила на стол все деньги, какие у нее имелись, – пять медяков. Хозяин недовольно покривился.

Мало, поняла Пенна. Цены постоянно росли. Всему виной чума. Еще год назад на пять медяков можно было неплохо провести вечерок, а сегодня этих денег, очевидно, едва-едва хватит на то, чтобы оплатить самым скверный и скудный ужин из возможных.

– У тебя, часом, нет лошади? – спросил хозяин.

– Лошади? – Пенна пожала плечами. – Если бы у меня была лошадь, я заночевала бы не в вашем городке, а в обители сестер святой Эстер. К сожалению, я пришла пешком.

– Чрезвычайно жаль, потому что мне нечего забрать у тебя в уплату, – невозмутимо произнес хозяин. – Будь ты более пухленькой и симпатичной, я бы подумал об уплате… гм… натурой… Но ты слишком уродлива даже для меня.

– Благодарение богам за это, – искренне произнесла Пенна, чем вызнала общий смех.

– Ни лошади, ни натуры, – продолжал хозяин. – А между тем ты ела и пила и наверняка захочешь переночевать.

– Я не пила, – напомнила Пенна.

– Сафена! – заорал хозяин.

Служанка с грязными руками безмолвно вынырнула из кухни.

– Принеси воды!

Сафена кивнула и скрылась.

«Надеюсь, она хотя бы вытрет руки о фартук, прежде чем браться за кувшин», – молитвенно подумала Пенна.

– Итак, вернемся к нашему разговору, – степенно продолжил хозяин. – Я осыпал тебя благодеяниями. Я даже подарил тебе новые штаны.

– Прошу прощения, – возразила Пенна, – но это были твои старые штаны, любезный, с потертой коленкой. К тому же твои штаны – холщовые, а мои хоть и с прорехой, но из хорошей выделанной кожи. Кроме того, у тебя остались мои сапоги.

– Ты готова расстаться с сапогами? – прищурился хозяин.

– Я готова на все, что угодно, лишь бы ты перестал болтать и показал мне тот матрас, на котором я смогла бы наконец спокойно заснуть!

– Если ты согласишься пойти со мной, я покажу тебе такой матрас, – торопливо встрял местный любимчик женщин, который вдруг набрался смелости и даже вернул себе хорошее настроение. – И тебе не придется платить за него ни сапогами, ни штанами…

Пенна пожала плечами:

– Нет.

– Ты даже не подозреваешь, от чего отказываешься.

– Я бы не хотела иметь подобные подозрения, – ответила Пенна. – Есть вещи, касательно которых лучше оставаться в неведении.

Он обиделся:

– Ты напрасно оскорбляешь меня. Ни одна женщина еще на меня не жаловалась.

Пенна встала.

– Хозяин, проводи меня в мою комнату. – Она решила больше не обращать внимания на своего неожиданного поклонника. – Я смертельно устала и хочу только одного – поскорее заснуть.

Явилась служанка, плюхнула на стол кувшин с отбитой ручкой. Пенна закрыла глаза, прежде чем взялась за этот сосуд сомнительной чистоты и решилась выпить оттуда воды.

Хозяин наблюдал за ней со спокойной насмешкой в глазах. Он уже не сомневался в том, что эта женщина оставит у него все свое достояние: она слишком горда, чтобы о чем-то просить, и не любит быть у кого-то в долгу.

Он кивнул ей:

– Готова? Иди за мной.

И начал подниматься по скрипучей лестнице. Пенна пошла за ним, волоча ноги: от сытости и тепла ее совсем разморило, голова кружилась. Один или два посетителя проводили ее взглядами, но большинство уже утратили всякий интерес к незнакомке.

Комната оказалась маленькой и темной, матрас, брошенный прямо на пол, – сыроватым и полным жестких комков, как будто его набили не соломой или опилками, а обломками сучьев, но Пенне было уже безразлично. Она растянулась на этом неудобном ложе и мгновенно заснула.

– Дурочка, – пробормотал хозяин, рассматривая ее в полутьме.

Как ни крепко спала девушка, она все же уловила звук чужого голоса, чуть сдвинула брови и сомкнула пальцы на рукояти кинжала.

– Вряд ли это тебе поможет, – добавил хозяин, покачав головой. – Это еще никому не помогало.

***

Ночь прошла спокойно. Как ни странно, но Пенна спала без сновидений. Она так вымоталась, что даже раненая нога ее не тревожила, и образ принца-упыря не преследовал ее в сонных грезах. Она просто провалилась в пустоту, и лишь под утро сон ее стал хрупким и был разрушен голосом служанки, доносящимся с нижнего этажа.