Текст книги "Юдифь и олигофрен"

Автор книги: Ярослав Ратушный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Манифестация близнецов

После экскурсии в самодельный храм настроение заметно испортилось. Богиня любви производила жуткое впечатление. Я невольно поежился, боязливо оглянулся и торопливо пересек темный пустынный двор. Я испытал облегчение в освещенном доме, когда поднимался по лестнице, чьи ступени уже не проваливались. Неожиданно взбрело в голову поискать Иду. Я направился в ту часть дома, где она предположительно могла находиться под чистой прохладной простыней.

Я отважно вошел в первую на моем пути дверь. В комнате было совершенно темно, и я стал шарить рукой по стенке, чтобы найти выключатель. Повернув голову, я увидел зеленые, светящиеся во тьме, звериные глаза. Они медленно приближались. Сердце резко опустилось на уровень желудка и остановилось. Я одновременно ощутил тошноту, слабость и полное безразличие к собственной судьбе. Я выключился из ситуации, но рефлекторно пятился к спасительной двери. Наконец-то нащупал ручку, рванул и выскочил на свет. Сердце заколотилось с бешеной силой, и я побежал по коридору.

Близнецы сидели на веранде с неподвижными лицами. Судя по всему, они были полностью погружены во внутренний мир, где жили напряженной духовной жизнью. Хлебнув вина, чтобы смочить пересохшую гортань, я принялся читать омаровские листы, написанные, к моему удивлению, по-русски. «Инанна – шумерская богиня неба, жизни и любви», – прочитал я и истерически громко захохотал, ибо мне показалось очень забавным такое большое несовпадение громких титулов и довольно жалкого вида статуи. С трудом успокоившись, я продолжил чтение:

«Инанна – шумерская богиня неба, жизни и любви, задумав спуститься в подземное царство, обходит семь городов, собирая тайные символы своего владычества. Она надевает на себя семь украшений «ме», а затем подробно инструктирует личного посланника Ниншубуру, который должен по истечении трех дней плача ходатайствовать о ее спасении.

Закончив приготовления, Инанна требует открыть врата «страны без возврата», мотивируя свое появление смертью супруга владычицы преисподней. Она грозит выпустить мертвецов, чтобы они умножились более живых. Мифологическое сознание не видит противоречия между тем, что богиня не может войти в преисподнюю, но может выпустить ее обитателей.

Главный страж Нети поспешно информирует о неожиданном посещении. Эрешкигаль приходит в ярость, но распоряжается пропустить незваную гостью. Он отворяет каждые из семи врат, предварительно снимая с посетительницы все семь украшений: «Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!». Семь уровней преисподней наделяются функциями небес, одновременно небо превращается в подземное царство. Обнаженная Инанна предстает пред очами грозной сестры, и ее хладный труп попадает на крюк.

Каковы функции Ниншубуру? Старовавилонский список обозначает его в числе подземных богинь. В одном шумерском гимне он назван супругой бога Нергала, которая в других текстах называется – Эрешкигаль. Следовательно, Ниншубуру – это царица подземного царства. Вернее, ее мужское воплощение, манифестация в противоположном мире. А главный страж Нети является мужским воплощением Инанны. Если в верхнем мире она надевает символы власти, то в нижнем снимает их руками Нети. Если хозяйка подземного царства, убивает сестру, то она же в лице Ниншубуру способствует спасению богини.

Могущественный Энки достает грязь из-под ногтей и делает двух демонов, наделяя их «травами и водами жизни», чтобы оживить Инанну и одновременно вылечить ее страждущую в родовых муках сестру, чье состояние мало отличается от смерти. Исцеленная Эрешкигаль, называемая постоянным титулом богини неба – «светлая», отдает демонам висящий на крюке труп, который они тут же оживляют. Однако воскресшую покойницу останавливают стражи ада, требуя жертву-замену. К одной из сестер приходят демоны жизни, а другая уходит с демонами смерти. Если хозяйка подземного царства рожает, то богиня плодородия умерщвляет. Происходит глобальная смена функций, ибо небо становится преисподней, а преисподняя – небом.

Преображенная богиня, выйдя из подземного мира в сопровождении семи демонов, вначале помиловала Ниншубуру, намеченного ими в качестве жертвы, а затем еще двух богов, одетых в рубище и повалившихся в пыль. Иначе обстояло дело с Думузи. Инанна пришла в ярость и, подобно Эрешкигаль, издала вопль проклятия, означавший смерть.

Ее избирательность обусловлена не покорностью представших перед нею богов, а их состоянием в данный момент времени.

Беда застала незадачливого бога на троне неба, превратившегося в преисподнюю, поэтому бегство от злобных демонов возможно только в одном направлении – к преисподней, ставшей небом. В одном тексте Инанна называет Думузи супругом Эрешкигаль: «Дикий бык, который Ан создал для меня». Следовательно, Думузи – царь подземного мира. Целый ряд мифов связывают его то с адом, то с небесами, ибо шумерских богов, как и любых других, невозможно определить однозначно.

Антиподом Думузи является небесный бог Нергал. Эрешкигаль требует его выдачи, вынуждая совершить неизбежное путешествие в подземное царство. Всеобщий благодетель Энки оказывает ему милость, предложив семь помощников. Изгнанник, совершая ряд метаморфоз, выставляет своих демонов у врат преисподней и получает возможность проникнуть во дворец. Он обретает власть над повелительницей ада, стаскивает ее за волосы с трона и хочет убить.

Нергал меняет решение в ответ на мольбу о пощаде и предложение стать супругом и владыкой подземного мира. Впрочем, через семь ночей он покидает свой трон и возвращается на небо, но по требованию богов, испуганных угрозой Эрешкигаль (теперь уже она, а не Инанна, грозит выпустить мертвецов), вновь нисходит в преисподнюю.

Когда Инанна, в образе Эрешкигаль, идет из преисподней, ставшей небом, на небо, ставшее преисподней, чтобы обратить в бегство, низвергнуть Думузи, то он, в лице Нергала, совершает противоположное движение с целью убить Эрешкигаль. Новая богиня смерти приходит в ярость, увидев сидящего на троне Думузи, ибо это не ее муж, а чужеродное божество, которого жестоко преследуют демоны, пока не прогоняют в противоположный мир. Но бегство Думузи одновременно является перемещением Нергала, ибо он превращается из гонимого в гонителя после перехода в иной мир.

Богиня неба совершает нисхождение в преисподнюю, а ее сестра остается неподвижной. Если Инанна, ставшая владычицей подземного мира, жестоко преследует чужеродного бога Думузи, то он, став Нергалом, по той же причине чуть не убивает Эрешкигаль. Воинственный бог меняет свое решение лишь потому, что его демоны стали на страже ворот подземного царства. Следовательно, завершился еще один семикратный цикл, поэтому супруги могут сойтись в законном браке.

Соединению на небесах способствует обратная последовательность событий. Новая владычица преисподней, прогнав Думузи, требует от богов нового неба выдачи своего супруга и посылает демона смерти, который гонит Нергала в обратном направлении. Перейдя границу, изгнанник превращается в Думузи и становится супругой новообращенной Инанны, хотя ранее был позван Эрешкигаль. Воскрешение Думузи на небе означает смерть Нергала в подземном царстве, повлекшее новое нисхождение Инанны с «великих небес к великим недрам».

Обитаемый мир творится при соединении противоположностей, а при разъединении – разрушается. Семь демонов, преследующих Думузи, одновременно являются теми, кто помогает Нергалу победить Эрешкигаль. После ухода Инанны на земле прекратилась животная и растительная жизнь. Речь идет не о сезонных колебаниях погоды, а о вселенских циклах, заканчивающихся глобальной катастрофой – потопом, который одновременно является пожаром.

Обратимся к дальнейшей развертке творения, выраженной в эманации божественного начала в человеческую природу. Народы мира обладают многочисленными мифами о полубогах, героях, существах с двойной природой. Их появление стало возможным при взаимном проникновении противоположных миров.

Гильгамеш характеризуется на две трети богом, на одну человеком. Речь идет о смешении в одном существе двух неслиянных начал. Он «всевидящий», как Адам, и носитель «вести о днях до потопа», как Ной. Двойственная сущность толкает его на противоречивые действия, в результате которых будущий пастырь Урука является губителем города: «Отцу Гильгамеш не оставит сына, матери не оставит девы».

Небесные боги считают необходимым появление в мире антагониста, способного нейтрализовать разрушительную силу героя. Энкиду, созданный из глины, описывается хтоническим существом: «Порождение полуночи, шерстью покрыто все его тело, ни людей, ни мира не ведал». Впрочем, он «звероподобен» только с точки зрения охотника, который страшится его облика и не может ловить зверей, а по отношению к своему миру он имеет вполне нормальный облик и заботится о людях, которые кажутся «зверями» со стороны противоположной системы.

Охотник приходит с жалобой к Гильгамешу, который успел превратиться из истребителя в доброго пастыря. Он советует использовать блудницу и соблазнить монстра, чтобы отвратить от него зверей. Так и случилось. Семь дней Энкиду неустанно познавал красавицу, а когда поднял лицо, звери убежали от него, ибо он изменился настолько, что стал для них чуждым. Его материализация, переход в иной мир происходят при посредничестве Шахмат: «Ткань разорвала, одной его одела, тканью второй сама оделась, за руку взяв, повела, как ребенка».

Облаченный в новую плоть, Энкиду отведал хлеб и сикеру, что, согласно строжайшему табу на пищу потустороннего мира, окончательно превратило его в существо другой природы. Гильгамеш из губителя людей превратился в их защитника, а его антагонист претерпел обратную метаморфозу: «Уподобился людям, одеждой оделся, стал похож на мужа, оружие взял, сражался со львами».

Если Энкиду сошелся с блудницей, то Гильгамеш не взял предназначенную ему женщину, ибо соперник не дал войти в брачный покой, загородив дверь ногою. На пороге произошла схватка, не имевшая победителя, поскольку силы были равны. Взамен жены герой обрел верного товарища. Объединение бывших противников означало появление нового двойного организма, противопоставленного лесному чудовищу Хумбабе, который испытывает состояние разъединенности: «Совсем один».

Конфликт неизбежен. Старейшины города пытаются отговорить Гильгамеша от похода: «Хумбаба – ураган его голос, уста его – пламя, смерть – дыхание». Заметим, что «дыхание», традиционно связываемое с жизнью, в данном случае означает смерть, ибо речь идет о другом мире.

Во время похода Гильгамеш видит страшные сны, которые однозначно понимает как катастрофу: «Земля растрескалась, вопило небо, полыхало пламя, смерть лилась ливнем». Однако Энкиду толкует сны противоположно их значению, ибо они находятся во владениях своего противника, в ином мире, где все «плохое» означает «хорошее» и наоборот.

Воспользовавшись разъединенностью Хумбабы, герои убили противника, напав на него с двух сторон, а также рассеяли семь лучей сияния и срубили связанные с ними кедры. Аккадский эпос повествует о взаимном переходе друг в друга материального и духовного: «Лучи сияния исчезнут, свет затмится» – космической метаморфозе, совершаемой при посредничестве полубогов.

Несколько подробнее мистическое противоборство описано в шумерской версии. Гильгамеш мотивирует свое желание уйти в иной мир не жаждой бессмертия, а неизбежностью смерти: «В моем городе умирают люди, горюет сердце». Он твердо знает, что судьба «не сулит жизни», но готов принять неизбежное.

Герой сознательно обрекает себя на смерть и взывает к богу солнца с надеждой на благоприятное воскрешение. Обитель хтонического Хумбабы называется «страной человека живого». Блудница сказала существу, пришедшему из страны без возврата: «Ешь хлеб, Энкиду, – это свойственно жизни».

Гильгамеш является живым только в Уруке, но мертвым относительно противоположного мира. Поэтому бог солнца Уту снабжает своего любимца семеркой демонов. У Хумбабы также есть на вооружении семь лучей, наводящих ужас на все «живое», точнее «мертвое», ибо эти состояния весьма условны.

После победы Гильгамеш осознает противника своим двойником и готов помиловать его, но Энкиду грозно предостерегает, что судьба антагонистов строго полярная. Герой занимает место убитого Хумбабы, а поверженный монстр, вероятно, превращается в Гильгамеша.

Окончательно преображенный полубог становится предметом внимания Инанны, предложившей себя в качестве супруги. Однако в новом состоянии он понимает, что явления неизбежно переходят в противоположность, и перечисляет всех, кто дорого заплатил за любовь. Разгневанная богиня требует создания быка для мести обидчику.

Великолепное животное, успевшее совершить некоторые разрушения, убивают Гильгамеш и Энкиду. Вспомним, что дикий бык Ана – супруг Эрешкигаль. Созданный по ходатайству Инанны, он погибает под ударами героев, чтобы воскреснуть в качестве владыки подземного царства.

Действие рождает противодействие, отсюда неотвратимость наказания: убийца должен разделить участь своей жертвы. Совет богов постановил умертвить Энкиду за совершенные деяния. Он считает приговор несправедливым и проклинает Шахмат, которая коварно изменила его первоначальную сущность: «Над чистым мною ты обман совершила!»

Однако после объяснений бога солнца он понимает свою роль в мировом развитии и благословляет блудницу. Энкиду видит во сне подземное царство, которое во всем противопоставлено верхнему миру: темнота вместо света, тень вместо плоти, прах вместо пищи. Он уходит в загробный мир, ибо время его единства с побратимом завершилось, и они должны стать чужими: «Друг мой меня возненавидел».

Гильгамеш также подвержен метаморфозе. В очередном странствии он страшится смерти и стремится под власть Утпатишти – шумерского Ноя, единственного из людей, кто пережил катастрофу и удостоился вечной жизни. В новом состоянии он молится не богу солнца, а богу луны Сину. Путь лежит через двенадцать сфер густой темноты, означающей другую жизнь. Достигнув желанной цели, странник высказывает свою боль и надежду. Утпатишти открывает тайны богов и доказывает бесплодность попытки изменить установленный свыше порядок. И тогда герой постигает тщетность своих нелегких трудов, ибо он давно мертв, убегая от смерти, означающей жизнь, и от жизни, неизбежно влекущую гибель: «Куда взор не брошу – смерть повсюду!».

В одном состоянии Гильгамеш добровольно идет на смерть ради мирового порядка, а в другом – убегает от смерти, будучи давно мертвым. Воды небытия омыли страдальца и сделали тело пригодным для новой жизни. Он получает в награду тайну молодящего цветка, который похищает Змей – вечный антагонист человека. Герой вернулся к стенам родного города, чтобы вновь встретить Энкиду, убить Хумбабу, совершить все предназначенное. Эпос заканчивается началом, ибо гибель означает новое рождение».

Когда я закончил чтение и поднял голову, ассирийцы заметно оживились. Белаз раскуривал чертову трубку, демонические рубиновые глаза снова угрожающе вспыхнули.

– Хочешь догнаться? – спросил он и, не дожидаясь ответа, протянул мне тяжелую трубку.

Я дважды глубоко затянулся. Близнецы вместе с балконом поехали с нарастающей скоростью в глубину ночи и растворились во тьме. К моим ногам подбегали волны теплого моря, оставляя на песке сырые полосы. Боже мой! Это же прародина моей души! Я всю жизнь стремился вернуться именно в это место. Почему же на душе так тревожно?

Из темно-зеленых волн вышла обнаженная девушка. «Афродита долбанная!», – пренебрежительно подумал я, хотя она была так хороша, что сердце учащенно забилось и толчками погнало кровь к самым отдаленным частям тела. Девушка упала на песок и перевернулась на спину. Ситуация становилась пикантной, поскольку она лежала в десяти шагах от меня, явно не замечая моего присутствия.

– Какое безлюдное место, – громко сказал я, – пописать можно!

– Ты! – удивленно произнесла девушка, резко обернувшись в мою сторону. – Надо же! Вышла на секунду погреться на солнце, а он тут сидит!

У меня возникла уверенность, что я уже сжимал эти маленькие чуть заостренные груди, целовал эти синие глаза и гладил эти черные волосы. Я старательно всматривался в черты милого мне лица, но ничего не мог вспомнить. Внезапно я ощутил острую, полоснувшую по сердцу тоску. Нельзя ссориться с богиней любви, ибо она может не только подарить, но и отнять самую прекрасную в мире женщину. Мое сознание раскололось, и душа резко поднялось вверх, откуда смотрела на берег моря, где лежали два тела на расстоянии десяти шагов друг от друга. Я почувствовал, что душа испытывает сомнение, поскольку оба тела казались ей одинаково привлекательными и родными.

«Господи! – испугался я. – Она не знает в кого вернуться!».

Душа немного помедлила, а затем я ощутил, что снова могу управлять своим телом. Теперь я вспомнил старинный город с нелепыми каменными домами и узкими темными улицами, над которыми носились гнусные птеродактили. Я вспомнил, что в этом проклятом месте у меня есть жена и ребенок.

– Мне пора, – сказала девушка, поднимаясь на ноги.

«Сейчас она уйдет навсегда», – подумал я и быстро пошел к ней. Однако вскоре мои шаги замедлились, ибо я понял, что девушка уходит под воду.

– Не бойся, дурачок, – ласково сказала она. – Один маленький шаг – и ты уже там.

Однако я колебался. Я отчетливо понимал, что достаточно сделать небольшое усилие, чтобы поднять и протянуть руку, и все – возврата назад не будет. На этот раз я зашел слишком далеко. Нет, мне боязно, да и само предложение сделано слишком неожиданно. Мне кажется я еще не готов. Кроме того, мне жалко родных и близких.

– Как хочешь, – сказала девушка, снисходительно улыбаясь, и пошла в воду.

– Подожди, – крикнул я вслед.

– Надумал? – обернулась она.

– Как зовут нашего ребенка? – спросил я, но она уже скрылась под волнами.

Море исчезло во всепоглощающей ночи, которая, впрочем, вернула балкон на свое законное место. Это было похоже на ящик фокусника, имеющий двойное дно, где время от времени возникают самые неожиданные предметы. Фокус мне очень понравился, поскольку вместо философствующих бандюг на балконе появились две девушки. Сквозь прозрачные одеяния просвечивались такие спелые груди, что мои пальцы начали машинально сжиматься и разжиматься. Девушки заразительно громко хохотали, закидывая свои прелестные головки.

– Обкурились, заразы? – недружелюбно спросил я, почувствовав смущение, ибо подозревал, что они смеются надо мной. Неожиданно я заметил, что они близняшки. Последнее обстоятельство мне чисто инстинктивно не понравилось. Слишком много близнецов встречаются мне в последнее время. Это не к добру.

Девушки одновременно, как по команде, прекратили смеяться. Они поднялись, а я задохнулся, увидев их формы во весь рост. Одна из них налила в кубок вина и стала поить меня, положив мою голову к себе на колени. Быстро проглотив терпкую жидкость, я стал тереть затылком ее лобок. Другая гурия взяла большой старинный нож с широкой, украшенной резьбой ручкой. Я мгновенно напрягся, но она всадила холодное оружие в спелую дыню с такой силой, что она треснула почти пополам. Девушка нарезала дыню крупными кусками и стала кормить меня. Я брал ртом сочную мякоть прямо с ножа.

– Не давайте волю рукам, – предупредил я, ощутив, что их ласковые пальцы бегают по моему телу.

– Зачем мужику такая нежная кожа? – удивилась одна из них.

– Где? – оживилась вторая.

– К сожалению, не там, где ты думаешь, а под подмышками.

– Да, действительно, – согласилась она, – но только в этом месте, а на груди кожа обыкновенная. Так хочется чего-то свеженького!

– Он с двумя не справится, – высказала предположение первая девушка, царапая ногтями через материю мою возбужденную плоть.

– Если не кончать, то какая разница? – вмешался я в разговор, возмущенный тем, что на меня не обращают внимания, да еще сомневаются моих мужских достоинствах. – Справлюсь хоть с десятком!

– Пожалуй, он прав, – сказала вторая, – нужно не давать ему кончить.

– Это уже чересчур! – возмущенно вскричал я, почувствовав, как женская рука спускается по моему животу вниз. Однако первая близняшка закрыла мне рот поцелуем, и я утонул во влажной дремотной слабости, расслабился и потерял способность к сопротивлению. Впрочем, только полный идиот мог сопротивляться на моем месте.

Вначале я еще различал, что со мной делают эти блядские гурии. Одна из них прикладывалась языком к моему соску таким образом, что он жег, как раскаленный огонь. Другая девушка делала черт знает что. «Нужно перенять опыт», – подумал я. Затем ощущений стало настолько много, что я перестал различать, где и когда они возникают. Все слилось в один сплошной сладостный гул.

«Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой», – возникла в голове цитата из Лермонтова. Какая странная ассоциация. Наверное, кто-то воет. Скорее всего, стонет. Я всмотрелся в барахтающуюся груду, среди которой увлеченно извивалось мое собственное тело. Вслушался. Раздавались монотонные сопящие, свистящие, хлюпающие и булькающие звуки. Однако никто не выл и даже не стонал. Я же явно слышал, словно волк на луну воет. Я постарался изобразить подобный звук: «Вау! Вау!». Вскоре я затих, поскольку мой зов остался безответным.

Во рту снова пересохло. С трудом освободив руку из-под какой-то женской мякоти, я нащупал на столе кусок нарезанной дыни, и положил его в рот. Было так вкусно, что я даже зажмурился от удовольствия. В сознании возник устойчивый образ дыни с продолговатым разрезом, который сочился липким и сладким соком. Какая вкуснятина! «В дыню! В дыню!» – мелькнуло в голове. И не только мелькнуло, но показалось, и даже прояснилось. Я увлекся, как никогда раньше. Внезапно меня пронзила ужасная догадка:

– Если я, черт возьми, засадил в дыню, то что же я тогда ем?! Фу! Какая гадость! Прости, Господи!

Какие нахальные девчонки! Должна же быть в постели какая-то гармония? Такое впечатление, что можно встать, одеться и уйти, а они даже этого не заметят. Я забарахтался, чтобы попробовать хотя бы встать. Они зашикали на меня, замахали руками, толкнули на место, чтобы не мешал получать удовольствие. На рот снова легла влажная повязка. Я вдохнул усыпляющий хлороформ и погрузился в сладостную дремоту. Все же четыре руки, четыре ноги, четыре груди и две пары губ – это, на мой вкус, многовато. Все время на что-то отвлекаешься.

Меня насиловали самым бессовестным образом, воспользовавшись моим беспомощным состоянием. Однако я не сопротивлялся – себе же хуже. Нужно было сделать большое усилие, чтобы поднять руку. Слава Богу, другие части тела жили самостоятельной жизнью. Воспользовавшись тем, что близняшки поменялись местами, я приподнял голову и увидел, что нижняя часть туловища работает в автономном режиме. Пусть двигается. Мне не жалко.

Сколько прошло времени? Час или два? Может быть, три? Нет, это, пожалуй, чересчур. Вот она, относительность времени! Уже рассвет измазал небо бледным розовым цветом, а эти чертовки не исчезают и даже не успокаиваются. Что делает, мерзавка! Что делает! Так я, пожалуй, кончу. Кажется, поймал волну. Надеюсь, она вынесет меня на твердую землю. Ей богу, надоело качаться. Ой, ой, ой! Ну, ничего себе. На такой высокой волне, со всего размаху, вмазаться прямо лицом во влажный, поросший бурыми водорослями, берег. Эти девки слезут когда-нибудь с моего тела?