355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Янош Бачо » Нацизм. От триумфа до эшафота » Текст книги (страница 29)
Нацизм. От триумфа до эшафота
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 02:15

Текст книги "Нацизм. От триумфа до эшафота"


Автор книги: Янош Бачо


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Глава 16
РАСПЛАТА

Судит Нюрнбергский Международный Военный Трибунал

Двенадцать чудовищных лет, стоя по колено в крови, немецкий нацизм преследует и уничтожает народы почти всей Европы. Но мрачная ночь кошмаров все же однажды заканчивается, и настает час расплаты. Нюрнбергский Международный Военный Трибунал, состоящий из представителей союзных держав: Советского Союза, Соединенных Штатов Америки, Англии и Франции, – после процесса, продолжавшегося несколько месяцев, выносит приговор.

Юридические эксперты и судьи четырех держав со времени окончания процесса с полной ответственностью работают над последним документом процесса – над приговором и его обоснованием. В эти недели отключаются даже телефонные линии, ведущие в зал заседаний и в комнаты судей. Офицеры службы безопасности прогуливаются взад и вперед по коридорам, проверяют содержимое всех корзинок для мусора, прежде чем их опустошит технический персонал, чтобы преждевременно не просочились даже мельчайшие подробности о приговоре.

Советское, английское и французское правительства целиком и полностью доверяют вынесение окончательного решения юридическому аппарату Международного Военного Трибунала, а американское правительство привлекает к работе над вынесением приговора даже специальных советников юстиции: преподавателя Чикагского университета профессора Куинси Райта, генерального прокурора Герберта Векслера, который ранее был профессором кафедры права Колумбийского университета, и главного советника юстиции министерства иностранных дел Эдриана Л. Фишера. Все эти лица знают, что приговор и каждое слово обвинительного заключения войдут в историю и он должен выдержать испытание временем.

Наконец наступает день оглашения приговора: 30 сентября 1946 г.

Чтение приговора и обвинительных заключений длится до полудня следующего дня. 30 сентября 1946 г., по-видимому, ничем не отличается от других дней: в этот день в здании Нюрнбергского Международного Военного Трибунала также открывают окна в 7 часов утра, и появляются уборщицы. За несколько минут до восьми прибывают первые чиновники, стенографисты, радиотехники.

Здание опоясано кордоном военной полиции. Охрана заглядывает даже в портфели входящих в здание. Все выданные до сего времени пропуска на процесс объявляются недействительными, и вводятся новые специальные пропуска. Журналистов, собравшихся со всех концов мира, перед входом в здание подвергают личному обыску.

В половине десятого военные полисмены в белых шлемах вводят в зал защитников, затем занимают места стенографисты и переводчики. На галерее для печати теперь нет ни одного свободного места Стеклянные радиофицированные кабины также все заняты, и фоторепортеры открывают настоящий беглый огонь из своих аппаратов, когда обвиняемых вводят группами по два-три человека Большинство из них находится в хорошем настроении, они пожимают руки друг другу, кивают головами, непринужденно болтают. Только Вальтер Функ и его преемник Яльмар Шахт, «финансовый волшебник» Гитлера, два сменивших Друг друга министра экономики, сидят молча Последним входит Геринг, один. Перед тем как сесть на свое место в первом ряду, он пожимает руку Кейтелю и Бальдуру фон Шираху.

Докладывают, что сначала каждому обвиняемому будет зачитано, по какому пункту обвинения его считают виновным и почему, и только вечером следующего дня состоится оглашение приговоров. Все встают, когда входит суд. В зале мертвая тишина. Восемь судей с непроницаемыми лицами занимают свои места Время: 10 часов 03 минуты. Несколько часов длится монотонное чтение, и только на другой день, утром 1 октября 1946 г., наступает очередь оглашения приговоров 21 обвиняемому.

Геринг – первый. Он сидит с понурой головой, двумя пальцами руки прижимая к уху наушник, стараясь не пропустить ни слова. Когда он слышит «виновен по всем четырем пунктам обвинения», он уже точно знает, что его ждет смертная казнь. Но на его лице не дрогнул ни один мускул. Его глаза закрыты темными очками от солнца, он плотно сжимает губы, и словно некое подобие улыбки появляется в углах его рта.

Папена, Шахта и Фриче оправдывают.

Следующий – Рудольф Гесс. Он как будто даже не понимает, что речь идет о нем. Он и не слушает. Рисует на листочках бумаги, положенных на коленях. Геринг наклоняется к нему и предупреждает, но Гесс только машет рукой и рисует дальше. Он даже не надевает наушники. Большинство обвиняемых встречают услышанное с полным равнодушием И даже в бинокль по ним нельзя обнаружить даже малейших признаков волнения. Кейтель сидит так прямо, как будто проглотил аршин. Скулы Кальтенбруннера непрерывно движутся, как будто он жует жевательную резинку. Шахт сидит в углу со скрещенными руками и встречает оправдание иронической улыбкой, как будто это самое обычное дело. Второй оправданный, Франц фон Папен, также принимает к сведению услышанное с циничной улыбкой. Он сразу встает со скамьи, но ранее трясет руку Герингу и Деницу. Третий оправданный – Ганс Фриче, некогда правая рука Геббельса. Он вскакивает со своего места и, счастливый, кивает своему адвокату. Без четверти два Трибунал делает обеденный перерыв. Вечером следует оглашение приговоров.

В это время в комнате для прессы Дворца правосудия в Нюрнберге журналисты и фоторепортеры крупных мировых газет толпятся вокруг трех оправданных обвиняемых – Папена, Шахта и Фриче. Превосходный случай для сенсационных новостей. Оправданные находятся в отличном настроении, они курят сигареты и отвечают на вопросы журналистов.

Где вы проведете сегодня ночь? – раздается первый вопрос.

«Это я и сам хотел бы знать», – отвечает Шахт.

А вы, господин Фриче, вероятно, здесь намереваетесь провести сегодня ночь?

Фриче: «Ни за что на свете. Скорее на камнях нюрнбергских развалин. Только бы не видеть больше этих решеток!»

А каковы ваши планы, господин Папен?

Папен: «Я хотел бы попасть к моей жене и двум детям, живущим в английской зоне, и после этого не хочу больше видеть журналистов».

Возвратились бы вы на свой пост, если бы этого попросили немцы?

Папен: «Нет. Моя политическая карьера окончательно закончена».

А вы, господин Шахт?

Шахт: «Я хотел бы ответить на этот вопрос только тогда, когда бы меня попросили занять такой пост».

Напишете ли вы воспоминания, господин Фриче?

Фриче: «Если разрешат, я хотел бы написать книгу об аппарате немецкой пропаганды и показать, где была правда и где ложь».

Затем журналисты просят автографы у трех оправданных, чтобы доказать этим достоверность своих корреспонденции. Некоторое время все трое усердно вписывают свои имена в положенные перед ними блокноты. Затем Шахт вдруг поднимает руку, просит тишины и говорит: «Двое моих детей, трех и четырех лет, еще никогда не ели шоколада. Поэтому дальнейшие автографы я хотел бы дать в обмен на шоколад». Громкий хохот встречает эти слова, но и в веселый хохот врывается громкое замечание французского журналиста: «Это отвратительно!»

Оглашение приговора

14 часов 50 минут.

Трибунал снова заседает. Это 407-е и вместе с тем последнее заседание. Следует оглашение приговора. Теперь настроение зала совсем другое. Прожекторы погашены, только бледный голубоватый свет неоновых ламп освещает пустые ряды скамей обвиняемых, лица судей, защитников, стенографистов. Ведь Трибунал исключил возможность присутствия фоторепортеров и кинооператоров при оглашении приговора, он не допустил, чтобы они увековечили те моменты, когда обвиняемые узнают решение о жизни или смерти. В зале глубокая тишина, чувствуется неслыханное напряжение.

Первым через беззвучно открывающуюся задрапированную дверь входит в зал Геринг. За ним – два военных полицейских в белых касках. Председатель начинает зачитывать приговор, но Геринг машет обеими руками: оборудование для перевода испортилось! Входит радиотехник и за несколько минут приводит его в порядок. Председатель снова начинает: «В соответствии с теми пунктами обвинения, по которым вы признаны виновным, Международный Военный Трибунал приговаривает вас к смертной казни через повешение». Неподвижно, с опущенной головой встречает Геринг приговор. Он снимает наушники, быстро по-солдатски поворачивается крутом и оставляет зал. Дверь беззвучно закрывается за его спиной.

Следующий обвиняемый – Рудольф Гесс. Он отказывается от протянутых ему наушников: Гесс бегло говорит по-английски и по-французски. Уставившись взглядом в потолок, он демонстрирует свое уже ставшее привычным экзальтированное поведение/ «В соответствии с теми пунктами обвинения, – звучит голос председателя, – по которым вы признаны виновным, Международный Военный Трибунал приговаривает вас к пожизненному тюремному заключению». Гесс даже не слушает, его взгляд блуждает где-то далеко, и только когда сопровождающие его военные полицейские трогают его за плечо, он направляется к выходу.

Освещенная задрапированная дверь открывается и закрывается каждые три-четыре минуты.

Появляются и вновь исчезают все новые и новые обвиняемые. Лицо бывшего министра иностранных дел Риббентропа пепельно-серое. Под мышкой он сжимает целую пачку бумаг, даже на процессе. «Международный Военный Трибунал приговаривает вас к смертной казни через повешение». Как всегда, Кейтель и сейчас слушает, стоя совершенно прямо, замерев по-солдатски: «…Приговаривает вас к смертной казни через повешение». Его лицо неподвижно, непроницаемо. На гнусном, покрытом шрамами, окаменевшем лице Кальтенбруннера пробегает нечто вроде улыбки, когда он слышит: «Международный Военный Трибунал приговаривает вас к смертной казни через повешение».

Альфред Розенберг, главный идеолог нацистской партии, едва удерживается на ногах, когда председатель сообщает: «…Смертная казнь через повешение». Ганс Франк широко взмахивает руками и хватается за воздух, когда слышит о смертном приговоре. Он быстро повертывается, чтобы скрыть лицо, и уходит. Задрапированная дверь непрерывно открывается и закрывается.

Редактор и владелец пресловутого нацистского листка «Штюрмер», призывающего к расовой ненависти, Юлиус Штрейхер стоит с широко расставленными ногами, все же он почти шатается, когда слышит свой смертный приговор. Наклонившись вперед, Иодль следит за речью председателя и, когда слышит слова «приговаривает вас к смертной казни», презрительное шипенье слетает с его губ, и он, гордо выпрямившись, уходит твердой походкой.

Вальтер Функ, который совершенно определенно рассчитывает на смертный приговор, разражается рыданиями, когда председатель сообщает, что его приговаривают только к пожизненному заключению. Перед уходом он низко кланяется суду… Восемнадцать раз открывается и закрывается задрапированная дверь, пока всем обвиняемым не зачитывают приговор. Серебристые стрелки больших настенных часов в зале показывают 15 часов 40 минут. Суд тихо, молча расходится. Его всемирно-историческая роль выполнена.

Снаружи, в коридорах начинаются соревнования журналистов по бегу к телефонным и телеграфным кабинкам: сегодня вечером в большинстве мест на земле будут изданы специальные выпуски газет, чтобы оповестить многострадальный мир: есть еще правосудие на земле, главные военные преступники несут достойное наказание за преступления против человечества.

Прозвучало двенадцать смертных приговоров: Герингу, Риббентропу, Кейтелю, Кальтенбруннеру, Розенбергу, Фрику, Франку, Штрейхеру, Заукелю, Йодлю, Зейсс-Инкварту и Мартину Борману, который был осужден заочно. Гесс, Функ и адмирал Редер были приговорены к пожизненному тюремному заключению. Бальдур фон Ширах и Альберт Шпеер за свои преступления получили по 20 лет тюрьмы, Константин фон Нейрат – 15 лет, адмирал Дениц – глава последнего, так называемого фленсбургского кабинета – 10 лет тюрьмы.

Так проходили последние дни

После оглашения приговора всех обвиняемых ведут обратно в камеры. Но едва только закрываются за ними двери, как они одна за другой начинают открываться. Приехал гость: один из психологов тюрьмы главных военных преступников, Густав М. Гилберт, который готовится писать о них книгу. Первой он посещает камеру Геринга.

«Его лицо – свинцово-серое и ледяное, глаза выпучены. Он почти бросается на топчан, машинально тянется за книгой, – пишет в своем дневнике Гилберт. – Его руки дрожат, хотя он пытается выглядеть равнодушным У него мокрые глаза, он судорожно хватает воздух, он близок к нервному потрясению». Тюремному парикмахеру Герману Витткампу, который позже его бреет, Геринг говорит: «По крайней мере теперь мы уже знаем. Ну, пусть вешают – стрелять они все равно не умеют. Я всегда рассчитывал на 11 смертных приговоров – без Бормана. Мне непонятен только случай с Йодлем. Вместо него я думал о Редере».

После этого тюремный психолог Гилберт посещает Рудольфа Гесса. «Гесс весело смеется, как говорит, он даже не слушал и, таким образом, даже не знает, каков приговор». Затем следует Риббентроп. «Он производит жалкое впечатление. Он бегает кругами по своей камере и кричит: «Смерть! Смерть! После этого я уже не смогу написать мемуары. Неслыханно! Я настолько им ненавистен, настолько ненавистен?!»

Кейтель стоит спиной к двери, когда входит Гилберт, и только спустя длительное время поворачивается к гостю. В его глазах паника. «Смертная казнь через повешение?! Я думал, от этого меня избавят!» – говорит он. Франк дружески улыбается, но даже не может смотреть на Гилберта. «Смертная казнь через повешение… – шепчет он кротко и покорно кивает. – Но я заслуживаю и рассчитывал на это, ведь сколько раз я вам об этом говорил. Но я рад, что смог защищаться во время процесса и могу еще раз просмотреть свои дела». Судорожно стиснутые руки и испуганное выражение липа Кальтенбруннера выдают его скрытый страх. Функ ходит по камере взад и вперед и бормочет: «Пожизненно? Что это означает? Не хотят ли они запереть меня сюда на всю жизнь? Или все-таки хотят?»

Выражение лица Бальдура фон Шираха мрачное. «Двадцать лет…» – шепчет он и обеими руками хватается за голову. Гилберт отвечает ему, что его жена определенно довольна, ведь он избавился от смерти. «Лучше быстрая смерть, чем медленная», – отвечает Ширах. Словно проглотивший аршин Йодль нетерпеливо шагает по камере. На его лице красные пятна. «Смертная казнь – через повешение?! – говорит он Гилберту. – Этого я действительно не ожидал.

Смертный приговор – это было бы в порядке. Кто-то должен нести ответственность. Но через повешение?» Его губы дрожат, голос то и дело прерывается. «Моя жена и мой адвокат опротестуют приговор. Может быть, удастся заменить повешение расстрелом», – добавляет он с надеждой.

Тяжелее всего переносит сообщение о смертном приговоре Заукель. Тюремному врачу, парикмахеру и Гилберту он говорит, что приговор – наверняка ошибка перевода, недоразумение, которое скоро обнаружат и исправят. Его отчаяние скоро распространяется среди его друзей, и Зейсс-Инкварт, который также присужден к смерти, пишет ему «утешающее» письмо, которое передает немецкий тюремный врач д-р Людвиг Пфлюкер.

«Дорогой Заукель! Вы неправильно представляете приговор. Как я слышу, вы думаете, что такой приговор был вынесен потому, что вам неправильно истолковали его отдельные положения. Я не разделяю этого взгляда. С наших плеч, которые были достаточно храбры и сильны, для того чтобы бороться в первых рядах нашего народа в борьбе не на жизнь, а на смерть, не может снять ответственности то обстоятельство, что на все давал приказы фюрер. Если в день победы мы стояли в первых рядах, то в часы несчастья мы тоже можем претендовать на первые ряды. Своим поведением мы можем помочь нашему народу в построении будущего. Ваш Зейсс-Инкварт».

Однако Заукелю не помогает даже эта «логика». Он и дальше пытается доказать, что приговор – ошибка перевода.

Между тем медленно проходят две кажущиеся бесконечными недели. Казнь осужденных на смерть назначается в ночь с 15 на 16 октября 1946 года, но это время держится в глубокой тайне. Сами осужденные рассчитывают на 14 октября. В это время в Союзную контрольную комиссию в Берлине поступает несколько официальных прошений о помиловании, и принимаются различные меры частного порядка в интересах отдельных лиц. От влиятельных кругов прибывают письма к фельдмаршалу Монтгомери, президенту Трумэну, премьер-министру Эттли, более того, определенные немецкие круги пытаются принудить к вмешательству и папу. Но все эти усилия оказываются тщетными…

А в это время дни в нюрнбергской тюрьме проходят однообразно. Точную картину этих дней дают воспоминания тюремного врача д-ра Пфлюкера. Фельдмаршал Йодль читает сочинения Вильгельма Раабе, Ганс Франк с дружеской улыбкой встречает каждый визит д-ра Пфюкера и восторгается книгой Франца Верфеля «Жизнь фон Бернадотта». Риббентроп пытается у всех узнать, где будет казнь. Кейтель просит д-ра Пфлюкера сказать органисту, играющему по вечерам песни, не играть больше «Спи, мой беби…», потому что эта песня пробуждает в нем болезненное воспоминание…

Сколачивают уже виселицы

После этого снова проходит несколько дней. Среди обитателей тюрьмы распространяются различные слухи. Издалека в камеры доносится визг пилы, стук молотка. Немецкий парикмахер тюрьмы Витткамп во время бритья шепчет на ухо узникам: «Шум доносится со стороны спортивного зала, находящегося по ту сторону двора. Снова вставляют стекла, выбитые при игре в волейбол, плотники и слесари тоже что-то делают, а электромонтеры вставляют особо сильные лампы вместо старых. Нам, персоналу, даже запрещается ходить рядом со спортивным залом…»

«Сколачивают уже виселицы? – спрашивает у Витткампа во время бритья Юлиус Штрейхер, в камеру которого явственнее всего доносится шум работы. – Я храбро взойду на эшафот. Мои последние слова будут: а вас повесят большевики. Хайль Гитлер!»

15 октября кажется, что все приговоренные к смерти чувствуют, более того, знают, что тяжкий час приближается или стоит на пороге. Узники всех камер почти одновременно просят библию. Только Альфред Розенберг твердо от нее отказывается Фрик, так же как и раньше, встречает персонал с обедом словами: «Ну, сейчас посмотрим, что хорошего приготовили нам на сегодня». Но другие молча встречают пищу, как будто зная, что это их последний обед.

Геринг в этот день не принимает участия ни в утренней, ни в вечерней прогулке. Он почти целый день лежит на топчане и читает книгу Фонтане «Эффи Брист». Оторвавшись от чтения, он пишет письмо.

Риббентроп жалуется на головные боли и на бессонницу и в качестве развлечения перелистывает один из романов Густава Фрейтага. Позже он читает вечернюю почту, получает пять писем, затем садится и сам пишет одно. Розенберг читает сборник новелл, затем тоже пишет письмо.

В это время Ганс Франк говорит тюремному персоналу об архитектурной красоте собора Св. Петра в Риме, затем читает поэму «Святая ночь» Томаса. Зейсс-Инкварт читает «Разговор с Экерманном» Гете, Фрик – книгу Иелушича «Ганнибал». Заукель тоже читает, листает сборник, рассказывающий о великих представителях молодежи в прошлом. Трое осужденных католического вероисповедания – Франк, Кальтенбруннер и Зейсс-Инкварт – исповедуются и причащаются в своих камерах. 10 часов вечера…

Казнь

Самоубийство Геринга вызывает переполох среди тюремных властей и органов безопасности и, по-видимому, приводит их в замешательство, но в конечном счете оно ничего не меняет в планах казни приговоренных к смерти. В час ночи 16 октября 1946 г. в замке камеры Риббентропа скрежещет ключ. «Божий агнец, кто искупает мирские грехи», – бормочет еще с закрытыми глазами бывший имперский министр иностранных дел. Затем он поднимается со своего топчана, двое военных полицейских в белых касках сопровождают его. Они направляются через двор к гимнастическому залу. У стены напротив входа в гимнастический зал, залитый потоком электрического света, высится выкрашенное в черный цвет почти двухэтажное деревянное сооружение. Тринадцать ступенек ведут вверх на помост особой формы, наверху которого поднимаются виселицы. «Техническое описание» этого странного сооружения тюремный врач д-р Пфлюкер излагает следующим образом:

«Когда приговоренный к смерти входит на помост и его конвоируют к виселице, под его ногами находится потайной люк. В тот момент, когда ему на шею накладывают петлю, люк открывается одним нажимом кнопки, и приговоренный через отверстие падает в глубину. Внизу комиссия из военных врачей четырех союзных великих держав устанавливает наступившую смерть. А находящиеся в зале из всего этого видят только, что происходит на поверхности помоста, то есть накладывание петли на шею».

Компетентные лица придерживаются мнения, что все должно происходить очень быстро. В гимнастическом зале довольно мало народу: четыре генерала – представители союзных великих держав, далее – начальник нюрнбергской тюрьмы американский полковник Эндрус, восемь избранных представителей печати и д-р Вильгельм Хегнер, бывший в то время премьер-министром Баварии, в качестве «свидетеля, представляющего немецкий народ», которого по этому случаю срочно доставили в Нюрнберг. В зале запах виски, черного кофе и ароматных виргинских сигарет.

Быстро следуют события. Исполняющий обязанности палача американский сержант Джон Вудз работает с двумя помощниками. Каждого осужденного вводят в зал отдельно два полицейских в белых касках, держа за руки. Конвоиры ведут его по лестнице. Остается еще несколько секунд. Они предназначены ожидающему священнику, который пытается несколькими словами дать душевное утешение. Затем помощники сержанта Вудза натягивают на голову осужденного черный колпак, после этого сержант накладывает на шею петлю и в следующую секунду нажимает кнопку. В это мгновение с громким стуком открывается люк, и осужденный – с петлей на шее – падает в пропасть.

Риббентропа вводят в гимнастический зал в 1 час 01 минуту. Помощники сержанта Вудза связывают ему руки, затем просят его громко назвать свое имя. Когда его вводят на помост, Риббентроп обращается к присутствующим в зале со следующими словами: «Боже, храни Германию! Мое последнее желание, чтобы было сохранено единство Германии и через него было достигнуто понимание между Востоком и Западом». Вероятно, подобное желание никогда не звучало из более недостойных уст. Он, кто всю свою жизнь посвятил прямо противоположной этим словам деятельности, был способен даже в последнюю минуту на наглое лицемерие. Но уже ему на голову надет черный колпак, и через люк исчезает бывший министр иностранных дел Гитлера.

Те журналисты, которые не получили пропуск в гимнастический зал, пробрались к чердачным окнам Дворца правосудия в Нюрнберге, откуда по крайней мере можно было видеть двор гимнастического зала и его входную дверь. Сюда также доносится стук люка; светящийся циферблат на часах журналистов показывает 1 час 14 минут, когда Риббентроп исчезает в глубине. Следующий, кого вводят в гимнастический зал, – фельдмаршал Вильгельм Кейтель. «Я прошу Всевышнего сжалиться над немецким народом» – это последнее слово человека, который сам был так беспощаден к своему народу, что хотел драться «до последнего немца».

«Все для Германии!» – последние слова Кальтенбруннера, человека, который огнем и мечом уничтожал народ своей страны. Альфред Розенберг называет только свое имя. Священнику, который спрашивает у него, помолиться ли за спасение его души, он ворчливо отвечает: «Спасибо, не нужно!» После этого снова падает вниз крышка люка. Следующий – осужденный Фрик. Он не говорит ни слова. За ним следует Ганс Франк. «Я благодарю вас за мягкий приговор. Я прошу Всевышнего, чтобы он милостиво взял меня к себе» – его последние слова. И вот уже падает крышка люка.

Теперь снова открывается дверь гимнастического зала. При свете, падающем из приоткрытой двери, можно видеть следующее: два военных полицейских в белых касках, взяв за руки, тащат фигуру в длинных белых кальсонах. Юлиус Штрейхер воздержался от того, чтобы встать с кровати, он не был расположен ни одеваться, ни идти собственными ногами с конвоирами. Поэтому они вынуждены были тащить его.

Между тем Штрейхер беспрерывно кричит: «Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!..» Этот безумный крик был прерван, наконец, лишь стуком люка Несколько минут тишины, затем идет следующий осужденный, Фриц Заукель. Он все еще не может освободиться от навязчивой идеи, что смертный приговор – это только ошибка перевода, описка, недоразумение. Он кричит об этом даже тогда, когда ему на голову натягивают черный колпак, и вот он уже исчезает в люке. Затем следуют Йодль и Зейсс-Инкварт.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю